Хейдер. Перечеркнутый герб Ланграссена Борисов Олег
(1-й день 2-го месяца)
Охотник осторожно перенес вес тела на левую ногу и начал отводить руку с копьем назад. Белоснежный заяц смешно шевелил носом, грызя найденный где-то корешок, и не замечал, как крепко сбитый мужчина готовится к броску. Тело распрямилось, подобно сжатой пружине, и тонкий стальной наконечник пронзил зазевавшегося зверька. Уже не таясь, Фискара пошел к добыче, проламывая тонкую корку наста. Не случалось еще ни разу, чтобы любимое заговоренное копье позволяло вернуться домой с пустыми санями.
Бросив тушку под драный матерчатый полог, атаман вольной ватаги свистом поднял собак и направил упряжку в лагерь. Не известно, удалось ли другим охотникам добыть мясо, но он сумел сегодня выследить жирного ракнайгина,[52] а потом подловил пару зайцев. На неделю добытого хватит, потом придется сворачивать стоянку и уходить на запад.
Еще год тому назад ватага Фискара охотилась дальше на востоке, рядом с каменистыми осыпями и звенящими на морозе сосновыми лесами. Но невесть откуда объявившийся низкорослый народец заполонил все дыры и норы на западных склонах гор, распугав любую мало-мальски ценную добычу. Старики говорили, что бледно-зеленых коротышек назвали лилла-тро, или гоблины. Неисчислимая орда этих созданий откочевала на юг очень давно, когда человек забредал на запад лишь для редкой охоты на морского зверя. Но потом Фэта прибрала в кладовку мягкие зимы и выпустила на волю злые морозы. И ютившиеся по пещерам недомерки предпочли уйти вслед за теплыми ветрами, откочевав на юг и уступив вымороженные просторы кланам рыболовов и охотников. Столетие сменялось столетием, и люди уже стали забывать, что когда-то эти земли принадлежали зеленому народу. Так продолжалось до этой осени, когда у западной части перевала Лэгпасс неожиданно зажглись первые костры бродяг, вернувшихся в негостеприимный дом.
Не рискнув трогать скалы, обжитые гномами, гоблины окопались в северных отрогах Брэндабергена на границе с человеческими землями. Активно занявшись заготовкой припасов на зиму, лилла-тро сильно уменьшили стада горных козлов и оленей, пробуя на зуб и любую другую четвероногую живность. С первым снегом несколько отрядов коротышек попытались двинуться в сторону моря, где столкнулись с соседями. Миролюбиво настроенные рыбацкие кланы были готовы терпеть незваных гостей на границе, но не желали делить с ними обжитую холодную степь и глубокое море. Разговор на повышенных тонах перерос в потасовку, но и люди, и гоблины сумели не пустить в ход оружие, отделавшись лишь порванной одеждой. После столкновения вдоль предгорий образовалась не отмеченная на картах граница, которую все старались без нужды не пересекать. Разве что за исключением зверей, которые массово были вынуждены спасаться от беспощадных зеленых охотников. Вот и вышло, что обильные дичью зимние леса опустели и голодное брюхо пришлось кормить или зайчатиной, или добытым морским зверем, которого еще надо суметь взять среди льдин и мрачно-темных высоких волн.
Набросив на голову пушистый капюшон, Фискара возвращался домой, изредка помогая собакам, спрыгивая с легких саней и толкая отполированную высокую спинку перед собой. Преодолев очередной снежный горб, мужчина вставал на длинные концы широких лыж, и собаки волокли охотника с добычей дальше. Солнце еще лишь тронуло багровым краем безбрежное белое покрывало, а упряжка уже вкатилась в широко раскинувшийся лагерь вольных охотников.
Со времени, как первые лорды стали делить земли на свои и пока чужие, обычные крестьяне вынуждены были поступиться частью родовых свобод. В обмен деревни получили защиту от набегов, спокойную жизнь и налоговое ярмо. Кто не смирился с новыми законами, ушел чуть дальше от обжитых земель. Но аппетиты дружин и вождей все росли, и воинственные кланы двигались шаг за шагом вслед за беглецами. И с каждым годом будущее королевство все ближе подбиралось к высоким горам, выдавливая остатки вольных людей или в болота и солончаки, или в холодную степь у Далекого моря. Если триста лет тому назад рядом с Эльгсенваттеном появлялись лишь редкие бродячие ватаги промысловиков, то буквально сто лет спустя на побережье уже жило больше полусотни крошечных кланов, отчаянно сражавшихся с восточными соседями за свою независимость.
Скудная и опасная жизнь на широкой полосе промерзлой лесостепи породила необычное общество, разбитое на мелкие, постоянно кочующие общины, зачастую меняющие свой состав в течение двух-трех лет. Дети и женщины проводили большую часть лета в нескольких крупных поселениях, вытянутых, подобно рассыпанным бусам, вдоль берега моря. Мужчины вместе с подростками ватагами разбредались по заросшей высокой травой степи, заготавливая припасы на зиму и проходя иногда за недолгое лето обжитые земли из конца в конец. Мясо и рыба складировались в укрытых от чужого взгляда ледниках и кормили потом вольные кланы долгими зимними месяцами. Ближе к холодам кланы уходили к отрогам гор, где прятались от колючих метелей между холмов или среди редких лесных буреломов и высоких кустарников, вставших стеной вдоль мелководных рек.
Морская охота начиналась со слабыми морозами, когда первые стаи нагулявших жир зверей приближались к опасным берегам. Вслед за мигрирующей добычей появлялись зубастые хищники, с яростью атакующие лодки. Угроза погибнуть от неожиданного удара из глубины, стремительные снежные бураны, ледяная вода и короткий зимний день — все вместе превращало охоту в чрезвычайно опасное дело, жестоко отбирая настоящих мастеров своего дела среди попытавшихся рискнуть собственной головой и жизнями товарищей. Но постоянный спрос на шкуры, мясо и жир одьюров[53] заставлял смельчаков спускать на воду крутобокие лодки и отправляться в море. Один убитый зверь мог обеспечить ватагу мясом на месяц, одеждой для десятерых взрослых мужчин, а за целебный жир и резные поделки из костей купцы платили не скупясь. Да и можно ли считать настоящим охотником того, кто ни разу не сумел загарпунить стремительного пепельно-серого самца, чья шкура покрыта многочисленными шрамами?
Некоторые ватаги охотников почти не меняли состав, превратившись в сплоченные семьи и вместе разделяя и радости, и горести тяжелой жизни на краю земли. Новых членов принимали только на вечевом собрании, где единственный голос против мог закрыть дорогу честолюбивому юноше к славе и праву носить тотемные знаки на предплечье. Зачастую можно было легко породниться с кланом, вобравшим в себя три-четыре команды лучших бойцов в округе, но так и не попасть в слаженный отряд, способный одной лодкой выйти против страшного в своей ярости ваттендьера.[54]
Такой сплоченной ватагой и был отряд Фискара — лучшего воина Траск-лады, вереницы прибрежных болот, вобравших в себя реки со всех южных отрогов перевала Лэгпасс. Тридцать сорвиголов, способных прогуляться в гости к Дэйстеру и подергать старика за бороду. Больше половины охотников давно обзавелись семьями, но продолжали каждое лето совершать далекие походы, обеспечивая клану безбедное существование зимой.
К сожалению, одним появлением зеленых недомерков проблемы не закончились. Лорд Дейста приказал увеличить торговые поборы с местных рыбаков на треть против прежних лет. Вслед за хозяином потянулись и купцы, задравшие цены до неприличия. Чужие лавки обложили новыми податями, и народ подался по домам, поближе к родным хегтигдемам. На торгах у крепости за лето не продали ни куска железа, никакого оружия или доспехов. Слухи о возможной войне набирали силу, на вольные кланы ратники уже смотрели как на врагов. И если крестьяне и пастухи не желали портить отношения с дальней родней, то дружинники и квартировавшие наемники лишь подсчитывали, сколько добра и рабов можно будет взять в пустой степи. В начале холодов лорд увел войско на восток, оставив лишь небольшой гарнизон. Но даже несмышленый мальчишка из подпасков понимал, что Дейста вернется и не один. И тогда степь не укроет от острой стали, болота выдадут ищейкам тайные тропы, ватаги охотников заплатят жизнями за право оставаться свободными. Гудернар и Кэйрри исполнят свою страшную пляску среди пылающих рыбацких лагерей. Смерть задремала у засыпанного снегом перевала. Задремала, чтобы с первыми весенними ручьями отправиться на запад, к Далекому морю…
Остановив сани рядом с расписанным синей краской шатром, Фискара снял упряжь с собак и повел их к навесу. Внимательно осмотрев лапы верных помощников, мужчина потрепал по загривку вожака и обернулся на скрип снега за спиной.
— Вечер добрый, фабра![55] — озорно улыбнулась маленькая девчушка, закутанная в пушистую шубку.
Командир ватажников улыбнулся в ответ. Расторопная Южус, младшая дочка сестры, была его любимицей. Сам Фискара как-то не успел обзавестись семьей. Женщины у него были, некоторые уже не один раз пытались завести разговор о детях, но отчаянный охотник лишь сердито хмурил брови в ответ. И всю свою любовь к маленьким озорникам дарил крохотуле, выросшей на его руках. Даже шубку заказывал портному сам, добыв для племянницы шкуры двух отличных волков.
— Добрый, добрый, моя хорошая! Что дома не сидится?
— Папа тебя увидел, послал помочь… Сам хумбру[56] на огонь ставит.
— Хембру ставит, хембру, Южус… Хотя рано тебе пока такие слова знать…
Пушистый пес требовательно ткнулся носом в девчачью ладошку. Зверь прекрасно понимал, что любимица хозяина прибежала не с пустыми руками. И пока остальные собаки жадно повизгивают за спиной, надо успеть стребовать свое. Вожак он или нет?
Оставив весело напевающую что-то девочку возиться под навесом, Фискара прошел в шатер, где жарко горел костер и курился дымок над котлом с ужином. Поздоровавшись с друзьями, мужчина бросил на лавку задубевшую от мороза куртку и сел поближе к огню.
— Ламма, пошли ребят, пусть мясо заберут. Зайцев набил, да ракнайгин зазевался. Неделю свежим полакомимся.
Седой собеседник молча кивнул и жестом отправил на улицу сыновей. Ламме боги отсчитали уже четыре десятка лет, сохранив в молодости жизнь дерзкому бродяге в схватке с медведем. Зверь сильно помял тогда парня, раздробив левое колено и оставив грубые шрамы на щеке и груди. Не имея возможности больше ходить на охоту, хромец занялся торговыми и хозяйственными делами. И настолько преуспел, что в клане теперь любую техническую проблему решали или с его участием, или пригласив кого-нибудь из его многочисленных учеников. Когда любимая сестра Фискара пришла к брату за благословением, он поначалу опешил. Но, заменив рано умерших отца и мать, не стал обижать Бьек недоверием и породнился с Ламмой. О чем не пожалел ни разу, став одним из членов быстро растущей и дружной семьи.
Рядом с хозяином потягивали горячий напиток два брата: Скамма и Клоок. Погодки долго искали охотничье счастье на пару, но пять лет тому назад попросились под руку удачливого вождя ватажников. Времени прошло всего-ничего, а Фискаре казалось, что без братьев он как без рук. Оба обладали гибким умом, отличной реакцией, могли просчитать ситуацию на много ходов вперед. При этом старались решать любые конфликты мирно, но при случае могли в два топора утихомирить любого баламута. Уже с прошлого лета охотники на общем сходе вручили тридцатилетним парням вышитые пояса, и теперь Скамма водил второй десяток, а Клоок — третий. Первый был закреплен за самим вождем.
Приняв от Ламмы глубокую миску с дымящейся похлебкой, Фискара начал ужинать, задав лишь один вопрос:
— Что нового?
Братья переглянулись, и младший Клоок начал:
— Торговцы вернулись. Продали лишь пару шкур пастухам да часть рыбы в крепости. Ничего из намеченного закупить не удалось. Товар увезли обратно. Хорошо еще, что остатки строганины зеленым коротышкам обменяли на железную руду.
— Лилла-тро шахты запустили? — удивился мужчина, активно орудуя ложкой.
— Нет, старые гномьи запасы нашли. Может, чуть позже и золото где добудут. Но пока с ними торговать смысла нет. Считай, мы за раз все полезное у них вымели.
— А бервеллеры[57] торговать не хотят…
— Они в открытую уже в лицо плюют и говорят, что зачем им платить, когда летом получат все даром.
Фискара поставил пустую миску и осторожно обнял ладонями горячую кружку с ароматной хемброй. Молчавший до этого момента Ламма тихо заговорил, глядя на всполохи огня:
— Как морозы стихнут, при первых спокойных днях надо уходить на юг. Лорд нас в покое не оставит никого. Придется сниматься с обжитых земель и откочевывать как можно дальше.
— На юг? Боюсь, там нам долго не продержаться. Не зря гоблины оттуда обратно вернулись.
— Надо их расспросить, что согнало целый народ. Но оставаться тут — погибать под чужими мечами. Мы можем утопить в болотах дружину, но против целого войска нам не выстоять.
Братья насупились и сердито задышали, но Фискара не дал им прервать мудрого не по годам хозяина:
— Тихо!.. Дело говорит, большая беда к нам идет. Надо хорошенько все обдумать и раньше клановый сход созвать. Нельзя, чтобы обезумевшие от крови соседи наши деревни жгли, детей в рабов превращали…
— Так какой смысл бегать?! Мы здесь — дома! Любого на болотах закрутим, запутаем. А на сталь не хуже сталью ответим! Что толку от своей тени бегать и на чужих землях подачки выпрашивать… Да и с коротышками не поговоришь! Они как зубатая корюшка — лишь жрут все на своем пути. Где-то сотни лет болтались, теперь вернулись: ни одежды, ни припасов, ни оружия. Одни голодные желудки!
— Но расспросить их все равно надо, — оборвал говорливого Скамму вождь. — Надо знать, что на юге столь страшное стряслось, что зеленые прибежали с пустыми руками, бросив нажитое за столько лет… А с дружиною биться хорошо одному, без женщин и детей за спиной… Когда враг в набег идет наши склады пощипать — это одно. Но когда рать по всему побережью двинется, истребляя все на своем пути, — тут по болотам не побегаешь.
— Выстоим! — никак не мог успокоиться старший из братьев. — Для этого оружие и копили.
— Это в тебе хембра говорит, — вздохнул Фискара, сделав большой глоток. — Утром проспишься и на свежую голову еще раз подумаешь… Уже сейчас у Дейсты больше тысячи дружинников. Не ополченцев, а отлично подготовленных солдат! При этом наши друзья за стеной говорят, что почти столько же набрано наемников ото всех соседей. Когда старик вернется из похода, у него будет армия, с которой нам не совладать. Потому как враг не будет с нами битву искать, нет… Они ударят по деревням, будут воевать против женщин и детей. И нам придется встать на защиту, теряя бойцов против закованных в доспехи латников. Не настолько у нас здесь широкие леса и непроходимые болота, чтобы укрыть всех до единого.
— На юг идти, много припасов с собою надо будет взять. — Ламма снова наполнил кружку родственника. — Охота в предгорьях совсем плохая, хватит лишь до весны продержаться.
— Значит, будем собирать ватаги и пойдем на море. Нам нужно подготовиться к долгому пути. И за добычу кланам придется заплатить жизнями. Жестокий Дэйстер этой зимой обожрется человечиной. Но выхода нет…
— Когда самлинг[58] собирать?
— На конец Блэтэллы, не позже. Если решим уходить, в путь надо трогаться до того времени, как снег начнет сходить.
— Рассылай гонцов прямо с утра. Я пока подумаю, кого к лилла-тро с расспросами отправить и с кем из соседей в море идти.
— Так морозы же пока, — поежился Клоок.
— Пока собираемся, уже Блэссилла ветрами и холодами иссякнет. А как волны улягутся, так мы на берегу и объявимся.
— Хорошие дни предстоят, — ухмыльнулся захмелевший Скамма. — У меня как раз на ожерелье трех клыков ваттендьера не хватает.
— Будут тебе клыки, — печально вздохнул Фискара, допивая остатки огненного напитка. — Много тварей следом за одьюрами пришло. Боюсь, всем нам не по разу сразиться придется. На всех хватит…
Не зря последний месяц зимы называли ветреным. Злая стужа вымещала остатки злобы на засыпанном снегом мире, водила хороводы буранов, валила старые деревья и пробовала на ледяной зуб продрогшие города. Горе одинокому путнику, которого застанет непогода вне дома. Скольких таких бедолаг находят потом в поле сбившихся с пути, потерявших занесенную снегом дорогу и шагнувших навстречу манящей песне Кэйрри. Для богини смерти нет большей радости, чем поиграть в свои игры со смельчаком, вздумавшим тягаться с метелью.
Но шагнувший на широкую поляну мужчина не боялся завываний ветра. Он куда лучше любого горожанина знал, что густой лес укроет от непогоды, лапник не даст замерзнуть ночью рядом с костром, а по скованным морозом речушкам намного проще миновать буреломы, не теряя времени и силы среди поваленных гигантов.
Как только Хейдер выбрался из лабиринта болот на равнину, Варулл бросил сани и исчез в круговерти снега. Вздохнув, бастард доволок поклажу до ближайших кустов, где устроил себе временную стоянку. Через сутки оборотень вернулся, сытый и довольный жизнью. Зарывшись в снег, он проспал до следующего утра, после чего сунул морду под задубевший на морозе полог крошечной палатки.
— Милор-р-р-рд, надо идти.
— До вечера, когда снова проголодаешься? Там опять удерешь?
— Если милор-р-рд позволит… Я слишком долго жрал всякую дрянь в подземелье…
Бастард выбрался наружу и потоптался на месте, разминая конечности. Взглянув на монстра, он лишь вздохнул и махнул рукой:
— Позволю. Как не позволить… Жаль только, что так мы до весны будем топать. Или даже до осени… Ты хотя бы предупреждай заранее, чтобы место для стоянки выбирали с умом. Так, чтобы бросить все и удрать… Эх…
— Мы быстро дойдем, — оскалился оборотень. — На палках шагать — глупо… Надо — на мне… Блэссилла до половины кровью не изойдет, как лес пройдем…
— На тебе? — удивился Хейдер. — А не обидно, что человека на себе повезешь? Бородатые родственники засмеют, если узнают.
— Я им гор-р-р-рло порву, — рявкнул зверь. — Чтобы не смеялись… А милор-р-рду почет оказать, до места донести — это для меня честь…
Бастард обхватил плечи руками и понагибался в стороны. Пока тело согревалось от упражнений, мужчина обдумывал предложение. Раз чудовище само предлагает выступить в качестве мохнатой лошади, то стоит хотя бы попробовать. Кто его знает, как сложится. Но в любом случае оборотень бежит намного быстрее с поклажей, чем привычный к лыжам человек.
— Давай попробуем, Варулл. Лямки подгоним, чтобы тебе удобнее было, и милю-другую пройдем. Там и решим, стоит ли тебе так напрягаться.
К вечеру путники преодолели больше тридцати миль. Огромный зверь с легкостью тянул сани, не замечая тяжести наездника. Поначалу пара несколько раз попадала в распадки, занесенные глубоким снегом, но потом бастард приноровился и стал подсказывать дорогу. В одних местах его знание природы помогало выбрать более легкий путь, в других выручало чутье оборотня. До захода солнца они уже легко находили длинные проплешины, по которым сани мчались следом за бегущим монстром, быстро преодолевая наметенные сугробы. Через каждые два-три дня Хейдер командовал остановку и разбивал крошечный лагерь на заранее выбранном месте. Сутки бывший гном охотился и отдыхал, и отряд снова двигался в путь. Не успела закончиться вторая неделя, как они достигли Дистерских холмов и углубились в густой лес…
Щербатый мужичок, похожий на хомяка-переростка, ненароком зацепил разлапистую еловую ветку и обрушил на себя белый снежный водопад. Скороговоркой поминая всех лесовиков, привороживших зиму, неумеха выбрался на открытое пространство и стал отряхиваться. Мутно-зеленые глаза лениво прищурились, разглядывая привычный пейзаж. Поднятая рука замерла, и одинокий обитатель развалин крепости Вуоф застыл, подобно ледяному истукану. На засыпанной тонкой тропке четко отпечатался чужой лыжный след. Нашарив рукою потертые ножны на поясе, мужичок потоптался на месте, но так и не решился идти дальше. Сделав шаг назад, он наклонился и попытался руками замести свои следы, не обращая внимания на выросшую позади черную тень…
Хейдер стоял на том самом месте, где еще не так давно холодной дождливой осенью захлебывался в грязи. От невысоких бревенчатых стен остались лишь черные головешки, запорошенные снегом, да обвалившиеся стены на месте домов. Лорд Дейста не пощадил древнюю крепость, предав ее огню и разграблению. Старик решил покарать не только своевольного бастарда, но и место, где его посмели принимать как будущего владыку западных земель.
Обернувшись на еле слышный хрип, мужчина с интересом посмотрел на оборотня, который, встав на задние лапы, тащил грязный комок тряпок с дергающейся снизу парой ног. Подойдя к хозяину, Варулл свалил в сугроб добычу и прогудел:
— Шпионил…
Присев на корточки, Хейдер полюбовался на единственного жителя развалин Вуоф.
Круглощекий мужичок, с носом-картошкой и конопатым лицом, чумазым от несмытой сажи. Несколько старых толстых рубах, надетых одна на другую поверх прожженного свитера. Серые штаны, заправленные в кособокие валенки, и траченная мышами вытертая шапка. Перепуганный насмерть оборванец сипло хватал морозный воздух. Не воин и не обитатель лесной деревни. Погорелец, одним словом.
— Что ты тут делаешь? — спросил бастард незнакомца. Но тот лишь продолжал трястись от страха, не в силах издать ни звука. Выпрямившись, Хейдер показал спутнику на разрытый снег у обрушившегося забора: — А я понять не мог, кто тут промышляет. Похоже, он из бывшей прислуги или дезертир из стражи.
— Кр-р-рестьянин? — проворчал зверь, недовольно принюхиваясь к запаху давно не мытого тела.
— Вряд ли… Я слышал, отец переселил единственную деревню, что была по соседству. Так ему хотелось заставить людей забыть это место, проклятое кланом Дейста.
— А этот?
— Сейчас успокоится и расскажет… Наверное, не пошел с остальными. Крепость сожгли, когда шел дождь. Многое должно было остаться в подвалах да клетях. Вряд ли наемники позволили жителям спокойно собраться и забрать все накопленное. Одинокому человеку здесь можно спокойно перезимовать, и не один раз… Так, земляк?
Мужичок икнул и лихорадочно закивал. Оборотень недовольно скривился и аккуратно отвесил ему легкий подзатыльник, сбив шапку на снег:
— Хватит молчать, шпион! Милор-р-рд спрашивает…
— Да хранят боги его светлость! — заверещал хозяин развалин. — Я всего лишь живу тут, как его милость сказала, и шпионить мне не за кем!
Бастард улыбнулся и придержал жестом занесенную вновь лапу:
— Хватит… Он уже успокоился, не надо его трогать.
— Не надо, не надо! — испуганно косясь на зверя, засуетился погорелец и вцепился в шапку. — Я все расскажу, все, не надо Ратфангу бить!..
Вернув головной убор на место, Ратфанга начал говорить, прерываясь лишь для того, чтобы поглубже вдохнуть. Слова неслись нескончаемым потоком, и гостям с трудом удавалось направить их в осмысленное русло. Под конец рассказа оборотню надоело стоять на месте, и он сел рядом с бастардом, перепугав еще раз мужичка до икоты. Но через треть хинка Хейдер узнал все, что счел нужным, и составил представление о последних днях мертвой крепости.
Ратфанга в самом деле числился среди прислуги, помогая то учетчику, то грузчикам на складах. Его терпели за покладистость и желание угодить более сильным. Когда в Вуоф неожиданно с наемниками появился бастард, осторожный житель крошечной каморки над конюшней насторожился. В маленьком гарнизоне начали шептаться о возможной атаке лорда Дейста и наказании, которое может постичь бунтовщиков, вставших под знамена незаконнорожденного сына. Столь неприятные слова не на шутку испугали Ратфангу, и он предпочел на пару дней перебраться в лес, где еще весною устроил себе маленький шалаш для рыбной ловли. Выпросив у коменданта разрешение на заготовку дров для кухни, хитрец убрался подальше от опасного места и наблюдал разгром крепости с высокой сосны, куда не поленился забраться. Оттуда же он смотрел, как узкая вереница людей покидает пылающие развалины, как наемники вместе с дружиной месят раскисшую дорогу под холодным дождем. Еще неделю бывший мальчик на побегушках отсиживался в лесу, прежде чем рискнул пробраться на чадящие развалины. Заглянув в полуобвалившиеся подвалы, Ратфанга нашел неплохой запас неиспорченных продуктов, кое-что из одежды и даже товары на черный день, собранные бережливым кладовщиком. Порадовавшись столь нежданно свалившемуся на него богатству, единовластный хозяин крепости решил остаться на месте, отложив возвращение в деревню на более позднее время.
— Значит, не пошел домой?
— А чего я там забыл?! Они лишь смеялись, как я тут служить начал! Все говорили: «Ратфанга дурной, неуклюжий! Добрые люди в караулы ходят и в гарнизонной ведомости числятся, а Ратфанга лишь мешки ворочает!» Тьфу на них!..
Бастард усмехнулся. В самом деле, чего хорошего могло ждать великовозрастного трусишку в деревне, где каждый на виду. Другое дело — небольшой городок или крепость: любому, даже самому завалящему человеку место найдется.
— Так и жил один?
— Не, иногда заходили… Как деревню лорд выселил, так охотники заходили. Весной и летом были. Искали, чем поживиться, меня расспрашивали… Но Ратфанга умный, я все ценное перепрятал. Здесь лишь дрова остались.
— Др-р-рова? — Оборотень удивленно покрутил головой. — Дрова… А-а-а, ты про стены и остатки домов… Хр-р-р… Др-р-рова…
Рассказчик поперхнулся словами и замер на секунду. Потом зачерпнул белоснежный снег и растер лицо, стараясь даже не смотреть на огромную фигуру, покрытую черной шерстью. Хейдер постарался вернуть удравшие мысли, участливо переспросив:
— Твои родственники приходили или еще кто… Пошарились здесь, что-то по мелочи взяли и ушли… А ты так и остался.
— Да, господин… Мне пока и тут хорошо… Я на ярмарке коня брал, возил туда кое-что… Потом к брату ездил, где они деревню заново поставили, ему товары оставлял… Все лето, да и осень… А другие так ничего и не нашли…
— А осталось чего? Еще не все продать успел? — улыбнулся бастард.
— Так еще на лето осталось! Как закончу, так лавку с братом откроем! — начал было тараторить Ратфанга, но резко замолк и с ужасом посмотрел на гостей — сильных, уверенных в себе, способных раскаленным железом разговорить любого, кто посмел наложить лапы на чужое имущество.
Вымученная улыбка медленно сползла с его скривившегося лица.
— Эх ты, кр-р-рестьянин, — презрительно выдохнул оборотень и поскреб лапой шею. — За сор-р-рок лет уже, а ни имени, ни уважения… Даже охотники тебя прибить побрезговали… Хр-р-р…
Хейдер выдернул из сугроба лыжи и оббил с них снег. Бросив деревяшки на утоптанный пятачок, приладил крепления к мягким сапогам и забросил на плечи похудевший мешок.
— Ладно, бедолага. Спасибо за рассказ. Я теперь хоть знаю, что отец не истребил гарнизон и жителей деревни. Видимо, хватило ему лишь моей головы… А тебе одно посоветую: не отдавай все заработанное брату. Оставь на черный день. Мало ли как жизнь сложится. Может, тебе снова придется возвращаться сюда, на руины…
— Так вы… того… не будете меня гра… — Ошалевший мужичок так и сидел в сугробе, с недоумением переводя взгляд с одного гостя на другого.
— Никто тебя пальцем не тронет. Мне ни твои развалины, ни ты, ни твои жалкие минты не нужны. Хватит, я уже здесь побыл хозяином. Отдаю тебе право владеть этими землями…
Ратфанга молча смотрел на мужчину и зверя, направившихся к остаткам ворот. Там можно было пробраться, не карабкаясь по занесенным снегом завалам. Если бы гости оглянулись, они бы увидели, что новый хозяин крепости открывает рот, никак не решаясь что-то сказать. Наконец, когда бастард уже выбрался на заметенную дорогу, сзади раздался крик:
— Господин! Господин! Подождите!
Разбрасывая снег, будущий хозяин деревенской лавки бежал к ним, размахивая от возбуждения руками.
— Господин! Прошу вас!..
Обогнув замершего оборотня по широкой дуге, Ратфанга подбежал поближе к Хейдеру и затараторил:
— Я думал, вы меня обидите! Скажете — чужое взял, без спросу! Продаю, выкуп не заплатив! А вы мне все оставили, да еще и разрешение дали!.. Подождите здесь, я мигом! Только не уходите, господин!
И мужичок припустил со всех ног по тропке, ловко нырнув в густые заросли, вплотную подступившие к остаткам стен.
Варулл удивленно покосился на замершего бастарда и заворчал:
— Кто-то говорил, что тьма сожрала мой разум в скалах… Не похоже, чтобы под светом солнца люди соображали лучше…
Путники не успели продрогнуть на морозе, как раскрасневшийся от бега Ратфанга вернулся. С трудом переводя дыхание, он бережно протянул Хейдеру грязную тряпку:
— Вот, оно там лежало… Я подумал, что пригодится… Когда-нибудь…
Бастард осторожно развернул тронутое огнем знамя с перечеркнутым мечами лазурным щитом, в центре которого красовался красавец-олень. Мужчина долго разглядывал символ своего поражения, потом аккуратно свернул и спрятал в заплечный мешок.
— Спасибо, Ратфанга. Ты подарил мне намного больше, чем все золото крепости, какое смог бы найти… Боги еще раз решили напомнить мне, что я иду верной дорогой. И вернув свободу, я стану хозяином дарованных земель… Ничего не забыто, и ничего еще не закончено. Все впереди…
Еле различимый в неверном свете факелов зеленокожий воин высунул голову из-за спешно наваленной баррикады и проверещал:
— Залп!
Дружно защелкали луки, и из тьмы коридора долетел многоголосый вопль боли и ярости: стрелы пустили атакующим кровь. Но дождь костяных наконечников не смог остановить врага. Тьма распалась на несколько огромных тварей, и кривые когти начали полосовать фигурки лилла-тро. Смутсаги[59] мстили за нанесенные раны, убивая проклятых коротышек. Четыре зверя крутились смертоносными вихрями рядом с обвалившимися камнями, еще двое помчались дальше по коридору.
— Ждем… Ждем… Флитта, не трогай спуск! Надо дотерпеть еще чуть-чу… Давай!!!
Нескладно сложенный гоблин заорал, размахивая руками. Его друг дернул потрепанную веревку, выдергивая запор у тяжелого арбалета, и единственное копье со стальным наконечником метнулось навстречу смутсагам. Первый успел припасть к пыльному полу, но второй напоролся на острую сталь и закрутился на месте, заливая кровью истертые плиты. Завыв от бешенства, быстрый хвостатый охотник одним прыжком преодолел расстояние до сбившихся в кучу коротышек и вцепился в горло одному из стрелков. Полетевшее в сторону изломанное тело сбило шаткий треножник с воткнутым факелом, и отчаянная схватка продолжалась уже во тьме.
Огромная дикая кошка рвала воинов зеленого народа клыками, дробила кости ударами могучих лап и сеяла смерть быстрее, чем сама жестокосердная Комбрена. Но гоблины не отступали, вцепившись в противника, подобно лесным муравьям, нанося ответные удары ножами и заточенными шахтерскими заступами. В узком коридоре поединок превратился в куча-малу, где ради победы не щадили ни свою, ни чужую жизнь.
После того как затих вой поверженного смутсага, из-под кучи тел с трудом выбрался залитый кровью командир крошечного отряда. Лопоухий Сканки ощупал себя, с удивлением считая синяки и шишки. Похоже, ловкость и сноровка в этот раз уберегли его от ран. В смертельных свальных потасовках сила уже не решала ничего, выживали самые удачливые и расторопные.
Сунув исщербленный нож за пояс, сын вождя нашарил упавший факел и зажег огонь. Потом помог подняться еще двум бойцам и отправил их за копьем. Арбалет следовало немедленно перезарядить и ждать новых гостей во всеоружии. Может, еще одну тварь получится убить до того, как невероятно быстрая бестия начнет водить свой убийственный хоровод среди остатков отряда.
Собрав последние куски драной дерюги, Сканки помог наложить повязки раненым и с болью в душе пересчитал погибших. Рядом с хвостом мертвого зверя навсегда застыл Флитта-крепыш, старый друг по детским забавам. Он и еще десять смелых лилла-тро заплатили жизнями за несколько лишних минут для потрепанной заставы. Шагнув на тропу к предкам, лучшие друзья покинули замордованных бесконечными боями воинов, охранявших единственный проход к вымороженным зимой пещерам. Еще одна такая схватка, и остатки раненых гоблинов пойдут следом.
— Сканки, наши возвращаются! — подал голос часовой.
Покрутив несуразно крупной головой, командир заставы настороженно повел лопоухими ушами и нахмурился. Судя по голосам, от баррикады брели жалкие остатки передового отряда. Нужно было срочно узнать, как обстоят дела. Тем более что последний из великих вождей лично возглавил оборону на развилке коридора. Мудрый Фэгельскрэмма, любимец духов и лучший предсказатель погоды, удачливый охотник и любимый отец.
Шагнув к арбалету, Сканки застыл на месте, вглядываясь в четверку воинов, с трудом переставлявших ноги. Двое, истерзанные до неузнаваемости, тащили жалко скулящий кусок мяса, когда-то бывший гоблином. Сбоку ковылял Туркариг, ординарец вождя. Уставившись невидящим взором на всполохи огня, еле живой воин произнес:
— Отступаем… Развилка захвачена…
— Где отец?
— Больше никто не выжил… Мы убили троих, но к проклятым смутсагам подошел молодняк. Нас просто смяли…
— Но…
— Пока звери пируют, мы успеем отойти и завалить коридор у выхода в пещеру. Время не ждет.
— Завал?! Но сколько мы уже делали завалов! Твари или разбирают их, или находят дорогу в обход! Нам некуда больше отступать… В пещере лишь женщины и дети. Если оставим проход, мы обречены!
— Извини, Сканки, но по-другому не получится. Воевать больше некому. И в этой атаке не было ни одной кошки в доспехах, как в прошлый раз. Они где-то зализывают раны. И когда вернутся, одного такого монстра хватит, чтобы выпотрошить заставу… Идем, нельзя терять ни таппы. Они скоро придут сюда.
— Но отец…
— Его уже нет… Идем…
Нескладный гоблин с головой-кочаном на узкой вытянутой шее молча плакал, сжимая в руках бесполезный нож. Там, за скрытым во тьме поворотом коридора, осталась заваленная телами развилка. Там погиб отец, попытавшийся спасти жизнь клану. Там сейчас пировал враг. И как бы ни болело сердце, как бы ни раздирал горло безмолвный крик, нужно было молча хватать веревку и тащить тяжелый арбалет назад, к выходу в пещеру, чтобы там соорудить последний рубеж обороны рядом с рукотворным обвалом. Необходимо закрыть грудью малышей, единственную надежду на возрождение великого когда-то народа — назло проклятым темным и светлым богам, решившим убрать надоевшую зеленую фигурку с доски мировой игры. Нужно было выстоять назло всем, выстоять и победить. Ради погибшего отца и тысяч других, сгинувших во тьме…
Смахнув слезы, Сканки уперся в тяжелую станину плечом и помог сдвинуть оружие с места. Маленький гоблин собирался драться до последнего. Его воспитали воином, несмотря на слабое тело и смешной внешний вид. Но в этой войне выживали лишь сильные духом. Слова и красивые манеры больше ничего не значили. Смерть пришла к народу лилла-тро вместе с первыми морозами. Пришла, чтобы или остаться навсегда, или отступить, обломав зубы об истекающие болью души истинных героев…
Беду никто не ждал. Да ее никогда не ждут, всегда надеясь на милость богов и удачу. А тихая гостья появляется в самый неподходящий момент, приводя с собою любимых подруг: болезни, горе и смерть. Беда не делает различий между молодыми и старыми, удачливыми и недотепами. Она равнодушна к тем, у кого решила поселиться. И уходит лишь тогда, когда море слез смоет дорожную пыль с ее серых одежд.
Давным-давно многочисленные кланы лилла-тро откочевали на юг. Бесконечные холодные зимы убивали молодняк, покрывали толстым льдом любимые болотные угодья и засыпали снегом неглубокие норы. Собравшиеся на совет вожди решили, что проще будет не спорить с обиженными богами, а уйти туда, где вместо холода льют долгие дожди и хлюпают под ногами разлившиеся реки. А по хрустящему насту пусть бродят замотанные в шкуры соседи. Людям не привыкать спорить с небесами. Гоблины же уйдут. Малышам проще спрятаться в густых зарослях, чем встречать грудью рассвирепевшего кабана или стаю волков. И зеленый народ ушел на юг.
Крошечные деревни заполнили западную часть Энсамстивулда, прокаленной жарким летом бесконечной Пустоши. Крошечные охотники облюбовали болота и солончаки рядом с побережьем, подобно бобрам, создали множество плотин и запруд, напоили мутною водою тонкую полоску занятой земли.
Жабы, водяные крысы, многочисленные птицы на новых гнездовьях — все примечалось рачительными хозяевами и попадало на стол быстро крепнущим кланам. В сказках время после исхода с заснеженных равнин называли золотым веком. Сотня лет беспечной жизни, без страха и войн.
Потом из степи пришли редкие гости, увешанные черепами и оружием. Люрвиги,[60] жестокие и злопамятные. Мохнатые гиганты ловили смешных коротышек и пытались придумать, на что может сгодиться маленькая визжащая тварь. Рабы из гоблинов получались никудышные: слабые, вечно болеющие под жарким солнцем, мечтающие сбежать при первой возможности. Поэтому сильные соседи лишь обложили данью когда-то свободные кланы и ушли обратно в раскаленное степное марево. Лишь раз в полгода огромный караван вставал лагерем на границе болот и грузил бесконечную вереницу прессованных камышовых тюков и плетеных корзин с углем. Так повторялось год за годом, без изменений. Пока прошлой дождливой осенью вместе с караваном не приехал новый вождь люрвигов. Приехал, чтобы объявить волю нового господина: все сборы увеличиваются в десять раз, к старым налогам добавлен новый — птицей и мясом. Степной народ будет готовиться к большой войне, и соседям лучше помочь без принуждения. На стоны вождей лилла-тро о неподъемных поборах никто не обратил внимания. Забрав дань, караван ушел, оставив после себя лишь воткнутое в землю копье с нанизанным на острие беззубым черепом.
Всю зиму кланы решали, как быть. Новые поборы ставили зеленый народ на грань выживания. Даже послав в шахты малолеток, не удалось бы добыть затребованное количество угля. Даже разграбив заботливо охраняемые гнездовья, не удалось бы собрать нужное количество птицы. Мохнатые гиганты требовали невозможного. Нужно было договариваться.
Поздней весной 775 года на границе болот новый караван встречало многочисленное посольство. Выложив ровными рядами разнообразные дары и дань, в два раза больше обычной, вожди и камлатели лилла-тро кланялись мрачным всадникам и восхваляли богов, даровавших столь мудрых и добрых соседей. Увешанные бусами вожди сгрудились вокруг риттара[61] и жаловались на судьбу, тяжелую работу и хитрых птиц, вздумавших откочевать от крошечных охотников дальше на юг.
Огромный орк молча слушал, потом выдернул почерневшее от непогоды копье и рявкнул:
— Я отдал приказ. Приказ надо выполнять. Если кто-то думает, что я прощу строптивых рабов, вздумавших смеяться над моими словами, то этот кто-то сильно ошибается…
Вонзив острую сталь в ближайшего гоблина, риттар что-то прорычал на орочьем, и охрана обнажила оружие. Заметавшихся зеленых коротышек перебили за несколько мгновений. Потом люрвиги промчались с наветренной стороны болот и пустили огонь по зарослям тростника. Забрав товары, караван ушел, оставив после себя разбросанные тела и разрастающийся гигантский пожар.
Две недели лилла-тро зализывали раны: отстраивали разрушенные огнем деревни и хоронили погибших. Шаманы пели заунывные песни, пытаясь узнать, чем их родичи провинились перед богами. Большая часть вновь выбранных вождей предлагала договориться с соседями или откупиться от злого вождя. Лишь мудрый Фэгельскрэмма разослал дозоры по степи и приказал собрать разросшийся клан в самой глубине болот. Поэтому, когда орки вернулись, он успел отвести все силы в лабиринт проток, отказавшись склонить голову перед захватчиками.
Соседи не стали даже слушать повторно собравшееся посольство. Раз зеленые рабы посмели ослушаться, нужно было раз и навсегда приучить их к порядку. Орков не интересовали дары или извинения. Орки к любым расам относились как к своим слугам, по глупости забывшим надеть рабский ошейник. Поэтому новые отряды выполняли приказ вождя без колебаний. Каждого, кто держал в руках оружие, убивали, остальных сгоняли в пешие караваны, привязывали к длинным жердям и гнали в степь. На солончаки и болота пришел новый кровавый порядок.
Потеряв треть населения, государство лилла-тро попыталось дать отпор. Все, кто боялся ответить ударом на удар, либо уже погибли, либо пылили по степи, уходя навстречу солнцу. Остались самые непокорные, свободолюбивые и отчаянные. Остались охотники, воины и их семьи. И эти гордые коротышки атаковали врага, заманив один из отрядов на широкий остров. Там неповоротливым оркам пришлось сражаться под дождем стрел, отбивая стремительные наскоки из каждой канавы, из каждой норы, из любого клочка обгоревшего тростника. Напоследок гоблины разрушили дамбу и залили центр поля битвы водой. В непролазной грязи враг не смог держать ровный строй, и легкие лилла-тро сумели прорвать орочьи порядки, превратив схватку в куча-малу. Из двух сотен мохнатых люрвигов на сухую землю пробилось меньше пятидесяти. Гоблины потеряли в бою чуть больше трехсот бойцов.
Но не успели хозяева болот отпраздновать победу, как жестокий враг атаковал снова. Молодой вождь соседей не стал зря терять солдат в непролазных протоках. Он окружил непокорные земли конными разъездами и отвел в другие русла две реки, которые питали болота. Потом его воины приволокли метательные машины и обрушили град зажигательных и дымных снарядов на головы непокорных. Отравленный дым стелился по кочкам, проникая в каждую нору, в каждую щель, — и убивал, убивал, убивал. Пожары догрызали остатки любой растительности, по краю мелеющих болот рыскали вооруженные отряды. Орки медленно стягивали кольцо, уничтожая любого, кто попадался им на глаза. Обжитые трудолюбивыми коротышками земли превращались в кладбище.
Именно тогда, в конце лета, Сканки потерял деда. Старик приказал Фэгельскрэмме выводить на север женщин и молодняк, сам с наспех сколоченной армией прикрывал отход. Темной ночью лилла-тро ударили рядом с южными высохшими протоками. Три тысячи гоблинов вцепились рассвирепевшими псами в огромных орков, кромсая сторожевую заставу и патрули, не успевшие удрать в степь. Уничтожив врага, коротышки стремительным маршем двинулись дальше, к редкому в степи выходу горных пород. Там, среди гранитных валунов, дед Сканки дал последний бой, оттянув на себя почти все отряды, окружившие болота.
Никто не мог сказать, сколько точно орков сражалось со смельчаками. Кто-то говорил про тысячу, кто-то про десять. Но пока неделю шла беспощадная рубка у скал, двадцать пять тысяч лилла-тро ушли на север, в сторону холодных гор. Ушли, навсегда оставив сгоревшие дома и оскверненные кладбища. Ушли, чтобы сохранить остатки народа, когда-то мирно жившего на этих землях.
Сам переход Сканки запомнил плохо. Бесконечный бег по степи, редкие атаки орочьих разъездов, ночные засады и ответные контрудары по зазевавшимся люрвигам. И снова бег, бег, бег… Когда упавших самок не подбирают, подхватив лишь рыдающих детей. Когда вражеский отряд проходит кровавой косой по растянувшейся цепочке коротышек, получая в ответ редкие стрелы. Когда, напившись отравленной воды, умирают разведчики, обозначив своими телами опасные места. Когда от голода сводит брюхо, но последние крошки ты отдаешь младшему брату, совершенно выбившемуся из сил. И снова бег…
Добравшись до северных клыков Брэндабергена, гоблины с трудом перевели дух. Орки не пошли следом — в переплетенье буреломов и вымороженную тундру. Воткнув копья со свежими черепами на пограничных курганах, беспощадные убийцы повернули домой. А измученные лилла-тро столкнулись с новой бедой. Холодная осень первыми же ночными заморозками дала понять, что наспех вырытые землянки не спасут от надвигающихся морозов. Нужно было искать более надежное убежище. И зеленые следопыты спустились в заброшенные гномьи города. В глубине изрытых скал можно было спрятаться от трескучих морозов и колючего снега. Там, во мраке, можно было обустроить теплые пещеры и приспособить брошенные хозяевами вещи себе во благо. Спешная охота позволила создать скудные запасы на длинную зиму, и налетевшая метель засыпала все следы коротышек, спрятавшихся под землей.
Первое столкновение с смутсагами произошло в начале «ущербной» недели. Темные боги решили испытать на прочность новых жителей подземелий, обрушив на обескровленные кланы новое испытание. Огромные кошки убивали без разбора, стремительными рейдами круша любую оборону. Казалось, что чья-то мрачная рука направляет их удары, уничтожая остатки воинов и заливая кровью древние коридоры. В довершение неприятностей, последние атаки возглавили звери, одетые в легкие кольчужные доспехи. Единицы выживших рассказывали страшные истории про чудовищ, нападающих из тьмы: огромных кошек, медведей, покрытых шипами псов и прочую нечисть, несущую смерть. Казалось, что сам Лигг решил раз и навсегда уничтожить народ лилла-тро, добив ускользнувших от орков коротышек.
Теряя один коридор за другим, гоблины медленно отходили к двум связанным между собою пещерам у самой поверхности. Там, в дикой скученности собрались остатки кланов: малыши и женщины. Подростки дрались вместе со старшими, погибая во тьме. Дрались, пытаясь выиграть еще день жизни для родных и близких. Дрались в исчезающей надежде продержаться до весны. Потому что вне пещер гоблинов ждала лишь белая смерть.
— Господин фастни, господин фастни![62] — Запыхавшийся стражник лязгнул доспехами и застыл у распахнутой двери.
Командир крепости аккуратно промокнул губы белоснежной салфеткой и неодобрительно покосился на масляное пятно на материи. Белый цвет накрытого стола, белый снег за окном, белая муть вместо лазоревых небес. И болван-новобранец, испуганно выпучивший глаза на начальника.
— Что-то настолько срочное, что я должен прервать обед и остаться голодным?
— Да, господин! Там, у ворот… Там…
Фастни многозначительно помолчал, ожидая продолжения, но стражник лишь судорожно глотал воздух, пытаясь безуспешно отдышаться.
— Так что там у ворот?! Рыбаки, купцы, охотники с пойманным зверем… Что?
— Господин, вам лучше самому посмотреть. Я… Я не знаю, кто это…
Бросив салфетку рядом с тарелкой, господин Буггар медленно поднялся, кляня про себя старого лорда, обескровившего замок. Потомственный военный, выкупивший у старшего Дейста место командира крепости, день за днем заботился о своей вотчине. Отремонтированные каменные стены, новые казармы, обширные поля и многочисленное стадо: все служило на благо семьи Буггар — его самого, супруги и трех шустрых сорванцов. И стремительный набег хозяина Ланграссена, сорвавшего с насиженных мест вместе с наемниками половину гарнизона, воспринимался фастни как личная утрата. Как тяжелая болезнь, сожравшая здоровый организм, оставившая после себя дряхлого паралитика, не способного дать сдачи уличным хулиганам. Изматывающие солдат наряды, бесконечные снегопады, заготовка дров с оружием в руках, перепуганные крестьяне под боком… И недотепы-новобранцы, не умеющие даже объяснить, ради чего приходится тащиться по выстуженным коридорам к западным воротам… Если болван побеспокоил из-за какой-нибудь глупости, придется устроить показательную порку, чтобы сорвать на подходящей кандидатуре накопившееся за зиму раздражение…
Плотно сбитый мужчина шагнул в распахнутые ворота башни и остановился, с недоумением разглядывая гостей. Сбоку жарко дышал стражник, тихо бормоча господину фастни на ухо:
— Господин, я такое в жизни не видел! Как их называть, как докладывать?! Светлые боги, что за чудеса они присылают на землю…
Не обращая внимания на бубнящего солдата, Буггар со все возрастающим удивлением смотрел на сгрудившихся посреди заснеженной дороги коротышек. Горбоносые, с большими ушами и худыми длинными руками, с закутанными в обмотки мешковины ступнями. Драная одежда еле скрывала зеленые тела. Гости откровенно мерзли на морозе, пытаясь растирать посиневшие лица и топая ногами.
Навстречу насупленному командиру крепости вышел один из оборванцев, с испачканным сажей лицом и запекшейся кровью на левом плече. Поклонившись, гоблин начал говорить, выдыхая слабые клубы пара в морозный воздух:
— Народ лилла-тро приветствует благородных соседей и желает всех благ бервеллерам.
Буггар дернул щекой, услышав оскорбительное название жителей перевала. Похоже, клыкастые коротышки водят дружбу с проклятыми рыбаками, раз используют одни и те же бранные словечки. Гость заметил, как отреагировал на его слова фастни, замялся на мгновение, но все же продолжил свою речь:
— Мы слышали, что ваши воины сильны и могучи, а крестьяне собирают богатые урожаи с плодородных земель. Мы рады, что боги даровали нам столь уважаемых соседей, и надеемся, что в будущем лишь дружба и взаимовыгодная торговля будут связывать наши народы.
Замолкший ранее новобранец хрюкнул, с трудом подавив смешок. Буггар покосился на краснолицего солдата и усмехнулся:
— Действительно, я и не знаю, как назвать этих… Гостей?.. Можно подумать, мы всю зиму ждали, когда кто-то придет с побережья рассказать про любовь богов к подданным его величества Кайлока. Будто мы об этом не ведаем… Ну-ну… Говори дальше, как там тебя…
— Сканки, уважаемый господин…
Чуть нагнувшись к замершему гоблину, командир крепости согнал с лица улыбку и жестко спросил:
— Значит, так, зеленомордая лягушка… Я не первый год отвечаю за порядок на этих землях и любого нового жулика за милю чую. Раз вы заявились сюда посреди морозов, вам что-то надо. И, глядя на твою одежду, вряд ли твой народ способен заплатить за нашу помощь… О чем именно ты хочешь попросить меня и лорда Дейста, чей герб я представляю?
Нескладный коротышка поднял на мужчину красные от недосыпа глаза и медленно произнес, с трудом выталкивая из себя слова:
— Мой народ гибнет в пещерах… Мы просим о помощи у соседа. Просим разрешения перезимовать в подвалах или сараях до весны… Или дать нам оружие, чтобы мы могли защитить свои жилища… Арбалеты, мечи и топоры… Мы отработаем. Все, до последней монеты…
— Защитить пещеры?.. Подожди-ка! — догадался Буггар. — Это ваши следы видели в горах?! И это вы разбудили зверье, которое убило деревенских охотников!
— Смутсаги убили не только охотников, — пригорюнился Сканки. — Они убили тысячи моих соплеменников. И продолжают убивать. Если могучий сосед нам не поможет, к весне погаснут последние очаги в наших кланах.
— То есть вы забрались в заброшенные города, освободили демонов тьмы, а теперь требуете, чтобы мои солдаты спасли ваши жалкие зеленые задницы?!
— Мы не требуем, а…
— Заткнись, оборванец! — заорал почтенный фастни.
Привыкший к подобострастным и льстивым словам, владыка разношерстного местного воинства и верховный судья любых деревенских споров с веселым бешенством разглядывал замерших перед ним гостей. Медленно обернувшись, мужчина посмотрел на солдат, высыпавших на крепостную стену, и охранников, которые с поднятыми арбалетами шагнули в сугробы по бокам от дороги.
— Вы слышали?! Это отребье разворошило могилы в глубинах гор, а теперь хочет, чтобы мы их спасли! Ха!.. Они хуже шелудивой собаки, нагадившей на крыльце дома. Собака хотя бы понимает, что провинилась, и прячется от хозяина в конуре, а не лезет с грязными лапами за стол, требуя кусок мяса побольше… Они всего лишь просят глупого соседа сплясать танец со смертью на раскаленных углях… Какие милые гости к нам сегодня пожаловали!..
Буггар захохотал, вытирая выступившие слезы. Со стен доносились отзвуки веселья: гарнизон оценил шутку командира и отпускал сальные шуточки в адрес зеленомордых глупцов.
Отдышавшись, одетый в вышитый золотом камзол мужчина презрительно бросил:
— Чего же к своим друзьям-рыбакам не подались? Они бы вас приютили, вы же одного поля ягоды.
— Люди у моря обижены на нас, — сквозь зубы процедил побледневший Сканки. — Они думают, что мы хотим отобрать назад свои земли. Хотя это не так…
— Вот видишь, даже у пожирателей жира мозгов больше, чем у тебя… Я не собираюсь селить хитрых лживых крыс в подвалах крепости. Не хочу как-нибудь утром проснуться с перерезанной глоткой… Просто удивительно, как вам в голову взбрела мысль заявиться сюда и клянчить оружие и припасы…
— Потому что это был единственный шанс для нас остаться в живых, — честно ответил гоблин, делая шаг назад. — Но мы получили ваш ответ и теперь знаем, что рассчитывать придется на собственные силы.
— Вот именно, — усмехнулся Буггар, одобрительно прислушавшись к щелчкам взводимых арбалетов. Мало ли насколько безумны коротышки. Кто знает, не захотят ли они выкинуть какую-нибудь глупость с досады. — Проваливайте. И не забывайте, что горы за крепостной стеной принадлежат нам. Вздумаете еще раз выпустить какое-нибудь зверье, и я лично погашу все огни в ваших вонючих пещерах. — Плюнув, фастни добавил: — Это все, что мы вам можем дать…
Сгорбившиеся послы молча развернулись и побрели назад. Командир крепости лишь хохотнул им в спину и крикнул напоследок:
— И передайте своим вождям, что перевал и дорога до побережья принадлежат лорду Дейста! Если кто вздумает разбойничать, того мои ребята повесят на радость воронью! Так и скажите: «Каждого с оружием вздернут немедля»! Оборванцы…
Закрутившаяся поземка щедро сыпанула колючим снегом вслед лилла-тро. Вскоре их крошечные фигурки исчезли среди слепящего белого безмолвия. Надменные соседи подарили гоблинам лишь унижение и презрительный смех в спину, оставив в одиночестве смотреть в мертвые глаза смерти. Бервеллеры побрезговали принять остатки когда-то могучего народа даже в качестве рабов. Никто не хотел помогать неудачникам, посмевшим чем-то прогневить злопамятных богов…
Когда крепость закрыла западные ворота, по караулам передали приказ:
— Если зеленые жабы заявятся снова, стрелять без предупреждения! Господин фастни не желает больше тратить свое обеденное время на спятивших коротышек.
ГЛАВА 14
Блэссилла, третья неделя, стенгетты
(29-й день 2-го месяца)
Читать бесплатно другие книги:
