Даю тебе честное слово Нолль Ингрид
Сказано – сделано. Харальд поставил свою рюмку на ночной столик и вышел на балкон. Большими ставнями чуть ли не во всю дверь высотой долгое время никто не пользовался, они перекосились и заедали.
Тем временем старик обратил внимание на то, что сын налил себе значительно больше коньяка, чем ему. И в нем опять зашевелилась полузабытая неприязнь. Быстренько сообразив, он поменял рюмки, а чтобы трюк не был разоблачен, залпом выпил.
Харальд кое-как справился со ставнями и вернулся в комнату. Мгновенно оценив ситуацию, он понял, что отец выпил весь свой коньяк. Браво, подумал он, и с облегчением опрокинул свою рюмку.
Петру несколько удивило, что муж не появляется в жилой комнате несмотря на то, что он никогда не пропускал увлекательного детектива. Через полтора часа она наведалась в спальню и увидела мужа, спящего в кровати. Обычно он очень аккуратно складывал вещи на стул, а пиджак вешал на вешалку. Сейчас вещи валялись разбросанными по полу. Так делают тинейджеры до определенного возраста. Вздохнув, она подобрала вещи и сложила как надо. За последнее время муж, видать, сильно сдал. Такое поведение чаще всего наблюдается у тех, кто стал жертвой старческих заболеваний.
Настало утро. Харальд лежал рядом в той же позе, в какой жена застала его вчера вечером. Как правило, он стремился первым занять ванную. Петра легонько пихнула его:
– Вставай, Харальд, ты опаздываешь!
Он даже не пошевелился. Петра приложила ладонь к его лбу. Температуры вроде нет, но что-то было не так. И тут она обнаружила пузырек со снотворным. Вероятно, Харальд увеличил дозу, подумала она с раздражением. И что теперь делать? Для начала она решила занять ванную первой и готовиться к рабочему дню.
Через полчаса она снова подошла к супружескому ложу. Ситуация ничуть не изменилась. У Петры вовсе не было охоты прибегать к грубым методам, чтобы поднять мужа. Если он решил, что может вести себя как не знающий обязанностей подросток, то пусть себе спит. Посмотрим, что он придумает в свое оправдание. Петре захотелось кофе, и она направилась на кухню, где Макс вовсю колдовал над завтраком для дедушки.
– Твой отец мне не нравится, – заявила Петра.
– Зачем тогда ты за него вышла? – спросил Макс.
– Возможно, он заболел, но не исключено, что просто принял слишком большую дозу снотворного. Я никак не могу его добудиться. Как бы то ни было, мне пора на работу, и я не могу за всем приглядывать. Будь любезен, загляни к нему попозже, посмотри, что там…
Макс дал обещание обязательно присмотреть, но в данный момент он целиком поглощен приготовлением завтрака для дедушки. Ему нужно побыстрее закончить до прихода санитарки, потому что она будет чистить ему зубы.
Елена появилась рано. По привычке она для начала отпускала парочку бесцеремонных шуток, чтобы разрядить пикантность, а то и унизительность ситуации для пациента. Сегодняшний день она начала с вопроса:
– Пипи или кака?
К сожалению, не всегда выходило так, как надеялся пациент. Пока Вилли Кнобель сидел на стуле-унитазе – при этом действии он не терпел ничьей компании, – санитарка включила воду в внной, а Макс пошел в родительскую спальную.
– Папа, – произнес он и легонько потряс отца за плечо, – ты заболел или что с тобой?
Отец не пошевелился. Дыхание еле улавливалось. Макс прощупал пульс – он также едва-едва прощупывался.
Макс не в шутку затревожился и опрометью помчался в ванную.
– Елена, пожалуйста, пойдемте со мной, – выпалил он в крайнем возбуждении. – C моим отцом что-то непонятное.
Санитарка быстро оценила положение дел. Тут же достав мобильный, она позвонила врачу «скорой помощи».
– Папу нужно срочно доставить в больницу. Возможно, придется сделать промывание желудка или что-либо еще, – пояснила она. – Я этого сделать не могу, я не dottore[25].
Она перевернула отца на бок и натянула одеяло Петры до самых ушей.
– В тепле держать никогда не помешает! Оставайся тут и наблюдай за ним, – попросила она Макса. – А я пойду к дедушке и закончу работу. – Ambulanza[26] скоро подъедет.
Макс остался с отцом, и в его голову полезли мрачные мысли: что, если папа умрет раньше дедушки? Внезапно поток угрюмых фантазий прервал пронзительный крик Елены из ванной – вода перелилась через край. В тот же момент с улицы донеслась сирена «скорой помощи».
Макс позвонил матери, и она потеряла дар речи. Оставив лавку на помощников, Петра помчалась в больницу. В больнице ее уже ждал врач, который подробно расспросил ее о регулярно принимаемых мужем лекарствах. Страдал ли он депрессией? Ситуация выглядит похожей на попытку суицида, однако сейчас пациенту ничто не угрожает. О нет, в настоящий момент она не может его видеть, пусть приходит после обеда.
Неудачная попытка самоубийства? Нервы были на пределе. Это правда, что в последние месяцы она мало заботилась о муже – голова была забита совсем другим. А у него, в свою очередь, были неприятности на работе, он перенервничал из-за детей, а тут еще на голову свалился старик. Вот он и не выдержал под грузом проблем.
С другой стороны, стал бы взрослый человек, решивший покончить с собой, использовать для этого супружескую постель! Скорее всего, он подыскал бы укромное местечко, где бы его на следующее утро не разбудила жена.
Нет, это он таким способом хотел ее проучить, и Петра, к несчастью, знала почему. С двенадцати до половины второго ее книжная лавка оставалась закрытой. Сотрудники уходили на обед, и у Петры появлялась возможность растянуться на диване в своем маленьком бюро. В течение нескольких месяцев она регулярно принимала на нем любовника.
Отношения тянулись довольно долго. Бывший преподаватель немецкого языка у Мицци, с которым Петра всегда находила общий язык, был завсегдатаем магазинчика и постоянно заказывал учебную литературу. После своего развода он стал проявлять к Петре повышенный интерес, тактично пытался добиться ее расположения и стал чаще заходить в лавку. Однажды он зашел за несколько минут до обеденного перерыва, они разговорились, да так увлеклись, что не заметили, как вокруг исчезли люди. Постепенно обеденные визиты превратились в привычку, а узкому диванчику все чаще приходилось выдерживать двойную нагрузку.
Неужто муж пронюхал? Любая сотрудница вполне могла случайно обратить внимание, что начальница в обеденное время редко остается одна. Как бы то ни было, Харальд, похоже, своим поступком намекнул, что он в курсе. Петру охватило отчаяние. Она не придавала этим отношениям слишком большого значения и уж тем более не помышляла уйти от мужа. И все же, вдруг Харальд пошел на этот шаг от отчаяния, не придумав ничего другого, чем мог бы ответить на ее измену? Правда, нельзя было исключать и совсем банальную причину – это могла быть просто передозировка.
На следующий день с мужем уже можно было говорить, хотя бросались в глаза его заторможенность и отупение. Петра еще раз переговорила с врачами и высказала предположение, что Харальд мог по ошибке выпить слишком большую дозу снотворного.
– Такой крепкий мужчина, как ваш муж, от передозировки снотворного едва ли мог оказаться при смерти, – поделился с ней врач. – Другое дело, если бы на его месте оказался старый и хронически больной человек. В любом случае мы не можем отнестись к этому случаю легкомысленно. Когда у него снова прояснится в голове, мы подключим психиатра.
Наконец-то пришло письмо из больничной кассы. Старику присвоили только вторую степень нуждаемости в уходе. Таким образом, часть расходов повисла на семье. Петра подсчитала, и у нее получилось, что служба по уходу будет им обходиться примерно в четыреста евро в месяц. До сего дня Вилли Кнобель не дал ни цента за пищу и кров. Его дом тоже не был сдан внаем и не приносил дохода. Было неловко поднимать эту тему в разговоре со свекром, а мужа в данный момент нагружать неприятными известиями Петре не хотелось. Как-то оно будет, как они со всем этим справятся?
А что это врачи говорили насчет различного воздействия снотворного на здорового и больного? Мол, здорового, возможно, не убьет, а старого и больного – вполне возможно! Петра так и этак прокрутила в голове эту новую для себя мысль. Если дать свекру такую же высокую дозу снотворного, то можно одним разом решить множество проблем. Но тут встает другая проблема: припасы снотворного у Харальда практически закончились, а выпишет ли ему доктор Офенбах новые капли после всего случившегося, еще надо посмотреть. Кроме того, если еще одного члена семьи доставят в больницу на машине с синей мигалкой, это вызовет подозрения. Эту идею Петра отвергла и стала думать дальше.
Йенни обычно клала свою куртку на сундук в прихожей. На днях Макс тайком вытащил ее бумажник и заглянул в удостоверение личности: девушка была на семь лет старше его. Кроме того, в разговорах выяснилось, что она жила одна и раньше вращалась в какой-то компании, где наверняка понабралась не самого хорошего. А бесшабашно-веселое выражение было лишь маской, за которой она, по-видимому, иногда пряталась.
Но сегодня вечером о прежней веселости никто бы и не вспомнил. Мобильный телефон Йенни зазвонил в тот самый момент, когда она открывала дверь.
– Кримхильда умерла, – произнесла она и, обливаясь слезами, упала в объятия Макса.
Макс почувствовал, что Йенни сейчас нужно как-то утешить, найти ласковые слова и ни в коем случае не использовать ситуацию ради своей выгоды.
Он гладил ее по спине и тихо и проникновенно начал:
– В конце концов, сестра Кримхильда была взрослым человеком… – но тут же сообразил, что говорит явно не то.
– Пятьдесят с небольшим! – всхлипнула Йенни. – В таком возрасте рано умирать! Ее все пациенты любили, у нее остался маленький внучек, которого она каждый день забирала из детского сада. Несколько лет назад у нее умер муж, и она только-только нашла себе нового друга…
Все понятно: Йенни была романтиком, и глаза у нее были на мокром месте. Пока Макс вместе с ней поднимался на второй этаж, он успел рассказать, что отца положили в больницу. Но Йенни уже узнала об этом от коллеги. К счастью, у Макса получилось переключить Йенни со своего несчастья на чужое. И она страшно обрадовалась, когда Макс подарил ей книгу по фильму, который они вместе ходили смотреть.
– «В память о нашем киновечере», – написал он на шмуцтитуле романа и попал в самое яблочко.
Харальд ввел психиатра в некоторую растерянность тем, что решительно отрицал какие бы то ни было суицидальные намерения.
– Может быть, вы действовали бессознательно? – спросил он.
В каком бы безрадостном состоянии Харальд в эту минуту ни находился, он не смог удержать смеха.
– Не стоит искать аномальные причины там, где речь идет о простом несчастном случае, – успокоил он доктора. – Иногда я принимаю по несколько капель успокоительного, так как с некоторых пор стал плохо спать. До сих пор я довольствовался самыми слабыми дозами, ведь наутро как-никак я обязан быть в хорошей форме. А в этот раз я долго не мог найти ложку, ну и, недолго думая, плеснул из пузырька…
Психиатр не отступал. В результате Харальду пришлось поведать ему о своих проблемах – прежде всего о жене, у которой в голове только работа, которая стала готовить без души и больше его не слушает. О том, что у себя на работе он со всех сторон подвергается нападкам, что дети – неудачники, их не удалось воспитать так, как задумывалось, что дополнительным бременем стал старый отец.
– Вы не думали о том, чтобы пройти курс психотерапии? – спросил врач. – Или, по крайней мере, о расслабляющих упражнениях для снятия стресса?
– Это все надувательство, – ответил Харальд, защищаясь от приставаний. – И если бы мой чрезвычайно ретивый сынок не поспешил пристроить меня в больницу, то рано или поздно я бы и сам проснулся!
– Неизвестно, неизвестно, – сказал врач. – Ваш сын поступил единственно правильным образом. Вы должны его благодарить, а не унижать словами типа «неудачник».
Когда Харальда снова оставили наедине, он задумался – как нередко случалось – о своем сыне. Максу требовалось немало денег. Никто не знал толком, на что он их тратил. На наркотики? Не потому ли парень лишен жизненной мотивации, что он обитает в других мирах? С другой стороны, он неплохо ухаживал за стариком, к сожалению, даже слишком хорошо… Завтра Харальда обещали выпустить. Он решил, что непременно поблагодарит Макса и в виде исключения даже похвалит.
Чем подробнее Харальду удавалось восстановить картину рокового вечера, тем яснее он понимал, что старик обвел его вокруг пальца. Догадывался ли он о коварном намерении сына, когда менял рюмки? И не мог ли он заподозрить недоброе, когда узнал о несчастном случае с Кримхильдой, и связать это с коньяком, который накануне не стал пить? Теперь Харальду придется придумать что-нибудь новое.
9
Йенни с Максом вошли в комнату к больному: кровать была пуста, а сам старик как сквозь землю провалился.
– Боже мой! – воскликнул Макс. – У него опять не все дома. Черт знает, где он может прятаться!
В конце концов они нашли его в спальне, где старик лежал на полу перед родительской кроватью. Ролятор валялся рядом.
– Господин Кнобель, вы ничего себе не повредили? – спросила Йенни и попыталась поднять старика, схватив за предплечья.
Вместе с Максом это получилось быстрее. Они посадили старика на край кровати.
Старик ворчал что-то невнятное и, как им показалось, стыдился того, что произошло.
– Никогда больше так не делайте, – строго выговорила ему Йенни. – Если захотите в следующий раз походить, рядом должен быть кто-нибудь из нас!
– Но меня позвала Ильза! – шумел старик. – И не век же мне сидеть только на кровати или на унитазе! Я хотел вернуть розовое кресло! Макс, принеси его! А что, малышка ревела из-за меня?
– Нет, дедушка, не из-за тебя. Сестра Кримхильда умерла.
Йенни бросила на Макса полный упрека взгляд.
– Господь призвал ее к себе, – поправила девушка Макса.
Профессия научила ее говорить с подопечными о смерти очень осторожно, с большим почтением, а лучше вообще стараться избегать этой темы.
– Валькирии будет хорошо в Валгалле, – проговорил старик. – Отведите меня обратно на кровать!
По всей видимости, дедушка ничего себе не сломал. Мягкий ковер на полу послужил своего рода амортизатором. Но что он искал в комнате сына – сказать не захотел или не мог.
Позже, наедине с Максом, Йенни согласилась:
– Он, конечно, прав. Ему не помешает уютное кресло, только не слишком низкое, чтобы он мог самостоятельно с него подняться. До и после обеда ему с нашей помощью надо делать кружок по коридору и потом некоторое время находиться не в кровати.
– Я перевезу сюда вольтеровское кресло, – пообещал Макс. – Правда, не знаю, влезет ли оно в машину.
– Твой дедушка богат? – спросила Йенни.
– Не миллионер, если ты об этом. Но у него свой домик, хорошая пенсия и, разумеется, кое-какие накопившиеся сбережения, так как он жил экономно. Не хочешь снова сходить в кино?
Йенни хотела съесть пиццу, она всегда была голодна после напряженного рабочего дня.
Макс был прав. С тех пор как отца положили в больницу, мать больше не готовила еду и по вечерам где-то пропадала. Как и в первый раз, Макс должен был заехать за Йенни.
Петра здорово припозднилась после свидания с другом. Это и понятно: обидно было не воспользоваться последним свободным вечером, ведь уже завтра Харальда выписывали из больницы. Макс, по-видимому, был дома, так как его автомобиль стоял припаркованный около подъезда. Наверное, он давно спит.
Проголодавшаяся Петра полезла в холодильник и недосчиталась бутылки шампанского, которую приготовила для своего любовника, но забыла захватить. Может быть, ее стащил Макс? И вообще он мог устроить прием, когда никого не было.
Она на цыпочках спустилась в подвал и заглянула в замочную скважину. Сквозь маленькую дырочку Петра разглядела лишь, что в комнате горел свет. Внутри кто-то тихо разговаривал. Или это был телевизор? Петра напряженно пыталась вслушаться. Говорил женский голос:
– Макс, ты такой очаровательный!
Вот так-так! Дождались! Сын наконец стал взрослым! Окрыленная от радости, Петра взбежала наверх. Этот звонкий голосок показался ей знакомым, и она напрягла память, пытаясь угадать, что это могла быть за девушка. В воздухе витал едва ощутимый запах лаванды и ядрового мыла. Первый, допустим, остался от санитарок, но второй – этот запах тления, которым пропахло прежнее жилище старика, – был, как ей казалось, побежден. Больного мыли, купали, одевали в подгузники, причесывали, постригали ногти и переодевали в свежее белье. Возможно, даже слишком часто – стиральная машина трудилась через день.
Харальду до конца недели выписали бюллетень. За оставшиеся дни ему еще предстояло оклематься на дому. Он вышел из машины Красного Креста с легким чувством на душе. В очередной раз судьба была к нему благосклонна, и все, слава богу, обошлось – в больнице приняли его версию, мол, по ошибке принял слишком большую дозу. Его еще немного пошатывало, но он отказался от помощи водителя и самостоятельно поднялся в спальню. Было видно, что Петра постелила свежее белье. Окно в спальне было открыто, и через него в комнату заглядывало весеннее солнце. В выдвижном ящике ночного столика он не нашел ни одного своего лекарства – кто-то их забрал.
Из комнаты больного напротив долетел звучный смех. Похоже, старик за стенкой прекрасненько развлекался с какой-то женщиной. Собравшись с силами, Харальд направился в соседнюю комнату. Смех стих.
– Привет, – в один голос сказали Вилли и незнакомка.
– Как вас звать? – полюбопытствовал Харальд.
– Меня зовут Елена. Я заменила умершую коллегу.
Упоминание умершей коллеги вызвало у Харальда нехорошие предчувствия. И точно, вслед за санитаркой громко, как в рог, протрубил отец:
– Улюлю! Гримхильда пребывает в вечных охотничьих угодьях! Ну да ладно. De mortuis nil nisi bene – о мертвых либо хорошо, либо никак!
– Что с тобой, папа? – испугался Макс, который тоже зашел посмотреть, но держался тихо и задумчиво. – Ты белый как мел. Я могу чем-нибудь тебе помочь?
Харальд покачал головой и признался, что ему для начала нужно прилечь. Когда его оставили одного, на глазах выступили слезы. Он был убийцей санитарки, женщины моложе себя. И единственный, кого в этом надо было винить, был его отец. Тот самый, который испортил и его жизнь.
Максу тоже хотелось выть. Как чудесно складывался вчерашний вечер и как ужасно закончился, оставив до сих пор не ушедший осадок. Все началось с пиццы и большого кино, наконец, шампанское в постель и нежная любовная идиллия – о таком счастье еще несколько недель назад он и мечтать не смел. Это было так волшебно, словно цветущая яблоня, от Йенни исходил свежий аромат, как пахнет весенний день. Чистое блаженство длилось до того момента, пока Макс не увидел огромное дилетантское тату у нее на спине. Татуировка показалась ему отвратительной, но он не подал виду.
– Хищная птица! Орел? – он попробовал угадать вслух. – Два-три сильных взмаха и… Ты мечтательница и хочешь в небеса?
– Это не орел, – ответила она, – это сокол. Еще один грешок молодости. Я его обязательно выжгу лазером.
– Почему ты хочешь от него избавиться?
– Потому что он мне напоминает о моем бывшем друге Фалько, с которым я больше не хочу иметь никаких дел. Хорошо еще, что эту дурацкую птицу я вижу только в зеркале.
У Макса к горлу подкатил ком:
– Ты долго была с ним?
Йенни вдруг стала жесткой, отвернулась и схватила пачку сигарет.
– А ты никак ревнуешь? Так вот, послушай меня внимательно: ты не первый, с кем я лежу в постели, и ты сам, надеюсь, не наивный простачок. Поэтому кончай на меня давить.
Макс онемел от такой резкой отповеди. С этой стороны он Йенни еще не знал. Было очевидно, что он глубоко задел девушку. Он в самом деле собирался расспросить ее поподробнее об отношениях со своим заклятым врагом. Правда, в этом случае ему и самому пришлось бы все выложить начистоту. А к этому он пока не был готов – их дружба только-только завязывалась. Потом он отвез Йенни домой, и она на прощание подарила ему прочувствованный поцелуй. Она снова превратилась в ту мягкую жизнерадостную девушку, в которую он влюбился.
В остальном Макс был абсолютно счастливым человеком и даже радовался тому, что живет в катакомбах, так как Йенни просила по возможности не рассказывать об их отношениях ни родителям, ни кому бы то ни было еще.
Как жаль, что в эту ночь Максу не пришлось предаться блаженным воспоминаниям и фантазиям. В голову навязчиво лезли мысли об отношениях Йенни с Фалько. Утешало одно: у него пока не было доказательств, что речь шла об одном и том же мошеннике. Он попробовал рассчитать: Фалько был отцом одного паренька, за которым Макс ухаживал во время альтернативной службы. Кевину тогда было пятнадцать, значит, Фалько должно было быть не меньше тридцати пяти. По возрасту Йенни с Фалько вполне могли быть парой. От одной только мысли об этом союзе становилось настолько пакостно, что под утро Макса стошнило. Но не помогло. Однако пора было вставать и готовить завтрак.
Сегодня он принес поднос с завтраком дедушке с некоторым опозданием. Старик уже успел надеть наушники и включить телевизор. Вместо «Доброго утра!» он мгновенно перешел к раздраженным комментариям:
– Ну ты послушай! Этим политикам не хватает даже минимального образования, а тут целых три жлоба рассуждают о bonis![27]
– А как это должно правильно называться?
– Ты такой смешной, парень! Множественное число от «bonus» будет «boni». Нельзя же куда ни попадя приставлять букву S. Мы же не говорим макароны-с…
– Ну почему же, – сказал Макс.
Деду это показалось шуткой, и он засмеялся.
– Вот-вот появится моя подруга Елена, – предупредил старик. – Итальянка уж точно никогда не сделала бы такой грубой ошибки. Скажи ей, чтобы она меня не щекотала, это форменная пытка!
Макс давно догадался, что Еленины способы поднятия настроения были дедушке отнюдь не неприятны.
Петру с некоторых пор неотступно терзала совесть. Ведь она так и не выяснила, догадывался ли Харальд о ее любовных приключениях? И не пора ли было завязывать с игрой в прятки? Послать любовника на все четыре стороны? Покаяться перед мужем в измене? В общем, она решила пока оставить все как есть, но стараться не делать шагов, чреватых необратимыми последствиями. Может быть, ей также не стоит больше красить волосы в пламенный рыжий, раз Харальду этот цвет совершенно не по вкусу.
Как бы то ни было, она вышла из своего магазинчика пораньше, купила по дороге кое-что на ужин и переступила порог дома со смешанными чувствами. Как всегда, ее встречали вечно недовольные физиономии мужа и сына. Причем кому-кому, но не Максу было пребывать в миноре – у него должны быть все причины для хорошего настроения. Может, конечно, ночное приключение прошло не так, как он желал? Как жаль, что она не могла его расспросить!
Петра заглянула и в комнату свекра – единственного, кто находился в приподнятом настроении и ругался на плохую телепередачу. Заметив Петру, он сразу же поделился с ней возмущением:
– Вот опять они говорят «по покрайней мере», притом, что правильно говорить либо «по меньшей мере» либо «по крайней мере». Как одичал наш язык!
– А как дела вообще, если абстрагироваться от этой неприятности? – поинтересовалась у него Петра.
– Не будь твоего Макса, надо мной давно бы росла травка, и я почти уверен, что снова научусь ходить и когда-нибудь спущусь, чтобы сесть за общий стол.
«Все что угодно, только не это!» – подумала Петра. С нее довольно каждый вечер варить для мужа и сына, притом что от них не дождешься и словечка похвалы. Этот брюзга способен окончательно испортить настроение. Да и зачем что-то менять, если нынешний порядок себя полностью оправдал: в обед Макс доставлял наверх горячую еду, а на ужин – нарезку.
В этот раз она постаралась приготовить ужин повкуснее – сегединский гуляш, который очень любил муж. Однако вместо «спасибо» он потребовал больше паприки, а Макс выловил из картофеля только котлетки, да еще демонстративно принес с кухни кусок хлеба.
– Надеюсь, дедушке что-нибудь осталось, – сказал он. – Завтра утром я его подогрею и подам. А к нему сделаю картофельное пюре.
Отец с матерью глядели на него, будто лишились языка. Из оцепенения первой вышла Петра:
– Почему ты никогда ничего не приготовишь для родителей?
Максу не пришло в голову ничего, что бы он мог сказать в ответ.
Утром Макс нашел на кухне список необходимых закупок. «Ты все равно каждый день заезжаешь в супермаркет, – писала Петра, – мог бы облегчить матери жизнь, взяв на себя эту нагрузку!» Рядом лежали пятьдесят евро, которых, по идее, должно было хватить. Внизу была приписка: «Сельтерская вода тоже кончилась».
Харальд не привык по утрам нежиться в постели. Но сейчас он ощущал в себе такую безграничную слабость, что не смог себя пересилить и лежал, пока в соседней комнате не стих страшный смех, и неописуемо шумная санитарка не покинула дом, и Макс не уехал за покупками.
Что ж, его хитрый план провалился дважды. Пожалуй, следовало просто-напросто объявить старика недееспособным – пока он еще плохо соображает, что к чему – и принудительно направить в приют. А если он успел изменить завещание, то новую редакцию можно было оспорить в суде как написанную в состоянии невменяемости. Как бы то ни было, Харальд решил еще раз повнимательнее понаблюдать за родителем.
– Salve[28], – сказал старик. – Высокий гость с утра пораньше? Что привело тебя ко мне и где коньяк?
– Хотел убедиться, как ты тут поживаешь, – ответил Харальд. – Алкоголь принято употреблять после захода солнца!
«Но ты больше не получишь ни капли», – добавил он мысленно.
– Жаль, потому что у меня есть повод для празднования: я задумал большое дело, – сказал старик, – так сказать, nonplusultra![29] Я женюсь!
У него и в самом деле не все дома, подумал Харальд и мягко улыбнулся этому очевидному доказательству своей гипотезы.
– На ком? – полюбопытствовал он.
– Кто, по-твоему, самая красивая?
– Снегурочка, – забавляясь, ответил Харальд.
– Нет, Елена, дочь Зевса.
Харальд вздохнул с облегчением. Его отец окончательно потерял рассудок, и план Б плавно начал осуществляться.
Отца понесло. Остановить его было невозможно:
– Время уныния ушло, tempi passati![30] Каждое утро Елена Прекрасная предстает пред моими очами и доводит меня до смеха. Долгие годы, кроме Макса, этого никто не добивался. Ее талант достоин вознаграждения! Подумай, когда я упокоюсь под травкой, она в течение многих лет будет получать мою пенсию.
– Надеюсь, ты говоришь не об этой санитарке с грубыми манерами? Я всегда считал, что ты терпеть не можешь иностранцев!
– Классическая античность, особенно Италия, с самой ранней юности была предметом моих страстных стремлений. Елена Прекрасная для меня как посланница семьи светлых богов.
Харальд начал догадываться, что это не совсем бредни больного: человек, одной ногой стоящий в могиле, строит вполне конкретные планы.
– Отец, хочу тебе напомнить, что ты считал нашу маму с ее тонкой душой недостаточно образованной для себя. Теперь же ты говоришь, что открыл римский идеал в этой деревенской простушке?
– Amor vincit omnia – любовь побеждает все и стирает все различия, – ответил старик и просиял от радости. – И это еще цветочки! Макс спас мне жизнь, Елена вернула ощущение радости бытия. Поэтому я собираюсь сделать его главным наследником. Мицци, естественно, получит соответствующее приданое. Макс мне сообщил, что она готовится выйти замуж. Я даже подумываю о двойной свадьбе со всей пышностью и блеском.
С Харальда было довольно. Он вышел на балкон и уставился в одну точку. Радоваться этому или огорчаться? С одной стороны, фантазии отца давали основание объявить его недееспособным. С другой – нельзя было отказать старику в логике, пусть и несколько сумбурной. Интересно, он уже сделал Елене предложение?
Двойная свадьба! Его очаровательная Мицци – с этой мерзостной мужеподобной Ясмин, образованный интеллектуал-отец – с вульгарной Еленой! Возможно, все три женщины оденутся в белоснежные платья с венцами на голове. И опирающийся на ролятор старик в светло-синем флисовом костюме. Елена, можете не сомневаться, – набожная католичка и будет настаивать на церковном венчании. Разумеется, вторую пару в собор не пустят, и им придется ожидать снаружи.
Неожиданно Харальд подловил себя на том, что ушел от темы и переключился на темный костюм, который ему стал маловат.
– Бред какой-то! – вылетело у него громко. – И не надейтесь!
10
Макс с множеством пакетов вернулся из магазина, и Харальд, не дав сыну передохнуть, буквально набросился на него:
– Твой дед окончательно свихнулся!
– Тебе он приходится более близким родственником, чем мне, – возразил Макс. – Тем не менее не стоит сразу входить в раж по этому поводу, папа! Вероятно, у дедушки временное нарушение мозгового кровообращения. По крайней мере, так пишут в Интернете о похожих симптомах, я навел справки. Поэтому он кажется немножко не в себе и ищет свою Ильзу. Думаю, это оттого, что ему очень не хватает бабушки.
– Чепуха, он мало обращал внимания на мою мать, – не согласился Харальд. – Представь себе, он хочет снова жениться!
– Нет! – воскликнул Макс и рассмеялся.
– Я не шучу. Похоже, он влюбился в эту черную ведьму, которая спозаранку уже спешит разжечь в нем похотливую страсть.
– Папа, как ты так можешь говорить! Елена не ведьма, она очень приятный человек. И вообще ты становишься похожим на дедушку, когда перевозбуждаешься!
– Ну спасибо!
– Всегда пожалуйста! Однако советую оставаться реалистом. Если ты считаешь Елену человеком, который гонится за наследством, то должен сообщить: у нее есть муж, три дочери и даже внуки. Так что дедушка поверг тебя в прах.
Макс нашел проделку деда удачной. Но чтобы не провоцировать отца невольными ухмылками еще больше, поспешил удалиться с покупками на кухню. Но хорошее настроение улетучилось. Сегодня Максу еще требовалось съездить в Доссенхайм, перевезти дедушкино кресло, а потом, к сожалению, еще и в Гейдельберг – наступил срок очередной выплаты. С Фалько шутки были плохи. Справедливости ради стоило сказать, что в последнее время Максу стало легче укладываться в сроки. По мере необходимости он черпал деньги из дедушкиного банковского вклада. Если раньше он кое-как наскребал по сто евро в неделю, то теперь мог выложить всю месячную сумму за раз.
Фалько был человеком грубым и жестоким, но даже у воров были свои понятия о чести, и можно было надеяться, что через два года, когда Макс полностью погасит сумму, он не станет выдвигать дальнейших претензий. Конечно, Максу ни при каких обстоятельствах не следовало ввязываться в грязные махинации, но раскаиваться поздно. Угрозы типа «настучу по ушам» или «еще сегодня закопаю» вселяли в него нешуточный страх.
Кевин, сын Фалько, был одним из тех юношей, за которыми он присматривал, пока проходил альтернативную службу. В то время Максу только-только исполнилось восемнадцать и он не имел права нести педагогическую ответственность. Его использовали главным образом в роли посыльного или развозчика, иногда Макс работал в конторе, на кухне и на раздаче еды и, кроме того, отвечал за организацию спортивного отдыха. Бывало, что им вместе поручали подмести двор и дорожки.
Кевин в то время находился в полной растерянности, насколько Макс мог судить. Его мать умерла от цирроза печени, а отец сидел в тюрьме. По всей видимости, Кевина поместили в это заведение по причине неблагоприятного социального диагноза; совершенные им ранее правонарушения можно было отнести к простительным грехам – речь шла в основном о преступлениях против собственности, но не о нанесении телесных повреждений. Постепенно между ними установилось доверие, и Кевин стал делиться с Максом своими проблемами, опасениями, что не сможет с собой справиться, и вообще выделял из остальных сотрудников. Обоим от этого была только польза.
Многим из этих выдающихся прогульщиков необходимо было окончить неполную среднюю школу. Не стал исключением и Кевин, пропустивший очень много часов. И Макс регулярно с ним занимался дополнительно. Он и сам никогда не считался прилежным учеником, поэтому без труда вник в проблемы подопечного и постарался доступным образом подсобить парню выйти из затруднительного положения. Ему и в голову не могло прийти, что Кевин воспользуется доверием и однажды украдет у него мобильный телефон.
Учителя и социальные педагоги считали Макса надежным и инициативным сотрудником и время от времени разрешали сопровождать того или иного воспитанника в город или навестить родственников. Однажды он повез Кевина в город Брухзаль, где отец юноши отбывал наказание в одной из тюрем. У Кевина было право раз в месяц навещать отца. Там это и случилось: Кевин передал отцу вожделенный предмет тайком от надзирателей. Макс как сейчас помнил, как они, миновав высокие тюремные стены, попали на территорию тюрьмы. За стеклянной стеной сидели двое служащих в серой униформе. Макс с Кевином протянули им через узкое окошко удостоверения личности, и люди в униформе тут же ввели данные в компьютер. Потом их наскоро обыскали, причем Макс до сих пор не решил загадку, где Кевин спрятал мобильник – чаще всего он склонялся к тому, что в сапоге.
Тот черный день положил начало роковому знакомству с Фалько. Макс коротко поздоровался и, извинившись, отошел, чтобы не мешать свиданию отца с сыном. Они сидели друг напротив друга. Соседние столы были заняты грустными женщинами или родственниками заключенных, которые пришли навестить главу семейного клана.
Макс в отдалении беседовал с одним из тюремных служащих, изредка поглядывая на Кевина, и в какой-то момент понял, что они говорят о нем и то и дело оборачиваются в его сторону. Тогда Макс оценил это положительно – наверняка Кевин рассказывал отцу, что обрел в учреждении более зрелого друга, на которого мог опереться. Сейчас он не понимал, как мог быть таким наивным.
Тем же вечером в доме родителей зазвонил телефон. Ни отца, ни матери дома не было. Звонил Фалько. Он учтиво поблагодарил Макса за заботу о сыне, который благодаря помощи Макса по окончании школы мог рассчитывать на хорошее образование. Его самого выпустят лишь через год, и он-де не в состоянии ничем помочь. Прежде всего у него нет денег, чтобы отправить Кевина на пару месяцев в Англию. А возможность для этого была уникальная. Вот только он никого, кроме одного неотесанного человека, кому бы мог доверять, не знает.
На этом он попрощался и просил Макса поразмышлять над его словами. Откуда же Максу было знать, что ему звонили с его собственного телефона, в память которого, естественно, был внесен номер родительского телефона! Пропавшего телефона он хватился лишь через несколько дней. С того дня минуло два года, и кое-что успело произойти.
На этот раз ему повезло. В Гейдельберге Фалько поджидал его в подземном гараже. Он куда-то торопился и даже не слез с мотоцикла. Макс протянул ему четыре бумажки. Фалько удостоил их лишь беглого взгляда.
– Бинго, – сказал он, запихивая деньги в нагрудный карман и, газанув, умчался прочь.
Макс с облегчением отправился в Доссенхайм. Кое-как погрузил кресло в машину, достал из буфета дедовский загашник с сигарами и на всякий случай порылся в выдвижных ящиках. Дедушка всегда слыл аккуратистом, не считая нескольких последних лет, когда у него чуть сбились настройки. В ящиках обнаружились: среди письменных принадлежностей – грязная вилка, среди рюмок – полупустая коробочка с таблетками, а в грязном белье – письмо. В ящике письменного стола Макс нашел написанное от руки завещание. Правда, оно было составлено почти сразу после смерти его жены. Ничего особенного в завещании Макс не углядел. Старик прежде всего настаивал, чтобы его кремировали, а урну с прахом погребли рядом с его Ильзой. Двоим его детям, Харальду и Карин, доставался дом, Мицци и Максу причиталась некая сумма – далее шел прочерк – на образование, австралийские внуки в завещании не упоминались. Не исключено, что он о них просто забыл.
Старик обрадовался креслу как ребенок, но еще больше его порадовали сигары:
– А закурю-ка я прямо сейчас! Кстати, ты не забыл про спички?
– Не в кровати, дедушка, – забеспокоился Макс и помог деду пересесть в кресло.
Только после этого он дал старику огня. Затем прикрыл старика постельным одеялом и открыл балконную дверь. На улице стояла по-весеннему теплая погода.
– Чудесно, – сказал старик, пустив перед собой дым. – Но вкус какой-то другой. Это мой сорт?
– Конечно. Только ты побыстрее кури. Маме с папой необязательно видеть тебя за этим занятием, – предупредил Макс. – Рано или поздно мама все равно унюхает, и нам обоим здорово достанется.
С сигары упал комок пепла, и старик втер его ногой в ковер, прокомментировав:
– Пепел консервирует.
Однако жизнь оборачивается обычно хуже, чем предполагаешь. Петра из-за мужа пришла домой пораньше и застукала сразу трех дымящих грешников – дедушку, Йенни и своего сына, который, как считалось, давно отрекся от этого порока. Она потеряла всякое самообладание. Почему санитарка уже здесь? Что заставило сына принести сигары тяжелобольному?
Первой, на кого она наехала, оказалась Йенни:
– Я сообщу вашей начальнице, что вы курили во время работы!
– В данное время я не на службе, – возразила девушка. – Моим коллегам потребовалась карта пациента, которая осталась здесь. Моя очередь наступит значительно позже, когда господину Кнобелю потребуется сходить в туалет перед сном!
Йенни сползла с краешка кровати больного, на котором сидела, тесно прижавшись к Максу, и убежала. Старик надменно восседал в своем кресле неаппетитного розового цвета, так хорошо знакомого Петре. Она не нашлась, что сказать в ответ, и бросилась вон из комнаты, чтобы привлечь на подмогу мужа.
Харальд лежал в постели в плаксивом состоянии, и Петра опять испытала мучительные угрызения совести. Она и сама была готова расплакаться.
– Что с тобой? – спросила она, внезапно смягчившись.
Харальд всхлипнул, словно ребенок.
– Я плохой человек! – воскликнул он надтреснутым голосом.
Она не ослышалась? Значит, дело не в его подозрениях? Петра отказывалась что-либо понимать, и к ней вернулся недавний гнев:
– Твой сын и эта блондинистая язва чадят, как чемпионы мира, а твой отец и вовсе курит сигару, а ты тут разлегся и в ус не дуешь!
Муж вытер слезы:
– Пусть курит, тем быстрее протянет ноги!
Этот аргумент показался Петре убедительным. Она успокоилась и пригладила рукой мужнино одеяло. Но тут в ее голове родились новые сомнения:
– А что, если он спалит весь дом?
– Макс приглядит. В конце концов, вы сами настаивали, чтобы отец сюда переехал. Я с самого начала был против.
– Теперь я вижу, что ты оказался прав. Все пошло не так, как я представляла. В довершение всего наш сумасбродный сынок крутит шашни с этой Йенни…
Харальд навострил уши, но, все еще не доверяя услышанному, спросил:
– С чего ты взяла?
Петра рассказала, как поздно вечером слышала женский голос в комнате сына. Теперь у нее не осталось сомнений, что это был голос Йенни. Конечно, не может не радовать, что его величество наконец ощутил весеннее томление плоти, однако лучше бы на ее месте оказалась какая-нибудь симпатичная студенточка.
– Мне не сильно по нраву санитарка, тайно проникающая ночью в дом, где в течение дня ухаживает за больным.
Харальду это не показалось таким уж ужасным, и он не преминул заявить, что Йенни нравится ему больше, чем все те подруги, которых Макс когда-либо приводил в дом.
Петра пришла в ярость. Сам факт того, что в доме крутилось столько чужих женщин, вызывал у нее отвращение. Кроме того, она стала подозревать, что ее дорогие кремы стали заканчиваться быстрее. Не втирают же они их в спину старику?!
Кто как не свекор виноват в том, что муж впал в глубокую депрессию? Старика-курилку, несомненно, нужно срочно спровадить из дома, но как быть, если он станет угрожать лишением наследства? Если это произойдет, муж впадет в еще большее отчаяние. Кстати, о падении: быть может, это не такая уж плохая мысль? В вестернах она видела, как в нужном месте натягивают проволоку, чтобы кони споткнулись и упали. Старому человеку c поврежденной ногой, чтобы упасть, хватит, наверное, натянутой нитки. А он, как нельзя кстати, в последнее время стал каждый день разгуливать по всему дому, а однажды оступился и грохнулся на пол. Она была, между прочим, шокирована тем, что он вторгся в интимную зону, в ее спальню, где ему и впрямь нечего было делать.
Читать бесплатно другие книги:
