Даю тебе честное слово Нолль Ингрид

24

Дураком Фалько назвать было нельзя, хотя порой он соображал туго. Прошло довольно много времени, прежде чем он начал подозревать, что Макс приложил руку к исчезновению Пита Булля. В тюрьме всегда подшучивали (хоть и беззлобно) над благодетелями, которые всячески помогали заключенным приобщиться к общественно полезной деятельности. Настоящими профи были социальные работники, лица, наблюдающие за поведением условно осужденных, тюремные психологи, врачи и священники. К последним осужденные испытывали особенный пиетет, при том что внешне старались его не проявлять. Один заключенный, которого остальные называли профессором из-за высшего образования, просветил товарищей, что речь идет о «синдроме добряка»; при этом он приравнял синдром к детским болезням. Кончилось тем, что это слово оказалось у всех на устах, но стоило кому-то завести на эту тему разговор с сокамерниками, как его безжалостно высмеивали. И все потому, что у воров и мошенников тоже есть свои представления о чести, а если согласиться, что благодетели все-таки добиваются своего, эта честь страдает. Цель воспитателей была понятна: «За время отбывания наказания в виде лишения свободы заключенный должен осознать социальную ответственность и в будущем на свободе не совершать преступных действий».

Но чем помогут повышение квалификации, групповые беседы, трудотерапия и кропотливо составленные планы на будущее, когда выпущенный на свободу бывший преступник вступает во враждебный к нему мир? Жены к этому моменту успевают обзавестись новыми мужьями; дети не успевают в школе, а некоторые вступают в банды; работа не светит. Да что там работа, порой невозможно подыскать более-менее достойную крышу над головой!

Раньше у Фалько легко получалось потрошить Макса. Но сейчас он, как видно, преодолел «синдром добряка» и примеривает на себя другой образ. С некоторых пор парень перестал платить. Это притом, что ему, судя по всему, не так уж и трудно было каждый месяц отстегивать по четыреста евро. Богатые родители. С такими клиентами особенно приятно работать.

Что-то должно было случиться, кроме бесславной попытки вторжения самого Фалько в жилище Кнобелей. Кстати, Пит Булль, которого он послал туда с куском железной трубы, таинственным образом пропал.

Ну, поскольку Фалько все равно нечем было заняться, а нога все еще побаливала, он вскочил на мотоцикл и поехал к дому Кнобелей, чтобы понаблюдать с безопасного расстояния. Мать Макса знала его в лицо и ненавидела. Ясно, что при его появлении она незамедлительно наберет 110[78]. Но методом слежки Фалько постепенно выяснил, где работают родители, когда они возвращаются домой и что деда обслуживает целый отряд санитарок. В определенные часы он мог свободно объехать вокруг дома несколько раз, и никто бы его не узнал. При удобном случае он надеялся снова прижать к груди этого маленького дурачка Макса.

Во время таких разведывательных объездов его ожидала удивительная новость: в доме регулярно бывала его бывшая невеста Йенни. Она приезжала на служебном автомобиле, одетая в белый халат, и у нее был ключ от парадной двери.

Несколько лет назад, когда они жили в Гейдельберге, Йенни неожиданно скрылась. Это было похоже на бегство. Фалько предполагал, что она переехала к сестре в Швейнфурт или вернулась в свой Оденвальд. «Ну погоди же, я еще до тебя доберусь», – решил Фалько. Не зря же он оставил на ней свой штамп в виде сокола – был знак, что она его собственность. Она была его собственностью и будет ею всегда.

Но однажды ночью он увидел, как Макс нежно положил руку на плечо Йенни, да еще повез домой на своей машине, – и понял, что она занимается в доме Кнобелей не только уходом за стариком. Фалько охватила беспредельная ярость, и в то же время у него в уме медленно и пока смутно вырисовывалась догадка: Пит Булль на совести у этих двоих. Хорст Мюллер легко допускал, что подруга укокошила своего бывшего мучителя. Он ошибся, наняв тогда Пита Булля. Пит взялся подготовить Йенни для борделя, проще говоря, выдрессировать, но зашел со своими воспитательными методами слишком далеко.

Фалько достаточно хорошо изучил характер Йенни. После того как Пит Булль ее изнасиловал, она превратилась в фурию, расцарапала им обоим физиономии и поклялась отомстить. После этого девушка исчезла, а он загремел в тюрьму. Не исключено, что она на него настучала, по крайней мере ищейкам кто-то дал наводку. За измену он планировал ее наказать, да так, чтобы это надолго запомнилось.

Следующий шаг был совсем нетрудным – выследить, где Йенни жила. Оставалось всего лишь незаметно за ней поехать.

Как-то раз после обеда Йенни выглянула в окно и увидела внизу Фалько, курсировавшего возле ее дома на мотоцикле. Это ее не на шутку испугало. Хотя она и не видела бывшего жениха довольно давно, а голову почти полностью скрывал шлем, сразу узнала его броскую кожаную куртку с изображением сокола на спине.

У нее никогда не было своего автомобиля. До работы от дома было не очень далеко, и в крайнем случае можно было добраться пешком. Но чаще она доезжала до работы на велосипеде, оставляла его там до конца дня, а сама пересаживалась в служебную машину. После работы снова садилась на велосипед и ехала домой. В принципе, при определенных условиях – когда шел дождь или она сильно выматывалась – разрешалось оставлять машину возле своего дома при условии, что она ее вернет к началу первой смены. Но так как Йенни была не из тех, кто любит рано вставать, она очень редко решалась пользоваться этим правом.

Не надо обладать богатой фантазией, чтобы догадаться: Фалько поймает ее внизу, как только она выйдет из подъезда. Или поедет следом за велосипедом и где-нибудь на безлюдной улице попробует ее сбить. Может, стоит позвонить в полицию и попросить об охране? Через десять минут пора выходить, иначе она опоздает. Какая досада! Еще неизвестно, успеет ли патрульная машина подъехать так быстро и насколько серьезно полицейские вообще отнесутся к ее делу. В конце концов, что она могла им сообщить? Что заметила в окне некоего судимого субъекта? Как назло, и Макса рядом нет. В эту пятницу отец пригласил его на рыбалку.

В итоге Йенни решила вызвать такси с тем расчетом, что машина остановится прямо возле парадной двери. Хотелось думать, что если она по-быстрому заскочит в такси, то Фалько не успеет ничего сообразить. Она повязала косынку, натянула длинную юбку, под которой скрывались белые брюки, а сверху – дождевик, который ей на днях буквально навязала одна пожилая дама.

Трюк удался.

Издалека Фалько увидел непонятную фигуру, да и то в полусогнутом виде, залезавшую в такси.

Спустя несколько минут Йенни вошла во двор службы по уходу за престарелыми, пересела в служебный автомобиль и выехала по адресам нуждавшихся в ее помощи пациентов. Только тогда к ней вернулось чувство безопасности.

Вилли Кнобель значился в ее плане третьим с конца. Старик, спавший, как младенец, выглядел трогательно. Йенни стояла над ним и рассматривала с неподдельным умилением. Стоило ли ей принять предложение Макса и переехать с двумя мужчинами в Доссенхайм? А что будет потом, когда любовь – у молодых мужчин она, как известно, недолговечна – угаснет, а ее за здорово живешь выставят за дверь?

Рано или поздно всякий рабочий день заканчивается. Велосипеда сегодня во дворе службы не было, и Йенни предстояло выбрать: поехать домой на служебной машине, что означало ранний подъем на следующее утро, или пойти пешком через ночной город, а это совсем не безопасно. Платить еще семь евро за такси душила жаба, и она решила ехать на машине.

До дома оставалось совсем немного. И тут девушка увидела прямо под фонарем мотоцикл. Решение родилось мгновенно: она развернулась на месте и помчалась в противоположном направлении.

Куда теперь? В принципе, можно было не дергаться, припарковать машину в тихом месте и поспать пару часов. Был и другой вариант: вернуться в офис и, как-нибудь скрючившись, перекантоваться на двухместном кожаном диванчике. Разумеется, самые комфортные условия предоставлял дом Кнобелей, ключ от которого лежал у нее в кармане. Кровать Макса была пуста, и к тому же он постоянно уверял, что родители не станут внезапно вторгаться в его покои. Можно попробовать тихонечко проскользнуть, и ни старик, ни хозяйка ничего не заметят.

Часы показывали половину десятого. На верхнем этаже сквозь щели в ставнях еще мерцал голубоватый свет телеэкрана. В прихожей тоже горел свет, надо думать, что и в жилой комнате. Йенни сделала круг вокруг дома и оставила машину с бросающейся в глаза эмблемой службы по уходу на соседней улице. Потом тихонько через палисадник пробралась к входной двери и дальше – в подвальный этаж. В комнате друга она рискнула включить только ночник, проворно скинула свою одежду и, облачившись в майку Макса, залезла под одеяло. В этой постели она спала много раз, но еще ни разу – до утра. Как приятно было растянуться и понежиться! Пахло сигаретами и немного потными ногами, но в целом хорошо знакомо и неплохо. Это был запах безопасности, и Йенни наконец-то расслабилась. Она выключила свет и закрыла глаза. Макс как будто лежал рядом и охранял ее покой.

Петра легла около полуночи, но, несмотря на страшную усталость, ей не спалось. Вспомнилась та роковая ночь, когда Фалько растянулся на натертом мастикой полу в коридоре и, падая с лестницы, сломал ногу. Вот и сегодня в доме ни Харальда, ни Макса, а на защиту старика рассчитывать не приходилось. А не забыла ли она запереть на защелку входную дверь? Пришлось встать, чтобы проверить. Впрочем, тревога оказалась ложной. Дверь была заперта изнутри.

Фалько в самом деле долго подстерегал Йенни перед ее домом, пока не допер, что его провели. Это его здорово разозлило, он рванул с места и помчался все равно куда. В безлюдном промышленном пригороде он нашел одинокий припаркованный кабриолет, крыша которого была порезана в клочья ковровым ножом. По привычке у Фалько с собой были клейкая лента, дрель с аккумулятором, пара инструментов, связка отмычек и карманный фонарик. Для того чтобы снять с приборной панели магнитолу, кондиционер и бортовой компьютер, требуется большое искусство. И хорошо, что у него за спиной рюкзак. Плохо не клади, вора в грех не вводи, вспомнил Фалько народную мудрость и повеселел. Завтра он отнесет все это к Бобо, скупщику краденого, и пара сотенных у него, можно считать, уже в кармане.

Направляясь к дому Кнобелей, Фалько, чтобы привести чувства в порядок, заглянул в бар, заказал пива и рюмку водки. Но на этом не остановился.

Поздно вечером, ближе к закрытию заведения, Фалько едва держался на ногах. Выпроваживая клиента, официантка сказала ему на дорожку:

– Вам сегодня не следует садиться за руль! Если хотите, я вызову вам такси.

– У меня нет машины, – ответил Фалько и побрел прочь.

Навороченного «мерседеса» папаши возле дома не было, но стоял автомобиль Макса. Кажись, родители отъехали на выходные. Фалько не торопясь обошел дом и на соседней улице обнаружил служебную машину службы по уходу за престарелыми. Не-ет, это неспроста! Он в состоянии сложить один плюс один, иногда даже два и два. Выходит, Йенни осталась на ночь с этим глупеньким маменькиным сынком, потому что, кроме старого придурка, в доме никого не осталось. Судьба подарила ему уникальный шанс – прихлопнуть двух мух одним ударом.

25

Макс опасался поездки на озеро в выходные, но окончательно портить отношения с родителями не хотелось. Он догадывался, что отец не даст ему покоя разговорами и уже представлял, как это будет происходить: «Парень, мы хотим тебе только блага» или «Ты что же, совсем мне не доверяешь?»

Примерно так Харальд и предполагал сделать. Разумеется, не с места в карьер. Нельзя же наезжать на парня в первый же час отдыха. Он нарочно нацелился взглядом на негигиеничные, наверное, даже вредные для ног сандалии сына и всю дорогу говорил только о предстоящих радостях рыбалки. Для Макса не было ничего скучнее, но поскольку они давным-давно ничего не предпринимали вместе, он чувствовал себя в некотором роде польщенным и… что отец его любит.

Рыба отказывалась клевать, и о жареном судаке на обед оставалось только мечтать. Однако Харальд, мудро предвидя такое развитие событий, захватил коробку с продуктами и сам же приступил к приготовлению еды. Дома он этого никогда не делал, так что это стало добрым почином. Макс был допущен только к подручной работе, хотя с приготовлением пищи он справился бы получше. В конце трапезы ему было доверено мытье посуды в грязной фаянсовой чаше.

– Почему твой приятель не хочет сделать дачу чуть более уютной? – спросил Макс.

– Еще успеет, – ответил Харальд. – Юрген приобрел домик совсем недавно со всем инвентарем. Подожди, через год тут все будет по-другому!

– Благодаря вашему подземному гаражу, – не без издевки спросил Макс и удостоился мрачного взгляда отца, от которого предпочел бы забиться в угол.

С другой стороны, давно пора было стать серьезней. И серьезный разговор, которого он так боялся, не заставил себя ждать.

– Сын, я знаю, что у тебя проблемы. Однако до тех пор, пока ты будешь избегать разговора с нами, мы не сможем тебе помочь, – начал отец, будто открывая заседание.

Макс еще в самом разговоре начале решил прибегнуть к следующей тактике: он подкинет отцу пару тем, за которые тот мог уцепиться, и таким способом отвлечет от других, куда более неприятных проблем. Главное, чтобы отец не коснулся вопроса о брошенной учебе.

Таким образом, Макс признался в тайной любовной связи с Йенни и неожиданно для себя встретил полное отцовское понимание.

– Мама ее терпеть не может, – пожаловался он, взывая к отцовской солидарности.

Харальд, как и ожидалось, отреагировал с сочувствием и пообещал немедленно по возвращении замолвить словечко.

Чтобы разобраться с этим вопросом, хватило не более получаса и трех бутылок пива. И все же у Макса оставалось предчувствие, отец не добился всего, чего хотел. Прежде чем приступить к консервированному компоту, сын решил бросить жирную наживку – сипло рассказал, что старик переписал на него дом, что дарственная уже должна быть заверена нотариусом, и что в ближайшее время планируется переезд в дедовское жилище.

Эффект от этого известия оказался подобен разорвавшейся бомбе. Харальд вскочил и забегал вдоль хижины, приговаривая то «Неслыханно!», то «Непостижимо!». Чуть позже, несколько успокоившись, он перешел на пониженный тон и тихо заявил:

– Как это типично для моего отца: сделать по-своему, даже не посовещавшись со мной!

Пошумев и выпустив пар, Харальд достал коньяк и принялся его поглощать быстро и в больших дозах. Макс следил за переменой в состоянии отца глазами знатока и временами поглядывал на часы.

Наконец, миновав и эту фазу, Харальд отправился на покой и обрел его в детской спальне на двухъярусной кровати. А сын расстелил спальный мешок на лавке в уголке, где была оборудована столовая. Мать говорила, что отец, когда здорово нагрузится, сильно храпит. На лавке было неудобно и жестко, Макс ворочался и с тоской думал о Йенни.

А в это время Фалько не спускал глаз с цитадели Кнобелей. Ни в одном окне свет не горел. Парадная дверь закрыта изнутри. Балконная дверь на втором этаже, похоже, также была прикрыта. Фалько припомнились слова наставника: «Если профи захочет куда-то проникнуть, он это сделает несмотря ни на что». Кроме того, у него с собой была дрель с аккумулятором, чрезвычайно полезное изобретение. Раньше было не так: чтобы проникнуть в дом, приходилось разбивать окна ломиком, предварительно скрепив стекло клейкой лентой, чтобы не звенело. По сравнению с теми временами сегодня работать стало намного комфортнее – никаких резких звенящих звуков, стекольных брызг и острых стекольных обломков.

Задвижка двери ведущей на террасу состояла из двух направляемых роликами стержней, которые входили в отверстия вверху и внизу в деревянных рамах. Владельцем дома был архитектор, или инженер, или кто-то в этом роде. Нормальный человек установил бы обычные задвижки с ручкой. Иногда Фалько решительно не понимал некоторых людей, которые столь легкомысленно распоряжались своим имуществом. Открутить задвижки на дверной коробке большого труда не составило, и через пару минут он уже стоял на красном ковре в жилой комнате.

Когда он в открытую скажет Максу с Йенни, что знает, кто убил Пита Булля, они никуда не денутся и вынесут все деньги из родительского дома, лишь бы он держал язык за зубами. И он потом годами будет выжимать из них бабки, когда захочет, никуда они не денутся. Да, он рассчитается с голенькими голубочками сразу за три дела.

Если все пойдет как задумано, то Йенни он прихватит с собой. Заложница может очень пригодиться, если этот слабак не пожелает раскошелиться.

Фалько осторожно прокрался по лестнице вниз и с ходу нашел комнату Макса. Он планировал напасть врасплох, ошеломить, поэтому решительно рванул дверь и мгновенно нащупал выключатель. Мельком увидел пару белокурых локонов на подушке; наверное, они спрятались с головой. Фалько без колебаний рванул на себя стеганое одеяло.

Йенни вскочила и растерянно уставилась на преступника. Что за кошмарный сон? Хотела закричать, но звуки застряли где-то в горле. Второй попытки злодей ей не дал, закрыв рукой рот.

– Где твой женишок? – спросил Фалько, забыв, что она не могла ему ответить. – Вы убили Пита Булля, – продолжил он. – Если не хотите, чтобы я вас сдал, я хочу еще сегодня пять штук!

У девушки дернулись мышцы лица, и показалось, что она хотела что-то возразить. Фалько убрал ладонь с ее рта, но крепко схватил за руки.

– Ты идиот, сам знаешь, что у меня с деньгами туго. И, кроме того, я не видела Пита Булля уже несколько лет, – прошипела она сквозь зубы.

– Ты одна в доме? – спросил он.

Йенни покачала головой.

– Макс в туалете. И еще на первом этаже спят его родители и дед. У тебя нет шансов. Они услышат и позвонят в полицию.

– Врешь, как по писаному! «Мерседеса» нет, инженер со своей рыжей грязнулей уехали, – заявил Фалько. – А твоего Макса я сейчас сцапаю.

Разумеется, прежде чем отправиться на поиски Макса, надо было позаботиться о том, чтобы Йенни не улизнула. Фалько присел на колени, чтобы связать ей руки на запястьях скотчем, лежавшим в кармане. Йенни отчаянно сопротивлялась и кричала во весь голос в надежде, что проснется Петра.

Фалько не мог одновременно связывать руки и зажимать ей рот. Йенни рассвирепела, словно бешеная собака, и укусила его в руку. Преступник взвыл от боли и на мгновение ослабил хватку. Этого было достаточно. Девушка стряхнула его с себя одним толчком, спрыгнула с кровати и попыталась удрать через гараж. Фалько рыбкой прыгнул за ней, ухватил за щиколотку, и они оба рухнули на пол.

Пронзительный крик выхватил Петру из глубокого сна. Неужели опять снились мертвецы? Харальда рядом не было, и некому было ее обнять, чтобы она почувствовала себя под защитой. Она была одна-одинешенька, предоставленная самой себе. Главное – не поддаваться истерике, попыталась успокоить себя Петра. Она решила принять таблетку валерьянки и попробовать заснуть. Но тут до ее слуха донесся какой-то грохот, и это ей точно не приснилось.

Какой тут покой! Она накинула халат, вставила ноги в тапочки и пошла посмотреть, что происходит в доме. По дороге она включила свет в коридоре и уже спускалась на первый этаж, как из подвала вновь долетели странные звуки.

Неужели опять шантажист или вор-домушник? Если она позвонит в полицию, то прослывет сутягой. Возможно, это всего-навсего хлопает от ветра незакрытое окно в комнате Макса.

Из подвала виднелись слабые полоски света, и это Петру насторожило. Тем не менее она мужественно ступила на последний лестничный марш, который вел в подвал. Сердце было готово выпрыгнуть из груди, но женское любопытство победило страх. Дверь в освещенную комнату сына была нараспашку. Открыта была и та, что вела в гараж.

Наконец Петра заметила две фигуры, перекатывавшиеся по полу гаража. Петра ворвалась в комнату и кинулась искать под кроватью пистолет. До пистолета было не дотянуться, зато металлическая труба лежала поблизости. С поднятой трубой она вступила на место побоища и грозно прокричала:

– Немедленно прекратите, не то пожалеете!

Фалько сидел на Йенни и, похоже, не собирался ее отпускать. Одного косого взгляда на угрожающий предмет в руке Петры ему было довольно, чтобы узнать пресловутое оружие Пита Булля – кусок металлической трубы. Через мгновение этот предмет со скоростью гильотины опустился ему на голову. Испустив жалкий стон, Фалько упал и больше не издавал ни звука.

Словно в замедленной съемке, Йенни высвободилась от хватки Фалько и встала на ноги. Она была в одной короткой рубашке и выглядела как помешанная Гретхен, только что утопившая родившегося младенца[79]. Пару секунд женщины вылупив глаза молча смотрели друг на друга.

– Что здесь происходит? – строго спросила Петра.

– Если вы любите своего сына, то, прошу вас, не вызывайте полицию, – пролепетала подавленная Йенни. – Вы причините ему еще большие неприятности.

– Но что-то же надо делать! – едва не перешла на крик Петра. – Ну, ладно, по мне, так надо сперва вызвать «скорую». Этот тип однажды уже влезал к нам в дом, и я не понимаю, что еще ему здесь нужно. И что вы здесь забыли?!

Йенни подошла к Фалько, проверила пульс и с удивлением объявила:

– Он мертв!

– Этого не может быть! – не поверила Петра. – Должно быть, сотрясение мозга, не больше.

– Пощупайте сами, – сказала Йенни, – он готов! На вашем месте я бы тысячу раз подумала, стоит ли поднимать шум. Иначе не оберетесь проблем на свою голову.

– Будет вам! – уже не так уверенно ответила Петра. – Что за ерунду вы говорите! Я спасала вам жизнь, это не преступление, но обязанность гражданина, – было видно, как она силится придать голосу твердость. – Несмотря на это, мы не можем оставить его здесь.

– Вы правы, – согласилась Йенни. – Надо от него избавиться. Я вам помогу, но сперва отгоню подальше его мотоцикл. До скорого!

А затем ночные кошмары Петры начали обретать реальные очертания. К счастью, в нужный момент она вспомнила, как ловко Харальд предложил идею, куда спрятать тело. Жаль, что мужа в этот момент не было рядом. Недолго думая, Петра позвонила его закадычному другу. Как-никак Харальд подкинул Юргену миллионный контракт, и одним приглашением на рыбалку на выходные тот не отделается. Одним словом, если попросить очень настойчиво, то никуда он не денется. Да и просьба-то плевая.

26

Мертвеца погрузили в багажник. Туда же положили и отрезок трубы – ей надлежало отправиться вместе с телом, – и в этот момент буквально оцепенели: сверху раздался бодрый возглас. Не иначе как старик, который иногда выходил на балкон среди ночи.

В последнее время редкая ночь проходила без того, чтобы он не проснулся, а при полной луне и говорить нечего.

– Все в порядке? – крикнула ему Петра.

– Hic, haec, hoc, учитель с палкой пришел на урок![80] – ответил старик и захихикал.

– Ступай в кровать, еще не хватало тебе умереть от простуды! – крикнула ему Петра и сама испугалась своих слов.

– Он опять не в себе, – тихо подсказала ей Йенни. – Утром он ни о чем не вспомнит.

На том успокоились и пустились в дорогу. Будешь рыть другому яму, сам в нее…

– Вообще-то, я не люблю подземные гаражи, – призналась Петра. – Мне в них всегда как-то жутко.

Юрген уже поджидал их у назначенного места. Глазом не моргнув, он отпер решетку, перегораживавшую стройплощадку, проехал с женщинами внутрь и помог сбросить тело в смотровой колодец. Потом сел за руль нагруженного самосвала и засыпал колодец, как будто его и не было вовсе.

– В сущности, ты сможешь меня шантажировать лишь в том случае, если возьмешь верх над мужем, – сказал он так, чтобы Йенни не услышала. – Скорее это ты теперь у меня в руках. Но если ты позаботишься о том, чтобы мне достался еще один не менее выгодный заказ, то сегодня мы отпразднуем начало чудесной дружбы.

Петра кивнула в ответ. В этот момент она была готова пообещать все что угодно. Как бы то ни было, Юрген попрощался по-джентльменски:

– Я не пророню ни слова, и Харальд ни о чем не узнает. Если тебе снова понадобится друг для деликатного дельца, то я всегда к твоим услугам.

На обратном пути Петра и Йенни поклялись хранить тайну во веки веков. О ночном происшествии не должны были знать ни Макс, ни Харальд, ни тем более старик. Об остальных и говорить нечего.

Петра высадила Йенни в городе, а сама вернулась домой. И тело и душа жаждали погрузиться в горячую ванну. У нее еще оставалось много времени до того часа, когда нужно было подать завтрак старику, и тем более до девяти, когда она открывала магазин.

«Так – так – та-ак, значит, я убийца, – обдумывала Петра свое новое положение, нежась в благоухающей лавандой воде. – Но убийце полагается преднамеренный замысел и низменные мотивы. В моем случае ничего такого не было. Ведь это была необходимая оборона, разве не так? – Нет, не так. Только Йенни подверглась нападению, лично ей преступник ничего не сделал. Гордыня до добра не доводит. В любом случае сперва нужно поспать. Ну а на крайний случай всегда есть Рональд Мельф».

В восемь Петра подала свекру в постель кофе с булочками и мармеладом. Старик с упреком показал пальцем на пустой рот – потому что Петра забыла дать ему зубные протезы. Макс по утрам всегда сервировал их на блюдечке.

Незадолго до появления Елены Вилли Кнобель справился с завтраком, и Петра ушла на работу. По субботам в магазин, как правило, заглядывало чуть больше клиентов, чем обычные пять человек. Первая половина дня, как и ожидалось, была заполнена рабочими хлопотами. Петра с головой ушла в работу, чтобы чего доброго не напортачить. И это ее несколько отвлекло от назойливых мыслей.

Всю вторую половину дня Петра провела перед включенным телевизором, не обращая внимания на то, что он показывал. Она праздно провалялась на диване несколько часов и валялась бы так дальше, если бы из этого сомнамбулического состояния ее не вывел звонок Харальда. Харальд стал рассказывать об огромной рыбе, которую выудил Макс.

– У нас с парнем полное понимание. Мы вчера хорошо поговорили по душам, – поведал Харальд. – Ты не волнуйся, все…

– …все в порядке, – продолжила за него Петра, закатив глаза.

– Твой Макс подыскивает невесту, – выдал тайну Харальд. – Мы и раньше это подозревали, но он наконец сам чистосердечно признался. Ты только не волнуйся, эта Йенни действует на него положительно, я сразу заметил. Тебе надо с ней познакомиться поближе, тогда ты избавишься от предубеждений.

– Мне? Предубеждения? Все как раз не так. По мне, так Йенни девушка что надо, – возбужденно парировала Петра.

Этот надменный тон был знаком Харальду. Лучше пока не говорить ей о дарственной отца. И он просто пожелал жене доброго дня.

За одну ночь я сделала для нашего Макса больше, чем Харальд за все выходные, подумала Петра. Самая главная проблема теперь устранена.

27

Следующий день начался с того, что старик стал доставать всех своими фантазиями. Он хотел прямо сегодня вернуться к себе домой, чтобы спокойно спать. О переделках в доме он ничего не желал слышать. Новую ванную за счет прихожей или кухни? Перенести его спальню на первый этаж? Слишком затратно, он не согласен! Когда его положат в гроб, так или иначе, все придется опять переделывать. Почему бы не ограничиться пристроенным к лестнице подъемником? По телевизору он уже много раз видел это чудо, и каждый раз удивлялся, насколько эта штука может быть полезна людям, которые с трудом передвигаются.

В Интернете Макс нашел фирмы, выпускающие такое оборудование, и попросил прислать больше конкретной информации. Оборудование установили. И все же Макс не мог скрыть удивления от того, насколько уродливо и одновременно практично это выглядело на деле. Фактически получилась небольшая зубчатая железная дорога.

В сентябре с помощью нескольких профи и санитарного автомобиля переезд был осуществлен. Однако это не решило всех проблем.

Вилли Кнобель не только не желал слушать о каких-либо архитектурных перепланировках, но и не желал, чтобы меняли обстановку в комнатах. Ему хотелось, чтобы все оставалось таким, каким он привык видеть в течение многих лет жизни. Максу было неприятно напоминать деду, что с некоторых пор дом ему не принадлежит, но никто бы не поверил, что он будет спать на постели покойной бабушки. Йенни, у которой было совсем немного имущества, ни при каких обстоятельствах не соглашалсь размещать его в крупногабаритном мусоре, как она назвала бывшую в доме мебель, в комнате для гостей. Ей хотелось чувствовать себя временной поселенкой.

Макс решил сперва вселиться без Йенни и потихоньку, день за днем перетащить доставшуюся от дедушки с бабушкой мебель в подвал или в сарай. На протесты дедушки он неизменно отвечал улыбкой. И все же его не очень устраивал такой расклад, по которому в его распоряжение попадал не весь верхний этаж, и в первую очередь то, что дедушкина спальня была как раз напротив его.

Одна из причин, по которой Йенни до сих пор не решалась переехать, заключалась в том, что она и так довольно часто оставалась у Макса на ночь. Все равно аренда ее квартиры заканчивалась в конце октября. Сейчас за Вилли Кнобеля отвечала другая служба по уходу, где Йенни рассчитывала получить место. Там же собирался проходить обучение и сдавать экзамены и сам Макс.

Тем временем в родительском доме наступило время мира и спокойствия. В отношениях Харальда с Петрой даже наметились признаки второй весны. Они уже несколько раз сходили после работы в ресторан и один раз были в кино. Новый период вернул им ощущение забытой свободы и легкости. Бывшую комнату Мицци оклеили обоями, на пол постелили дорогой старинный ковер, удачно приобретенным Петрой на аукционе. На Рождество ждали обоих детей. Макс мог бы переночевать в своей норе, а Мицци – в комнате с балконом. Старика на праздничные дни планировали оставить на попечительство Йенни.

Подруги Петры часто жаловались на синдром пустого гнезда. Проявлениями синдрома называли безутешное отчаяние родителей после того, как вставшие на крыло птенцы улетели из дома и зажили самостоятельной жизнью, утрата чувства собственного достоинства, бессонница и депрессия, которые в критической фазе зачастую усугублялись климаксом. Это как контрастные ванны, где печаль сменялась надеждой. Это было почти невыносимо. Ничего такого Петра за собой не наблюдала. Макс при случае забегал поужинать, когда мать его приглашала, правда, ни разу не приводил с собой подругу и не приносил грязного белья. Зато однажды порадовал ее букетом розовых альпийских фиалок.

Петра помогла ему с переездом, отправила с ним свою уборщицу и щедро подкинула деньжат на первое время. Отныне она наслаждалась приятным осознанием того, что не надо больше заботиться о трех домочадцах и всю энергию можно направить на работу, а остаток – на сократившееся домашнее хозяйство. Однако самая благоприятная перемена в жизни Петры была связана с тем, что старик больше не курил в доме, а ванная комната снова всецело перешла в ее пользование.

День, когда Йенни в конце концов поселилась практически в пустой комнате для гостей, остальным обитателям доссенхаймского дома дал повод испытать почти полное удовлетворение. Старик снова лежал в знакомой спальне на верхнем этаже, разве что на медицинской кровати, специально предоставленной больничной кассой; в комнате напротив встали лагерем Макс со своей любимой. Бывшая комната для гостей полностью стала миром Йенни, и она ее обставила так, как посчитала нужным. Макс то и дело удалялся в мансарду, где оборудовал себе гнездышко с компьютером, музыкальным центром и телевизором. Весь первый этаж был зарезервирован для деда, и тот опять без наушников торчал в своем глубоком кресле перед экраном. Телевизор издавал оглушительный рев, который не пугал только его; старик как ни в чем не бывало громко прихлебывал суп под какую-нибудь передачу и только завтракал в постели.

Незадолго до Рождества старик свалился при попытке подняться на лифте без посторонней помощи. Он пролежал на полу до самого возвращения Макса. По счастливой случайности он ничего не себе не сломал, но переохладился, а пережитый испуг несколько выбил его из устоявшегося ритма. Макс уложил деда в постель, положил на живот грелку и вызвал врача, чтобы тот обследовал пострадавшего.

– От смерти нет зелья, – заметил старик философски и тем не менее до самой ночи дрожал всем телом. – Contra vim mortis… как же там дальше? Совсем забыл латынь!

И с досады у него потекло изо рта, из глаз и носа на только что натянутую свежую наволочку. Макс протянул ему платок.

– Когда я умру, погребите мой прах в hortus conclusus[81], – жалобно попросил старик.

– А это где?

– В каменных садах Ильзы.

– Дедушка, о смерти пока рано думать, – сказал Макс. – Врач нашел лишь пару гематом, ты можешь шевелить руками и ногами, тебе чертовски повезло. Пару деньков полежишь в кровати, и все пройдет.

Синяки-то болят, громко причитал старик, стонал и размахивал руками, будто бил кого-то. В результате опрокинул стакан с водой, стал совсем агрессивным и, к сожалению, снова начал нести бред.

– Где мои деньги и мое оружие? Наступит время, когда я покончу с…

Макса терзала совесть. Не так давно дедушка потребовал выписку со своего банковского счета. Понимал ли он вообще, что такое банковские операции? Он действительно выдал внуку полномочия, однако если раньше крупная сумма от каждой пенсии регулярно перекочевывала на счет, то сейчас до конца месяца вся пенсия выбиралась полностью. С одной стороны, Вилли Кнобель сам распорядился покрывать из пенсии все расходы на домашнее хозяйство и на службу по уходу, а с другой – утратил общее представление о том, во что это сегодня обходится.

В самом деле, размышлял Макс, не следовало, наверное, включать в общие дедушкины расходы – не всегда, впрочем, такие уж и необходимые – стоимость операции по удалению татуировки у Йенни. А сокол на ее спине между тем большей частью был выведен, и через несколько недель от него не должно было остаться ни следа. Наверное, надо было во всем признаться дедушке. Хотя может статься, что одно только упоминание о татуировке повергнет его в такой шок, что благосклонность к Йенни могла смениться едва ли не на противоположное чувство. Это бы его только дополнительно расстроило, ведь он и без того потерял Елену из-за переезда, и теперь громко о ней тосковал. Вместо нее по утрам приходил тучный, страдавший одышкой санитар.

После неудачного падения Вилли Кнобель трое суток не вставал с постели и с каждым днем становился все более разгневанным, строптивым, а его сознание – сбивчивым.

Несколько часов Макс не приглядывал за стариком, и это ему аукнулось. Когда он вошел в комнату деда, тот запустил в него газетой с программой, очечником и подушкой под голову. Поднос выскользнул у Макса из рук, бульон пролился на голые ноги и затем на ковер.

– Apage, satanas![82] – прорычал старик.

28

Совершенно ошарашенный, Макс инстинктивно попытался ухватиться за руку Йенни, как за соломинку. Вообще-то Йенни терпеть не могла, когда кто-то без срочной нужды прерывает ее работу, но в данной ситуации по-другому и быть не могло.

– Я больше не в силах справиться с дедушкой, – посетовал Макс. – Ты не могла бы еще разок принести то чудесное средство?

– Женщина, которой его регулярно прописывали, больше не числится среди моих пациентов. Но я попробую урвать у кого-нибудь еще, – пообещала она.

Макс присел на край дедовской кровати, выключил телевизор и попробовал успокоить старика, а заодно уговорить выпить воды. Большую часть невнятного бормотания старика Макс был не в силах разобрать, но общий смысл и без того был понятен: старик боялся нищеты, и эта мысль терзала его постоянно. Привитая воспитанием и лишениями военных лет бережливость, можно сказать, жадность, и таившаяся в нем щедрая натура вдруг сплелись в такую противоестественную комбинацию, что сознание не могло не порождать пагубных фантазий.

– Все потеряно, все разрушено! – стонал дед. – Все накопления пропали! Ах, Ильза, хорошо, что ты не дожила до этих дней.

– Дедушка, не волнуйся, все будет хорошо…

– Ничего не будет как раньше! Всю жизнь вкалывал за гроши и опять у разбитого корыта. Я больше не могу и не хочу…

Так продолжалось больше двух часов кряду, пока не появилась Йенни с лекарством. Ни минуты не колеблясь, она разбавила капли водой и, применив мягкое давление, влила в рот пациенту.

– Bellum omnium contra omnes[83], – буркнул старик и проглотил, потому что ничего другого не оставалось.

– Что это означает? – спросила Йенни, но Макс из всей фразы знал только одно слово и догадывался, что это что-то, связанное с войной.

– Он сейчас уснет, – заверила Йенни и достала из шкафа непромокаемые штанишки. – Я, правда, не знаю точно, подействует ли на него это успокоительное так же хорошо, как и предыдущее. У тебя не найдется чего-нибудь поесть?

Ловкими, давно разученными движениями она стянула с подопечного флисовые штаны. Несколько секунд дед лежал под общим обозрением с оголенной нижней частью, жалкий и беспомощный, чего так не любил за ним Макс. У Вилли Кнобеля дрогнули уголки рта, словно он вот-вот расплачется, но сохранил молчание. Йенни повязала старику свежий памперс, опустила спинку кровати, а боковые решетки, наоборот, подняла, чтобы старик ненароком не вывалился.

– Спи спокойно, дедушка, – благословил старика Макс и потушил свет.

– В принципе, это типично для его поколения, – сказала Йенни позднее. – Все они как одержимые боятся лишиться имущества. Многие все еще считают в марках и воображают, что евро – это инфляционные деньги, которые ничего не стоят. Вероятно, это связано с войной и ее последствиями. Потому, наверное, в стариковских фантазиях рай встречается редко.

Они перебрались на кухню. Макс живо наполнил два бокала красным вином и сунул в микроволновку упаковку замороженных каннелони в жаростойкой формочке с пакетиком пармезана для присыпки.

Йенни с аппетитом набросилась на еду.

– Сейчас вернусь, – сказал Макс, – только гляну, как он там, уснул ли.

Когда он снова занял свое место на кухне, Йенни уже загрузила в посудомоечную машину грязную посуду и протирала тряпкой стол.