Запруда из песка Громов Александр
– В пространств… – И мистер Кук икнул.
Вячеслав ШишковПриемные экзамены в Высшее училище ВКВ Фрол сдал на «отлично», медкомиссию прошел – и все же оказался в самом хвосте списка зачисленных. Сдал бы хоть один экзамен на «хорошо» – пролетел бы мимо цели вольной, никому не надобной пташкой. Ничего удивительного: в высших военных заведениях исстари предпочитают тех абитуриентов, кто уже имеет среднее военное образование или хотя бы опыт реальной службы в войсках. Сказался и возраст. Армия любит стандарт и твердо уверена, что легко обойдется без вундеркиндов.
В последнем Фрол убедился сразу по прибытии. Идеально, с его точки зрения, заправленная постель не удовлетворила сержанта. За крошечное, заметное только соколиному глазу, пятнышко на форме последовал второй наряд вне очереди. За попытку возразить – третий.
Фухтелем здесь не били, но легче от того не становилось.
– Курсанты! – гремел на построении звучный фальцет начальника курса. – Многие из вас думают, что однажды полетят туда. – И указательный палец офицера устремлялся к скучному потолку с казенными плафонами на нем. – Ну так вот: это не так. Быть допущенными к космическим полетам имеют шанс лишь те из вас, кто окончит училище. А окончат его лишь те, кто удовлетворяет всем без исключения требованиям, предъявляемым к курсантам. Недисциплинированных, неаккуратных, неуравновешенных, недостаточно трудоспособных мы отчислим задолго до выпуска. Космосу не нужны раздолбаи. Кто не уверен в себе и не хочет трудиться как следует, может хоть сейчас собирать манатки. Скатертью дорога! Серьезное нарушение дисциплины – и вам скажут только два слова: вон отсюда! Между прочим, – тут голос начальника курса становился чуть ли не ласковым, – был случай, когда курсант был отчислен всего за два дня до выпуска…
Сказать по чести, Фрол не был так уж уверен, что ему хочется в космос. Разок-другой слетать туда ради любопытства и расширения кругозора, подняться выше атмосферы и посмотреть оттуда вниз – это да. Но постоянно служить на одной из орбитальных станций или на лунной базе «Аристотель» – это, пожалуй, вряд ли. Отправиться в дальнюю экспедицию – скажем, в пояс астероидов? Тоже нет, потому что скука смертная. Условные сутки будут состоять из регламентных работ с техникой и плановых экспериментов, задуманных не тобой, а кем-то, кто остался на Земле и в ус не дует. Может, его эксперименты дурацкие, а теории – завиральные? Не твое дело. Ты знай работай и не очень-то проявляй инициативу, потому что при малейшей неудаче окажешься кругом виноват. Лишь возле цели полета, возможно, отыщется что-то интересное для ума, но с той же вероятностью может и не отыскаться, – а ты терпи месяцы рутины ради этой лотереи. Летают исполнители – мыслители остаются на Земле.
– Ветры в кишечнике лучше ветра в голове, – криво ухмыляясь, шутил начальник курса, позволяя курсантам ржать, а Фрола коробило от такого юмора. Шутка, хотя бы и сомнительная, хороша между равными, а не как подарок с барского плеча. Живо вспоминались шуточки прусских унтеров, еще более плоские.
Унылая тоска навалилась на Фрола. Занятия на первом курсе были не слишком интересными – физику и математику в этом объеме Фрол уже знал, историю войн тем более, технические дисциплины улавливал на лету и не понимал, почему другие боятся сопромата или теории цепей и сигналов, а остальное сводилось к воспитанию нравственных и морально-волевых качеств. Без сомнения, в курс обучения входили и бесконечные придирки взводного сержанта.
Имелось, правда, научно-техническое общество курсантов, первокурсникам доступ туда не возбранялся, и Фрол записался первым – но почти не имел времени заниматься в нем за бесконечными нарядами, гораздо чаще внеочередными, чем очередными. Сука-сержант имел особый талант докопаться до чего угодно. И считал, наверное, что грешно зарывать в землю талант, каким бы он ни был. Редкую ночь удавалось поспать больше четырех часов. Можно, конечно, было спать в строю с открытыми глазами и даже во время маршировки – многие так и делали, быстро научившись. Научился и Фрол, не став от того счастливее. Это он-то, принимавший некогда в своем доме на Мойке саму государыню! Ученик прославленного Вольфа! Российский ученый номер один! Почетный член Болонской академии! Ум первоклассный и дерзкий, признанный самим Эйлером!..
И так далее, и тому подобное.
В прошлой жизни он не любил признавать свои ошибки. В этой – признал по меньшей мере одну: не надо было слушать того сержанта в Отделе комплектования, что сманил его учиться на военного космонавта. Игнорировать надо было ту сладкоголосую сирену – и поступать в университет! А что теперь? Подать рапорт об отчислении, вновь держать приемные экзамены, даром потерять год…
В шестнадцать лет кажется, что год – это чрезвычайно много. В семьдесят (пятьдесят четыре ломоносовских года плюс шестнадцать своих) некоторым тоже так кажется, но выводы они делают прямо противоположные. Потерять целый год?! Охренеть и убиться веником. Можно подумать, что человек наделен долголетием баобаба и имеет право разбрасываться годами! Нет, надо тянуть ту лямку, в которую уже впрягся…
Во взводе Фрола не любили. Он, правда, помогал многим по физике и математике, но все равно оставался наглым сопляком, чересчур задирающим нос. Тотальная уставщина спасала его от расправ, но не всегда избавляла от мелких унижений. Плевать! Фрол привычно стиснул зубы и решил терпеть. На новом месте всегда так. Пройдет, может быть, год, в крайнем случае два – и полегчает. Само собой, дисциплина мягче не станет, зато начнутся спецкурсы и практические занятия, не лишенные некоторого интереса и даже дающие кое-какую пищу для пытливого ума. Тогда, возможно, привалит счастье хоть иногда осознавать себя человеком, а не винтиком под отверткой. А то и под молотком.
Не привалило. Учебный год уже подходил к концу, когда Фрол взорвался. Но не буйной вспышкой на ровном месте, а миной, подведенной под стан врага по всей саперной науке.
В течение двух ночей он сочинил пьесу – уже третью, считая те две, что были им написаны в прошлой жизни. Но в этот раз он нарочито черпал вдохновение из Баркова, Нартова, Олсуфьева и прочих молодых шалопаев восемнадцатого столетия, выпускавших рукописные сборники за неимением издателей, готовых рискнуть напечатать этот срам. А также из их последователей трех следующих веков. Действие развивалось в некоем Училище глубинно-подпочвенных вооруженных сил. Фамилии сержантов, преподавателей и кое-кого из курсантов Фрол изменил, но так, чтобы никого не ввести в заблуждение. Вышло зло, похабно и смешно до икоты. Размноженные неизвестно кем листки назавтра читало все училище, оглашая стены жизнерадостным непарнокопытным ржанием. Гы-гы-гы! Кто автор? Автора!!! Начальство тоже занимал этот вопрос. И оно, начальство, несомненно, нашло бы автора, если бы Фрол не упредил.
Он попросил у сержанта разрешения обратиться к начальнику курса по личному вопросу и получил разрешение.
Начальнику курса он подал рапорт с просьбой о переводе на учебу в университет.
– Какой еще перевод? – удивился начальник курса, неплохой, в сущности, мужик. – Чего это вдруг? Не практикуем. Отчислить по собственному желанию – это мы можем, это пожалуйста.
Тогда Фрол попросил разрешения обратиться к заместителю начальника училища по личному составу. Начальник курса фыркнул и разрешил. Фрол записался на прием.
Он честно отсидел в приемной два часа, чтобы изложить все ту же просьбу и получить все тот же отказ.
– Товарищ генерал-майор! Прошу дать письменный отказ.
– Сколько угодно, – точно так же, как начальник курса, фыркнул генерал майор. – Давайте сюда рапорт.
Фрол протянул ему бумагу. Заместитель занес над ней авторучку, затем вчитался, побагровел…
– Виноват, – торопливо сказал Фрол. – Это не рапорт. Это не та бумага. Я перепутал, вот она – та…
Генерал-майор отстранил его руку. Он читал напечатанный на листке текст, пока не прочитал его весь. К середине чтения его лицо и шея напоминали колером панцирь хорошо сваренного рака, к концу – старый, потемневший от времени кирпич.
По завершении ознакомления с текстом он судорожно сглотнул, устремил на Фрола глаза, подобные пушечным жерлам в амбразурах дотов, и спросил вразбивку:
– Что… это?..
Это была сцена из Фроловой пьесы, сцена, не попавшая в растиражированный вариант и напечатанная в одном экземпляре. В ней, и только в ней, был выведен некий генерал-майор, заместитель начальника школы подземных воинов.
Барков умер бы от зависти, прочти он этот листок.
Фрол объяснил, что подобрал эту бумажку на полу и протянул по ошибке, перепутав с заявлением, что содержание листка – он уверен – не известно пока никому из курсантов и что он, Фрол, чисто случайно пробежавший глазами данный текст и хорошо его запомнивший, готов немедленно забыть его… в обмен на пустячную любезность… речь идет о переводе в университет…
– Вон отсюда! – заревел генерал-майор, судорожно комкая лист и надвигаясь на Фрола, как медведь-шатун на двуногую дичь.
Фрол ретировался – и в тот же день получил через адъютанта все документы, включая просимый, и устный приказ: убраться вон из стен училища в течение часа. Фролу хватило и десяти минут.
Многочисленные авторы Устава продумали многое и немало улучшили его со временем. Но нет и не может быть на свете уставов, запрещающих анонимные насмешки нижестоящего над вышестоящими. Как песенка про юлу сгубила лже-Нерона, так сценка из порнографической пьесы решила проблемы Фрола Пяткина. Пустячок – а как действенно!
Если небесталанно, конечно.
– Я не скажу, что ты кретин, хоть и ловкач, – молвил ему напоследок начальник курса, – но и не скажу, что ты умник. Просто в твоей голове слишком много всего. Это, – прищелкнул он пальцами, – не структурируется. Ты не подходишь для ВКВ. Мне это давно было ясно.
Фрола не возмутило неуставное обращение на «ты», ему даже не захотелось сдерзить в ответ. Зачем? Неудавшаяся карьера военного стремительно катилась в прошлое, и только это имело значение. А впереди ждало что-то более интересное. Наверняка. Неизбежно. Фрол не верил в это – он знал.
Что ему, Михайле-Фролу Ломоносову-Пяткину, армия, пусть даже ее космическая элита! Она инструмент, и вся военная наука с древнейших времен и до нынешних нацелена лишь на то, чтобы инструмент лучше действовал. Узко это и убого. Не для истинно широкого ума. Даже в период Ста дней армия, спасшая человечество, все равно оставалась инструментом, и не более.
Инструментом чужих, так уж получилось.
17. Фагоциты Экипажа
Я всегда готов учиться, но мне не всегда нравится, когда меня учат.
Уинстон Черчилль
Неубедительные облачка в мутном небе. Жара. Влажность. Хуже, чем в бане, потому что из этой парилки не выскочишь с уханьем ни в бассейн, ни в прорубь. Плюс озверевшие насекомые. Вероятно, в раскинувшемся передо мной городишке с пышным названием Сан-Рафаэль-дель-Энканто имелось хотя бы несколько кондиционированных помещений для жителей Севера, изнеженных холодом, но я не собирался там останавливаться. Городишко выглядел географической несуразностью и был мне даром не нужен.
Южно-Американский отсек. То его место, что еще и теперь нередко называют Колумбией. Более точная локация: поблизости от границы Колумбии с территорией, называемой Перу. Почти экватор. Июль. Филиал преисподней.
Чертовы джунгли. До Анд километров пятьсот, и никакой от них прохлады. Слишком далеко, чтобы поверить: с их вершин действительно стекает холодный воздух. И трудно здесь поверить, что есть на нашем голубом шарике места, где лед лежит аж с плиоцена и не тает.
Крупный зеленый попугай, сидящий на ветке шагах в пяти от меня, встрепенулся и каркнул что-то вслед исчезающему в жарком мареве самолетику. Судя по тону – что-то обидное. Такой и должна быть туземная реакция на пришельцев из более приятных для жизни мест. Что, мол, поглядел, как нам здесь живется? Остаться не хочешь? Ага, не дурак, значит… Ну и вали отсюда поскорее.
Мокрая рубашка плотно облепила спину. Ни ветерка. Жар выпаривал из почвы влагу в таком количестве, что я дивился тому, что вообще дышу. А ведь еще утро… Никто не встретил меня на кочковатом летном поле, смахивающем скорее на широкую просеку, но вдали пылил джип, направляясь к сараю с флагштоком, по-видимому изображающему аэровокзал. За мной?
Я надеялся, что да, хотя могло быть всякое. Пилот доставившего меня сюда самолетика знал на эсперанто от силы две сотни слов и, если я не понимал, принимался жестикулировать, бросая штурвал. Я предпочел «понимать».
Но даже если я оказался не там, где должен быть, все равно мне не следовало торчать на летном поле столбом, плавясь, как оловянный солдатик в печке, и подставляя себя москитам и мухам. Навьючив на себя рюкзак и бурча под нос разные слова, я поплелся через поле к сараю.
Я не материл Сорокина за эту командировку – еще в той жизни понял, что всегда полезно расширить свой кругозор, посетив за казенный счет иные страны. Если я и ругал кого-то, то исключительно природу – почему, черт возьми, она не такая, какой я хочу ее видеть? Непорядок. А уж такой элемент природы, как москиты, вьющиеся надо мной серым облачком, мог довести до буйного помешательства хоть толстовца, хоть античного стоика.
И самое главное: каким образом нам удастся решить поставленную задачу, если я побываю в «горячей точке»? Лично наберу материала для зубодробительных моделей Магазинера? Ну разве что. Хотя весь этот материал наверняка можно получить и в Твери, используя наш уровень доступа.
Или все-таки не весь?
С этим мне после всех прививок и инструктажей и предстояло разбираться подальше от академической обстановки, поближе к людям. Штейница Сорокин тоже куда-то услал, кажется, в Южную Африку, и, как мне шепнули, потребовал у Марченко еще двух или трех умников в свою группу, желательно молодых. Когда, несмотря ни на какие усилия, отряд не продвигается вперед, плохой командир всегда запрашивает подкрепление. Как будто в данном случае количеством можно заменить качество!
Так было, так будет. Сначала рабочая группа, созданная в инициативном порядке, потом отдел, а там, глядишь, и секретный институт. Еще один. Чтобы продвинуться на волосок, причем не факт, что в верном направлении.
Потом институт разгонят к чертовой матери. И правильно сделают.
Джип достиг сарая раньше меня и покатил мимо, не остановившись. Ну точно, за мной. Это был открытый джип-амфибия модели «Ихтиандр», что клепают в Ижевске. Я не удивился, встретив его здесь. Во-первых, удачная и широко распространенная машина. Во-вторых, я знал, что несколько месяцев назад боевики кокаиновых баронов провели ряд дерзких акций, да столь успешно, что у кого-то в высших эшелонах лопнуло терпение: а послать против этих недобитков настоящих специалистов! Естественно – не имеющих местных корней и не склонных учитывать колумбийскую специфику в ущерб Уставу. Северо-Американский отсек прислал сводный батальон «зеленых беретов» и «морских котиков», Северо-Евразийский отсек – батальон десантников-спецназовцев, а из Восточно-Азиатского отсека прибыла рота «бамбуковых медведей», по слухам, заменяющая батальон, если драться предстоит в тропических джунглях. Возможно, слухи не врали. Но меня встречали не «медведи».
Меня встречали свои.
Северо-Евразийцы. Русские. И все прочие, откликающиеся на слово «русский», будь то якут или гагауз. Один черт. В одном котле варимся, в один отсек определены командованием. Само собой, при условии, что в других отсеках нет срочной работы.
Но сейчас она есть.
Водитель вильнул рулем в последний момент – я уж решил, что он собирается переехать меня, и прикидывал, в какую сторону лучше отскочить. С писком тормозов «Ихтиандр» остановился так, что лицо пассажира рядом с водителем пришлось как раз напротив меня.
Та-ак…
Напрасно я заранее не поинтересовался фамилиями офицеров Северо-Евразийского батальона…
Терентий Содомейко, кажется, тоже не пожелал заранее узнать анкетные данные того типа, что свалился ему как снег на голову, чтобы во все соваться и мешать работать. Он бросил на меня взгляд и приподнял бровь.
– Вот так, значит, да?
– Ага, – кивнул я и развел руками: – Принимай гостя.
Он вылез из машины – огромный, плечистый, почти на голову выше меня. Мы обнялись, о чем я тотчас пожалел. Обниматься в парилке не очень весело.
– Знал я, что наш корабль тесен, но не знал, что настолько, – сказал Терентий, когда с приветствиями было покончено. – Мог бы сообщить заранее, кого мне ждать.
– А я-то откуда знал, кого здесь увижу?
– Ладно. Полезай назад. Что у тебя в рюкзаке?
– Только личные вещи.
– Приборов научных нет?
– Я сам себе прибор.
– Уже легче. А то повадились тут некоторые совать нам всякие железки, которые не работают… Поехали.
Последнее относилось к водителю. Я уже сидел в машине.
Ехали с час. Чем дальше, тем дорога становилась хуже и скоро превратилась просто-напросто в разбитую колею. Поболтать с Терентием по пути мне не удалось – все трое зверски лязгали зубами на кочках и рытвинах, и я просто-напросто боялся на всю жизнь остаться шепелявым, лишившись кончика языка.
Потом колея пошла под уклон и сгинула в болоте. По грязной жиже «Ихтиандр» двигался медленнее, зато без тряски. Из-под корпуса-утюга разбегалась во все стороны мелкая болотная живность. Надрывались лягушки. Солнце жарило по-прежнему. Москиты озверели.
– На, обработай. – Терентий протянул мне тюбик. Подвывая от сотен укусов одновременно, я принялся яростно натирать гелем все открытые участки тела. Помогло.
Скоро начался лес, и только потом сошло на нет болото. Рубчатые шины расшвыривали грязь. Как водитель умудрился не потерять в болоте колею, я не понял, да и вдаваться не стал – не мои проблемы. Кто я здесь? Случайный гость. Не то в деловой поездке, не то в творческой командировке, сразу и не поймешь. Буду помалкивать и набираться впечатлений, как зевака-турист. Тоже полезное дело, ибо что есть впечатления? Обрывки знаний и путевые указатели для их систематизации и осмысления. Вот и буду систематизировать и осмыслять. Чуть позже.
Пока же я вертел головой, пригибался, когда ветки с широкими толстомясыми листьями били джип сверху, и убеждался в правоте антропологов: человек произошел от австралопитека не в лесах, а в саваннах. Тоже, наверное, не лучшее место развивать мозги, но уж всяко предпочтительнее этих зеленых дебрей! Тут если что-то от кого-то и произойдет, то обязательно какая-нибудь погань. Доказать не могу – просто чувствую.
Еще дважды мы преодолевали широкие полосы стоячей воды и вновь месили грязь, прежде чем дорога стала суше, а вскоре в зеленой стене обозначился просвет. Джип лихо вылетел на поляну, и я даже ощутил нечто вроде ностальгии: так мило и по-домашнему выглядели на поляне десятка полтора армейских палаток.
– Наш лагерь, – не без гордости сказал Терентий, выбираясь из машины. – Моей роты. Что, пустынно? Ну да, два взвода на задании. И я был бы там же, если бы не ты. Майор мне плешь проел: встреть, мол, и обеспечь. Периметр видишь? Вон там, у самых зарослей. Ну да, где флажки. Будешь пока что обитать внутри периметра, в чагре.
– В чем?..
– Откуда, думаешь, в сельве поляна? – спросил Терентий, и видно было, что он доволен: наконец-то ему выпало просветить меня, всезнайку. – Это старая вырубка под посевы, чагра называется. Индейцы рубили. Сеяли тут что-то, истощили землю и свалили куда-то всей деревней – новую поляну расчищать. А эту бросили. Нам только и осталось, что траву выкосить и кусты убрать. Хорошее место, почти сухое.
– Зато открытое…
Терентий улыбнулся.
– Не так чтобы… Кстати, за периметр не ходи, это вредно для здоровья. Мины и прочие сюрпризы для незваных гостей…
– Навещают? – полюбопытствовал я.
– Они нас – пока нет. А мы их – да.
– Нагнали на них страху?
В ответ Терентий так глянул на меня, что я заткнулся и с большим неудовольствием признался себе, что сморозил глупость. Это в первые годы существования Экипажа против него кто только ни пер сдуру, ну а теперь прет только тот, кто поставил на себе крест и ни черта не боится. Кокаиновые бароны и их ребятишки как раз из таких. Можно вынудить их затаиться на время, но ни силой, ни убеждением нельзя заставить их прекратить поставлять Экипажу дурь, а дисциплинарным подразделениям Экипажа – жутко страдающих нарков. Иногда излечимых, но все равно несчастных на весь остаток жизни. Не люди – руины людей.
Я видел. Нам их показывали во всех видах – и в тупом безразличии, и в ломке. Во всех школах проводятся обязательные экскурсии, после которых ни у кого не остается сомнений насчет того, что чем мертвее наркоторговец, тем лучше.
Вот и война. Иногда активная, чаще вялая и очень, очень затяжная. Правильнее сказать – нескончаемая санитарная операция по удалению грязи и мерзости из глухих закоулков некоторых отсеков корабля. Возможно, когда-нибудь станут чисты и эти закоулки. Пока же приходится убивать тех, кого нельзя ни убедить, ни запугать, ни заставить, а поскольку они не придерживаются никаких правил войны, никто с ними не церемонится. Командованию и в голову не придет объявить амнистию для тех добровольно сдавшихся бандитов, у кого руки еще не в крови. Во-первых, поди проверь, в крови они или не в крови, а во-вторых, ложный гуманизм погубил гораздо больше хороших людей, чем самые беспощадные меры по уничтожению негодяев.
– Давно ты здесь? – спросил я, чтобы хоть как-то замять свою глупость.
– Шестой месяц. Только не спрашивай, скоро ли домой. Не знаю.
– Полагаю, это от вас зависит…
Терентий выругался.
– А без прописных истин можно? Конечно, от нас. Еще, правда, от противника. И совсем немного – от моего майора. Потери пока несем терпимые, а гадов давим, чего ж нас менять? Рано еще. Причем зуб даю: сначала сменят американцев, а потом нас. Так уж заведено.
– А почему?
– Потому что они нежные организмы. Повезло им с историей, до сих пор аукается. А восточных азиатов сменят последними, вот помяни мое слово. Там в основном японцы, они терпеливые ребята. Сколько им прикажут, столько они и будут нести бремя желтого человека, нипочем не взбунтуются… Ладно, пошли, чего стоим. Пора тебя делом занять. Эй, капрал!..
Не успел я опомниться, как мои вещи оказались в офицерской палатке, а щуплый белобрысый парень, представившийся мне как капрал Малинин, вывалил передо мною на траву кучу снаряжения.
Гм. Почему-то я ожидал, что меня для начала накормят, потом ответят на накопившиеся вопросы, а уж после возьмут в оборот. Не то чтобы я был голоден и переполнен вопросами – просто должны же соблюдаться законы гостеприимства!.. Черта с два – Терентий куда-то смылся, а капрал принялся объяснять и показывать, что к чему в принесенной им куче. Вот облегченный бронежилет «Скорлупка», держит обычную автоматную пулю, а бронебойную не держит. Вот рация, совмещенная с навигатором, пользоваться так-то. Вот это – не перепутайте! – не пистолет, а «Рапунцель», тросовый подъемник… ну, если вдруг надо срочно оказаться на дереве и скрыться в кроне. Вот крем – пачкать морду лица тигровыми полосами и ягуаровыми пятнами. Вот оружие дневное и оружие ночное, вот прицел для стрельбы в джунглях, вот «шавкин нос», он же хемолокатор, предназначенный для поиска укрывшегося противника по запаху, вот полевая аптечка-полуавтомат…
Черт побери, этих ребят снабжали неплохой техникой! Мне только показалось, что я не успею как следует освоиться с ней за час-два.
– Чего-о? – сделал большие глаза Терентий, вновь объявившись в моем поле зрения и выслушав мои сомнения. – Даже не думай. Минимум три дня тебе на общую подготовку, раньше я тебя в лес не выпущу. На черта мне мертвые одноклассники, да еще шишки из столицы?
– Какая я шишка? – резонно возразил я. – Сколько у меня звездочек? До двух считать умеешь? У тебя, между прочим, на одну больше.
– Один черт, мне холку намылят, ежели с тобой что случится. Нет, сдувать с тебя пылинки мне не приказано, но вообще-то было бы хорошо, если бы ты не загнулся. Сам как считаешь?.. Короче, не филонь. Послезавтра сам тебя проэкзаменую, и если окажется, что ты такой же олух, как сейчас, – извини, будешь сидеть на базе.
– Но…
– Отставить. Я сказал. Сколько, говоришь, у меня звездочек? До трех считать я умею.
Подмигнув, он улетучился, а я со вздохом взялся за «Рапунцель»:
– Ну, которое дерево тут не заминировано?..
Дотошный капрал гонял меня, как новобранца, разве что следил за лексикой – все-таки имел дело с офицером. К удовольствию двух-трех зевак, моя первая попытка вознестись с грешной земли в пышную древесную крону окончилась болезненным падением на зад. Но к полудню я уже сносно владел подъемником и аптечкой. Разобраться с хемолокатором оказалось труднее, этот маленький, но капризный прибор требовал хитрой настройки и умелого обращения. «Шавкин нос»? Глупое прозвище. Такая шавка не выжила бы в природе. Засечь живое существо с подветренной стороны и взять на него пеленг оказалось делом несложным, тем более что прибор учитывал силу ветра и сотню других факторов, – но как определить видовую принадлежность данного существа? Человек? Тапир? Обезьяна? Ягуар? Гриф? Ну а если человек принял меры по маскировке своего естественного запаха? Тут-то и начинались сложности, возводящие обращение с хемолокатором в ранг искусства, не доступного всяким дилетантам. Да если бы только хемолокатор! Помимо него в полном комплекте снаряжения десантника имелось еще немало штучек, к освоению которых я еще не приступал. Я начал сомневаться, что уложусь в назначенное Терентием минимальное время, и, естественно, обозлился. Оно и к лучшему. Допускаю, что окружающим от этого не сладко, зато я мобилизуюсь по полной программе и готов ворочать горы, ну, или сворачивать скулы, смотря по ситуации. Ты ведь себя знаешь, Михайло Васильевич?
Знаю, Фрол Ионыч, знаю.
– Как тебя зовут, капрал?
– Дементием, товарищ лейтенант.
Тьфу ты черт. И Терентий у них, и Дементий… Может, и Мелентий найдется?
– Ну вот что, друг Дементий. Сам разберусь, без лекций. Ты только отвечай на вопросы. Не обижайся, но ты много лишнего говоришь. Я же все-таки физик, азы знаю…
Он хмыкнул и недоверчиво покачал головой, но дело и впрямь пошло быстрее.
Один раз мне принесли сухпаек и кружку безвкусного кофе, а в три часа дня, в самое пекло, вернулся Терентий и объявил перерыв. Я вякнул было, что не устал и пока далек от теплового удара, но он и слушать не хотел.
– Пошли пройдемся.
Падение с дерева обычно не способствует желанию передвигаться на своих двоих. Ушибся я порядочно, мог бы и сломать себе что-нибудь – скажем, шейку бедра или копчик. Но аптечка диагностировала норму, и приходилось ей верить. А что у них не норма, у этих суперменов? Открытый перелом шеи в трех местах? Оторванная голова?
Ковыляя за Терентием и обильно потея, я заикнулся было насчет того, что завтра к обеду, пожалуй, закончу изучение матчасти и буду готов к рейду в сельву – в качестве наблюдателя, конечно. Я прекрасно понимал, что до бойца я не дорос и не дорасту за нехваткой как времени, так и желания.
– Слушай, а совсем без этого нельзя обойтись? – на ходу обернулся Терентий.
– Без чего?
– Без сельвы. Чего тебе надо – побольше узнать о том, что у нас делается? Узнаешь. Хочешь боевые сводки увидеть? Увидишь. Хочешь расспросить бойцов? Я весь личный состав перед тобой в очередь выстрою – расспрашивай! Годится?
Я замотал головой:
– Не годится. Сам увидеть хочу.
– А что, и увидишь, – мрачно пообещал Терентий и вдруг точным пинком ботинка выбросил в воздух из травы небольшую, отчаянно извивающуюся в полете змею. – Вот что ты увидишь. Или еще чего похуже.
– В лесу от меня есть польза, – напомнил я. – Ты же знаешь.
– Так то лес, а то сельва, – веско возразил Терентий, все же поморщившись от воспоминаний детства. – Поверь, ничего интересного тебя не ждет. Устанешь, как собака, промокнешь, нацепляешь паразитов и вряд ли увидишь что-нибудь кроме листвы. Имей в виду, Дементия я прикрепляю к тебе. Вне лагеря от него ни на шаг, и слушаться его беспрекословно. Прикажет тебе капрал упасть мордой в дерьмо – падай мгновенно и ни о чем не спрашивай. Закричит: «Газы!» – не вздумай интересоваться, какие именно, а в ноль секунд натягивай маску. Геройствовать тоже не вздумай. Для кого-то ты, может, и ценный фрукт, а для моих ребят только помеха… хотя вообще-то было бы хорошо, если бы ты не загнулся. Так что смотри капралу в рот и делай то, что он скажет. Он из вас двоих главный, не ты. Ухмылку-то убери, я не шучу. Знаю, о чем ты хочешь спросить: нельзя ли, мол, все-таки ограничиться одним днем подготовки, а не тремя. По дружбе, так сказать. Отвечаю: нельзя. Насчет трех дней тоже ничего не обещаю. По-хорошему, тебя надо бы месяц погонять как следует, тогда, может, и сгодился бы для простых заданий. При кухне, например.
– Остряк…
Он только фыркнул, как лошадь, а я вспомнил нашу школьную драку, окончившуюся вничью. Ныне я не имел ни единого шанса справиться с этим загорелым верзилой, напичканным всевозможными знаниями о том, как обнулить противника, уцелев при этом самому. И все же его высокомерное зазнайство профессионала задевало мое самолюбие.
– Было время, когда я стрелял лучше тебя…
– Было время, когда я вообще не умел стрелять, – буркнул Терентий. – Например, в период внутриутробного развития. Что было – забудь. Сейчас есть только настоящее, понял?
– Как-то не очень.
– Пока не поймешь, в сельву не выпущу.
– Ладно, уже понял.
– Правда? Знаешь, я верю тому, что вижу. Полезная привычка. Когда увижу, что ты понял, тогда и разговор будет.
Злиться на него было себе дороже. Мы обошли поляну по кругу. Черт знает, для чего Терентий заставил меня размять ноги – то ли опасался (и напрасно), что мои мозги сварятся вкрутую от напряженных занятий, то ли хотел, чтобы я лучше познакомился с местной природой (однако змей больше не попадалось), то ли просто нашел время почесать язык.
– Сейчас сезон муссонов, – говорил он на ходу. – Льет и льет. И сегодня будет лить, ты на небо не смотри. Не поймешь, откуда что возьмется. Но сразу вдруг. Водопадом. Ниагару видел?
– Нет.
– И не надо. Тут увидишь нечто вроде. Самое лучшее время брать сукиных сынов тепленькими. Наш район базирования довольно сухой, а вообще сельва затоплена, островки торчат, между ними только на лодке. Вот островки-то мы и проверяем, и еще деревни по берегам. Знаешь, свайные такие. А то и индейские шалаши возле очередной чагры. Лучше всего, когда беспилотник находит лагерь противника на изолированном островке в сельве и когда доподлинно известно, что у них нет заложников. Тут нам и работы-то нет, авиация тот островок с дерьмом мешает. Или ракеты. Только редко так бывает, эти гады тоже кое-чему учатся. Так что чаще всего без нас не обходится. Плавать не разучился?
– Вроде не должен, – сказал я, начиная слегка задыхаться. Терентий шагал быстро, как на пружинах, и смахивал на крупного хищника из семейства кошачьих. По-моему, он даже не вспотел, а дышал так, как будто неспешно собирал грибы прохладным сентябрьским утром в среднерусском лесу. Когда видишь столь совершенную боевую машину, как Терентий, хочется отбросить теорию о происхождении людей от гоминид как абсурдную и прямо спросить, куда он подевал свои сабельные клыки. – А что, придется плавать?
– Никогда заранее не знаешь, что придется делать.
– Не верю.
– А напрасно. Если когда-нибудь случится так, что операция пройдет точно по плану, я сильно удивлюсь… Ты к нам надолго?
– Пока не отзовут.
– Тогда привыкай к неожиданностям.
– Каким, например?
– Любым. Не задавай дурацких вопросов. Буквально: любым.
– Кайманы, ягуары, анаконды, ядовитые жабы, пираньи, кандиру… – начал я.
– Добавь сюда насекомых. Но это всё мелочи. Венец природы, любящий деньги и не любящий Экипаж, – вот что серьезно. Не вздумай попасться им в лапы.
Я молчал минуты две – во-первых, берег дыхание, а во-вторых, прикидывал мои перспективы выбраться живым, если я все-таки буду захвачен инсургентами. Хотел было задать парочку уточняющих вопросов насчет нравов местных бандюков, но почему-то раздумал. Вместо этого спросил:
– А местное население, оно как – лояльно? Я имею в виду, индейцы из этих твоих свайных деревень – они члены Экипажа?
– Безусловно. И что с того?
– Обязаны сотрудничать. Нет?
Терентий витиевато матюкнулся, прежде чем ответить.
– Обязаны? Ну да, обязаны. Но знаешь, люди есть люди. Особенно местные. Почти все – из Бесперспективного Резерва. Представь себе, их это вполне устраивает. Робкие какие-то, глупые, забитые. Ничего не хотят, только чтобы их оставили в покое. У кого за семью коленки трясутся, кто просто жить хочет, а есть и сотрудничающие… только не с нами.
– А вы что?
– Не мы. На то есть контрразведка. То и дело выявляют какого-нибудь пособника. Ну и по стандарту: разработка, затем трибунал. Чаще всего – вышка с исключением из Экипажа. Знаешь, что это значит?
Я знал. Тот, кто исключен из Экипажа, исчезает бесследно. Если он несчастная заблудшая овечка, натворившая, однако, непростительных дел, у него нет шанса вызвать к себе неуместную людскую жалость. Если он убежденный и последовательный враг, у него нет возможности побравировать презрением к смерти перед зрителями казни. Он просто исчезает. Тело казненного не выдается родственникам для погребения, а топится в каком-нибудь болоте, предпочтительно вонючем. И правильно, по-моему.
– И что, помогает?
– Да как сказать…
– В смысле?
– Существует Устав, чего тебе еще? – удивился Терентий. – Либо Экипаж, применяя его, демонстрирует свою силу, либо кто-то другой будет демонстрировать силу Экипажу. Мой батальонный – немец, а знаешь почему? Мы, русские, склонны судить о других по себе, уважать местные традиции и недооценивать фактор принуждения, на том и горим постоянно. Уважил раз, уважил другой, нарушил Устав с самыми лучшими намерениями – ну и вини только себя, когда тебя связанного и с распоротым животом бросят в пищу бродячим муравьям. Поделом дураку.
– Ты не ответил на вопрос…
– Какой? Помогает или нет? А как же. Помогает. Наверное.
Я перевел разговор на местную флору-фауну, фиксировал в памяти советы Терентия, а сам размышлял. В этой части Корабля наблюдался непорядок. Правда, я не ожидал, что все будет так плохо, а пособники врага из числа Экипажа – это было уже из рук вон. Но! За что чужие наказывают Экипаж? За упущения. Точнее, за те упущения, для исправления коих не были приняты своевременные меры. Ну а тут – разве они не приняты? Кто посмеет утверждать, что без малого полк, переброшенный в неблагополучный закуток одного из корабельных отсеков, – недостаточная мера? Это же не новобранцы какие-нибудь, а те еще волкодавы. Фагоциты Экипажа, не позволяющие ему сгнить заживо из-за пустячной инфекции. Плюс местные армейские формирования. Надо будет – сюда перебросят не полк, а парочку дивизий и в конце концов ликвидируют заразу. Экипаж справлялся и не с такими задачами. Неужели чужие подталкивают нас к тому, чтобы в санитарных целях закидать бассейны Амазонки и Ориноко нейтронными бомбами?
Быть того не может. Это следует из самых общих соображений, хотя строгого доказательства, понятное дело, не существует. Человечество нужно чужим в виде дееспособного Экипажа, а бомбы и прочие грубые методы – показатель не дееспособности, а бессилия. И уж совсем ненаучной фантастикой было бы предположение о том, что Васюганский импакт случился из-за того, что Экипаж чересчур строг с теми, кто ему враг. Хоть здесь, хоть в Африке, хоть где еще. Нет ни малейших оснований так думать. Строгость не либерализм – за строгость чужие не станут нас бить.
Делать какие-либо выводы было еще рано. Что там выводы – я не был уверен, что нахожусь на верном пути. Подозревал, что нет. Что хорошо в лабораторном опыте, то чаще всего не проходит на практике. Подвергни лягушиную лапку слабому удару тока – лапка дернется, тут все просто и понятно. Для человека понятно. А для лягушки?
Я догадывался, что моя командировка затянется. Что ж, Сорокин не станет возражать. Хуже всего то, что Настасья должна родить недели через три. Успею ли вернуться? Если успею и если роды пройдут удачно – напьюсь, кто бы ни родился. И читал, и слышал от молодых папаш: когда жена в родильном отделении, мужья остро ощущают свое одиночество и никчемность, поэтому напиться для них – первейшее дело. В данном вопросе я намерен соответствовать стандарту, да и трезвый период у меня что-то затянулся, а это не дело. Фантазию надо взбадривать, как и печень.
Терентий оказался отменным синоптиком: не прошло и получаса, как с неба полило и загрохотало, да еще как! Казалось, идет артподготовка перед генеральным наступлением. Крыша палатки прогнулась, по ней бежал нешуточный поток. Если бы палатка стояла на ровном месте, а не на искусственном бугре с выкопанной канавой вокруг него, было бы самое время освежить в памяти правила спасения на водах. Я устроился в углу, включил фонарик и под раскаты тяжелой небесной артиллерии продолжил изучение матчасти. Старая истина: либо смирись с реальностью, либо придумай что-нибудь получше.
Я не придумал. Пришлось смириться.
18. Дриопитек
Любимым развлечением мужчин, детей и прочих зверей является потасовка.
Джонатан Свифт
Каждый день то один взвод, то два, а то и вся рота, не считая караульного отделения и малого резерва, грузилась на приземляющиеся в лагаре «летающие вагоны» и отбывала в неизвестном направлении. Роторы машин буравили воздух, палатки ходили ходуном, затем характерный надтреснутый гул удалялся и переставал быть слышен – начиналось ожидание. Иногда возвращались в тот же день, иногда спустя двое-трое суток. Одного раненого увез вертолет, двое слегка задетых получили помощь в медицинской палатке и околачивались в лагере. Трупов не было. Десантники кляли сельву, муссон, грязь, жару, насекомых, фурункулы, медлительность почты и отсутствие развлечений – словом, мало напоминали часть, ведущую боевые действия. Я не преминул указать на это Терентию.
– Все еще хочешь в сельву? – прищурился он.
Обычно я не отвечаю на дурацкие вопросы. Терентий меня понял.
– Тогда минимум один труп точно будет – твой. Кстати, я ошибся.
– В чем?
– В тебе. Трех дней для тебя мало. Будешь тренироваться, пока я не решу, что ты готов, или пока ты не запросишься отсюда восвояси. Работай.
Капрал Малинин на мне ездил, причем в самом буквальном, посконном смысле. С ним на плечах я должен был обежать вокруг поляны по всему периметру, от флажка к флажку, за три минуты. Это упражнение придумал для меня добрый дядя Терентий и добавил, что если таскать на плечах младшего по званию для меня оскорбительно, то он сам на меня влезет. Я сравнил габариты обоих и предпочел капрала.
Несколько раз в день глазеть на зрелище выползали из палаток и здоровые, и больные. Заключались пари. Первое время я не сгорал от стыда только потому, что очень уж тяжко бегать с грузом на плечах при тридцатиградусной жаре и стопроцентной влажности, сохраняя при этом способность ощущать те же эмоции, что на отдыхе. Потом додумался до несложной мысли: никто не смеется над тем, кто сам готов над собой посмеяться. Ибо неинтересно. Пришлось делать вид, что я наслаждаюсь юмором ситуации, хотя внутри у меня все кипело – ну, в смысле, когда я не изображал призового рысака. Да и тогда мне порой мучительно хотелось сбросить Дементия на траву и надрать ему задницу – в чем я наверняка не преуспел бы. Кабинетный червь против элитного бойца – это даже не смешно. Эх, знал бы он, кто его таскает на загривке! Ошалел бы служивый и, думаю, возгордился непомерно…
Моя тактика принесла плоды. На второй день никто из зрителей уже не лыбился гнусным образом, глядя на мою расхлябанную трусцу, и не отпускал шуточек на грани фола, а на третий за меня начали болеть. На седьмой день, подгоняемый воплями моих тиффози, я пробежал дистанцию ровно за три минуты и под рев восторга сгрузил Дементия у финиша. Нечего и говорить, что к тому времени я досконально изучил снаряжение и под руководством капрала опробовал его в джунглях за полосой мин и «прочих сюрпризов». А также сдал Терентию зачет по основам выживания.
– Ну что – гожусь? – дыша, как издыхающая на берегу рыба, высипел я.
– Смотря на что, – раздумчиво ответил Терентий. Он имел кислый вид. – Ладно. Убедил. Завтра.
Мир качался перед моими глазами, в глазах щипало от пота, кислород в атмосфере, похоже, отсутствовал начисто, и ливень а-ля Ниагара сегодня запаздывал – а как хотелось помыться! Выскочить голым под разверзшиеся хляби – пусть бы даже сбило с ног… И все-таки я был доволен. Не счастлив, нет. Счастье – это когда получаешь неожиданный бонус к награде за усердие, а в простом достижении цели, да еще сугубо промежуточной, есть только закономерность и ничего больше.
Сорокин бы меня живьем сожрал, окажись я не способен даже на это.
Я бы его тоже – если бы мы поменялись местами.
Следующую промежуточную цель я представлял себе довольно хорошо. Немножко поиграю в войну, немножко пообщаюсь с пленными, если они будут взяты, а также с местным населением. Выслушаю жалобы, потому что наверняка буду принят за совершающего инспекцию чиновника. Попытаюсь понять, насколько эффективно – или, наоборот, неэффективно – идет зачистка района от всего, что связано с кокаином, и где допущены перегибы. А где, наоборот, местное (только ли местное?) руководство ушами хлопает. Приму к сведению мнение Терентия о том, что «наверху» сидят чистоплюи-теоретики, не секущие местной специфики, и что им таки придется выбирать между отдельными перегибами и сохранением в Корабле смердящего гнойника. Пообщаюсь с командиром русского батальона и его североамериканским и восточноазиатским коллегами. Соберу кучу непарадной информации – авось Магазинер сумеет применить ее в своих расчетах. Всё.
Само собой, я надеялся найти ее – пресловутую иголку в стоге сена. И понимал, насколько мал мой шанс. Возможно, Моше Хаимович был прав, предположив, что чужие не наказывают нас по-настоящему, а просто держат в тонусе, дабы не расслаблялись? Если да, то что ж, мы подтянемся, выявим и ликвидируем часть злоупотреблений и еще лет десять проживем без астероида.
Скучный сценарий. Мы примем самоспасительные меры и не узнаем, кто же все-таки швыряет в нас камнями и с какой дальней целью. Мы не победим – мы лишь приспособимся.
В таком состоянии души я садился в вертушку и даже не сказал ничего едкого, когда Терентий, бегло проверив мое оружие и амуницию, еще раз напомнил: никуда не суйся, подчиняйся капралу, ну и вообще поменьше инициативы. Капрал Малинин находился тут же и вряд ли был доволен предназначенной ему ролью няньки. Ну что ж, говорил его вид, слушаюсь, вашбродь. Яволь. Хай, босу. Ты начальник, я дурак.
Интересно, а я не дурак ли? Ведь если разобраться – очень может быть. Ну зачем мне понадобился этот цирк с личным участием в рейде, каковой, вполне вероятно, приведет к серьезному боестолкновению? Только для того, чтобы лишить Сорокина козырей при разборе? Да плевал я на Сорокина!
Судя по тому, что в «летающие вагоны» впихнулась вся рота, планировалась некая масштабная для этих мест операция – вероятно, на уровне батальона, а то и выше. Терентий то и дело переговаривался с кем-то по рации. Смысл операции до меня доведен не был, да я и не особенно интересовался. Посторонние субъекты должны любопытствовать своевременно, лучше всего после операции, а не до нее. У Терентия и без меня хватало забот.
Вертолет шел низко. Красное, как будто обожженное собственным жаром солнце вертикально поднималось из-за леса. Минут через пятнадцать Дементий толкнул меня в бок и показал на иллюминатор.
– Плантация коки. Прямо под нами.
Ряды кустов на довольно большом расчищенном от джунглей участке. Ничего особенного, плантация как плантация, не сильно отличающаяся от заурядной чагры. Если не знать, то и не подумаешь, что на этом куске земли растет та самая – костлявая с косой.
– Плантация – нелегальная?
– Почему нелегальная? Легальная.
Я лишь краем уха слыхал от кого-то, что кокаин и его производные применяются в медицине, но как именно и для лечения каких хвороб – не имел представления. Как нельзя объять необъятное, так и нельзя быть настоящим энциклопедистом в наше время – элементарно свихнешься. Можно лишь нахвататься верхушек и удивлять людей своей эрудированностью, но кому это надо?
Летели еще час. Всех развлечений – загодя обработать себя репеллентом от москитов и разрисовать физиономию пятнами и полосами, а вообще было скучно. Вдобавок меня начало мутить. Не люблю летать на аппаратах, опирающихся на воздух не крыльями, а лопастями. Что-то в них не так. Таково мнение моего собственного аппарата – вестибулярного.
Естественно, мне меньше всего хотелось опозориться перед десантниками. Пришлось геройски терпеть. Не просить же гигиенический пакет, вызывая здоровый смех! Профессия клоуна всегда была выше моего понимания. Неужели этим странным нравится, когда над ними ржут? Но здесь, пожалуй, стали бы ржать и над теми, кто не желает казаться смешным, а просто слаб. Как раз это, наверное, и смешно всяческим хомбре, способным ломать кулаками стены и гнуть о шеи рельсы. Почему слаб? От природы? Быть того не может. Не иначе патологически ленив или занят какой-либо недостойной мужчины ерундой. Ну не смешон ли такой тип? Бу-га-га!..
Интересно, что эти здоровяки будут делать в старости, когда их кожа сморщится, в пальцах поселится дрожь, сосуды попортит склероз, а в почках заведется минералогия? Когда ослабнет зрение, суставы познакомятся с ревматизмом, и возникнет по язве на каждом персте двенадцатиперстной кишки? Конечно, они найдут себе занятие по душе, Экипаж предложит им либо заслуженный отдых, либо много разных дел на выбор, но как изменятся их мысли насчет того, что есть настоящий мужчина и настоящий человек? Загадка…
Читать бесплатно другие книги:
