Вопросительные знаки в «Царском деле» Жук Юрий
Однако адвокат Анны Андерсон посчитал подобные условия абсолютно неприемлемыми и от дальнейшей помощи И. Майера отказался…
В мае 1956 года И. Майер появился у редактора означенного издания и предложил опубликовать серию статей «исключительной важности» о том, что именно он – Майер – является непосредственным живым свидетелем, воочию видевшим трупы всей Царской Семьи после Её убийства в доме Ипатьева. А чтобы не быть голословным, он в подтверждение своих слов предоставил в распоряжение редакции сохранившиеся у него «документальные доказательства» этого свершившегося факта, включая и саму «копию Постановления Уральского Облсовета о расстреле царя. (На представленном им «документе» слова «и его семейство» якобы были вычеркнуты большевиками, что давало основания предположить, что смертная казнь в отношении остальных Членов Семьи Государя была отменена в самый последний момент!)
В редакции И. Майеру повезло больше – за право публикации его фальшивки журнал выложил 400 фунтов! А противники А. Андерсон привлекли его в качестве свидетеля по «делу Анастасии».
Показания «свидетеля» И. Майера поначалу вызвали серьёзные осложнения. Однако в ходе рассмотрения указанного дела они уже довольно скоро начали терять свою значимость, ибо появились весьма серьёзные причины не доверять им, равно как и самому И. Л. Майеру. Обман начал раскрываться тогда, когда свидетель истицы – также бывший военнопленный Отто Стефан – заявил, что лично знал Майера, который никогда не блистал литературными талантами. И что именно он – Майер – попросил его написать тот самый, представленный в редакцию, опус. Вспомнил Стефан также и тот самый день, когда И. Майер явился к нему с целой кипой подложных документов, которые, якобы, имели отношение к убийству Романовых. Показывая их, он признался, что напечатал их в Берлине в одной из частных типографий. А когда О. Стефан заметил, что все они имеют слишком подозрительно новый вид, И. Майер, учтя это замечание, слегка повозил их по полу, после чего все они приняли «надлежащий исторический вид»…[413]
Ещё один человек – русский эмигрант Роберт фон Лерх – письменно уведомил представителей Анны Андерсон, что представленные И. Майером документы содержат серьёзные ошибки, как то: «Руководитель Революционного Штаба» (вместо принятого слова – «Начальник»), подпись «Голочёкин» (вместо правильной – «Голощёкин») и т. д. Выдумкой оказался и список охранников дома Ипатьева (большинство из них были отнесены к лицам венгерской национальности), якобы принимавших участие в расстреле…
Сам И. Майер умер в 1957 году, но его «показания» всё же наложили свой отпечаток на ход всего процесса в целом. Однако, когда в 1964 году «дело Анастасии Романовой» стало рассматриваться в гамбургском суде, показания «свидетеля» И. Майера были признаны лживыми.
И, тем не менее, «свидетельства» И. Майера продолжают использоваться некоторыми исследователями и историками вплоть до настоящего времени. Попав, что называется, на «благодатную почву» исторической некомпетентности отдельных лиц, они оказались на редкость живучими. А подложные документы с фамилиями палачей-инородцев нашли активную поддержку ряда представителей церкви, наглядным примером чему является изданная в США и переизданная в России книга «Письма Святых Царственных Мучеников из заточения».
Раскрывая далее означенную тему, хочется также отметить, что «золотом Николая II» интересовались не только всякого рода авантюристы, но и всесильное КГБ СССР, занимавшееся разработкой так называемых «монархистов» в России и за её пределами. Вот тут, вероятнее всего, и кроются истоки знания И. Майером указанных ранее фактов, с которыми он для полноты собственного свидетельствования был каким-то образом ознакомлен в рамках сотрудничества с сотрудниками КГБ. А поскольку Советские оккупационные войска находились на территории Австрийской Республики вплоть до 1955 года, КГБ СССР имел там разветвлённую агентуру, в поле зрения которой вполне мог попасть (и попал) бывший интернационалист И. Майер.
Не стану утверждать, что такой факт имел место, но вполне допускаю, что КГБ СССР мог при его посредстве вести свою игру.
Но не следует забывать и то, что к 1956 году отношения между КПСС и ВПТ (Венгерской партией трудящихся[414]) стали резко обостряться в результате расхождения во взглядах на построение социализма в ВНР. Натянутости отношений между двумя государствами в значительной мере способствовали принципиальные разногласия по методам управления страной, возникшие как между членами правительства ВНР, так и среди партийного руководства страны.
Видную роль в противостоянии политическому курсу, навязываемому венгерскому народу Советским Союзом, занимал бывший Председатель Совета Министров ВНР Имре Надь. Выдвигая призывы к открытому несогласию с политикой вмешательства во внутренние дела ВНР, сторонники И. Надя решительно потребовали от СССР в самое ближайшее время отказаться от своих «имперских амбиций». Действия «оппозиционеров» вернули И. Надю оставленный им пост и поставили его вновь во главе страны. Такая смена официального правительственного курса не могла не вызвать раскола в обществе, который в свою очередь привёл к драматическим событиям осени 1956 года.
В преддверии этих событий политическому руководству СССР было как нельзя кстати выставить своего бывшего агента влияния (с 1937 по 1941 г.г. И. Надь активно сотрудничал с органами НКВД и значился в её агентурной сети под кличкой «Володя») в самом невыгодном свете.
Нельзя также сбрасывать со счетов и то обстоятельство (впрочем, это только гипотеза), что перед тем как взяться за перо, И. Майер имел встречу с кем-нибудь из числа австрийской резидентуры КГБ, прознавшей о его намерениях написать «мемуары». А если это так, то не следует исключать возможность того, что именно кто-нибудь из них мог предложить И. Майеру написать эти «воспоминания», подсказав для них некоторые новые подробности, известные лишь узкому кругу лиц. В пользу данного обстоятельства говорит изложение в его «воспоминаниях» некоторых фактов, о которых он не мог узнать из эмигрантских источников. Посему есть все основания предполагать, что текст таковых был «подкорректирован» товарищами из Москвы. («Воспоминания очевидца» И. Майера «Как погибла Царская Семья» были мной детально исследованы в книге «Гибель Романовых. По следам неразгаданных тайн».)
А если данная версия верна, то было бы вполне логичным предположить, что товарищи из КГБ поставили И. Майеру обязательное условие – включить «некоего Имре Надя» в списки так называемой «Команды особого назначения». (Впрочем, судя по представленным И. Майером «документам», это была бы слишком топорная для КГБ работа!)
Таким образом, следуя этой версии, можно предположить, на чём в данном случае строился их расчёт. Имя Имре и фамилия Надь в Венгрии распространены так же, как в России имя Иван и фамилия Кузнецов. К тому же, заинтересованные лица были прекрасно информированы о том, что соратникам интересующего их Имре Надя доподлинно известно, что их идейный вождь с начала 1917 года был в числе военнопленных Австро-Венгерской армии и содержался в одном из лагерей военнопленных, расположенных «где-то за Уральским хребтом».
Не являлось секретом и то, что, обретя свободу в октябре 1917 года, И. Надь до 1921 года оставался в России, где в 1917–1919 г.г. принимал активное участие в борьбе за упрочение Советской власти в Восточной Сибири. Опираясь на этот факт, можно было сделать предположение, что это и есть «тот самый Надь», который принимал участие в расстреле Царской Семьи. И хотя эта гипотеза оставалась всего лишь досужим вымыслом и не была подкреплена на деле даже маломальскими доказательствами, она всё же явилась тем самым «камнем преткновения», который, по прошествии времени, сделал, как говорится, своё «чёрное дело».
Но наряду со сказанным, работа И. Майера была выгодна политическому руководству СССР ещё и тем, что лишний раз «доказывала» непричастность центральной власти к гибели Царской Семьи, подчёркивая тем самым в который раз сепаративность уральских властей, «самостоятельно» принявших это «историческое решение».
Думается также, что в силу именно этих обстоятельств И. Майер указал в своей работе (видимо, не без согласия «кураторов» из КГБ) лишь тех уральских руководителей, которые к 1956 году окончили свой земной путь. При этом, пытаясь придать правдивость своим «воспоминаниям», он весьма грубо изображает перед читателем свою неосведомлённость в дальнейших судьбах вождей Красного Урала. Вероятнее всего, именно поэтому он позволил себе «подправить» биографии некоторых из них, не являющихся плодом его фантазии (Ф. И. Голощёкина и А. Г. Белобородова), а также ускорил смерть «главного цареубийцы» – Я. М. Юровского, «репрессировав» его «для надёжности» и похоронив на 12 лет раньше!
Таким образом, работа И. Майера должна была бы убить, что называется, не двух, а даже трёх зайцев.
• Первое. Подтвердить в очередной раз «невиновность» центральной власти в убийстве Царской Семьи, а также признать действия Президиума Исполкома Уральского Областного Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов (у И. Майера – «Революционного штаба») правильными, поскольку таковые были вызваны сложившейся в стране внешней и внутренней политической обстановкой.
• Второе. Подтвердить в очередной раз факт смерти Великой Княжны Анастасии Николаевны, для того чтобы пресечь какие-либо попытки претензий на «царское золото».
• Третье. Создать почву для появления слухов, доносящих до мировой общественности факт возможного участия Имре Надя в цареубийстве, желая тем самым опорочить его в глазах таковой.
А в заключение к сказанному следует ещё раз обратить внимание читателя на то, что «воспоминания» австрийского подданного И. Майера вышли не где-нибудь, а в ФРГ!
Ведь именно в этой стране, во 2-й Гражданской Палате Гамбургского Суда с 1958 по 1961 годы проходил первый (или «гамбургский») процесс Анны Андерсон, закончившийся 15 мая 1961 года и подводящий черту беспристрастным вердиктом: «Госпожа Андерсон не может претендовать на имя Великой Княжны Анастасии».
Глава 17
Виновен ли Б. Н. Ельцин в сносе ипатьевского дома?
После убийства Царской Семьи и верных слуг, совершённого в Екатеринбурге летом 1918 года, дом Ипатьева почти на шесть десятилетий стал объектом поклонения или просто живого интереса людей из самых разных социальных групп. К его многое повидавшим стенам приходили не только горожане, но и гости города, многие из которых почти сразу же по прибытии задавали один и тот же вопрос: «Как побывать у дома, где убили царя?»
В дни годовщины гибели Царской Семьи, начиная со времён «хрущёвской оттепели», у окна печально знаменитой полуподвальной комнаты стали появляться скромные букеты полевых цветов, а иногда и теплились поминальные свечи, количество которых, зачастую, равнялось количеству принявших смерть Романовых. Посещали это место и иностранцы, у которых дом Ипатьева так же вызывал «нездоровый интерес».
Все эти обстоятельства, конечно же, не могли не беспокоить местные власти, так как подобные «акции» представляли собой явную угрозу государственной идеологии, главной задачей которой было полное оболванивание народонаселения «в духе преданности делу коммунизма».
Но особую озабоченность партийных чиновников вызывал тот настораживающий слух, что ЮНЕСКО, вдруг, всё-таки, возьмёт, да и включит дом Ипатьева в реестр исторических памятников варварству, среди которых значатся такие объекты как фашистские концентрационные лагеря смерти и разные прочие, созданные человечеством, мерзости. А красоваться рядом с Бухенвальдом или Аушвицем (Освенцимом) бесконечно лживой и лицемерной коммунистической власти никак не хотелось.
Встал извечный вопрос: что делать? И как, в конце концов, поступить с давно уже надоевшим партийной элите особняком, к тому же вызывающим постоянное беспокойство у местного КГБ?
Посовещавшись, решили, что далее подобного терпеть нельзя. Но действовать проверенным годами «советским способом» – из-за угла и втихаря. Из воспоминаний Б. Н. Ельцина:
«Нынче, в эпоху гласности, идёт много разговоров о доме Ипатьевых, в подвалах которого были расстреляны бывший царь и его семья. Возвращение к истокам нашей искорёженной, изодранной ложью и конъюнктурой истории – процесс естественный. Страна хочет знать правду о своем прошлом, в том числе, и страшную правду. Трагедия семьи Романовых – это как раз та часть нашей истории, о которой было принято не распространяться.
Именно в те годы, когда я находился на посту первого секретаря обкома, дом Ипатьева был разрушен. Расскажу, как это произошло.
К дому, где расстреляли царя, люди ходили всегда, хоть и ничем особенным он сильно от соседних зданий не отличался, заселяли его какие-то мелкие конторки, но страшная трагедия, случившаяся здесь в 1918 году, заставляла людей подходить к этому месту, заглядывать в окна, молча стоять и смотреть на старый дом.
Как известно, расстреляли семью Романовых по решению Уральского Совета. Я сходил в областной архив, прочитал документы того времени[415]. Ещё совсем недавно факты об этом преступлении практически никому не были известны, существовала фальсифицированная версия в духе “Краткого курса”, поэтому легко представить, с какой жадностью я вчитывался в страницы, датированные 18-м годом. Только в последнее время о последних днях семьи Романовых были опубликованы несколько подробных документальных очерков в нашей прессе, а тогда я оказался первым из немногих, кто прикоснулся к тайне жестокого расстрела царя и его семьи. Читать эти страницы было тяжело.
Близилась одна из дат, связанных с жизнью последнего русского царя. Как всегда на Западе в газетах и журналах появились новые исследования, что-то из этих материалов передавали западные радиостанции на русском языке. Это подхлестнуло интерес к дому Ипатьевых, люди приезжали посмотреть на него даже из других городов. Я к этому относился совершенно спокойно – поскольку совершенно понятно было, что интерес этот вызван не монархическими чувствами, не жаждой воскрешения нового царя. Здесь были совсем другие мотивы: и любопытство, и сострадание, и дань памяти, обыкновенные человеческие чувства.
Но по каким-то линиям и каналам информация о большом количестве паломников к дому Ипатьевых дошла до Москвы. Не знаю, какие механизмы сработали, чего наши идеологи испугались, какие совещания и заседания проводились, тем не менее скоро получаю секретный пакет из Москвы.
Читаю и глазам своим не верю: закрытое постановление Политбюро о сносе дома Ипатьевых в Свердловске. А поскольку постановление секретное, значит, обком партии должен на себя брать ответственность за это бессмысленное решение.
Уже на первом же бюро я столкнулся с резкой реакцией людей на команду из Москвы. Не подчиниться секретному постановлению Политбюро было невозможно. И через несколько дней, ночью, к дому Ипатьевых подъехала техника, к утру от здания ничего не осталось. Затем место это заасфальтировали.
Ещё один печальный эпизод эпохи застоя. Я хорошо себе представлял, что рано или поздно всем нам будет стыдно за это варварство. Будет стыдно, но ничего исправить уже не удастся»[416].
Этот отрывок из книги Б. Н. Ельцина требует некоторых пояснений. Так, в частности, под «новыми исследователями на Западе», в первую очередь, должна была подразумеваться вышедшая в середине 60-х годов прошлого века в Великобритании книга «Дом специального назначения», написанная бывшим учителем английского языка Августейших Детей Сиднеем Гиббсом. (Кстати, именно в качестве «нашего ответа буржуазным фальсификаторам» бывшим сотрудником ГРУ ГШ МО СССР М. К. Касвиновым была написана весьма популярная в своё время книга «Двадцать три ступени вниз».)
