Царь Грозный Павлищева Наталья

Еще через год князь женился в третий раз, хотя не знал наверняка, жива ли его первая супруга. Да и нельзя было православному жениться в очередной раз, пока жива пани Мария, несмотря на их развод. Но, осуждая Ивана Грозного за многочисленные браки, Курбский себя такой меркой не мерил…

Третий брак оказался удачней второго. Дочь каменецкого старосты Семашка панна Александра была покладиста, а главное, она искренне заботилась о немолодом уже князе, которого стали одолевать хвори. Александра родила Курбскому двоих детей – Марину и Дмитрия, но оказалось, что обеспечить их будущее при новом короле отец не мог, Ковельское поместье ему так и не принадлежало…

Курбскому пришлось еще раз выступить против своего отечества. Он очень боялся, чтобы Иван Васильевич не взял под свою руку Литву, потому при выборе нового короля был готов поддержать кого угодно. Только князя никто не спрашивал, а избранный на престол Стефан Баторий совсем не благоволил ковельскому правителю. Довольно быстро Курбский почувствовал, что новый король не чета прежним, ни Сигизмунду, ни Генриху. Баторий набирал людей на войну в ковельских владениях Курбского, как и во всех остальных ленных, не интересуясь мнением князя. Когда же тот попробовал сопротивляться, его попросту вызвали в суд и пригрозили огромным штрафом с конфискацией всего имущества.

Князь Андрей сидел, обхватив голову руками и чуть не плача. Губы его зло шептали:

– Тираны! Все тираны!

Баторий повелел снова идти на Московию вместе с ним! Недавно Курбский ходил на Полоцк, вспомнив молодость, храбро бился, но когда призвал полочан перейти на сторону короля, со стен раздались ругань и проклятия. Князь вылил свою злость в послании к царю, радуясь унижению и бедам России. Распалив себя упреками, Курбский призывал императора Максимилиана поддержать его и Батория в походе против Москвы. Неизвестно, как ответил Максимилиан, но Баторий рвения князя явно не оценил, давать ему особые права не стал и во главе похода на Москву не поставил. А в 1581 году заставил еще раз идти в поход вместе с ним уже на Псков.

Курбскому не суждено было услышать проклятия еще и псковичей. По пути Андрей Михайлович разболелся, ему было всего-то пятьдесят три, но чувствовал себя князь, да и выглядел, сущей развалиной. Его недугом и отсутствием защиты от правителя немедленно воспользовались недоброжелатели, обвиняя в грабежах, убийствах, насилиях. Обиженных нашлось множество, князя засыпали судебными исками, а Баторий совсем не собирался защищать ковельского феодала. Рука польского короля Стефана Батория оказалась не легче тяжелой длани Ивана Грозного, Баторий согнул заносчивого Курбского в дугу, и тот на исходе своих дней униженно молил короля взять его семью под защиту от имени наименьшего и подножнейшего слуги! Куда девалась заносчивая гордость бывшего русского князя? Андрей Михайлович Курбский умер в мае 1583 года, на год раньше Ивана Грозного, от которого бежал.

В Литве князя откровенно не любили и не уважали. На Руси, какими бы правильными ни были его обвинения, высказанные Ивану Грозному, считали изменником, ведь одно дело бежать и обличать в письмах, но совсем другое – с мечом выступать против своего Отечества! То, что его визави по переписке был преступником перед собственным народом, не обеляет самого Курбского. Князь Андрей Михайлович Курбский – предатель собственной страны и собственного народа! Он воевал в отрядах ее врагов с оружием в руках и даже сам водил на русичей такие отряды, причем не защищаясь от нападок, а как завоеватель! Этого из биографии беглого князя не выкинешь. И обвинения Грозному писал не потому, что жалел погибших, а потому, что пытался оправдаться перед самим собой и перед потомками, иначе бы не старался, чтобы его письма приобрели известность.

Сам Курбский оказался ничем не лучше проклинаемого им Ивана Грозного, только масштаб имел мелковатый. Грозный тиранил всю Московию, Курбский – только вверенный ему Ковель и соседей, которые не могли ответить тем же. Но стоило королю Стефану Баторию грозно глянуть на мелкого пакостника, как вся спесь с того слетела вмиг, стал «подножнейшим слугой». Мелкие тиранчики – самые гадкие, если от злодеяний Ивана Грозного берет оторопь и рождается гнев, то от пакостей, творимых князем Курбским, появляется только чувство гадливости. И не оправдывает его бегство слух о том, что Иван Грозный собирался наложить на него опалу. Тогда московский царь еще не был так крут, чтобы тайно спасать от него свою шкуру, перелезая через крепостную стену и подводя под плаху многих и многих людей, в том числе собственных мать, жену и сына.

Андрей Михайлович Курбский предатель не только тем, что бежал, но прежде всего тем, что предал своих родных, оставив их расплачиваться за себя, тем, что воевал против своего народа, своей земли.

Его потомки не прославили фамилию Курбских в веках, они стали католиками, спокойным нравом не отличались, одного из правнуков даже били кнутом за убийство собственной жены…

А в Московии, откуда он так позорно и тайно бежал, жизнь шла своим чередом. Побег Курбского сильно задел царя Ивана Васильевича, заставил его не только спешно писать яростный ответ, но и задуматься над самой сутью своей власти, над тем, как справляться с противлением бояр, как искоренять измену.

Наверное, бегство князя ускорило решение о введении опричнины…

  • Он грозен, батюшка, и милостив,
  • Он за правду жалует, за неправду вешает…

За 20 лет до конца. Опричнина

Вести, особо чудные, летят быстрее ветра. Откуда прознали в Москве, что царю от Астрахани ведут в подарок невиданное чудище? Третий день вся Москва ходуном ходила, ожидаючи. Чего только не говорили…

– Не-е… – мотал головой облезлый мужичок в куцей меховой шапчонке, несмотря на летнюю жару, – бают, что ни на кого не похож зверь-то. Огроменный, человеку и до спины не достать! И два хвоста у него! Ага…

– Врешь! – ахала толпа.

– Вот как есть не вру! – размашисто крестился мужичонка.

Рыжий растрепанный парень с соломой в волосах засомневался:

– Да откель два-то? Рядом, что ли, растут, один слева, другой справа? А ежели поднять надо, то как? По очереди или оба сразу?

Толпа хохотала от души. И впрямь такого не видывали, чтоб у живой твари два хвоста были. Ой врет болтун!

Но тот снова мотал головой, пытаясь перекричать смеющихся:

– Не! В том-то и дело, что в разных местах!

– Как это? – вокруг чуть притихли от таких чудес. В каких таких разных местах могут быть два хвоста? Мужик доволен вниманием, даже чуть приосанился, предвкушая изумление от следующих слов:

– Да! Один сзади, как положено, – и едва успел выкрикнуть окончание, пока толпа не принялась гоготать снова, – а второй спереди, где голова! Вот!

Все разом замолчали, потом раздался возмущенный голос здоровенного, как старый дуб, бондаря:

– Ты ври, да не завирайся! Как это спереди, на голове, что ли?!

Такого и впрямь не видывали… Но сплетник уверенно подтвердил:

– Ага! Вот бают, что промеж глаз второй хвост и растет. И ухи огроменные…

Но слушавшим было не до величины ушей страшилища. Все пытались представить, что может делать этакое чудище вторым хвостом, растущим между глаз. Тут же нашлись сомневающиеся:

– Это тебе, видать, спьяну привиделось.

– Не бывает такого.

Мужичок был весьма доволен удивлением слушателей. Он даже не стал объяснять, что сам страшилище не видел, а рассказывал со слов своего дальнего родственника, у которого сват был свидетелем того, как этот подарок царю спускали с огромной ладьи в Астрахани. Ответил уже спокойней, без запала:

– Ничего не привиделось! Два хвоста, как есть два! Иначе к чему бы чудище аж в Москву тащить? Ежели бы обычный был, так у нас и своих уродов полно…

Криков уже не слышно, москвичи призадумались. Бондарь снова поскреб затылок:

– Ежели за тридевять земель в Москву прут, стало быть, и впрямь чудище…

И тут кто-то вспомнил, что у арабского купца видел такого, только маленького, из кости резанного, забожился:

– Вот те крест! Бывают такие! Не поймешь, где голова, где зад! Что впереди хвост висит, что сзади…

Ближе к рассказчику, расталкивая всех локтями и боками, протиснулась толстая баба, если бы не слой жира на ее теле, досталось бы не спешившим подвинуться. Но телеса бабы были мягкими, кто-то даже попытался, воспользовавшись моментом, ущипнуть ее за зад и тут же завопил, получив тычок под дых. Мягкий кулак красотки бил больно.

– Я тоже видела! – объявила баба зычным, почти мужским голосом.

– Чего видела? – заволновалась толпа. А ну как она видела живую тварь?

– Такую игрушку у купца.

К бабе тут же потеряли интерес. Кто-то привычно засомневался:

– А как разобрать, где у него перед, а где зад?

Ответом был хохот:

– Тебе-то зачем? Под хвост заглянуть хочешь?

– Не, – замотал головой сомневающийся, – он же идти куда-то должен? Так вот каким местом его к воротам повернуть, чтоб правильно пошел?

– Его, поди, в ворота-то и не провести будет?

– В царские? Проведут! – решил народ.

Тут бондарь вспомнил про мужичка:

– Ты сказывал, у него ухи огромные?

– Ага! – обрадовался тот, что не забыли.

– Так где ухи, там и перед, думаю…

Народ был счастлив:

– Во голова! Глянь, как сообразил, а?!

Рассказчика уже теребили снова:

– А цвету-то он какого? Небось черный, как ворон?

Сравнение с птицей почему-то мужичку не понравилось, он, чуть подумав, отрицательно покачал головой:

– Не, рыжий, как есть рыжий!

К вечеру москвичи уже знали, что чудище называется слоном, что хвоста у него целых четыре, по два спереди и сзади, как и огромных ушей, что он весь покрыт ярко-рыжей шерстью и ест исключительно телятину… А росту огромного, так что придется разбирать часть кремлевской стены, чтоб прошел, не то в воротах застрянет…

Народ сомневался – к чему царю такой урод, его прокормить прорва нужна. Тут же решили, что это проделки его новых родственников, раз через Астрахань везут, то, вестимо, царицыных родичей проделки… Нарочно государю этакое страшилище подсовывают, чтоб урон нанести. Самые осторожные спешили на время убраться из Москвы или на худой конец увести жен и детишек, а еще молодых телочек и бычков.

С самого утра народ толпился у ворот и на улицах, вездесущие мальчишки торчали на всех заборах и не желали слезать, несмотря на материнскую ругань. Матери и сами были не прочь поглазеть, да дел в доме всегда невпроворот. И все же когда раздался чей-то истошный вопль: «Веду-у-ут!!!» – побросали даже младенцев в люльках, а кто и подойник под коровой, все бросились смотреть на невиданное ярко-рыжее чудище с шестью хвостами и двумя головами, на каждой из которых по три уха и пять глаз!

Сначала никто ничего не понял, к воротам приближалось большое животное, кони рядом с ним казались жеребятами при матери, но было оно мышиного цвета и никаких хвостов гроздьями, ушей или голов в разные стороны не наблюдалось… А уж что касается десятка глаз, здесь совсем непонятно, глаз и вовсе не видно. Не считать же глазами крошечные бусинки по обе стороны рядом с двумя крупными опахалами?

Горожане замерли, не зная, как реагировать на такое несовпадение со слухами. Окажись слон чуть более обычен для московских улиц, не миновать сплетникам беды.

Первыми опомнились московские собаки, они подняли такой лай на необычное создание, что, казалось, разбудили и застывших горожан. Все же слон был удивительным! От его поступи дрожала земля под ногами. Сами ноги чудища оказались огромными, как столбы царского крыльца. Чем больше смотрели люди, тем больше дивились. Действительно, огромные уши мерно колыхались, обмахивая большую голову, маленькие умные глазки устало оглядывали все вокруг.

А между ними и впрямь рос хвост! Второй был на своем обычном месте – сзади и похож на простой коровий. А вот спереди хвост оказался толстым и вроде даже пустым внутри. Он не болтался сам по себе, а тоже двигался! Но болтуны, рассказывавшие о чудище, забыли самое интересное – кроме хвоста, на голове слон имел два здоровенных рога, торчащих не вверх, как у коровы, а вперед, точно предупреждая всех: со мной осторожней!

Когда слон поравнялся с небольшим пнем, оставшимся от дерева, и повел головой в его сторону, толпа, стоявшая вокруг, отпрянула. Животное спокойно протянуло свой хвост-трубу к траве, которую не смогли вытоптать любопытные, отщипнуло изрядный пучок и… отправило его в рот! Самое удивительное, что этот самый рот обнаружился там, где ему и полагалось быть у нормальных животных, – внизу головы! Нижняя губа опустилась, хвост, изогнувшись, поднес к ней сорванную траву и даже положил на язык. Чтобы хвостом есть? Такого москвичи точно не видели!

Слон не проявлял злобы или раздражения, потому вслед за ним тут же увязались любопытные, причем быстро осмелели и принялись едва ли ни за хвост дергать. Каждый норовил хоть рукой потрогать бедное животное.

Невиданное чудище вел за повод странный человек в намотанной на голове тряпке. Поводырь был темен обличьем, с черными, как спелые сливы, глазами. Он вел себя беспокойно, то и дело оглядывался, дергал безо всякой надобности повод, что-то кричал слону. На спине чудища красовалось богато разукрашенное кресло, с которого свисали всякие висюльки, на подлокотниках виднелись резные шишаки, сам слон был покрыт богатой попоной… В кресле сидел, оглядывая окрестности, мальчонка, разодетый, как и поводырь. Его глазенки блестели от любопытства.

Зеваки топали за слоном толпой, галдели, пересмеивались, незлобиво переругивались. Они настолько заполонили улицу, что всадники, сопровождавшие чудище, с трудом пробивали дорогу себе. Среди общего гвалта, начавшегося после нескольких минут изумленной тишины, их голоса были попросту не слышны. Чтобы хоть немного разогнать любопытных, пришлось пускать в ход кнуты.

Зеваки чуть посторонились, но слона в покое не оставили. Такое внимание, видно, надоело измученному дорогой гиганту, когда кто-то в очередной раз попытался дернуть его за ухо, слон вдруг поднял хобот вверх и возмущенно затрубил! Народ шарахнулся в стороны, раздался испуганный визг женщин и крик детей. Погонщику с трудом удалось успокоить животное.

По спинам любопытных снова заходили кнуты, всадники разгоняли людей с дороги, крича:

– А ну прочь! Посторонись! Дуроломы проклятые! Растопчет же, как мух!

Это москвичи поняли и сами, потому больше никто не рискнул дергать слона или даже подбираться к нему ближе. Но отставать не отстали, так и шли сзади до самого Кремля. Разбирать стену не пришлось, слон прошел в ворота.

Астраханский царевич Бекбулат поторопился добраться до царя раньше слона и уже рассказал Ивану Васильевичу о необычном подарке, топающем по русской земле в специально сделанных для него лаптях. Чтобы слон не сбил ноги, его пришлось обуть, но огромные лапти стирались за полдня, потому несколько мужиков трудились днем и ночью, изготавливая новую обувь.

Государь подарку подивился, со смехом расспрашивал о том, как тот ест и пьет. Бекбулат больше упирал на то, что раджи разъезжают, с важностью восседая на спине огромного животного. Ивану понравилось, что сверху все люди кажутся такими маленькими…

– А как же туда влезать? – вдруг заволновался царь.

Царевич уже все выяснил, он усмехнулся:

– Слон выучен кланяться, вставать на колени. Он опускается перед раджей, тогда можно и залезть.

Сознание, что огромное животное встанет перед ним на колени, весьма понравилось Ивану Васильевичу.

Перед тем как показать чудище царю, ему решили дать отдохнуть с дороги, не то поведет себя не так, как надо… Посмотреть, как слон станет пить и есть, собралось народу не меньше, чем при его входе в город.

Чудище с удовольствием хрумкало морковкой и репой, ело траву и листья. А когда ему поставили ведро воды, то слон сделал совершенно непонятное: за мгновение с шумом втянул в себя целое ведро, поднял хобот и вдруг выдул воду себе на спину! В стороны полетели брызги. Народ ахнул:

– Ишь ты! Купается!

Холопы быстро натаскали еще воды, и вскоре весь двор был залит из-за слоновьего обливания. Пил слон тоже помногу. Он еще дважды трубил, подняв хобот кверху, чем приводил в восторг мальчишек и заставлял заходиться лаем московских собак.

Поутру подарок решили вести к государю в Александровскую слободу. Вблизи государева двора пришлось слона переобувать и чистить, потому как лапти стерлись, а поднятая им и сопровождающими зеваками пыль осела серым слоем на серых же боках животного. Ее не было видно, если бы слон не махал время от времени ушами. Каждое движение огромных опахал поднимало облако пыли. Бедолагу завели в речку, чтобы смыть грязь, вычистили, сняли его лапти, на спину снова водрузили сиденье и в сопровождении толпы зевак отправились дальше.

Конечно, московских зевак в царскую слободу не пустили, пришлось поворачивать обратно, потому они не увидели трагедии, разыгравшейся перед крыльцом.

Государь вышел посмотреть на необычный подарок. С утра ярко светило солнышко, но было душно, чувствовалась приближавшаяся гроза. Но если москвичам было тяжело в душном мареве, то слон чувствовал себя явно хорошо, видно, привык. Он спокойно, не спеша переставляя огромные, как столбы ворот, ноги, шагал вслед за своим поводырем. Стража у ворот дивилась: ишь, как смирная корова… Хобот при каждом шаге чуть качался, огромные уши шевелились, гоняя ветерок вокруг головы, маленькие глазки безучастно смотрели, изредка моргая длинными ресницами. Все было мирно, даром, что чудище…

Слона остановили на изрядном расстоянии от государя, мало ли что… Иван Васильевич, видя, что животное ведет себя вполне спокойно, сам подошел ближе. Вокруг собрались все опричники, готовые броситься на защиту своего государя даже против такого чудища.

– Хорош… – Похоже, что у Ивана Васильевича было благодушное настроение, несмотря на духоту. – Прикажи, чтоб встал на колени!

Толмач, подскочивший к поводырю, что-то зашептал на ухо. Слон только чуть повел ухом в сторону нового шума. Погонщик закивал головой и принялся также что-то говорить слону.

И тут произошло неожиданное: стоявший спокойно слон вдруг заволновался, задергал ушами, хобот его поднялся. Погонщик чуть дернул свисавшую от головы веревку, легко ударил животное длинной палкой, которую всю дорогу держал в руке, и что-то закричал.

Но слон, казалось, не замечал ни окриков надсмотрщика, ни его ударов, он попятился, мотая головой, потом поднял хобот кверху и вдруг затрубил на всю округу! Царь взъярился:

– Что это он?! Вели ему встать на колени!

Погонщик дергал веревку, лупил животное изо всех сил, что-то кричал, видно, заставляя опуститься на передние ноги, но бесполезно. Слон продолжал трубить, отступая назад и мотая головой, точно отказываясь выполнить требование царя.

Закончилось все печально, царь крикнул одно слово:

– Зарубить!

Людей вокруг оказалось слишком много для одного слона. Хотя бедолага и растоптал троих особо рьяных холопов, поранил несколько человек, нападавших с бердышами и саблями, но победа осталась за людьми. Разнесший в щепки два забора и половину крыльца слон наконец упал, заливая кровью все вокруг. Долго над Александровской слободой разносился предсмертный крик израненного животного… Вместе с непокорным слоном погиб и погонщик.

Разъяренный государь ушел в свои покои и долго не показывался. Его душила злость, какой-то урод посмел не встать перед ним на колени, хотя не раз делал это перед другими! Его, царя, не уважило простое животное!

Начавшаяся гроза загнала под крышу любопытствующих, хотя таких и было немного. Только у истекавшего кровью слона, гладя его огромную голову, рыдал мальчик в такой же одежде, как у погонщика. Глаз животного с грустью смотрел на ребенка, постепенно мутнея. Мальчик о чем-то спрашивал у своего пострадавшего друга, даже если бы кто и услышал, то не понял бы чужой язык. Но как мог слон объяснить, что в тот момент, когда раздался приказ опуститься на колени, он увидел двух мышей! Мышь для слона самый страшный зверь, ее гиганты боятся больше всего. Потому бедолага и шарахнулся в сторону, трубя во все горло. Никто из людей не заметил серых мышек, все видели только царя, а виноват оказался слон.

Неудачный подарок старались не вспоминать. Царевич Бекбулат чувствовал себя виноватым, потому поспешил отъехать обратно в Астрахань. О мальчике попросту забыли. Он сидел над своим любимцем, пока того не забрали холопы, потом поплелся, сам не зная куда. Слона утащили и, разрубив на куски, побросали их в пруд. Вполне привычная картина, всех казненных сбрасывали именно туда, зато рыба в пруде, откормленная на крови, водилась отменная.

Микола прислушался, нет, слух его не подвел, сквозь шум дождя явно слышалось чье-то всхлипывание. Открыв дверь наружу, он услышал подвывание уже явно. Чертыхаясь на непогоду и дурня, рыдавшего в темноте, мужик шагнул ближе. Возле самого забора виднелась темная, согнутая в три погибели фигурка.

– Эй, ты кто?

Сидевший только сильнее сжался, словно стараясь, чтобы его не увидели, и перестал плакать.

– Ты чего это тут ревешь? – Микола уже понял, что это ребенок. Безродных детей много развелось не только в Москве, но и по всей Руси. Немало людей сгинуло от жестокостей Ивана Васильевича, не зря его уже Грозным зовут. Родители-то погибли, а детей куда? Небось и у этого так, отца с матерью посекли или сожгли, ему деваться некуда.

Конечно, всех бедолаг к себе не возьмешь и не пригреешь, но Микола и сам безродный, своих отца и мать вовсе не помнил, поговаривали, что новгородский, мол, там родные и сложили буйны головушки при прежнем царе Василии. Потому не мог не пожалеть сиротинушку, подошел ближе.

И тут увидел, что одет мальчонка не по-русски, все на нем чужеземное. Вмиг вспомнилось чудище, что нынче зарубили на государевом дворе. Вон откуда мальчонка, его Микола видел возле слона, пока шли к Александровской слободе!

– Ну и чего с тобой делать? – развел руками мужик. К себе взять нельзя, вдруг царь сердит не только на слона, но и на его поводырей? Но и как не взять, коли мальчонка один-одинешенек в чужой земле остался?

«Эх, была не была!» – махнул рукой Микола и тронул мальчика за плечо:

– Пойдем в дом, что ли? Промокнешь ведь.

От прикосновения тот отпрянул, как от огня, сжался еще больше.

– Ты чего? – удивился мужик. – Пойдем под крышу.

Вода ручьями стекала с волос и одежды ребенка, несмотря на тепло, он дрожал, худенькие плечики тряслись, а большие черные глаза смотрели со страхом и мольбой.

– Давай, давай, – подогнал его Микола. Мальчик с трудом поднялся и покорно пошел за своим благодетелем.

Конечно, ребенок ничего не понимал по-русски, но оказался смышленым и послушным. Он быстро пообвык, научился выполнять нехитрую работу по дому, особенно ему нравилось обихаживать корову, только не мог смотреть, когда ту доят, и почему-то не пил молока. Вообще же забот с ним оказалось немного.

О мальчишке никто не вспомнил, так и остался Осман, как звали ребенка, жить в доме Миколы. Вскоре к нему привыкли и соседи, темненький, черноглазый пацаненок стал своим.

Алексей Данилович Басманов с тревогой наблюдал за Иваном Васильевичем. Государь нравился ему все меньше и меньше, то есть не нравилось его состояние.

Сначала они два месяца бились, сочиняя достойный, как казалось Ивану Васильевичу, ответ князю Курбскому. Теперь вон вовсе не в себе государь… Откуда было знать боярину о тайных мыслях Ивана Васильевича, о них никто, кроме верного Скуратова, и не подозревал.

Басманов с самого начала морщился: ну чего вообще было отвечать этому беглому изменнику? Знал бы, так перехватил проклятое письмо, а Ваську Шибанова и без царского повеления сгноил в тюрьме или посек мечом лично, но до Москвы не допустил. Воевода злился на Морозова, ставшего вместо Курбского юрьевским воеводой! Экий дурень, захотелось выслужиться? Ну достал эти свитки из-под печи, ну поглядел в них и сожги. Так ведь нет, притащил вместе с вольным на язык холопом в Москву! Шибанов и на плахе кричал о достоинствах своего хозяина, чем совсем раззадорил государя. Из этого задора ничего хорошего не вышло!

Иван Васильевич почему-то стал спорить с Курбским заочно, метался по покоям, все придумывая и придумывая обоснования своим действиям. У Басманова язык чесался спросить, к чему вообще оправдываться даже перед бывшим другом, ведь ныне он беглый? Потом понял другое: царь оправдывается сам перед собой! Не столько Курбскому доказывает, что имел право на опалу и казни, сколько себе самому объясняет, что не от злой воли или прихоти изменников казнил и казнить будет! Доказывает, что потому как власть получил от прадедов своих и Богом на царство венчан, то волен и судьбами всех вокруг распоряжаться.

Все для государя холопы, все! Даже родовитые бояре, даже удельные князья! И двоюродный брат Владимир Андреевич Старицкий тоже для него холоп, даром что родная кровь. Все Господом царю в послушание отданы. Потому и волен в их жизни. И предателей волен казнить. Или миловать, как Старицкого.

Пока ответ Курбскому писали, совершенно уверился в этом Иван Васильевич, уверился в том, что без сильной самодержавной власти царства рушатся, гибнут, если ими правят не единодержавные государи, а всякие советчики. И те, кто супротив единой власти в государстве выступают, желают земле своей разорения и погибели!

– Думаешь, Курбскому на Москве воли не хватало из-за меня? Не-е-ет, ему воля нужна самому делать все, что хочет! А ежели бы получил, то стал бы вешать да собаками рвать не меньше меня! Он потому и злится, что я могу, а он нет!

Басманов даже жевать перестал, услышав такие речи. Потом усмехнулся, а ведь прав государь, прав… Курбский не лучше царя Ивана, говорят, своих холопов вон как карал! Кто из людей, получив власть, с умом ею распорядится? И в чем тот ум?

Алексей Данилович хмыкнул, увидев своего сына Федора выходящего из почивальни царя. Но Федька немало помогал отцу, пусть и срамной связью связан с Иваном. Басманов-младший сладко зевал и почесывался, видно, недолго спали в эту ночь. Алексей Данилович осторожно перекрестился:

– Прости господи!

Старался, чтобы сын не замечал даже легкого осуждения со стороны отца, потому как государь к этому дурню благоволит сверх меры и отца родного не пожалеет, если тот Федьке не угодит. Басманов вздохнул, знать бы, сколько это продлится? Царь непостоянен, сегодня ты у него в чести, а завтра мало ли что в голову придет. Басманов-старший был слишком умен, чтобы не понимать, насколько опасна близость к своенравному Ивану, и все же стремился к ней. А Федору Басманову просто нравилось быть любимцем, видеть, как боятся обидеть его родовитые бояре, как заглядывают порой в глаза…

– Иди, государь кличет, – вдруг мотнул головой в сторону опочивальни младший Басманов.

Алексей Данилович вопросительно посмотрел на сына. Тот в ответ пожал плечами:

– Все с Курбским не успокоится…

Но красавчик был не прав, мысли Ивана Васильевича уже ушли дальше Курбского. Не он один измену задумал, много таких. Чего им не хватает? Чем у Сигизмунда лучше? Беглого холопа, казненного по приказу государя, хоронят с честью для того, чтобы ему, Ивану Васильевичу, досадить?

И словно не замечают, что тот же Курбский оружие в руки взял, чтобы на Отечество свое напасть вместе с литовцами!

– Сядь. – Государь был мрачен. Видно, и Федька не сумел поднять царю настроение. – Почитай, что митрополит пишет.

Афанасий уговаривал царя смягчить свой нрав, прекратить казни и… удалить от себя боярина Басманова Алексея Даниловича.

– За Овчину тебя корят, – усмехнулся царь Иван.

Не успел Басманов открыть рот, чтобы сказать, мол, может, и впрямь не стоило убивать-то Овчину из-за Федьки, как государь фыркнул, точно рассерженный кот:

– Может, я еще и прощения просить должен у изменников?!

Алексей Данилович вдруг понял, что царь попросту хохрится. Обращение, подписанное не только митрополитом, но и большей частью Боярской думы, видно, настолько потрясло Ивана Васильевича, что тут уж не до Федьки!

Недавно в Москву под охраной был привезен и после суда казнен князь Петр Горенский. Басманов иногда поражался решениям царя, тот словно нарочно отправлял опальных бояр туда, откуда им было проще бежать, словно испытывал их. Так и кравчий поехал в Великие Луки воеводой и сразу постарался уйти в литовские пределы. Но на сей раз воеводы рядом оказались расторопней, чем у Курбского, боярина догнали и в Литве, задержали и привезли в Москву как изменника, в цепях. Вместе с Горенским казнили и его двоюродных братьев Никиту и Андрея Черных-Оболенских. Хотя так повелось еще со времен деда нынешнего царя Ивана Васильевича, государю казни ставили в вину. Скрипел зубами царь, но поделать ничего не мог.

– Изменников казнить не смей! Свою волю никому сказать не смей! Зачем же я царь?! – Лицо Ивана Васильевича перекошено от злости. – Сколько я должен терпеть чужую волю?!

Боярин молчал, гадая, к чему приведет такое возбуждение государя. Ох, не сносить головы многим боярам…

– Сильвестра слушал! Адашева слушал! Бояр слушал! Дослушался – один бежит и письма гневные пишет, мол, обидел я его своей властью! А другие просто бегут! Митрополит о том не думает, что скоро русских бояр у Сигизмунда больше будет, чем в Москве!

Глаза царя вдруг стали насмешливыми, на губах появилось подобие ухмылки:

– А не дать ли мне всем желающим сбежать, а? А их владения себе забрать?

Не успел Алексей Данилович ответить, как царь сам ответил:

– Нельзя! Они, как Курбский, супротив меня же войной пойдут.

Уже позже, за обедом, он все же усмехнулся снова:

– У Сигизмунда владений не хватит моим беглым боярам раздавать!

И все же обращение митрополита и бояр ненадолго усмирило гнев государя, казни он на время прекратил. Но думать о том, как справиться с боярами, не перестал.

К осени Алексей Данилович так устал от царских метаний, что отпросился в свое имение подле Рязани. Как оказалось, к счастью для всей Московии. Потом Иван Васильевич объявил, что это воля Божья!

Сам государь, женив в сентябре шурина Михаила-Санлука Черкасского на дочери боярина Юрьева, отправился в поездку по монастырям. Свадьба удалась, гуляли долго, шумно и весело, царь подарил молодым Гороховец на Оке со всеми доходами от его промыслов и торговли. Алексею Басманову он со смехом заметил:

– А я не беднее Сигизмунда! Пусть Курбский себе локти кусает!

Алексей Данилович только головой покачал: эк государю никак не примириться с бегством давнего друга!

В окском имении Басмановых переполох, не так часто в последние годы наезжает сюда боярин. Он все в Москве подле государя. А тут еще с сыном наведался. Федора Басманова по молодым годам помнили как большого охальника, потому одни семьи принялись прятать своих девок, чтоб на глаза боярам не попались, а другие, наоборот, выставлять.

Боярин Алексей Басманов ехал верхом, боевую стать издали видно. Но перед воротами усадьбы спешился, негоже в ворота дома родного на коне въезжать. Нехотя спешился и молодой боярин Федор Алексеевич. Дворня уже вовсю суетилась, слух о том, что Басмановы подъезжают к имению, разнесся быстро. На дворе собрались все, кто мог в тот момент отложить свои дела, приветствовать хозяев. Занятые продолжали работать, хорошо зная, что их отсутствие боярин простит, а вот нерадение к делу – нет.

Управляющий склонился перед боярами ниже некуда:

– Здоров ли батюшка Алексей Данилович?

Тот довольно похлопал его по спине:

– Здоров, здоров! Как вы здесь?

– Все ладом, батюшка.

Началась вольная жизнь с охотой, скачками по полям, пирами за полночь, но совсем не такими, как в Кремле, с непременной банькой с устатку и лебедушками, готовыми услужить своему боярину, потому как лучше услужить, чем быть запоротой или отданной псарям на расправу. Так шли день за днем, возвращаться в Москву не хотелось, хотя Басманов хорошо понимал, что ехать придется. Втайне надеялся, что развезет дороги и посидит он еще до мороза в своем имении, но осень стояла теплая и сухая.

Федор Басманов тоже времени даром не терял. Боярский сын портил местных девок. Это оказалось очень даже сладким занятием. А крепких, красивых девок в имении нашлось достаточно. Отец, однажды застав сына за таким занятием, едва заметно усмехнулся, видел бы это Иван Васильевич! Федор зло перекосил лицо:

– Государю донесешь?

– С чего бы? – изумленно поднял брови Алексей Данилович. – Ты же не с государыней лобызался, а с девкой дворовой. Она для того и есть, чтобы удовольствие своим хозяевам доставлять.

Сын недоверчиво покосился на отца. Тот хмыкнул:

– Ты, Федька, здесь душу отводи сколько хочешь, а вот в Москве осторожней.

И все же меж Басмановыми остался нехороший холодок. Сам боярин Алексей Данилович тоже не чинился, в его опочивальне перебывали все красавицы имения. Многие и в баньку ходили боярина парить.

Отец не собирался брать с собой на такое Федора, но тот случайно оказался рядом. Федьке в бане понравилось даже больше, чем тисканье девок по углам или в опочивальне. Голые красавицы были и интересней, и доступней. Только одна, попавшаяся ему на дворе, не желала идти в баню с хозяевами. Басманов-старший плюнул бы на непокорную, и без нее хватает, а Федька уперся:

– Как зовут?

– Парашей, – услужливо доложила другая девушка.

– Чья?

– Сидора Степанова дочь.

Федор взъярился:

– Я что, всех холопов по имени знать должен?!

Доносчица перепугалась, зачастила:

– Конюх он, конюх. А Парашка сосватана за Тимофея, тоже конюха, вот и чинится…

Басманов усмехнулся:

– Парашку ко мне!

Истопили баньку, привели туда Парашу. Девушка уже понимала, что хорошего ей не ждать, но решила лучше погибнуть, чем допустить свое бесчестие. Федор сидел, завернувшись в большое полотно, смотрел на вошедшую насмешливо:

– Ну что, красавица, не по нутру тебе царский любимец, боярский сын Федор Басманов? Я строптивых люблю, ежели угодишь мне, то позволю замуж за твоего конюха выйти и даже приданое немалое дам. – Девки, что уже стояли голыми в углу, ахнули – вот повезло дурехе! – А нет, так пеняй на себя, пойдешь стрельцам на потеху!

Девушка побелела. Она стояла все так же молча, прижав руки к груди. В одной руке зажат крестик нательный. Жалела только об одном, что не успела убежать и утопиться, потому как понимала, что ее опозорят и всю семью изведут.

Басманов скинул полотно и оказался совершенно голым. Протянул руку, почти пропев чуть капризно и примирительно:

– Ну, поди сюда, дуреха…

Параша шарахнулась в сторону. Глаза Федора вмиг стали злыми:

– Царским любимцем брезгуешь?! Раздеть ее!

На Парашу налетели остальные девки, срывали одежду. Она отбивалась, царапалась, даже кусалась. Но как справиться одной с пятью? И все же пришлось крикнуть на помощь двух холопов. Те быстро поставили бедолагу на четвереньки и держали, пока хозяин делал свое дело.

Оставив опозоренную девушку лежать на лавке, Федор с удовольствием принялся париться. Другие обхаживали его веничками, поливали водичкой, поглаживали холеное боярское тело, искоса поглядывая на свою подругу и содрогаясь ее незавидной судьбе.

В тот же вечер, стоило уйти из бани хозяину с прислужницами, Параша повесилась прямо там, скрутив петлю из того самого полотна, в которое был завернут Басманов. Жить опозоренной она не смогла. Разозлившись, Федор велел запороть безо всякой вины конюха Тимофея.

Алексею Даниловичу доложили о расправе сына, но он мешать не стал. В остальном жизнь в имении была сплошным удовольствием.

Ранним осенним утром 1 октября Басманову-старшему снился особо приятный сон, будто идет он по лугу со своей молодой еще боярыней, сам тоже молод, смеются они, птичий щебет слушают… Только собрался спросить у женушки, родит ли еще сыночков, потому как одного Федьки мало, да и тот больше похож на девку, как в это благолепие грубо ворвались чужие тревожные звуки. Топот ног по переходам мог означать только какую-то беду.

Сразу мелькнула мысль: царская опала! Вот уж беда так беда, потому как особо близких слуг своих государь и карал особо тяжко.

Но в покои сунулся сторожевой слуга, лицо перепугано, едва дышит:

– Алексей Данилович, татары идут к Рязани!

– Что?! – подскочил Басманов. Откуда они взялись, если по степи сторожевые посты разъезжают?! И государь только что заключил с Девлет-Гиреем тайный договор о том, чтобы вместе воевать другие земли!

Но раздумывать некогда, вскочил, одеваясь, уже отдавал распоряжения. Своя дружина была поднята вмиг, к соседям отправлены посыльные, слуги тоже схватились за оружие.

Басманов с тоской оглядел свою сермяжную рать, где уж такой выстоять супротив Девлет-Гирея! Мелькнула надежда, что ошиблись видаки, что это лишь малый отряд татар, не согласных со своим правителем. Но время не терпело, воевать пришлось теми, кто был под его началом. Басманов бросился к Рязани. И без напоминаний знал, что крепостные валы города, считай, вовсе отсутствуют. Все износилось, деревянные стены сгнили, во многих местах обвалились.

Еще не добравшись до города, встретили передовой отряд татар. Не размышляя о том, кого больше и кто лучше вооружен, Алексей Данилович скомандовал:

– Вперед!

Никак не ожидавшие нападения татары, уже извещенные о том, что ни в Рязани, ни вокруг нее никаких войск нет, в первую минуту растерялись. Собраться с мыслями им не дали! Откуда взялись эти русские на конях и в полном вооружении?! Отряд не просто разметали, его уничтожили. Взятых в плен привели к новому воеводе.

Алексей Данилович сидел, разглядывая стоявших со связанными руками и окровавленных татар. Глаза их горели гневной ненавистью. Откуда взялся на их пути этот русский воевода?!

– Спроси, чьи они? Кто идет на Рязань? – повернулся Басманов к толмачу.

Страницы: «« ... 1314151617181920 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

В некотором смысле эта книга предназначена всем людям, состоящим в браке. Зная суть падшей человечес...
Евангелие от Луки называют «симфонией спасения». Оно написано человеком, который любил людей и страс...
На первый взгляд Евангелие от Марка может показаться обычным рассказом о земном служении Иисуса. Зде...
Послание к Евреям с его миром чуждых нам религиозных обрядов и жертвоприношений на первый взгляд мож...
Евангелие от Иоанна заключает в себе этическую и духовную силу, которая на протяжении столетий вызыв...
Воздух в Зоне стал тяжелым – это чувствуют многие. Будет бойня, она неизбежна. Предотвратить бурю уж...