Запруда из песка Громов Александр

– Даю честное слово. Что дальше?

Я помолчал несколько секунд – прикидывал варианты.

– Ничего. Просто выведите меня из этой норы на воздух.

– Пойдемте. – Он грузно встал. Я тоже. – Только по туннелю вам придется топать пешком до самого выхода и дальше, ради вас я не стану вызывать транспорт. Не собьетесь, в туннелях везде указатели, а дальше колея выведет. Пропуск у вас при себе?

Я кивнул.

– Ну что же вы, Фрол Ионович?

Я медленно сел. Тогда и он опустил свою тушу на застонавший под ним стул. С ритуальными телодвижениями было покончено. Магазинер еще раз продемонстрировал, что знает, как обращаться со мной. Ну и пусть.

– Давайте-ка лучше о деле, – сказал я.

Он рассказал мне все. Может, где-то приврал, а где-то умолчал, но я не поймал его ни на лжи, ни на замалчивании важного. Так складно мог говорить человек, полностью уверовавший в правоту своего дела.

Или опытный в риторике.

Я прекрасно понимал, что до меня эти ребята обработали уже многих, опыт есть. Верить им? Наивно.

А не верить – значит отрицать очевидное, что довольно глупо.

Только угроза со стороны могущественной внешней силы могла заставить человека идти против своей природы. Такая – и более чем реальная – угроза была обеспечена.

Но одной угрозы мало. Войско Чингисхана разбежалось бы немедленно, держись его феноменальная дисциплина исключительно на казнях. Монгольский воин жил надеждой на военную добычу – и получал ее. Ради добычи стоило рискнуть согласиться и на казни за малейший проступок, и на коллективную ответственность. Грубая система, жестокая система, но система действенная.

Экипаж отличается от цивилизаций прошлого лишь тем, что служит космическому кораблю «Земля», а не своим прихотям и тем паче не горстке элиты. Обыкновенный человек может всю жизнь обрабатывать поле, снимать с него урожай, не истощив при этом почву, и передать поле детям в хорошем состоянии. Натура обыкновенного человека противится идее считать своим полем всю планету. Он и не считает. Лишь угроза наказания может заставить его сделать то, что при всей академической привлекательности ему крайне не по душе.

И тут он убеждается: новая система имеет свои плюсы, да еще какие! Дикому монголу нужна добыча, и он получает ее. Член Экипажа в награду за служение получает защиту от войн и преступников, еду и медицину для всех, чувство причастности к великому делу, возможность реализовать себя независимо от сословия и национальности, веру в то, что его дети не подсядут на иглу, и еще многое и многое. Он гордится человечеством и гордо несет голову. Пряник все-таки существует. И путь к нему указал кнут.

Без кнута вышел бы не пряник, а ядовитые карамельки, отнюдь не полезные для пищеварения. Многие им были бы рады, но многие – это еще не человечество.

– Да вы ведь сами прекрасно понимаете это, Фрол Ионович…

– Понимаю, – сказал я. – А теперь, если вас не затруднит, расскажите мне, в чем конкретный смысл импактов, хотя бы последних. С Мельбурном более или менее понятно: особое положение Австрало-Новозеландского отсека, эксклюзивные права на разработку месторождений на антарктическом шельфе… Я прав?

– Наполовину, – ответил Магазинер. – Кому нужно нефтяное пятно размером с Тасманию возле антарктических берегов, когда очередной бродячий айсберг наскочит на буровую? Экипажу оно точно не нужно, пингвинам и китам – тем более. Нефть можно добывать и в других местах, в том числе сернистую, ее навалом, и технологии переработки давно существуют. Дороже только получается. Но мельбурнский импакт преследовал и другие цели. Помните ли вы, что вскоре после него последовала отставка Капитана?

– Конечно.

– Он был лично заинтересован в антарктических нефтеразработках. Деньги, Фрол Ионович, банальные деньги, правда, очень большие, и еще одна услуга. Чадолюбие, Фрол Ионович! Оба сына Капитана Рамиреса оказались болванами, не сумевшими получить школьное образование, и даже папочка ничего не мог поделать. Что ж им, пожизненно тянуть лямку рядового, максимум унтер-офицера? Рамирес намеревался протолкнуть их хотя бы в финансовую элиту, обеспечив протекцией и порядочным стартовым капиталом, хотя один черт знает, какие из них получились бы предприниматели. Впрочем, неважно. Самый могущественный – в теории, конечно – человек планеты оказался продажен, и нефтяной консорциум купил его с потрохами. Нам пришлось вмешаться.

– Уничтожив Мельбурн?

Магазинер вздохнул.

– Жертв среди Экипажа практически не было, мы ведь дали предупреждение…

– Сигнал на волне в двадцать один сантиметр с изотропным распределением по небу? – перебил я. – Кстати, а как вы это делаете? Мне что-то ничего не приходит на ум.

Еще один вздох Магазинера.

– Вы уж решите, Фрол Ионович, какой темы придерживаться, технической или социальной, а то мне трудно все время перескакивать… Изотропно распределенный сигнал – еще одно свойство нашего чужого, которым мы научились пользоваться. Технические подробности вы узнаете позже, мы ничего от вас не скроем… Надеюсь, с Мельбурном все ясно? Капитан Рамирес был вынужден покинуть пост, попал под трибунал… вы в курсе?

– Какой еще трибунал? – запротестовал я. – Он ведь застрелился. Сам.

– Трибунал снизошел к его прежним заслугам. Рамиресу позволили самому покончить счеты с жизнью, и он остался в памяти людей как достойный пример. При отказе его ждал расстрел с исключением из Экипажа.

Я помолчал. Сказанное противоречило тому, что я знал, и плохо укладывалось в голове, но… было логично.

– Глупая история, – добавил Магазинер.

Я молчал. Он помолчал тоже.

– Не можем мы без глупых историй, – сказал он грустно. – Не получается.

– Кто это «мы»? – немедленно отреагировал я.

– Люди.

– Потому что бесшерстные обезьяны?

– Именно. Нам бы в вольере жить, под присмотром… Но даже в вольере мы то и дело совершаем обезьяньи глупости.

Магазинер снова тяжело вздохнул.

– Дети, дети… – сказал он горько. – А еще родители, жены, внуки и даже, представьте, тещи. Мать нельзя убедить в том, что ее ребенок должен умереть, чтобы весь мир жил. Отцы обычно тоже хотят лишь добра, чуть-чуть лишнего добра своим детям за счет маленьких, почти незаметных нарушений Устава. Сначала идут нарушения его духа, но не буквы. Потом – и буквы тоже. А у первого лица всегда есть подчиненные, и они все видят и понимают, и у них тоже есть дети… Помните наш полет над Колумбийским кратером? В том самолетике вы почти догадались о причинах наказания. Капитанский Совет слишком долго не обновлялся, и Капитан Эйхорн слишком долго находился на своем посту. Он должен уйти – добровольно сложить с себя полномочия, пока процессы застоя и гниения в Экипаже не набрали силу. Чем раньше удается заметить злокачественную опухоль, тем менее травматично хирургическое вмешательство. Пауль Йозеф Эйхорн должен уйти, а его место должен занять Кинсукэ Асаи. На этот раз мы решили не разрушать городов, но и не давать никаких объяснений или предупреждений. Марченко был прав: люди должны догадаться сами. Если нет – мы подскажем верный ответ кому надо. Часть экспертов в триста тридцать четвертом отделе и подобных ему структурах работает на нас. Капитанский Совет убедит Эйхорна принять правильное решение…

– А если нет? – перебил я.

– Тогда придется столкнуть с Землей еще один астероид в относительно безлюдной местности – вероятнее всего, в Северо-Американском отсеке где-нибудь к западу от Гудзонова залива, – вздохнул Магазинер, разведя пухлыми лапками. – Обидно, но что делать? Это все-таки лучше, чем уничтожать города.

– Еще лучше было бы столкнуть астероид с Луной, – пробурчал я. – Скажем, в Океане Бурь. Он достаточно далек от «Аристотеля». Вспышка будет прекрасно видна с Земли, а кратер оперативно исследован. Несколько дней работы – и специалистам станет ясно, что это не случайный астероид.

Магазинер утер платочком рот, грустно улыбнулся и покачал головой:

– Такой шаг будет воспринят как слабость чужих. Что бы вы подумали о сильном бойце, способном одним-единственным хуком отправить вас в нокаут, если он вдруг вздумает пугать вас ложными выпадами? Только одно: он не уверен в себе, хотя у вас и весовая категория не та, и челюсть открыта, и вообще вы драться не умеете. По той же причине мы не можем пригрозить ударом и не ударить. Такой шаг будет неизбежно воспринят как слабость. Гуманизм чужих? После Джакарты? После Сан-Паулу? После Лос-Анджелеса? Людям не свойственно верить даже в гуманизм людей, а тут вы хотите, чтобы они поверили в гуманизм чужих! Полноте.

Он был прав. Опять прав.

– А мы не ошиблись с вами, – весело глядя на меня, сказал Магазинер. – Считайте, что вы прошли тест. Да-да, как раз на гуманизм. Луна, гм… Не ожидал и приятно удивлен. К сожалению, предложение придется отклонить… Выпить хотите? Теперь можно.

– Хочу.

Он наклонился, что из-за пуза далось ему непросто, и выудил бутылку из-под стола. Видимо, уже не опасался, что я огрею его по голове, воспользовавшись моментом.

Это правильно.

Мне было до ужаса интересно узнать, сдержал ли бы он слово отпустить меня без амнезии, захоти я уйти, – но как проверить это?

Уже никак.

– Помнится, вы хотели победить чужих, – весело глядя на меня, сказал Магазинер, словно уловив мои мысли. – Теперь вы знаете, что астероиды на Корабль насылают вовсе не чужие. Ваша задача значительно упростилась. Ну так что, будем воевать? Или будем работать на благо Экипажа?

Я помотал головой.

– Не буду я с вами воевать. Хотя если вы…

– Что «если мы»?

– Если вы реинкарнируете Шлёцера, Тауберта и Теплова – тогда буду.

Он захохотал во все горло – и вдруг осекся. В комнате повис давящий на уши тревожный писк.

33. Когда спящий проснется

  • Спи, младенец мой прекрасный,
  • Баюшки-баю…
Михаил Лермонтов

– Пищит, – констатировал я. Глуповато, понимаю. Но писк действовал мне на нервы. На мои порядком контуженные нервы.

Магазинер кивнул и стал вдруг очень серьезен. С места, правда, не сдвинулся.

– А нельзя выключить этот писк? – спросил я.

Он не услышал, лишь пробормотал что-то неразборчивое себе под нос.

– Нельзя ли, спрашиваю, выключить этот писк? – уже более недовольным тоном повторил я.

– А? – Моше Хаимович посмотрел на меня. – Вы не понимаете…

– Чего тут не понять? – фыркнул я. – Произошло ЧП. Ну и устраняйте его, я с удовольствием помогу, если вы считаете, что от меня будет толк, а пищать-то зачем? Мы уже оповещены.

Магазинер ничего не сделал, но противный писк смолк. Наверное, его выключил кто-то другой.

И сейчас же в комнату ворвались Карл и Емельян. Оба были взбудоражены.

– Ша, – осадил их Моше Хаимович. – Время есть. Времени навалом. Готовим вариант «Прыжок лосося». Вы знаете, что делать. Ну и ступайте работать.

Они исчезли за дверью. Магазинер замычал и уронил лицо в ладони.

Зато я начал закипать:

– Может, кто-нибудь объяснит мне, что происходит?! Утечка радиации в соседней штольне? Угроза землетрясения? Чужой надумал проснуться и начал потягиваться?

– Нештатная ситуация, – глухо сказал Магазинер, указав пальцем на свое правое ухо, где, видимо, с начала разговора сидела горошина приемника. – Мы потеряли Ландау. Они взяли Бора и Аррениуса. Гамов пока ушел, но и его вот-вот возьмут. После того как он поднял общую тревогу – возьмут обязательно, это вопрос максимум нескольких часов. Группа захвата высажена у входа на объект и сейчас движется к нам по туннелям. Скверно.

Он помолчал несколько секунд, не отнимая ладоней от лица. То ли плакал, то ли был в бешенстве.

Верным оказалось второе.

– Ландау я Эйхорну не прощу, – со злостью добавил он. – Во ему теперь, а не почетная отставка! На кого руку поднял! Савелий Чухонцев, он же Лев Ландау, какой ум! Какой напор, какой юмор! И такой же, представьте себе, бабник, как в прошлой жизни. Ему уже за шестьдесят было, а все равно не мог угомониться… Ручаюсь, на бабах и сам погорел, и всех нас подставил. Знаете, Фрол Ионович, ведь это он когда-то приобщал к делу меня, вот как я вас сейчас…

Весть о том, что к нам движется группа захвата, вначале повергла меня в легкую панику. Буду ли я обвинен и осужден наряду с другими? Следует ли мне сопротивляться? Но буквально через несколько секунд я взял себя в руки, ощутил боевую злость и подумал, что стать преступником перед Экипажем, действуя во имя Экипажа, – это даже забавно. Затем подумал о Гамове: где он? спасется ли? Вспомнил читанную некогда историю о том, как великий Георгий Гамов пытался пересечь Черное море на байдарке, предварительно рассчитав, что это в человеческих силах, – вспомнил и понял, что спасти его от ареста или гибели может лишь какая-нибудь парадоксальная случайность. В то, что остроумие блестящего физика поможет ему против куда более приземленных методов сыскарей из спецслужб Капитанского Совета, верилось слабо.

– Мы так и будем тут сидеть? – осведомился я.

– А чем нам плохо? – Магазинер уже взял себя в руки.

– За нами идут? – Я еще подпустил сарказма в голос. – Или у меня слуховые галлюцинации?

– Идут. И еще будут идти некоторое время, а потом будут пытаться войти сюда с формулой «Именем Экипажа» и разными спецсредствами. Иного пути у них нет, а нашу автономную вентиляцию, чтобы пустить в нее газ, так просто не обнаружишь. Только боюсь, что бравых оперативников не будет здесь ждать ничего интересного, кроме кое-какой аппаратуры, которую легко заменить. Чужой перенесет себя и нас в другое убежище, о котором знают немногие. Неужели вы думаете, что Джосайя Стентон был так наивен, что подготовил только две базы – австралийскую и уральскую?

Я так не думал.

– Ну вот и хорошо, – молвил Моше Хаимович, наблюдая, как я качаю головой. – Тогда пусть за нами идут, а мы будем сидеть и ждать. Все равно вы пока еще ничего не понимаете в чужом и нашей технике, а я, признаюсь вам, и не старался никогда понять. Генрих и Владимир… то есть, простите, Карл и Емельян сделают все, что нужно, быстро и качественно, я уверен. Только не проявляйте любопытства, прошу вас. Все-таки не тот случай. Не надо им мешать.

Что ж, не мешать так не мешать. Хотя мне было безумно интересно посмотреть, каким образом Герц и Зворыкин заставят чужого мгновенно переместить нас в другое место Корабля и как отреагирует на это чужой – индифферентно или, может быть, слегка взбрыкнет? Впрочем, чего ему брыкаться? Не лошадь. Странное полусущество-полумашина, находящееся в странном состоянии, которое и не жизнь и не смерть, позволяет людям использовать себя… Да нет, не себя, в смысле, не свой разум. Вероятно, всего-навсего рефлексы. Аналогия: по лицу спящего ползет муха, спящий рефлекторно дергает лицевыми мышцами. Муха, дура такая, улетает без всякой выгоды для себя, а ребятишки Стентона научились использовать этот простейший рефлекс к своей пользе…

Чушь, наверное. Слишком простая аналогия. Слишком уж человеческая.

– А вы не боитесь разбудить чужого своими техническими штучками? – спросил я.

– Боимся, конечно, – не стал таиться Магазинер. – И всегда боялись. Раньше больше, чем в последнее время, но кто отменит нам риск? Вот вы, Михайло Васильевич, разве не рисковали, возясь с грозоотметчиком? Ваш коллега Рихман…

Поняв, что достиг цели, он замолчал. А я с горечью подумал, что Рихман вряд ли удостоится новой реинкарнации: рядовой ведь ученый, такие и в семнадцатом столетии насчитывались сотнями. И многие, очень-очень многие хорошие люди не имеют и тени шанса прожить вторую жизнь…

– Когда умер Стентон? – спросил я.

– В две тысячи сороковом. А что?

– И не захотел реинкарнироваться?

– Захотел – через сто лет после смерти. И даже оставил пожелание, кем бы он хотел стать в новом рождении. Представьте себе – женщиной.

– Зачем?

– Полагаю, из любопытства. Его право. Так будет даже лучше: женщин среди нас единицы. Перекос. И можете не сомневаться: году этак в две тысячи сто тридцать пятом мы начнем подбирать подходящую девчушку, чтобы в две тысячи сто сороковом…

– Мы? – спросил я.

– Возможно, и вы, и я, там видно будет. С чего вы взяли, что живете последнюю свою жизнь?

Мысль показалась мне интересной. А в самом деле, почему бы не прожить еще одну жизнь, скажем, в двадцать третьем веке, а потом и еще одну – этак в двадцать пятом… И помнить все предыдущие жизни! Плохо ли?

А хорошо ли?

Пока что я точно знал: хорошо. Несмотря на память о смерти детей от Лизы. Несмотря на знание о смерти Лизы вскоре после меня и о смерти дочери от родов. Несмотря, наконец, на память о собственной смерти. Скверное это дело – умирать. Я уже однажды попробовал, причем успешно, и от того, что второго раза не избежать, тоска берет.

А там, глядишь, случится и третий раз, и четвертый…

Меня едва не передернуло. Надоест ведь. И жить надоест, и терять близких, и умирать. Рано или поздно скажу: хватит, устал.

Ну и скажу. Ослушаются – начищу им умные рыла, не постесняюсь. И добьюсь своего.

И тут же поползла мыслишка: почему я, собственно, решил, что меня реинкарнируют вновь? Я не Стентон, мои заслуги перед шайкой реинкарнированных гениев не то что ничтожны – они вообще отсутствуют. Для этой теплой компашки, озаботившейся гармонией на Земле, я пока всего лишь новичок, новобранец, и никого еще не загнал в Утопию астероидным кнутом. Моя полезность под сомнением, недаром моя кандидатура прошла незначительным большинством.

Может, это только к лучшему?

Поняв, что этот вопрос мне сейчас не решить, я вновь обратился к Магазинеру:

– Вернемся к теме. Так что же вы будете делать, если чужой вдруг проснется, пардон, оживет? «Ни жив, ни мертв» – это, право же, какое-то местастабильное состояние, вряд ли оно будет длиться вечно…

– На этот счет есть несколько наработок, – отозвался Моше Хаимович. – Наверное, одну из них, самую радикальную, вы и сами можете предложить, причем прямо сейчас?

Я фыркнул.

– Подумаешь, бином Ньютона! Подложить под чужого ядерный заряд с дистанционным управлением – и привет горячий от нас их земноводной цивилизации.

– Браво. Но я бы ставил вопрос иначе: что он сделает, когда проснется? Что сделаем мы – вопрос второй. Если мы вообще сможем что-либо сделать.

Сильнее обычного щуря правый глаз, так, что он совсем превратился в щелочку, он мечтательно закатил левый:

– А все-таки хочется верить, что мы с ним найдем общий язык…

– Я понял. Главные вопросы остались при нас.

Он кивнул: чего ж тут, мол, не понять.

Запищало еще что-то – не так, как в прошлый раз, а другим тоном, но все равно противно. Магазинер осклабился.

– Они уже рядом. Сейчас обнаружат вход и попробуют выйти с нами на связь. Предложат сдаться, дадут на размышление не больше трех минут. Потом начнут взлом и, если им повезет, провозятся еще минут десять. Если не повезет – тогда тридцать. Техника у них есть, а квалификация, уверен, высочайшая. Абы кого на такое задание не пошлют.

– А мы? – спросил я?

– А нам хватит и пяти минут… – Писк смолк. – Виноват, хватит и двух. Пойдемте, Фрол Ионович. Все готово. Можете заскочить в спальню, собрать вещи, но только быстро. Одна минута.

Какие у меня вещи? Документы при себе. Полотенце, зубная щетка с пастой, бритвенные принадлежности, несколько мелочей? Пусть достаются кому угодно. Чистить зубы можно хоть мелом и тряпочкой. Какое-то время их можно вообще не чистить, а равно и не бриться. Пугайте мелкими бытовыми неудобствами кого угодно, но не того, кто еще мальчишкой пять раз ходил в Баренцево море на промысел.

Я ожидал, что Магазинер спросит: «А может быть, вы предпочтете остаться?» – но он не спросил. Шутки такого рода кончились, я уже не принадлежал Экипажу, и мы оба понимали это.

На знакомой со вчерашнего дня галерее перед толстым стеклом уже ждали нас, переминаясь с ноги на ногу, Карл и Емельян. Больше никого не было. А трудно им, наверное, приходится без младшего технического персонала…

Не успел я это подумать, как вновь ощутил на себе взгляд и моментально покрылся противными мурашками. Чужой вновь обратил на меня внимание.

Магазинер коснулся моего локтя, и я был благодарен ему за моральную поддержку. Хотя, конечно, тут же отодвинулся и метнул ему уничтожающий взгляд.

– Пятьдесят секунд, – объявил Карл Шварцбах, он же Генрих Герц.

Я вертел головой. Никаких приборов с индикаторами, никаких электронных циферблатов… Лишь чужой с холодным любопытством заглядывал мне прямо в душу. А Герц… он просто вел предстартовый отсчет, считывая данные неизвестно откуда и никак не давая понять окружающим, что он ощущает то же самое, что и я.

– Сорок секунд…

Ровный голос, спокойный. Привык, да? Наверное, мне лишь до поры до времени кажется, что невозможно привыкнуть к взгляду чужого. Или Герц и прочие для чужого уже мало интересны, поскольку он имел массу времени вволю покопаться в их душах и теперь интересуется главным образом моей информационной начинкой?

– Тридцать секунд…

Наверное, я прав.

– Двадцать…

Гляди на меня, тварь земноводная, ненасытная, гляди во все гляделки, лезь вовнутрь… Я выдержу.

– Десять…

…и плевать мне на то, что ты выкопаешь там, у меня внутри…

– Пять. Четыре. Три. Два…

Не успел он сказать «один», как ветвистые сосульки, растущие из чужого, разом вздрогнули и вытянулись, как копья.

34. Загробные жители

Многие готовы скорее умереть, чем подумать. Собственно, так оно и выходит.

Бертран Рассел

– Ничего страшного, – успокаивали меня Моше Хаимович и Карл. – С чужим это случается. Конвульсии происходят через нерегулярные промежутки времени. Возможно, просто моторный рефлекс. Во всяком случае, к нашему переносу в пространстве взбрык чужого не имеет ровно никакого отношения. Случайное совпадение… Быть может, дать вам успокоительного?

Я отстранил их величественным жестом. Транквилизаторов – мне? Как рыхлой бабе? Всю жизнь я признавал только одно успокоительное, оно же, правда, и возбуждающее, смотря по ситуации. Хорошо бы с солененьким огурчиком… Да ведь они не то имели в виду.

Это опять было какое-то подземелье. По виду – не естественная пещера и не старая шахта, а, пожалуй, противоатомный бункер. Или, скорее, пещера, расширенная и переоборудованная под бункер невесть в какие времена невесть каким правителем.

Если пещера или старая шахта, то оно и правильно: незачем копать, поскольку почти все уже выкопано, а глубина достаточна. От астероидного удара, конечно, не спасет, но правители доэкипажных времен, все эти президенты, премьеры, канцлеры, шейхи и даже короли, меньше всего думали об астероидах.

Некоторые из них, уверен, даже не знали толком, что это такое.

Немного болела голова. Наверное, ей и полагалось побаливать: человеческий организм не предназначен для мгновенного перемещения на большие расстояния. А как чужой? Ему тоже не по нраву небольшое, но резкое изменение атмосферного давления и магнитных полей?

Чужой вел себя пристойно, то есть никак. Его выросты не шевелились, и я больше не ощущал на себе взгляда. То ли чужой еще не очухался после переброски себя в другую область земного шара, то ли я ему надоел. Тем лучше.

В том, что мы остались на Земле, я нисколько не сомневался. Сила тяжести была прежней. Вопрос заключался лишь в точном месте нашей локализации на борту Корабля.

– Где это мы? – хотел было я спросить Карла, но он уже унесся куда-то вместе с Емельяном. Магазинер махнул на меня рукой – после, мол, после! – и тоже заспешил вон из галереи. Пожав плечами, я двинулся за ним.

За дверью царил непроглядный мрак. По гулкому эху чувствовалось, что помещение большое, но не чрезмерно большое, уж всяко не стадион. Было прохладно, немного пахло сыростью в странном сочетании с пылью – запах законсервированного, но не заброшенного объекта. Впереди кто-то споткнулся и чертыхнулся голосом Емельяна. Потом зажегся свет.

Н-да…

Ощущение дежавю. Такие же металлические шкафы с аппаратурой. Кажется, они и расставлены были в том же порядке. Прогреть, подключить к общей схеме, протестировать – и вновь не живой и не мертвый чужой станет управляемым. Карл уже нырнул за шкафы и метался там, иногда мелькая в просветах, а Емельян тащил за хвост длинный кабель с разъемом. Оба работали быстро и толково, как заведенные.

Магазинер прервал разбег, огляделся, понял, видимо, что незачем так спешить, и начал шумно отдуваться и отирать лицо неизменным платочком.

– Где мы? – повторил я вопрос.

– Каракорум, – выплюнул он в промежутках между судорожными вдохами. – Бывшее… противоатомное… убежище… для верхушки.

Вероятно, также и резервный командный пункт? Индийский, надо полагать? Понятно… В эпоху ядерного противостояния строилось еще и не такое. Странно только, что на этот объект не водят экскурсантов, хотя… это же Каракорум! Где-то недалеко Чогори, он же пик К2, вторая по высоте вершина мира, и поблизости от него целая уйма выбеленных снегом семитысячников. Досужие туристы не валят в эти края толпами, а у альпинистов иные цели. Любопытно было бы узнать: на балансе какого подразделения Экипажа числится сейчас этот объект?

Я даже открыл рот, чтобы спросить об этом, но Магазинер уже отдышался:

– Пойдемте отдохнем. Нам тут пока делать нечего.

– Я мог бы помочь…

– И я мог бы, а не стану. Без нашей помощи они скорее управятся. Идемте, идемте. Разведаем, что здесь и как.

– А вы разве не были здесь раньше?

– Был один раз… Так… Нам, кажется, вон туда.

Он повел меня в слабо освещенный туннель. Черт бы побрал доэкипажных людей-кротов, повсюду они нарыли туннелей! Правда, каракорумский объект все же отличался от уральского: потолок здесь был ниже и не сводчатый, а плоский, а под ногами не наблюдалось ни рельсов, ни шпал. Зато, наверное, поблизости никто не складировал никаких радиоактивных отходов – от этого на душе становилось чуточку легче. Хотя… как сказать. При всем желании уничтожить группу последователей Стентона Капитан не посмел бы приказать разнести вдребезги гору, хранящую в себе миллиарды кюри. Совсем иное дело – этот объект. Его можно.

Но сначала им предстоит найти его.

Я даже удивился тому, как быстро включился в игру. Прошло всего ничего – и вот я уже рассуждаю как преступник… Прикидываю, как скоро противник может обнаружить и накрыть наше новое убежище. А ведь противник-то – верхушка Экипажа с Капитаном во главе! Значит, противник – сам Экипаж. Веселенькое дело…

– Насколько я понимаю, это место дислокации – временное? – спросил я Магазинера. – От силы на несколько суток?

– В корень зрите… Ну вот мы и пришли.

Это был еще один зал, размером поменьше, и опять-таки плохо освещенный. Впрочем, недостаток света не мешал разглядеть следы опалубки на стенах и потолке. Пол тоже был бетонным, без всяких там декоративных плиток, не говоря уже о паркете и коврах. У меня начало складываться впечатление, что давно почившие в бозе хозяева сего убежища были на редкость непритязательными людьми.

Хотя, наверное, объект просто-напросто никогда не был до конца оборудован.

Магазинер нашел электрощиток и щелкнул там чем-то. Свет стал ярче.

– Ага… Нам вон туда.

Он указал на какую-то дверь. За ней, как я почему-то и ожидал, не оказалось никаких чудес – не считать же чудесами груды деревянных стульев, сваленных друг на друга чуть ли не до потолка!

Ухватившись за один стул, Магазинер потянул – и едва спасся бегством от лавины.

– Поосторожнее, – сказал я ему, – не то придется выкапывать вас из-под хлама. А я не учился ни на археолога, ни на спасателя.

– Помогли бы лучше, – буркнул он. – Нужно много стульев и хотя бы парочку столов. Они там… внутри.

– Топить ими печку? – хмыкнул я.

– Расставить их в зале. Скоро у нас будут гости. Много гостей. Ну что встали? Помогайте!

Картина была потешная: Магазинер, ни капельки не похожий в этот момент на великого Эйлера, с усилием приподнимался на цыпочки, цапал сверху стул, одновременно пытаясь удержать пухлым животом расползание мебельной груды. Он был смешон, жалок и, черт побери, трогателен.

Вся моя прошлая жизнь состояла из импульсивных решений. На сей раз импульс толкнул меня не зубоскалить, а помочь.

– Отойдите-ка… Нет, стойте. Придерживайте эту гору, а я буду таскать. Куда их нести – сразу в зал?

– В зал.

Дело пошло. Не прошло и четверти часа, как подземная полость, именуемая залом, наполнилась пыльными стульями. Три стола мы с Моше Хаимовичем перенесли вдвоем, причем ему сильно мешал живот, а мне – поднимающееся раздражение. Хорошенького понемножку, что я – грузчик? Стирать с мебели вековую пыль я тем более не стал, ибо никогда не стремился к карьере лакея.

– Хватит, – распорядился я, когда это занятие окончательно мне надоело.

Магазинер отер платком лицо, отдышался и выразил согласие.

Первый гость появился буквально через минуту. Низкорослый азиат поздоровался на скверном эсперанто с Магазинером как со старым знакомым, обозначил поклон в мою сторону, обозначил на блинообразном лице улыбку, показав редкие зубы, и отрекомендовался:

– Лю Фуцзинь.

– Фрол Пяткин, – ответил ему я, гадая, кем бы мог быть на самом деле этот китаец. Может, просто китайцем?

– Михайло Ломоносов, – указал на меня Магазинер и, указав на китайца, произнес: – Энрико Ферми.

Так.

Я был готов к чему-то подобному, а китаец, по-моему, тем более, но тем не менее мы оба вытаращили глаза, прежде чем поздороваться за руку, как подобает уважающим друг друга ученым мужам. Один из которых, правда, всерьез двигал в прошлой жизни ядерную физику и построил первый урановый реактор, а другой не менее серьезно рассуждал о том, что атомы-де имеют выступы и крючочки, коими цепляются друг за друга, чтобы скрепиться в молекулы… Я чуть не засопел от обиды: как физик Ломоносов представлял для Ферми интерес не больший, чем какой-нибудь питекантроп с узловатой дубиной в волосатой руке – предельно невежественный, дикий нравом и наверняка каннибал. Но китаец смотрел на меня с таким уважением, смешанным, правда, с детским любопытством, что я оттаял и решил не глупить.

Следующим был скандинав – рыжеватый блондин двух метров ростом, косая сажень в плечах, грубоватое лицо. В штормовке и морской фуражке он сошел бы за капитана сейнера или траулера – а оказался Томасом Гексли, эволюционистом и соратником Дарвина, доказавшим происхождение млекопитающих непосредственно от амфибий. За Гексли явился Лагранж, а потом гости пошли потоком, Магазинер только и делал, что отвечал на приветствия, не имея лишней секунды знакомить меня с гостями.

Они были выдернуты чужим из привычной атмосферы, они были взъерошены, они жаловались на мигрень, они шумели, они требовали подробностей, они двигали стулья и говорили все разом. За три минуты их набралось человек под сорок. Один въехал на электрической коляске, и я подумал, что это, наверное, Хокинг, беспомощный инвалид в прошлой жизни и инвалид – хотя уже не столь удручающий – в жизни нынешней. Обе руки у него, во всяком случае, действовали, и речь была в порядке, не работали только ноги. Я подумал, что идейные наследники Стентона злонамеренны лишь в меру своего эгоизма: им нужен был блестящий ум Хокинга, и они вернули его из небытия, неспроста поместив в тело мальчика-инвалида. Они не желали рисковать, предоставляя ему здоровое, тем паче атлетическое тело. Слишком много здоровья и силы, слишком много радости, слишком много желания взять от жизни невозможные для инвалида удовольствия – и пропал великий интеллект. Остался обыкновенный умишко жизнерадостного бугая, но кому он здесь нужен?

Отойдя в сторонку, я наблюдал за коловращением этой толпы гениев и напрасно гадал, кто есть кто. Здесь были брюнеты и блондины, высокие и низенькие, толстые и тонкие, старые и молодые, европеоиды и азиаты, бледные и смуглые, был один чернокожий, как печная труба изнутри, африканец и две женщины. Но если с Хокингом, как выяснилось чуть позднее, я угадал, то об остальных не мог сказать ничегошеньки. Поди догадайся, кто из них Дарвин, кто Гей-Люссак, кто Кант, а кто Пастер! Голова шла кругом. Здесь, в высокогорном каракорумском подземелье, бродили, здороваясь, смеясь, тревожно переспрашивая друг друга о причинах общего сбора, Эйнштейн и Резерфорд, Вернадский и Гаусс, Максвелл и Гейзенберг, Паули и Менделеев, Фарадей и Галуа, Гельмгольц и Бехтерев, Фуко и Рэлей, фон Нейман и Капица, Гершель и Фридман… Теоретически среди присутствующих могли находиться даже Ньютон и Лейбниц – они ведь были еще живы, когда чужой начал свою деятельность! Декарта и Паскаля не могло здесь быть, но Ньютон и Лейбниц – вполне! А женщины – кто они? Мария Склодовская-Кюри и ее дочь Ирен? Может быть. Вряд ли эти ребята широко практикуют подсадку мужской ментоматрицы в женский мозг – тут психологических сложностей не оберешься.

Ясно только, что ни одна из этих дам – не Гипатия…

Самому факту быстрого появления гостей я не удивлялся. Эка невидаль! Системы навигации и связи достаточно развиты, чтобы можно было отследить местонахождение конкретного человека с точностью до дециметров. Понятно, сначала посылается вызов, возможно, по обыкновенной мобильной связи, и у человека есть время уединиться, чтобы не вызвать удивление у окружающих, потом он посылает сигнал готовности к транспортировке, ну а дальше дело за чужим. Можно же заставить его подцепить в глубинах космоса безымянный астероид и с ювелирной точностью перебросить его на орбиту, ведущую к падению в заранее выбранную точку Земли. Значит, можно задействовать чужого и в операции по мгновенному перемещению некоторого количества людей в пределах Корабля. Если что-то оставалось неясным для меня, то только конкретный механизм переноса. Рокировка двух локальных областей пространства? Возможно… Но в таком случае перемещение сопровождалось бы хлопками воздуха из-за неизбежной разницы давлений в «рокируемых» областях. Однако никаких хлопков я не слышал.

Сама по себе эта проблема стоила того, чтобы досконально разобраться с ней. Не прямо сейчас, конечно. Потом…

Кто-то кого-то искал, кто-то брезгливо сметал пыль с облюбованного им стула, кто-то восклицал, встретив приятеля, а кто-то потирал руки с видом человека, дорвавшегося наконец до настоящего дела, и глаза у него горели. Подходили припозднившиеся. Шум, гвалт, броуновское движение… Никто не обращал на меня внимания, иной мазнет по моей персоне не очень-то любопытным взглядом – и пошел себе дальше. Интерес естествоиспытателя боролся во мне с глухим раздражением: не знают они, что ли, кого занесло в их круг? Да нет, знают… Голосовали. А стало быть, если среди старых знакомцев присутствует один незнакомый, то он и есть Ломоносов в новой личине. Проще простого, ребенок сообразит.

Последними в зале появились Герц и Зворыкин. «Больше никого?» – спросил у них Эйлер. «Никого. Нет восьмерых». – «Много. Но все равно будем начинать. Охранные системы?» – «В норме».

Магазинер кивнул, похлопал в ладоши, призывая к тишине, и предложил собравшимся занимать стулья. Кое-кому не хватило. Кто-то уселся на край стола. Я предпочел постоять сбоку, чтобы держать в поле зрения не только оратора, но и всю компанию.

– Я попросил бы перестать шушукаться, – сказал Моше Хаимович, выдержав паузу и убедившись, что тишина и не думает наступать. – То, что дело серьезное, вы могли понять хотя бы по тому, что всех вас вызвали сюда срочно, оторвав от важных дел и рискуя тайной существования организации. Причина заключается в том, что это уже не тайна – во всяком случае, для Капитана Эйхорна…

Теперь в зале было слышно только его – и еще гулкую тишину в паузах.

И в эту тишину Магазинер бросил бомбу:

– Убит Ландау. Арестованы Бор и Аррениус. Возможно, еще кто-то. Гамов в бегах. Мы были вынуждены перебазироваться.

Страницы: «« ... 89101112131415 »»

Читать бесплатно другие книги:

Назвался груздем – полезай в кузов. Получил клеймо змеиной принцессы – будь любезен отработать вожде...
Эта книга – для ищущих путь к Непреходящему, к красоте Бытия, гармонии земли с Небом, совершенству д...
Они были солдатами. Американцы подполковник Джереми и капрал Протасофф, китайский разведчик Ли, каза...
Ошиблись древние пророки! В 2012 году конец света не случился, и счастливое человечество (точнее, лу...
В романе Франсуазы Саган «Женщина в гриме» снова рассказывается о любви. О любви, в начале которой н...
На сегодняшний день очень непросто быть здоровыми, стройными и позитивно настроенными. Все мы знаем,...