Туз в трудном положении Мартин Джордж
– Я понял, что имею силы победить дикую карту! Я понял, что Божий промысел должен быть исполнен, что деревья в Его саду необходимо обрезать! – Он погрозил Джеку пальцем. – Но не так, как утверждают мои критики, – заявил он. – Я не стану обрезать безжалостно, произвольно или зловредно. Мои критики говорят, будто я хочу отправить джокеров в концентрационные лагеря! – Он отрывисто засмеялся. – Я хочу отправить их в больницы. Я хочу излечить их недуг и не допустить, чтобы он передался их детям. Я считаю греховным, что правительство так слабо финансирует исследования дикой карты: я увеличу его в десятки раз! Я намерен стереть эту чуму с лица Земли.
Барнет повернулся к Джеку, и тот с изумлением увидел у него на глазах слезы.
– Вы родились достаточно давно, чтобы помнить, каким бичом был туберкулез, – сказал Барнет. – Вы помните сотни и даже тысячи санаториев, появившихся в Аризоне и Нью-Мексико: там держали больных, чтобы не дать им заразить других, пока ученые искали способы лечения. Вот это же я хочу сделать для дикой карты. Джек! – Барнет уже умолял его. – Господь продлил вам жизнь! Господь избавил вас от смерти! Это можно объяснить только тем, что у Него для вас отведено особое место. Он хочет, чтобы вы повели жертв этой чумы к спасению. Он понес раны за наши прегрешения, Он был избиваем за наши беззакония, Он понес наказание ради нашего примирения, и Его струпьями мы исцеляемся. Исцеляемся, Джек! Помогите мне принести Божье исцеление страждущим! Помолитесь со мной, Джек! «Истинно говорю вам: если человек не родится вновь, то не сможет узреть Царствие Небесное, но всем принявшим Его Он дал власть становиться сыновьями Божиими, всем, кто поверил во имя Его!»
Джек потрясенно ощутил, как гигантская рука схватила его за шею и выдернула из кресла. Он внезапно оказался на коленях перед проповедником, а его поднятые руки были зажаты между ладонями преподобного Лео Барнета. Слезы лились у Барнета по лицу, которое он поднял к небу, восклицая в молитве:
– И потому если человек во Христе, то он обновляется. Все прошлое уходит, и все становится новым.
Джек решил, что сила этого человека была почти осязаемой. Это не могло быть просто актерством и мошенничеством. Джек был хорошо знаком со всеми театральными приемами, но ничего подобного никогда еще не видел.
«Он – туз! – подумал Джек. – Боже, он действительно туз!»
Наверное, до этой минуты он по-настоящему в это не верил. Барнет – туз, и Джек был намерен его разоблачить.
11.00
Кэл Редкен говорил как прыщеватый подсевший на нездоровые продукты тип: его слова звучали невнятно, пробиваясь через зажеванные куски шоколадных батончиков, ирисок и чипсов. Судя по голосу, он должен был быть толстым, медлительным и ленивым.
Соответствовало действительности только первое.
Грег сделал его своей марионеткой очень давно, скорее инстинктивно, чем осознанно. Он играл с чудовищным аппетитом Редкена, забавляясь тем, что может заставить человека есть столько, что он в действительности будет тошнотворно нафарширован едой. Однако такой порок не был особо хорошей пищей для Кукольника, так что Грег крайне редко использовал этот контакт. Редкен не был Хирамом – тузом с особыми способностями и вкусами. Редкен был умелым, хоть и практически неподвижным, следователем. Никто лучше него не мог разобраться в путаном лабиринте бюрократии. Именно Редкен за ночь составил недоказанную паутину предположений, которую Грег использовал при встрече с Тахионом.
Теперь надо было позаботиться о том, чтобы она превратилась в факты.
После двух сигналов вызова трубка была снята, и там прозвучали сначала громкий звук глотания, а потом и голос, который произнес:
– Редкен.
– Кэл, это Грег Хартманн.
– Сенатор.
Звук рвущегося целлофана: открыт новый пакет с едой.
– Вы мой пакет получили?
– Рано утром. Спасибо, Кэл.
– Нет проблем, сенатор. Вы мне поручили узнать интересные вещи, – добавил он задумчиво, что-то откусил и громко зачавкал.
– Именно об этом я и хотел с тобой поговорить. Нам нужно еще кое-что разузнать. Мне надо понять, можно ли выдвинуть против Тахиона обвинения.
– Сенатор, – глоток. – Сейчас у нас только косвенные данные. То, что русский агент работал в нужном городе в нужный момент, еще одна случайная встреча в Лондоне в прошлом году, ваш контакт с разведкой, чей-то рассказ и еще несколько нечетких связей. Ничего надежного. Даже близко нет.
– Его это чертовски напугало, Кэл. Я это видел. Так что я уверен, что тут что-то есть.
– Но до того, чтобы это доказать, еще очень далеко.
– Так надо подобраться поближе! Ты помнишь, что нам в прошлом году сказала Видео: у Гимли и Кахины определенно были связи с Советами. Как-то ночью в прошлом году в Нью-Йорке с ними встречался агент, и Гимли называл его Поляковым.
– Поляков умер, сенатор. Все наши источники говорят одно и то же, и в КГБ и ГРУ тоже так считают. Может, они используют его имя просто для того, чтобы нас запутать.
– Они все ошибаются. У Видео в голове по-прежнему остались изображения. Тот человек совпадает с описанием Полякова.
– Как и еще несколько тысяч человек. Толстых, лысых, старых мужчин везде полно. К тому же ни в одном суде не примут в качестве показаний способность джокерской дикой карты. Мысленная картинка – это не фотография.
– Это то, с чего можно начать. Найди Видео, посмотри, что у нее есть. Выслушай ее. А потом начинай копать.
Редкен вздохнул. Обертка прошуршала сухой листвой, и его голос внезапно приглушило что-то мягкое.
– Хорошо, сенатор. Я это сделаю. Постараюсь. Когда вам нужны результаты?
– Неделю назад. Самое малое – вчера.
Еще вздох.
– Понял. Сейчас сразу позвоню в Нью-Йорк. Что-то еще?
– Быстро, Кэл. Мне срочно нужны эти результаты.
– Вы просите, чтобы я пропустил ланч.
– Сделай это, и я куплю тебе собственный ресторан.
– Договорились, сенатор. До связи.
Последнее слово снова прозвучало нечетко, потому что Редкен сунул в рот очередной кусок. Телефон щелкнул, и связь прервалась.
– За нами кто-то следит.
– Что?!
Тахион развернулся на заднем сиденье и устремил взгляд в заднее окно.
Экройд положил ладонь ему на локоть.
– Спокойно. Он специалист. Так его не увидеть. Эй, шеф! – Сыщик выудил бумажник. – Получишь лишние пятьдесят, если сможешь оторваться от серого «Доджа». Он едет через три машины.
Черная физиономия водителя расплылась в широкой ухмылке.
– Конечно, мистер.
Тахион увидел расстроенное лицо, с которым сыщик расправил на колене десятку и три долларовые бумажки. Ворча, такисианец вытащил свой бумажник, отсчитал нужные купюры и сунул их в нагрудный карман шофера – и моментально приземлился к Экройду на колени: такси резко набрало скорость и повернуло налево. Радостно улыбающийся Блез уцепился за спинку переднего сиденья, словно юная обезьянка.
– Точь-в-точь как в Париже, к’иджпапа.
– А? – заинтересовался Джей.
– Не важно. Ты и так знаешь слишком много моих тайн, – проворчал Тахион.
Джей оглянулся.
– Он все еще с нами. Черт, вот это мастер!
– Что будем делать?
У Тахиона снова забурчало в животе и начали мелко дрожать руки.
Экройд провел ладонью по губам:
– Наверное, на долгие прощания времени не будет.
Впереди показался знак Мотеля 6.
– Сара тоже там, – сказал Тахион.
– Господи! У тебя там что, целый симфонический оркестр? Может, еще и бейсбольная команда?
– Это не смешно.
– А как же. Дави педаль, дружище. Выжми из нее все.
Такси пронеслось по улице и, взвизгнув шинами, заехало на парковку. Трое выскочили из машины даже раньше, чем она окончательно остановилась. Джей бросил через плечо свою последнюю десятку, и они помчались к нужному номеру.
Сара свернулась калачиком на кровати, прижимая к груди подушку, и слушала телевизор. Поляков с удивленным лицом шагнул назад, чтобы не дать себя затоптать. Джей схватил край двери, с силой ее захлопнул и запер на задвижку. Тахион подбежал к Саре и сдернул ее с кровати. Блез бросился русскому на шею.
– Объяснять некогда. Хартманн знает. За нами кто-то ехал.
Тахион схватил платье Сары за ворот и дернул. Оно разорвалось с громким треском. Сара с воплем попыталась прикрыться. На ней был только лифчик.
– В душ, быстро! Не выходи. И, кстати, тебя сняли на полчаса.
Такисианец толкал ее к ванной, на ходу расстегивая лифчик.
В коридоре стучали тяжелые шаги. Глаза Полякова были спокойными и безнадежными.
– Времени нет.
– Есть. Джей вытащит тебя из Атланты. Ради бога, Блез, шевелись!
Вода шумно обрушилась вниз. Поляков ласково отстранил паренька.
– Открывайте! Откройте эту чертову дверь!
Тахион узнал голос Билли Рэя.
– Ну же! – прошипел он.
Экройд выставил палец, словно пистолет. Поляков исчез. С громким щелчком воздух ринулся в пространство, которое только что занимал русский.
Тахион перепрыгнул через комнату, схватил со столика бутылку водки, сорвал с себя галстук и ласточкой перелетел на постель.
Дверь распахнулась, разлетаясь на щепки, и Билли Рэй ворвался в номер. Джей заслонил Блеза своим телом, а Тах прикрыл руками лицо. У туза Министерства юстиции был пистолет. Тах смотрел прямо в дуло: оно зияло провалом пещеры.
– Так. Где он? Где он, мать вашу?
– Х-х-хто? – спросил Джей.
– Жопа!
Рэй толкнул сыщика, и Экройд упал. Рэй сорвал с петель дверцу шкафа и сбросил одежду на пол. Заглянул под кровать и направился к двери ванной. Тахион скрестил пальцы и мысленно воззвал к тем предкам, которые могли оказаться поблизости.
– Выходи! Немедленно!
Ответ Сары прозвучал на фоне шума воды. Явно женский голос. С сильным южным говорком. Тахион надеялся, что панику, пронизывающую ее слова, слышит он один.
– Эй, сладенький, так сколько вас там, парнишек, будет?
Занавеска душа с треском отдернулась. Сара завопила. На долгую секунду в ванной воцарилась тишина. А потом – резкая оплеуха. Рэй вернулся в комнату с бледно-розовым отпечатком ладони, уже начавшим рассасываться у него на щеке, и с намокшим в душе мундиром.
Тяжело дыша, он сказал:
– Он тут был. Этот проклятый русский тут был!
Джей вопросительно посмотрел на Таха.
– Русский? Я никаких русских не вижу. А ты русского видишь? Та попочка вроде как не русская. Русские обходятся дороже.
Он ухмыльнулся в лицо разъяренного туза.
– Почему вы пытались от меня оторваться?
Тахион со вздохом присосался к бутылке.
– Потому что я испугался, что это пресса: не хотел, чтобы меня застукали за визитом к проститутке.
– И ты всегда берешь с собой паренька?
Он указал на Блеза пистолетом.
– Ты не мог бы убрать оружие? Я нервничаю, когда ты вот так им размахиваешь. Большинство смертельных ранений наносят случайно, знаешь ли.
Рэй обжег его яростным взглядом.
– Оно будет не случайным. Отвечай на гребаный вопрос.
Деликатно кашлянув, Тахион сказал:
– Ну, все очень просто. Мальчику пора учиться. – Он обвел взглядом номер. – Обстановка тут не совсем такая, как хотелось бы, но она очень хороша. Вчера ночью я сам проверил. Конечно, ничто не может сравниться с той женщиной, которую мой отец подарил мне на четырнадцатилетие…
Рэй стремительно удалился через расколоченную дверь.
– На четырнадцатилетие? Правда?
– Ох, Экройд, хватит!
12.00
– Пресс-конференцию созываете вы, – сказал ему Джек. – Вас репортеры не видели уже давно. Если их позову я, они могут не прийти.
Барнет согласился.
Пока утрясались планы, Джек наблюдал за ходом съезда. Хартманн явно перестал набирать очки. Цифры менялись при каждом голосовании. Единственным постоянным фактором было постепенное продвижение вперед Барнета, вызванное дезинтеграцией оппозиции. Родригес выглядел совершенно ошарашенным всякий раз, как объявлял изменяющиеся результаты голосования калифорнийской делегации. Джек искренне ему сочувствовал.
Пресс-конференцию собрали в одном из служебных помещений отеля, где у Барнета был пресс-центр. До начала Джеку удалось проглотить еще пару «Кровавых Мэри».
Первой говорила Флер, стоявшая на возвышении перед целым лесом микрофонов. Джек и Барнет чуть в стороне ждали, пока она долго проверяла готовность всей аппаратуры.
Все это время она не переставала коситься на Джека. Было ясно, что она совершенно ему не доверяет.
Даже спрятавшись за своими темными очками, Джек чувствовал себя голым.
– Перед заявлением преподобного Барнета, – объявила Флер, – будет сделано короткое заявление еще одного человека, которое вас удивит. Я имею в виду мистера Джека Брауна, главу калифорнийской делегации сенатора Хартманна, известного также как Золотой Мальчик.
Шагая на сцену, Джек не улыбался и не махал рукой. Микрофоны наставились на него, словно копья. Он снял очки, сложил их и улыбнулся в слепящие лучи прожекторов.
Надо было надеяться, что от бессонной ночи и спиртного глаза у него не слишком налились кровью.
– Я только что целый час разговаривал с преподобным Лео Барнетом, – начал Джек.
Он слышал, как защелкали фотокамеры, направленные на него. Он стиснул руками кафедру и постарался не замечать землетрясения, сотрясающего его нервы.
– На этом съезде было немало странных событий и случаев насилия, – сказал он. – Несколько людей были убиты. На сенатора Хартманна было совершено два покушения, причем оба раза действовали тузы, и я лично сражался с этими тузами. Преподобный Барнет все это время утверждал, что дикие карты в немалой степени ответственны за тот хаос, которым сопровождается данная избирательная кампания. После нашей сегодняшней встречи я не могу с ним не согласиться.
Сорокалетний опыт общения с прессой сказал Джеку, что сейчас на него устремлены все объективы. В помещении стояла полная тишина: слышны были только щелчки камер. Джек изобразил на лице полную искренность и устремил прямой взгляд в аудиторию, точно так же, как делал много лет назад, когда в роли Эдди Рикенбэкера говорил генералу Першингу, что хочет летать.
– На этом съезде присутствуют тайные тузы, – объявил Джек. – И, в частности, есть один, который играет очень важную роль. Он в немалой степени ответствен за царящий на съезде хаос и по крайней мере за часть смертей. Я полагаю, что он способен влиять на людей на расстоянии, заставляя совершать поступки, противоречащие законам и их собственным интересам. На него работают другие тузы – тузы-убийцы. Они делали попытки уничтожить его соперников, применяя насилие.
Джек чувствовал, что Барнет и Флер стоят в стороне и тихо переговариваются, пытаясь понять, к чему он ведет. Джек адресовал камерам суровую улыбку а-ля Клинт Иствуд.
– После моего разговора этим утром я пришел к выводу, что тайный туз… – Он подумал, что тут следует вставить драматическую паузу, – … это преподобный Лео Барнет!
Камеры стремительно повернулись, пытаясь поймать реакцию Барнета. Повысив голос, Джек крикнул в микрофоны:
– Барнет ответствен на покушения! – В его крови гудело торжество. – Я предлагаю Лео Барнету доказать, что он не туз!
Барнет потрясенно взирал на Джека. Лицо Флер ван Ренссэйлер было смертельно бледным, губы шевелились в безмолвной ярости. Барнет тряхнул головой, словно выходя из нокдауна, и сделал шаг вперед.
Джек внезапно обнаружил, что вопреки собственным намерениям отступает назад, освобождая ему место у микрофона.
Проповедник наклонился к микрофонам, держа руки в карманах, и неуверенно улыбнулся.
– Не знаю, чего тут добивался Джек, – проговорил он. – Сам я пришел сюда совершенно с другой целью. Но если Джек этого хочет, я готов оставаться здесь сколь угодно долго – пока не будет собрана группа врачей, которая сделает мне анализ крови. – Его улыбка стала шире. – Я знаю, что у меня нет дикой карты, и любой, кто говорит обратное, лжец или… – тут он бросил быстрый взгляд на Джека, – …глубоко заблуждающийся человек.
Глядя в голубые глаза проповедника, Джек почувствовал, как его триумф улетучивается.
Он подумал, что каким-то образом снова облажался.
Спектор включил воду над раковиной и взял в рот пригоршню. Немного пополоскав рот, он сплюнул. Вода оказалась коричневой от высохшей крови. Спектор зачерпнул еще горсть и проглотил ее. Его мучили жажда и усталость. Так бывало всегда, когда ему приходилось восстанавливаться после серьезной травмы.
Он проверил челюсть. Вверх и вниз она ходила без особых проблем, а вот из стороны в сторону двигать было чертовски больно. Он чувствовал, как кость щелкает в суставе. Пройдет несколько месяцев – и все будет не так уж плохо. В целом все могло быть гораздо хуже.
От двери послышался какой-то звук. Спектор понял, что не успеет вернуться под кровать. Он осмотрел ванную. Единственное место, куда можно было залезть, – это душ. Он шагнул в кабинку как раз в тот момент, когда дверь его комнаты закрылась. Кто-то тихо двигался по номеру – и Спектор догадывался, кто это может быть. Когда шум приблизился к ванной, Спектор затаил дыхание. Снова. Еще несколько таких моментов – и он навсегда останется синюшным.
Он сфокусировал смертную боль. Она всегда была с ним, всегда была наготове. Пухлые пальцы ухватились за край занавески от душа.
Мужчина резко отодвинул пластиковую занавеску – и открыл рот, чтобы закричать.
Спектор поймал взгляд администратора прежде, чем тот успел издать хотя бы один звук. Он довел его до предсмертного момента – и остановился. Когда мужчина начал заваливаться, Спектор поймал его за шиворот.
Притиснув добычу к стене, он обчистил мужчине карманы. Забрав ключи и бумажник, он не стал обращать внимания на остальное. Этот тип, скорее всего, знает про отель практически все, что только стоит знать. Если Спектору удастся заставить его говорить правду, он сможет узнать кое-что полезное.
Спектор наклонился. Продолжая удерживать мужчину одной рукой, второй он отвесил ему пощечину. Когда тот стал приходить в себя и Спектор почувствовал уверенность, что к нему вернулись ощущения, он несколько раз ударил его по-настоящему сильно.
Мужчина открыл глаза. Спектор зажал ладонью пухлый рот.
– Тихо. Если ты позовешь на помощь. Если станешь отвечать на мои вопросы не тихим шепотом. Если не ответишь на мои вопросы. Я тебя убью. Понятно?
Мужчина кивнул. Спектор медленно убрал ладонь.
– Ты кто?
– Меня зовут… – он глотнул воздух, – Гастингс.
Спектор сверился с его бумажником.
– Пока все нормально. Что ты здесь делал?
Гастингс обвел комнату обезумевшим взглядом. Казалось, он пытается найти выход сквозь Спектора.
– Э… правительственные агенты велели нам высматривать всех подозрительных лиц. Я просто что-то почуял насчет вас.
– Меня это не радует… – он проверил имя на водительских правах, – Морис.
Гастингс вытер губы.
– Вы не тот, кем назвались. Не Берд. Вы туз.
Спектор кивнул.
– Знаешь, с твоими дедуктивными способностями и чутьем ты мог бы стать неплохим частным детективом.
Мужчина слабо улыбнулся, пытаясь выразить удовольствие от комплимента, несмотря на свой страх.
– Спасибо.
Спектор сделал паузу длиной в несколько секунд и добавил:
– Ненавижу частных сыщиков.
Ему чертовски нравилось происходящее. Он уже почти забыл про этого пердуна и вот заполучил его в свои руки.
– Боже! Пожалуйста, не убивайте меня! Я сделаю все, что скажете!
Гастингс трясся. Он снова утер рот.
– О, я тебя убивать не собираюсь. Если, конечно, ты дашь мне то, что мне требуется, – соврал Спектор, пытаясь придумать, где было бы лучше спрятать труп. – Начнем с простого вопроса. Где на этом этаже ближайший свободный номер?
– У нас все заполнены. Клянусь.
Спектор укоризненно щелкнул языком:
– Не дури мне голову. Я знаю, что на экстренные случаи всегда держат несколько свободных. Ты же знаешь, что я сделаю, если ты и дальше станешь мне врать? Я могу заставить тебя прогуляться по воздуху с десятого этажа до вестибюля. Падение займет всего несколько секунд. А вот грязи будет… Может, я просто поставлю тебя под душ и растворю. Уйдешь в канализацию. Ни шума, ни пыли.
– Не надо! – Гастингс судорожно стиснул руки. – Кажется, 1019 свободна. Только не убивайте меня. Простите, что я вам помешал. Я сделаю все, что вам нужно. Отправлю агентов Секретной службы по ложному следу. Правда!
Спектор вытащил из бумажника Гастингса карточку:
– Это ключ от всех замков?
Он секунду жевал губу, а потом ответил:
– Да.
Спектор придвинулся к Гастингсу и посмотрел ему в глаза.
– Ты мне сейчас не соврал?
– Нет! Клянусь жизнью!.. Это правда, даю слово.
– Ладно. Залезай в душ. – Спектор отодвинул занавеску. Шевелись.
Гастингс втиснул туда свое раскормленное тело.
– Но зачем?
Спектор снова поймал его взгляд – и на этот раз всерьез. Гастингс рухнул на кафель. Его тело задергалось, а потом замерло.
– Вот зачем. – Он медленно задернул занавеску. – Никто меня не трахает безнаказанно.
Место для трупа было не идеальным, но, как всегда, пришлось импровизировать.
Спектор в последний раз посмотрелся в зеркало. Теперь у него не только кривая улыбка, но и кривая челюсть. Может, когда все будет позади, он еще купит себе кривой домишко на Багамах. Но только когда с Хартманном будет покончено. Тогда можно будет подумать об отпуске.
13.00
– Идиот!
Гневно сверкая лиловыми глазами, Тахион шагал, держа в руке свой врачебный саквояж. Позади него репортеры в три ряда окружали Барнета, чей анализ, конечно же, не показал порчи от черного дождя Сатаны.
– Заткнись, – проворчал Джек, не выныривая из очередной «Кровавой Мэри».
Тахион развернулся, вернулся обратно и встал перед Джеком, выставив вперед острый подбородок.
– Возможно, ты сейчас подарил Барнету выдвижение. Ты это понимаешь?
– А я подумал, что это сделал ты! – Аморфный гнев Джека сосредоточился на Тахионе. – Я решил, что это ты, отправившийся трахать Флер и переметнувшийся к Джексону, как только ситуация ухудшилась.
Тахион покраснел.
– Единственное, что ты сейчас можешь сделать, это постараться перенастроить Калифорнию на Джексона.
Джек презрительно усмехнулся:
– Иди в задницу, придурок. Я хотя бы что-то делаю.
Тахион воззрился на него, с трудом проглотил какие-то возмущенные реплики и удалился.
Джек, оставшийся у стены зала, понял, что, как только Барнет закончит свою речь, на него набросятся корреспонденты. Он двинулся к бару, устроенному в дальней части зала, нашел пол-литровую фляжку с самым крепким ромом и отправил ее к себе в карман.
Он решил, что в наибольшей безопасности будет в зале съезда, где сможет спрятаться за остальными членами своей делегации.
14.00
Грег звонил из больничной палаты Эллен. Пока шло соединение, он гладил ее по голове, с улыбкой глядя на ее бледное осунувшееся лицо. Эллен попыталась ответно улыбнуться, но у нее не получилось. Она была прелестной и невероятно хрупкой, и при виде нее у него на глаза навернулись слезы.
«Боже! Мне так жаль, Эллен! Мне очень-очень жаль!»
Кто-то снял трубку, и он переместил центр своего внимания.
– Кэл? Это Хартманн.
– Сенатор. – Голос у Редкена был нервозным. Грег почувствовал, что собеседнику не хочется разговаривать. – Как дела?
«Жирный сукин сын! Будь мы там…» – взъярился Кукольник.
– Именно это я и хотел узнать. Я ожидал, что уже получу какие-то результаты, Кэл.