Вопросительные знаки в «Царском деле» Жук Юрий

Поначалу смысл сказанных Я. М. Юровским слов не дошёл до Государя, так как Он в тот момент, обратясь лицом к Государыне, перебрасывался с Ней короткими фразами на английском языке. Посему, обернувшись к Я. М. Юровскому, Он переспросил: Что? Что?

Из воспоминаний М.А. Медведева (Кудрина):

«Женские крики – Боже, мой! Ах! Ох!

Николай II быстро:

– Господи, боже мой! Господи, боже мой! Что ж это такое?!

– Так нас никуда не повезут? – спрашивает глухим голосом Боткин»[247].

(Несмотря на то, что данный эпизод был изложен М. А. Медведевым (Кудриным) в, безусловно, патетическом, свойственном многим подобным мемуаристам тоне, он всё же весьма ярко передаёт настроение людей в последние минуты их жизни.)

Не ожидая подобного поворота событий, Я. М. Юровский был вынужден повторить свои слова вновь.

А чтобы глубже понять весь трагизм сложившейся ситуации, обратимся ещё раз к книге Э. С. Радзинского:

«Переспросил» – и «более ничего не произнес»! Так пишут Юровский и Стрекотин.

Но царь сказал еще несколько слов… Юровский и Стрекотин их не поняли. Или не захотели записать.

Ермаков тоже не записал. Но о них помнил. Немногое он запомнил, но этого не забыл[248]. И даже иногда об этих словах рассказывал.

Из письма А. Л. Карелина (Магнитогорск): «Помню, Ермакову был задан вопрос: “Что сказал царь перед казнью?” “Царь”, – ответил он, – сказал: “Вы не ведаете, что творите”».

Нет, не придумать Ермакову эту фразу, не знал он ее – этот убийца и безбожник. И уж совсем не мог знать, что эти слова Господа написаны на кресте убиенного дяди царя – Сергея Александровича. Царь повторил их»[249].

А после этих слов Государя могло произойти следующее.

С трудом веря услышанному, Государыня и три Её Дочери (Великие Княжны: Ольга Николаевна, Татьяна Николаевна и Мария Николаевна), не дожидаясь когда комендант повторит сказанное, стали перемещаться со своих мест в сторону своих близких: Государя и Наследника. На прежних же своих местах оставались лишь слуги и оцепеневшая от страха Великая Княжна Анастасия Николаевна.

«В это время поднялся между ними плач, один другому бросались на шею…»[250].

Кроме того, агония несчастных женщин не могла не усилиться из-за того, что, несмотря на изначальную договорённость убийц выстрелить по своим жертвам одновременно, их планы, что называется, были спутаны М. А. Медведевым (Кудриным), который, опередив остальных на какие-то секунды, на глазах у всех первым выстрелил в Государя. Ибо он, попросту, не стал дожидаться, когда Я. М. Юровский до конца повторит всё сказанное им прежде, прекрасно понимая, что судьба более уже никогда не предоставит ему такой уникальной возможности «вписать своё имя в историю».

Из воспоминаний М. А. Медведева (Кудрина):

«Юровский хочет ему (Е. С. Боткину. – Ю. Ж.) что-то ответить, но я уже спускаю курок своего “браунинга” и всаживаю первую пулю в царя. (…) На моём пятом выстреле Николай II валится снопом на спину»[251].

Два последних патрона, остававшихся в магазине его пистолета, М. А. Медведев (Кудрин), без сомнения, разряжает в кого-то из оставшихся пока ещё в живых жертв.

Из письма А. Г. Кабанова М. М. Медведеву:

«Тот факт, что от пули Вашего отца умер царь, это тогда знали все работники УОЧК, и когда УОЧК переехала в Вятку, работники УОЧК говорили, что царя застрелил Ваш отец»[252].

Вспоминает М. М. Медведев:

«Царя убил отец… Как я уже говорил, у них было договорено, кто в кого стреляет. Ермаков – в царя. Юровский взял царицу, а отец – Марию. Но когда они встали в дверях, отец оказался прямо перед царем. Он никогда не видел его так близко. И сразу, как только Юровский повторил последние слова, отец уже их ждал и был готов, и тотчас выстрелил. И убил царя. Он сделал свой выстрел быстрее всех… Только у него был “браунинг”. У “маузера”, “нагана” и “кольта” надо взводить курок, и на это уходит время. У “браунинга” – не надо»[253].

И здесь М. М. Медведев абсолютно прав, ибо для его отца выхватить свой Браунинг из-за пояса (по ходу сняв его с предохранителя) было делом нескольких секунд, что, в свою очередь, существенно уравнивало его «шансы» с Я. М. Юровским, державшим уже наготове в своём кармане револьвер Нагана.

Однако те доли секунды, которые понадобились бы ему для снятия своего Браунинга с предохранителя, всё же давали некую «фору» Я. М. Юровскому, которому не требовалось производить подобные действия со своим оружием.

Не думаю, чтобы М. А. Медведев (Кудрин), вслушиваясь в слова Я. М. Юровского, одновременно лихорадочно подсчитывал оставшиеся до расстрела секунды. Скорее всего, именно тогда, когда Я. М. Юровский стал повторять ранее произнесённые им слова, он как завороженный вглядывался в лицо Государя, которого прежде не мог наблюдать столь с близкого расстояния. И кто знает, какие мысли проносились в его голове в то время?.. Но, вероятнее всего, именно в этот момент он понял всем своим нутром, что только он, и никто более, должен выстрелить первым! И в этом сама судьба, казалось, шла ему навстречу, предоставляя подобную «возможность», не воспользоваться которой было бы с его точки зрения, по меньшей мере, глупо. И, к тому же, он теперь уже хорошо знал, на каких словах будет окончена краткая речь Я. М. Юровского, после которой уже не он, а комендант должен будет сделать тот самый «исторический выстрел». И поэтому, не дав Я. М. Юровскому договорить, выстрелил первым…

До самых последних дней своей жизни Я. М. Юровский не смог простить ему этой «непростительной выходки». Посему, описывая расстрел, во всех своих мемуарах ни разу не упомянул фамилии «настоящего цареубийцы» М. А. Медведева (Кудрина). И лишь только раз, в 1934 году, на состоявшемся в Свердловске «Совещании Старых большевиков по вопросу пребывания Романовых на Урале», он, как бы между делом, упомянул о том, что:

«Принимать трупы я поручил Михаилу Медведеву, это бывший чекист и в настоящее время работник ГПУ»[254].

Вспоминает М. М. Медведев:

«Юровский никогда об этом не спорил с отцом. Более того, однажды он сказал отцу: “Эх, не дал ты мне докончить чтение – начал стрельбу! А ведь я, когда читал второй раз ему постановление, хотел добавить, что это месть за казни революционеров…”»[255]

После того как раздался первый выстрел М. А. Медведева (Кудрина), началась беспорядочная стрельбы по всем жертвам без разбора.

Из воспоминаний Я. М. Юровского «Последний царь нашёл своё место»:

«Пальба длилась очень долго, и несмотря на мои надежды, что деревянная стенка не даст рикошета пули, пули от нее отскакивали. Мне долго не удавалось остановить эту стрельбу, принявшую безалаберный характер»[256].

Из записи беседы с Г. П. Никулиным:

«… там ничего нельзя было разобрать: кто, кого и как. Был залп»[257].

А теперь – стоп! Ибо здесь нельзя не упомянуть ещё об одной существенной детали, о которой сплошь и рядом говорят многие исследователи.

В одной из предыдущих глав автор уже ссылался на книгу воспоминаний Г. З. Беседовского «На путях к термидору», в которой тот довольно подробно передал рассказ П. Л. Войкова об убийстве Царской Семьи. Так вот, с его слов получалось, что:

«…пули отскакивали от них…» и «…как оказалось впоследствии, пули отскакивали от дочерей бывшего царя по той причине, что в лифчиках у них были зашиты бриллианты, не пропускавшие пуль»[258].

Подобные досужие суждения уже высказывались ранее. Так, к примеру, в случае дуэли А. С. Пушкина с Бароном Геккерном (Жоржем-Шарлем Дантесом) многие обыватели были совершенно уверены в том, что, стреляя в обидчика, Александр Сергеевич не промахнулся, а попал в его оловянную пуговицу…

Точно так же и в нашем случае. Зашитые в корсеты Государыни и Её Дочерей камни и украшения не могли играть какой-либо существенной роли в защите Их тел, поскольку, несмотря на природную твёрдость, все они были размещены в мягкой тканевой основе, не представляющей собой жесткой конструкции, а посему не являлись серьёзной помехой для пуль оружия, используемого во время убийства. Поэтому, когда палачи стреляли по своим жертвам, их пули не могли отскакивать от бриллиантов и прочих украшений. (К примеру, скорость полёта пули патрона к револьверу Нагана обр. 1895 года составляет 240–270 м/сек.) А теперь представьте себе, какое повреждение может нанести подобная пуля при столкновении даже с таким твёрдым камнем, как бриллиант. Да, любое! Но только не отскочить, точно горох, выстрелянный из детской трубочки…

Не вызывает также сомнения и то, что, подчёркивая всякий раз наличие «бриллиантовых панцырей» у Дочерей Государя, Я. М. Юровский как бы чувствовал в них «собственную защиту», позволявшую ему прикрывать допущенные им огрехи, выразившиеся в неорганизованности всей акции в целом, а также «неизбежной нервности», действующей под его началом команды. А, значит, его заявление об отскакивающих и рикошетирующих от стены пулях и явилось той самой отправной точкой, которая дала толчок не только некоторым исследователям, но и писателям, стараниями которых данный факт стал приписываться тем самым «бронированным панцырям».

Мы уже знаем, что среди лиц, задержанных в ходе расследования, был разводящий А. А. Якимов, который, будучи допрошенным следователем Н. А. Соколовым, довольно подробно описал картину убийства Царской Семьи, детали которой он узнал со слов Н. С. Дерябина и И. Н. Клещёва, находившихся на постах в ночь с 16 на 17 июля и видевших воочию все происходившее.

Караульный И. Н. Клещёв находился на посту № 8, табель которого ограничивался территорией сада дома Ипатьева, а караульный Н. С. Дерябин – на посту № 7, табель которого ограничивался территорией, расположенной между стенами дома и первым (малым) деревянным забором.

Первый мог наблюдать всё происходившее через выходившее в сад окно, сквозь которое можно было увидеть раскрытые двери комнаты, где происходило убийство, а второй мог наблюдать таковое непосредственно через окно означенного помещения.

Однако, ни И. Н. Клещёв, ни Н. С. Дерябин не могли полностью видеть всё происходившее в этой комнате, поскольку сектор их видимости был несколько ограничен так называемыми «мёртвыми зонами». Для первого (И. Н. Клещёва) таковой являлось всё пространство, находившееся за пределами габаритов раскрытых дверей интересующей нас комнаты, а для второго (Н. С. Дерябина) она выражалась в ограничении видимости крайних участков южной стены этой комнаты, не позволяющих наблюдать всё происходившее за счёт её толщины.

А кроме того, с началом происходившей в комнате стрельбы Н. С. Дерябин просто не мог не переместиться немного западнее, спрятавшись в целях личной безопасности за толщей стены дома (в левой её части относительно окна). И, переместившись, ещё больше снизил для себя сектор видимости, ограничив таковой лишь обзором восточной стены этого помещения.

Из протокола допроса обвиняемого А. А. Якимова:

«В комнате, вправо от входа в неё, находился Юровский. Слева от него, как раз против двери из этой комнаты, где произошло убийство, в прихожую, где произошло убийство, в прихожую, обозначенную цифрой I, стоял Никулин. Рядом с ним в комнате же стояла часть “латышей”. “Латыши” находились и в самой двери. Среди них стоял Медведев. (Имеется в виду П. С. Медведев. – Ю. Ж.)

Такое расположение называемых лиц я описываю со слов Клещёва и Дерябина. Они пополняли друг друга. Клещёву не было видно Юровского, Дерябин видел через окно, что Юровский что-то говорил, маша рукой. Он видел, вероятно, часть его фигуры, а, главным образом, руку Юровского. Что именно говорил Юровский, Дерябин не мог передать. Он говорил, что ему не слышно было его слов. Клещёв же положительно утверждал, что слова Юровского он слышал. (…)

Тут же, в ту же минуту за словами Юровского раздалось несколько выстрелов. Стреляли исключительно из револьверов. Ни Клещёв, ни Дерябин, как я помню, не говорили, чтобы стрелял Юровский, т. е. они про него не говорили совсем, стрелял он или нет. Им, как мне думается, этого не видно было, судя по положению Юровского в комнате. Никулин же им хорошо был виден. Они оба говорили, что он стрелял. Кроме Никулина, стреляли некоторые из “латышей”. Стрельба, как я уже сказал, происходила исключительно из револьверов. Из винтовок никто не стрелял»[259].

Показания А. А. Якимова явно свидетельствуют о том, что ни И. Н. Клещёв, ни Н. С. Дерябин не могут утверждать с очевидной достоверностью факта участия Я. М. Юровского в убийстве Царской Семьи, на его первой стадии.

Не может подтвердить этого и П. С. Медведев, ссылаясь в своих показаниях на своё отсутствие в комнате в момент убийства Царской Семьи. Ибо с его слов выходило, что он за несколько минут до убийства был отослан Я. М. Юровским на улицу, чтобы предупредить Ф. И. Голощёкина о грозящей ему опасности.

Из Постановления Чиновника Екатеринбургского УР С. А. Алексеева, производившего дознание в отношении П. С. Медведева:

«Сходи, Медведев, посмотри на улице, нет ли посторонних людей, и послушай выстрелы, слышно будет или нет»[260].

Не утверждает этого и Г. П. Никулин, заявивший в беседе с М. М. Медведевым во время записи в Государственном Комитете при Совете Министров СССР по радиовещанию и телевидению о том, что спор о выяснении права первого выстрела «… ни к чему не приведет», так как: «Был залп».

Сам же Я. М. Юровский тоже ничего не говорит о своём непосредственном участии в начальной стадии этого убийства. А описывает его, скорее, с какой-то, я бы сказал, неуверенностью, отнюдь, не свойственной ему в описании других эпизодов этой драмы. Но зато во всех вариантах своих воспоминаний он всегда чётко конкретизирует факт первого выстрела в Государя, произведённого лично им:

«Николай был убит самим ком[ендант]-ом наповал» (1919 г.)[261].

«Первый выстрелил я и наповал убил Николая» (1922 г.)[262].

«Он спросил: “ЧТО?” и повернулся лицом к Алексею, я в то время в него выстрелил и убил наповал» (1934 г.)[263].

Читатель наверняка обратил внимание на то, что, говоря о расстрелянном лично им Государе, Я. М. Юровский не забывает всякий раз упомянуть при этом слово «наповал». И делалось это, отнюдь, не случайно. Поскольку, по мнению автора, подобная конкретизация была ему просто жизненно необходима не только для того, чтобы, во-первых, раз и навсегда утвердить за собой право на этот «первый исторический выстрел». А, во-вторых, чтобы исключить даже саму мысль о каких-либо других «первых выстрелах», произведённых всеми прочими претендентами, покушавшимися на его «законные лавры главного цареубийцы».

Из всех свидетельств цареубийства, известных на сегодняшний день, только в одном, записанном со слов М. А. Медведева (Кудрина), упоминается весьма важная деталь, на которую нельзя было не обратить внимания. Так, согласно его воспоминаниям, сразу же после того, как Я. М. Юровский объявил Романовым и находящимся при Них слугам об их участи, он стал вынимать из кобуры свой Маузер, попутно желая что-то ответить на вопрос Е. С. Боткина.

Но, как мы уже знаем, в этот момент Я. М. Юровского и П. З. Ермакова опережает своими выстрелами М. А. Медведев (Кудрин)…

А теперь постараемся представить, что могло произойти дальше.

Осознав, что его «опередили», Я. М. Юровский (видимо, забыв о находящимся в кармане Нагане) только теперь начинает вынимать из кобуры свой Маузер, машинально отступая с ним в правый свободный угол комнаты. И, вероятнее всего, именно тогда он делает свои первые выстрелы в сторону несчастных жертв. Думается, что их первоначальное количество не превышало четырех-пяти, однако в дальнейшем (при достреливании жертв), возможно, увеличилось чуть ли не вдвое.

Произведя эти выстрелы, Я. М. Юровский слегка перемещается в сторону дверного проёма, где и получает при попытке очередного прицеливания легкое касательное ранение руки от пули Нагана А. Г. Кабанова. А М. А. Медведев (Кудрин) получает из этого же оружия лёгкое ранение шеи, поскольку бывший «лейб-гвардеец» в силу ущемлённого самолюбия, а также «горя революционной ненавистью к кровавому тирану», не выполнил распоряжение коменданта. Несмотря на запрет Я. М. Юровского, приказавшего ему во время расстрела находиться на своём пулемётном посту и внимательно наблюдать за площадью перед домом, он самовольно оставляет таковой, чтобы принять участие в этом убийстве. А оказавшись в комнате, предшествующей той, где совершалось убийство, он «разрядил свой наган по осужденным». И если учесть, что А. Г. Кабанов находился при этом позади любопытных, толпящихся в дверном проёме комнаты убийства, то стрелял он, что называется, поверх их голов, и посему вместе с Романовыми чуть не ухлопал и упомянутых лиц.

Сам же А. Г. Кабанов в своём письме к М. М. Медведеву вот как описывает эту картину:

«Но я хорошо помню, что когда мы все, участвующие в казни, подошли к раскрытой двустворчатой двери помещения казни, то получилось три ряда стреляющих из револьверов, причём второй и третий ряды стреляли через плечи впереди стоящих исполнителей, и рук, протянутых с револьверами в сторону подлежащих казни, было много, и они были так близко друг к другу, что впереди стоящий товарищ получил ожог тыловой стороны кисти от выстрела позади стоявшего соседа»[264].

Вероятнее всего, тройная шеренга стрелявших появилась в рассказе А. Г. Кабанова в связи с тем, что он хотел оправдать свою «несанкционированную» стрельбу, в результате которой, как мы уже знаем, М. А. Медведев (Кудрин) получает касательное ранение шеи, а «впереди стоявший товарищ» Я. М. Юровский был подобным образом ранен в руку. А, вместе с тем, ему никто не разрешал спускаться с чердака вниз. Поэтому и не мог он со всеми «участвующими в казни, подойти к раскрытой двустворчатой двери», так как спустился вниз уже в тот момент, когда бойня была в самом разгаре.

И как бы в подтверждение нашей версии он далее пишет:

«Когда я слез с чердака, то увидел такую картину: две младшие дочери царя, прижавшиеся к стенке, сидели на корточках и закрывали головы руками, а в их головы в это время двое стреляли. Алексей лежал на полу и в него тоже стреляли. Фрельна (фрейлина. – Ю. Ж.) лежала на полу ещё живая»[265].

В этом отрывке также много несоответствий. Ибо сведущий читатель наверняка знает, что в соответствии с проведёнными судебно-медицинскими исследованиями костных останков, изъятых из группового захоронения в Поросёнковом логе в 1991 году, на черепе под № 6, идентифицированном как череп Великой Княжны Анастасии Николаевны (если мы говорим только о младших Дочерях Государя), имелось одно огнестрельное повреждение. (О его появлении на нём будет сказано немногим далее.) Останки же Великой Княжны Марии Николаевны тогда и вовсе не были найдены, а обнаруженные в 2007 году, антропологической идентификации не подлежали.

И, тем не менее, рассказ А. Г. Кабанова косвенно подтверждает то обстоятельство, что младшие Великие Княжны, действительно, от страха могли присесть на корточки, прижавшись к стене. Ибо в таком случае чем ещё можно объяснить наличие следов от пуль на Восточной стене комнаты, расположенных на столь небольшом расстоянии от пола?

Опасаясь за безопасность вверенных ему людей, а также из-за того, что в комнате уже стояла сплошная пелена от порохового дыма и известковой пыли, Я. М. Юровский даёт команду о прекращении огня, которая почти сразу же выполняется всеми, кроме П. З. Ермакова, который, что называется, вошёл в раж, и поначалу вовсе был не намерен подчиняться каким-либо приказам.

Но ещё до того, как Я. М. Юровский остановил стрельбу, произошло то, чего он уж никак не мог ожидать – Г. П. Никулин, неожиданно прекратив стрельбу, покинул комнату и вышел на улицу…

До конца своих дней бывший чекист Г. П. Никулин не простит себе этой минутной слабости! Только спустя много лет он в порыве минутного откровения однажды расскажет М. М. Медведеву, как тогда, в подвале, выстрелив всего один раз в больного мальчика, он не убил его, а, увидев полные ужаса детские глаза, так и не смог произвести по нему более ни одного выстрела…

В известной читателю беседе в Радиокомитете М. М. Медведев постарается (в несколько завуалированной форме) напомнить ему об этом ещё раз, но прежде (чтобы подготовить почву) задаст вопрос о его личном участии в расстреле Царской Семьи:

«М. М. Медведев:

– Вы принимали участие в расстреле лично или нет?

Г. П. Никулин:

– Кто? Я?

М. М. Медведев:

– Да, вот Вы.

Г. П. Никулин:

– А как я мог принимать не лично, когда об этом говорят [и] Соколов [и] Жильяр. Прямо так и пишут, понимаете.

Я, между прочим, слышал, что Михаил Александрович (М. А. Медведев (Кудрин) – Ю. Ж.), якобы, где-то выразился, что Никулин, дескать, не принимал участия, что он ушел…

М. М. Медведев:

– Наоборот. Наоборот, он мне всегда говорил…

Г. П. Никулин, перебивая М. М. Медведева:

– Как [же] я мог не принимать участия?!

М. М Медведев, продолжая начатую фразу:

– … что Вы как раз участвовали.

– А [вот] мы с Вами беседовали году в шестидесятом, и Вы мне сказали, что Вы не стреляли, а в последнюю минуту ушли.

А отец, вот я его спрашивал [и] после этого он говорил:

“ – Да, помню, что он стрелял. Помню, что он стрелял.”

Г. П. Никулин:

– Я мог Вам сказать, Миша, вот что. Что когда мы…, когда мы расстреляли… Я мог Вам оказать: когда мы расстреляли, я вышел для того, чтобы проверить обстановку на улицу… Это такой случай был»[266].

Как видно, Г. П. Никулин не понял М. М. Медведева, а может, и не пожелал воспользоваться этой, наверняка, последней в его жизни возможностью, которая, несомненно, помогла бы ему хоть на немного облегчить его и без того грешную душу.

Совсем по-другому вёл себя П. С. Медведев. Будучи задержанным в ходе следствия, он всячески старался выгородить себя во всём, что в какой-нибудь мере могло бы свидетельствовать против него.

А это, в свою очередь, не могло не отразиться на дальнейшей противоречивости выводов ряда исследователей, многие из которых до сих пор склонны считать П. С. Медведева одним из непосредственных участников убийства Царской Семьи.

По мнению автора, П. С. Медведев действительно выходил по приказу Я. М. Юровского на улицу, но не для того, чтобы «послушать выстрелы», а по уже упомянутой ранее причине. То есть для того, чтобы предупредить Ф. И. Голощёкина не выходить на площадь перед домом.

К тому же, вероятнее всего, после разговора, состоявшегося в комендантской комнате, Ф. И. Голощёкин решил отказаться от участия в предстоящем расстреле и практически демонстративно покинул ДОН, мотивируя свои действия желанием выйти на прилегающую к дому площадь и находиться там во время стрельбы, имея целью выяснение слышимости выстрелов, звук от которых (несмотря на толстые стены помещения и шум работающего двигателя грузовика) всё же, возможно, будет услышан на улице.

Но почти сразу же после того, как П. С. Медведев вышел из дверей дома во внутренний двор, началась эта кровавая бойня. Поэтому, как П. С. Медведев ни поспешал вернуться обратно (если уж не ради того, чтобы принять участие в расстреле, то, хотя бы, чтобы поглазеть на оный), он, тем не менее, прибыл, что называется, к «шапочному разбору», застав несчастные жертвы уже лежавшими на полу в лужах крови.

Из Протокола допроса П. С. Медведева:

«… зайдя в ту комнату, где был произведен расстрел, увидел, что все члены Царской Семьи: Царь, Царица, четыре дочери и Наследник уже лежат на полу с многочисленными ранами на телах. Кровь текла потоками. Были также убиты доктор, служанка и двое слуг. При моем появлении Наследник еще был жив – стонал. К нему подошел Юровский и два или три раза выстрелил в него в упор. Наследник затих. Картина убийств, запах и вид крови вызвали во мне тошноту»[267].

Вероятнее всего, П. С. Медведев, не проходя в комнату, остановился в дверях (за спинами части «латышей») и оттуда наблюдал за последним актом разыгравшейся трагедии…

После того, как стрельба была всё же прекращена, многие из лежавших на полу жертв «к удивлению коменданта» оказались живы.

Из воспоминаний Я. М. Юровского:

«Например, доктор Боткин лежал, опёршись локтем правой руки, как бы в позе отдыхающего, револьверным выстрелом [я] с ним покончил. Алексей, Татьяна, Анастасия и Ольга были живы. Жива была ещё и Демидова»[268].

Из воспоминаний М. А. Медведева (Кудрина):

«Тишина. Звенит в ушах. (…) Вдруг из правого угла комнаты, где зашевелилась подушка, женский радостный крик:

– Слава богу! Меня бог спас!

Шатаясь, поднимается уцелевшая горничная – она прикрылась подушками, в пуху которых увязли пули»[269].

Из письма А. Г. Кабанова М. М. Медведеву:

«Когда я вбежал в помещение казни, я крикнул, чтобы немедленно прекратили стрельбу, а живых докончили штыками. Но к этому времени [в] живых остались только Алексей и Фрельна. Один из товарищей (П. З. Ермаков. – Ю. Ж.) в грудь фрельны стал во[н]зать штык американской винтовки Винчестер. Штык вроде кинжала, но тупой и грудь не пронзал, а фрельна ухватилась обеими руками за штык и стала кричать»[270].

Из воспоминаний А. А. Стрекотина:

«Кроме того, живыми оказались еще одна из дочерей и та особа, дама, которая находилась при царской семье. Стрелять в них было уже нельзя, так как двери все внутри здания были раскрыты, тогда тов. ЕРМАКОВ видя, что держу в руках винтовку со штыком, предложил мне доколоть оставшихся в живых. Я отказался, тогда он взял у меня из рук винтовку и начал их докалывать. Это был самый ужасный момент их смерти. Они долго не умирали, кричали, стонали, передергивались. В особенности тяжело умерла та особа – дама. Ермаков ей всю грудь исколол. Удары штыком он делал так сильно, что штык каждый раз глубоко втыкался в пол. Один из расстрелянных мужчин, видимо, стоял до расстрела во втором ряду и около угла комнаты, и когда их стреляли он упасть не мог, а просто присел в угол и в таком положении: остался умершим»[271].

Из воспоминаний В. Н. Нетребина:

«Младшая дочь б/царя упала на спину и притаилась убитой. Замеченная тов. Ермаковым она была убита выстрелом в грудь. Он, встав на обе [её] руки, выстрелил ей в грудь»[272]. (На самом деле – в голову. – Ю. Ж.)

Приведённые здесь отрывки, – ужасны по своей кровожадности. И, тем не менее, «докончить дело штыком» пришлось, скорее всего, лишь только в отношении А. С. Демидовой. Поскольку, если верить Я. М. Юровскому, то Е. С. Боткин, Великая Княжна Ольга Николаевна были достреляны лично им. Великая Княжна Татьяна Николаевна – М. А. Медведевым (Кудриным), а Великая Княжна Анастасия Николаевна – П. З. Ермаковым. Государь же, Государыня и Великая Княжна Мария Николаевна, вероятнее всего, были убиты сразу.

В многочисленной литературе, описывающей убийство Царской Семьи в доме Ипатьева, неоднократно делались указания на то, что некоторые Её члены были заколоты штыками. Главной причиной порождения подобных слухов послужила незамеченная И. А. Сергеевым констатация следов от штыка, имевшихся на стенах комнаты убийства, о которых Н. А. Соколов всего лишь упомянул в своей книге «Убийство Царской Семьи»:

«Бросались в глаза некоторые разрывы на обоях арки вблизи выемки обшивки: казалось, что здесь, срываясь, скользил штык. (…) На лицевой стороне доски имеются совершенно ясно видимые четыре штыковых удара. Из них три проникают всю толщу доски на 1 сантиметр, а одно наружное, проникающее слой обоев и картона и едва углубляющееся в слой дерева: глубина последнего 3 миллиметра. Три глубоких отверстия имеют одинаковые размеры: в длину и ширину по 4 миллиметра, поверхностное имеет в длину 5 миллиметров. Все эти штыковые удары находятся под пулевым отверстием и отстоят от него книзу на 6,75 сантиметра. Одно от другого все они в непосредственной близости. Для точного установления происхождения этих отверстий в них осторожно вкладывалось острие штыка трёхлинейной русской винтовки. Форма отверстий как раз совпадала с формой штыка»[273].

Приведя этот отрывок в своей книге, Н. А. Соколов не делает никаких скоропалительных выводов об их преступном происхождении. Ибо ему ясно, что это просто следы, оставленные штыком. И не более… И, по всей видимости, точно же такие, какие были обнаружены Следователем по важнейшим делам при Екатеринбургском Окружном Суде А. П. Намёткиным на обратной стороне расположенной в вестибюле двери, ведущей на верхний этаж дома:

«Дверь с лицевой стороны выкрашена белой масляной краской; с обратной же стороны, выходящей в переднюю и оклеенной теми же обоями, что и передняя, имеются продолговатые и короткие следы многочисленных ударов каким-то остроколющим орудием вроде штыка»[274].

Совершенно ясно, что как в первом, так и во втором случае эти следы были оставлены одним или несколькими караульными, которые во время несения службы, как говорится, от нечего делать, тыкали штыком в дверь или стену. Следы, оставленные на двери, без сомнения принадлежат «изнывающему от безделья» караульному внутреннего поста, расположенного между входной парадной дверью и дверью, ведущей на второй этаж. Штыковые же удары, обнаруженные следствием в комнате убийства (Комната II), есть не что иное, как подобное же безобразие караульных, проживающих в этой комнате. И не более…

Наряду со «штыковой», появилась и версия «пулевая». Так, некоторые исследователи сделали предположение о том, что во время совершения убийства одна неопределённая жертва рванулась к двери комнаты, но была застрелена, о чём свидетельствует пулевое отверстие, обнаруженное следствием на одной из её створок. (Кстати, было бы интересно узнать, как эта самая жертва смогла бы «прорваться» сквозь ряды и шеренги «закалённых товарищей»?) А вот предположить, что сие пулевое отверстие есть не что иное, как результат непроизвольного выстрела, произошедшего по вине кого-то из караульных, проживающих в этой комнате в бытность комендантства А. Д. Авдеева, видимо, – «Бином Ньютона»…

Возвращаясь же к непосредственной роли П. С. Медведева в убийстве Царской Семьи, нельзя ещё раз не констатировать того, что лично он сам в расстреле не участвовал в силу изложенных ранее обстоятельств. А его слова, обращённые к сотоварищи, об участии в этом злодеянии, по глубокому убеждению автора были им сказаны, что называется, для «красного словца». Ибо по возвращении назад, он, в действительности, лишь пассивно созерцал всё происходящее, а немного осознав произошедшее, как человек не привычный к подобным зрелищам, почувствовал себя дурно.

Из воспоминаний М. А. Медведева (Кудрина):

«В проходной комнате вижу Павла Медведева – он смертельно бледен и его рвет, спрашиваю, не ранен ли он, но Павел молчит и машет рукой»[275].

Ранее уже говорилось, что после прекращения огня выяснилось, что некоторые из жертв оказались живы. Но ещё одной неожиданностью для убийц стала «исключительная живучесть наследника», который вдруг зашевелился и тихо застонал…

Заслышав это, Я. М. Юровский уже не стал второй раз, как говорится, упускать свой шанс – «одним махом покончить с династией!» Подойдя к находившемуся без сознания тринадцатилетнему раненному и безнадежно больному ребенку, он вытащил из кармана револьвер Нагана и, приставив к его голове, произвёл не менее двух выстрелов. (Следы от этих пуль, вероятнее всего, оставили свой след на Южной стене Комнаты II.)

После совершённого убийства Я. М. Юровский предлагает П. З. Ермакову и М. А. Медведеву (Кудрину) (как представителям РККА и УОЧК) удостовериться в смерти каждой из жертв. А в случае проявления признаков жизни у кого-нибудь из них – добить.

Следуя примеру коменданта, М. А. Медведев (Кудрин) подошёл к лежавшей на полу лицом вниз Великой Княжне Татьяне Николаевне (которая также вдруг стала подавать признаки жизни) и, вытащив из кобуры свой Кольт, выстрелил в неё один раз. (К тому времени магазин его Браунинга был уже пуст.)

Но картина этой зверской расправы не была бы полной, если бы вслед за ней не последовало вполне закономерное в таких случаях мародёрство. И, конечно же, в числе его первых застрельщиков оказался П. З. Ермаков, который первым делом, вытащив у мёртвого Государя золотой портсигар, положил его себе в карман.

Из записи беседы с Г. П. Никулиным:

«Г. П. Никулин:

– … Ермаков, понимаете, портсигар в карман положил.

М. М. Медведев:

– А зачем?

Г. П. Никулин:

– Зачем? Понадобился ему… Портсигар этот Николая.

М. М. Медведев:

– Ах, Николая!

Г. П. Никулин:

– Яков Михайлович ему говорит: “Положи, а то сейчас [же] расстреляю!”»[276]

Почти сразу же после убийства возникла проблема – как или на чём переносить тела убиенных. Выход нашли быстро. Из каретного сарая были принесены две оглобли, к которым привязали простынь, соорудив, таким образом, нечто типа носилок. Первым на них положили Государя. Следом за несущими Его бренное тело двинулся М. А. Медведев (Кудрин), который позднее вспоминал:

«Около грузовика встречаю Филиппа Голощекина.

– Ты где был? – спрашиваю его.

– Гулял по площади. Слушал выстрелы. Было слышно.

Нагнулся над царем.

– Конец, говоришь, династии Романовых?! Да…»[277]

«Почин» П. З. Ермакова был поддержан А. А. Стрекотиным и другими, не менее «закаленными товарищами», когда трупы казнённых стали переносить в кузов грузовика.

Узнав об этом, Я. М. Юровский приостановил их переноску и, собрав всех задействованных в ней, предложил немедленно вернуть награбленное, пригрозив расстрелом. Понимая, что комендант не намерен шутить, многие из них подчинились и возвратили награбленное. Все они (включая и А. А. Стрекотина) были немедленно отстранены, а дальнейшая переноска трупов стала уже осуществляться под непосредственным контролем Г. П. Никулина, охранявшего изъятое в комендантской комнате, и М. А. Медведева (Кудрина) – по пути следования к грузовику.

Из воспоминаний М. А. Медведева (Кудрина):

«Замечаю, что в комнате, во время укладки, красноармейцы снимают с трупов кольца, брошки и прячут их в карманы. После того, как все уложены в кузов, советую Юровскому обыскать носильщиков.

– “Сделаем проще”, – говорит он и приказывает всем подняться на второй этаж к комендантской комнате. Выстраивает красноармейцев и говорит: “Предлагаю выложить на стол из карманов все драгоценности, снятые с Романовых. На размышление – полминуты. Затем обыщу каждого; у кого найду – расстрел на месте! Мародерства я не допущу. Поняли, все?”

– “Да мы просто так – взяли на память о событии”, – смущенно шумят красноармейцы, – “Чтобы не пропало”.

На столе в минуту вырастает горка золотых вещей: бриллиантовые брошки, жемчужные ожерелья, обручальные кольца, алмазные булавки, золотые карманные часы Николая II и доктора Боткина, другие предметы»[278].

После того, как все тела были погружены на машину и накрыты шинельным сукном (самовольно взятом из кладовой комнаты, соседствующей с комнатой, где произошло убийство), П. З. Ермаков сел в кабину к шофёру С. И. Люханову, чтобы указывать дорогу, а М. А. Медведев (Кудрин) и двое вооружённых винтовками «латышей» разместились в кузове, чтобы сопровождать останки Романовых «к месту их последнего упокоения».

Около 3 часов 30 минут утра 17 июля 1918 года автомобиль, гружённый 11-ю телами казнённых, выехал из ворот дома Ипатьева на Вознесенский переулок, проехав по которому, свернул на Колобовскую улицу, откуда двинулся в сторону Верх-Исетского металлургического завода.