Тайна замка Роксфорд-Холл Харвуд Джон
— Зачем вы… Как вы могли… — Я чуть было не сказала «так унизить меня», но эти слова замерли у меня на губах при мысли об унижении, которому я раньше подвергла его сама.
— Я подумал, моя дорогая, что, поскольку в последнее время наши отношения стали несколько… напряженными, лучше, чтобы такая просьба исходила из уст миссис Брайант, а не от меня.
— Как вы могли подумать такое? — вскричала я. — Я более охотно предпочла бы, чтобы вы сами обратились ко мне… хотя я бы все равно не согласилась… чем предали меня этой тщеславной, вульгарной женщине… — Я чуть было не добавила: «…которая стала вашей любовницей или стремится ею стать», но вовремя остановилась.
— Тщеславная и вульгарная — вполне возможно, моя дорогая, но, помимо того, она — наша постоянная клиентка и патронесса. Она уже сделала щедрые взносы на мою работу, и, если все сложится удачно и мы станем свидетелями истинного явления духа в Роксфорд-Холле, ее щедрость, несомненно, возрастет… Вот почему я хотел бы, чтобы вы еще раз подумали, прежде чем отказываться.
— Другими словами, вы хотите, чтобы я участвовала в мошенничестве?
— Из всех людей на свете вы, моя дорогая, должны бы знать меня несколько лучше. Это должно стать научным экспериментом, проводимым при свидетелях. Могу вас заверить — эксперимент требует лишь вашего присутствия.
— Значит, вы надеетесь, что я поеду с вами в это злосчастное место, где мой… где погиб Эдуард?
— Да, моя дорогая. — Он говорил тем же благодушным тоном, но теперь в его голосе слышались нотки, напоминающие шелест стали о сталь, словно меч чуть тронули в ножнах.
— А… если я откажусь?
— Я уверен, моя дорогая, вы не откажетесь. Вы еще пока слабы здоровьем, — думаю, вам пойдет на пользу краткое пребывание в деревне.
— Но я все еще кормлю Клару и не могу с ней разлучаться, а Холл — не место для грудного ребенка.
— Тогда, возможно, вам пора отлучить ее. Это ведь один из ваших симптомов, моя дорогая, — неоправданное беспокойство о ребенке. До сих пор я ничего у вас не просил: уверен, вы согласитесь, что я не мог бы быть более снисходительным мужем.
Он ожидал, что я стану ему противоречить, но на этот раз я не решилась.
— Что ж, тогда прекрасно. Оставляю решение о ребенке на ваше усмотрение. Вы можете привезти вашу дочь с собой, если хотите: тогда поговорите с Болтоном о том, какие комнаты вам потребуются. Он едет со мной в Холл завтра — подготовить все к приезду миссис Брайант. Она прибудет через три недели.
— А после этого? На скольких еще сеансах вам потребуется мое присутствие?
— Если все сложится удачно, моя дорогая, — больше ни на одном. И если все пойдет, как я надеюсь, вероятно, мы сможем тогда обсудить… как нам устроить свою жизнь в будущем. Ах, я вижу, мы приближаемся к Кавендиш-сквер. Там живет джентльмен, с которым мне нужно посоветоваться. До вечера, моя дорогая.
Магнус не вернулся домой до поздней ночи и уехал в Холл еще до того, как я на следующее утро спустилась к завтраку. Несколько раз в тот день я брала Клару на руки с намерением бежать, но тут же напоминала себе, что бежать мне некуда. Люси, несомненно, видела, как я терзаюсь, но я никогда с ней не откровенничала, да и теперь не решалась. Несмотря на то что Магнус высказал свою угрозу так ясно, будто помахал перед моим носом свидетельством о безумии, он мог бы произнести те же слова при свидетелях, а затем под присягой заявить, что ничего подобного в виду вовсе не имел, с той же легкостью, с какой мог бы отрицать, если бы пожелал, что пообещал обсудить возможность нам с ним жить раздельно.
Однако если он планировал мошенничество, то каким образом мое присутствие могло бы ему помочь? Миссис Брайант повела себя отвратительно, но почему он так уверен, что я не смогу ее тайно предупредить? Или выдать его после того, как все произойдет? Было только одно объяснение, почему он так уверен. Если этот сеанс не будет мошенничеством и Магнус действительно верит, что некий дух явится; я предвидела смерть Эдуарда в одном из моих посещений, и он погиб у Холла… Я пыталась прогнать эту мысль, но она преследовала меня неотступно, укрываясь в самых темных уголках моего сознания, и в этом тяжком состоянии духа я легла спать.
Я проснулась — как мне показалось — на рассвете, с тяжким предчувствием беды. Комната была похожа на мою давнюю спальню в Хайгейте, но я почему-то знала, что нахожусь в Роксфорд-Холле. Тут я вспомнила — с ужасом, от которого мое сердце чуть не вырвалось из груди, — что накануне днем прогуливалась с Кларой в Монашьем лесу и оставила ее спящей под деревом. Я соскочила с кровати, рывком распахнула дверь и бросилась бежать по коридору. Я пробежала мимо двери в комнату Люси, еще не осознав, что уже на самом деле проснулась, и остановилась у верхней ступени лестницы в серых предрассветных сумерках, с колотящимся сердцем.
Дом был тих. Я прокралась назад по коридору, к детской, которая находится между комнатой Люси и моей, и бесшумно открыла дверь.
Над колыбелькой Клары склонилась женщина. Она стояла ко мне спиной, но мне было видно, что она молода, что волосы ее похожи на мои и что на ней голубое платье, которое показалось мне странно знакомым. Пока я стояла, окаменев в дверях, она взяла Клару на руки и повернулась ко мне лицом. Она была — я. На какой-то долгий, застывший миг мы оставались вот так, друг против друга, а затем она и Клара стали втягиваться внутрь себя точно так, как это было с привидением в гостиной, пока не осталось ничего, кроме полосы зеленоватого света, плавающего между мною и колыбелькой. Затем и он исчез. Пол вдруг качнулся вверх и ударил меня в висок, и я услышала, прежде чем меня окутала тьма, далеко-далеко плач Клары.
Среда, вечер
Сегодня я стояла на том месте, где погиб Эдуард. Кабель, по которому он пытался взобраться, весь оброс ржавчиной, которая спускается по всей стене темным пятном. Когда вчера днем я впервые увидела Холл, я подумала, что он выкрашен в грязно-зеленый цвет, но оказалось, что стены покрыты лишайниками, пятнами плесени и множеством трещин; земля под стенами усыпана кусками штукатурки. Я решила, что не стану плакать, потому что знала, что Болтон, скорее всего, следит за мной, хотя никого вокруг не было видно.
Если бы Эдуард меня не встретил, он был бы сегодня жив. Я мучу себя этой мыслью, но, ведь если бы он сдержал свое обещание и никогда не приближался к этому месту, мы были бы сейчас женаты, и Клара была бы его дочерью. (Я написала это, не подумав, но эта мысль часто меня посещает: я никогда не замечала в Кларе ничего от Магнуса, напротив, мне часто представляется, что у нее глаза Эдуарда — тот же оттенок светло-карего цвета с более темными коричневыми крапинками.) Я не позволю себе — не должна — верить, что он был обречен на гибель или что мы с Кларой обречены — из-за этого последнего посещения. Может быть, было безумием привезти ее сюда, но что я еще могла сделать? Если бы я оставила ее на Манстер-сквер с незнакомой мне няней и с ней что-нибудь случилось… Нет, я не могла так поступить.
Зачем он это сделал? Просто из любопытства? Посмотреть, что там, на галерее? Огонек, где никакого огонька не должно было быть? Или он пытался бежать от чего-то? Лес такой темный даже днем, а при лунном свете так легко представить себе всякие ужасы… как я — все время представляю, что слышу мягкие шаги по полу над моей головой. Однако, когда я кладу ручку и прислушиваюсь, я слышу только, как бьется мое собственное сердце.
Четверг, вечер
Сегодня днем заезжал мистер Монтегю. Сначала я решила, что это Магнус послал его шпионить за мной, но он сказал, что приехал сам, по своей воле. Я только что уложила Клару спать, и, чтобы не беседовать с ним в мрачной обстановке на первом этаже (где в тени вечно обретается Болтон), я предложила обойти вокруг дома — к скамье под моим окном, где я могла бы слышать, если Клара заплачет. Он стал заметно худее с тех пор, как я видела его в последний раз, и в волосах появились седые пряди.
Он сказал мне, что Магнус пригласил его быть свидетелем на сеансе, который должен состояться вечером в субботу: он был поражен, когда услышал, что я этого не знала. Не думаю, что они с Магнусом по-прежнему так же близки, как раньше: приглашение пришло в виде короткой записки, в которой ничего не говорилось о миссис Брайант, или о докторе Ризе, или о том, что должно произойти. Но он очень тепло говорил об Эдуарде и признался, что его кажущаяся неприязнь была вызвана завистью — к молодости Эдуарда, к его таланту и красивой внешности, так что теперь я стала добрее к нему относиться. Он явно чувствует себя неловко — да и кто мог бы чувствовать себя иначе — по поводу этого сеанса. Я полагаю, что он честный и добросовестный человек, и я стала чуть меньше страшиться, зная, что он будет присутствовать.
Все то время, что мы беседовали, из дома позади меня не раздавалось ни звука, но я все время остро ощущала ряды окон у себя за спиной — окон, глядящих вниз, на нас. Когда мистер Монтегю уходил, шагая через неровную травянистую площадку, мой взгляд привлекло какое-то чуть заметное движение в тени старого каретного сарая. Это был Болтон, следивший за нами от входа в сарай; когда он увидел, что я его заметила, он скользнул за угол и исчез.
Пятница, около 9 вечера
Сегодня днем, примерно в три часа, приехала каретой миссис Брайант в сопровождении Магнуса верхом на коне. Я наблюдала из окна ее гостиной достаточно долго, чтобы разглядеть, кто прибыл вместе с ней. Кроме доктора Риза, ее сопровождают только две ее горничные, ливрейный лакей и кучер. Горничные поместятся вдвоем в небольшой комнате напротив просторной спальни, приготовленной для их хозяйки; доктор Риз получит комнату в начале этого же коридора, так что его тоже можно будет вызвать, если он понадобится.
Я решила не выходить из своей комнаты, пока Магнус меня не позовет, и три долгих часа ждала, а сердце мое начинало бешено колотиться, стоило мне заслышать шаги в коридоре за дверью, но никто так и не постучал. Клара проснулась и некоторое время была беспокойна, что помогло мне хотя бы отвлечься. Примерно в шесть часов ко мне в дверь постучали, но это была всего лишь Кэрри с сообщением, что хозяин хотел бы, чтобы я вышла к нашим гостям на старую галерею в половине восьмого; обед будет подан в половине девятого. Так что мне пришлось выдержать еще одно, полное волнений бдение, а свет над кронами деревьев за моим окном постепенно угасал. Нет сомнений, думала я, Магнус захочет дать мне указания, как мне следует себя вести; но он так и не появлялся. В семь часов Клара все еще была беспокойна, и мне пришлось дать ей ложечку сердечного средства Годфри, так как я не знала, сколько времени мне придется отсутствовать.
В четверть восьмого вернулась Кэрри — помочь мне одеться, хотя помогать требовалось не так уж много, так как я нарочно выбрала то же самое серое платье, без фижм и турнюра, которое надевала, когда мы ездили в дом миссис Брайант месяц тому назад. К тому времени, как пробило половину часа, последний свет сумерек за моим окном угас.
До сегодняшнего вечера в коридоре за дверью моей комнаты всегда была тьма кромешная. Теперь во всех бра на стене горели свечи, но стеклянные колпаки так потемнели, что свет от них шел тусклый и какой-то мрачный. Воздух был затхлый, душный. При каждом повороте ожидая, что там меня ждет, со своей всегдашней улыбкой, Магнус, я сквозь мглу с трудом шла по коридору к площадке. Двойные двери на галерею были распахнуты.
Там на каждой стене колеблющимся пламенем горели ряды свечей, уходящие вдаль; высокие окна светились слабым, холодным светом; еще выше над ними потолок был окутан тьмой. В центре пола, примерно в двадцати футах от меня, на небольшом круглом столе горели еще свечи, озаряя лица Магнуса, миссис Брайант и доктора Риза так, что они, казалось, висят в воздухе над пламенем свечей.
— Ах, вот и вы, моя дорогая, — произнес Магнус так, будто виделся со мной в последний раз всего минут за пять до этого, а не несколько дней назад.
Я без особого желания подошла и присоединилась к ним. Миссис Брайант, блистающая великолепием в кармуазиновых[29] шелках, открывающих значительное пространство белой груди, приветствовала меня с нескрываемым пренебрежением; Годвин Риз неловко поклонился.
Позади них, в дальнем конце галереи, господствующее место в стене — как и говорил мистер Монтегю — занимал невероятных размеров камин, а в нем — саркофаг. Но я была совершенно не готова увидеть огромную фигуру в доспехах, возвышающуюся в тени рядом с камином. Под рукой, закованной в перчатку, поблескивал меч, в колеблющемся свете фигура казалась настороженной, живой, бдительной. В жерле камина стоял массивный сундук из темного металла: саркофаг сэра Генри Роксфорда. «Я уже была здесь когда-то», — подумала я, но лучик узнавания мелькнул и сразу же угас, прежде чем я смогла его уловить.
— Доктор Роксфорд собирался рассказать нам, — нетерпеливо произнесла миссис Брайант, — об открытии, которое он сделал, разбирая бумаги своего покойного дядюшки. — Она говорила так, будто я их всех заставила ждать, и я поняла, что Магнус нарочно так все подстроил.
— Действительно, собирался, — подтвердил он. Тон его был, как всегда, сердечным, но в нем звучали нотки нетерпеливого ожидания. Он улыбался, его зубы поблескивали в свете свечей, зрачки глаз горели, словно два язычка пламени. — Но, может быть, нам стоит вернуться к тайне его исчезновения, еще более загадочного для тех, кто стоял там, где сейчас стоим мы с вами. Повторю вкратце: Дрейтон, дворецкий моего дяди, видел, как он ушел к себе в кабинет, что соседствует с галереей, около семи часов, в тот самый вечер, когда разразилась гроза. Когда на следующий вечер сюда прибыл мистер Монтегю, ему пришлось взломать дверь, и он обнаружил, что все двери на площадку заперты изнутри на замки и засовы, а ключи остались в замочных скважинах. Мы пытались запереть эти двери на замки — не говоря уже о засовах — снаружи, но тщетно. Насколько нам известно, здесь нет тайного хода, потайной двери, убежища священника или еще чего-либо подобного. Дымоходы в каминах слишком узки для того, чтобы взрослый человек, даже такой небольшой, как мой дядя, мог через них пробраться. Что же, таким образом, могло с ним статься?
Единственным рациональным объяснением — единственным, какое видится мне, — может быть то, что он как-то выбрался через вон то окно, — при этих словах Магнус указал на окно над фигурой в доспехах, — спустился вниз по кабелю, доковылял до леса и упал, как, предположительно, упал его предшественник Томас Роксфорд в одну из старых шахт. Такое не представляется невозможным — мы нашли раму закрытой, но не запертой на задвижку, — однако кажется невероятным предполагать, что хилый старик мог совершить такое в кромешной тьме, в ночь жесточайшей грозы. Я совершил такой спуск сам, в гораздо лучших условиях, и могу заверить вас, что это был не такой уж приятный опыт.
Когда он произнес эти слова, его взгляд метнулся в мою сторону, и я сжала руки так, что ногти впились в ладони. Полтора года я его боялась; теперь поняла, что я его ненавижу.
— Однако, если мы исключим окно, мы будем вынуждены рассмотреть… менее рациональные возможности. Как вы знаете, мой дядя в ночь своего исчезновения сжег большое количество бумаг, включая манускрипт Тритемиуса.
Тут Магнус снова взглянул на меня, словно желая сказать: «Я прекрасно знаю, моя дорогая, что вы никогда не слышали о Тритемиусе».
— Вы все, разумеется, слышали о странном убеждении моего дяди, почерпнутом у Тритемиуса и, возможно, у Томаса Роксфорда, что энергия молний может быть обуздана и направлена для явления духа, если использовать вот эти доспехи как накопитель энергии молниевого удара. Так вот, осматривая на днях кабинет дяди, я нашел листок с записями, набросанными в спешке и порой совершенно неразборчивыми, который завалился за стоящие на полке книги.
Он достал из кармана сюртука помятый листок бумаги.
— Я не стану утомлять вас рассказом о моих стараниях расшифровать эти записи. Первая разборчивая фраза такова: «Разгадал наконец, что имеет в виду Т». Это «Т» может быть и Тритемиус, и Томас — мы не можем точно сказать. Затем он говорит о доспехах как о «портале» (это слово очень жирно подчеркнуто), который может быть использован либо для того, чтобы «явить», либо чтобы «уйти без необходимости умереть», и молит дать ему «силы выдержать это испытание». Иными словами, он верил, что, если бы он оказался внутри доспехов, когда ударит молния, он перешел бы невредимым в загробный мир, как восставшее из гроба тело, по словам Священного Писания, вознесется на Небо в Судный день.
— Но ведь несомненно, — возразил доктор Риз, — что любой, кому хватило бы безрассудства влезть в эти доспехи во время грозы, погиб бы от удара молнии… И в самом деле, разве невозможно, что ваш дядя сделал точно то, что вы предполагаете, и был обращен в пепел или даже в пар энергией молнии?
— Это возможно, да. Однако мы не нашли следов пепла, ни каких-либо свидетельств, что внутри доспехов что-то горело. Молния попадала в людей, и они оставались живы… — Он вдруг замолк, словно ему в голову пришла неожиданная мысль. — Другие умирали сразу же и были страшно обожжены; но я не знаю ни одного случая, когда бы жертва просто исчезла с лица земли.
Все это казалось бы совершенно невероятным, если бы не тот неудобоваримый факт, что мой дядя исчез. Для ученого существует лишь одна возможность: проверить гипотезу путем эксперимента.
— Но, дорогой мой доктор Роксфорд, — сказала миссис Брайант, — не можем же мы сидеть здесь днями и неделями, ожидая, пока не грянет гром!
— К счастью, в этом нет необходимости. Мне удалось достать индукционную машину — устройство, генерирующее мощный электрический ток: Болтон будет управлять ею из библиотеки, чтобы нас не беспокоить; ток будет передаваться на доспехи по проводам, проходящим под дверью меж библиотекой и галереей. Хотя не столь грозный, как удар молнии, заряд будет продолжительным.
Существует теория, знаете ли, что основной компонент духа может быть электрическим. Для того чтобы духи могли общаться с живыми людьми — именно этот вопрос мы и будем решать завтра, — они должны, разумеется, состоять из чего-то. Из чего-то, что способно накапливать энергию и в то же время явно не быть материальным. Для ученого в таком случае совершенно естественно мыслить в сфере электрической либо магнитной энергии.
Я даже стал задаваться вопросом: так ли уж безумна была навязчивая идея моего дяди, как я предполагал? Ведь о богах часто говорят, что они повелевают молниями; и, хотя это представляет собою отражение первобытного ужаса перед мощью природы, нельзя исключить, что он порожден верной интуицией. То же самое касается и спиритической практики соединять руки вокруг стола. Привидения и духи обычно описываются как эманации света; здесь на ум приходят огни святого Эльма или весьма редкий феномен шаровой молнии… Вы, возможно, скажете, что эта аналогия притянута за уши, но как магнитное поле заставляет кучку железных опилок располагаться замысловатым узором, точно так же душа, или жизненное начало — называйте это, как пожелаете, — одушевляет земное тело. Разве не может быть так, что это жизненное начало — электрическое, но в значительно более тонкой форме, которую наша наука еще не осознала?
Как я уже сказал, это всего лишь теории, но нам, конечно, никогда не представится лучшей возможности их проверить. Завтра ночью мы попытаемся явить духа; но, если это не удастся, я готов предпринять более смелый эксперимент. Я дам указание Болтону привести в действие индукционную машину, включив ее на полную мощность, а сам помещусь в доспехи.
— Но, Магнус, дорогой мой, — сказала миссис Брайант, забыв всякую осторожность, — конечно же, это слишком большой риск!
— Должен признаться, — ответил Магнус, — что попытаться сделать это во время грозы потребовало бы гораздо большей отваги. Но именно так наука движется вперед. И если мы добьемся успеха, если в этом деле с порталом действительно что-то есть… Тогда ваша мечта и правда станет реальностью… Возможно, вы не слышали, моя дорогая, — обратился он ко мне с самой очаровательной из своих улыбок, — что миссис Брайант желает основать прибежище для спиритов: это будет такое место, где условия более обычного благоприятны, место, укрытое от суеты и шума каждодневной жизни…
Я переводила взгляд с одного лица на другое, не веря своим ушам.
— Это великолепный дом, миссис Роксфорд, — сказал Годвин Риз. — Он тяжко нуждается в реставрации, но он мог бы стать гордостью графства. И у него такая колоритная история! Исчезновение двух его владельцев лишь добавляет остроты его cachet…[30]
Неожиданно для себя самой я услышала свои слова:
— Вполне очевидно, доктор Риз, что мой муж не говорил вам, что два года тому назад здесь погиб мой покойный жених мистер Эдуард Рейвенскрофт, иначе вы не говорили бы таким легким тоном об этом проклятом месте. Я буду присутствовать на вашем сеансе, Магнус, потому что вы так приказали, но обедать с вами я не стану. А теперь вам придется меня извинить.
Я забыла об угрозе заключения в сумасшедший дом, забыла на миг даже о Кларе. Доктор Риз открыл было рот, но так и не издал ни звука; миссис Брайант смотрела на меня с испугом. Повернувшись, чтобы уйти, я взглянула на Магнуса, но вместо ярости увидела на его лице торжество. И пока я шла к двери, эта его улыбка, не исчезая, плыла перед моими глазами.
Только что пробило десять часов; я пишу, а рука моя все еще дрожит. Клара за все это время даже не пошевелилась, она едва дышит. Как жестоко с моей стороны было дать ей лауданум, но что же еще я могла сделать?
Боюсь, мой характер снова меня подвел, вынудив сделать именно то, на что рассчитывал Магнус. Я была почти готова к тому, что меня призовут в столовую, но примерно без четверти девять появилась Кэрри с подносом, что лишь укрепило мои подозрения. Магнус все время подстрекал меня, а я этого не замечала, так же как миссис Брайант и доктор Риз не замечают, что он ведет их, как кукловод марионеток. Но что он затевает? Почему после того, как он придавал такое значение моему «дару», он ни словом не упомянул о нем сегодня? И если сеанс все-таки будет мошенничеством, зачем я ему здесь понадобилась? Другие двое совершенно им очарованы, а он должен понимать, что, если его замысел потерпит неудачу, я первой его выдам. Это бессмыслица какая-то.
Однако, если Магнус и правда верит в свою чудовищную затею с доспехами, это должно означать…
10 час. 15 мин. вечера
Кто-то подсунул мне под дверь записку. В последние несколько минут: ее точно там не было, когда я ходила посмотреть, как там Клара. Простой лист бумаги, сложенный пополам, ни адреса, ни подписи. Почерк женский, почти такой же, как мой.
Приходите на галерею в полночь — я нашла разгадку тайны и должна поговорить с вами наедине. Уничтожьте это и никому не говорите.
Неужели кто-то прячется в доме? Шаги, которые, как мне казалось, я слышала позапрошлой ночью… Но кто? И зачем?
Или же это ловушка?
Но если кто-то и правда хочет мне помочь… Я могла бы выйти заранее и спрятаться за какой-нибудь из драпировок — но ведь тогда у меня не останется возможности бежать. Нет, я пойду в библиотеку, чуть приоткрою одну из дверей, ведущих на галерею, и послежу оттуда. Луна уже взошла, светильник мне не понадобится. А если меня там застанут, скажу, что пришла поискать что-нибудь почитать.
Нужно рискнуть.
Часть пятая
Рассказ Джона Монтегю
Если бы в то утро в Олдебурге мы с Магнусом не встретили Джорджа Вудворда, я не познакомился бы с Элинор Анвин, да, возможно, и Магнус тоже, и теперь она была бы счастлива замужем за Эдуардом Рейвенскрофтом. И уж разумеется, я никогда не увидел бы ее такой, как в тот первый вечер в пасторском доме: юная девушка в простом белом платье, с массой темно-каштановых волос, заколотых в высокую прическу, в раме окна на фоне закатного солнца; я моментально был перенесен в прошлое — Садовый Дом, мой первый взгляд на Фиби, летним вечером стоящую рядом с матерью.
Конечно, такое невозможно себе представить, но я готов поклясться, что несколько минут стоял совершенно неподвижно, захваченный каким-то двойным видением: я смутно сознавал, где я нахожусь, и все же мне нужно было только сделать несколько шагов по полу, чтобы снова, с самого начала, начать нашу жизнь с Фиби. Но видение растаяло, когда мы с Магнусом прошли вперед и я увидел, что Элинор Анвин заметно выше ростом, чем была Фиби, что черты ее лица строже, скулы очерчены четче, а каштановые волосы более темного оттенка.
Когда ее обнаженные пальцы коснулись моих, я ощутил как бы легкий удар или укол — так бывает, когда идешь по ковру в одних носках и отдергиваешь руку от первого же предмета, которого касаешься. Казалось, она ничего не заметила; я вдруг осознал, что гляжу на нее не отводя глаз, словно и в самом деле увидел призрак; и тут услышал, как она говорит, что помолвлена.
Это правда, что я завидовал Эдуарду Рейвенскрофту: я тогда говорил себе, что он фат, что его работа безвкусна и поверхностна, что он никак е может быть достоин этой девушки. Я видел Нелл — как я всегда мысленно называл ее с тех пор, как узнал, что все, кто ее любит, зовут ее именно так, — еще только один раз до того, как она вышла замуж за Магнуса; это была короткая, мучительная встреча, во время которой ее неприязнь ко мне была более чем очевидна.
Я решил уехать за границу и еще раз попытаться посвятить себя живописи. Продал «Роксфорд-Холл при лунном свете» Магнусу — он несколько раз просил меня об этом; если бы я знал тогда, что он предполагает жениться на Нелл, я ни за что не согласился бы это сделать. Однако моя попытка экзорцизма оказалась тщетной, так как очень скоро, переходя от одного великолепного вида к другому, я обнаружил, что утратил всякий интерес к пейзажу и мог только сказать вместе с Колриджем:
- Я вижу, как они возвышенно прекрасны,
- Гляжу, не чувствуя, как хороши они![31]
Единственный сюжет, на который откликалось мое сердце, была сама Нелл: вместо того чтобы забыть о ней, как я надеялся, я вдруг понял, что вспоминаю малейшие изменения в выражении ее глаз, нежную линию губ, чуть заметную асимметрию лица, движения рук, легкие пряди волос, выбившиеся из высокой прически. Я без конца пытался сделать набросок ее лица по памяти, но ни одна из моих попыток меня не удовлетворяла; однако я не мог ни сжечь, ни выбросить ее изображение и сохранял каждый набросок, пока они не заполнили целый ящик.
Я вернулся в Олдебург через год, разумеется уже зная, что она вышла замуж за Магнуса и, как я предполагал, счастлива в браке. Дело об имении Корнелиуса Роксфорда оставалось по-прежнему нерешенным; мне следовало бы оставить доверенность в руках моего партнера, но я не мог даже подумать о том, чтобы утратить последнюю нить, связывавшую меня с Нелл, хотя между мной и ею не было ничего, что могло бы нас связывать. Письма Магнуса были всегда сердечны, но в них ничего не говорилось о Нелл, помимо обычных добрых пожеланий, а осознание вины из-за моих чувств к ней не позволяло мне задавать ему вопросы. В феврале 1868 года он упомянул, что «миссис Роксфорд родила дочь»; уже тогда меня поразил отстраненный тон этого сообщения; я послал самые теплые поздравления и настойчиво просил его сообщить подробности, но никакого ответа не последовало. В августе имение перешло в руки Магнуса; в начале сентября он заезжал в контору забрать ключи, такой же приветливый, как всегда, однако он очень торопился следовать дальше; я слышал, что он со своим дворецким остановился в Холле, и ждал визита или приглашения приехать, но ни того ни другого не дождался, пока не получил записку:
Дорогой Монтегю!
Очень прошу простить меня за небрежение. Возможно, Вы помните тот вечер в Чалфорде, когда я в общих чертах описал психологический эксперимент; с удовольствием сообщаю Вам, что он состоится в следующую субботу вечером, и был бы несказанно рад, если бы Вы смогли участвовать в качестве непредвзятого свидетеля. Миссис Роксфорд эту неделю проведет в Холле, меня же дела задержат в городе до пятницы.
Остаюсь, как всегда, весьма искренне Ваш, Магнус Роксфорд.
Я понимал, что это неразумно, но мысль о том, что я смогу увидеть Нелл одну, даже если она в тот же момент отошлет меня прочь, одержала верх над доводами разума. Хотя я недавно приобрел пони и двуколку, я проехал не весь путь до Холла, а, привязав лошадь у въезда в Монаший лес, отправился дальше пешком. Стоял прекрасный осенний день, переменчивый — то теплый, то прохладный, но я почти ничего не замечал, идя через лес таким быстрым шагом, что вскоре лоб у меня покрылся каплями пота.
Я ожидал, что хотя бы деревянные балки окажутся свежепокрашенными, но единственной видимой глазу переменой было то, что высокая трава и сорняки вокруг дома были выкошены, и притом совсем недавно, потому что то, что осталось, выглядело голым, неровным, повсюду торчали черенки стеблей чертополоха и крапивы. На этот раз, омытый послеполуденным солнцем, Холл казался скорее живописным, чем зловещим.
Я сразу же увидел, что Нелл изменилась. Лицо у нее осунулось, тени под глазами стали темнее, и все же ни один из сотен моих набросков не смог отдать ей должное. Я остановился в нескольких шагах от нее.
— Миссис Роксфорд, — сказал я, — я… гм… узнал, что вы сейчас остановились здесь, и подумал, что мне следует выразить вам свое почтение.
— Это очень любезно с вашей стороны, сэр. Я так понимаю, что мой муж просил вас наведаться?
— Да нет, — смущенно ответил я. — Он пригласил меня, как вы знаете, быть свидетелем… гм… эксперимента в субботу вечером… но… он упомянул, что вы здесь, так что я… — Я замолк на полуфразе, глядя на нее с безнадежной мольбой.
Она была в простом платье из кремовато-серой ткани, темные волосы заплетены в косы и уложены вокруг головы, как я помнил. Хотя погода стояла мягкая и снаружи было довольно тепло, воздух в огромном холле замка был, как всегда, холоден, точно в могиле, и пропитан затхлым запахом отсыревшей волосяной набивки и плесневеющих тканей. Нелл взглянула в сторону Болтона, замершего во мраке недалеко от нас, и предложила пройтись по площадке вокруг дома.
— Я прошу вас простить меня, — сказал я, когда парадная дверь закрылась за нами. — Я заехал, поддавшись порыву, но если я причиняю вам неудобство…
— Нет, — ответила она. — Я просто была несколько удивлена. На самом деле мой муж ни словом не упомянул, что вы к нам присоединитесь; я не знала даже, что эксперимент намечен на субботу.
— Ах вот как… Я не знал…
— На той стороне дома есть скамья, — сказала Нелл. — Прямо под моим окном. Я смогу услышать Клару… мою дочь… если она заплачет.
Когда мы пошли вперед по заросшей сорняками дорожке, я понял, что нам придется пройти мимо того места, где упал Эдуард Рейвенскрофт. Мои шаги громко хрустели по гравию.
— Магнус сообщил мне, что у вас ребенок. Мне следовало написать, поздравить вас, но я этого не сделал… Я был не… — Я снова не закончил фразу и посмотрел на окружавшие дом деревья. — Это мрачное место… Вы сказали, вам нужно быть рядом с ребенком, — разве у нее нет няни?
— Нет, моей горничной пришлось меня покинуть как раз перед тем, как мы приехали сюда. Я сама ухаживаю за Кларой, по собственному выбору… потому что не хочу доверить ее никому чужому, — добавила она, заметив мое удивление. — И конечно, вы правы, это мрачное место: оно отняло жизнь у человека, которого я любила более всего на свете.
Пока она так говорила, мы обогнули угол дома. Я увидел черный кабель и за ним — ржавое пятно, сбегающее вниз по стене, точно кровь.
— Я знаю, — внезапно произнес я, — вы полагаете, я испытывал неприязнь к Эдуарду Рейвенскрофту. К стыду моему, должен признаться: правда заключается в том, что я ему завидовал — завидовал его молодости, его бьющей ключом энергии, его таланту и более всего… Достаточно будет сказать, что, если бы ценой своей собственной жизни я мог вернуть его вам, я с радостью принес бы эту жертву.
Мой голос сорвался, когда я произносил последние слова, и глаза наполнились слезами. Нелл взяла меня под руку и провела через неровную травяную поросль к скамье — просто обросшему мхом большому плоскому камню.
— Это очень великодушное чувство, мистер Монтегю, — сказала она, когда самообладание вернулось ко мне, — и я рада узнать, что вы не… не смотрели на Эдуарда сверху вниз, как я считала.
— Совсем наоборот: зависть возникает, когда смотрят снизу вверх, а не сверху вниз… Простите меня, но вы дали мне понять, что вы здесь не по собственному выбору?
— Холл — последнее место на земле, которое мне когда-либо захотелось бы посетить, мистер Монтегю. Но этого хочет Магнус, а я должна ему подчиняться. Могу ли я спросить в свой черед, что он вам сообщил о своем эксперименте, как он его называет?
— Я получил лишь записку, где он говорит, что с нетерпением ждет возобновления знакомства в субботу, когда он намеревается провести эксперимент, который обрисовал в общих чертах в тот вечер… в тот вечер, когда я впервые увидел вас в пасторском доме.
— Он написал что-нибудь о моем участии в эксперименте?
— Вовсе ничего, только что миссис Роксфорд шлет наилучшие пожелания. Он не сообщил даже, будете ли вы присутствовать.
— А он упомянул о миссис Брайант?
— Опять-таки нет, только что будут несколько человек. Но… горничная сказала мне, что Магнус приедет только завтра, во второй половине дня. Могу я спросить, почему вы здесь, с ребенком, совсем одна?
— Магнус хотел, чтобы я приехала сюда раньше, — чтобы дать мне время как следует приспособиться к обстановке, раз я не хочу расставаться с Кларой.
— Понимаю. А… гм… кто это — миссис Брайант?
— Богатая вдова — спирит. Магнус называет ее своей патронессой.
Я вопрошающе взглянул на Нелл и снова поспешно отвел глаза.
— Я ничего не знаю об их отношениях, мистер Монтегю. Скажите мне, вы с Магнусом по-прежнему остаетесь близкими друзьями?
— Не такими близкими, как были прежде. То есть, как я прежде полагал, что были. С тех пор как… С тех пор как вы поженились, я виделся с ним лишь дважды — он не упоминал об этом? Я каждый раз просил его передать вам самые теплые пожелания. Мы виделись по делу о наследстве. Он сердечен, как всегда, но возникла некоторая дистанция, нежелание говорить, особенно если речь касается вас. — Произнося это, я смотрел в сторону полуразрушенной часовни, почти скрывшейся в зарослях крапивы, но теперь взглянул Нелл прямо в лицо. — Могу ли я спросить, — сказал я, — хотя у меня нет права задавать такие вопросы, почему вы решили выйти замуж за Магнуса?
— Из страха, мистер Монтегю… Во всяком случае так это выглядит теперь. Можете ли вы дать мне слово никогда ни с кем не говорить об этом?
— Клянусь жизнью.
— «Подруга», о которой я говорила в тот вечер в пасторском доме, — это я сама. У меня было видение… я видела призрак… Видение предсказало смерть Эдуарда, хотя оставалось неизвестным, где, или когда, или как он погибнет. Это случилось еще до того, как я его встретила. А после… Магнус сказал, что может избавить меня от этих «посещений» — как я их называла. Он попытался месмеризировать меня, но не смог… в первый раз. Он предупредил, что, если «посещения» будут повторяться, меня могут заключить в сумасшедший дом, как уже не раз грозила сделать моя мать, если только я не выйду замуж за кого-то, кто понимает и сочувствует. Он имел в виду самого себя. Наш брак был ошибкой для нас обоих, хотя Магнус никогда в этом не признаётся. Он делает вид, что все идет как надо, но я боюсь, что он меня возненавидел, и — ради Клары — я должна делать все, как он пожелает…
Слова стремительно вырывались у нее изо рта, а вслед за ними из глаз полились слезы. Я вдруг осознал, что уже некоторое время держу ее руку в своих; она с трудом овладела собой и мягко разжала мои пальцы.
— Нелл, — произнес я, совершенно не собираясь так ее называть, — если бы только я знал! Он плохо с вами обращается?
— Нет, — ответила она. — Он оставил меня в покое — абсолютно наедине с самой собой. Приезд сюда — первое, о чем он меня попросил за все это время. Видите ли, он верит, что я обладаю некой способностью ясновидения.
— А сами вы — верите?
— Я не хочу ею обладать, я стремлюсь от нее избавиться. «Посещения» — это мое проклятие, тяжкий недуг; ведь это мое неизбывное желание избавиться от них предало меня в руки Магнуса, заставило выйти за него, и это из-за них я теперь здесь. Он утверждает, что сеанс требует лишь моего присутствия; а я не знаю, верить ему или нет.
— Однако принудить вас приехать в Холл против вашей воли… да еще привезти сюда грудного младенца… Сюда — изо всех мест на свете!
— За это я не могу его винить: Магнус хотел, чтобы я оставила Клару в Лондоне, но я отказалась. Вы можете подумать, что это эгоистично, дурно с моей стороны, но Магнус к ней равнодушен — он хотел сына, — а если я откажу ему, он заключит меня в сумасшедший дом. Врач миссис Брайант совершенно подпал под его влияние и подпишет свидетельство, я в этом уверена…
— Но вы же вовсе не ведете себя как сумасшедшая! Вы по-прежнему страдаете этим… этим недугом?
Нелл, не произнося ни слова, отрицательно покачала головой.
— Тогда у него нет оснований… и, помимо прочего, врач не может, а по закону и не должен пытаться удостоверять безумие собственной жены. Он вам угрожал, что отправит вас в сумасшедший дом?
— Не такими прямыми словами, нет, только намеками.
— Простите меня, но в таком случае — вы вполне в этом уверены?
— Нет, мистер Монтегю, не уверена. В этом-то и есть бедственность моего положения. Магнус для меня совершенно непроницаем: я не знаю, что он на самом деле думает, что чувствует, во что верит. Но это ничего не меняет. Я не рискую ему возражать — из-за Клары. И он сказал или, во всяком случае, дал понять, что — если эксперимент пройдет успешно — он может согласиться на раздельное жительство.
— А если не успешно?
— Он ничего не сказал, а я не осмелилась спросить.
Я немного помолчал, вглядываясь в гравий у своих ног.
— Если я могу что-то сделать… — наконец произнес я.
— Есть одна просьба, — сказала она. — У меня хранится дневник — рассказ о моей жизни до замужества. Я привезла его с собой, не зная, что еще мне с ним делать, но я бы предпочла, чтобы он был надежно сохранен. Вы не могли бы взять его у меня и сохранить и никому не показывать, пока не получите от меня вестей?
— Клянусь жизнью, — ответил я.
— Тогда я сейчас его принесу… Нет, вы оставайтесь здесь — я вернусь через несколько минут.
Она быстро ушла, по дороге оглядев пустую полянку и то, что ее окружало, а я остался сидеть, горько сожалея, что не признался в своей ревности к Эдуарду в тот зимний день в пасторском доме. Неужели возможно — если они с Магнусом расстанутся?.. Я вдруг осознал, что тоже осматриваю поляну, особенно полуразрушенные хозяйственные строения в отдалении, справа от меня. Что-то привлекло мое внимание: что-то темное, движущееся в тени старой конюшни. Я неожиданно почувствовал, что совсем открыт чужому взгляду, — нежеланный гость, вторгшийся в Магнусовы владения.
Позади меня скрипнула дверь, и появилась Нелл с пакетом в руках. Когда я забирал из ее рук пакет, мы оба неожиданно были охвачены волной взаимной симпатии: Нелл подняла ко мне лицо и наши губы легко соприкоснулись, прежде чем она успела прошептать: «Вам надо уходить». Я оглянулся лишь однажды, шагая через неровную травяную площадку, но как раз вовремя, чтобы увидеть, как за Нелл захлопнулась дверь.
Я возвращался в Олдебург, снедаемый самыми необузданными фантазиями: тот опьяняющий миг воспламенил все мои чувства. Следующий день мучительно тянулся, полный надежд и опасений: я думал о приезде Магнуса и мучил себя вопросом: как далеко распространяется это «оставил меня в покое»? Я более или менее позабыл, что собирался присутствовать на сеансе, и думал лишь о том, что снова увижу Нелл. В полдень субботы, не в силах более выносить сидение в стенах собственного дома, я отправился в паб гостиницы «Скрещенные ключи» и там услышал новость, которая уже стала темой всех разговоров в округе: этой ночью миссис Брайант скончалась, а Нелл и ее ребенок исчезли.
Главным свидетелем всех этих событий оказался Годвин Риз. Судя по его показаниям на следствии (которые я привожу здесь более или менее дословно), он в тот вечер присоединился к миссис Брайант и Магнусу на старой галерее примерно в четверть восьмого. Они обсуждали планы проведения сеанса, намеченного на следующий вечер. Миссис Роксфорд явилась на галерею минут на двадцать позже. Она выглядела испуганной и явно неловко себя чувствовала. Когда доктор Риз, по его собственным словам, «непреднамеренно напомнил ей о гибели ее жениха у Холла около двух лет тому назад», она сильно расстроилась и покинула галерею. Остальные продолжали обсуждение своих планов и за обедом, примерно до десяти часов, когда доктор Риз и миссис Брайант удалились каждый в свои комнаты, оставив Магнуса внизу.
Доктор Риз (страдающий, по его словам, бессонницей) лег спать около одиннадцати, но еще не заснул, когда пробило половину часа. Вскоре после этого он услышал тихие шаги — женские, как ему подумалось; он заключил, что это кто-то из служанок прошел мимо его двери. Его комната находилась в начале коридора, чуть поодаль от лестничной площадки. Пробило без четверти двенадцать, он уже начал задремывать, когда его разбудил звук поворачиваемого в скважине ключа. Хотя его окно было погружено в тень, снаружи ярко сияла луна. Он приоткрыл свою дверь и увидел миссис Брайант, окутанную чем-то вроде темного плаща; она прошла по коридору к площадке, прикрывая ладонью пламя свечи. Выражение лица у нее было такое, что доктор Риз подумал: уж не ходит ли она во сне?
Светильники в коридоре были погашены, так что он мог следовать за нею до самой лестничной площадки, не рискуя быть замеченным. Лунный свет сиял сквозь высоко расположенные окна в дальнем конце площадки. Миссис Брайант задула свечу и пошла через площадку, мимо библиотеки и дальше — до самой галереи; там она прошла в распахнутые двери и скрылась из виду. Доктор Риз остался где был, примерно в сорока шагах оттуда, глядя на двери галереи через черный провал лестничного колодца.
С галереи доносились слабые звуки, словно кто-то ходил там без обуви, в одних чулках. Потом шарканье прекратилось. Он затаил дыхание, силясь расслышать еще более слабый звук: приглушенный скрип петель, словно кто-то медленно, украдкой открывает дверь.
Раздавшийся вслед за этим вопль, казалось, взорвался прямо у него в мозгу: долгий, пронзительный вопль ужаса и отвращения, поднявшийся до невыносимо высокой ноты; он отдавался повсюду, несся то вверх, то вниз по лестничному колодцу какофонией множественного эха. Несколько секунд доктор Риз стоял, неспособный двинуться с места, пока звуки открывающихся дверей и бегущих ног не привели его в чувство.
Он первым вошел на галерею. Там он обнаружил миссис Брайант, распростертую на полу между круглым столом и фигурой в доспехах: она была мертва, глаза ее были открыты, черты лица искажены выражением беспредельного ужаса. Доктор Риз все еще стоял на коленях у тела миссис Брайант, когда на галерею вбежали две ее горничные, а сколько-то минут спустя вслед за ними появились Болтон и несколько других слуг. Магнус (как позднее подтвердил ливрейный лакей Алфред) вышел прогуляться при лунном свете; он услышал вопль, находясь в двухстах ярдах от Холла, и бегом бросился домой.
Поэтому Магнус появился на галерее лишь через несколько минут после того, как там оказался доктор Риз. Первый его вопрос — после того, как он увидел труп, — был: «Где моя жена?» Горничную Кэрри немедленно послали к миссис Роксфорд; ей пришлось некоторое время стучать в дверь комнаты, пока ее хозяйка не открыла ей, — она была в ночной сорочке. Единственная из всех живущих в доме, миссис Роксфорд проспала вопль миссис Брайант. Когда Кэрри сообщила ей, что миссис Брайант скончалась, она ответила: «Тут я ничем не могу помочь, передайте моему мужу, что я увижусь с ним завтра утром» — и снова закрыла дверь. Кэрри слышала, как она повернула ключ в замке.
Затем тело миссис Брайант отнесли в ее спальню, где доктор Риз провел обследование. Он не нашел никаких телесных повреждений; по всем показаниям смерть наступила в результате остановки сердца, вызванной шоком. Но что вызвало сам шок? Обыскали галерею и библиотеку и ничего неподобающего не обнаружили; печать, которой Магнус опечатал доспехи в ожидании сеанса, оказалась нетронутой; каждый из живущих в доме отчитался о своих передвижениях. Магнус и доктор Риз решили дождаться первого света, прежде чем посылать кого-то в телеграфную контору в Вудбридже, и все в доме отправились по своим комнатам — поспать хотя бы несколько часов неспокойным сном.
На следующее утро, примерно в восемь тридцать, Болтон вернулся из Вудбриджа с сообщением, что он не мог найти там ни одного доктора, который согласился бы приехать в Холл; все они говорили, что, поскольку личный врач миссис Брайант уже находится там, он сам прекрасно может подписать свидетельство о смерти. Поэтому доктор Риз, вопреки весьма существенным опасениям, удостоверил непосредственную причину смерти как остановку сердца, вызванную шоком, наложившимся на далеко зашедшую сердечную болезнь. Магнус заметил, что миссис Брайант, возможно, и правда ходила во сне и что роковой спазм был спровоцирован потрясением, когда она вдруг обнаружила, что находится на галерее.
Магнус и доктор Риз еще завтракали (поскольку миссис Роксфорд обычно ела исключительно у себя в комнате, ее не ждали), когда прибыл конный посыльный с указаниями от сына миссис Брайант. В течение двух часов в Холл явится владелец похоронного бюро со своими людьми, чтобы забрать тело миссис Брайант и доставить его прямо в Лондон, где обследование проведет известный патологоанатом. Услышав об этом, доктор Риз тут же хотел разорвать подписанное им свидетельство о смерти, но Магнус отговорил его, сказав, что это создаст впечатление, что они хотят что-то скрыть.
К этому времени Магнус уже решил закрыть Холл и в тот же день возвратиться в Лондон; соответственно, Кэрри была послана упаковать вещи хозяйки. Однако она нашла дверь запертой, а поднос с завтраком миссис Роксфорд — нетронутым: он по-прежнему стоял в коридоре, где Кэрри оставила его полчаса тому назад (ей было указано легонько стучать в дверь и оставлять поднос в коридоре, не дожидаясь, пока не выйдет миссис Роксфорд).
По просьбе Магнуса доктор Риз поднялся вместе с ним наверх, к комнате его жены, где замок взломали, — дверь не была заперта на засов, а ключ лежал на столике у кровати. На письменном столе они нашли — или, скорее, это Магнус нашел, а доктор Риз только наблюдал — раскрытый дневник с ручкой, лежащей поперек страницы, будто писавшую прервали, а рядом с дневником — огарок свечи, догоревшей до самого подсвечника. Кровать была не застлана — одеяло отогнуто, подушка смята. В комнатке ребенка (из нее нет отдельного выхода) одеяльце на кроватке также отогнуто. В ведерке — грязные пеленки, в тазу — вода: ничего, что говорило бы о борьбе, либо неожиданном побеге, либо вообще о чем-то тревожном. И, по словам Кэрри — хотя она не могла быть полностью уверена, ведь хозяйка такая скрытная, — из всех вещей недоставало только ночной сорочки миссис Роксфорд и свивальной рубашечки Клары.
Доктору Ризу показалось, что, пока они ждали, чтобы взломали замок, Магнус старался скрыть не столько волнение, сколько гнев. Он несколько раз кивнул, как бы в ответ собственным мыслям, как бы говоря: «Только этого и следовало ожидать от моей жены». Однако, когда он стал пролистывать дневник, выражение его лица изменилось. Кровь отлила от щек, рука дрожала, на лбу выступил холодный пот. Минуту или две он продолжал читать, не замечая ничего вокруг, затем резко захлопнул тетрадь и сунул ее в карман сюртука без всяких объяснений.
— Обыскать дом! — рявкнул он Болтону, который стоял замерев у двери. — И пошлите за людьми — прочесать лес. С ребенком она не могла далеко уйти… Может быть, Риз, вы могли бы помочь с обыском, пока я осматриваю окрестности?
Это был приказ, а не просьба, и доктор Риз провел следующие несколько часов, безрезультатно бродя из одной пропыленной комнаты в другую, не имея ни малейшего представления, почему он этим занимается.
Через четверть часа после того, как я услышал эту новость, я уже быстро катил по Олдрингэм-роуд. День стоял теплый и душный, и мне не один раз приходилось давать лошади отдых, так что было уже более двух часов дня, когда я добрался до Монашьего леса. Приближаясь к Холлу, я услышал в лесу перекликающиеся людские голоса. Перед домом, на усыпанной гравием площадке, ожидали несколько экипажей и повозок с лошадьми, запряженными так, словно они готовы к немедленному отъезду. Между ними сновали слуги, грузя ящики, саквояжи и узлы с одеждой. Худощавый, светловолосый молодой человек в костюме из твида не отходил от самого большого экипажа, пытаясь руководить погрузкой. Когда я подошел, он испуганно посмотрел на меня и стал объяснять, что гробовщики уже уехали; на какой-то страшный момент я вообразил, что они увезли Нелл. Человек этот был так взволнован, что мне пришлось сделать несколько попыток, прежде чем я выяснил, что он и есть доктор Риз. Я с трудом смог убедить его, что я не патологоанатом, и потратил еще несколько минут, чтобы вытянуть из него краткое описание ночных событий. Я собрался было спросить у него, зачем же слуги закрывают дом и выносят вещи, вместо того чтобы участвовать в поисках, когда увидел Магнуса у конюшни, обсуждающего что-то с группой мужчин. Я оставил доктора Риза в отчаянии заламывать руки рядом с экипажем и, чувствуя себя довольно неловко, направился к Магнусу.
Когда я подошел ближе, Магнус отделился от группы мужчин — работников и мелких фермеров, некоторых из них я знал в лицо. Болтон отсчитывал им монеты, и на миг у меня возгорелись надежды.
— Какие новости? — вскричал я, забыв обо всем, кроме своего беспокойства о Нелл. — Вы ее нашли?
— Нет, Монтегю, не нашли, — холодно ответил он. — Я, скорее, надеялся, что у вас могут быть для меня новости.
Болтон взглянул в мою сторону. Он был довольно далеко — ярдах в двадцати от нас, и не мог, как я надеялся, слышать, о чем мы говорим, но ухмылки на его лице было достаточно, чтобы сказать мне, кто следил за мною, прячась в тени.
— У меня новостей нет, — ответил я, встретив взгляд Магнуса и изо всех сил стараясь не отвести глаза. — Если ее не нашли, почему же вы уезжаете?
— Потому что моей жены здесь нет. Я полагаю, она покинула Холл — заранее договорившись — сегодня рано утром. Кто-то, должно быть, ждал ее с догкартом[32] или с чем-нибудь вроде того, — сказал он, взглянув в сторону моей двуколки, — и вместе с ней уехал.
— Вы хотите сказать, что ее видели?..
— Нет, но это единственно возможное объяснение. Ее нет в доме, она не могла в лесу далеко уйти с ребенком на руках… Впрочем, поиски ребенка явно следует продолжать.
— Что вы имеете в виду?
— Вполне возможно — особенно если она сбежала с любовником, — добавил он, — что она бросила дочь или даже покончила с нею.
— Это чудовищно! — воскликнул я. — Не может быть, чтобы вы этому верили! Она никогда…
— Я знаю, Монтегю, что вы очень близки с моей женой. Но я сомневаюсь, что близость ваших отношений способна дать вам понимание ее психического состояния, которое в наилучшем случае вызывает опасения. Так что, если вы не можете сообщить мне, куда и с кем она уехала, думаю, вам здесь больше делать нечего.
— Магнус, я уверяю вас, ничего между… — Мои слова увяли под его пристальным взглядом. — Ее безопасность — вот что сейчас важнее всего. Если предположить, что ваша теория неверна и они заблудились где-то в лесу, — как вы можете покинуть ее?
— Я полагаю, гораздо более похоже, что это она покинула меня. Некоторые из этих людей продолжат, как я уже сказал, обыскивать лес еще примерно с час или около того. Я сам остаюсь здесь — на тот случай, если она вдруг вернется. Все остальные отправятся в Лондон в течение этого часа. Да, кстати говоря, я уверен, вы согласитесь, что вам более не подобает оставаться моим поверенным в делах имения. Будьте любезны, подготовьте все так, чтобы ящик с актами, ключи и другие бумаги, касающиеся имения Роксфордов, были переданы мистеру Вейтчу, в контору на Грейз-Инн-сквер, как можно скорее. Всего вам хорошего.
Он решительно зашагал к дому. Болтон, все еще ухмыляясь, хвостом следовал за ним.
Я провел или, скорее, вытерпел ту ночь, преследуемый видениями, в которых Нелл душила свою дочь и хоронила ее в Монашьем лесу, а затем бежала с любовником (которого я не мог представить себе иначе как в образе Эдуарда Рейвенскрофта). Я всячески отгонял эти ужасные картины, но тогда мною овладевала убежденность, что это Магнус убил Нелл и ребенка в приступе ревнивой ярости с намерением бросить тень подозрения на меня: в любой момент в мою дверь могла постучать полиция с ордером на арест. Но что, если Нелл оставила Магнуса ради меня? Это тихое постукивание в дверь (я мог бы поклясться, что раз десять слышал его за эту ночь, хотя за дверью никогда никого не оказывалось) — ведь это могла быть Нелл с Кларой на руках… И так далее, и так далее, круг за кругом, пока я не погрузился в сновидения еще более кошмарные, чем самые страшные из воображаемых мною картин.
В воскресенье утром я узнал, что поиски прекратились в половине четвертого, как и обещал Магнус. Он обратился к оставшимся на поиски людям и к отъезжавшим слугам с объяснениями — в том смысле, что теперь он полагает, что миссис Роксфорд, расстроенная смертью миссис Брайант, взяла ребенка и поехала навестить друзей, забыв предупредить кого бы то ни было о том, куда именно она поехала. Поиски — заверил он их — были устроены всего лишь из предосторожности. Сам он остается в Холле на день или два на случай, если миссис Роксфорд туда вернется; остальные домочадцы немедленно возвращаются в Лондон. Я не смог найти никого, кто фактически был в Холле, когда говорил Магнус, и тем не менее все уверяли меня — утверждая, что слышали об этом от тех, кто реально присутствовал, — что у него был тон галантного джентльмена, выгораживающего свою жену. Олдебург гудел от слухов, главным из которых был тот, что Элинор Роксфорд отравила миссис Брайант, задушила свою грудную дочь, похоронила ее в Монашьем лесу и сбежала с любовником.
Я настаивал — с кем бы ни приходилось встречаться, — что это страшная клевета на невинную женщину, которая, вполне возможно, сама оказалась в смертельной опасности, однако мои протесты встречали удивленно поднятыми бровями и понимающими взглядами. Если Элинор Роксфорд невинна, почему так быстро прекратились поиски? И если миссис Брайант умерла от естественных причин, почему ее труп был немедленно увезен на вскрытие? Несколько человек вслух удивлялись, почему это я не в Холле с Магнусом (к которому здесь все испытывали большую симпатию), на что я мог лишь неубедительно отвечать, что предпочитаю быть один: я не осмеливался спрашивать, какие слухи ходят обо мне.
Погода оставалась тихой и душной, барометр медленно, но неуклонно падал до второй половины дня понедельника, когда послышался отдаленный рокот грома и началась игра молний на южной стороне горизонта, за чем последовал проливной дождь. Позднее я узнал, что накануне, воскресной ночью, в Чалфорде люди видели одну мощную вспышку молнии со стороны Монашьего леса, за которой — примерно через полминуты, последовал негромкий рокот — возможно, гром.
Мучительно тянулся вторник, за ним среда; я никак не мог взяться за подготовку документов по Роксфорд-Холлу к передаче, не мог и заставить себя поручить эту задачу Джозефу. Я сказал своему партнеру, что недомогаю — кажется, чем-то заболел, но это вряд ли прозвучало вполне убедительно, так как я проводил бльшую часть времени, обходя округу в стремлении услышать новости. Я чувствовал себя объектом всеобщих подозрений, мне представлялось, что всюду, куда бы я ни пошел, люди шепчутся за моей спиной, но сидеть взаперти у себя в доме было мне совершенно не по силам.
В четверг утром я проснулся очень поздно, выпив накануне гораздо больше виски, чем было бы мне полезно, и делал вид, что завтракаю, когда явилась моя домоправительница и сказала, что приехал инспектор Роупер из Вудбриджа и хочет меня повидать.
— Проводите его ко мне, — пробормотал я, промокая платком пот, вдруг выступивший на лбу.
Я был шапочно знаком с Роупером, широкогрудым человеком, лет этак за пятьдесят, но, когда я заслышал его тяжелую поступь, я поднялся на ноги, всячески стараясь побороть безумное желание сбежать. Его мрачная физиономия, цветом и консистенцией напоминающая взошедшее тесто, поначалу создавала впечатление, что человек этот глуп, пока вы не вглядывались в его глаза — небольшие, глубоко сидящие, проницательные и пристально за вами наблюдающие.
— Прошу простить за беспокойство, сэр, но ваш секретарь сказал — вы дома, так что я взял смелость зайти.
— Никакого беспокойства, — ответил я еле слышно. — Не хотите ли чаю? Чем могу быть полезен?
— Спасибо, сэр, я выпил чаю на вокзале. И как вы могли бы догадаться, сэр, я по поводу Холла.
— В са… в самом деле? Вы нашли?.. Есть какие-то новости о миссис Роксфорд?
— Нет, сэр. К друзьям в гости поехала такую вот историю нам предложили. — Нотка скептицизма в его голосе была более чем очевидна. — Вы не больно хорошо выглядите, сэр, если мне позволено будет так сказать.
— Боюсь, вы правы, — охрипшим голосом согласился я, снова тяжело опускаясь в кресло. — То, что произошло в Холле… Не присядете ли вы?.. потрясло меня до глубины души… связаны с нашей семьей уже несколько поколений, как вы знаете… — Я замолк, сообразив, что сказал как раз то, что говорить вовсе не следовало.
— И правда, сэр, потому-то я и зашел, — сказал он, усаживаясь. — Понимаете, к нам пришла телеграмма из лондонской резиденции доктора Роксфорда. Его ожидали домой в понедельник, а потом подумали, может, он решил задержаться на день дольше, в случае, что миссис Роксфорд… Но как пришла среда — вторая половина, а его не слышно и не видно, они решили попросить нас поехать в Холл и посмотреть там вокруг. Мы так и сделали, но мой человек нашел весь дом на запоре, нигде ни живой души, и коня нигде не видно. Так что мы навели справки у Петтингшилла, который платную конюшню держит, чтоб узнать, привел ли доктор Роксфорд своего коня обратно.
— Так что же, привел?
— Тут такое странное дело, сэр. Конь-то обратно пришел, в полном порядке. В понедельник утром помощник конюха увидел, что он ждет у ворот — снаружи, вы понимаете? И седло все еще на нем, поводья к луке привязаны, а в седельной сумке — гинея лежит. Так что Петтингшилл подумал, доктор Роксфорд ранним поездом уехал, и больше в мыслях этого не держал. Но он не уехал. И его никто не видал с самой субботы, когда они оставили его одного в Холле.
— Я… гм… я понимаю. У вас есть какие-то предположения, инспектор, о том, что могло с ним случиться?
— Вот тут, сэр, я надеялся, что вы сможете нам помочь… — (При этих словах мое сердце болезненно сжалось.) — Как вы — поверенный в делах имения… и друг семьи… и все такое.
Он моргал своими маленькими глазками, словно ящерица. И хотя я весь съежился от его намеков (реальных или воображаемых, сам я не мог разобрать), ум мой вдруг лихорадочно заработал.
— Боюсь, я ничего не слышал… А это что, Болтон — дворецкий доктора Роксфорда — предложил, чтобы вы обратились ко мне?
— Да нет, сэр, я по своей инициативе пришел. Видите ли, сэр, я думаю, надо нам посмотреть внутри Холла, просто на всякий случай. Но это ведь частная собственность, и… Ну, если предположить, что доктор Роксфорд все еще там, ему не очень-то понравится, что полицейские туда вломились, если вы понимаете, что я имею в виду. Так что я подумал, может, у вас есть их ключи…
— Есть, да — у меня в конторе… Вы хотите, чтобы я поехал в Холл и посмотрел, все ли в порядке?
Произнося это, я услышал эхо своих собственных слов, сказанных Дрейтону в тот дождливый день — целую жизнь тому назад. Однако инстинктивное чувство побуждало меня не упустить возможность обследовать Холл в одиночку — возможность, какой бы ненадежной она ни была, что я смогу напасть там на какой-то след, который приведет меня к Нелл.
— Да, конечно, сэр, вы бы нам очень помогли, это точно. А вам нужно будет, чтобы я с вами поехал?
Тут наконец я понял, что никаких подозрений на мой счет Роупер вовсе не испытывает.
— Не думаю, что это необходимо, инспектор; уверен, у вас и так масса дел. Если только вы сами не считаете, что должны там находиться.
— Я очень загружен, сэр, это правда, и мне надо бы попасть на следующий поезд в Вудбридж…
— Тогда я сразу же и отправлюсь: свежий воздух пойдет мне на пользу. Случись так, что я обнаружу что-нибудь… неподобающее… я сразу же приеду в Вудбридж и дам вам знать. В любом случае я дам телеграмму, как только вернусь в Олдебург.
Читать бесплатно другие книги:
