Ожерелье императрицы Кузьмин Владимир

39

Ночью я проснулась от страха: да что же я наделала? Ну сколько уже раз говорила себе, что нельзя совершать поступков, последствия которых не можешь предвидеть в точности. И почти сразу успокоилась, вдруг поняла, что все просчитала, хоть и не осознавала этого. Даже неприятные новости предугадала, как выяснилось. Но далеко не все новости.

Планов на день, касающихся расследования, у нас не было, разве что объявится или подаст весточку наш знакомый pickpocket[55] месье Дюпон. И мы не без удовольствия отдались исполнению планов, связанных с отдыхом. То есть стали бездельничать. Очень активно. Начали с завтрака, продолжили купанием и променадом.

Вот во время прогулки нас и нашел комиссар Лагранж. Он вновь был облачен в канотье и свой непривычного светло-зеленого цвета костюм, вновь при ходьбе постукивал легкой тростью. Только постукивание это было каким-то невеселым. Да и через шаг месье Людовик едва заметно опирался на трость. Впрочем, хромоты при этом видно не было, и я успокоилась, а то уже мелькнула мысль, что кругленькому комиссару в очередной раз досталось от бандитов или разбойников. Интересно, шишка на голове у него уже прошла?

– Здравствуйте, мои юные друзья.

– Здравствуйте, месье Людовик. Отчего вы опираетесь на трость, у вас болит нога?

– Не то чтобы нога… Дело в том, что Антуан снова забыл зубочистку в самом неподходящем месте. Понимаете, дело нам досталось чрезвычайно сложное, вот он и взялся за старое. Да и я потерял бдительность.

– Примите наши соболезнования.

– Приму, они мне сейчас необходимы. И не только в связи… м-м-м… с моей травмой. – Тут комиссар вздохнул до комичного печально.

– Вам не удалось отыскать и схватить преступников? – сочувственно спросил Петя.

– Отыскать удалось. Схватить? В общем, тоже удалось.

– Так в чем же дело? Отчего вы так понуры?

– Сегодня на рассвете обнаружены три мертвых тела. Примерно в одном лье[56] к западу, немного в стороне от дороги в Канны. Догадываетесь чьи?

Генрих Наваррский высунул свою мордочку и виновато пискнул.

– Анри, твоей вины тут нет, – успокоил его комиссар, – ты единственный из нас, от кого оказалась хоть какая-то польза.

Зверек глянул на нас печально бусинками своих черных глазок и спрятался в кармане.

– Получается, что вам не удалось и узнать имя человека, стоявшего за этим преступлением? – спросила я.

– Удалось. Вернее, я уверен, что теперь знаю его. Но еще более я уверен, что ему удалось скрыться. Так что на мне теперь два ужасных преступления, я знаю главного их виновника и ничего не могу поделать. Даже объявить его в розыск у меня нет оснований, потому что у нас нет ни единой улики против него.

– Ни за что не поверю, что вы ничего не предприняли!

Комиссар Лагранж чуть веселее глянул на нас и сказал с легкой улыбкой:

– Благодарю вас за ваши слова, мадемуазель. Они подбадривают!

– Но вашими планами вы с нами делиться не станете? – чуть обиженно спросила я.

– На сей раз не стану, – с досадой в голосе ответил комиссар.

– А три дня спустя?

Комиссар посмотрел на меня подозрительно, но спрашивать ни о чем не стал.

– Там будет видно, – ответил он.

– Можно один вопрос? – спросил Петя.

– Спрашивайте, хотя у вас их получится два.

– Мне очень любопытно узнать, как проявил себя в этом деле Генрих Наваррский? Если это не является следственной тайной, конечно.

– Является, но я вам отвечу. Анри нашел на месте преступления одну вещь, которая и дала мне возможность узнать имя зачинщика всех наших бед. Нашел в такой щели, где ее не сумел отыскать ни один наш полицейский, хотя они были тщательны в своих поисках, как никогда. Ну, задавайте ваш второй вопрос.

– Так вы же его уже вычислили, – смутился Петя.

– Так ведь нетрудно было. Вы же пожелали сейчас спросить, что это за вещь? Один из преступников, бывших на месте этого тройного убийства, ел шоколад. Обертку от него он не швырнул куда попало, а тщательно скомкал и затолкал в щель между стволом и полуотломившимся суком дерева на такой высоте, на какую смог дотянуться. Согласитесь, сунуть нос в такое место не догадался бы ни один другой полицейский, кроме Анри!

Крыс снова высунул свою мордочку и пропищал что-то более веселое, чем в первый раз.

– Молодец, Анри! – сказала я ему и погладила головку пальцем. – Обертка оказалась от шоколада, производимого в Бельгии?

– Да, мадемуазель. Преступнику недозволительно иметь привычки. Более того, на ней удалось найти пригодный для сравнения отпечаток пальца.

– И отпечаток принадлежал человеку, – стала вслух рассуждать я, – который хоть ни разу не был пойман с поличным, и даже не давал поводов для подозрений, но неоднократно попадал в поле зрения полиции в качестве свидетеля, что само по себе не могло не вызвать подозрений…

– И человек этот имеет бельгийский паспорт… – добавил Петя.

– То вы пришли к выводу… – продолжила я.

– … что именно его необходимо подозревать в организации этих преступлений! – закончил комиссар. – Мы его давно подозревали как организатора многих краж и разбойных нападений на поездах, но не имели ни единой зацепки. Как не имеем их и сейчас.

– А обертка от шоколада?

– Будь она найдена в комнате, где совершено убийство, это говорило бы о многом. А неподалеку от проезжей дороги, где мог оказаться любой и каждый… Он скажет, что просто проезжал мимо, само собой, во время, отдаленное от времени совершения преступления, и представит тому несколько свидетелей.

– Но вы хотя бы знаете, кого вам искать, и, судя по вашему виду, послезавтра надеетесь ухватиться за ниточку.

– Так оно и есть. А теперь я требую чистосердечного признания. Вы ведь тоже что-то замышляете?

– Замышляем, – тут же согласилась я, – и очень надеемся на вашу помощь.

– Ну хоть это успокаивает, что вы на нашу помощь надеетесь. То есть не собираетесь лезть в пекло в одиночку. Только вот не знаю, насколько вам в этом можно верить… Впрочем, этого вы и сами до конца не знаете, верно?

Мы промолчали.

– До скорой встречи, – откланялся месье комиссар.

40

Вода, как и в любой день здесь, искрилась лазурью в лучах ласкового солнца. Мы в который уж раз брели по Английской набережной, но сейчас нас Лазурный Берег не слишком радовал.

– Даша, а вы ведь откуда-то знали то, что мы услышали от месье комиссара, – проговорил Петя задумчиво.

– Ну откуда мне было знать? Просто я проснулась сегодня ночью…

– Я тоже несколько раз просыпался.

– И вот ночью я вдруг поняла, что стоит нам поставить себя на место Умника, как все становится очень предсказуемым. Вот попробуйте представить себя этим бельгийцем.

– Не очень хочется, но попробую. Итак, он начал охоту либо за ожерельем, либо за сейфом, а скорее за тем и другим еще здесь, в Ницце.

– Больше за сейфом.

– Ну да, ну да! – кивнул Петя, соглашаясь со мной. – Откуда и что ему известно об этих двух предметах, мы не знаем, но пока этим можно пренебречь. Он посылает человека выкрасть ключ и делает его дубликат, а ключ подбрасывает обратно. О второй пропаже ключа мы пока промолчим, опустим этот момент. Лучше попробуем понять его дальнейшие действия. У Лемье есть ключ и воспользовался он им не сразу!

– Вот этого мы не знаем. Может, он уже здесь забирался в номер Алексея Юрьевича и открывал сейф, но ничего не нашел.

– Или знал, что нужная ему вещь окажется у графа, только когда тот сядет в поезд.

– Тоже может быть.

– Но ее там не оказалось!

– Вернее сказать, он ее там не нашел.

Петя задумался, и несколько шагов мы прошли в молчании.

– Согласен, он ее там не нашел, – продолжил Петя. – Тем более что у нас есть предположение, высказанное месье Людовиком, что в сейфе может быть потайное отделение. А о нем наш Умник и не подозревал. Может, и сейчас не знает.

– Скорее всего, сейчас уже знает, но это я ничем подтвердить не могу. Вы, Петя, продолжайте, пожалуйста, рассуждать, как дальше события развивались. Очень логично пока выходит.

– Не найдя нужного в поезде, Лемье продолжает следить за графом в Лондоне. Даже подсылает кого-то из прислуги.

– Хотя, как мне кажется, – вставила я, – проще было бы сразу нанять нашего Смита или другого специалиста и выкрасть сейф.

– Значит, – обрадовался этой простой мысли Петя, – он остается в неведении: появилось в сейфе то, что ему нужно, или нет! Но когда узнает, что сейф не пуст, сразу посылает в дом графа нашего знакомого Смита.

– Воспользовавшись ожерельем как предлогом. Что доказывает: сейф для него куда важнее, чем это ожерелье.

– Эх, что же такое это может быть? Ведь ожерелье стоит немалых по его меркам просто огромных денег.

– Которыми он вдруг и вопреки своим же правилам готов щедро поделиться с бедным мистером Смитом.

– Вот-вот, Даша! Но Смит приносит только ожерелье, да еще фальшивое. Исходя из того, что до этого момента мы рассуждали правильно и что сейф, то есть то, что в сейфе могло было находиться, чрезвычайно для него важно, Огюст Лемье отправляется в дом графа самостоятельно. Проникнуть в него ему помогает экономка. Или горничная. Или просто они дают ему ключи…

– Петя, на данный момент это второстепенные детали.

Петя подумал и согласился.

– Но сейф, – продолжил он, – вопреки всем ожиданиям и надеждам пуст! В отчаянии Лемье убивает графа!

– Вот тут не сходится! – не согласилась я. – Судя по вчерашним событиям, он бы попытался узнать что-нибудь у него, а не убивать сразу.

– Может, рассвирепел от неудачи?

– Он очень рассудителен в своих делах. Вряд ли гнев мог настолько захлестнуть его, чтобы он потерял голову.

– Значит, в дом проник не он, а один из его наемных убийц.

– Не думаю. Он скорее всего очень верил в Смита и не приготовил заранее запасного варианта. Опять же в Лондоне у него связи намного скромнее, чем во Франции. Так сразу подходящего человека не найти. Стойте! Самый главный довод в пользу того, что в квартире был сам Лемье – это важность того, что ему было нужно. Не доверил бы он другому человеку заглянуть в сейф.

– Может быть. Я вот о чем вспомнил, там же на ноже, которым графа убили, был отпечаток пальца. Если он принадлежит Лемье, то ваша правота будет доказана. А то у вас, Даша, уж простите, получается, что и убить Умник не мог, и никого другого не посылал. А третий преступник за одну ночь в одной квартире – это уже слишком.

– Во-первых, я уверена, что комиссар Лагранж уже отправил отпечатки бельгийца старшему инспектору Мортону. И через пару дней это прояснится.

– Согласен. Мы хоть и не рассказывали подробностей, но убийством графа Никитина комиссар обязан был заинтересоваться, и теперь ему необходимо стало связаться со Скотленд-Ярдом.

– Во-вторых, я сказала, что Лемье не мог просто так убить, в порыве гнева или еще как-то в этом роде. А вот убить намеренно он мог.

– Да зачем? Пусть граф проснулся и застал его. Ну пригрози ножом или пистолетом, оглуши, в конце концов. Остается одно предположить, что ему граф не нужен был живым или сильно мешал чему-то. Но это же чушь собачья!

– Не такая и чушь. Мы над этим отдельно подумаем. Вот ведь эти трое его подручных стали ему помехой! Давайте дальше ход событий разбирать.

– Дальше бельгиец должен бежать из Лондона. Сюда.

– Меня настораживает, что он именно сюда бежал. Ведь о том, что он здесь отсиживается, когда его припекать начинает, знал Смит, а тот узнал еще от кого-то. То есть не самое правильное место. Это Смиту оно должно было казаться очень надежным, а сам Умник обязан был понимать, что это далеко не так.

– Все верно. Но он ведь не забился сразу в угол. Он попробовал отыскать здесь то, чего не нашел в сейфе в поезде и в Лондоне! Послал человека порыться в номере, расспросить обо всем. Узнал о необычном ремонте. Отправил людей к часовщику.

– И вот тут я уверена, что он приказал им лишь слегка припугнуть месье Клода, спросить, не оставлял ли ему чего русский граф, ну и всякие подробности выведать. А те решили действовать по-своему, напролом.

– Не понял?

– Если бы он сам приказал им пытать часовщика, то уж наверное не стал обходиться с ними столь сурово, даже если они и перестарались в своих действиях?

– Может, он просто стал заметать следы, убирать свидетелей…

Голос Александра Сергеевича, раздавшийся позади нас, заставил нас вздрогнуть.

– Петя! Даша! Ну что же вы, мы же должны ехать на турнир.

– На какой турнир? – хором переспросили мы.

41

Было договорено, что на турнир по стрельбе все участники и зрители станут отправляться сообща и из одного места. И сейчас на набережной выстроились в ряд почти две дюжины разнообразных экипажей. В одном располагался духовой оркестр местной пожарной команды!

А мы всего этого умудрились не заметить! Грянул марш, и кортеж тронулся в путь. Стало весело, отовсюду зазвучал смех, кто-то даже запел.

Стрельбище находилось за городом, но не столь далеко, так что добрались мы быстро. Не знаю, сколько народу занималось организацией, но она приводила в восторг! К нашему приезду уже вовсю работали передвижные палатки, продающие напитки и закуски, оркестр, сумев обогнать остальную колонну, встретил прибывших новым маршем. Ветер развевал флаги, флажки и ленты.

И стрельбище было обустроено очень хорошо и удобно. Стрелять предстояло из-под навеса, так что солнце совершенно не мешало, одновременно это могли делать пять человек.

Владимир и Михаил произнесли короткую речь на французском, в том смысле, что рады всех приветствовать – и участников, и зрителей, – что надеются на честную борьбу. Хотя как тут можно было мошенничать?

Маменьке предложили открыть турнир, но не взмахом платка, как это делалось некогда, а произвести первый выстрел.

Для нее приготовили автоматический револьвер двадцать второго калибра, довольно легкий и с несильной отдачей. Нам с маменькой привычнее было иное оружие, но она возражать не стала, просто встала на позицию для стрельбы – хотя, как мне показалось, большинство ждали символического выстрела в воздух – прицелилась и выстрелила. И поразила мишень, пусть не в самый центр, но с очень достойной точностью. Чем и заслужила аплодисменты, а оркестр сыграл туш в ее честь.

Первые две группы, в которые записались те, кто сами себя полагали не очень умелыми или не слишком опытными стрелками, закончили свои соревнования быстро. В каждой группе нашлось по стрелку, который оказался явно удачливее остальных, и никаких уточнений и перестрелок не потребовалось.

А вот среди тех, кто в силу своей военной профессии обязан был быть в стрельбе весьма умелым или просто всерьез занимался этим делом, разгорелась настоящая битва. Тут правила были таковы: из общего числа выбирались лучшие пятеро, и они должны были провести дополнительный поединок между собой, остальные выбывали сразу. К моему удивлению, в пятерку пробился Александр Сергеевич, которому, правда, пришлось участвовать в «перестрелке» с еще одним участником, показавшим ровно такой же результат. Были среди этой пятерки и наши знакомые Михаил и Владимир, еще двоих я не знала и не особо к ним присматривалась. Меня больше волновал вопрос: смогла бы я выглядеть достойно в этой группе? А то ведь мы с маменькой расхвастались, а после пошли на попятную, благо ни одна другая дама не высказала желания участвовать в турнире. Мне показалось, что смогла бы, потому что, даже несмотря на отсутствие практики, из привычного мне, пусть тяжелого револьвера, но дающего хорошую точность, у меня получилось бы неплохо, хотя в пятерку лучших я вряд ли бы попала. Ну и на другие мысли я тоже все время сбивалась. Так что я почти прозевала тот момент, когда начался самый разгар турнира с участием лучших из лучших. Хотя вроде бы даже хлопала в ладоши вместе со всеми, когда кто-то из стрелков стрелял особенно удачно.

А вот когда объявили, что сразу двое показали лучший, но абсолютно одинаковый результат, мне стало по-настоящему интересно. Тем более что одним из них оказался Михаил. А вторым был испанец, имя которого, хоть оно и было названо весьма громко, я пропустила. И тут я поняла, что пропустила не только имя. Молодой стройный мужчина с темными кудрями и короткой «шкиперской» бородкой был мне знаком. Я его видела на банкете в Лондоне, и хоть Антон Петрович несколько бестолково описал внешность дона Мигеля, столь рьяно желавшего купить ожерелье императрицы Екатерины, но я уже тогда была уверена, что дон Мигель и испанец на банкете – одно лицо. Тогда у него не было никакой бородки, но это мало что значило, у брюнетов борода растет очень быстро. Я об этом наслушалась довольно жалоб от черноволосых господ актеров, которым по роду их профессии за редким исключением настоящие, а не наклеенные бороды и усы, были помехой.

Честно сказать, мы с Петей про этого испанца и думать забыли и уж никак не рассчитывали, что встретим его здесь. Но… встретили. А следовательно, нужно было найти способ узнать о нем побольше и проверить, не связан ли он с бельгийцем.

Но пока нужно было сидеть и смотреть за продолжением состязания, которое грозило затянуться надолго, так как раз за разом Михаил и дон Мигель (или под каким именем его тут представляли?) выбивали одинаковые очки. Кажется, лишь на четвертой серии выстрелов у одного из них чуть дрогнула рука, и этим стрелком оказался Михаил. Но я куда пристальнее наблюдала за его соперником и видела, как он облегченно выдохнул, поняв, что стал победителем. Не обрадовался, а лишь выдохнул с облегчением… Очень похоже, что ему внешние атрибуты победы были глубоко безразличны, а вот получившийся весьма большим денежный приз его волновал всерьез.

Но во время награждения он с показным удовольствием принял ленту победителя, а конверт с купюрами взял небрежно и вроде нехотя.

Едва эта подводящая черту часть турнира завершилась, как стрелковое соревнование превратилось в шумный загородный пикник.

Я к этому моменту успела посовещаться с Петей, оба мы полагали, что нужно навести справки про этого дона, но подойти к Михаилу или Владимиру, которые могли бы хоть что-то знать, никак не удавалось.

– Добрый день, мадемуазель! – раздался голос позади нас.

– Месье Дюпон? Вот уж не ожидала вас встретить здесь.

– Если вы опасаетесь, что я явился сюда чистить карманы, то вы ошиблись. Я не стану этого делать здесь хотя бы потому, что это слишком опасно.

– Тогда и вам добрый день! Отчего вы так серьезны?

– Оттого что получил очень дурную весть. Вы слышали о найденных за городом трех убитых?

– Да.

– Один из них мой младший брат.

– Примите наши…

– Оставьте. Я не верю, что ваши соболезнования искренни, с чего бы вам переживать за мелкого воришку, которого вы никогда не видели! Простите, я, кажется, был груб.

– Да нет, вы сказали правду. Но вам мы искренне сочувствуем, вас-то мы видели.

Дюпон нашел в себе силы улыбнуться.

– Мишель Гнусавый был одним из тех, кто пользовался особым расположением Умника, хотя никто и не мог понять, с чего бы, – сказал он, глядя в сторону.

– И вы сделали вывод, что ваш брат убит Умником?

– Тут не надо быть слишком умным, чтобы понять такую простую вещь. Я предупреждал Люсьена, чтобы держался как можно дальше от любого, кто способен на мокрое дело… Но… Короче, я пришел сказать вам, я все сделаю, чтобы достать хоть со дна моря бельгийца вместе с его прихвостнями.

– Что ж, нам тогда нужно будет все это обсудить. Но здесь этого сделать не получится.

– Я понимаю. Назначьте время и место. Да, еще скажите заранее, нужны ли будут другие помощники. Те, кого вы вчера до полусмерти напугали, сегодня считают вас самыми авторитетными людьми в городе, а то и во всем Провансе[57]. Так что в помощниках недостатка не будет.

– Помощники нам понадобятся. А вот сколько и когда, мы решим вместе с вами. Хотя неплохо было бы и сейчас иметь кого-нибудь под рукой.

– Так пара человек имеется, – усмехнулся Дюпон. – Вы только скажите, и они исполнят все наилучшим образом.

– Дело довольно простое, – объяснила я. – Видите ту группу мужчин? Черноволосый с короткой бородкой нас очень интересует, прежде всего нам хотелось бы узнать, где он остановился в Ницце и под каким именем. За ним смогут проследить?

– Легче легкого. Я оставлю вас на несколько минут.

Дюпон быстрой походкой ушел куда-то за пределы стрельбища.

– Как вы думаете, этот испанец может быть как-то связан с бельгийцем? – спросил Петя, когда мы остались вдвоем.

– А вы как полагаете?

– Я полагаю, что все может быть.

– Наш Дюпон возвращается. Петя, вам не кажется, что это кепи идет ему куда больше, чем котелок?

– Все может быть, – повторил Петя свою последнюю фразу. – А отчего вы спросили?

– Чистое любопытство. Мне показалось, что он это, ну то, что в котелке у него довольно дурацкий вид, прекрасно знает. Но зачем-то носит его специально.

– А давайте спросим?

– Все, – сказал Дюпон, подходя к нам, – можете быть спокойны. Уж проследить за вашим черноволосым мальчишки сумеют, им не впервой.

– Месье Дюпон, простите за любопытство, а отчего вы сегодня не в вашем котелке, а в этом кепи?

– Так у меня в котелке вид дурацкий, – простодушно объяснил Дюпон.

– Так зачем вам это? – удивились мы с Петей.

– Дурацкий вид? Для дела. Когда вид дурацкий, ты не вызываешь подозрений. А это что за шум?

Недалеко от нас один из участников турнира, видимо, выпил по такому поводу слишком много шампанского или коньяка и теперь все порывался доказать, что его неудача в стрельбе была случайностью. Его увещевали, говорили, что уже и оружие увезли, так что стрелять будет не из чего, но вот завтра он сможет всем доказать свою правоту.

– Завтра? – возмутился мужчина. – Да отчего же мне ждать завтра? Тем более что оружие у меня при себе имеется! Вот! И уж из этого револьвера я покажу, как умею стрелять. Это вам не пукалка какая, это серьезное оружие.

Пистолет с очень длинным стволом, которым бравый вояка размахивал во все стороны, с превеликим трудом засунули ему обратно в карман, но он все порывался снова достать его.

– Подождите секундочку, а то за этим воякой того и гляди не уследят, там и остальные уже ненамного лучше на ногах стоят, и он кого-нибудь пристрелит, – сказал Дюпон и пошел в сторону разгулявшейся компании. Расстояние было приличным, и мы ничего не увидели, но сошлись на том, что Дюпон без затей стащит револьвер. Но все оказалось не так просто.

– Вот, – возвратившийся Дюпон встряхнул на ладони патроны. – Раз обещал вам ничего не воровать, то и пистолет оставил хозяину. Можете позже и патроны ему вернуть, а то они редкой марки, не в каждом магазине купишь. Я пойду, пожалуй, только скажите, где мы встретимся.

– Возле той скамейки, где мы вчера беседовали, вас устроит?

– Вполне!

– Сможете там быть в восемь?

– Смогу, мадемуазель. До встречи?

– До свидания!

42

Беседа с карманником получилась длительной и обстоятельной. Мы с Петей в связи с новыми событиями кое-что изменили в наших планах и, прежде чем их озвучить, потребовали с месье Дюпона слово, что он не станет рисковать сверх нужного. Тот охотно дал нам такое обещание, чем зародил у меня сомнения в том, что он станет стремиться сдержать его.

– А еще помимо этого главного, – сказал Петя, когда разговор стал подходить к завершению, – нам важны любые самые мелочные и, казалось бы, незначительные сведения об Умнике. Что ест и пьет, какие кафе или рестораны любит посещать, есть ли у него оружие и какое…

– Но особенно важно узнать, – перебила я Петю, – где он обычно прячется. Мы слышали, что у него здесь есть не одно логово, а несколько.

– Ладно, постараюсь все разнюхать так, чтобы не вспугнуть его. А! Вот и Жюль объявился. Позвать сюда?

Мы догадались, что это один из мальчишек, посланных Дюпоном следить за испанцем, и попросили подозвать его.

– Чего так долго? – тоном недовольного начальника спросил Дюпон у своего помощника, тот в ответ печально вздохнул. – Ладно, узнали, на какой улице он живет?

– Да ни на какой! – вдосталь насладившись нашим изумлением, вредный мальчишка счел нужным пояснить. – На шхуне он живет! Она милях в двух за городом стоит на якоре у берега. Оттого и долго вышло, что пришлось обратно пешком тащиться. Туда-то мы сзади на его коляске доехали, а обратно пешком.

– Все?

– Ну мы че, в первый раз, че ли? За ним со шхуны лодку прислали. По разговорам понятно, что он ихний капитан. Ну и что они испанцы, мы тоже догадались, только вот из-за этого, что говорят не по-нашему, ничего не поняли, что говорилось. Попугай там до темноты решил остаться, может, еще чего узнает. Оп-а! Чо это он уже здеся объявился?

Чуть в стороне нарисовался еще один участник вчерашней схватки, но у этого Попугая, в отличие от Жюля, вид был донельзя смущенный.

– Ну и чего ты мнешься, как девица на… – Дюпон оборвал себя на полуслове и испуганно глянул на меня. – Пардон, мадемуазель, чуть не ляпнул. Ты чего мнешься?

– Чего мнусь? Так это… я записку принес.

– Мне?

– Не-а, не тебе. Вот дамочке и ихнему ухажеру.

– Так отдай… Эй, а от кого записка?

– От кого, от кого… От испанца! – Попугай вздохнул тяжело и обреченно. – Засек он нас. Мы-то не поняли, а он и виду не подал. Я как дурак в кустах лежу. Тут лодка подплывает, и испанец этот прямо ко мне. Я затаился, а он говорит: не бойся, вылезай, я хочу с тобой записку передать. Сказал, чтоб доставил девушке, что была на стрельбище в алом платье, или ее кавалеру. Я стал под дурачка косить, мол, ни на каком стрельбище не был, никого не видел и знать ничего не знаю, лежу себе отдыхаю. А он говорит, что нас с Жюлем оттуда не задаром вез, мог бы сразу турнуть и фиг бы мы за ним угнались, но захотел записку передать и не стал нас трогать.

– Записка-то где? – не выдержала я столь пространных рассказов.

– Записка где? – переспросил – и уже не в первый раз – Попугай, видимо, за эту манеру повторять без нужды вопрос собеседника и получивший свое прозвище. – При мне записка. Вот, держите.

– Ладно, валите пока отсюда, нам договорить нужно, – велел Дюпон. – Приду, скажу, что дальше делать станем.

– Они что, знают, чем мы собрались заниматься? – спросил Петя, когда оба мальчишки ушли.

– Знать не знают. Но кой о чем догадываются. Они с Люсьеном из одной компании будут, так что…