Думается также, что Б. Н. Ельцин вряд ли мог не знать и о существовавших тогда настроениях некоторых руководителей Управления КГБ СССР по Свердловской области, сильно обеспокоенных «нездоровым интересом» к дому Ипатьева, проявляемых со стороны «отдельных граждан» и «многочисленных иностранных делегаций»[417]. А ещё весьма странным кажется то обстоятельство, что в «рябовские» времена (когда Первым Секретарём Свердловского Обкома КПСС был Я. П. Рябов) указание Москвы по поводу сноса дома Ипатьева игнорировались в «лучших уральских традициях», а вот в «ельцинские» – снесли в считанные дни, из чего можно сделать вывод, что Борис Николаевич всё же что-то не договаривает…
Сейчас существует много версий по поводу того, кто всё-таки, в конце концов, явился изначальным, главным инициатором этого преступления по убийству памяти: Ю. В. Андропов, А. П. Кириленко или ещё кто-то другой, подсказавший ЦК эту мысль. А, может быть, и сам «главный идеолог страны» М. А. Суслов (чтобы не впутывать в это дело ЦК КПСС), воспользовавшись «телефонным правом», попросту «намекнул» Ю. В. Андропову, чтобы тот выступил с этой инициативой от своего имени…
И уж совсем «фантастической» на фоне всего этого выглядит версия о причастности к уничтожению этого дома бывшего Министра Внутренних Дел Н. А. Щёлокова и бывшего Первого Секретаря Свердловского Обкома КПСС Я. П. Рябова[418].
Ибо первый, посещая Свердловск в 1975 году (как бы странно это ни выглядело с позиции сегодняшнего дня), просто отдавая дань человеческой памяти, пришёл, чтобы лично постоять на том месте, «где упали Романовы». А второй, после того, как уже вовсю был задействован механизм уничтожения этого памятника истории, ещё долго сопротивлялся оказываемому на него давлению нижестоящих структур местной власти.
Однако, факт остаётся фактом. 26 июля 1975 года за подписью Председателя КГБ СССР Ю. А. Андропова в ЦК КПСС поступило письмо за № 2004-а «О сносе особняка ИПАТЬЕВА в городе Свердловске», в котором, в частности, говорилось:
«Антисоветскими кругами на Западе периодически инспирируются различного рода пропагандистские кампании вокруг царской семьи РОМАНОВЫХ, и в этой связи нередко упоминается бывший особняк купца ИПАТЬЕВА в г. Свердловске. Дом ИПАТЬЕВА продолжает стоять в центре города. В нем размещается учебный пункт областного управления культуры. Архитектурной или иной ценности особняк не представляет, к нему проявляет интерес лишь незначительная часть горожан и туристов.
В последнее время Свердловск начали посещать иностранные специалисты. В дальнейшем круг иностранцев может значительно расшириться, и дом ИПАТЬЕВА станет объектом их серьёзного внимания.
В связи с этим представляется целесообразным поручить Свердловскому Обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка в порядке плановой реконструкции города…
Проект Постановления ЦК КПСС прилагается.
Просим рассмотреть»[419].
На состоявшемся через четыре дня заседании ЦК КПСС это письмо Ю. В. Андропова было рассмотрено и большинством голосов утверждено как план к действию. В принятой по этому вопросу резолюции, представляющей собой отдельный документ с практически аналогичным названием («О сносе особняка Ипатьева в гор. Свердловске»), данный вопрос был поставлен на голосование.
Вот они – бывшие «слуги народа», которые в своём стремлении стереть из народной памяти кровавые преступления большевизма, проголосовали «ЗА» снос этого исторического памятника:
• БРЕЖНЕВ Леонид Ильич – Генеральный Секретарь ЦК КПСС (отсутствовал[420][421]).
• АНДРОПОВ Юрий Владимирович – Председатель КГБ СССР.
• ГРЕЧКО Антон Иванович – Министр Обороны СССР.
• ГРИШИН Виктор Васильевич – Первый Секретарь Московского Городского Комитета КПСС (находился в отпуске).
• ГРОМЫКО Андрей Андреевич – Министр Иностранных Дел СССР (находился в Хельсинки).
• КИРИЛЕНКО Андрей Павлович – Секретарь ЦК КПСС.
• КОСЫГИН Алексей Николаевич – Председатель Совета Министров СССР.
• КУЛАКОВ Фёдор Давыдович – Секретарь ЦК КПСС.
• КУНАЕВ Динмухамед Ахмедович – Первый Секретарь Компартии Казахской ССР.
• МАЗУРОВ Кирилл Трофимович – Первый Заместитель Председателя Совета Министров СССР (болел).
• ПЕЛЬШЕ Арвид Янович – Председатель Комитета партийного контроля при ЦК КПСС.
• ПОДГОРНЫЙ Николай Викторович – Председатель Президиума Верховного Совета (находился в отпуске).
• ПОЛЯНСКИЙ Дмитрий Степанович – Министр сельского хозяйства СССР.
• СУСЛОВ Михаил Андреевич – член Политбюро ЦК КПСС (находился в отпуске).
• ЩЕРБИЦКИЙ Владимир Васильевич – Первый Секретарь Компартии Украины.
То есть десятью голосами «против» пяти отсутствующих предложение Ю. А. Андропова было утверждено.
Однако столь важное решение никак нельзя было начинать претворять в жизнь без согласования «с самим». А «сам», то есть «дорогой Леонид Ильич» находился в то время в Хельсинки, где с 30 июля по 1 августа 1975 года проходило так называемое «Хельсинкское совещание по вопросам безопасности и сотрудничества в Европе», на котором присутствовали первые лица 35-ти государств.
Поэтому, только когда Л. И. Брежнев возвратился в Москву, ему было об этом доложено, и лишь после его одобрения в Особую папку ЦК КПСС, под грифом «Совершенно секретно» и за подписью Секретаря ЦК КПСС К. У. Черненко, лег документ, регламентирующий, дословно, следующее:
«1. Одобрить предложение Комитета госбезопасности при Совете Министров СССР, изложенное в записке № 2004-А от 26 июля 1975 г.
2. Поручить Свердловскому обкому КПСС решить вопрос о сносе особняка Ипатьева в порядке плановой реконструкции города».
Но взять и никому ничего не объясняя снести это историческое здание, было не так-то просто. Поскольку дом этот, «как на грех», имел ещё и статус историко-революционного памятника, а значит, состоял на учёте во Всесоюзном обществе охраны памятников истории и культуры (ВООПиК), то есть охранялся государством. Да и принятое в ЦК КПСС решение было секретным. Поэтому, чтобы не вызывать лишнего шума, решили провести его в жизнь немного погодя, чтобы совершить этот акт вандализма под благовидным предлогом – «плановой реконструкции города».
Согласно этим соображениям и появился на редкость бестолковый проект спрямления улицы К. Либкнехта в месте, проходившем мимо дома № 49/9. Однако, как только ни тянули дорожное полотно в его сторону, дом всякий раз «убегал» от его края на 8 метров.
Параллельно с этим с конца 1975 года стали «планово» разрушать имевшиеся при бывшей усадьбе службы, хозяйственные постройки и каретник. Этот факт, в свою очередь, серьёзно обеспокоил общественность. В газете «Вечерний Екатеринбург» появилось несколько публикаций, за что её главного редактора чуть было не сняли с работы.
На некоторое время всё затихло. Казалось, что «гроза прошла мимо»…
Но в преддверии 60-летия «Великого Октября» вопрос о сносе дома Ипатьева вновь встал весьма остро. Ибо к этому событию, как всегда, надо было укрепить «идеологические тылы» и снять лишние проблемы «периферийного плана», к каковым, по мнению слуг народа, относилась и эта. Тем более, что к этому времени уже подоспел и проект «плановой реконструкции» дороги.
Начался новый виток вандализма. Дом ещё состоял «под охраной государства», а из него уже начали изымать дорогой дубовый паркет. Но Председатель Совета Министров РСФСР М. С. Соломенцев не торопился утверждать решение о снятии с учёта этого исторического здания. К тому же, в этом его поддерживал и Первый Секретарь Свердловского Обкома КПСС Я. П. Рябов.
В газетах стали появляться новые публикации. А в журнале «Урал» № 3 за 1977 год (в ответ на публикацию, помещённую в № 8 этого же журнала за 1976 год) была опубликована статья кандидата искусствоведения А. Берсенёвой «Семь раз отмерь…», в которой, в частности, говорилось:
«… Следует особо сказать и о доме на ул. К. Либкнехта, 49/9 (так называемом Ипатьевском доме, что напротив Дворца Пионеров). Это здание – историко-революционный памятник республиканского значения. С ним связан конец 300-летней династии Романовых. (…) Позднее здесь размещался Музей революции, а затем Антирелигиозный музей, Совет безбожников, ректорат Урало-Сибирского коммунистического университета, областной партархив. Сохранение этого историко-революционного памятника, безусловно, очень важно для будущего поколения людей. Однако в последнее время началась самая настоящая атака на Ипатьевский дом. Уже снесены подсобные хозяйственные помещения. И только благодаря активному выступлению общественности города цело пока ещё само здание. Потомки не простят нам, если будет снесён Ипатьевский дом»[422].
Понимая, что город может лишиться памятника, имевшего, в первую очередь, важнейшее как нравственно, так и безнравственно-историческое значение, общественность Свердловска начала сбор подписей в его защиту. Поначалу это обращение подписали немногие, поскольку в то время какое-либо инакомыслие не допускалось в принципе. Подписать же оное – было актом большого гражданского мужества, ибо этим действием человек почти сразу же противопоставлял себя решению «мудрейшего Политбюро», а значит, и всей политике «родной партии» в целом. А это уже были не шутки… И, тем не менее, свои подписи под этим воззванием поставили такие известные люди, как Главный редактор журнала «Урал» В. К. Очеретин, Заместитель председателя президиума Совета Свердловского отделения ВООПиК А. Верилов, директор Свердловского Областного Краеведческого музея А. Д. Бальчугов, один из старейших городских архитекторов В. И. Смирнов, секретарь президиума Совета Свердловского городского отделения ВООПиК П. Галкин, краевед Ю. М. Курочкин и др.
Однако и внутренняя «анти-рябовская» оппозиция тоже, как говорится, не сидела сложа руки. Секретарь Свердловского Обкома КПСС по идеологии Л. Н. Пономарёв, Председатель Свердловского Облисполкома А. А. Мехринцев, Первый Секретарь Свердловского Горкома КПСС В. М. Матюхин и Начальник Управления КГБ СССР по Свердловской области генерал-майор государственной безопасности Ю. И. Корнилов настойчиво «сигнализировали» в Москву о нездоровой атмосфере, сложившейся вокруг «надоевшего дома», буквально требуя разрешения на его немедленный снос. А их московский патрон – А. П. Кириленко, занимавший ранее (с декабря 1955 по апрель 1962 года) пост Первого Секретаря Свердловского Обкома КПСС, потворствовал им в этих усилиях «на самом верху».
И достучались…
Постановлением Совета Министров РСФСР за № 1221-р от 3 августа 1977 года дом Ипатьева был снят с государственной охраны, после чего его дальнейшая участь, фактически, была предрешена.
В связи намечающимся сломом, в июле 1977 года дом Ипатьева был обследован специальной комиссией во главе с известным уральским геологом профессором А. А. Малаховым, который впоследствии прославился тем, что долго и безуспешно пытался разыскать клад Емельяна Пугачёва, который тот, якобы, спрятал где-то на берегу реки Чусовой близ Екатеринбурга. Главной задачей этой «секретной» комиссии был поиск «спрятанных» в особняке Ипатьева сокровищ Царской Семьи. (Видимо, местному КГБ не давали покоя лавры Тюменского НКВД, сумевшего сорока годами ранее разыскать в Тобольске часть спрятанных «романовских ценностей».) Возглавляя эту «секретную» комиссию, А. А. Малахов, владевший к тому же секретами лозоходства, тщетно искал несуществующие тайники в доме Редикорцева – Ипатьева, для чего все его стены тщательно простукивались, а полы зондировались специальными щупами. Но, как и следовало ожидать, после нескольких недель самой кропотливой работы найти ничего не удалось…
В конце августа 1977 года в Свердловске проходил партийный актив Свердловского Обкома и Горкома КПСС, на котором рассматривались вопросы, связанные с подготовкой проведения праздничных мероприятий, посвящённых 60-летней годовщине Великой Октябрьской социалистической революции, и на котором присутствовал Секретарь ЦК КПСС Б. Н. Пономарёв.
В ходе этого совещания архитектор В. И. Смирнов отправил Б. Н. Пономарёву записку с вопросом: «Намечается снос памятника республиканского значения – Ипатьевского дома. Прошу разъяснить, чем это вызвано»[423].
Пока записка шла по рядам, с её содержанием многие сумели ознакомиться и теперь с нетерпением ждали, что скажет представитель ЦК партии.
Через некоторое время Б. Н. Пономарёв (кстати, полный тёзка присутствовавшего на этом же совещании Первого Секретаря Свердловского Обкома КПСС Б. Н. Ельцина) спросил:
– Кто здесь Смирнов?
Поднявшись с места, архитектор указал на себя.
А Б. Н. Пономарёв, с трудом сдерживая себя, произнес:
– Товарищ Смирнов, это здание не является памятником, мы его будем сносить[424].
Теперь всем всё стало окончательно ясно. Дому – не жить.
Немногим ранее автором приводилась выдержка из книги воспоминаний Б. Н. Ельцина, в которой он трактовал свою версию уничтожения дома Ипатьева. Но описываемый им ход событий не совсем верен.
Так, по воспоминаниям бывшего Председателя Свердловского Горисполкома В. В. Гудкова:
«С Ельцина спросили, а он, как многие, ничего не знал об этих документах. Я решил его проинформировать. Он позвонил Рябову в Москву, тот удивился, говорит, я думал, дом уже снесли. Ельцин меня спрашивает: почему не исполнено? Я говорю, что дом этот – исторический памятник, нужно решение Совета Министров СССР об изъятии его из списков. Ельцин в пятницу позвонил Предсовмину Соломенцеву, в субботу вечером бумага о снятии защитного статуса с дома Ипатьева уже лежала у меня на столе. Мы собрались с соратниками, тогда помню, главный архитектор города Белянкин сказал: “Мы войдем в историю как разрушители. Но у нас выхода нет. Организуем замеры, чтобы в крайнем случае дом можно было восстановить”»[425].
К началу сентября 1977 года из комнат (кабинетов) и залов дома выехали последние сотрудники, после чего полновластными хозяевами в этом уже навсегда покинутом помещении стали студенты и преподаватели Свердловского архитектурного института. В течение нескольких дней ими были выполнены кроки (предварительные эскизы) в количестве 36 штук, по которым создали 10 чертежей бывшего дома Ипатьева[426].
Пока шли обмеры, сотрудники СОКМ во главе с его директором А. Д. Бальчуговым спасали всё то, что ещё можно было спасти: дверную и оконную фурнитуру, части багета, некогда украшавшего столовую, балясины лестницы, по которой Царская Семья и Её верные слуги сошли навстречу своей гибели, фигурные ограждения крыши, кованые решётки «той самой комнаты» и др. Все эти немые свидетели прошлого были перенесены в помещение музея, располагавшегося тогда в Вознесенской церкви.
Однако главным успехом музейных работников было спасение камина чудесного каслинского литья, на который уже «положил глаз» начальник Свердловского Городского Отдела КГБ СССР[427].
Накануне слома, дом Ипатьева, как и в 1918 году, обнесли забором. Потому что за ним, как и прежде, затевалось убийство. Не менее жестокое по своему цинизму убийство «последнего свидетеля». А значит – убийство памяти.
Непосредственно снос самого дома поручили тресту «Строймеханизация-2» Главсредуралстроя. 16 сентября 1977 года к нему подвезли технику – гусеничный экскаватор с «клин-бабой» (раскачивающимся на толстых тросах железным цилиндром, имевшим в своей нижней части заострение в виде конуса).
Посмотреть, как «убивают» дом-памятник, сбежалось всё городское начальство во главе с Секретарем Свердловского Горкома КПСС В. М. Матюхиным, а также руководители местной милиции, военные и, конечно же, представители УКГБ.
«Убивали» дом три дня, так как сделан он был «на славу»[428]. Первый удар пришёлся по той части стены, где ранее была пристройка для швейцара. Затем начали сносить парадное крыльцо, расположенное со стороны улицы К. Либкнехта. Ломать стены дома было сложно, поскольку кладка была прочной и сделана на века. Отдельные кирпичи дома и мелкие камушки разбирали на сувениры как случайные свидетели, так и сами строители. А на ночь вокруг дома (опять, как и в 1918 году) был выставлен караул, который на сей раз состоял из невооружённых курсантов Свердловского военно-пожарного училища.
Начиная со следующего дня (когда немного улеглась висевшая в воздухе красноватая строительная пыль), на подъезжавшие к дому машины стали грузить крупные куски кирпичной кладки и прочий строительный мусор, в спешном порядке вывозя всё это на городские свалки, чтобы тянувшиеся к дому горожане не имели возможности на исторический строительный мусор «покуситься».
Когда всё было кончено, по месту, где уже когда-то стоял дом Ипатьева, прошелся нож бульдозера, вминая в землю обломки всего того, что ещё когда-то было частью красивейшей усадьбы. И лишь на месте бывшего сада, словно в почётном карауле, остались стоять последние свидетели – тополя, жить которым оставалось ещё ровно 25 лет…
А через два дня, когда в город из отпуска возвратился Председатель Свердловского Горисполкома В. В. Гудков, его заместителем была подписана следующая бумага:
«СВЕРДЛОВСКИЙ ГОРОДСКОЙ СОВЕТ ДЕПУТАТОВ ТРУДЯЩИХСЯРешение от 21 сентября 1977 г. № 351О сносе Управлением благоустройства города жилого дома № 49 по ул. К. Либкнехта.
В соответствии с генеральным планом города, комплексной транспортной системой и в связи с возросшим движением транспорта и пассажиров от железнодорожного вокзала к центру города, запрограммирована реконструкция улиц Я. Свердлова, К. Либкнехта, с расширением их проезжих частей и организацией движения транспорта в двух направлениях, расширением тротуаров, устройством пешеходных переходов и переносом трамвайных путей на пер. Красный.
Одновременно с организацией движения транспорта намечено развитие Комсомольской площади, которая должна получить развитие в нескольких уровнях и органически связаться с эспланадой террасного сквера в районе киноконцертного театра “Космос” и набережной.
При разработке проекта в зону строительства дороги попал дом № 49 по ул. К. Либкнехта.
Распоряжением Совета Министров РСФСР от 3.08.77 № 1221-р дом № 49 по ул. К. Либкнехта исключен из списков исторических памятников, подлежащих охране как памятник государственного значения.
Учитывая неотложную потребность ул. Я. Свердлова и К. Либкнехта с преобразованием их в дальнейшем в проспект им. Я. М. Свердлова,
Исполком Городского Совета РЕШИЛ:
Разрешить Управлению благоустройства города снести жилой дом № 49 по ул. К. Либкнехта, в связи с ее расширением.
Обязать Управление благоустройства перед сносом здания произвести фотографирование фасада, архитектурных фрагментов дома и представить их в Отдел по делам строительства и архитектуры.
Отделу архитектуры снять архитектурные фрагменты и детали дома.
Принять к сведению, что Бюро Технической Инвентаризации выполнены обмеры дома № 49 по ул. К. Либкнехта и готовится к выпуску техническая документация.
Контроль за выполнением настоящего решения возложить на Управление благоустройства и Отдел культуры Горисполкома.
Зам. Председателя ИсполкомаПодпись В. П. БукинСекретарь ИсполкомаПодпись О. И. Леонова»[429].
Глава 18
«Дневник Степана Ваганова»: а был ли он?
Одним из тех, кому приписывают участие в убийстве Царской Семьи, был бывший матрос С. П. Ваганов, которого судебный следователь Н. А. Соколов в своей книге «Убийство Царской Семьи» со слов свидетеля А. Р. Зудихина называет «хулиган и бродяга добрый»[430].
В отличие от колчаковского следователя, Генерал-Лейтенант М. К. Дитерихс был более конкретен, назвав С. П. Ваганова «правой рукой Ермакова», не забыв при этом добавить, что «…бывший кронштадтский матрос Степан Ваганов – такой же зверь, грабитель, хулиган, как и сам Ермаков»[431].
В тон Н. А. Соколову и М. К. Дитерихсу писали о С. П. Ваганове и современные исследователи. Так, в своей книге с претенциозным названием «Убийство Царской Семьи», О. А. Платонов пишет:
«Ермаков имел большой отряд, состоявший преимущественно из деклассированных уголовных элементов. Ближайшими сподвижниками Ермакова были: беглый кронштадтский матрос Степан Ваганов, Александр Болотов, Василий Леватных, Александр Костоусов, Алексей Грудин, Александр Рыбников»[432].
Так кто же такой на деле был этот самый «бродяга добрый» – С. П. Ваганов?
В настоящее время при упоминании имени Степана Ваганова, как правило, вспоминается лишь то, что было указано только что выше. Отдельные упоминания о нём содержатся ещё и в материалах Предварительного Следствия (в показаниях Коллежского Асессора Сретенского, жительницы д. Коптяки Н. П. Зыковой, лесничего В. Г. Резникова, А. Р. Зудихина и др.).
Однако автору удалось в какой-то степени приподнять завесу таинственности над биографией этого человека.
Степан Петрович Ваганов родился в 1886 году в посёлке Верх-Исетского металлургического завода (ВИЗ). Его отец – Пётр Иванович, рабочий ВИЗ, умер ещё не старым человеком, оставив на руках супруги троих несовершеннолетних детей, самому старшему из которых – Степану, не исполнилось и 10-ти лет.
Как и большинство детей – выходцев из семей рабочих-визовцев – своё образование он ограничил всего двумя классами местной Церковно-приходской школы.
Трудовую деятельность Степан Ваганов начал 14-летним подростком на екатеринбургском машиностроительном заводе Ф. Е. Ятеса, а затем на ВИЗе. Работал подручным слесаря и электромеханика.
В 1907 году Степан Петрович сочетался браком с жительницей этого же посёлка Ольгой Ивановной, венчание с ней происходило в единоверческой церкви Рождества Христова пос. ВИЗ. После свадьбы молодые зажили в родительском доме Вагановых, который в то время находился в районе 7-й Опалихи (сейчас это место находится между улицами Толедова и Халтурина), где у них за семь лет родилось семеро детей.
В 1910 году Екатеринбургским уездным Присутствием по Воинской повинности С. П. Ваганов был призван на военную службу и направлен на Императорский Военный Флот Балтийского Моря.
После окончания Минной школы для нижних чинов в Кронштадте, он в качестве гальванёра (морского минёра) проходит службу на крейсере 2-го ранга «Азiя», откуда с началом Первой мировой войны переводится на минный заградитель «Ладога». И, надо сказать, что служил он исправно, поскольку за проявленную храбрость в морских сражениях, пресекающих попытки прорыва германских кораблей в Рижский залив, С. П. Ваганов неоднократно отмечался в донесениях.
Однако карьера справного матроса вскоре закончилась. Поддавшись влиянию большевиков, он в 1915 году вступает в РСДРП и уже в качестве партийного агитатора начинает вести подрывную работу не только среди членов своего экипажа, но и экипажа эскадренного миноносца «Доброволец», равно как и других кораблей, базирующихся в то время в Либаве. За попытку пронести на корабль номер газеты «Пролетарский голос» Петроградского Комитета РСДРП(б) Матрос 2-й статьи С. П. Ваганов был в 1916 году арестован и по приговору Военно-Полевого Суда Кронштадтского гарнизона осуждён на 6 месяцев тюремного заключения, которое отбывал в Ревельской береговой тюрьме. А по истечении срока такового вплоть до Октябрьского переворота служил в команде сторожевого судна «Ворон».
Октябрьскую революцию С. П. Ваганов встретил с энтузиазмом, активно участвуя во многих революционных событиях, происходивших в то время в Петрограде и Кронштадте. После роспуска старой армии, он в январе 1918 года возвращается домой, где сразу же записывается в Красную Гвардию 4-го Района г. Екатеринбурга (ВИЗ) и входит в состав активистов большевистской ячейки завода.
Встав вскоре одним из ближайших помощников Военного Комиссара ВИЗ П. З. Ермакова, С. П. Ваганов активно участвует в карательных экспедициях и экспроприациях, проводимых специальным «Летучим» красногвардейским отрядом этого завода на территории Екатеринбургского уезда.
В марте 1918 года в составе 2-й Уральской дружины под командованием П. З. Ермакова он в качестве конного разведчика участвует в боях на так называемом Дутовском фронте. По возвращении домой в апреле 1918 года, С. П. Ваганов получает повышение и становится командиром упомянутого «Летучего отряда», то есть «правой рукой» П. З. Ермакова.
В июне 1918 года он вместе со своим отрядом участвует в аресте членов «Союза фронтовиков», собравшихся на митинг на заводской площади.
Во время тайного захоронения тел Царской Семьи и Её верных слуг, бойцы отряда под командованием С. П. Ваганова осуществляли охрану Коптяковской дороги и близлежащей местности.
О том, сколь ревностно и бдительно люди Ваганова и он сам охраняли вверенный им участок, видно из показаний уже упоминаемой ранее крестьянки д. Коптяки Н. П. Зыковой, которая вместе со своими родственниками ехала в то время в Екатеринбург:
«Не помню вот, проехали мы первую от Коптяков свёртку к руднику или Ганиной яме, или не проехали, как нам навстречу двое верховых. Один был в матросской одежде, я его хорошо узнала. Это был верх-исетский матрос Ваганов. Другой был в солдатской одежде: в солдатской шинели и солдатской фуражке.
Верховые скоро нам навстречу ехали: впереди Ваганов, а сзади солдат. Как они только к нам подъехали, Ваганов на нас заорал: “Заворачивайтесь назад”. А сам вынул револьвер и держит у меня над головой. Лошадь мы быстро завернули круто, чуть коробок не свалился. А они скачут около нас, и Ваганов орёт: “Не оглядывайтесь, гребу вашу мать. Застрелю”. Лошадь у нас сколько духу в ней было скакала. А они нас провожают, и Ваганов всё револьвер у меня над головой держит и кричит: “Не оглядывайтесь, граждане. Гребу вашу мать”. Так мы скакали до слани, за которой Большой покос. Так они нас провожали около полверсты или трёх четвертей версты. А потом отстали»[433].
25 июля 1918 года последние части красных оставляли Екатеринбург. В числе таковых была и 2-я Уральская дружина, которая при отходе вела арьергардные бои. Вместе с бойцами конной разведки отходил и С. П. Ваганов.
8 августа большой воинской группой красных (состоящей по большей части из китайцев, латышей, мадьяр и рабочих-красногвардейцев уральских заводов) была предпринята попытка овладения Екатеринбургом со стороны Верхотурского тракта. Воспользовавшись тактической внезапностью, этой группе удалось достичь временного успеха, однако уже 11 августа после решительного боя красные в беспорядке бежали.
В должности Помощника Начальника 2-й Уральской дружины, входящей в состав наступавших красных частей, состоял и С. П. Ваганов, который в бою у ст. «Решотье» был контужен. Взяв из вагона лошадь, он кружным путем добрался до пригорода Екатеринбурга, где надеялся оправиться в течение нескольких дней, прячась близ родного дома. Днём он скрывался в лесу, прилегающем почти вплотную к Верх-Исетскому заводу, куда ему тайно носила еду жена. А ночью скрытно приходил в посёлок Опалиха, в котором проживала его семья.
В ночь с 24 на 25 августа, выйдя из дома, С. П. Ваганов попытался вновь укрыться в лесу, но был замечен соседской 10-летней девочкой, проживающей в одном из соседних домов. При виде злодея-комиссара девочка подняла крик, на который сбежались соседи. Испугавшись шума, С. П. Ваганов забежал в соседний двор и укрылся в погребе. Послав гонца с сообщением о случившимся в штаб Верх-Исетского Добровольческого Отряда, вооружённые охотничьими ружьями соседи блокировали бывшего матроса, предлагая ему сдаться. Находясь в критическом положении и услышав, что о нём уже сообщено, он попытался вырваться из этой «мышеловки». Неожиданно для всех выскочив из погреба с револьвером и гранатой в руках, он попытался метнуть последнюю, но тут же был сражён выстрелами из нескольких ружей. Так что, прибывшим на место бойцам Комендантской роты во главе с Подпоручиком С. К. Химичевым и добровольческого отряда под началом Н. А. Ренарда осталось лишь констатировать его смерть.
Похоронили «красного героя» на Никольском кладбище в Верх-Исетске.
По окончании Гражданской войны судьба пропавшего при неизвестных обстоятельствах Степана Ваганова по-прежнему оставалась неясной, так как доподлинно о ней знала лишь его вдова. Поэтому Ольга Николаевна, начиная 1922 года, приступила к сбору документов, подтверждающих, что её покойный муж был членом партии, убитым белогвардейцами в 1918 году.
На то, чтобы доказать в различных инстанциях, что С. П. Ваганов, действительно, является «красным героем», павшим в борьбе за Советскую власть, ушло долгих 11 лет. Но, в конце концов, правда восторжествовала. В своём постановлении от 10 января 1933 года Уральский Областной Исполнительный Комитет Советов Рабочих, Крестьянских, Красноармейских и Казачьих Депутатов постановил:
«Решение Свердловской Горкомиссии отменить и присвоить семье Ваганова звание семьи погибшего красногвардейца»[434].
А так как с 4 ноября 1935 года Ольга Ивановна находилась на заслуженном отдыхе, получая от государства 47 рублей пенсии, то льготы, вытекающие из этого её нового статуса, были совсем не лишними…
И, вполне возможно, что разговоры об этом человеке никогда не вышли бы за рамки Следственного Производства да недоброй памяти потомков, если бы не одно обстоятельство. Годы спустя судьбой С. П. Ваганова решили воспользоваться, если так можно выразиться, в корыстных целях. Однако всё по порядку.
24 февраля 2011 года в 17.00 в Атриум-Палас-Отеле Екатеринбурга (ул. Куйбышева, 44) прошёл приём, приуроченный к 10-летию «Центра по расследованию обстоятельств гибели членов семьи Дома Романовых», бессменным руководителем которого состоит В. А. Винер. И, надо сказать, личность этого человека весьма примечательна.
К сожалению, биографические сведения о Вадиме Винере куда более отрывочны, нежели о Степане Ваганове. И, тем не менее…
Вадим Александрович Винер родился в Екатеринбурге в 1968 году. В 1985 году окончил среднюю школу № 108 (сейчас – МОУ Гимназия № 108), где на протяжении пяти лет был председателем Совета школьного Музея боевой и революционной славы. Год окончания школы пришёлся на начало перестройки, когда по всей стране прокатилась долгожданная волна гласности. В каком учреждении В. А. Винер начинает свою трудовую деятельность, автору доподлинно не известно. Однако, вероятнее всего, в Музее истории Комсомола Урала, так как именно в это время он становится Научным консультантом движения «Коммунары». Движения, зародившегося в недрах Свердловского Горкома ВЛКСМ и в рамках «75-летия Великого Октября» осуществлявшего работу по подготовке «Книги памяти жертв культа личности».
В 1987 году членам этого движения удалось добыть в местных архивах биографические сведения на С. П. Ваганова, Н. С. Партина и др.
1989 и 1990 год совпал с началом в нашей стране бума «романовской темы». Впервые в СССР выходят книги Н. А. Соколова, М. К. Дитерихса, П. Жильяра и др. И, видимо, именно в это время В. А. Винер всерьёз увлёкся темой гибели Царской Семьи.
Пользуясь своим положением консультанта, В. А. Винер делает ловкий ход: 4 октября 1990 года он за своей подписью и личной печатью направляет в ЦПА ИМЛ при ЦК КПСС (ныне РГАСПИ) письмо, в котором сообщает, что:
«В ходе поисковых работ обнаружены имена следующих товарищей:
1. Никулин Григорий Петрович, член ВКП /б/ с 1917 года, № партийного билета 128185, Краснопресненская организация…»[435]
Конечно же, В. А. Винер явно схитрил, так как все эти сведения были им почерпнуты из статьи Э. С. Радзинского «Расстрел в Екатеринбурге», которые тот немногим ранее опубликовал на страницах журнала «Огонёк». Но разве результат не стоил этого?
Летом 1991 года по заявлению доктора геолого-минералогических наук А. Н. Авдонина Прокуратурой Свердловской области было возбуждено уголовное дело по факту обнаружения под Екатеринбургом останков, которые, по его мнению, принадлежали убитым в 1918 году членам Царской Семьи и Её слугам. (Надо отметить, что указанные останки были обнаружены А. Н. Авдониным ещё в 1979 году.)
В ходе проводимого прокуратурой следствия и экспертизы, осуществлённой Свердловским областным Бюро судебно-медицинских экспертиз, следствие и учёные пришли к однозначному выводу о подлинности обнаруженных останков.
В свою очередь, пытаясь привлечь внимание общественности к своей персоне, В. А. Винер делает заявление о том, что эти останки не являются «царскими», а принадлежат семье известного только ему екатеринбургского купца, возраст и численный состав семьи которого полностью совпадают с Царской Семьёй. А в качестве подтверждения своих слов он сообщает, что прийти к этому выводу ему помог «дневник Степана Ваганова», который ему, якобы, удалось обнаружить у неких хозяев частного дома, расположенного в одном из ближайших к Екатеринбургу населённых пунктов.
19 августа 1993 года Генеральная Прокуратура РФ по факту обнаружения под Екатеринбургом останков возбудила Уголовное дело за № 18-123666-93, расследование которого было поручено Старшему прокурору-криминалисту Главного Следственно Управления ГП РФ В. Н. Соловьёву. В связи с этим обстоятельством была образована «Правительственная комиссия по изучению вопросов, связанных с исследованием и перезахоронением останков Российского Императора Николая II и членов его семьи».
В этом же году Вадим Винер оканчивает Исторический факультет УрГУ по специальности «Архивоведение». Вслед за тем он встаёт во главе организованной им же самим «Комиссии по расследованию обстоятельств гибели членов семьи дома Романовых», главный офис которой располагался всё в том же Музее Комсомола Урала.
Вновь образованная общественная комиссия почти сразу же занимает позицию, всегда прямо противоположную результатам прокурорского расследования. И поэтому, какие бы сообщения ни делались официальными властями, сам В. А. Винер и его сторонники прилагают все усилия для того, чтобы оные в глазах общественного мнения выглядели бы «очередным подлогом», чему в немалой степени способствует и распространяемый ими бюллетень, под названием «Истина?..»
В № 1 этого бюллетеня под заголовком «Поиск Царских останков: нужна ли нам истина?» была опубликована статья профессора Д. В. Гаврилова, явившаяся очередным перепевом версии о «лже-останках», а также обвиняющая обнаруживших эти останки А. Н. Авдонина и Г. Т. Рябова во всех смертных грехах. Но если посмотреть глубже, то вся эта шумиха была лишь очередной пиар-акцией, затеянной с одной-единственной целью – привлечь к своей «самодеятельной комиссии» как можно больше внимания общественности. А для того, чтобы усилить статус возглавляемой В. А. Винером комиссии, в каждый из выпускаемых ей бюллетеней вкладывались по два листка с заголовком «Подробный план подготовки и проведения международной экспертизы», который был якобы «Высочайше согласован с Главой Российского ИМПЕРАТОРСКОГО Дома, Великой Княгиней, Государыней Марией Владимировной».
А если это так, то становится понятным, почему «дневник Степана Ваганова» стал одним из ключевых моментов этой пиар-кампании. Ибо на деле таковой был не более чем мифом, созданным воображением В. А. Винера, поскольку «дневник» сей не мог существовать в принципе, для чего достаточно вспомнить образовательный уровень Степана Ваганова и возможность оставления им всякого рода письменного наследия в условиях обстановки того времени.
И в подтверждение этого ответ следователя В. Н. Соловьёва, некоему «Соколу», который тот 11 января 2010 года выложил на интернет-сайте:
«…Вы упоминаете Гаврилова Д. В. Это один из ученых в области экономической и социальной истории Урала и России XVIII–XX вв. Почти всю свою жизнь проработал в педагогических институтах Шадринска, Липецка и Ульяновска. К антропологии, генетике и археологии он не имеет прямого отношения и не может считаться специалистом в этих областях науки. В раскопках и исследованиях останков Царской Семьи участия не принимал. Во время написания статьи Гаврилов Д. В. по своей позиции примыкал к некому авантюристу Вадиму Винеру. Они вместе с Винером “проталкивали” “дневники матроса Ваганова”, фальшивку, которую так и не решились показать. В “дневниках” матрос Ваганов описывал выдуманную Винером историю о том, что якобы расстреляли семью некого купца и захоронили её вместо Царской. Поэтому вполне естественна была подчеркнутая критика “непрофессионализма” людей, занимавшихся останками. Жульничество Винера вскрылось, а “идеи” бродят до сих пор. Не зря же вы так часто цитируете сайт Вадима Винера»[436].
Ещё конкретнее по поводу означенного дневника В. Н. Соловьёв высказывается 2 августа 2010 года в своём ответе «Александру К.»:
«Вы процитировали “писания” “профессора” Вадима Винера. Скажите пожалуйста, где находится “Российская Академия истории и политологии”, в которой работает Винер (раньше это была “Российская Академия истории и палеонтологии”). Я при всем своем желании не смог её найти.
Я знаком с В. Винером достаточно давно. Никакой он не профессор, а авантюрист, которых сейчас, к сожалению, много. В 1992 году Винер громогласно заявлял о находке подлинных дневников одного из участников захоронения и уничтожения останков Царской Семьи Ваганова. В “дневнике Ваганов” якобы было написано об одновременном расстреле Царской Семьи и семьи некого екатеринбургского купца, зарытой под “мостиком из шпал”. Разумеется, никакого “параллельного расстрела” не было, и дневника Винер не представил, поскольку его не существовало. Потом Винер говорил о себе как о единственном “законном представителе” Марии Владимировны Романовой и потребовалось её вмешательство, чтобы избавиться от такого “представителя”»[437].
Однако «версия» сия сработала, и у неё появились всякого рода последователи. Версия же сводилась к тому, что в ночь на 17 июля в Екатеринбурге было расстреляно более 30 человек (не только Царская Семья и слуги), но также и семья некоего купца. (Об этом уже говорилось ранее.) Основываясь на этой позиции, сторонники данной версии считают, что найденные Г. Т. Рябовым и А. Н. Авдониным останки, которые в 1998 году были перезахоронены в Санкт-Петербурге, – это как раз и есть останки той самой семьи Филатовых. В развитие же этой «версии» некоторые исследователи додумались до того, что тогда же – между 17 и 20 июля 1918 года или в 1919 году – были «перемешаны» останки Царской Семьи с останками Филатовых. Вот только непонятно каким образом! Впрочем, для подобной сенсации это были уже детали…
А если принять данное предположение за истину, становится понятно, почему немецкая судебная генетическая экспертиза подтвердила «идентичность екатеринбургских останков» с ДНК ныне здравствующих родственников В. К. Филатова. (По одной из версий В. К. Филатов был тем самым чудом «спасшимся царевичем».)
Другой вариант этой «версии» заключался в том, что после революционных событий 1905 года Царская Семья имела двойников. И что для этой цели, якобы, даже были подобраны две (или больше) семьи полных двойников: одной из которых, как раз и была семья купца Филатова, а другой – семья Берёзкиных[438].
А далее, если поверить во всю эту чушь, выходило, что семья Берёзкиных, якобы, была оставлена чекистами в живых и в 1918 году отвезена ими в Пермь, а затем в Сочи, где ГПУ – ОГПУ– НКВД–МГБ использовало её вплоть до конца 1940-х годов в качестве «приманки» для монархистов. (Сторонником этой версии, начиная с начала 90-х годов минувшего столетия, выступал рижский исследователь А. Н. Грянник. А потерпев в ней фиаско, он тут же нашёл «новую Анастасию», на деле оказавшуюся гражданкой Грузии Натальей Белиходзе, 1915 года рождения.)
И далее – в том же духе. Версии, версии, версии…
Поэтому не приходится удивляться тому, что РПЦ с самого начала заняла в вопросе обретения останков воинствующе-непримиримую позицию. И дело здесь вовсе не в том, что Патриарх Алексий II сомневался в подлинности таковых – следствием было приведено достаточно всякого рода доказательств. А в том, что к тому времени, то есть к июлю 1998 года, отношения между Московской Патриархией и РПЦЗ были в состоянии ещё присутствующего сильного противостояния. Главными же вопросами такового были:
• признание Собора Св. Новомучеников Российских во главе с Царской Семьёй;
• вопрос экуминизации (объединения христианских церквей);
• вопрос покаяния РПЦ, признавшей на основании декларации митрополита Сергия Советскую власть, как Богом данную.
А поскольку ни по одной из перечисленных позиций не было достигнуто каких-либо соглашений, то присутствие Патриарха в 1998 году на похоронах Царской Семьи в Санкт-Петербурге, равно как и кого-либо из иерархов РПЦ, было недопустимо в принципе. Ибо в данном случае этот факт мог рассматриваться не иначе, как политический шаг навстречу «зарубежникам». А этого РПЦ в то время допустить не могла …
Поэтому, как ни пытался В. Н. Соловьёв доказать обратное, ничего не получалось. Церковь, что называется, намертво стояла на своих позициях. Так вот, в связи с этим в одном из своих интервью он пояснял:
«Владыка Викентий (епископ Екатеринбургский и Верхотурский. – Ю. Ж.) привозил в январе этого года к Святейшему патриарху трех специалистов. И они доложили патриарху, что всё, чем занимается группа экспертов Соловьева, – ерунда. Была-де семья некоего купца в Екатеринбурге, их расстреляли, бросили в яму и сказали: это семья царя. Но Екатеринбург тогда был городом с 55 тысячами жителей. Купцов столь высокого ранга, чтобы им делали особую операцию на зубах, как делали Александре Федоровне, – не было. А у царицы корни зубов лечили через десну – для того времени высшее ювелирное стоматологическое мастерство. В России начала века таких операций не делали. У царицы передние зубы были спилены до корня, вставлены штифты и сверху коронки на платине – фарфоровые коронки изумительной работы, какую и сейчас трудно найти. И таких примеров – десятки, если не сотни»[439].
А вот мнение ещё одного «авторитетнейшего историка» – Старшего научного сотрудника Института всеобщей истории РАН С. А. Беляева, состоявшим ранее членом Правительственной комиссии. В интервью газете «Алтпресс» от 16 сентября 2010 года он прямо заявляет о том, что: «вероятность захоронения Царской Семьи в Ганиной Яме, минимальная»[440]. (Видимо, сей учёный муж путает «Ганину яму» с «Поросёнковым логом»!) Ибо, по его мнению, настоящие «останки Царской Семьи» находятся в трясине примерно в 400 метрах от Ганиной ямы.
«Где-то в районе Ганиной Ямы, – продолжает Сергей Беляев, – тела Царственных Мучеников разрубили, затем опустили в емкости с серной кислотой, а то, что не поддалось полному уничтожению, по версии Николая Соколова спрятали в районе уничтожения, а по свидетельству Павла Быкова – в болоте на некотором расстоянии от места уничтожения. Подчеркну: последняя версия не противоречит выводу следствия Соколова, а дополняет и уточняет её, поскольку в обоих случаях речь идет о территории внутри красногвардейского оцепления вокруг Ганиной Ямы, а не снаружи, где были обнаружены неизвестные останки, признанные царскими»[441].
А в дополнение к сказанному С. А. Беляев ссылается на рассказ «некоего Парамонова»:
«В начале 20-х годов один из участников убийства семьи Государя, некто Парамонов, рассказывал, что ради сокрытия истинного места ее захоронения они расстреляли и закопали поблизости купеческую семью – примерно того же состава по полу и возрасту»[442].
Но при этом «эксперт», видимо, забывает, что этот «некий Парамонов» на деле есть не кто иной, как Анатолий Иванович Парамонов, который в 20-е годы минувшего столетия был Председателем Екатеринбургского Горисполкома и Свердловского Окружного Исполкома и который в 1928 году возил на «царскую могилу» посетившего Екатеринбург В. В. Маяковского, написавшего впоследствии стихи «Император», в которых почти с максимальной точностью указал место нахождения таковой.
Точки зрения С. А. Беляева придерживается и известный уральский историк – Академик РАН, доктор исторических наук В. В. Алексеев, который, разделяя мнение С. А. Беляева,
«не исключает, что в Петропавловском соборе в 1998 году с императорскими почестями могли похоронить и семью екатеринбургского купца»[443].
И список подобных «экспертов» можно продолжать до бесконечности…
В 2007 году рядом с местом обретения останков Царственных Мучеников и Их верных слуг были обнаружены фрагменты костных останков преданных огню тел Наследника Цесаревича и Великой Княжны Марии Николаевны. На месте их сожжения были также обнаружены фрагменты керамической посуды (кувшинов с серной кислотой) и три пули. Одна – к пистолету Браунинга кал. 7,65 мм и две пули от пистолета Браунинга кал. 9 мм. А ещё, недалеко от этого места (а не в месте раскопа!) – 15 копеечная монета выпуска 1930 года, которая впоследствии стала «притчей во языцех» противников официального следствия.
Но более всех в обличениях преуспел сам В. А. Винер, который к тому времени возглавлял уже не комиссию, а целый «Центр по расследованию обстоятельств гибели членов семьи Дома Романовых». Так, в частности, в одном из своих интервью, растиражированных в многочисленных газетах и на интернет-сайтах, под заголовком «Могилу мою не ищите!» он сообщал:
«Новые останки были найдены в 25 метрах от Поросенкова лога – места первого открытия останков в 1991 году. В чем особенность этого захоронения? Нашли свод черепа, несколько зубов с нижней челюсти, тазобедренные косточки с левой и с правой ноги – одна нога мужская, другая женская. И все! Но при раскопках в одном и том же культурном слое вместе с останками были также обнаружены следующие вещи, о которых не знает широкая общественность. Это – пятнадцатикопеечная монета 1930 года выпуска. А также в продолжение исследований найдены одна, три, пять копеек 1943 года и три пули от пистолета ТТ, который появился в Советском Союзе только в 1934 году. Денежная реформа произошла в 1947 году. До этого все найденные монеты имели хождение. Фактически это означает, что захоронение никакого отношения к Дому Романовых не имеет. И это только подтверждает сомнения по тем останкам, которые сейчас находятся в Петербурге»[444].
Читать бесплатно другие книги:
