Ветер сквозь замочную скважину Кинг Стивен

«Нет! — хотел закричать Тим. — Это не она, это я!» — Но голос отказывался его слушаться.

— Ну, как тебе? — прошептал сборщик. — Нравится представление?

Нелл сначала прижалась к двери кладовой, потом попыталась бежать, но не успела: одной рукой Келлс схватил ее за плечо, второй вцепился в волосы. Он тряс ее туда-сюда, будто Тряпичную Салли, потом швырнул об стену. Келлс качался перед ней вперед-назад, словно вот-вот готов был рухнуть. Но он не упал, а когда Нелл снова попробовала бежать, взял стоявший у раковины тяжелый глиняный кувшин — тот самый, из которого Тим раньше наливал воду, чтобы облегчить маме боль — и со всей силы обрушил его на лоб Нелл. Кувшин разлетелся вдребезги, так что в руках у Келлса осталась только ручка. Он отбросил ее в сторону, схватил свою новую жену и принялся наносить ей удар за ударом.

— Нет!!! — закричал Тим.

Дыхание его потревожило воду, и образы исчезли.

Тим вскочил на ноги и рванулся к Битси, смотревшую на них в изумлении. В его мыслях сын Джека Росса уже несся назад по Железной тропе, пришпоривая Битси, пока она не помчалась со всех ног. В реальности же Сборщик податей перехватил его прежде, чем он успел пробежать три шага, и оттащил обратно к костру.

— Но-но-но, юный Тим, не так шустро! Наша беседа началась хорошо, но она еще далека от окончания!

— Пустите меня! Она умирает, если он еще ее не прикончил! Или… это было наваждение? Ваша шуточка? — если так, подумал Тим, то это самая жестокая шутка, какую можно сыграть с парнем, любящим свою мать. Но он все же надеялся, что это так. Надеялся, что Сборщик податей засмеется и скажет: «Ну что, в этот раз мне таки удалось тебя провести, а, юный Тим?»

Сборщик податей качал головой:

— Нет, это не шутка и не наваждение, ибо чаша никогда не лжет. Боюсь, что это уже произошло. Просто подумать страшно, что может сделать с женщиной пьяный мужчина, верно? Но взгляни еще раз. Быть может, в этот раз ты найдешь в чаше утешение.

Тим упал на колени перед чашей. Сборщик податей взмахнул своей палочкой над водой. Над ней словно бы пронесся туман… а может, глаза Тима, наполненные слезами, сыграли с ним шутку. Так или иначе, дымка рассеялась. Теперь в мелкой чаше он увидел крыльцо их домика и женщину, как ему показалось, без лица, склонившуюся над Нелл. Очень медленно, с помощью этой женщины, Нелл сумела подняться на ноги. Женщина без лица развернула ее к двери, и Нелл мучительно заковыляла в этом направлении.

— Она жива! — вскричал Тим. — Моя мама жива!

— Так и есть, юный Тим. Окровавленная, но несломленная. Ну… может, самую чуточку сломленная, — он захихикал.

На этот раз крик Тима пронесся над чашей, а не был направлен в нее, и видение не исчезло. До него дошло, что женщина, помогавшая его матери, показалась ему безлицей потому, что на ней была вуаль. А ослик, которого можно было разглядеть на самом краю колышущегося изображения, был Лучик. Он много раз кормил и поил Лучика и гулял с ним. То же делали и другие ученики маленькой школы Листвы: это была часть «платы за обучение», как называла ее их учительница. Но Тим никогда не видел, чтобы она ездила на нем верхом. Он полагал, что скорей всего она и не смогла бы — из-за своих приступов.

— Это же вдова Смак! А она-то что делает у нас дома?

— Наверное, лучше спросить об этом ее, юный Тим.

— Это вы ее туда как-то отправили?

Сборщик податей с улыбкой покачал головой:

— У меня много хобби, но спасение прекрасных дам, попавших в беду, не входит в их число.

Он наклонил к чаше лицо, затененное полями шляпы.

— Ах, боже мой! Пожалуй, она и сейчас в беде. И неудивительно: избили-то ее не в шутку. Говорят, что можно прочитать правду по глазам. Но я всегда говорю: смотрите на руки! Посмотри на руки своей мамы, юный Тим!

Тим наклонился ближе к воде. С помощью вдовы Нелл пересекла крыльцо, держа перед собой растопыренные руки, и направлялась к стене вместо двери, хотя крыльцо было неширокое, и дверь была прямо перед ней. Вдова мягко исправила ее курс, и обе женщины вошли в дом.

Сборщик податей поцокал языком:

— Плохо дело, юный Тим. Иногда удары по голове — паршивая штука. Даже если они не убивают, то могут наделать много бед. И беды эти — надолго, — говорил он серьезно, но в его глазах мелькали искорки невыразимого веселья.

Тим едва слушал его:

— Мне надо ехать. Я нужен маме.

Он снова рванулся к Битси. На этот раз он успел сделать полдюжины шагов до того, как Сборщик податей его остановил. Пальцы его были как стальные стержни:

— Прежде чем ты уйдешь, Тим, — разумеется, с моим благословением, — тебе нужно сделать еще одну вещь.

У Тима было такое чувство, будто он сходит с ума. «Может быть», подумал он, «я лежу в постели с клещевой лихорадкой, и все это мне снится».

— Отнеси мою чашу обратно к ручью и опорожни ее. Только не там, где набирал воду, потому что этот страхозуб что-то чересчур заинтересовался окружающим.

Сборщик податей взял керосиновую лампу Тима, открутил фитиль до предела и поднял ее повыше. Змея свисала с ветки уже почти во всю длину. Однако верхние три фута, заканчивающиеся заостренной головой, стояли торчком и покачивались из стороны в сторону. Янтарные глазки живо вперились в голубые глаза Тима. Змея высунула язык — хлюп! — и Тим на мгновение увидел два длинных изогнутых зуба, сверкнувшие в свете лампы.

— Иди влево от него, — посоветовал Сборщик. — Я пойду с тобой и постою на страже.

— А вы не можете просто сами вылить воду? Я хочу поехать к маме! Мне надо…

— Я позвал тебя сюда не из-за твоей матери, юный Тим, — Сборщик словно бы стал выше ростом. — Делай как я сказал!

Тим подхватил чашу и пошел по поляне влево. Сборщик, по-прежнему высоко подняв лампу, держался между ним и змеей. Страхозуб развернулся в их сторону, но не делал попытки последовать за ними, хотя железные деревья были так близко, а их нижние ветви так переплетены, что он мог бы сделать это с легкостью.

— Эта поляна — часть делянки Косингтона-Марчли, — непринужденно начал Сборщик налогов. — Ты, возможно, прочел табличку.

— Ага.

— Мальчик, умеющий читать, — большая ценность для Баронства, — Теперь Сборщик шел так близко от Тима, что у мальчика бежали мурашки по коже. — Когда-нибудь ты будешь платить немалый налог — конечно, если не погибнешь в Бескрайнем лесу сегодня ночью… или завтра… или послезавтра. Но зачем высматривать бури, которые пока что за горизонтом, верно?

Ты знаешь, чей это участок, но я знаю немного больше. Услышал об этом во время своего обхода, заодно с известиями про сломанную ногу Фрэнки Саймонса, про молочницу у ребенка Вайландов, про сдохших у Риверли коров — ну, про это-то они врут сквозь немногие оставшиеся зубы, если я знаю свое дело, а я его знаю, — и с разными прочими интересными сплетнями. Люди любят поговорить! Но вот в чем тут дело, юный Тим. Я обнаружил, что недавно на Полную Землю Питера Косингтона придавило деревом, упавшим не туда, куда требовалось. Иногда с деревьями такое случается, особенно с железными. Я верю, что железные деревья в самом деле умеют думать, отсюда и традиция просить у них прощения каждый день перед началом рубки.

— Я знаю про то, что случилось с саем Косингтоном, — сказал Тим. Несмотря на все его беспокойство, новый поворот беседы его заинтересовал. — Моя мама послала им супу, хотя сама в то время была в трауре по папе. Дерево придавило его поперек спины, но не точно поперек, иначе ему бы не выжить. А что такое? Ему вроде уже лучше.

Они уже подошли к воде, но вонь здесь была слабее, и Тим не слышал шороха чертовых жуков. Это было хорошо, но страхозуб по-прежнему следил за ними голодным и любопытным взглядом. Плохо.

— Ну да, дружище Коси вернулся к работе, и все мы говорим «спасибо». Но пока он лежал в постели, — две недели до того, как твой папа повстречался с драконом, и шесть недель после, — этот участок и все прочие на делянке Косингтона-Марчли стояли пустыми, потому что Эрни Марчли не таков, как твой отчим. Другими словами, без напарника он не сунется в Бескрайний лес. Но, конечно, — опять же, в отличие от твоего отчима, — у тупицы Эрни есть напарник.

Тим вспомнил о монете, холодившей ему кожу, и о том, зачем он вообще-то пустился в это безумное предприятие:

— Не было никакого дракона! Если бы он был, то сжег бы вместе с папой и его счастливую монетку! И почему она была в сундуке Келлса?

— Вылей воду из моей чаши, юный Тим. Думаю, здесь никакие жуки тебя не побеспокоят. Нет, только не здесь.

— Но я хочу знать…

— Заткни фонтан и вылей воду из моей чаши, потому что ты не уйдешь с этой поляны, покуда она полна.

Тим встал на колени, чтобы сделать, как велено, мечтая только поскорей выполнить поручение и уйти. Его не интересовал «дружище Коси», и он сомневался, что тот интересует и человека в черном плаще. «Он меня дразнит или мучает. Может быть, он и разницы-то не понимает. Но как только эта проклятая чаша опустеет, я вскочу на Битси и понесусь домой во весь опор. И пусть попробует меня остановить. Пусть только по…»

Мысли Тима оборвались так же резко, как ломается сухой прутик под каблуком. Он выпустил из рук чашу, и она упала вверх дном на густую траву. Жуков в воде действительно не было, насчет этого сборщик был прав. Ручей был чистый, как вода из источника возле их дома. В шести-восьми дюймах от поверхности под водой лежал труп. Одежда его превратилась в лохмотья, струящиеся по течению. Век у утопленника не было, как и большей части волос. Лицо и руки, когда-то покрытые густым загаром, стали белыми как алебастр. Но в остальном тело Большого Росса прекрасно сохранилось. Если бы не пустота этих глаз, лишенных век и ресниц, Тим мог бы поверить, что сейчас отец встанет и заключит его в мокрые объятия.

Страхозуб издал свое голодное хлюпанье.

Что-то сломалось в Тиме при этом звуке, и он начал кричать.

Сборщик пытался протолкнуть что-то в рот Тиму. Тим сопротивлялся, но безуспешно: сборщик схватил его за волосы, а когда мальчик закричал от боли, протолкнул ему меж зубов горлышко фляги. В горло полилась обжигающая жидкость. Не алкоголь, нет, потому что от нее он не опьянел, а успокоился. Более того, он почувствовал себя холодным и расчетливым чужаком в своей собственной голове.

— Через десять минут все выветрится, и я отпущу тебя на все четыре стороны, — сказал сборщик податей. Его давешняя шутливость пропала, и больше он не называл мальчика юным Тимом. Не называл вообще никак. — А теперь прочисти уши и слушай. В Таваресе, в сорока колесах отсюда, до меня впервые донесся слух о лесорубе, которого поджарил дракон. Об этом говорили все. Самка, размером с дом, говорили они. Я сразу понял, что это полная чушь. Может, где-то в лесу и завелся тигр, — губы сборщика на мгновение дернулись в ухмылке, — но дракон? Никогда. Так близко к цивилизации не видели ни одного уже лет сто, а уж размером с дом — так тем более. Мне стало любопытно. Не потому, что Росс платит или, вернее, платил налоги, хотя именно это я бы и ответил беззубой черни, будь у нее достаточно мозгов или храбрости на подобные вопросы. Нет, было это любопытством ради любопытства, ибо страсть к раскрытию тайн всегда была моей слабостью. Думаю, когда-нибудь она меня погубит.

Прошлой ночью, перед тем, как начать свой обход, я тоже ночевал на Железной тропе, но тогда я дошел до ее конца. И на дощечках к нескольким последним обрубкам, у самой границы Фагонардских топей, написаны имена Росса и Келлса. Я наполняю свою чашу в последнем чистом по эту сторону топей ручье, и что я вижу в воде? А вижу я дощечку с надписью «Косингтон-Марчли». Пакую я свои ганна, прыгаю на Блэки и возвращаюсь сюда, чтобы посмотреть, что да как. Обращаться к чаше мне больше не понадобилось: я сам увидел то место, к которому не хотел приближаться страхозуб, и которое не загажено жуками. Хотя жуки эти и ненасытные падальщики, но, как говорят старые матроны, к плоти праведного человека они не притронутся. Старушки частенько ошибаются, но в этом, судя по всему, они правы. Холодная вода сохранила тело, а видимых ран нет, потому что убийца накинулся на него сзади. Когда я его перевернул, то увидел, что ему раскроили затылок, поэтому и вернул все, как было, чтобы избавить тебя от этого зрелища, — сборщик запнулся, а потом добавил: «И чтобы он увидел тебя, если, конечно, дух его все еще поблизости. На этот счет мнения старушек расходятся. Ты как, в порядке? Или дать еще нэну?»

— В порядке, — так врать Тиму еще не доводилось.

— Я был вполне уверен, что знаю, кто убийца — как, наверное, знаешь ты — а все мои последние сомнения развеялись в салуне Гитти, моей первой остановке в Листве. Когда приходит время налогов, на местный кабак всегда можно рассчитывать: состричь можно дюжину серебряников, а то и больше. Там я и узнал, что Берн Келлс повязал веревку с вдовой своего мертвого напарника.

— Все из-за вас, — проговорил Тим монотонным, словно бы чужим, голосом, — все из-за ваших проклятых налогов.

Сборщик податей приложил руку к груди:

— Обижаешь! Сгорать в постели все эти годы его заставляли явно не налоги. Даже когда рядом с ним еще лежала женщина, чтобы потушить его факел.

Сборщик все говорил и говорил, но действие нэна уже начинало слабеть, и Тим потерял нить разговора. Внезапно вместо холода его обуял жар, а в животе замутило. Мальчик поплелся к остаткам костра, упал на колени и выблевал свой ужин в ту самую яму, которую сборщик до этого выкопал каблуком.

— Вот видишь! — радостно воскликнул человек в черном плаще. — Я знал, что когда-нибудь она понадобится!

— А теперь возвращайся к матери, — сказал сборщик Тиму, который, выблевав весь свой ужин, сидел у затухающего костра с опущенной головой и со свесившимися на глаза волосами, — ты же у нас примерный сын. Но у меня есть для тебя кое-что еще. Погоди минутку. Нелл Келлс это уже не поможет — для нее все уже случилось.

— Не называйте ее так! — выкрикнул Тим с ненавистью.

— Да ну? Разве она не замужем? Со свадьбой поспешишь — всю жизнь просвистишь, говорят старики, — сборщик присел на корточки у своих ганна, плащ вздулся вокруг него, словно крылья большой и грозной птицы, — а еще они говорят, что веревку, повязанную однажды, уже не развязать. И это правда. Такое забавное понятие как развод существует на некоторых уровнях Башни, но не в этом очаровательном уголке Срединного мира. Так, давай-ка посмотрим… где же оно….

— Я не понимаю, почему Широкий Питер и Копуша Эрни его не нашли, — угрюмо сказал Тим. Чувствовал он себя опустошенным, будто из него выпустили весь воздух. Где-то в глубине все еще шевелилось какое-то чувство, но описать его мальчик бы не смог. — Это же их делянка… их участок… и они работают тут с тех пор, как Косингтон поправился и снова смог работать.

— Ну да, они рубят железку, но не здесь. У них полно других участков. А этот пока стоит заброшенный. Знаешь, почему?

Тим, пожалуй, знал. Широкий Питер и Копуша Эрни были хорошие, добрые ребята, но не самые храбрые из всех, кто когда-либо брался за топор. Обычно они не заходили в лес намного глубже этих мест.

— Они ждали, пока страхозуб уйдет, так я смекаю.

— Мудрое дитя, — одобрительно сказал Сборщик податей. — Верно смекает. А как ты полагаешь, каково было твоему отчиму знать, что этот древесный червяк может в любое время сняться с места, и тогда эти двое вернутся? Вернутся и обнаружат следы его преступления, если только он не наберется духу и не оттащит тело поглубже в лес?

Новое чувство еще сильнее застучало в сердце Тима. И он был этому рад. Всё лучше, чем беспомощный ужас, который он ощущал при мысли о матери:

— Надеюсь, что ему плохо. Надеюсь, что он потерял сон, — и затем, внезапно осененный: — Вот почему он снова начал пить.

— В самом деле мудрое дитя, мудрое не по… Ага! Вот он где.

Сборщик податей повернулся к Тиму, который уже отвязывал Битси, готовясь на нее усесться. Он приблизился к мальчику, пряча что-то под плащом:

— Он, наверное, сделал это под влиянием минуты, а потом впал в панику. Иначе почему бы он состряпал такую дурацкую историю? Другие лесорубы в ней сомневаются, уж будь уверен. Он разложил костер и наклонился к огню так близко, как только посмел, и сидел так столько, сколько вытерпел, чтобы опалить себе одежду и кожу. Я это знаю, потому что я разжигал костер на его кострище. Но сначала он забросил ганна своего мертвого напарника за ручей, подальше, насколько у него хватило сил. Кровь твоего отца еще не успела высохнуть у него на руках, держу пари. Я перешел ручей и нашел их. В основном это бесполезный хлам, но одну вещицу я для тебя сберег. Он был ржавый, но мне удалось неплохо его отчистить пемзой и точильным бруском.

Он извлек из-под плаща топор Большого Росса. Блеснула свежезаточенная кромка. Тим, уже сидевший на Битси, поднес топор к губам и поцеловал холодную сталь. Потом он засунул топорище за пояс, лезвием от себя, как учил его когда-то давным-давно Большой Росс.

— Я вижу у тебя на шее родитовый дублон. Это отцовский?

Сидя верхом, Тим был почти одного роста со Сборщиком:

— Нашел в сундуке этого ублюдка-убийцы.

— У тебя его монета; теперь у тебя есть еще и его топор. Интересно, во что ты его вонзишь, если ка даст тебе такую возможность?

— В его голову. — Новое чувство — чистая ярость — вырвалось из его сердца, как птица с пылающими крыльями. — Сзади или спереди — это мне без разницы.

— Достойный ответ! Люблю людей с готовым планом. Езжай со всеми богами, каких знаешь, и с Человеком-Иисусом в придачу, — и, накрутив мальчика до предела, он занялся своим костром. — Я, возможно, пробуду в Железном лесу еще одну-две ночи. Интересные дела творятся в Листве на эту Широкую Землю. Держи курс на зеленую сайю, мой мальчик! Она сияет — такие дела!

Тим не ответил, но Сборщик был уверен, что мальчик услышал его.

Так всегда бывает, если их накрутить до предела.

Вдова Смак, наверное, смотрела в окно, потому что не успел Тим подвести стершую копыта Битси к крыльцу (несмотря на нарастающие беспокойство, последние полмили он прошел пешком, чтобы мулице было полегче), как она выбежала ему навстречу.

— Слава богам, слава богам! Твоя мать уже на три четверти уверилась, что тебя нет в живых. Идем в дом! Скорее. Дай ей услышать твой голос и ощупать тебя.

До Тима не сразу дошло в полной мере значение этих слов. Он привязал Битси рядом с Лучиком и торопливо поднялся по ступеням:

— Как вы догадались прийти к ней, сай?

Вдова повернулась к нему лицом (хотя лица-то и не было видно за вуалью):

— Ты уж не головой ли повредился, Тимоти? Ты проскакал мимо моего дома, подгоняя мулицу изо всех сил. Я не могла понять, куда это ты направился так поздно, да еще и в сторону леса, вот и пришла узнать у твоей матери. Но идем же, идем! И постарайся говорить веселым тоном, если ты ее любишь.

Вдова провела его через гостиную, где тускло горели две керосиновые лампы. В комнате его матери на тумбочке у кровати стояла еще одна, и в ее свете он увидел Нелл, лежащую в постели. Лицо ее было наполовину закрыто бинтами; еще один бинт, пропитанный кровью, обвивал ее шею, как воротник.

При звуке его шагов она села в кровати с безумным выражением на лице:

— Если это Келлс — не подходи! Ты и так уже натворил дел!

— Это я, Тим, мама.

Она повернулась к нему и распахнула объятия:

— Тим! Иди ко мне, иди!

Он встал на колени у кровати, покрыл поцелуями свободную от бинтов половину ее лица, обливаясь слезами. Она была все в той же ночной рубашке, но ее воротник и перед задубели от засохшей крови. Тим видел, как отчим со страшной силой обрушил на нее глиняный кувшин, а потом принялся обрабатывать ее кулаками. Сколько ударов он видел? Тим не знал. А сколько еще ударов досталось его несчастной матери после того, как видение в серебряной чаше растворилось? Достаточно, чтобы он понял, что ей повезло вообще остаться в живых, но от одного из этих ударов — скорей всего, удара кувшином — она ослепла.

— Удар вызвал сотрясение, — сказала вдова, которая сидела в кресле-качалке в спальне Нелл. Тим сидел на кровати и держал маму за левую руку. Два пальца на правой были сломаны. Вдова, на долю которой выпало немало работы с момента ее такого своевременного визита, наложила на них шины из лучин и лоскутов, которые срезала с одной из ночных рубашек Нелл. — Я уже видела такое раньше. В мозгу образовался отек. Возможно, когда он спадет, ее зрение вернется.

— Возможно, — уныло проговорил Тим.

— Захочет Бог — будет и вода, Тимоти.

«Наша вода уже отравлена, — подумал Тим, — и ни один из богов тут ни при чем». Он уж было открыл рот, чтобы сказать это, но вдова покачала головой:

— Она заснула. Я дала ей травяной настой, не очень крепкий — побоялась после всех этих ударов по голове — но хватило и такого. Могло и не хватить.

Тим наклонился и посмотрел маме в лицо: такое бледное, с брызгами крови, все еще подсыхающими на коже там, куда не достали бинты вдовы. Потом перевел взгляд на учительницу:

— Она же проснется, так ведь?

— Захочет Бог — будет и вода, — повторила та. За вуалью ее призрачные губы слегка приподнялись в некоем подобии улыбки. — А в этом случае, я думаю, вода будет. Твоя мама сильная.

— Можно с вами поговорить, сай? Мне нужно с кем-то поговорить, иначе взорвусь.

— Конечно. Давай выйдем на крыльцо. Я останусь сегодня у вас, если ты не против. Не против? Если нет, то, пожалуйста, отведи Лучика в стойло.

— Нет, конечно, — ответил Тим и от облегчения даже улыбнулся, — и я говорю вам «спасибо».

Стало еще теплее. Сидя в кресле-качалке, которое было любимым местом Большого Росса в летние вечера, вдова сказала:

— Кажется, ледовей не за горами. Назови меня чокнутой — не ты первый, не ты последний — но такое у меня предчувствие.

— А что это, сай?

— Не бери в голову. Ерунда это, скорее всего… если, конечно, ты не увидишь, как Сэр Трокен танцует при свете звезд, или поднимает мордочку и смотрит на север. В этих краях ледовея не было с тех пор, как я была малюткой, а было это давным-давным-давно. У нас же есть еще, о чем поговорить. Тревожит ли тебя только то, что это чудовище сделало с твоей мамой, или же у тебя что-то еще на душе?

Тим вздохнул, не зная, с чего начать.

— Я вижу, у тебя на шее монета, которую, кажется, я видела раньше на шее твоего отца.

Начни с этого, но сперва нам нужно обсудить еще кое-что: как нам защитить твою маму. Я бы послала тебя к констеблю Говарду и плевать, что уже поздно, но когда я проезжала около его дома по дороге сюда, то увидела, что свет не горит, а все ставни закрыты. Ничего удивительного: все же знают, что когда в Листву приезжает сборщик податей, Говард Тасли всегда найдет предлог, чтобы потихоньку смыться. Я уже старуха, а ты все еще ребенок. И что мы будем делать с Берном Келлсом, вздумай он явиться сюда, чтобы завершить начатое?

Но Тим больше не считал себя ребенком. Он коснулся своего пояса:

— Сегодня я нашел не только папину монету, — сказал Тим и показал вдове топор Большого Росса, — это тоже принадлежало папе, и если Келлс вздумает вернуться, то я всажу его ему в голову. Там ему самое место.

Вдова начала было возражать, но выражение глаз мальчика заставило ее отвести взгляд:

— Рассказывай, — сказала она, — все до последнего слова.

Когда Тим закончил, рассказав все до последнего слова, как и наказывала вдова, он передал ей слова матери о неизменности человека с серебряной чашей. Некоторое время старая учительница сидела молча… хотя от ночного ветерка шаль ее зловеще колебалась и казалось, что вдова все время кивает.

— А ты знаешь, она права, — произнесла вдова наконец, — этот таинственный человек не постарел ни на один день. И сбор налогов для него не работа, а хобби. Он у нас человек многих хобби, знаешь ли. Многих увлечений, — она подняла руку и казалось изучала ее сквозь вуаль. Вернула на колени.

— А вы не дрожите, — робко заметил Тим.

— Нет, сегодня нет, и это хорошо, ведь мне же сидеть всю ночь у кровати твоей мамы. А ты, Тим, устроишься за дверью на тюфяке. Будет неудобно, но если твой отчим вернется, тебе придется подкрасться к нему сзади, чтобы у тебя был шанс одолеть его. Не очень-то похоже на Храброго Билла из сказок, а?

— Этот ублюдок большего и не стоит. Ведь так он поступил с моим папой, — Тим сжал кулаки так, что ногти впились в ладони.

Вдова взяла его руку в свою и мягко ее раскрыла:

— Он, наверное, уже не вернется. А если посчитал, что покончил с ней — так и подавно. Ведь было столько крови.

— Ублюдок, — проговорил Тим сдавленным и глухим голосом.

— Он скорее всего лежит где-то пьяный. Завтра пойдешь к Широкому Питеру Косингтону и Копуше Эрни Марчли, ведь твой папа лежит сейчас на их делянке. Покажи им свою монету и расскажи, где ты ее нашел. Они наберут еще людей и отправятся на поиски Келлса, а когда найдут, отведут в тюрьму и посадят под замок. Не думаю, что поиски займут много времени, а когда он протрезвеет, то будет утверждать, что ничего не помнит. И это может быть правдой, ибо иногда спиртное накрывает разум мужчины черной пеленой.

— Я пойду с ними.

— Нет, нечего мальчику там делать. Хватит и того, что сегодня ночью тебе придется стоять на страже с папиным топором. Сегодня ты должен быть мужчиной. Завтра ты снова будешь мальчиком, а самое место для мальчика, маму которого сильно покалечили — это у ее кровати.

— Сборщик податей сказал, что будет ночевать на Железной тропе еще день или два. Может, мне стоит….

Рука, которая успокаивала мгновениями раньше, вцепилась в запястье Тима, да так, что стало больно:

— Даже не думай! Тебе мало того, что он уже натворил?

— О чем вы? Разве все случилось из-за него? Ведь это Келлс убил папу и избил маму!

— Но именно Сборщик дал тебе ключ, и неизвестно, что он сделал еще. Или сделает, представься ему такой шанс, ибо там, где ступает его нога, он сеет раздор, разруху и плач. Сеет так давно, что трудно себе представить. Думаешь, люди боятся его только из-за того, что он пустит их по миру, если им нечем будет платить налоги? Нет, Тим, нет.

— Вы знаете его имя?

— Нет, да и не нужно, потому что я знаю его сущность. Это живая погибель. Однажды, после того, как он сотворил здесь кое-что такое, о чем мальчику рассказывать нельзя, я пообещала себе узнать о нем все, что смогу. Я написала письмо важной леди, которую я знала когда-то в Галааде, женщине на редкость благоразумной и красивой. Заплатила курьеру кругленькую сумму серебром, чтобы тот отвез его и привез ответ… который моя подруга по переписке умоляла меня сжечь. Она рассказала, что когда Сборщик податей из Галаада не развлекается сбором податей — работой, которая сводится к тому, чтобы слизывать слезы с лица рабочего люда — он служит советником группы дворцовых лордов, которые называют себя Советом Эльда, хотя о своем кровном родстве с Эльдом заявляют лишь они сами. Он слывет великим магом, и что-то, наверное, в этом есть, ибо ты сам видел эту магию в действии.

— Видел, — согласился Тим, думая о чаше. И о том, как сай Сборщик казался выше, когда гневался.

— Моя осведомительница рассказала, что ходят слухи, будто бы это сам Мерлин, тот самый Мерлин, который был придворным магом у самого Артура Эльда, ибо говорят, Мерлин вечен и идет по времени вспять, — вдова фыркнула под своей вуалью, — от самой мысли об этом голова раскалывается, ведь это противоречит всем законам природы.

— Но легенды говорят, что Мерлин был белым магом.

— Те, кто утверждают, что под личиной Сборщика скрывается Мерлин, говорят, что его обратила ко злу Колдовская Радуга, доверенная ему в те дни, когда Эльдово королевство еще не пало. Другие считают, что в дни своих странствий после падения королевства, он наткнулся на некие артефакты Древних, которые сперва очаровали его, а потом очернили его душу. Говорят, случилось это в Бескрайнем лесу, где он живет и поныне в доме, в котором остановилось время.

— Что-то не верится, — сказал Тим… хотя мысль о волшебном доме, где в настенных часах не двигаются стрелки, а в песочных не падает песок, его завораживала.

— Хрень, ясное дело! — а увидев шок в глазах мальчика, вдова добавила: — Ты уж прости, но иногда только грубость и выручает. Даже Мерлин не может быть в двух местах сразу. Ну не может он одновременно бродить по Бескрайнему лесу на одном краю Северного баронства и служить советником лордов и стрелков в Галааде на другом. Нет, Сборщик не Мерлин, но он маг, и притом темный. Так сказала леди, которую я когда-то учила, и я этому верю. Вот почему тебе больше не следует к нему приближаться. Какого бы добра он тебе ни предложил — все ложь.

Тим поразмышлял немного, а потом спросил:

— Сай, а вы знаете, кто такие сайи?

— Конечно. Сайи — это феи, которые, говорят, живут в глубине лесов. Этот темный человек говорил о них?

— Нет, просто история, которую рассказал мне Солома-Виллем на лесопилке.

«И зачем, спрашивается, я соврал?»

Но в глубине души Тим знал.

В ту ночь Берн Келлс, к счастью, не вернулся… Тим собирался оставаться начеку, но он был все-таки еще мальчик, причем страшно уставший. «Я закрою глаза на секундочку, чтобы дать им отдохнуть», — вот что он сказал себе, укладываясь на соломенную подстилку, которую устроил себе под дверью, и ему показалось, что и вправду прошло несколько секунд. Но когда он снова открыл глаза, домик наполнял утренний свет. Отцовский топор лежал рядом с ним на полу, там, куда выпал из его ослабевшей руки. Он поднял его, заткнул за пояс и поспешил в спальню к матери.

Вдова Смак крепко спала в таваресском кресле-качалке, придвинутой к кровати Нелл. Ее храп мерно приподымал вуаль. Глаза Нелл были широко раскрыты, и они повернулись на звук шагов Тима:

— Кто идет?

— Это Тим, мама, — он сел рядом с ней на кровать. — Зрение не вернулось? Хоть чуть-чуть?

Она попыталась улыбнуться, но распухшие губы смогли лишь слегка шевельнуться:

— Пока что все темно, к сожалению.

— Ничего, — он приподнял ее здоровую руку и поцеловал ее. — Наверно, просто еще рано.

Их голоса разбудили вдову:

— Он прав, Нелл.

— Прозрею я или нет, но через год нас отсюда выставят, и что мы тогда будем делать?

Нелл отвернулась к стене и заплакала. Тим посмотрел на вдову, не зная, что делать дальше. Она сделала ему знак выйти:

— Я дам ей что-нибудь успокоительное — у меня есть в сумке. А тебе надо кое с кем повидаться, Тим. Иди прямо сейчас, пока они не уехали в лес.

Тим все равно мог бы упустить Питера Косингтона и Эрни Марчли, если бы Лысый Андерсон, один из самых крупных фермеров Листвы, не остановился поболтать у сарая, в котором те держали мулов и инструменты. Лесорубы уже запрягали мулов и готовились к рабочему дню. В мрачной тишине все трое выслушали рассказ мальчика, а когда Тим закончил, сказав, что и в это утро мама все еще слепа, Широкий Питер схватил его за предплечье:

— Положись на нас, парень. Мы подымем всех лесорубов в деревне, как цветуничников, так и тех, кто рубит железку. Рубка сегодня отменяется.

— Своих парней я пошлю к фермерам. А еще к Дестри и на лесопилку, — сказал Андерсон.

— А как же констебль? — спросил, слегка взволнованно, Копуша Эрни.

Андерсон наклонил голову, сплюнул себе промеж ботинок и вытер подбородок ладонью:

— Слышал, он поехал в Таварес то ли браконьеров отлавливать, то ли к бабе своей тамошней. Неважно. От Говарда Тасли пользы не больше, чем от пятого колеса в телеге. Сами все сделаем. Повяжем Келлса еще до того, как Тасли вернется.

— А будет артачиться — руки переломаем, — добавил Косингтон, — он никогда спокойным не был, когда напивался. Раньше-то Большой Росс мог его приструнить, а теперь поглядите, как оно все обернулось! Избил Нелл Росс до слепоты! Большой Келлс давно на нее запал, и единственным, кто этого не знал, был…

Андерсон локтем заставил его замолчать, а потом, положив руки на колени, наклонился к Тиму:

— Труп твоего папы нашел Сборщик, так?

— Ага.

— И ты сам видел тело.

— Да, видел, — в глазах Тима стояли слезы, но голос не дрожал.

— На нашей делянке, — вставил Эрни, — в конце одного из обрубков. Там, где устроился страхозуб.

— Ага.

— Я бы только за это его убил, — сказал Косингтон, — но мы возьмем его живым, если сможем. Эрни, мы с тобой поедем и привезем эти… ну… останки перед тем, как присоединимся к поискам. Сможешь сам разнести слух, Лысый?

— Ага. Соберемся у лавки. Вы, ребята, когда будете ехать по тропе, тоже его высматривайте, но думаю, эта сволочь валяется пьяной где-то в деревне, — а потом добавил, скорее себе, чем остальным: — Никогда не верил в историю с драконом.

— Сперва поищите за салуном Гитти, — сказал Копуша Эрни, — он там не раз отсыпался после попоек.

— Ладно, — Лысый Андерсон посмотрел на небо, — не нравится мне что-то эта погода, скажу я вам. Слишком тепло для Широкой Земли. Надеюсь, урагана не назревает, и молюсь всем богам, чтобы не было ледовея. Иначе все накроется медным тазом, и нам нечем будет заплатить Сборщику в следующем году. А ведь если мальчишка говорит правду, то он вроде как оказал нам услугу, указав на гнилое яблоко в корзине.

«Но не моей маме, — подумал Тим, — если бы он не дал мне ключ и если бы я им не воспользовался, то мама сейчас была бы зрячей».

— Иди домой, — сказал Марчли Тиму, мягким, но не терпящим возражений тоном, — заскочи к нам и скажи жене, что у вас там нужны женщины. Вдове Смак надо отдохнуть, ведь она уже не молода и не здорова. И еще…, — он вздохнул, — скажи жене, что позже они понадобятся в похоронном доме Топкинса.

На этот раз Тим оседлал Мисти, а эта скотинка останавливалась подкрепиться у каждого куста. К тому времени, как он добрался до дома, его обогнали два фургона и одна запряженная пони двуколка. И во всех них сидело по паре женщин, готовых помочь его матери в трудное время.

Не успел он поставить Мисти в конюшню рядом с Битси, как на крыльце появилась Ада Косингтон и сообщила ему, что он должен отвезти домой вдову Смак:

— Можешь взять мою двуколку. Постарайся не попадать в ямы, потому что бедняжка еле жива.

— На нее напала трясучка, сай?

— Нет, похоже, у нее просто нет сил трястись. Она была здесь тогда, когда это было нужнее всего, и. может быть, спасла твоей маме жизнь. Никогда не забывай об этом.

— А мама уже начала снова видеть? Хоть немножко?

Тим прочел ответ по лицу сай Косингтон раньше, чем она открыла рот:

— Пока нет, сынок. Молись.

Тим подумал, не повторить ли ей то, что иногда говорил его отец: «Молись о дожде сколько хочешь, но не забывай при этом копать колодец», — но в конце концов решил промолчать.

Они долго ехали к дому вдовы, привязав ее ослика сзади к двуколке Ады Косингтон. По-прежнему стояла жара не по сезону, и кисло-сладкий ветерок, обычно дующий из Бескрайнего леса, совсем стих. Вдова пыталась сказать Тиму что-нибудь ободряющее о Нелл, но скоро сдалась. Тим подозревал, что ее слова звучали для ее собственных ушей так же фальшиво, как для его. На середине главной улицы он услышал справа от себя булькающие звуки. Тим встревоженно обернулся и тут же успокоился. Вдова заснула, уронив подбородок на свою цыплячью грудку. Край вуали лежал у нее на коленях.

Когда они добрались до дома вдовы на окраине деревни, Тим предложил проводить ее в дом:

— Нет, помоги мне только подняться по ступенькам, а там уж я сама справлюсь. Я хочу только выпить чаю с медом и сразу в постель — так я устала. А ты сейчас должен быть с матерью, Тим. Я знаю, что к твоему возвращению там будет половина женщин деревни, но нужен-то ей ты.

Впервые за те пять лет, что он у нее проучился, она заключила Тима в объятия, суровые и энергичные. Он чувствовал, как под платьем ее тело ходит ходуном. Видно, не так уж она устала, чтобы не было сил трястись. И не настолько, чтобы не быть в силах утешить мальчика — испуганного, рассерженного, сбитого с толку и очень нуждающегося в этом утешении.

— Иди к ней. И держись подальше от этого черного человека, если он к тебе явится. Он весь состоит из лжи, от макушки до подошв ботинок, а его проповеди не принесут ничего, кроме слез.

По дороге назад Тим встретил Солому-Виллема и его брата Хантера, прозванного Рябым Хантером за свои веснушки. Братья хотели присоединиться к поисковой группе, которая вышла из деревни по Листвяной дороге:

— Они собираются прочесать все обрубки и участки у Железной тропы, — выпалил Рябой Хантер, — мы его найдем.

Значит, в деревне Келлса все-таки не нашли, и Тим чувствовал, что на Железной тропе его тоже не найдут. Он не мог бы объяснить, почему, но предчувствие было сильным. А еще Тим чувствовал, что Сборщик пока с ним не закончил. Человек в черном плаще позабавился неплохо… но хотел большего.

Мама спала, но тут же проснулась, когда Ада Косингтон ввела Тима в комнату. Остальные женщины были в гостиной, но и они не сидели сложа руки, пока Тим отсутствовал. Кладовая чудесным образом наполнилась — полки ломились от мешков и бутылок, и хотя Нелл была прекрасной хозяйкой, Тим никогда не видел, чтобы в доме все так блестело. Даже потолочные балки были очищены от копоти.

От Берна Келлса не осталось и следа. Ужасный сундук вынесли и засунули под заднее крыльцо, где компанию ему теперь составляли жуки, пауки и мыши.

— Тим? — Нелл протянула руку и облегченно вздохнула, когда Тим вложил в нее свою. — Все в порядке?