Шпионы и все остальные Корецкий Данил
Светлана уверенно сделала заказ. Евсеев его повторил. Он проголодался и жадно набросился на сашими. Правда, палочками он владел неважно, зато Светлана управлялась ими не хуже японской гейши. Она чем-то и напоминала гейшу: воспитанная, сдержанная, учтивая. Умело поддерживала легкую застольную беседу, шутила, сама же смеялась, создавая дружескую атмосферу. Потому что он сидел, как будто на выпрыгивающей мине «лягушка», которая уже встала на боевой взвод и требовательно торхается под задницей.
– О чем вы задумались? – тонкие пальцы с аккуратным маникюром нежно гладят его лежащую на столе ладонь.
«О том самом! Почему она сидит с ним в ресторане? Почему развлекает его разговорами? Почему, наконец, гладит руку? Что ей надо?»
– Да так, ни о чем…
«Похоже, что это подход. Тот самый, о котором говорили в Академии, которым регулярно пугали ребята из внутренней контрразведки, на которых погорели многие его коллеги… Но кто за ней стоит? И почему она объявилась сейчас? Не когда он искал шпиона Мигунова, не когда работал по операции „Сеть“[7], а именно сейчас?»
– Мне кажется, вы опять загрустили. Выпейте саке!
Зубы ее ослепительно блестят под влажными губами.
– Я за рулем.
«Причина только одна – его нынешняя работа по „утечкам“ из высших эшелонов власти!»
– Перестаньте! Это же не водка! Оно совсем слабенькое, даже в крови не останется! – женщина наклонилась вперед и впилась ему в глаза тяжелым взглядом, будто гипнотизируя.
У него вспотела спина.
«Да, похоже именно на подход… Хотя, может, это профессиональная перестраховка? Стареющая красотка ищет приключений и встретила в ночи именно его… Обычная случайность? Но случайности случаются с токарями, слесарями, учителями и врачами, да и то если они не выигрывали больших денег и не получали крупного наследства. А с контрразведчиками, ведущими оперативную разработку государственной важности, любые случайности исключены! Даже если они действительно случаются! А может, это действительно та самая случайная случайность?»
Какие у нее широкие зрачки! Евсеев с усилием перевел взгляд на аквариум, в котором отбывали свой пожизненный срок экзотические рыбы. Одна, похожая на птицу с крыльями, сильно прижималась к толстому стеклу, раскрывая и закрывая сплющенный от усилий рот, как будто хотела что-то ему подсказать, от чего-то предостеречь. А может, ей просто не хватало воздуха или свободы, и она пыталась прогрызть стекло…
Фарфоровая рюмка уже была у него в руке, и он залпом выпил теплую и совсем некрепкую жидкость, потому что сделать это было проще, чем объяснять, почему он этого делать не хочет. Как-то так вышло само собой. Опять «само собой»?
– Давайте я отвезу вас домой…
– Конечно!
Светлана улыбалась. Как-то многозначительно и зовуще. Какая у нее привлекательная улыбка!
– То есть, не домой, а к машине, – поправился он.
Она облизнула губы узким, собранным в трубочку язычком. Наверное, она сладко целуется…
– Я так и поняла. Вы очень зажатый молодой человек. Хороший семьянин…
«Откуда она знает, какой я семьянин?»
Когда они шли к машине, он смотрел на ее ноги. Красивые ноги. Наверняка мягкие и нежные…
Светлана почему-то села на заднее сиденье. И он почему-то сел рядом. И тут же их притянуло друг к другу, как разнополярные магниты. Лента жизненного видеомагнитофона закрутилась в режиме ускоренной перемотки. Она действительно сладко целовалась. И руки у нее были очень сильные, как у тренированного мужчины. Но они умели быть и нежными. Наманикюренные пальцы ловко расстегнули ширинку, нырнули внутрь, извлекли наружу самую чувствительную часть его тела. Он застонал.
– Вот ты и оттаял… Сейчас, сейчас…
Она отстранилась, извиваясь, стащила с себя платье, скомкав, бросила вперед. Нагнувшись, сбросила босоножки, стянула крохотные стринги, привычно отправляя все на переднее сиденье. Потом, как опытный наездник, села верхом, сразу попав, куда надо. Маленькие груди оказались перед его лицом, и, удивляясь себе, он впился в них губами. Началась скачка. Машина раскачивалась, прямо над ней светил фонарь, мимо шли поздние прохожие, из «Якитории» выходили последние посетители. Вряд ли двадцатипятипроцентная тонировка могла скрыть происходящее внутри. Но Евсеева это не занимало. От Светланы приятно пахло, у нее была нежная шелковистая кожа и мягкие ступни… И больше его ничего не интересовало. Сколько прошло времени? Этого он не знал. Но, наконец, скачка закончилась.
Евсеев обмяк, приводя дыхание в норму. А Светлана, перегнувшись через спинку, собирала вещи, нимало не смущаясь своей сверхоткровенной позы. Потом она быстро оделась, застегнула босоножки, одернула короткое платье, поправила волосы.
– Ты всегда ходишь без лифчика?
– Что?!
Она отодвинулась, глянула, как дама из высшего общества на испортившего воздух сантехника. Королевское спокойствие. Достоинство. Безупречность.
– Ну, в смысле… Да нет, ничего…
Евсеев чувствовал себя дураком. Что это с ним произошло? С первой встречной, в машине, под фонарем, на глазах у прохожих… Неужели она капнула ему что-то в еду? Или распылила аэрозоль? Но когда?
– Я знаю, почему вы такой грустный. – Она извлекла из сумочки пудреницу, бегло осмотрелась, достала помаду, слегка поправила губы.
– Почему? – тупо повторил он.
– Сложное положение. При таком уровне измены не стоит становиться перед паровозом. Скорей всего, он не остановится. Перемелет и дальше понесется….
– Что?! – его будто по голове ударили. Кастетом. Вот и все, никаких сомнений. Это не просто подход. Это вербовочный подход! Но главное даже не это…
Она округлила рот и нанесла помаду уже жирнее, при этом продолжала говорить, хотя из-за затрудненной артикуляции речь стала неразборчивой. Но он хорошо различал слова. Потому что недавно произносил их.
– Вы правильно определились. Участок в особой зоне, четырехуровневая система доступа и контроля, ежедневные обходы, технический контроль… Тот самый «Икс» – действительно огромная крыса! И если схватить ее за хвост, то обернется и сожрет, даже костей не останется!
– Кто тебе это рассказал?!
Но она пропустила вопрос мимо ушей.
– Лучше оставить все, как есть. В случае чего ответственность ляжет на пользователей. Вы же их письменно предупреждали…
Она спрятала помаду, и речь снова стала внятной. Только одно слово она изменила. «Пользователи» вместо «эксплуатантов». Только одно слово из недавней беседы с отцом воспроизведено неточно. Все остальные – те самые. Но этого никак не может быть! Евсеев не мог издать ни звука. Просто смотрел на нее. На дьявола в обличье красивой женщины. А ведь его много раз предупреждали… И все равно враг подкрался незаметно, да еще через семью! Но этого не может быть! Никак не может быть!
– А вы останетесь на службе и вместо неприятностей получите вознаграждение. Как материальное, так и моральное. Ну, и всякое другое…
Она улыбнулась грубо накрашенными губами и сейчас не выглядела королевой – скорей дорогой шлюхой.
– Если вам для расслабления и поддержания интереса к контактам будет нужно трахнуть меня, то это не проблема, – сказала она, как бы подтверждая его мысли. И тут же попыталась их опровергнуть: – Но не часто. Только для дела. Я же все-таки не проститутка.
– Я знаю, кто ты! Откуда ты все знаешь?
Она не ответила. Может, потому, что пудрила щеки.
Перегнувшись, он заблокировал дверь с ее стороны. «На Лубянку тебя, тварь. Вот где ты белыми стихами заговоришь…»
Достал телефон.
«Кому звонить? Дежурному? Меня пытаются вербовать… Нет, лучше сразу Никонову…»
Она положила ладонь на его руку с телефоном.
– Юрий Петрович, ну что за мальчишество? Вы майор, скоро подполковника получать, десять лет оперативного стажа… А ведете себя как школьник…
В голосе явно слышались увещевающие нотки.
Он отбросил ее руку.
«Ладно, там разберутся!»
Евсеев пересел на место водителя, включил двигатель, глянул в зеркало заднего вида. Светлана сидела совершенно спокойно. Красивое лицо, большие выразительные глаза, пухлые яркие губы, – весь ее облик как-то совершенно не вязался со словами, которые она произносила, и с тем, что она делала. Короче, с привычным образом дьявола. Главного противника. Но она и есть то самое страшное ЦРУ.
«Откуда же ЦРУ знает содержание его разговора с отцом? Никого рядом не было. Маринка с мамой мыли Артема в ванной. Только он и отец. Двое. Отец – отставной подполковник КГБ, кремень мужик, он в нем уверен на двести процентов… Согласится ли с этим мнением Никонов?»
– Мы едем на Лубянку? – спокойно спросила Светлана. Голос ее, несмотря ни на что, был приятным.
– А куда же еще?
– Хорошо.
«Я все объясню нашим… Товарищ генерал, я рассказал отцу детали совершенно секретной операции, а о них узнали цэрэушники, стали меня вербовать… Но отец не мог им ничего рассказать, я за него ручаюсь! Да-а-а, убедительно…»
На перекрестке пришлось подождать, когда промчится целая кавалькада драгрейсеров на оглушительно ревущих старых «десятках». Выехать наперерез, подставив пассажирскую сторону… И всё. Возможно, ему удастся выкарабкаться живым. Хотя бы живым. А дальше?
Он пропустил машины, развернулся и поехал в обратном направлении.
– Я отвезу вас обратно к вашей машине.
– Что ж. Очень разумно. Когда вы дадите ответ?
Он на миг оторвался от дороги, чтобы, обернувшись, посмотреть на ее лицо. Вот же х…. Торгует его, как свинью на колхозном рынке, при этом остается такой же чистенькой и привлекательной. Даже клыки не выросли. Даже бородавки не повылазили.
Евсеев облизнул губы.
– Мне надо подумать.
Вторая экспедиция
Полуразрушенный подвал дома где-то в районе Большой Никитской. Отчетливый запах канализации. Вместо пола – размытые водой ямы между сваями, трубами и кирпичной кладкой. Самая широкая вымоина упирается внизу во вскрытую кладку старого коллектора. Дальше – темнота.
Свита Льва Николаевича – четыре мощных охранника в комбинезонах и резиновых сапогах, по щиколотки увязших в мокрой грязи, старательно подсвечивают эти руины мощными фонарями. Когда свет попадает в глаза Рудина и Тамбовцева, те начинают возмущенно ругаться. Свита вежливо извиняется.
Сам Лев Николаевич и Леший стоят друг напротив друга на единственном сухом пятачке в подвале. Лев Николаевич в своем обычном костюме, резиновых сапогах и оранжевой строительной каске – как крупный руководитель, посещающий с рекламно-проверочным визитом какую-нибудь шахту или стройку.
– А ведь когда-то это был писк моды…
Лев Николаевич еще раз взвесил в руке видеокамеру, будто сомневался – отдавать или нет.
– Настоящий «Самсунг», кассеты с восьмимиллиметровой пленкой, двадцатидвухкратный «зум». Пацаны еще называли его «сам-суй». Помнишь?
– Не помню. Я за модой никогда не гонялся. И денег на такие штучки у меня никогда не было, – ответил Леший не очень вежливо. На нем полный «залазный» комплект бывшего спецподразделения «Тоннель» – герметичный непромокаемый комбез, короткие сапожки, газоанализатор, сканер пустот, на боку двадцатизарядный «стечкин», на голове камуфляжная каска с амортизатором, смягчающим удары.
Его группа экипирована точно так же и полностью готова к спуску, ждет команды. Опытный Рудин скрывает предстартовый мандраж, Коля Тамбовцев на нервной почве то и дело зевает и подозрительно косится на темный провал коллектора. «У нас еще до старта четырнадцать минут…» Лирические отступления в такие минуты совсем ни к чему.
– А я вот хорошо помню, да… – продолжал Лев Николаевич. – Мне до сих пор нравятся «кассетники». Честная техника. Ничего не подправишь, не приукрасишь, не соврешь. А соврешь – это тут же вылезет. Сейчас такой аппарат трудно найти. А вот «цифру» я не люблю…
Он протянул камеру Лешему, глянул как-то по-особенному: испытующе, подозрительно – будто взглядом прожег тело и заглянул в душу.
– Держи. Точно такой «Самсунг» я отдал твоим дружкам. И, как говорится, с концами. Надеюсь, с этим экземпляром все будет по-другому.
Леший взял камеру, тоже взвесил в руке, – можно было подумать, он разобьет ее о голову Льва Николаевича. Нет, не разбил. Небрежно сунул в рюкзак.
– Там люди погибли. А на камеру твою мне насрать.
Он обернулся к своим.
– Пошли, хлопцы, времени нет.
Рудин и Тамбовцев послушно двинулись в сторону коллектора.
– Может, погибли, а может, и не факт, – спокойно проговорил им в спину Лев Николаевич.
Леший повернулся:
– Что?!
Лев Николаевич скорбно кивнул:
– Мы вот недавно сигнал с их рации поймали. Уверенный сигнал, ни с каким другим не перепутаешь. Так что, вполне возможно, люди твои живы-здоровы, тебя дожидаются. А ты тут волну гонишь…
И снова тот же прожигающий взгляд.
Леший постучал себя пальцем по лбу, точнее, по срезу каски.
– На третьем горизонте больше четырех дней никто не выдержит! Не п…ди, если не знаешь!
Брови насуплены, желваки перекатываются на скулах. Леший разозлен. Лучше бы Льву Николаевичу распрощаться с ним побыстрей, не испытывать судьбу. Но он как будто ничего не замечает.
– Слушай, Алексей, я человек конкретный. И недоверчивый. Когда за меня на юбилее хвалебные тосты поднимают, я не верю, наоборот, думаю: чего они от меня хотят со своими подходцами? Я только фактам верю. А сигнал с рации – это факт.
– И что?
– Не знаю, – честно сказал Лев Николаевич. – Я раньше одно предположил, потом проработал вопрос – вроде не стыкуется. Поэтому просто сообщаю тебе этот факт.
Лев Николаевич раздвинул губы в улыбке:
– П…жу себе потихоньку, как ты только что метко выразился. Ты там внизу зафиксируй их… Ну, то, что осталось… А мы тебя ждать будем. И здесь, и на Сивцевом, и по всей Москве. Да что Москва – по всему миру!
Леший ничего на это не ответил. Ровненько прошел по балке, перекинутой через провал в грунте, на пятках спустился в промоину и исчез в темноте. Рудин и Ринго, увешанные снаряжением, потянулись за ним. В синеватом свете фонарей они похожи на первых космонавтов на Луне.
– Да убери, б…дь, свой прожектор! – крикнул на прощанье Тамбовцев.
– Звоните почаще, не забывайте! – почти весело ответил Лев Николаевич.
По его знаку лучи фонарей погасли. И наступила тьма.
На перепаде в полтора метра Ринго упал, отбил копчик и вывалялся в говне. Отлично. Леший даже не выругался и пальцем не тронул этого рас…яя. Но наушники с плеером отобрал. В наушниках жизнерадостно журчал рок-н-ролл. А может, рэп. Леший в этом ни шиша не понимал. Ну как, думал он, как можно спускаться в минус, слушая какую-то х…ню?!
Нет, все нормально. Снаряжение цело – и ладно. Леший настраивал себя на позитив. О да. Если идешь с таким, как Ринго, это просто необходимо. Как наличие «самоспаса», например.
Неглинку прошли.
И «Лечебные грязи», и «Бродвей».
Еще через три перепада откроется прямая дорога на «Бухенвальд».
Леший без всякого глубиномера знает, на каком горизонте находится. По внутренним ощущениям. На минус десяти начинает закладывать уши. Где-то на минус пятидесяти немеют кончики пальцев, приходится растирать их о ладони… В этот раз он почувствовал что-то еще. Будто на какой-то миг из-под ног убрали опору. Короткий-короткий миг, миллисекунда. И звук. Далекий, глубокий, на пределе слышимости, который он услышал скорее животом, чем ушами.
– Ты слышал, Рудь?
– Нет. А что? – Рудин враз напрягся, уставился на него. – Что я должен был слышать?
– Ничего, – сказал Леший. – А ты, Ринго, слышал?
– Что?
– Что, что, – буркнул Леший. – Новую песню Леннона-Маккартни, б…дь.
– А? Какую песню? Я ничего не слышал, Леший. Что случилось?
– Топай, не болтай.
После метрового перепада (прошли без происшествий) – отдых. Температура упала до плюс пяти, дышать почти нечем. Глоток коньяку. На службе он никогда такого не позволял. Почти никогда. Теперь, когда они свободные люди свободной страны – другое дело. Надо отдохнуть, прийти в себя. Оставили включенным один фонарь, надели на него пластиковый стакан, чтобы не слепил глаза, – «диггерский интим».
– Что ты думаешь про этот сигнал, который они поймали? – как бы между прочим поинтересовался Тамбовцев. Видно было, что этот вопрос не давал ему покоя, хотя спросить он решился только сейчас. – Это ведь Палец был? Или все это вранье?
– Вранье, – сказал Леший. – Николаевич на понт берет. Палец мертв, и никакого сигнала быть не могло.
– А зачем ему это? Николаевичу, в смысле? Он умный мужик, в загробную жизнь не верит…
– Боится, что оставим его с носом.
Помолчали. Тамбовцев несколько раз шмыгнул носом. Своим безукоризненно прямым чувствительным носом.
– А кто-то другой мог взять рацию?
«Боится, – подумал Леший. – Это тебе не песенки всякие слушать…»
– Нет.
– Почему?
– Дети в такие места не забираются. А если диггер – он бы не включил чужую рацию.
– Почему не включил?
– Твою мать, Коля. Потому что чужая. Потому что он диггер, а не рокер с дурацкой косичкой. Потому что если он еще раз сунется в это место, его грохнут. Понятно?
– А-а, – сказал Тамбовцев.
Хотя наверняка ничего он не понял. Потому что в отряде проходил меньше года, потому что ушел в торговлю, потому что отпустил усики и косичку, потому что моет голову каждый день, пользуется дезодорантом за пятьдесят долларов и говна в своей жизни по-настоящему еще не нюхал.
Ну, а если честно… Леший тоже мало что понимал. И хрен с ним. Да, его это известие насторожило. Рации сами по себе не включаются. А на третьем уровне некому их включать. И если все же включили… Он чувствовал здесь какой-то напряг, возможную опасность. Просто сосредоточиваться на этом, гадать: а что это было? – нет ни смысла, ни желания. Впереди тяжелая работа, ему и так о многом приходится думать. В конце концов, они ведь идут туда – значит, все и увидят!
Перед спуском в «Бухенвальд» это еще раз повторилось: миллисекундная «воздушная яма» – и далекий гул. Рудь и даже Ринго опять ничего не услышали, не почувствовали. А ведь они боялись, нервничали, у них нервы на пределе. Должны были почувствовать.
Когда они подходили к месту перехода на четвертый уровень, даже у Лешего дрожали руки и ноги, а сердце яростно колотилось. Сказывалось отсутствие тренировок, да и в глубокий «минус» он давно не ходил.
– Вон, за следующим поворотом «Бухен», – сказал он, чтобы подбодрить спутников.
– Это модель такая бразильская, Бундхен звать… – отозвался Ринго. – Жизель Бундхен… Я видел фотки. Телка шикарная!
«Вот пижон, – подумал Леший. – Тут просто вздохнуть усилие нужно, а он то про свой рок-н-ролл, то про телок болтает…»
– При чем тут твоя модель?
– Так ведь место это тоже зовется – «Бундхен». Ну, куда мы идем…
Тамбовцев своими ясными очами посмотрел на Лешего.
– Я думал, вы спецом так эту яму обозвали… Этот уровень. Ну, типа: «глубоко, как у Бундхен в этой самой»…
– Ты лучше молчи, Ринго, – проговорил Леший сквозь зубы. – Возьми это за правило: как только у тебя какая-то догадка – сразу рот на замок. Понял? Про эту твою модель никто из нормальных подземщиков и не слышал…
– А чего тогда?
– Это не «Будхен», а «Бухен»! «Бухенвальд», Коля! «Бухенвальд»!
– А что такое «Бухенвальд»? – заморгал Тамбовцев. – Компьютерная игра, что ли? Или группа немецкая, да? Типа «Раммштайн»?
Леший не стал отвечать.
– Во, блин. А я, на крайняк, думал: «Бухен» – это потому что вы бухали здесь… – пробормотал Ринго.
Место Леший не узнал. Нет, даже не так… Он перевидал за жизнь немало: взрывы и их последствия, и как это выглядит спустя несколько дней – очень жарких дней. Но здесь, в «минусе», видимо, другая физика самого процесса…
Рудин вдруг вскрикнул и стал бить рукой по фонарю.
Свет как будто исчез.
– Леший, что за х…ня!!!
Или его стало мало, гораздо меньше.
Сперва он подумал: перегорели фонари. Все так подумали. Но три фонаря не могут перегореть одновременно.
– Тихо, тихо! Все нормально! Это сажа! Мы в «Бухене»!
Точно, сажа. Все вокруг, как черным одеялом, было покрыто жирной пленкой сажи. Каждый камешек, каждая песчинка. Взрыв, огонь – и все, чего они коснулись в этом тесном подземном пространстве, мгновенно превратилось в черную субстанцию.
И светлые пунктиры на ней, цепочки следов – Леший сразу обратил на них внимание, что-то отметил про себя, только… Только здесь ведь были еще Палец, и Середов, и Зарембо. Где-то посреди этого хлама.
– Так, сперва ищем и убираем в сторону тела! – скомандовал Леший. – Чтобы не топтаться по ним. Все остальное – потом. Поехали, быстро!
Почти ничего не видно. Но первое тело нашли легко – над ним, как памятник, стояла искореженная крышка люка. Кто это был, понять сложно, от лица почти ничего не осталось. Леший снял на камеру – пусть этот х… посмотрит: что факт, а что – не факт… Никто не произнес ни звука, все делали молча. Втроем они кое-как сдвинули железо в сторону, хотели перенести тело в глубь тоннеля, но там все расползалось и рвалось под руками. Бросили. Ничего не придумали, пошли искать остальных.
На Середова наткнулся Рудин. В буквальном смысле наткнулся, чуть не упал. О том, что это именно Середов, Леший догадался по остаткам бородки на обглоданном крысами черепе. Его, похоже, конкретно «почистили» – если при первом трупе был ранец и рация, то здесь даже пуговицы на комбинезоне были вырваны. Это было странно и страшно. Потому что в глубоком «минусе» нет мародеров. Во всяком случае, до сих пор не было.
«Кто мог так поработать?» – думал Леший, снимая крупным планом следы от вырванных пуговиц.
– Ё-о … Твою мать! – послышался сдавленный возглас Тамбовцева. – Еще один!
Леший повернулся в его сторону, и тут по барабанным перепонкам врезало: ба-бах!!! Яркая вспышка прочертила в тоннеле длинные тени, от бетонной стены в двух шагах с визгом отлетели осколки.
– Ложись! – проорал Леший. – Гаси фонари!
Он упал – не помнил куда. Надеялся, не на тело Середова. Все фонари погасли, и теперь в «Бухене» стало по-настоящему темно. В воздухе плавали невесомые клочки сажи, Леший чувствовал, как они щекочут нос.
Кто стрелял?
Нет. Главное сейчас не это. «Так, я повернулся налево к Тамбовцеву… Справа был колодец. Значит, стреляли оттуда». Он перекатился на бок, достал свой «стечкин», снял с предохранителя.
– Эй, все живы?
Это Ринго. Как дитя малое, ну честное слово. Голос испуганный и глухой, будто он говорит, уткнувшись лицом в землю. Возможно, так оно и есть.
– Эй, мужики! Вы где?
– Заткнись, б…дь! – рыкнул Леший. – Никому не двигаться, не шевелиться!
«Давайте же, шмаляй!» – мысленно приказал он невидимому стрелку.
«Ну!»
В какой-то момент ему показалось, что он видит впереди две слабо фосфоресцирующие точки…
И тут стрелок как будто услышал его приказ.
Бах! Бах! – с той же позиции.
Леший дважды выстрелил в ответ, очень надеясь, что стреляет не в Тамбовцева, открывшего огонь без команды…
Тихо.
Переполз на несколько метров, еще раз прислушался. И тут уши резанул резкий птичий клекот – совсем рядом! – от которого волосы встали дыбом.
Леший инстинктивно выбросил руку с пистолетом, выстрелил. Тоннель озарился вспышками. Одна, вторая, третья… Он перестал различать свои выстрелы и чужие, перестал слышать грохот и чувствовать толчки отдачи. В стробоскопическом режиме из темноты проявлялась уродливая длиннорукая фигура, разверстая пасть, пустые бельмастые глаза.
Леший опустил горячий ствол и перевел дух. В ушах звенело. Из этого звона постепенно выделился тонкий унылый вой. Непрерывный, жуткий.
«Я к этому никогда не привыкну. К этому нельзя привыкнуть».
Он поднялся на ноги и включил фонарь. Покрытая густой шерстью тварь дёргала в агонии ногами и таращила на него белые глаза. Леший подошел, поднял лежавший рядом пистолет. Это был двадцатизарядный «стечкин», автоматический пистолет, любимое оружие «фэйсов» и спецназовцев. У кого это существо взяло его? У Середова? Или у Пальца?
В обойме осталось всего два патрона из двадцати. «Хорошо погулял», – подумал Леший. Возможно, подземные обитатели в последние дни пережили небольшой армагеддон…
Он выстрелил, не целясь, в косматую голову. Вой прекратился.
– Б…дь!!! Да что это такое?! – раздался рядом голос Рудина.
– Старые добрые знакомые, – Леший перевел фонарь на бетонный стакан колодца. – Ринго где? Жив? На месте?
– Я здесь…
Тамбовцев, похоже, и в самом деле лежал лицом в пол – от лба до подбородка он был весь в саже, даже ошметки какие-то прилипли к щеке.
– Надеваем «самоспасы» – и вниз, – сказал Леший. – Все разговоры после возвращения. Живо!
Рудин побежал первый, на ходу натягивая маску. Он косолапил и, как показалось Лешему, не совсем твердо держался на ногах.
И тут он третий раз почувствовал, как что-то коротко шевельнулось глубоко под землей, будто дернулось во сне.
– А ты чего встал? Пошел, кому говорю!! – рявкнул он на Тамбовцева. И сам не зная зачем добавил: – Добро пожаловать в «Бухенвальд», б…дь! Это тебе не модель! И не компьютерная игра! И не рок-концерт! Теперь запомнишь надолго!
Маленькие люди под надежной защитой
Бушуют волны телеэфира, ходят высокими валами – вечер новостей в разгаре. Пикируют на ошалевшего зрителя бомбардировщики с полными бомболюками дурных новостей. Сгорел детдом: ба-бах – в цель! Смену горняков завалило в шахте: ба-бах – попали! Разбился самолет: ба-бах – в цель! Модифицированные продукты смертельно опасны: трах-тара-рах – накрыли! Ба-бах! Трах-тарара-рах! Ба-бах! Ба-бах!
Гремят дальнобойные орудия, заряженные снарядами грядущих бед и несчастий. Очередной срок конца света: ба-бах-бах-бах – массовое поражение! Трехкилометровый астероид летит к Земле: ба-бах-бах-бах – квадрат накрыт! Изменение погоды грозит вселенской катастрофой: бах-бум-трах – полное уничтожение! Девальвация рубля неизбежна: ба-ба-бах-бах – всеобщее поражение!
Поставленные на прямую наводку пушки бьют по площадям шрапнелью дурных пророчеств: «Мощнейшая вспышка на солнце может вызвать массовые инфаркты и инсульты»! «Ученые: люди вскоре начнут умирать от жары»! Каждый медиазалп выкашивает население сотнями и тысячами…
Ангажированные псевдознатоки с деланным сочувствием вампиров и прицельностью снайперов валят на выбор – по одному и целыми категориями: бах – готов! Каждый мужчина старше тридцати страдает простатитом: бах – вот сколько их озабоченно чешут затылок! Размеры пенсий придется сократить: бах – старичье хватается за сердце! К двадцатому году самым распространенным недугом станут неврозы: бах! Мимо, пропустили мимо ушей – не понимают, а ведь это чистая правда, для того и пикируют черные гарпии, для того и изрыгают смрадный огонь широкие пушечные жерла, для того и напускают умный вид продажные пустобрехи… Идет война на уничтожение, неужели никто не вступится за несчастных, привыкших верить бездушному ящику людей?
Нет, вступится! Вот он – могучий корабль, боевой эсминец, на борту свежей белой краской не очень ровно намалевано: «Хорошая Новость». Пушки расчехлены, вращаются утыканные ракетами платформы, ищут цель, звучит ясный голос капитана: «Полный вперед!» Режет волны корабль, спешит в означенный на карте квадрат, спешит на помощь! Где-то там терпят бедствие маленькие люди! Тонут! Погибают в пучине, в беспросветной тьме! Один секунд, потерпите, сейчас!
– …В общественную приемную Министерства юстиции поступило письмо от группы граждан, членов Партии маленьких людей, – рокочет диктор капитанским баритоном. – В нем идет речь о том, что партия, которая первоначально объединяла людей с нарушением гормона роста, стала прибежищем для разного рода аферистов.
– Что за хня? Какое письмо? – сказал Бруно, показывая пальцем на телеэкран. – Я ничего такого не подписывал. Ты что-то понимаешь, Пуш?
– Я думаю, это какая-то провокация!
Читать бесплатно другие книги:
