Ветер сквозь замочную скважину Кинг Стивен

— Ну посмотрим, сумеешь ли ты с ней справиться так, чтобы она тебя не лягнула, — сказал я.

Как оказалось, сумел, и преотлично. Усевшись на Милли, он сказал:

— Я вроде как готов, — он даже попытался улыбнуться мне. Смотреть на это было тяжело. Я сожалел, что приходится действовать по такому плану, но достаточно было подумать о бойне, которую мы оставили позади, и об изуродованном лице сестры Фортуны, чтобы вспомнить, что стоит на кону.

— Она не будет шарахаться от ветра? — спросил я, кивая на маленькую, ладненькую мулицу. Сидя на ней верхом, юный Билл почти доставал ногами до земли. Через годик он уже будет слишком велик для нее. Хотя, конечно, через годик он скорее всего окажется далеко от Дебарии — еще один путник на дорогах увядающего мира. А Милли станет лишь воспоминанием.

— Милли? Нет, — отозвался он. — Она крепкая, как дромадер.

— Вот как? А кто такой дромадер?

— Откуда мне знать? Просто па всегда так говорит. Я как-то раз его спросил, но он тоже не знает.

— Тогда поехали, — сказал я. — Чем быстрей доберемся до города, тем быстрей избавимся от этой пыли. Но я собирался сделать по крайней мере одну остановку по дороге к городу. Надо было кое-что показать мальчику, пока мы оставались наедине.

На полдороге от ранчо к Дебарии я увидел заброшенный пастуший сарай и предложил передохнуть там немного и перекусить. Билл Стритер довольно охотно согласился. Он потерял отца и вообще всех, кого знал, но все же это был мальчик, который быстро рос, и со вчерашнего ужина у него не было ни крошки во рту.

Мы привязали лошадь и мула, спрятав их от ветра, и уселись на пол сарая, прислонившись спинами к стене. У меня в седельной сумке было сушеное мясо, завернутое в листья. Мясо было соленое, но бурдюк у меня был полон. Мальчик съел с полдюжины ломтей, откусывая огромные куски и запивая их водой.

Сильный порыв ветра сотряс сарай. Милли издала протестующий звук и затихла.

— К ночи самум разыграется по полной, — сказал юный Билл. — Точно говорю.

— Мне нравится шум ветра, — сказал я. — Он навевает мне мысли об истории, которую читала мне мама, когда я был мальцом. — Называется она «Ветер сквозь замочную скважину». Ты ее знаешь?

Юный Билл покачал головой:

— Мистер, а вы правда стрелок? Не врете?

— Правда.

— Можно мне немного подержать ваши револьверы?

— Никогда в жизни, — сказал я, — но ты можешь посмотреть вот на это, — я снял патрон с пояса и протянул его мальчику.

Он пристально рассматривал его, начиная с латунного основания и до самого кончика:

— Ух ты, тяжелый! Если попадете таким в кого-нибудь, он точно уже не встанет.

— Да, патрон — штука опасная, но он может быть и интересным тоже. Хочешь увидеть трюк, который я с ним проделываю?

— Еще бы.

Я взял у него патрон и принялся вертеть его между пальцами. Пальцы поднимались и опускались, поднимались и опускались будто волны. Юный Билл смотрел, раскрыв широко глаза:

— Как вы это делаете?

— Так же как все делают любые вещи, — сказал я. — Практикуются.

— Покажете, как это делается?

— Если присмотришься поближе, то сам увидишь, — ответил я. — Вот он есть… а вот его нет, — я молниеносно спрятал патрон под ладонью, думая при этом о Сьюзан Дельгадо, как, наверное, буду думать всегда, выполняя этот трюк. — А вот и снова он.

Патрон танцевал: сначала быстро… медленнее… опять быстрее.

— Следи за ним Билл, и попытайся понять, как я заставляю его исчезать. Не спускай с него глаз, — я понизил голос до убаюкивающего шепота, — смотри сюда… смотри… смотри. Тебе хочется спать?

— Немного, — он медленно прикрыл глаза, с трудом приоткрыл, — я мало спал прошлой ночью.

— Правда? Следи за патроном. Вот он есть… а вот его нет. Опять он. Танцует быстрее.

Патрон вертелся туда-сюда. А ветер все шумел, убаюкивая меня так, как мой голос убаюкивал мальчика.

— Спи, если хочешь, Билл. Слушай ветер и спи. Но и мой голос слушай тоже.

— Я слышу тебя, стрелок, — глаза его закрылись и в этот раз такими и остались. Руки его расслабленно лежали на коленях. — Слышу очень хорошо.

— Ты видишь патрон, так? Даже с закрытыми глазами.

— Да… но он стал больше. И засверкал, как золото.

— Правда?

— Да.

— Нырни глубже, Билл, но слышь мой голос.

— Я слышу.

— Я хочу, чтобы твой разум вернулся к прошлой ночи. Твои разум, глаза и уши. Ты это сделаешь?

Он нахмурился:

— Я не хочу.

— Это не опасно. Все уже случилось и к тому же, с тобой я.

— Вы со мной. И у вас револьверы.

— Правильно. Пока ты слышишь мой голос, с тобой ничего не случится, потому что мы вместе. Ты под моей защитой, понимаешь?

— Да.

— Твой папа наказал тебе идти спать под звездами, так?

— Ага, сказал, что ночь будет теплой.

— Но причина была не в этом, правильно?

— Не в этом. Дело в Элроде. Однажды он схватил кошку за хвост, повертел ее и выкинул. Она так и не вернулась. Иногда он тягает меня за волосы и поет «Парень, который любил Дженни». Папа его остановить не может, потому что Элрод больше и сильнее. А еще он держит нож в сапоге. Мог и зарезать. Но чудовище он зарезать не смог, так ведь? — сцепленные руки мальчика дрожали. — Элрод мертв, и мне радостно. Мне жалко остальных… и моего папу, не знаю, что мне без него делать… но я рад, что Элрод погиб. Больше он меня цеплять не будет. Не будет пугать. И я все видел, ага.

Значит все-таки он знает больше, чем лежит на поверхности его разума.

— Сейчас ты на пастбище.

— На пастбище…

— Ты завернулся в одеяло и лоскут.

— В тряпицу.

— В одеяло и тряпицу. Ты пока еще не спишь, может, смотришь на звезды… На Древнюю Звезду и Древнюю Мать.

— Нет, нет, я сплю, — сказал Билл. — Но крики будят меня. Крики из барака. И звуки борьбы. Что-то ломается. Слышен рев.

— И что делаешь ты, Билл?

— Иду туда. Мне страшно, но мой па… мой па там. Заглядываю в крайнее окно. Оно из вощеной бумаги, но видно неплохо. Лучше, чем мне бы хотелось. Потому что вижу… вижу… мистер, можно мне проснуться?

— Пока нет. Помни, что я с тобой.

— Вы достали револьверы, мистер? — мальчик дрожал.

— Достал. Чтобы защитить тебя. Что ты видишь?

— Кровь. И чудовище.

— Какое? Можешь описать?

— Это медведь. Такой огромный, что касается потолка. Он идет между койками, понимаете, на задних лапах… хватает парней и разрывает на части длиннющими когтями, — из-под сомкнутых век мальчика просочились слезы и потекли по щекам. — Последним был Элрод. Он побежал к задней двери, с поленницей снаружи… и когда понял, что до нее ему не добраться, он обернулся и приготовился к борьбе. В руках держал нож. Попробовал ткнуть чудовище…

Медленно, словно под водой, правая рука мальчика поднялась с колен. Он сжал ее в кулак и выкинул вперед, будто делая удар ножом.

— Медведь схватил руку Элрода и оторвал у самого плеча. Элрод заорал. Однажды я видел лошадь, которая вступила в гомпью нору и сломала ногу. Она кричала так же. А тварь… она ударила Элрода в лицо его же рукой. Кровь летела во все стороны. Жилы свисали из раны и стегали по коже, будто веревки. Элрод привалился к двери и начал съезжать на пол. Медведь схватил его и впился ему в шею… звук был… мистер, он просто откусил Элроду голову. Я хочу проснуться. Пожалуйста.

— Уже скоро. И что ты сделал?

— Я побежал. Думал бежать к большому дому, но сай Джефферсон… он… он…

— Что он?

— Он выстрелил в меня! Не думаю, что он это нарочно. Наверное, просто увидел меня уголком глаза и подумал… Я услышал, как пуля просвистела мимо меня. ЩЩЩЩух! — так близко она пролетела. Ну я передумал и побежал к загону. Пока бежал, услышал еще два выстрела, а потом еще крики. Я не повернулся, чтобы посмотреть, но знал, что на этот раз кричал сай Джефферсон.

Эту часть рассказа мы знали по следам и останкам жертв: тварь вырвалась из барака, схватила четырёхзарядник Джефферсона и согнула ему дуло. Потом выпустила тому кишки и швырнула в барак, к погонщикам. Этот выстрел спас юному Биллу жизнь. Если бы не он, мальчик побежал бы прямиком к большому дому и погиб бы вместе с домочадцами Джефферсона.

— Ты вбегаешь в седельный сарай, в котором мы тебя и нашли.

— Ага, точно. И прячусь под кучей упряжи. И я слышу, что оно… приближается, — мальчик заново переживал события той ночи. Слова произносил все медленнее.

Речь его прервали рыдания. Я знал, что ему больно — так всегда бывает с воспоминаниями о страшном — но продолжал давить. Ничего другого мне не оставалось: то, что произошло в том заброшенном сарае, играло важную роль, а юный Билл был тому единственным свидетелем. Дважды он пытался просто пересказывать события, а не заново переживать их. Это означало, что он старается вырваться из транса, и мне пришлось послать его глубже. В конце концов я узнал все, что хотел.

Узнал об ужасе, который сковал его при звуках рычащей и сопящей твари, которая неумолимо приближалась. О том, как звуки стали меняться и превратились в вой какой-то огромной кошки. Юный Билл рассказал, что от этого воя он не выдержал и обмочился. Просто не смог сдержаться. Он ждал, что кошка войдет в сарай, зная, что она быстро найдет его по запаху мочи, но она все не входила. Потом стало тихо… еще тише… и снова крики.

— Поначалу это крик кошки, но потом он сменяется человеческим. Сперва высокий, словно кричит женщина, потом начинает грубеть и становится мужским. Крики не стихают. Мне самому хочется кричать. Мне показалось…

— Тебе кажется, — сказал я, — тебе кажется, Билл, кажется сейчас, потому что сейчас все и происходит. Но я здесь, чтобы защитить тебя. И со мной револьверы.

— Мне кажется, что у меня расколется голова. И тут крики стихают… и оно входит.

— Оно идет по проходу до другой двери, так?

Мальчик покачал головой:

— Не идет — тащится, еле ноги передвигает. Будто бы оно ранено. Проходит мимо меня. Думаю, можно назвать его «он» — это мужчина. Он почти что падает, но успевает ухватиться за дверь стойла и идет дальше. Уже немного лучше.

— Увереннее?

— Да.

— Ты видишь его лицо? — думаю, я уже знал ответ на этот вопрос.

— Нет, только ноги. Через щели в упряжи. Луна взошла, и я вижу их очень хорошо.

Может и так, но не будет же он узнавать оболочника по ногам… Я уже открыл рот, чтобы начать выводить его из транса, но тут он заговорил снова.

— У него кольцо на лодыжке.

Я наклонился вперед, словно мальчик мог меня видеть, хотя если он погрузился достаточно глубоко, то, возможно, мог, даже с закрытыми глазами:

— Что за кольцо? Металлическое, как у кандалов?

— Я не знаю, что это.

— Может такое, какое быкам в нос вставляют? Знаешь, о чем я?

— Нет. Такое, как у Элрода на руке, только у Элрода там голая женщина и ее почти не видно.

— Билл, ты говоришь о татуировке?

Мальчик — все еще в трансе — улыбнулся:

— Ага, о ней. Только там не картинка, а просто синее кольцо вокруг лодыжки. Синее кольцо на коже.

«Теперь ты наш», — подумал я. — «Ты, оболочник, об этом еще не знаешь, но ты наш».

— Мистер, могу я уже проснуться? Я хочу проснуться.

— Что-нибудь еще вспомнил?

— Белую отметину? — как бы спросил он себя.

— Что за белая отметина?

Мальчик медленно покачал головой, и я решил, что с него хватит.

— Иди на звук моего голоса. А когда пойдешь — оставишь позади все, что случилось прошлой ночью, потому что все кончилось. Иди, Билл. Иди.

— Я иду, — его глаза вращались под сомкнутыми веками.

— Ты в безопасности. Все, что случилось на ранчо, осталось в прошлом. Ясно?

— Да.

— Где мы сейчас?

— На дебарийском тракте. Мы едем в город. Я там был только один раз. Папа купил мне сладостей.

— Я тоже тебе куплю, — сказал я, — ты это заслужил, юный Билл с ранчо Джефферсона. А теперь открой глаза.

Так он и сделал, но поначалу смотрел как бы сквозь меня. Потом глаза его прояснились, и он неуверенно улыбнулся:

— Я заснул.

— Да. А теперь нам надо попасть в город прежде чем ветер станет слишком сильным. Сдюжишь, юный Билл?

— Ага, — сказал он, а встав, добавил: — Мне снились сладости.

Два бестолковых помощника были в офисе шерифа, когда мы вошли туда, один из них — толстяк в высокой черной шляпе с безвкусной лентой из кожи гремучей змеи — развалился за столом Пиви. Увидев мои револьверы, он мигом поднялся.

— Вы — стрелок, верно ведь? — спросил он. — Добро пожаловать, добро пожаловать, говорим вам мы оба. А где второй?

Не отвечая, я провел Юного Билла через арку в помещение тюрьмы. Мальчик рассматривал камеры с интересом, без страха. Пьяница, Соленый Сэм, давно ушел, но в воздухе еще витал его аромат.

Второй помощник окликнул меня сзади:

— И что это вы там делаете, молодой сай?

— Мое дело, — сказал я. — Вернись в офис и принеси мне связку ключей от камер. И побыстрее, если можно.

В маленьких камерах на нарах не было матрасов, так что я ввел Юного Билла в помещение для пьяных буянов, где мы с Джейми провели предыдущую ночь. Пока я стелил один соломенный тюфяк на другой, чтобы мальчику было поудобнее, — после того, что Билл пережил, он имел право на все возможные удобства, думалось мне, — он разглядывал нарисованную мелом на стене карту.

— Что это, сай?

— Ничего интересного для тебя, — ответил я. — А теперь послушай. Я тебя запру, но ты не бойся, ты ведь ничего плохого не сделал. Это только для твоей же безопасности. У меня есть одно неотложное дело, а как только я с ним покончу, то приду к тебе.

— И запрете дверь, — сказал он. — Лучше нам запереться. А то вдруг оно вернется.

— Ты его вспомнил?

— Кое-что, — ответил он, опустив глаза. — Это был не человек… а потом стал человек. Оно убило моего папу, — он закрыл глаза руками. — Бедный па…

Помощник в черной шляпе вернулся с ключами. Второй шел за ним следом. Оба пялились на мальчика, как на двухголового козла в ярмарочном балагане.

Я взял ключи:

— Хорошо. А теперь возвращайтесь-ка в контору. Оба.

— Похоже, вы любите распоряжаться, молодой человек, — сказал Черная Шляпа, а второй — коротышка с выступающей нижней челюстью — яростно закивал.

— Идите, — повторил я. — Мальчику надо отдохнуть.

Они осмотрели меня с ног до головы и вышли. И это был правильный поступок. Единственно возможный, собственно. Уж очень у меня было плохое настроение.

Мальчик не отрывал руки от глаз, пока стук их сапогов не затих за аркой:

— Вы его поймаете, сай?

— Да.

— И убьете?

— А ты хочешь, чтобы я его убил?

Он подумал и кивнул:

— Ага. За то, что он сделал с моим па, и с саем Джефферсоном, и с остальными. Даже за Элрода.

Я закрыл дверь в камеру, нашел нужный ключ и повернул его в замке. Связку ключей я надел на запястье, потому что в карман она не помещалась:

— Я даю тебе обещание, Юный Билл, — сказал я. — Клянусь именем моего отца. Я не убью его, но ты увидишь, как его вздернут, и я своей собственной рукой дам тебе хлеб, чтобы ты рассыпал крошки под его ногами.

В конторе два помощника похуже уставились на меня недовольно и настороженно. Но мне это было нипочем. Я повесил ключи на гвоздь рядом с джинг-джангом и сказал:

— Я вернусь через час, может, чуть меньше. Пока меня не будет, в тюрьму никто не должен входить. Вас это тоже касается.

— Довольно самоуверенно для безусого юнца, — заметил тот, что с торчащей челюстью.

— Не подведите меня, — сказал я. — Это было бы неразумно. Вы поняли меня?

Черная Шляпа кивнул.

— Но шериф узнает о том, как вы с нами обращались.

— Тогда вам стоит постараться сохранить рот в рабочем состоянии до его возвращения, — сказал я и вышел.

Ветер продолжал крепчать, поднимая между домами тучи песка и пыли с привкусом соли. Дебарийский тракт был полностью в моем распоряжении, за исключением нескольких стоящих на привязи лошадей: зады подставлены ветру, головы угрюмо опущены. Свою лошадь и Милли, мула мальчика, я здесь оставлять не собирался и отвел их в платную конюшню, стоящую в дальнем конце улицы. Конюх был безумно рад принять их, особенно после того как я отстегнул ему ползолотого из мешочка, который я носил в жилетке.

Нет, — ответил он на мой первый вопрос, — в Дебарии ювелира нет и на его памяти никогда не было. Ответом на второй вопрос было «да», и он указал на мастерскую кузнеца на другой стороне улицы. Сам кузнец стоял на входе, его кожаный, полный инструментов фартук развевался на ветру. Я подошел к нему:

— Хайл, — сказал кузнец, приложив ко лбу кулак.

Я поприветствовал в ответ и рассказал ему, что мне нужно (о том, что это может мне понадобиться, сказал мне Ваннай). Кузнец внимательно слушал, потом взял протянутый ему патрон. Тот самый патрон, с помощью которого я ввел в транс юного Билла. Кузнец поднес его к свету:

— Сколько в нем гранов пороха, сказать можете?

А как же:

— Пятьдесят семь.

— Так много? Боги! Просто чудо, что дуло вашего револьвера не разрывает, когда нажимаете на курок!

Револьверы моего отца, те, которые когда-нибудь перейдут ко мне, требовали патронов на семьдесят шесть гранов, но этого я не сказал: он, наверное, все равно бы не поверил:

— Сможете выполнить мою просьбу, сай?

— Думаю, да, — кузнец поразмыслил еще немного, потом кивнул. — Точно смогу, но не сегодня. Не люблю растапливать горн на таком ветру. Один уголек — и весь город вспыхнет, как спичка. А пожарной службы у нас не водится с тех пор как мой па был пацаном.

Я вытащил мешочек с золотыми и вытряс на ладонь две штуки. Поразмыслил и прибавил еще один. Кузнец жадно уставился на них, а смотрел он на свой двухгодичный заработок.

— Сегодня, — сказал я.

Кузнец растянул рот в улыбке, в рыжей бороде мелькнули зубы потрясающей белизны. — Экий вы дьявол-искуситель! Да за такую плату я на все пойду, пусть даже сам Галаад выгорит дотла. К закату закончу.

— Закончите к трем.

— Дык а я о чем? К трем и не минутой позже.

— Хорошо. Теперь скажите, где тут у вас ресторан с лучшей жрачкой?

— У нас их всего два, и ни в одном из них вас не заставят вспомнить мамочкины пироги, хотя и не отравят. Наверное, Кафе Рейси все-таки получше.

Этого мне было достаточно: такой растущий паренек, как Билл Стритер, всегда готов променять качество на количество. Я направился к кафе, идя навстречу ветру. К ночи самум разойдется по полной, — сказал мне мальчик, и, судя по всему, он был прав. Ему пришлось пройти через многое, поэтому пусть отдохнет. Теперь, когда я знал про татуировку на лодыжке, Билл мог мне и не понадобиться, но оболочнику об этом не узнать. В камере мальчик будет в безопасности. По крайней мере, я на это надеялся.

Я готов был поклясться, что похлебка вместо соли приправлена щелочной пылью, но мальчик выхлебал все до конца и доел мою порцию, как только я ее отставил. Один из помощников похуже сварил кофе, и мы выпили его из жестяных кружек. Трапезничали мы прямо в камере, сидя на полу по-турецки. Я ждал звонка джинг-джанга, но тот молчал. Это меня не удивляло. Даже если Джейми со старшим шерифом и добрались до аппарата, провода скорее всего оборвал ветер.

— Ты, наверно, все знаешь про эти ветра, которые у вас называют самумами, — обратился я к Биллу.

— Ну, да, — ответил он. — Сейчас как раз сезон. Хлысты их ненавидят, а кнуты — еще больше, потому что когда они на пастбищах, им приходится спать под открытым небом. А костер ночью, понятно, развести нельзя, потому что…

— Из-за угольков, — сказал я, вспомнив кузнеца.

— Из-за них самых. А похлебка уже вся?

— Да, но у нас еще кое-что есть.

Я передал ему маленький мешочек. Он заглянул внутрь и просиял:

— Конфеты! Сосалки и крученки! — он протянул мешочек мне. — Нате. Вы первый.

Я взял одну шоколадную крученку и отодвинул мешочек:

— Остальное можешь доедать. Если, конечно, не боишься, что живот разболится.

— Не-а, не боюсь, — ответил он и принялся за конфеты. Смотреть на него было приятно. Сунув третью крученку в рот и запихнув за щеку, будто белка, мальчик спросил:

— А что со мной дальше будет, сай? Теперь, когда папы не стало…

— Не знаю, но если Бог захочет, то и вода будет, — я уже знал, где эту воду найти. Если мы покончим с оболочником, некая леди-великанша по имени Эверлинн будет у нас в долгу. Да и сомневаюсь я, что Билл Стритер будет первым беспризорником, которого она приютит.

Я вернулся к самуму:

— Сколько еще он будет крепчать?

— К ночи станет ураганом, может, после полуночи. А завтра днем стихнет.

— Ты знаешь, где живут солевики?

— Ага, я у них даже был. Один раз с папой, когда мы ездили смотреть скачки, которые они иногда проводят и еще раз — с погонщиками, поискать отбившихся от табуна лошадей. Солевики их находят, а мы потом платим им галетами за каждую с клеймом Джефферсонов.

— Мой напарник поехал туда с шерифом Пиви и еще с парой человек. Думаешь, у них есть шанс вернуться до наступления ночи?

Я был уверен, что он скажет «нет», но мальчик меня удивил:

— Ну, учитывая, что от Соляной Деревни дорога идет все время под гору, я бы сказал, что есть. Если поскачут быстро.

Значит, правильно я сделал, что сказал кузнецу поторапливаться, хотя и понятно, что не стоит полностью полагаться на оценку простого паренька.

— Слушай сюда, юный Билл. Когда они вернутся, то приведут с собой нескольких солевиков. Может, дюжину, а может, человек двадцать. Скорее всего нам с Джейми придется провести их через тюрьму мимо твоей камеры, но ты не бойся: дверь камеры будет заперта. И тебе не надо будет ничего говорить — просто смотреть.

— Если вы думаете, что я укажу на того, кто убил моего папу, то зря. Я даже не помню, видел ли я его.

— Возможно, тебе вообще ни придется на них смотреть, — сказал я, искренне в это веря. Мы будем заводить их по трое в контору шерифа и прикажем приподнять штанины. А найдем человека с синим кольцом на лодыжке — сразу повяжем. Да это, наверное, и не человек уже.

— Хотите еще крученку, сай? Осталось три штучки, а я уже не могу.

— Оставь на потом, — сказал я и поднялся.

Лицо мальчика помрачнело:

— Вы вернетесь? Я не хочу оставаться здесь один.

— А как же, — я вышел из камеры, запер дверь и через прутья решетки бросил ему кольцо с ключами. — Впустишь меня, когда вернусь.

Толстого помощника в черной шляпе звали Строттер, а того, что с челюстью, — Пикенс. Они смотрели на меня с опаской и недоверием, что я почел за удачное сочетание. Опаска и недоверие — да, с этим я мог работать.

— Если я спрошу вас о человеке с синим кольцом, вытатуированном на щиколотке, это вам о чем-нибудь скажет?

Они переглянулись, и Черная Шляпа — Строттер — сказал: