Маски Черного Арлекина Торин Владимир
И действительно, в тот же миг ближе к вершине мертвые дети зашевелились. Нет, они отнюдь не ожили, как на мгновение предположил Сероглаз. Просто там, под их телами, кто-то двигался. Тела с самого верха покатились к подножию, и в какой-то миг, пробив стену из трупов, из холма показался огромный змей с иссиня-черной чешуей и двумя раздвоенными языками в огромной пасти. Змей начал обвивать курган кольцами и вскоре сжал его весь в спирали черных объятий. С самой вершины он схватил труп ребенка и проглотил его целиком. Это ужасное яство расширило его глотку, но за какие-то доли мгновения переварилось, и чудовище принялось за следующее блюдо.
– Змей Стыда, – негромко проговорил Семайлин. – Ты так стыдишься своих поступков, что не можешь ни о чем забыть, не можешь позволить себе идти дальше, не оглядываясь, и никак не можешь простить себя. У тебя действительно больное и отталкивающее сознание, Черный Арлекин. Даже мне жутковато, а я уже мертв, как ты помнишь.
– А как можно просто забыть обо всем? Человек думает: убью другого человека. Ну и что с того? Истинное проклятие некроманта вовсе не в отчуждении от жизни и ее переживаний, а в том, что ты ничего не можешь забыть. И не больно тебе только лишь до того момента, когда ты оборачиваешься в недоумении – впервые! – и спрашиваешь себя: «Что, Бансрот подери, это только что было?» – а в руках – кинжал, на его лезвии – кровь, а на земле лежит мертвец. Нельзя просто жить, столько убивая. Нет, поначалу можно, конечно, но не впоследствии.
– Зачем же ты все это делал? Кажется, этот вопрос может задать тебе любой.
– Я уже и сам толком не знаю. Ради любви? – Он спрашивал, гадая.
– Ради любви ты был бы с ней всегда, не оставляя ее ни на миг. Ты бы даже не пытался стать некромантом. Ты бы не лгал ей. Да ты бы не убивал людей! Просто любил.
– Ради людей?
Еще один старый вариант – еще одна отговорка.
– Братьев и сестер которых... дочерей и сыновей которых... матерей и отцов которых ты убивал? Ты действительно такой глупец?! Или просто насмехаешься, Черный Арлекин? Куда ты шел все это время? От чего бежал? И куда пришел впоследствии?
– Я шел прочь. Бежал прочь. А когда бежишь от чего-то, невозможно куда-то прийти, в истинном значении этого понятия. Кроме как в тупик. Да... я в тупике. Освободи меня. Прошу, выпусти отсюда.
– Прости, не могу. Постой-ка... – Семайлин смотрел куда-то за спину Сероглаза. – Оглянись. Только медленно и спокойно... чтобы не спугнуть.
Магнус последовал его совету и увидел в некотором отдалении женщину в изорванном синем платье. Ее длинные волосы подхватывал и трепал ветер, а лицо не выражало эмоций. Агрейна... Сколько раз она ему еще сегодня будет являться?!
– Лишь один, – прочитав его мысли, пообещал Семайлин. – Гляди...
Агрейна держала в руках перед собой истекающее кровью и бьющееся в руках сердце, а в груди ее зияла страшная рваная рана. Вокруг любимой Сероглаза собралось около дюжины ворон. Птицы прыгали по земле, каркая и требуя еды, а женщина время от времени равнодушно отрывала ногтями от своего сердца маленькие кровавые кусочки и швыряла их птицам. Те дрались за каждую порцию лакомства, сплетаясь в клубки из перьев, хвостов и клювов. Сердце всякий раз излечивало раны, с тем лишь, чтобы в следующий миг от него вновь оторвали кусочек.
– Стая Бансротовой Дюжины, – прокомментировал Черный Патриарх. – Птицы Ненависти-к-самому-себе. Они...
– Можешь не объяснять, что они делают. Я и сам понял. Лучше скажи, зачем ты меня пытаешь? Неужели не можешь просто убить, и дело с концом? Я покушался на твою жизнь и не справился. Поделом мне. Чего ты медлишь? Зачем вся эта игра? Я слаб, я мерзок, я стыжусь собственных поступков, муки совести раздирают меня на куски, я недостоин жить. Избавь меня от всего этого. Прошу тебя...
– Ты прав во многом, Черный Арлекин. И даже в том, что ты слаб. Но знаешь, как показывает мой большой опыт в мире живых и стране Смерти, выживает и продолжает бороться, несмотря ни на что, отнюдь не сильнейший, а тот, кому есть ради чего жить. Я же вижу тебя насквозь сейчас. Мы у тебя в сознании, помнишь? Смысл твоей жизни даже сейчас не дает тебе опустить руки, когда ты знаешь, что все было зря, что тебе меня не убить, что ты не выберешься из Умбрельштада и не вернешься к ней. И даже в эти самые мгновения этот голос зовет тебя, и лишь он вздымает в тебе все твое существо – на очередную дорогу, на борьбу... Оглянись... Все снова изменилось...
Пока Черный Патриарх говорил, они действительно оказались в ином месте. Не было больше мертвых равнин с рядами вдов, холмами из тел детей и любимой женщины, скармливающей свое сердце ворнам. Была лишь она – любимая женщина. Агрейна стояла на стене замка. Был вечер, и дул холодный ветер. На ее плечи был наброшен подбитый мехом плащ. Сероглаз понял, чт всего мгновение назад она высматривала его на дороге, ведущей к замку. Сейчас же она глядела на фигуру в черном плаще. Человек, стоящий спиной к незримым наблюдателям, держал в руках неподвижное мужское тело, и Магнус, не испытав при этом никаких эмоций, узнал в покойнике себя.
– Я принес тебе кое-кого, – сказал незнакомец, и Сероглаз узнал голос Деккера. – Сама решай, что с ним делать, но я бы посоветовал тебе его просто похоронить...
Он положил мертвое тело к ногам Агрейны, после чего взмахнул руками и исчез в черном вихре. Леди осталась наедине с мертвым возлюбленным. Несколько мгновений она не мигая глядела на его безжизненное лицо, после чего отвернулась, подошла к ограждению башни, вскарабкалась на зубец. В последний миг она оглянулась, глубоко вздохнула, точно с облегчением, и шагнула вниз со стены.
Сероглаз зажмурился.
– Почему все так? – спросил он. – Почему она это сделала?
– Ты все и так понимаешь, мой дорогой ученик. Иначе, отчего у каждой скорбящей вдовы было ее лицо? Отчего твоя душа именно в ее облике скармливала птицам свое сердце?
Деккер запер свою душу на множество ключей. Ты неосознанно проделал то же самое. Но если ключами к его душе является каждый из вас, Ступивших за край, в которых он вложил часть себя, и чтобы понять ее, нужно понять каждого из вас, то замк с тебя спадет, лишь если применить один-единственный ключик. И это главный вопрос. Мне не нужно всех этих дешевых, не стоящих ни секунды, ни вздоха, ни удара сердца вопросов о причинах твоих поступков, уверений в твоем раскаянии и прочей бессмысленной ерунды. Главный вопрос стоит так: «Смог бы ты просто вернуться? Смог бы жить, вернувшись?»
– Ты говорил, смысл жизни... Но, знаешь, учитель, я устал жить... я устал бороться... я устал идти. Я благодарен тебе за то, что ты вырвал из меня душу, вывернул ее наизнанку и всунул меня в нее, точно в одеяния. Убить тебя и вернуться к ней – вот был мой план. Сперва я не смог тебя убить, теперь же понимаю, что больше не хочу возвращаться.
– Из-за того, что видел? Совесть? Ненависть к себе?
– И это тоже. Единственное, что меня сейчас печалит, это понимание того, что я никогда не стану тем, кем она могла бы гордиться. Но знаешь, единственный в жизни раз я могу перестать быть эгоистом? Хватит заставлять ее страдать из-за меня. Из-за моей гордыни, каких-то лицемерных порывов и лживых убеждений. Главный вопрос моей души это: «Почему она была во всем, что я видел?» И ответ таков: «Да потому что она и была всем...» Она всегда была, а меня изначально не существовало. Сперва была идея о неуловимом шпионе в стане некромантов, об отчаянном риске, героизме и самопожертвовании ради людей. После она переросла в идею о том, чтобы сделать все, чтобы перечеркнуть былое и просто вернуться к ней. Я – не жизнь. Я всего лишь идея.
– Всего лишь идея не заставила бы эту женщину не раздумывая покончить с собой из-за того, что ты мертв, она тебя больше не увидит и надеется, что встретится с тобой за краем.
– И я этого ей не позволю. – Впервые после того, как Сероглаз оказался внутри своего собственного сознания, своей души и памяти, его лицо было твердо, как камень, а блестящий взгляд полон уверенности. – Ты многому меня научил, учитель. Не отдавай меня Деккеру, чтобы ему не вздумалось вдруг принести меня ей. Сожги меня или еще что... Прощай.
– Эй, что ты?.. – начал было Семайлин.
Черный Арлекин улыбнулся и кольнул себе палец веретеном. В тот же миг раздался чудовищный крик Арсена, почувствовавшего смертельный выпад за многие мили от этого места.
Магнус Сероглаз упал мертвым. На лице его по-прежнему была улыбка.
Мертвый Черный Арлекин уже не мог ничего чувствовать, иначе в тот миг, когда комнатушка под крышей башни обрела свои привычные очертания, он удивился бы воздуху, пропитанному пахучей влагой и сыростью, а также резкому, как удар кинжала, запаху, который дотошные алхимики смело прозвали бы «Квинтэссенцией Бури» или «Сердцем Молнии».
Старый темный маг в длинном алом балахоне сидел в глубоком кресле перед открытым окном и смотрел на грозовое небо. Если учесть, что оно, это самое небо, было на расстоянии вытянутой руки, то зрелище действительно впечатляло. За ставнями клубился вовсе не туман, а дымчато-серая мгла хмурой тучи. Белые с синеватым и серебристым отливом молнии, бьющиеся, словно изломанные хлысты, исходящие упомянутым ранее резким запахом и окрашивающие всю комнату короткими, мгновенными отсветами всего в пяти ярдах от тебя, не могли не поразить, не могли не испугать, не могли не восхитить. Он привык к ним. Сидя в своей высоченной башне, он наблюдал за молниями вот уже двести с лишним лет. В каждую грозу он открывал ставни, не боясь сырости и влаги, ставил напротив окна свое кресло, садился в него и любовался молниями, предаваясь воспоминаниям.
Это была его слабость – одна из немногих.
Сейчас же призраку нечего было вспомнить. Его целиком захватило настоящее...
– Жаль, что ты их не видишь, Сероглаз, – пробормотал он. – Они прекрасны. И столь же ужасны. У каждой есть свое лицо и имя, но каждая в равной степени безымянна и безлика. Они как люди: всю свою непродолжительную жизнь бьются, исходят болью и спазмами, рвутся от судорог, изливаются громом, чтобы вскоре затихнуть, измельчится и исчезнуть. Знаешь, в какой-то мере мне даже жаль, что ты был столь короткой молнией, Сероглаз. Но ничего, ты сделал все, что должен был, – ты отсветил и отгремел свое. Теперь, мой друг, я заберу эту вещь. Полагаю, что твое кровавое веретено поможет мне вернуть плоть. Призраком быть мне, признаться, уже поднадоело. Хочется не только уметь трогать предметы, но и ощущать прикосновение к ним. Хочется вернуть чувства и плоть. Хочется дышать, хочется убивать своими руками, а не при помощи силы убеждения и призрачных манипуляций. И почему ты был таким доверчивым, а? Почему верил всему, что тебе говорят и к чему исподволь подводят? Всему, что показывают? Глупец. Глупая-глупая молния...
Труп не отвечал ему – странно было бы ожидать подобного от покойника. Старик склонился к мертвецу и взял из его раскрытой ладони орудие самоубийства. Пальцы начали обследовать серебряную плоть веретена.
– Да, весьма затейливая вещица. Прклятые дары прклятым людям... Лунное серебро и слезы тысячи вдов. Постой-ка... – Он недоуменно взглянул на алмаз в оправе. – А это еще что такое?
В тот самый момент, когда Черный Патриарх коснулся драгоценного камня о тринадцати идеально ровных гранях, весь облик старика померк и подернулся рябью.
– Подлец!
Со смесью и ярости, и гордости за достойного ученика на лице Семайлин Лайсем утратил четкость очертаний и превратился в пыльную тучу. За какие-то доли мгновения серое облако впиталось в крошечный алмаз. Деккер Гордем продумал все до мельчайших деталей. Ловец Душ оправдал себя.
Веретено с тихим металлическим звоном упало на каменный пол башни.
Глава 12
Вернуться домой
Ты идешь туда, где никто не ждет.
Ты спешишь куда-то уж который год.
Сапоги – твои братья, и мешок за спиной.
Пыль терзает ноги, пути нет домой.
Тропа, тракт, перевал – вот твоя дорога.
Сколько их было, еще будет так много.
Ты всегда в пути, бредешь сам с собой.
Ты везде чужак, не зовут домой.
Ты нашел его, сердце любимой в грязи.
Оглянись кругом, у прохожих спроси.
Ты узнаешь место, где заждался покой,
И душа болит, возвращаясь домой.
«Вернуться домой». Старая баллада
25 сентября 652 года.
Граница Элагонского герцогства
Шел дождь, и было холодно. Мертингер кутался в плащ и рукой придерживал край капюшона, чтобы тот не спадал. Справа к дороге вплотную подступал лес, а слева был отвесный берег реки. Стволы голых деревьев торчали из сплошного ковра желтых и багровых листьев. Подчас ветер подхватывал листья и сметал их с обрыва. Внизу бесновались по-осеннему ерные языки стремительной воды. Течение в этом месте было быстрым, и каждый удар безжалостного языка Илдера по камням сопровождался громыханием и фонтаном брызг. На душе было столь же хмуро, как в небе. Настойчивое ощущение безысходности протягивало к одинокому всаднику свои мерзкие лапы, которым только дай возможность к тебе прикоснуться, и они уже не отстанут, не отцепятся никогда.
Тракт был пустым: ни телеги, ни кареты, ни всадники уже два дня как не встречались Мертингеру – на день конного пути никто не осмеливался приближаться к указателю с надписью: «Вы въезжаете в Элагонское герцогство. Добро пожаловать, путник». Даже столь гостеприимное приглашение не могло привлечь странников. Правда, эльфийский лорд был исключением: во-первых, он не знал причин, отчего все сторонятся Элагонского герцогства – война ведь закончилась, и сражения отгремели, во-вторых, ему было просто плевать на все возможные причины, а в-третьих – и главное, – у него был путь, который он чертил для себя сам, не позволяя вмешиваться в него ни людям, ни обстоятельствам.
Проехав уже с пол-лиги на юг после указателя, Мертингер вдруг понял, что кто-то упорно пытается его догнать. По спине пробежал холодок, и даже Адомнан в ножнах вздрогнул и облизнулся с характерным шипением – звуками, когда при ковке раскаленное лезвие опускают в бочку с водой, чтобы охладить. Это был верный знак: демон в оружии почувствовал приближение того, кто может отдать ему свою кровь. Черный меч помимо превосходного чутья обладал еще и некоторой способностью к предвидению – он всегда заранее знал, что его ждет трапеза. Странник остановил коня, закрыл глаза и вслушался. Необычайно острый слух эльфа отделил от общей волны шума звуки природы: шепот ветра, подхватывающего листья, стук редких капель мороси по камням, скрип деревьев. Тяжелее всего было отрешиться от грохочущей под обрывом реки, но в какой-то миг и это ему удалось. Осталось лишь собственное сердцебиение...
Эльфийский лорд открыл глаза и обнажил меч. Адомнан совершил явный вздох, будто бы набрав воздух полной грудью, если такая имелась у того злобного духа, тюрьмой или домом для которого стала черная сталь. В последнее время тот, кого звали Голод, стал более... активен. Мертингер, поймав себя на этой мысли, задумался, пытаясь припомнить, когда же это началось. Когда демон в мече начал столь откровенно и так часто подавать признаки жизни? Ответ был прост: с тех пор, как лорд Дома Недремлющего Дракона пересек границу Ронстрада. Что ж, это странное и немного пугающее обстоятельство заставляет обратить на себя внимание, но сейчас были дела поважнее – кто-то гнался за Мертингером, и кем бы ни был незнакомец, он явно скачет по его душу. В этом не могло быть сомнений.
Вскоре эльф увидел преследователя. Из-за холма выехал всадник на вороном коне. Плечи человека укрывал длинный алый плащ, подол которого представлял собой растрепанную бахрому. На голове его был потертый кожаный капюшон с длинным (до самого конского крупа) хвостом и пелериной. Лишь только завидев вставшего поперек дороги эльфа на пепельном коне, всадник вскинулся и дал шпоры, заставляя скакуна двигаться быстрее.
Мертингер не стал дожидаться, пока преследователь приблизится, и направил коня навстречу, приготовившись встретить незнакомца мечом. Но всадник вдруг остановился и замахал руками, всем своим видом давая понять, что не собирается нападать. Он сбросил с головы капюшон. На эльфа глядели пронзительные карие глаза. Этот человек был ему знаком: смуглое лицо, на котором в причудливом смешении соединились черты благородства их обладателя и беспринципности на пути к достижению цели, принадлежало цыгану. Ар-ка с аккуратной черной бородкой, длинными вьющимися волосами, черными настолько, что, казалось, их долго натирали углем, был сыном старика Карэма. Незнакомцем оказался Мартин, старший его сын.
Мертингер остановил коня, но меча не опустил.
– Почему ты преследуешь меня?
Цыган указал на дорожный мешок, притороченный к крупу своего коня, а также на пару седельных сумок. Также нельзя было не заметить небольшую кованую клетку, привязанную к луке, в которой находилась крошечная птичка – зяблик.
– Отец велел нам с братом отправляться в странствие. Он поставил условие, из которого ясно: кто вернется первым – проиграет.
– Почему ты преследуешь меня? – повторил эльфийский лорд. Цыган так и не ответил на поставленный вопрос, и в синих глазах чужеземца проскользнул ледяной блеск.
– Простите, если потревожил вас, Мертингер! Я лишь... Вы все равно путешествуете один. Я хотел предложить вам скрасить одиночество дороги своей компанией и... В общем, возьмите меня с собой!
Лорд Дома Недремлющего Дракона вложил меч в ножны, отчего тот недовольно скрипнул. Эльф глядел на человека. Этот ар-ка был дерзким и упрямым, даже без близкого знакомства было видно, что у него кипящая кровь и пылающее молодое сердце, лишь распаляемое цыганским восприятием жизни. Эти черты в роковой ситуации никогда не помогут их обладателю, в его деяниях чувства всегда будут затмевать разум. Стать его компаньоном в дороге – это то же самое, что держать путь, сжимая в руке склянку гномьего взрывающегося зелья с подожженным фитилем. Тем более все снова повторить? Повторить ошибку в очередной раз? Снова связать свой путь с человеком? Ну уж нет!
Эльфийский лорд затянул завязки плаща и холодно посмотрел на человека:
– Я путешествую один. Мне не нужен спутник, за которым потребуется постоянно присматривать и защищать его от различных опасностей дороги. Ты будешь лишь замедлять мой поиск, а мне этого не нужно.
– Не стоит полагать, что я стану вам в тягость! У меня есть мой меч – клинок Верге-Рина Зяблика! – Парень слегка повернулся в седле, продемонстрировав продолговатый сверток за спиной. – Его выковал мой прапрадед. Вы сомневаетесь в моем клинке или в силе моей руки? – Оскорбленный отчужденностью эльфа цыган уже откровенно злился. В его голосе и словах сквозила угроза.
– Мне не нужна охрана, юноша, – раздраженно процедил эльф.
Этот человек ему не нравился: горд не в меру, упрям, отличается непослушанием и мнит свою точку зрения правильной, несмотря ни на что. Все должно быть по его хотению. Но с лордом Недремлющего Дракона такое не пройдет.
– Я вовсе не это хотел сказать! – цыган запнулся. – У меня и в мыслях не было...
– Вот и езжай своей дорогой, – не терпящим возражений тоном бросил Мертингер, – а у меня собственный путь.
Сказав это, эльф повернул коня и направил его дальше по тракту на юг. Ар-ка некоторое время погарцевал на рвущемся вперед скакуне, по всей видимости, что-то для себя решая, потом неспешно двинулся следом, оставаясь при этом на значительном расстоянии от Мертингера. Эльфийский лорд, конечно же, заметил присутствие навязчивого парня, но более ничего делать не стал.
До самого вечера они так и ехали – впереди эльф, позади цыган. Мертингер так ни разу и не обернулся, всем своим видом выражая холодное презрение, но слух неизменно говорил ему, что назойливый человек не отстает. Лорд Недремлющего Дракона даже не пытался оторваться от преследования, хотя Коготь мог в этом смысле дать фору любому коню – выносливости четырехногому вампиру было не занимать. Но изматывать его скачкой лишний раз не хотелось – чем быстрее полумрак устанет, тем быстрее проголодается, а чем его кормить, Мертингер пока себе не представлял. Разве что дать ему цыгана сожрать. Коготь пронзительно заржал, и эльфийский лорд невесело усмехнулся собственной мрачной шутке.
Заночевал Мертингер, как обычно, в лесу, по-прежнему избегая людских поселений. Ставшие уже привычными в его пути древесная крона в качестве крыши над головой и опавшие листья вместо перины вновь приняли странника как старого, давно знакомого постояльца. Мягкий рассеянный свет молодого месяца, подчас любопытно показывающего нос из-за облаков, наполнил душу покоем, и эльф, завернувшийся в плащ, и сам не заметил, как провалился в забытье у затухающего костерка...
На этот раз сновидения унесли его далеко на север, к полуночным горам Тэриона. Это было место, куда никогда не проникал ни один луч солнечного света; здесь боялся показываться даже ветер – для него это было весьма небезопасно.
Своды бескрайней пещеры уходили ввысь и походили на купол. Мертингер стоял перед зияющей пропастью, в глубинах которой бесновалось раскаленное пламя. Бездна. Жуткий дымящийся разлом, рана на теле мира, пробитая в пугающую неизвестность и раскаленную бесконечность. Где-то здесь, у одного из нависающих над Черным Провалом пиков, согласно легендам, восседает на своем каменном троне сам мерзкий и отвратительный К’Талкх, опутанный множеством постоянно шепчущих что-то цепей-лезвий, разорвать которые он не в силах уже тысячи тысяч лет. Демоны высших кругов раболепно пресмыкаются перед своим царем и воплощенным богом, за исключением тех, кто плетет интриги и вынашивает собственные злобные планы. Среди них – Ктуорн Ганет, Шип Бездны, демоническое создание, наделенное мудрым, но коварным разумом и мятущимся от амбиций духом. Именно он сейчас стоял рядом с Мертингером, и жуткое пламя играло в его пылающих огнем желтых зрачках. Невыносимо пахло кипящей смолой и серой.
– Это действительно тот самый меч? – Эльф все еще не верил, держа перед собой Адомнан. – Он достался мне в холодном Стриборе, я всегда считал, что он выкован вараэнами, первыми князьями моего народа...
– Ни один смертный не способен обуздать такую ярость, галегерк[18]. Это не лед, но холодное пламя. И Голод. И ненависть. У кого еще могло быть столько ненависти? Подумай сам, галегерк, ты придешь к тем же выводам. Тот, кого назвали Надеждой и который отобрал ее у многих.
Эльф задумался, и мысли эти были совсем не радостными. Прклятый... Этот меч когда-то выковал сам Прклятый...
– Почему ты помогаешь мне? – прозвучал наконец столь долгое время мучавший Мертингера вопрос.
– Потому что мы сражаемся с общим врагом.
С каждым словом из огненной пасти демона изрыгалось пламя. Багровая кожа, столь грубая на вид, что казалось, будто она вытесана из камня, лоснилась от пота. Отблески огня играли на шипах и четырех острых рогах.
– К’Талкх? – предположил Мертингер.
– Ха-ха-ха-ха... – Зловещий демонический хохот сотряс пропасть, мир кругом будто бы даже подернулся; от рокочущего эха в Бездну с краев сорвалось несколько камней. Множество крылатых тварей, обретающихся на пиках вокруг провала, взмыли в воздух, шум от их крыльев походил на далекий шепот. – К’Талкх! Ничтожество, скованное на собственном пьедестале. Жалкий трус, не посмевший когда-то уничтожить этот мир, потому что при этом исчез бы сам... Нет... Наш с тобой враг не скован. И поверь мне, галегерк, я бы обрушил весь хребет Тэриона в Бездну только за то, чтобы хоть раз узреть его тень и сжать свои когти на его шее. Найди его и, если найдешь, дай знать мне... Найди его... Найди его... Найди...
Он вздрогнул и проснулся. Причиной пробуждения стала необъяснимая тревога, кольнувшая сердце стальной иглой. Это походило на неприятное ощущение, что кто-то расхаживает у тебя в изголовье, пока ты спишь. Ты просыпаешься, но никого не видишь. Вновь засыпаешь, и постепенно ощущение возвращается...
Мертингер не мог разглядеть ничего кругом – месяц, наверное, спрятался за тучами, но... все равно подобной тьмы быть не должно. Эльф не видел ни деревьев, ни кустарника, ни даже земли с пожухлой травой – как будто ему выкололи оба глаза.
– Что здесь, просвети Тиена, творится?!
Под руками Мертингер нащупал влажные листья. Он поднялся на локте, упершись спиной в дерево. Было холодно. Тело задубело от неудобной позы, ноги затекли. Он пытался понять, что происходит, и не мог. Все окружающее пространство будто затянула непроглядная погребальная драпировка – Мертингер не различал даже собственных рук. И тут тонкий слух эльфа уловил звук движения в стороне. Он повернул голову и увидел...
Белое лицо с глубокими чернильными тенями на месте глаз словно висело прямо в воздухе, разрывая тьму, как клочок бледного света.
– Кто ты такой?!
Пальцы зашарили под плащом в попытках отыскать рукоять Адомнана, но меча рядом нет – он исчез. Эльф хотел вскочить на ноги, но у него ничего не вышло – все тело впало в странное оцепенение, он не мог даже головы повернуть. Должно быть, впервые за несколько сотен лет лорд Дома Недремлющего Дракона ощутил себя беспомощным. А еще – и теперь уже совершенно точно – он испытал ужас. Не испуг, не страх, а самый настоящий, полноценный ужас.
Лицо тем временем приблизилось. Мертингер смог разглядеть черты: узкие скулы, заостренный подбородок и тонкие серые губы, высокий широкий лоб, лишь подчеркивающий общую треугольную форму лица, прямой нос со слегка округлым кончиком, длинные, с незначительным изломом брови и... все. На месте глаз по-прежнему царили непроглядные черные кляксы. Ни одной эмоции, ни единой мысли нельзя было прочесть на этом выточенном, словно у статуи, лице – как будто они были просто стерты.
Зато теперь стало возможным различить и остальное тело (если его можно было так назвать) незнакомца. Все, что выходило из шеи, было бесформенным, сплетенным из мрака, и глаз лишь на мгновение мог зацепиться за движущиеся контуры, ежесекундно меняющие очертания, словно ночной гость был сплетен из сотен маленьких шевелящихся перепончатых крыльев.
– Мы нашли тебя, – прошептал склонившийся над эльфом незнакомец, обдав его ледяным дыханием. – Мы нашли себя в тебе. Ты вернешь нам себя. Ты отдашь нам себя, и мы откупорим сосуд, освободив свою разъединенную душу. А потом мы скуем три ее части вместе и станем единым целым. Наконец... – Когда он говорил, слегка растягивая слова, изо рта проглядывали острые клыки.
Вампир...
– Изыди, тварь...
– Нас изгоняют, но нас здесь нет. Нас нет и в себе. Душа в чужих руках. Часть целого – в другой части. Смерть – к смерти, жизнь... а вот ее мы не помним. Мы и так в тюрьме, не нужно нас изгонять. Мы и так мертвы, нет смысла нас убивать. Нашу душу разделили, разорвали на несколько кусков. Нас держат, нас натравливают, как собак. Мы на охоте, но не мы охотники...
Единственное, что понял Мертингер из бессмысленного бреда носферату, это то, что его кто-то послал.
– Кто вас натравливает?
– У господина много имен, а слуг еще больше. Но Ллар Вейленс не слуга ему. Нет. Мы – сенешаль Райвена Когтя Ворона, Сгинувшего Короля, мы – самый древний из всех ныне... неживущих. И вскоре мы изопьем из чаши свободы, из чаши единства...
– Почему ты все это мне рассказываешь? Ты пришел убить меня? Если да, то почему не сделаешь этого?
– Время... Пока мы не можем тебя убить: во снах не властно оружие яви, и даже Призрак. Но мы не только во сне, там мы ищем тебя и скоро найдем, и тогда Призрак вопьется в твое тело. Мы уже знаем, где ты. Ллар Вейленс нашел тебя. Еще немного... Ты спишь сейчас, а мы – всего лишь твой сон. Твой кошмар на крыльях ночи.
– Значит, я сплю?!
– Время твоего сна дает нам возможность приблизиться к тебе и... что это такое? – Белое лицо вдруг исказилось. Носферату дернулся и отпрянул от неподвижного Мертингера. – Что ты делаешь?!
– Я ничего не делаю. – Эльф сам ничего не понимал.
– Голод! – возопил вдруг Ллар Вейленс. – Бездонная пасть, ненасытное чрево! Мы голодны, но мы – сама сытость в сравнении с... ним.
Он резко обернулся, отпрянув от Мертингера, и тут эльф увидел его. Во мраке сна, помимо самого лорда Недремлющего Дракона и того, кто называл себя Лларом Вейленсом, был еще некто. Широкоплечая обнаженная фигура, сплетенная из прядей белесого тумана, стояла неподалеку, глядя на Мертингера и его жуткого собеседника. У незнакомца были очень длинные – не менее десятка футов – белоснежные волосы, трепещущие за его спиной, как крылья, а пальцы венчали когти, каждый из которых размером походил на меч. Сквозь дымчатое тело проглядывало сердце в виде острого многогранного рубина. Эта мглистая фигура была одновременно и прекрасной и отталкивающей. Идеальных пропорций тело, высокий рост и правильное лицо сочетались с рядами острых загнутых шипов, выходящих из предплечий, локтей иплеч. Это, без сомнения, был демон, богомерзкое порождение Бездны, но при этом даже сама мысль о том, чтобы отвести хотя бы на миг от него взгляд, казалась кощунственной.
– Иногда, когда некоторые засыпают, они больше не просыпаются, – негромко проговорил демон, и от его губ отделилось несколько прядей тумана. Он обращался к Ллару Вейленсу.
– Нет. Ты не изгонишь нас, Голод. Ведь мы знаем, кто ты. Мы знаем, кому ты служишь. Убирайся!
Сплетенная из маленьких черных крыльев фигура бросилась к туманному образу, и они схлестнулись. Это походило на два столкнувшихся смерча. Демон из мглы начал когтями отрывать куски плоти от Ллара Вейленса, и тот закричал, пытаясь вцепиться клыками противнику в горло и при этом оплести его своим шелестящим, постоянно изменяющим форму телом.
Голод оказался сильнее. В какой-то миг он вонзил все свои десять когтей в смолянистую грудь Ллара Вейленса. Тот захрипел, из уголка его губ потекла густая белая жидкость.
– Почему ты это делаешь? – спросил своего убийцу умирающий кошмар Мертингера. – Зачем защищаешь его?
– Он кормит меня, – прошептал Голод. – Мы с ним похожи. И я его люблю.
Он резко развел руки в стороны, разрывая вампира на куски. Тело Ллара Вейленса слилось с мраком, из которого вышло.
Голод быстро подошел в Мертингеру.
– Скорее, – он склонился над эльфом. – Тебе нужно спешить...
– Кто ты такой?
– А ты разве не догадываешься?
– Раньше ты не являлся мне в снах.
– Я – тот, кто чувствует, что скоро освободится Надежда, кого вы называете полубогом и полудемоном Бансротом. Я тот, кого он сотворил. Я тот, кто предвещает: он рядом. Его присутствие дает силы и мне – я очнулся и засыпать более не намерен. Теперь должен пробудиться ты, сын Неалиса. Скорее, пока не пришел Ллар Вейленс.
– Но ты ведь убил его!
– Нет. Дай мне руку.
Мертингер протянул руку, и только тут понял, что свобода движений к нему вернулась. Голод взял его за предплечье, Мертингер сжал предплечье Голода – их руки сцепились замкм. Прикосновение было ледяным: казалось, от него в теле эльфа вздрогнул каждый мускул, каждая крошечная частичка сознания изошла судорогой. Лорд Дома Недремлющего Дракона успел разглядеть только, что вся правая рука Голода скрывается под облегающим рукавом в виде туго натянутых ремней из иссиня-черной кожи, закрыл глаза и...
Он вздрогнул и проснулся. Окружающий мир был привычным и нормальным – во всех отношениях. Наконец. Скрипел ветвями все тот же осенний лес, а ветер подхватывал в воздух опавшие листья. Тысячами внимательных глаз-звезд бархатная ночь любовалась землей. Месяц, чья коварная ухмылка могла означать только признание вины в каком-то преступлении, подглядывал из-за ветвей, следя за проснувшимся путником. Костерок совсем потух, и от углей поднимался легкий дымок. Все было почти так же, как и тогда, когда эльф заснул. Правда, в его руке сейчас была крепко зажата рукоять черного меча, переплетенная иссиня-черными ремешками. Адомнан... Голод... Так вот как ты выглядишь на самом деле, вот что скрываешь под холодной черной сталью.
Эльф оторвал взгляд от меча и вздрогнул – на поляне было еще кое-что из того, чего здесь быть не могло вовсе. То, что пришло из сна. На мокрой траве в лунном свете лежало бледное тело, превращенное в груду ошметков. Вампир определенно был мертв – трудновато ему было бы выглядеть живым, когда руки, ноги и голова лежали отдельно, а туловище – разорвано в клочья. Кровь была повсюду. Здесь же, прямо в оторванной кисти вампира, лежал тонкий, будто выкованный из лунного света, меч бледной колдовской стали с резной рукоятью из человеческой кости. Вот вам и Призрак, догадался эльф... От одного только взгляда на этот клинок вдруг стало смертельно холодно – при дыхании с губ эльфа начали срываться облачка пара. Прклятое оружие...
Тут Мертингер заметил, что Коготь, привязанный к дереву в двух шагах, как-то затравленно фыркает и с опаской водит мордой по сторонам, явно что-то почуяв. Конь боялся, и таким напуганным Мертингер его еще ни разу не видел. Недолго думая, эльф сбросил с плеч теплый плащ, в который кутался во сне, и одним движением оказался на ногах.
– Не нужно, друг. – Лорд подошел к коню и успокаивающе потрепал того по дымчатой пепельной гриве. – Не бойся. Он мертв, его больше нет. Адомнан убил эту тварь.
Но вместо того, чтобы успокоиться, Коготь пронзительно заржал, начал водить головой из стороны в сторону и даже попытался встать на дыбы, словно рвался что-то сказать своему хозяину. Повинуясь еще и собственному чутью – будто ледяной ветер внезапным порывом ударил в спину, – Мертингер обернулся. И вовремя!
Их было двое – застывшие всего в десяти шагах от него высокие человеческие фигуры с окаменевшими от времени лицами. Богатые свободные одежды походили на серебристые мантии с широкими рукавами.
Незваные гости превосходили эльфа ростом на целую голову, и их ничего не выражающие лица были неразличимо похожи друг на друга. А еще они напоминали своим видом ночного кошмара, с которым расправился Голод. Правда, были и отличия: губы их кроваво алели, а глаза сверкали янтарным светом в ночи. Незнакомцы беззвучно шагнули вперед – их движения были пугающе синхронными. И только тут Мертингер заметил еще некоторые особенности в облике своих противников. Носферату – вампиров в них выдали острые, как бритвы, клыки, торчащие из-под верхней губы в приоткрытых от ожидания ртах, – были объединены друг с другом, будто цепью. Длинные черные волосы одного переходили в волосы другого. У каждого из этих чудовищ за спиной было по одному перепончатому нетопырьему крылу.
Всего за несколько мгновений Мертингер внимательно изучил врагов. Неживые... не из слабых. Каждому не менее пяти сотен лет, судя по облику. Как и любая нечисть, эти создания должны повелевать зловещими силами, неподвластными простым смертным. Опасны. Даже очень опасны... Нет, он не боялся. Но этот бой обещал быть куда серьезнее нелепых потасовок с корсарами в Сар-Итиаде.
– Пришли забрать своего дружка, нежить? – Мертингер подкрепил свой вопрос смертельной быстроты выпадом.
Он вовсе не собирался вести переговоры. Враги были с ним в этом согласны – ни один из них не произнес ни слова в ответ.
Адомнан рванулся вперед, рассекая перед собой воздух и предвкушая жертву. Впрочем, только воздух ему и достался. Первый из вампиров легко уклонился в сторону, обнажая при этом длинный прямой меч старой ковки. Близнец одновременно с братом (Мертингер предположил, что они братья) выхватил из ножен такой же клинок. Лорд Недремлющего Дракона бросил короткий взгляд на своего коня – тот лежал на земле, сжавшись от страха и уткнув продолговатую морду в опавшие листья.
– Кто натравил вас на меня? – успел выкрикнуть эльф перед тем, как на него обрушился вихрь слаженных атак.
Двое его врагов начали проводить свои выпады с такой скоростью и ловкостью, что казалось, будто ими руководит общий разум. Это выглядело странным, но спутанные волосы вовсе не мешали вампирам двигаться – напротив, оказываясь рядом, твари лишь ускоряли и упорядочивали свои атаки, кружась в невероятных переворотах и кувырках. И еще... они не ошибались. Монстры носились кругом, и подчас единственное, что можно было различить, – это взмахи шелестящих серебристых одежд и росчерки клинков, проходящих в опасной близости от горла, лица, груди, боков Мертингера. Как уже было сказано, враги сражались, идеально дополняя друг друга. Эльф знал: уже несколько раз он должен был быть смертельно ранен, но до сих пор продолжал отбивать атаки. Что же происходило?
«Я люблю тебя и не дам тебе умереть...» – раздалось в голове, и эльф все понял.
Адомнан сам танцевал и носился в его руках, как живой, появляясь в правильном месте как раз в единственно нужный момент, чтобы отбросить в сторону вражеские клинки. Он перепрыгивал из руки в руку эльфа, вскакивал и взлетал из совершенно невозможных положений, проворачиваясь в ладонях прямым хватом, обратным. Подчас Мертингер даже успевал углядеть – или ему это только казалось, – что клинок вытягивается, изменяет свои очертания: то это был фальшион с сильной рубящей ромкой, то обоюдоострые лезвия становились волнистыми, как у «пламенеющего меча» фламберга, то разделялись на отдельные клинки, как у трезубца, то меч вновь приобретал свой привычный вид.
Адомнан жил своей жизнью, а вся эта схватка для Мертингера стала чем-то походить на сон. Быть может, он все еще не проснулся? За все свои восемь веков жизни эльф ни разу не был в подобной ситуации – ни разу ему не приходилось быть в центре столь стремительного вихря, никогда еще его враги не были так быстры и неостановимы. А еще... все поменялось, теперь он был инструментом у меча, а не наоборот. Адомнану требовалось продолжение себя, тот, чья рука будет крутить его и наносить удары, и эльф стал им, до конца не понимая... не успевая понять, что происходит кругом.
На самом деле все продолжалось не более трех минут, и в какой-то момент раздался душераздирающий крик. Один из братьев-вампиров рухнул наземь, половина лица и левая рука у него были начисто слизаны, являя взору жуткие кровавые раны. Мгновенное замешательство второго носферату дало возможность Адомнану достать и его – черный меч вонзился в горло неживого, прошил его насквозь, провернулся в ране несколько раз и выскочил наружу. Второй мертвец упал подле брата. Они не двигались. Эльф тяжело дышал. Он едва не свалился, стоило мечу безжизненно повиснуть в его руке – так, словно Адомнан все это время служил неким стержнем, взведенной пружиной, не дающей ему сломаться. Только сейчас Мертингер понял, насколько измотан этой кошмарной схваткой.
Эльф оперся рукой о дерево, пытаясь отдышаться. В стороне негромко стонал Коготь. Он по-прежнему беспомощно лежал на брюхе, вжимая голову в землю.
– Ну-ну, мой мальчик, все уже закончилось, – еще раз попытался успокоить своего скакуна Мертингер.
Но конь чувствовал: это был еще не конец. То, что произошло дальше, показалось эльфу самым отталкивающим, ужасным и мерзким из всего, что он видел до сих пор на землях людей.
Крылья убитых вампиров неожиданно вздрогнули и изошли судорогами. За какое-то мгновение они сложились, раскрылись и снова сложились, будто проверяя целостность суставов и перепонок. В следующий миг они хлопнули, развернулись во весь свой размах и подняли своих безвольных обладателей в воздух. Два крыла бились, а меж ними, соединенные дугой из волос, висели два изуродованных вампирских тела. Но и это было еще не все. Части третьего тела, разорванные и окровавленные, стали срастаться друг с другом. Кошмар из сна поднялся на ноги. Чудовищное смешение из ошметков плоти и переломанных костей устремилось ввысь, с силой ударившись о безвольно обвисшие трупы «братьев». В тот самый миг взгляды ужасных носферату вновь налились жизнью, загоревшись янтарным светом.
Мертингер поднял меч, но враг не спешил нападать. Вместо этого все три вампира, висящие в воздухе, начали меняться, перемалываясь и измельчаясь, будто в огромной невидимой мясорубке. Послышался хруст ломающихся костей и выбиваемых позвонков. Одежды еще больше окрасились кровью. Жуткое и непонятное действо было столь отталкивающим, что даже древний эльф, видевший за свою долгую жизнь множество отвратительных вещей, не смог не скривиться. Раз за разом вампиры бились друг о друга, разбиваясь и утрачивая былые очертания. Спустя несколько ударов их тела уже нельзя было узнать – взору представлялись бесформенные кровавые куски мяса с торчащими отовсюду костями.
Неживые сталкивались до тех пор, пока не смешались друг с другом в нечто... единое и гротескное. Оно начало бурлить и покрываться пузырями. Куски мяса зашевелились и начали укладываться, мелкие волокна плоти стали сплетаться между собой, вычерчивая контуры мышц. Кости с хрустом стали вправляться и соединяться, кровь постепенно перестала течь, а белая кожа поползла по новому оформившемуся телу, затягивая раны. Вскоре не осталось и следа того, что этим существом совсем недавно еще были трое. Обнаженное белое тело висело в воздухе, поддерживаемое ровными ударами перепончатых крыльев. Длинные черные волосы трепетали на ветру, а лицо не изменило своих очертаний, кроме, должно быть, того, что являлось теперь более... насыщенным, полным и настоящим. Ллар Вейленс объединился телом, осталось лишь собрать в себе всю разделенную душу.
Бледный меч, та самая Прклятая сталь, которую все так же продолжала сжимать кисть ожившего мертвеца, поднялся в когтистой руке монстра, рассекая своим потусторонним свечением ночной воздух... Мертингер вскинул Адомнан, приготовившись защищаться. Носферату устремился к нему и сделал выпад. Клинки соприкоснулись, но принадлежавший вампиру даже на дюйм не отклонился в сторону. Вместо этого тонкая призрачная полоса прошла сквозь черный меч, пронзив эльфу запястье правой руки. Ладонь сразу повисла, жуткая боль охватила все тело Мертингера, укутав и сердце. Крови не было, но при этом будто чьи-то цепкие когти ухватились за душу и рванули ее наружу. У лорда Недремлющего Дракона не осталось сил даже удержать меч. Адомнан медленно выпал из его онемевших пальцев и вонзился в землю...
Тогда монстр убрал оружие и, довольно ухмыльнувшись, потянулся зубами к шее застывшего эльфа.
– Одна чужая жизнь, и душа вновь станет единой. Мы так устали быть нами. Мы хотим иметь «я» и ощущать себя единым целым.
Вдруг громко пропел зяблик, и следом за птичьей трелью на поляну стремительно выскочил всадник. Не сбавляя скорости, конь ударил чудовище копытами, и то отлетело в сторону, зажимая руками ужасные раны на груди и изрыгая не менее жуткие проклятия. Следы от ударов копыт на теле нежити тут же начали затягиваться. Кровосос поднялся на землю и развернул крылья, намереваясь взлететь. Но новый враг не собирался давать ему этого шанса.
Цыган Мартин проворно спрыгнул с коня, попутно выхватывая из седельных сумок пригоршни острых и тонких кусков металла. Гвозди, выкованные ар-ка, полетели в вампира. Несколько из них застряло в его крыльях, и монстр взвыл от боли. Он дергал крыльями, но те не желали его слушаться. Тогда вампир зарычал и просто шагнул вперед.
Цыган выхватил из-за пояса длинный осиновый кол и выставил его перед собой, при этом прекрасно понимая, что нипочем не совладает с вампиром в открытом бою.
– Мертингер! Мертингер! – Мартин пытался докричаться до эльфа, но тот все еще пребывал в странном оцепенении, не в силах даже пошевелиться.
Вампир ударил, вложив в выпад меча всю свою жуткую силу. Цыган отлетел в сторону, выронив кол. Монстр злобно расхохотался, с клыков изо рта на грудь потекли кроваво-красные слюни.
– Ллар Вейленс чует кровь ар-ка. Великий король Райвен был бы благодарен своему сенешалю за то, что тот избавил землю от еще одного из псов Коригана, – прошипело чудовище, нависая над цыганом.
Мартин закричал.
– Обойдешься, – вдруг раздался сзади знакомый холодный голос.
Кровосос едва успел обернуться, когда точный удар Адомнана отделил ему голову от туловища. Кровь брызнула фонтаном, и монстр на подогнувшихся ногах упал на колени. Мертингер пнул ногой обезглавленное тело вампира, и тот распростерся на земле, охваченный последней судорогой. Цыган тут же потянулся за выроненным колом, но эльф жестом остановил его – тело нежити на глазах начало тлеть, постепенно превращаясь в кучу пепла.
Мертингер протянул человеку все еще немеющую от боли правую руку, помогая подняться. Взгляд лорда остановился на лежащем рядом белесом клинке. Странно, сейчас он вовсе не выглядел призрачным, но взять оружие врага в руки эльф все равно не решился. Когда Мартин подошел ближе и уже потянулся к резной рукояти из белой кости, Мертингер грубо перехватил его руку.
– Не стоит дотрагиваться до этого меча. Не знаю точно, что это такое, но я чувствую на нем злую магию, возможно, даже проклятие. Призрак – так называл его Ллар Вейленс. Кто знает, не заложил ли тот, кто вручил ему эту мерзость, сюда какой-нибудь подарочек, на случай, если вампира убьют?
– Они ведь за вами охотились? – неожиданно спросил цыган.
– Он. Он был один... Это странно, но это так. И почему ты решил, что именно за мной?
– Я видел, – Мартин замялся, – я спал недалеко отсюда, вдруг слышу: кто-то крадется в ночи.Я, было, решил, что это по мою душу, – испугался! Носферату – древние враги нашего народа, но вот чтобы так, за одним цыганом сразу трое Древних охотились – это я о себе возомнил, признаюсь. Подполз поближе, прислушался, что они там шепчут. Оказалось, что ищут какого-то эльфа, вот я и смекнул, что вам не помешает моя помощь... Но пока я вас нашел...
– Эльфа? Откуда ты узнал, что я эльф? – недовольно бросил Мертингер. – Скоро в этом королевстве каждый второй меня в лицо узнавать будет.
– Это все мой отец. Он же мне так и сказал: только не вздумай с этим эльфом уехать! Но ведь настоящему цыгану в дороге даже отец не указ, вот я и решил...
Мертингер в который раз подивился житейской хитрости и мудрости старого Карэма. Прекрасно зная противоречивый характер своего сына, старик, по сути, отправил его вслед эльфу. То ли посчитал, что так тому будет безопасней, то ли решил, что самому Мертингеру понадобится помощь. Впрочем, старик, что называется, как в воду глядел, лорд Дома Недремлющего Дракона должен был его благодарить...
...Из норы показались сперва влажный черный нос, длинные тонкие усы и любопытные блестящие глаза. Затем все тело, покрытое с виду мягкой, как лунный свет, шерсткой. Черный Лис выбрался из-под корней дуба и шмыгнул на поляну. Занимался рассвет, неподалеку слышался голос одного из вновь тронувшихся в путь странников:
– Если я и взял тебя с собой, ар-ка, то это еще не значит, что ты будешь трепаться, как зяблик, что сидит у тебя в клетке на седле. К слову, ты можешь его как-нибудь заткнуть? От этого пения уже голова начинает болеть...
Черный Лис глянул в сторону удалявшихся всадников и рванулся к небольшому бугорку, расположенному примерно в центре поляны. Передние лапы его начали быстро-быстро мельтешить, разбрасывая в стороны наваленные листья и насыпанную поверх клада землю. Вскоре показался Меч-Блед, как называл его Лис, перепачканный грязью и погребенный подальше от чужих глаз.
– Недостаточно просто прикрыть его, – пробормотал волшебный зверек. – Нужно спрятать там, где никто не найдет.
Он аккуратно подхватил зубами рукоять меча, так, чтобы ненароком не задеть Прклятое лезвие, и метнулся к норе, из которой вылез. Напоследок махнув пышным черным хвостом с белым кончиком, он скрылся из глаз...
В следующий момент уже без меча он вылез из совершенно другой лисьей норы. Эта была за многие сотни миль от предыдущей, под большим валуном неподалеку от стен огромного мертвого города. Здесь находился тот, кому сейчас нужна была его помощь: чистое сердцем и душой существо, невинное своими помыслами и жаждущее справедливости. Нужно было помочь этому созданию продержаться еще каких-то десять дней – совсем ничто по сравнению с двумя месяцами, полными лишений и безнадежности, которые тот уже провел...
Продолжая двигаться дальше на юг, эльф и цыган повернули на развилке у старого моста в сторону Элагона, чтобы обогнуть заброшенные деревни, из которых порой доносился тоскливый волчий вой. Здесь картина всеобщего запустения стала еще красноречивее. Поля не обрабатывались, мельничные крылья не крутились, придорожные трактиры пустовали. От Элагона на север и запад ветер гнал чумное поветрие: бредущие по дороге в балахонах с капюшонами чумные и прокаженные, звенящие при каждом движении колокольчиками, от которых кровь стыла в жилах, были первыми вестниками болезни. Помимо обреченных страдальцев, Мертингеру и Мартину лишь изредка на пути попадались другие люди.
Монахи ордена святого Брендана, которых однажды встретили путники, были вооружены и двигались по тракту в сопровождении «очистительных повозок» и небольшой компании воинов в черных плащах, широкополых шляпах и повязках на лицах.
– Охотники на ведьм, – пояснил Мартин, когда на перекрестке странная процессия направилась в другую сторону, и скрип колес телеги затих. – Очистительные повозки, как вы видели, снабжены арсеналом, клеткой и даже передвижной плахой.
– Для чего им это? – спросил Мертингер – ему не доводилось раньше видеть подобных устройств.
«Вы въезжаете в Элагонское герцогство. Добро пожаловать, путник». Даже мрачный и негостеприимный Сар-Итиад не казался настолько отталкивающим. То, что чужеземец увидел здесь, было давящей беспросветностью на границе с безумием.
– Они пытаются поймать карлекаина.
– Кого? – не понял эльф.
– Некроманта.
Их путь продолжался. В немногочисленных, каким-то чудом еще сохранившихся поселениях, мимо которых они проезжали, люди возводили вокруг домов высокие частоколы в тщетной надежде защититься от блуждающей в округе нечисти. Крестьяне своим видом походили на головорезов, а их жены были при мечах, помимо этого у каждой женщины – даже когда она просто выходила из дома вылить миску помоев – через плечо на ремне висел заряженный арбалет. Детей и вовсе не было видно. Даже днем жгли большие костры, постоянно раздавался грохот молота по наковальне – вместо вил теперь ковали клинки, наконечники для копий и стрел, боевые топоры. Монастырь святого Брендана принимал всех, у его стен раскинулось уже небольшое поселение. Мужчины, независимо от возраста и профессии, зачислялись в отряды епископа Есимуса, а женщины работали в лекарских домах и при капеллах. Детей же отправляли к святым отцам, где их причащали и посвящали на послушание Хранну. Меж расположенными вдали от тракта крепостями курсировали разъезды двух или трех оставшихся на своих землях вельмож. Но большинство замков теперь заняли крестьяне, надеясь, что каменные стены оградят их от зла.
После падения города магов вся округа оказалась во власти самых различных тварей: от разупокоенных стараниями некромантов мертвецов до повылазивших из своих тайных укрытий древних вампиров. Встречались и более необычные чудовища: вурдалаки, призраки, оборотни всех мастей.
Большинство тварей обходило наших странников стороной, как будто чувствуя исходящую от них опасность. Те же немногие, что все же рискнули преградить эльфийскому лорду и его компаньону дорогу, были либо слишком голодны, либо слишком глупы, чтобы осознать всю бессмысленность своих притязаний. Несколько восставших из могил покойников, которые вылезли из-под моста, переброшенного через пересохшую речку, да обитатели заброшенного хлева, где путники решили укрыться от дождя, – парочка молодых вампиров, не так давно прошедших инициацию. Их незавидную участь без лишних слов решил Адомнан. Таким образом Мертингер и Мартин почти без приключений пересекли все зачумленное герцогство с севера на юг, благоразумно не приближаясь, впрочем, к самому Элагону. Помощь цыгана в пути пришлась очень кстати – как оказалось, в детстве тот вместе с отцом изъездил здесь все вдоль и поперек: их табор кочевал большей частью в окрестностях города магов – тут хватало и лошадиных пастбищ, и доверчивых простаков, да и климат благоприятствовал жизни скитальцев – даже зимой под Элагоном редко ощущались настоящие холода, не то что в далеком Истаре или в том же Сар-Итиаде. Лишь война с нежитью вынудила цыган покинуть эти в то время еще приветливые места, подавшись на север. Теперь Мартин едва узнавал некогда прекрасные леса и долины: деревья повысыхали, трава почернела, даром что на дворе была осень, повсюду в воздухе витал сладковатый гнилостный запах. Отвратительные некроманты принесли с собой увядание не только людям, но и всему живому вокруг.
– Если они победят, повсюду будет смерть. – С ненавистью во взоре Мартин привстал в седле и, придержав своего скакуна, злобно сплюнул на жухлую почерневшую листву.
Мертингер тоже остановил коня.
– В Конкр они никогда не войдут, – пожал плечами эльфийский лорд, – в горы Тэриона, хребет Дор-Тегли и Ахан, думаю, тоже.
– Но в Конкр нет пути людям! И гномы вряд ли над нами сжалятся и приютят! – Цыган раздраженно посмотрел на своего спутника. – Почему эльфы всегда думают лишь о себе?
– Потому что, кроме нас самих, никто о нас не подумает, – ответил Мертингер, вновь направляя коня вперед по петляющему вдаль тракту. – Это ваша земля, человек. Вот и сражайтесь за нее. Или умрите, освободв место другим.
– Вам легко говорить, для вас что война, что праздничный хоровод, все едино, – бросил ему вслед Мартин, – а люди, они же не все воины: среди нас много слабых, которым нужна защита. Что им делать, когда сама смерть придет и постучится к ним?
– Юноша, я всего лишь эльф, – усталое лицо, покрытое шрамами, медленно повернулось к цыгану. – Чего ты от меня хочешь? Чтобы я защищал слабых и угнетенных? Их слишком много, и они слишком трусливы и неблагодарны. Чтобы посвятил себя истреблению нечисти? Что мне до нее, покуда она не пришла в мой дом? В этом мире столько зла, что его не искоренить и тысячами таких клинков. – Ладонь эльфа привычно легла на иссиня-черную рукоять меча, поглаживая кроваво-красный рубин в навершии. – У меня свой собственный путь и свой враг.
– Кто он?
Мертингер как-то странно взглянул на спутника.
Читать бесплатно другие книги:
