Запруда из песка Громов Александр

Скворцов клялся, что с закрытыми глазами посадит модуль на ту площадочку. Он же убеждал руководство в том, что сможет пройти по скалам четыре километра до Семигранника и вернуться.

Ему категорически запретили даже думать об этом.

– Взгляните сюда. – Начальник подготовки нашей группы Мефодий Семенович Гришкин, пожилой клинический сухарь и буквоед, чуждый, как мне представлялось, всему человеческому, сдернул покрывало с некоего механизма, покоящегося на подставке. – Узнаете?

Если не считать ракетного сопла, в механизме было что-то членистоногое. Он лежал на брюхе, но, похоже, мог приподняться на лапах и побежать, куда ему прикажут. Хотя… не при земной силе тяжести – сразу видно, что лапы тонкие, сервомоторы слабосильные.

– Капитально модернизированная лунная «блоха», – определил я.

– Почти правильно. Это «паук», замороженная пять лет назад разработка. Действующий макет. Летные характеристики несколько хуже, чем у «блохи», зато есть некоторая возможность работать на лунной поверхности. Пилотирование – либо дистанционное, либо Слепком. Теоретически тут должен стоять сменный блок. – Наклонив седую голову, Гришкин ткнул в блок пальцем. – Реально его нет. В свое время от «паука» отказались ввиду экономии средств. Разработали «кобылку» для астероидов, а что до Луны, то решили, что для нее пока и «блох» хватит. Н-да… Поскольку не хватило, пришлось вернуться к «пауку», но уже на новом уровне, с учетом наработок по «кобылке». Первые три аппарата поступят со дня на день. Испытания изделия будут проведены на Луне. Придется проводить их по усеченной программе – время не ждет. Учтите, сменного блока управления на опытных экземплярах изделия не предусмотрено, поэтому с вас будут сняты Слепки…

Мы переглянулись. Нас было трое, и аппаратов ожидалось три. Кто-то из нас доберется до Семигранника первым… Кто бы это мог быть? Я понимал: скорее всего, жребием распорядится какая-нибудь случайность, она и выберет первого. Так обычно и бывает. И все же от людей зависит не так уж мало…

Ощутил ли я азарт? Конечно. А вы бы не ощутили?

Но и холодок пробежал по коже. Слепок, значит… Мое «я», засунутое в электронную требуху «паука», слетает к артефакту и исследует его вблизи – попробует на зуб, так сказать. А если «паук» застрянет там, не в силах вернуться? А если он свалится в какую-нибудь лунную расселину и его не найдут? Веселенькая перспектива – ждать неизбежного конца от разряда батарей и понимать, что вряд ли кто-то придет на помощь…

А в это время мое первое и главное «я» будет как ни в чем не бывало сидеть в уютном помещении «Аристотеля» и в ус не дуть. Какой такой Фрол Пяткин? Да вот он я. Ах, тот… А что стряслось?.. Да? Ну и черт с ним, я-то тут!..

– Полагаю, в конструкции «паука» предусмотрено устройство для самоуничтожения? – спросил я.

– Нет. – Мефодий Семенович быстро взглянул на меня. – Во избежание возможного повреждения артефакта при самоуничтожении аппарата такого устройства не предусмотрено. Нет также функции самоотключения. Вас это беспокоит?

– Отчасти, – слегка покривил душой я, не рискнув соврать: мол, нисколько. Никто бы не поверил моему вранью.

– Однако Слепок можно выключить дистанционно…

Понятно. При условии работоспособности приемной аппаратуры. Почему, черт побери, Слепок лишен возможности сам прекратить свое существование? Это жестоко.

Прошли еще недели. В скверах Звездного начали желтеть листья. Настасья сообщала, что с Ванечкой все в порядке, и жаловалась, что ужасно соскучилась. Хотел бы и я выкроить толику времени, чтобы поскучать! Мы тренировались на симуляторах и зубрили матчасть, как какие-нибудь курсанты. По существу, мы ими и были. Будет ли нескромным указать, что я усваивал материал быстрее и качественнее двух моих коллег?

Нисколько. Вот так всегда и бывает видно, кто чего стоит, и при чем тут, спрашивается, скромность?

Потом был экзамен – и Куру…

И много предстартовой мороки, и взлет.

Настасье я сказал в трубку, что звонить мне в течение нескольких дней будет бесполезно. Нет-нет, ничего опасного, просто рабочая необходимость, поцелуй Ванечку. Когда приеду? Как только, так сразу, но знаешь, что это такое – служба?

Она знала. Она была воспитанницей Экипажа, как и я. Она, ее родители и наш сын могли точно так же погибнуть от небесного удара, как и миллионы других людей. Я не мог сказать ей, чем занимаюсь, и она не спрашивала, хотя, может быть, догадывалась. Но не все ли равно, над чем я сейчас бьюсь и какие горы тщусь своротить? Служба – в любом случае служба. Это то, что нужно Экипажу. Нам всем. Людям Земли. Так называемому человечеству.

Настасья могла бы, конечно, вслух заподозрить меня в том, что я нарочно не спешу вернуться домой, – но это было бы глупо и чисто по-бабьи. Как я был рад, что она смолчала!

Я думал о ней, когда шел предстартовый отсчет, и первые секунды после отрыва тоже думал. Потом сконцентрировался на ощущениях – все-таки это был мой первый полет в космос. Ничего особенного. Вибрация и медленно растущая перегрузка. Четыре «же» – отнюдь не подарочек, но жить можно. На центрифуге в Звездном я вкусил прелести восьмикратной перегрузки и остался в первом приближении жив, но восхитился мужеством первых космонавтов – им приходилось испытывать и двенадцатикратную. Крепкие были ребята, что духом, что телом.

Ничего нештатного не случилось. На десятой минуте крылатый носитель отстыковался с легким толчком и ушел вниз, в атмосферу, а в корабле наступила невесомость. Забавное чувство, и это все, что я могу о нем сказать, потому что меня почти все время основательно мутило. Командир разрешил нам поплавать по кабине, но только ничего не трогать руками, а я и плавать не стал – боялся, что меня стошнит. Но когда через два часа мы легли на курс, вновь появилась тяжесть и усмирила мой желудок.

Разгонный импульс вдавил меня в кресло, после чего заработал ионник, и мое тело стало весить не больше гантели для гимнастики. Маловато, но лучше, чем ничего. Лишь грузы по старинке движутся к Луне и от Луны по инерционным траекториям – людей возят с ускорением. Тут двойная польза: во-первых, сокращается время подготовки кандидата в лунатики, поскольку нет особой необходимости тренировать его в невесомости, во-вторых, уменьшается время полета, что тоже немаловажно. Чем меньше времени проведет человек вне радиационных поясов Земли, тем лучше. В «Аристотеле» живут и работают не меньше сотни человек, и если двое-трое из них схватят по пути к Луне или обратно смертельную дозу из-за дурацкой вспышки на Солнце – это никуда не годная статистика.

Сеансы связи, контроль самочувствия, тупое глазенье в крошечные иллюминаторы – и так сорок часов, если не считать еще одного короткого периода невесомости на полпути к Луне, когда корабль разворачивался кормой к нашему естественному спутнику. Интересно? Пожалуй, да, но только на один раз. Я точно знал, что на обратном пути буду отчаянно скучать и превращусь в малоприятного типа, если мне не удастся поработать хоть над чем-нибудь.

Придется, видно, как-то исхитриться.

Экипажу – двум пилотам и бортинженеру – было не до нас, пассажиров. Лишь краткие инструкции: сиди тут, туда не лезь, это руками не трогай, ходи осторожно, не прыгай, а главное, не докучай разговорами… Ей-богу, как будто мы дети малые, не прошедшие никакой подготовки! Наверное, с их точки зрения, наша подготовка и впрямь смахивала на бесконечно малую величину. Может, оно и так, но все равно было обидно.

Зато лунная поверхность оправдала все мои эстетические ожидания. Нацеливаясь на «Аристотель», корабль шел по почти меридиональной орбите на высоте каких-нибудь двадцати километров, и мы буквально отпихивали друг друга от обращенного к Луне иллюминатора. Казалось бы, что такое Луна? Холодное, мертвое, давно известное тело, довольно хорошо изученное, – а вот поди ж ты! Мы восхищались и радовались, как дети малые, впечатленные невероятной четкостью открывшейся картины. Видели ли вы, как подсвеченный косыми лучами вал кратера словно парит в пустоте, не прикрепленный к поверхности, а вокруг него, особенно в самом кратере, лежит густая чернота, и кажется, что там вообще ничего нет? Что значит отсутствие атмосферы!..

Эта мысль, элементарная сама по себе и вряд ли стоящая внимания, напомнила мне: обладай Луна атмосферой, я так и остался бы сидеть на Земле. Откуда что берется!

Потом я снова сидел в кресле и ощущал, как возвращается тяжесть – всего лишь лунная, но и это уже кое-что. При касании корабль чуть заметно вздрогнул.

Приехали.

Не стану докучать вам бытовыми подробностями «Аристотеля». Большей частью заглубленная в грунт, станция высунула на поверхность несколько куполов и расстелила на ближайших холмах километры рулонных солнечных батарей. Были еще глубокие штольни для добычи породы, содержащей воду, и уже третий террикон обезвоженной пыли медленно, но неуклонно рос в небольшом отдалении.

Комнаты для отдыха и сна, рабочие помещения, общая столовая, она же клуб и конференц-зал, ангары, склады…

Много всего. И сотня добровольцев в годичной командировке.

Плюс мы.

Никто из здешних старожилов не был рад нам: у них из-под носа увели самое вкусное, да еще приказали наглухо молчать о нем, в то время как за вкуснятиной прибыли никому не известные хмыри. При внешней корректности с нами держались холодно.

Плевать. Я дождаться не мог момента, когда мой Слепок будет активирован.

Фигура речи, сами понимаете. Что значит «дождаться не мог»? Дождался же.

Дождался, изучая по картам и снимкам лунный рельеф в районе к западу от Анаксагора.

– Вот она, та площадочка, – тыкал пальцем румяный здоровяк Скворцов, единственный старожил «Аристотеля», который и не подумал скрывать своей досады от нашего присутствия, но зато в нем было что-то человеческое. Я начинал проникаться симпатией к нему. – Вот тут. Не видно? Ну да, вот маленький пичок, а та площадка в его тени. И когда я летал, она была в тени, не то я ее разглядел бы. Сейчас покажу другое фото, там она почти получилась…

Я запоминал.

Почему мой Слепок решено было активировать первым – не знаю. Но я обрадовался, а те двое погрустнели, хотя, казалось бы, какая разница, кто будет первым, кто вторым, а кто третьим. Это ведь всего лишь полевые испытания.

Всего лишь?

Сеанс слияния – или, выражаясь совсем уж «на пальцах», перенос в Слепок моих последних впечатлений, – был самой рутинной процедурой для того меня, что состоял из мяса и костей. Но тот я, который был заперт в электронной начинке «паука», проснулся и очень удивился.

Затем все вспомнил.

Руки? Ноги? Глаза? У меня их больше не было. Были лапы, некоторые для движения, а некоторые для работы. Для тонкой и грубой работы – отдельные лапы. Видеть я стал несколько хуже, если говорить о четкости, зато мой цветовой диапазон расширился за счет тепловых лучей и ближнего ультрафиолета. Что я потерял начисто, так это обоняние и осязание. Слух остался: «паук» имел микрофоны, соединенные с наружными конструктивными элементами. Я слышал свои шаги и легкий металлический шелест (хорошо, не скрип!) собственных шарниров. И еще, разумеется, я слышал голоса по радио – они звучали для меня совсем как речь, принятая нормальными человеческими ушами.

Вдобавок к моим услугам имелась обширная память, не говоря уже о способности мгновенно посчитать все, что нужно.

– Внимание. Доложи готовность к выходу.

– Готов, – мысленно сказал я, а другой Фрол Пяткин, сидящий сейчас рядом с руководителем программы за пятью переборками в теплой глубине «Аристотеля», услыхал из динамика собственную речь. Понравилось ли ему это? Или он неосознанно применил психологическую уловку, отождествив меня с магнитофоном?

Плевать. Я больше не был им. Он не имел ко мне никакого отношения. Я – это я, поняли? Пусть и в уродском паучьем теле.

– Выходи. Отойди от ангара на десять метров и повернись.

Я молча выполнил требуемое. Мои конечности цеплялись друг за друга, пару раз я едва не упал на брюхо. Когда под лапами оказался не металл, а реголит, я услышал шуршание вместо постукивания. Нежное такое шуршание, деликатное.

А Солнце светило, низко вися над иззубренным валом древнего кратера, и совсем не жгло, потому что мне нечем было ощутить жжение. Холода я и подавно не чувствовал. Мне нравилась Луна!

– Так, – констатировал руководитель программы. – Теперь повернись. Медленно.

А как насчет «лицом вниз, руки за голову»? Что за манеры командовать отрывисто, точно в полицейской операции, да еще обращаться на «ты»? У кого-то проблемы с воспитанием?

– Хорошо. Теперь обойди станцию по кругу. Не торопись.

Мне некуда было торопиться, раздражала только командная манера общения этого типа. Он тоже, наверное, воображал, что я неодушевленная машина.

Впрочем, идея обойти вокруг станции была логична. И я сделал это. С каждым шагом я двигался все увереннее и к середине пути совершенно перестал путаться в ногах. Завершая круг, я услышал настоятельное требование не торопиться. Ага, значит, у меня получается?

То-то же.

– Отлично. Возвращайся в ангар.

– Так скоро? – возразил я. – Я еще не запыхался.

Руководитель хихикнул – наверное, ему понравилась моя шутка.

– Надо повторить то же самое с топливом. Возвращайся, тебя заправят.

Ах да, твердотопливные элементы… Я понял, что еще не обжился как следует в механическом теле, – вокруг себя глядел, лапы контролировал, а многочисленными индикаторами внутреннего состояния и не поинтересовался. Ладно, научусь… Я учусь быстро.

Герметические створки ангара остались открытыми. Вместо того чтобы тратить драгоценный кислород на заполнение им довольно обширного помещения, они выпустили через малую шлюзовую человека в скафандре и с тележкой. Кислород ведь получается электролизом из воды и жидких отходов, а своей воды на Луне, мягко говоря, немного.

Экономия – зато мне пришлось ждать. На то, что человек без скафандра сделал бы за пять минут, этот потратил все двадцать. Я даже посочувствовал ему немного – знаю, каково носить скафандр, тем более в безвоздушной среде. Хороший тренинг для развития мускулатуры и терпения.

Я выбежал из ангара еще до того, как заправщик убрался в шлюзовую. Мои механические движущиеся части теперь звучали иначе, и лапы оставляли в реголите более глубокие следы, и пыль за мной поднималась выше и опускалась дольше. Попробовал резко повернуть – так и есть, увеличился занос.

– Осторожнее! – заверещал на том конце связи руководитель. – Не торопись. Привыкни. Давай еще раз вокруг станции, только не торопись!

Кто бы на его месте желал, чтобы один из трех доставленных на Луну «пауков» вышел из строя в первый же день испытаний? Нет таких. Лучше перестраховаться, потратив на испытания несколько лишних дней, зато потом почти гарантированно добраться до Семигранника.

Так думал он. Но не я.

Нет, я подчинился ему, поскольку безумная мысль еще только начала зарождаться в моей голове, вернее, в электронных потрохах членистоногого механизма. Спустя четверть часа я не только вновь обошел станцию по широкому кругу, прекрасно приспособившись к дополнительной нагрузке, но и сплясал под внешними камерами, чтоб все видели невиданный членистоногий танец с кружением на месте и выбрасыванием в стороны разных лап. Самому понравилось.

Руководитель орал. По-моему, все, кто его слышал, потешались над ним. Он был человечек из многочисленной породы сорокиных и штейницев, старательная посредственность. Такой тип никогда не откажется от инструкций, а если они еще не написаны, то от примитивного здравого смысла; ему недоступно ни великое, ни смешное.

Впрочем, смешное еще так-сяк. Великое – никогда.

Я замер – не хотел, чтобы он приказал мне вернуться в ангар ради глупой перестраховки. Я еще не умел летать.

Он высказал мне все, что обо мне думает. Я бубнил, что, мол, просто пошутил немного. Интересно, что думал обо мне тот, другой Фрол Пяткин? Понял ли он уже, что я задумал?

Не исключено. Хотя я еще ничего не решил окончательно. Полетаю немного – станет ясно.

– Пройди сто метров в северном направлении… Так. Слева от тебя длинный пологий склон, а на нем небольшой кратер. Видишь? На его южном валу нечто вроде маленькой скалы, попробуй на нее забраться…

Я попробовал – и забрался. Ничего особенного. Конструкторы хорошо поработали над подушечками моих лап, они и не думали скользить по камню. Кроме того, нечетные лапы оканчивались когтями.

– Возвращайся к станции. Не спеши. Так. Стой. Переместись на двадцать метров влево, тебя плохо видно… Теперь попробуй перевернуться на спину.

Да? А еще что? Закопаться в реголит? Сделать тройное сальто? Попрыгать на одной ножке?

Язвительные слова так и вертелись у меня… не знаю на чем. Но я молчал. Гневить руководителя я пока не хотел – тут и ребенок на моем месте понял бы тактическую неправильность подобных действий.

К тому же научиться переворачиваться на ноги, если вдруг я все-таки свалюсь в какую-нибудь яму спиной вниз, казалось мне делом весьма полезным.

Лишь через час с гаком дошла очередь до полетов. Для начала я освоил вертикальные прыжки на столь небольшую высоту, что не убился бы и без тормозных двигателей, но все же учился тормозить – плавно или резко, смотря по ситуации. Потом прыжки стали выше. Еще чуть позже я стал прыгать под сорок пять градусов к горизонту, мягко приземляться и тотчас прыгать снова, чуть изменив направление, и еще раз обскакал таким образом станцию по кругу радиусом метров восемьсот. И так далее, и тому подобное. Прыжки стали дальше, я учился маневрировать в полете. Один раз меня завертело, но я выправился довольно быстро – потому, наверное, что нисколечко не боялся. И что за прелесть эти твердотопливные элементы! К началу первого настоящего полета я не сжег и двух процентов загруженной в меня реактивной массы.

Устать я не мог – ни физически, ни умственно, и в этом крылась одна из двух причин того, что полевые испытания, совмещенные с тренировкой, проводились в форсированном режиме. Вторая причина – фаза Луны. Лунный день на меридиане «Аристотеля» подходил к концу, огненный шар висел низко, любая неровность уже отбрасывала длинную тень. Зато на той широте, где лежал Семигранник, лунный день только начинался. Пройдет пять или шесть земных суток, и работать там станет почти невозможно из-за яростного шара над головой. Даже у «паука» могут быть проблемы.

Я знал, что меня будут гонять, пока не сядут аккумуляторы и не сгорит топливо. После меня точно так же будут гонять другого, потом третьего. А потом решат, кому из нас лететь к артефакту.

Опять кто-то самонадеянно вообразил, что может решать за меня. И не в какой-нибудь мелочи, а в деле, от которого, может быть, зависит не только мое будущее, но и судьба всего Экипажа! Ох, сколько же вас вокруг, честных служак, людей-функций, людей-параграфов… Беда не в том, что вы обыкновенные, а в том, что вы, не понимая и не желая признать этой заурядной истины, мешаете другим жить и работать…

Летать оказалось проще, чем прыгать. И гораздо интереснее. Только меняй немного тангаж, и будешь либо снижаться, либо набирать высоту. Отклонение сопла – поворот. Торможение – либо с помощью передних сопел, либо основным движком после разворота на сто восемьдесят. Проще простого.

И тогда я принял решение. Оно сидело в моем сознании давно, но только теперь приняло окончательную форму. Азимут я знаю, карта местности сидит в памяти. Топлива хватит. Остановить меня нечем. Чего ждать? Вернусь с удачей – пусть судят победителя, если решатся, а не вернусь – с покойника, тем паче электронного, и взятки гладки. Хотя моему биологическому двойнику все-таки достанется на орехи…

Ничего. Потерпит.

– Лево двадцать, – услышал я голос руководителя программы. – Высота двести пятьдесят. Поворот влево, я сказал, а не вправо…

Подумать только – «он сказал»!

А я уже разгонялся, задрав морду «паука» к звездам, чтобы сэкономить топливо за счет баллистической траектории.

– Немедленно вернись на курс! – слышал я крики по радио. – Слышишь меня? Что происходит? Проблемы?

Я удостоил его ответом:

– Никаких проблем. Прием.

С полминуты я слышал лишь перемежаемые тяжелым дыханием хриплые и не очень-то связные выкрики: немедленно вернуться, запрещаю, будешь наказан, ну и все такое прочее. Этот тип только сейчас понял, что у меня на уме. Мне даже стало жаль его – так, чуть-чуть.

– Слетаю и вернусь, ясно? – снизошел я до объяснений. – У меня там одно маленькое дельце.

Больше я с ним не разговаривал. И в точно рассчитанный момент приказав двигателю остановиться, понесся по гигантской дуге с видимой с Земли стороны Луны на невидимую.

24. Коллизии

– Но вы подрядились…

– Доставить вас в Доусон! – перебил Малыш. – Вот мы и тащим вас в Доусон, разве не так?

И он наглядно подтвердил свои слова, обрушив палатку на головы хозяев.

Джек Лондон

Сидя под куполом «Аристотеля», я смотрел на этого лысоватого человечка с нездоровым цветом лица, на его выпученные глаза, на отпавшую и чуть вздрагивающую нижнюю челюсть, и внутренне потешался. Мне-то давно стало понятно, чего хочется Слепку. Мысленно я ставил десять к одному на то, что он так и поступит. Лишь два обстоятельства могли остановить его: техническая неисправность «паука» и недостаточная, им самим признанная, адаптация к нему.

Не случилось ни того, ни другого. «Паук» оказался надежной машиной и сразу проявил себя во всей красе, что с новыми механизмами случается крайне редко, но все-таки иногда происходит, а судя по действиям моего Слепка, у него не возникло больших проблем с управлением.

Последний штришок – это как руководитель программы общался с моим электронным двойником. Дремучие все-таки инстинкты сидят почти в любом человеческом существе: если собеседник не антропоморфен и вообще не жив в биологическом смысле, значит, можно не относиться к нему как к равному. Покрикивать. Лаять команды. Обходиться без «спасибо», «пожалуйста», «прошу вас» и прочих вежливостей, принятых среди людей, даже если они в данный момент на вахте.

За час до скандала я уже ставил сто к одному на то, что мой Слепок рванет к Семиграннику, послав ко всем чертям и старательно расписанную программу, и ее руководителя. Мысленно я даже подзуживал его: давай, мол, давай!

А когда он, наконец, дал, я имел сомнительное удовольствие видеть, как руководитель программы, полковник, между прочим, впал в истерику. Мокрая курица, изрыгающая в эфир разные слова, грозящая кому-то немыслимыми карами, все равно осталась мокрой курицей, только немного шумной. Поорав в микрофон на Слепок и не получив ответа, он набросился на меня:

– Ну что вы стоите, как памятник! Это ваш Слепок, между прочим! Немедленно прикажите ему вернуться!

– Приказать не могу, – с такой дозой иронии, чтобы он обязательно заметил, молвил я. – Могу лишь попытаться переговорить с ним. Может быть, он ответит.

– «Может быть»?!

– А разве он обязан?

– Я… – Руководитель программы еще сильнее выпучил глаза, бисерины пота на его лбу начали сливаться в крупные капли, а я вдруг сообразил, что до сих пор не удосужился узнать, как зовут эту начальственную единицу. Просто не пришло в голову. – Я возглавляю операцию! – кричал он. – Вы будете наказаны!

– За что же? – Я подпустил в голос еще немного иронии.

– За вопиющее самовольство!

– Правда? И в чем же оно, позвольте узнать, выражается? Я, как видите, стою перед вами и не совершаю никаких самовольных действий, за которые могу быть наказан. Хочу также напомнить, что по службе я вам не подчинен. Строго говоря, и «паук» не является вашим оборудованием.

Казалось, полковника сейчас хватит удар. Но он справился.

– Приказываю вам молчать! За программу изучения Семигранника отвечаю я!

Сказал, как отрезал. Ну, как угодно. Отвечай, раз назначен.

Пожав плечами, я повернулся и побрел к какому-то ящику, который высмотрел вместо стула. С начала испытаний прошло уже несколько часов, а этот хмырь так и не предложил мне присесть. Устать я не устал, при лунной тяжести мышцы особенно не перетруждаются – мне просто надоело стоять, когда он сидит.

А он молчал. Видимо, пытался взять себя в руки и сообразить, что делать. Валяй, соображай. Копайся, если хочешь в параграфах, чтобы узнать, какие права имеет Слепок и можно ли наказать вместо него оригинал. В Уставе ты этого не найдешь, придется рыться в инструкциях и временных уложениях, да что толку? Инструкции еще не Устав. Самый матерый юрист не сразу даст ответ, в какой ситуации Слепок имеет те же права и обязанности, что и полноценный член Экипажа, а в какой его следует считать просто софтом. Людям запрещено носить вживленный компьютер в собственной голове, ни в какой клинике члену Экипажа не сделают такую операцию, и мы вынуждены пользоваться допотопной техникой, словно костылями вместо протезов, – но нет запрещения помещать копию личности в машину. А с кого спрос? С оригинала? С машины? С того, кто не запретил, то есть с Капитанского Совета? Глупо ты себя повел, полковник.

И отключить Слепок дистанционно ты не решишься, я же вижу. Можешь лишь пригрозить сделать это, но он тебе не поверит, как и я.

Безногие не страдают плоскостопием. Ограниченные – не могут выйти за пределы убогих своих представлений о том, что можно, чего нельзя и как надо вести себя, если что-то идет совсем не так, как предполагалось.

Я не собирался помогать ему выпутываться из идиотской ситуации. С какой стати? Каждый сам творец своего унижения. Или, возможно, даже разжалования – если «паук» со Слепком гробанется.

Не хотелось бы…

– Хорошо! – Наконец-то истерические нотки в голосе полковника сменились давно и старательно отработанным металлом. – Попробуйте поговорить с ним. Нужно убедить его вернуться.

– Не понимаю, зачем, – отозвался я. – Я, конечно, могу попытаться выяснить, что у него на уме, и, возможно, сумею склонить его к тому или иному решению, – но какой в этом смысл? Программа ведь выполняется. Она идет на несколько дней раньше графика. Артефакт будет подан вам на блюдечке. Что до уровня риска, то мой Слепок, надо думать, полагает его допустимым…

– Действуйте, – нетерпеливо приказал он.

Это всегда пожалуйста. Я покашлял в микрофон и произнес:

– Привет. Как ты?

Меня он удостоил ответом.

– Порядок! – Голос Слепка был даже весел. – Меня видно?

– Еще бы. – Я скосил глаза на один большой экран, затем на другой. – Идешь вроде нормально.

– Сам знаю. Мне видно почти столько же, сколько тебе. Себя только не вижу.

– А тебе оно надо? – поинтересовался я.

– Нет. Я просто так спросил.

Полковник тихонько зарычал. Вот ведь нетерпеливый какой. Сейчас опять начнет брызгать слюной и топать начальственной ножкой.

– Тяжело тебе там? – с ехидцей осведомился Слепок.

– Мне-то что? – в тон ему ответил я. – Я не грешник. Это ты у нас грешник. До сеанса слияния я виноват только в том, что таким уж родился на свет, и ни в чем больше. Мне потом вломят, с тобой вместе. Слушай, а может, ну его, этот сеанс слияния, а? Оставайся в паучьем теле – у тебя, как я погляжу, это неплохо получается…

Ответ был непечатным – и поделом мне: я же сам дал полковнику подсказку, как надавить на Слепок! Но, сделав глупость, иногда приходится и дальше держаться той же линии. И я сказал:

– Нет, правда, на что ты мне нужен? Живи себе. Оставайся тут, изучай Луну. Это тебе не в телескоп ее рассматривать. Прилетай на зарядку и заправку – и снова в путь за всевозможными фактами и артефактами. Прославишься. Разве не достойная жизнь?

– У меня-то будет достойная, – уловил он мою игру, – а у тебя? Неохота будет вспомнить потом то, что я чувствую сейчас?

– А зачем? – продолжал скоморошествовать я. – На что мне твои ощущения? Я привык доверять собственным чувствам, а не чьим-то. Если какой-то восьмилапый…

– Э! Я попросил бы! У меня двенадцать лап – восемь для ходьбы и четыре для работы!

– Тем более. Если какой-нибудь двенадцатилапый арахнид, которого и в биологии-то нет, что-то видит и чувствует, то какое мне до этого дело?

Краем глаза я следил за руководителем проекта. Он синел, багровел и вообще был на грани истерики. И когда он завизжал – не сказал, не крикнул, а именно завизжал на весь купол, – я и бровью не повел.

– Вы!.. Слышите, вы!.. Немедленно – я сказал, немедленно! – прикажите ему прекратить полет и вернуться!

Визг вышел что надо. На том конце связи Слепок хохотнул – наверняка услышал.

– Слышь, – сказал я ему, – тут тебе приказывают вернуться.

– Куда? – включил он дурака.

– Не имею представления. Кажется, сюда, в «Аристотель».

– Н-да? А зачем?

– Тут тебе объяснят.

– Я вернусь, – пообещал он. – Вот слетаю к Семиграннику и тотчас вернусь. Не беспокойся, за топливом я слежу.

– Я и не беспокоюсь… – Тут полковник затрясся, как видно, намереваясь вновь контузить визгом мои барабанные перепонки, и я продолжил: – Видишь ли, тебе приказывают не просто вернуться. Тебе приказывают немедленно вернуться.

– А ты? – спросил он.

– Что я?

– Ты тоже приказываешь мне сделать это?

– Нет, – вздохнул я. – Как я могу тебе приказывать? Не имею права.

– Это хорошо, – сказал он. – А я уж подумал, что и у тебя гормоны скачут, голове мешают. Скажи там этому крикуну, чтобы заткнулся. Пусть примет успокаивающее. А то ведь меня волновать тоже вредно – вот возьму да и разобьюсь ненароком о какую-нибудь скалу. Чего хорошего?

– Не надо.

Послышался смешок.

– Вот и я думаю, что не надо. Ну а если взглянуть на это с другой стороны – что я, собственно, теряю? Жизнь? Это биологический термин, а я насквозь не биологичен. Существование? Но ведь ты существуешь, а я всего лишь твоя копия. Их можно наделать еще о-го-го сколько. И знаешь, я лишен страха быстрой смерти. Боль, немочь – это тоже не для меня. Ну не удача ли? Понимаешь, о чем я говорю?

Я отделался мычанием в микрофон. Я понимал. В прошлой жизни мне пришлось умирать долго и трудно. «Я жив еще!» – рычал я, и Академия при мне пикнуть не смела, но я уже медленно умирал и понимал, что это конец. Слепок просто куражился; болячки тела и угасание – еще не главная неприятность финала жизни. Куда хуже сознавать, сколь многого не успел, и понимать холодным рассудком, сколь многое из той малости, что все-таки успел, будет забыто!

Ох, не хорохорился бы мой Слепок, если бы не боялся…

– Ты вернешься? – спросил я просто для того, чтобы спросить.

– Конечно, – сейчас же ответил он. – Разве я дезертир?

– «Паук» – ценное имущество, – пробубнил я. – Ты угонщик.

– А тебе не хочется отдуваться за нас обоих после слияния. Я ведь тебя хорошо знаю. Ведь не хочется?

– Как-нибудь переживу, – буркнул я. – Попробуй мне только не вернуться.

Приходилось признать, что я умудрился сыграть скверную шутку с самим собой. Ведь он – это одновременно я и не я, и он свободен. В каком бы месте и каком бы времени ты ни жил, полностью свободным можно быть очень недолго, и часто это случается с человеком лишь один раз, перед самой кончиной. Слепок наслаждался полетом и свободой, предвкушал открытие, может быть, важнейшее за всю историю человечества, а мне определил не самую завидную роль. Высечь бы его, мстительно подумал я. Как в школе секли. Увы и ах – не выйдет. «Паука» сечь бесполезно, металлы не чувствительны к боли, а после слияния мне что – прикажете лупцевать собственные ягодицы, уподобляясь известной унтер-офицерской вдове?

Да я бы с радостью высек себя, только бы мой Слепок в конце концов вернулся и влил в меня свою память!

Обернувшись к руководителю программы, я покачал головой:

– Он не подчинится.

– Можете не сомневаться, это вам дорого обойдется, – процедил он.

– Лучшее, что можно сделать в такой ситуации, – помогать ему, – подсказал я. И нисколько не удивился, услыхав в ответ:

– Как-нибудь без вас разберемся.

Я зевнул, отвернулся и стал размышлять, в какой части «Аристотеля» может сейчас находиться Ипат Скворцов.

25. Катастрофа

Почему, черт возьми, несчастливцы во что бы то ни стало хотят добиться счастья? Какая нелепость!

Теофиль Готье

Когда после наивысшей точки траектории началось снижение, я давно уже прошел Южный полюс. Кратер Дезарг остался левее, довольно далеко впереди обозначились валы Карпентера и Анаксагора, а подо мной расстилалась горная страна. Просто удивительно, насколько богата равнинами та часть Луны, что обращена к Земле, и насколько бедна ими та часть, что вечно прячется от глаз земного наблюдателя! Нет на другой стороне Луны ничего подобного Океану Бурь или хотя бы Морю Влажноти. Есть несколько небольших равнин, расположенных преимущественно в очень древних крупных кратерах, и только. Но кратеров разной величины как раз очень много, да и горных хребтов между ними хватает. Разломы. Сбросы. Трещины. Каменный хаос двух преобладающих цветов: серого и черного.

Луна – маленький шар. Мне предстояло пролететь всего-то около тысячи ста пятидесяти километров. Туда и обратно – две тысячи триста. Для полностью заправленного топливом «паука» при лунном тяготении это вполне посильное расстояние. Правда, к началу полета я уже не был полностью заправленным, но все равно топливных элементов должно было хватить, причем даже с небольшим запасом.

При желании я мог бы даже набрать орбитальную скорость – правда, уже не сумел бы погасить ее и мягко прилуниться. Естественно, такого желания у меня не возникло.

С электроэнергией было хуже, чем с твердым топливом: шестьдесят два процента от полной зарядки. Имелась, правда, возможность раскрыть небольшие солнечные батареи, что я и сделал, но за время полета не набрал и одного процента. Очень, очень жаль, что конструкторы не снабдили «паука» изотопным источником для подзарядки, хотя бы и маломощным. Наверное, учли, что «паук» не космический зонд; если разобьется вдребезги, то вот вам радиоактивное заражение местности, получите и распишитесь. Луна, конечно, не Земля, но Экипажу и на ней невыгодно свинячить.

Не столько потому, что чужие могут и наказать за это, сколько из-за собственных видов на Луну – удобный плацдарм для освоения Солнечной системы. А освоим ее, начнем контролировать – может, и астероиды перестанут сталкиваться с Землей? Что тогда придумают чужие на нашу голову?

Там увидим.

Нормальному, биологическому члену Экипажа неведомо, что это такое – умение производить расчеты практически любой сложности непосредственно в уме. У меня такая возможность была. Оказалось – ничего особенного, во всяком случае, я не ощутил никакой эйфории. Просто удобство, не более того. За пять секунд до точно рассчитанного момента я повернулся соплом вперед, убрал в корпус солнечные батареи, чтобы их не поломало резким толчком, и вовремя выдал первый тормозной импульс.

Радио молчало. С тех пор как я услышал сказанные моим оригиналом слова «попробуй мне только не вернуться», никто больше не пытался выйти со мной на связь. Меня бросили урезонивать, мне прекратили приказывать, но, похоже, не собирались и помогать. Гробанусь – тем хуже для меня. Живого Фрола Ионовича Пяткина взгреют, а он будет защищаться в том смысле, что не отвечает за бездушную железку. Кто ж его знает, какие изменения в психике могут последовать от перенесения человеческой личности в электронную форму. Может, Слепок вульгарно спятил – при чем тут я?

Он будет отбрехиваться агрессивно – и отбрехается. Я знаю. Сам бы поступил так же на его месте, и душевная черствость в данном случае ни при чем. Мы – я и он – просто-напросто достаточно рациональны, чтобы сознавать: мертвых не существует. Особенно если мертвец – простая копия.

У нормального земного паука уйма глаз, и все они помещаются на голове. Мое титановое туловище имело перед земным пауком определенное преимущество: два глаза на заду, пардон, в кормовой части. Очень полезная вещь, когда падаешь на поверхность Луны с большой скоростью задом наперед, ну а потом, уже перед самой посадкой, можно развернуться и обеспечить последний тормозной импульс носовым соплом. Так в теории. На практике никакой «паук» и никакая «блоха» еще не летали на Луне так высоко и далеко. Я немного волновался за приземление.

Кормовые глаза-телекамеры давали мутное изображение, на них явно осела мелкая лунная пыль и держалась цепко, хотя по идее должна была слететь при ускорении и торможении. Типичный огрех конструкторов, один из множества огрехов, просто-напросто остальные еще не «вылезли». Вот если я разобьюсь при посадке и если оставшийся от меня хлам будет изучен, то следующую модификацию «паука» инженеры снабдят противопылевыми заслонками или, может быть, стеклоочистителями и резервуаром с изопропиленом для омывания линз…

Почему молчит «Аристотель»? Мне бы сейчас очень пригодилась наводка на ту площадочку, что нашел Скворцов. Разгляжу ли я ее сам сквозь мутные линзы?

На руководителя программы у меня не было никакой надежды. Но где же Фрол Пяткин, почему он бездействует? Стушевался, позволил начальству подмять себя? Не верю.

Мне вспомнился один старый случай. На третьем курсе университета Фрол Пяткин стал не только сопредседателем студенческого научного общества, но и, по сути, заправлял всем в лаборатории физики сплошных сред. Половина ставящихся там экспериментов была так или иначе связана с его идеями, к двум третям экспериментальных установок он приложил свою руку, и звали его не иначе как Фролом Ионовичем. Начальник лаборатории, средних лет мужик по имени Парамон Родионович, сначала радовался, потом начал мрачнеть и наконец вызвал Фрола на разговор тет-а-тет.

– Вот что, Фрол Ионович, – внешне спокойно начал он, борясь с нервным тиком. – Мне кажется, что при вашей активности вы очень скоро сможете выполнять в лаборатории только одну функцию…

– Какую же? – насторожился Фрол.

– Функцию ее начальника. За лабораторию и направление я рад, но лично меня, как вы, наверное, понимаете, данное обстоятельство радовать не может. Пути наверх мне нет – поздно уже, – а опускаться вниз как-то не очень хочется. Перспективы перевода «вбок» тоже не намечается, да и привык я к лаборатории сплошных сред, душой за нее болею… Тогда как для вас, насколько я понимаю, заведование лабораторией – не предел мечтаний?

– Не предел, – сознался Фрол.

– Я потому откровенничаю с вами, что не думаю о вас плохо. Вы голова, а умам такой величины и такой активности обычно не свойственна тяга к подковерным играм. Что делать думаете? Немедленного ответа не жду, но проблему я перед вами поставил, и только вам решать ее…

– Я подумаю, – пообещал Фрол.

Страницы: «« ... 56789101112 »»

Читать бесплатно другие книги:

Назвался груздем – полезай в кузов. Получил клеймо змеиной принцессы – будь любезен отработать вожде...
Эта книга – для ищущих путь к Непреходящему, к красоте Бытия, гармонии земли с Небом, совершенству д...
Они были солдатами. Американцы подполковник Джереми и капрал Протасофф, китайский разведчик Ли, каза...
Ошиблись древние пророки! В 2012 году конец света не случился, и счастливое человечество (точнее, лу...
В романе Франсуазы Саган «Женщина в гриме» снова рассказывается о любви. О любви, в начале которой н...
На сегодняшний день очень непросто быть здоровыми, стройными и позитивно настроенными. Все мы знаем,...