Туз в трудном положении Мартин Джордж

– Ты не понимаешь, – сказал Тахион. – Почти два года Лео Барнет всех доставал мрачными предостережениями относительно преступных тенденций диких карт, раздувая страхи и подпитывая недоверие к тузам. А теперь ты хочешь, чтобы мы признали, что он был прав, что чудовищный тайный туз действительно оказался у власти. И как, по-твоему, люди на это отреагируют?

Джей пожал плечами.

– Ну и что? Изберут Барнета – подумаешь! Четыре года будем иметь в Белом доме придурка-расиста. Мы смогли выдержать Рейгана все восемь.

Тахион был поражен его идиотизмом.

– Ты не представляешь себе и половины того, что я прочел в голове у Хартманна. Убийства, зверства – и он вечно в центре своей паутины, а Кукольник дергает его за веревочки. Предупреждаю вас: если станет известна вся правда, общее отвращение запустит такой террор, по сравнению с которым преследования пятидесятых годов покажутся мелочью. – Такисианец отчаянно взмахнул рукой. – Он убил собственного неродившегося младенца и смаковал боль и ужас его гибели. А его марионетки… тузы, джокеры, политики, религиозные деятели – все, кому хватает глупости прикоснуться к нему. Если их имена станут известны…

– Тахион! – прервал его Хирам.

Он говорил тихо, но в каждом произнесенном звуке слышалась мучительная боль.

Тахион бросил на Хирама виноватый взгляд.

– Скажи мне, – попросил Хирам, – эти марионетки… я был… одним из…

Он не договорил, поперхнувшись последними словами.

Тахион кивнул. Быстро и едва заметно. По его щеке скатилась слезинка. Он отвернулся. У него за спиной Хирам проговорил:

– В каком-то нелепом смысле это даже смешно. – Однако он не смеялся. – Джей, он прав. Это должно остаться нашей тайной.

Обернувшись, Тахион увидел, что Экройд переводит взгляд с него на Хирама и обратно. В глазах сыщика стояла горечь.

– Делайте что хотите, – сказал он, – но не рассчитывайте, что я стану голосовать за этого хера. Даже если бы я был зарегистрирован.

Внезапно Тахион понял, что вопрос слишком важен. Нельзя полагаться на одно только ничем не подкрепленное обещание.

– Мы должны дать клятву, – сказал Тахион. – Торжественно поклясться, что мы сделаем все, от нас зависящее, чтобы остановить Хартманна, и что мы унесем эту тайну с собой в могилу.

– Ох, избавь! – простонал Джей.

– Хирам, бокал! – потребовал такисианец. Хирам вручил ему недопитый стаканчик, и Тахион выплеснул его содержимое на ковер. Наклонившись, он извлек из наголенных ножен кинжал и продемонстрировал клинок потрясенным мужчинам. – Мы должны поклясться кровью и костью, – объявил он.

Несмотря на то что он не слишком уверенно держал рукоять в скользкой от пота ладони, он резанул себя по левому запястью и с удовлетворением отметил, что единственной его реакцией стал едва слышный вздох. Возможно, Земля не заставила его размякнуть так сильно, как он опасался. Тах подержал рану над стаканом, пока на дне не собрался сантиметровый слой крови, а потом перетянул себе запястье носовым платком и протянул свой кинжал Экройду.

Сыщик воззрился на клинок.

– Шутишь!

– Нет.

– А можно вместо этого пописать? – предложил Экройд.

– Кровь – это порука.

Хирам вышел вперед.

– Я это сделаю, – сказал он, берясь за кинжал.

Скинув белый льняной пиджак, он закатал рукав и сделал надрез. Боль заставила его резко втянуть в себя воздух, но рука у него не дрогнула.

– Как глубоко! – пробормотал Тахион.

Рана была настолько глубокой, что представляла собой опасность для жизни. Неужели Хирам настолько потрясен случившимся, что готов даже на самоубийство? Хирам поморщился и поднес раненую руку к стакану. Красная полоска поднялась выше.

Тахион устремил суровый взгляд на Экройда.

Джей глубоко вздохнул:

– Так вы – Том Сойер и Гекльберри Финн! Значит, мне остается роль негра Джима, – проворчал он. – Когда все закончится, напомните мне сходить к психиатру.

Он взял кинжал и взвизгнул, когда лезвие впилось в кожу.

Приняв от покрывшегося испариной Джея стакан, Тахион покрутил его, смешивая три крови, а потом воздел над головой и произнес по-такисиански: «Кровью и костью клянусь в этом». Договорив, он запрокинул голову и одним глотком выпил треть содержимого.

Тахион передал стакан Хираму. Оба землянина позеленели.

– Кровью и костью! – произнес Хирам и сделал ритуальный глоток.

– А можно долить томатного сока и водки? – спросил Джей, когда Хирам передал ему остаток.

Шутки Экройда перестали казаться смешными.

– А жаль, – сказал Джей, – мне всегда нравился коктейль «Кровавая Мэри». – Подняв стакан, он пробормотал «Кровью и костью» и допил кровь до конца. – Ням-ням, – завершил он ритуал.

– Дело сделано, – проговорил Тахион. – А теперь нам нужно составить планы.

– Я возвращаюсь в «Омни», – объявил Хирам. – Я был одним из самых первых сторонников Грега и, полагаю, имею некоторое влияние на членов нью-йоркской делегации. Возможно, мне удастся что-то сделать. Нам нужно любой ценой помешать его выдвижению.

– Это так, – согласился Тахион.

– Жаль, что я мало знаю о Дукакисе, – начал Хирам.

– Нет, не Дукакис! – возразил такисианец. – Джесси Джексон. Он давно нас обхаживает. Я поговорю с ним. – Он обменялся с Хирамом рукопожатием. – Мы справимся, дружище.

– Чудненько! – сказал Джей. – Так Грегги не станет президентом. Вот уж делов! А как же все его жертвы? Кахина, Кристалис, остальные?

Тахион повернулся.

– Кристалис – нет, – сказал он, удивляясь тому, что забыл рассказать им об этом.

– Как это? – сипло изумился Джей.

– Он угрожал Кристалис – это правда, – признал такисианец. – Он заставил ее и Проныру наблюдать, пока его марионетка терзала и убивала Кахину, но он эту угрозу не осуществил. Когда в понедельник утром он услышал о ее смерти, то был изумлен не меньше других.

– Не может быть! – заявил Джей. – Ты ошибся.

Раздув от ярости ноздри, Тахион выпрямился во весь рост.

– Я – такисианский лорд-псион, обученный лучшими менталистами Дома Ильказам! – гордо бросил он. – Его разум был мне открыт. Я не ошибся.

– Он натравил Маки на Проныру! – возразил Джей.

– И он приказал Страннице (Oddity) забрать и уничтожить уличающий его пиджак. Совершенно определенно. Когда он узнал о смерти Кристалис, то принял меры к тому, чтобы себя обезопасить. Но он не имел отношения к этой смерти. – Тахион положил руку Джею на плечо. – Извини, друг.

– Тогда кто это сделал? – вопросил Джей.

– Нам сейчас не до этого, – раздраженно вмешался Хирам. – Она умерла, и ничто не…

– Тихо! – потребовал Джей.

На экране поплыло объявление об экстренном сообщении.

– Новая трагедия на съезде, – трагически вещал диктор. – Сенатор Хартманн не пострадал, повторяю: не пострадал. Однако, по сведениям из надежных источников, во время попытки добраться до сенатора убийца-туз унес жизни двух людей. Мы еще не получили официального подтверждения, но частные источники указывают на то, что жертвами убийцы стали прикрепленный к сенатору Хартманну агент Секретной службы Алекс Джеймс. – На экране появилась фотография убитого, застыв над плечом диктора, – и глава калифорнийских сторонников Хартманна туз Джек Браун. Неоднозначная фигура, Браун, играл главные роли в нескольких кинофильмах и Тарзана в одноименном телесериале, был хорошо известен многим как Золотой Мальчик. Его считали самым сильным человеком на свете. Впервые Браун привлек к себе внимание…

На экране появилась фотография Джека. Диктор все бубнил и бубнил. Джек был снят в старой полевой форме со смущенной улыбкой, окруженный золотым сиянием. Он казался юным, полным жизни, непобедимым.

– Ох, Джек! – прошептал Тахион.

Тридцать лет он молился, чтобы Джек умер. Даже позволял себе строить планы, погрузившись в гневные пьяные грезы. И вот эта смерть свершилась – и еще одна крошечная частичка самого Тахиона умерла.

– Не мог он умереть! – яростно бросил Хирам. – Я только вчера ночью спас его жалкую шкуру! – Телевизор взлетел с ковра и царапнул потолок. – Не мог он умереть!

А потом телевизор резко рухнул на пол, и его трубка разлетелась на мелкие осколки.

– Его смерть будет не напрасной, – произнес Тахион. Неужели он действительно так считает? Не похоже на то. Он произнес эти слова только для того, чтобы увериться, что сам еще жив. Тах дотронулся до руки Хирама. – Пошли, – позвал он.

Боль была совершенно невообразимая. Она обжигала Джека с головы до ног, ошпаривая каждый нерв, каждую мышцу, каждый миллиметр кожи. В голове у него зажглась сверхновая звезда. Сердце превратилось в готовый взорваться турбонасос. Глазные яблоки плавились. Каждая клетка его тела пылала, каждая нить ДНК восстала против заложенного в ней кода.

«Пиковая дама», – понял Джек. Он каким-то образом получил даму пик.

Он чувствовал, как его организм отключает систему за системой, протестуя против нестерпимой боли, словно кто-то поворачивает реле на распределительном щитке большого здания.

Боль закончилась.

Он увидел себя лежащим на лестничной площадке с застывшим на лице выражением глупого изумления. Убийца, едва способный двигаться, сумел стянуть с себя пиджак и теперь замотал им голову, остановив ручьи крови, бегущие из расколотой челюсти.

– Эй, деревенский мальчик!

Джек изумленно повернул голову на звук голоса Эрла Сэндерсона. Эрл казался моложе, чем в тот раз, когда Джек видел его в последний раз: молодой атлет, только что окончивший университет. На нем была старая форма военно-воздушных сил со споротыми знаками различия, кожаная летная куртка с нашивкой 332-й эскадрильи штурмовиков, черный берет и длинный шелковый шарф. Стипендиат, спортсмен, защитник гражданских прав, туз… и, возможно, друг Джека.

– Привет, Эрл, – сказал Джек.

– Ну, ты и тормоз! – недовольно бросил Эрл. – Нам уже давно пора было отсюда улететь.

– Я не могу летать, Эрл. Я не такой, как ты.

– Тормоз, деревенский мальчик. – Эрл ухмылялся. – Тормозишь.

Джек почти не удивился, когда они оба полетели. Отель «Мариотт» исчез, а они оказались в небе, направившись прямо к солнцу. Солнце начало становиться все ярче и ярче.

– Эй, Эрл, – сказал Джек, – что здесь происходит?

– Рано или поздно догадаешься, деревенский мальчик.

Солнце стало ослепительным: желтый свет становился все белее, выжигая вокруг все цвета. Джек различил других людей – парней из Пятой дивизии и из Кореи, своих родителей и старшего брата… Они все парили, поднимаясь к солнцу. Блайз ван Ренссэйлер приблизилась к нему и смущенно улыбнулась.

– Черт, тут асистолия, – сказала она, – прямая линия.

– А? – непонимающе уставился на нее Джек.

Арчибальд Холмс, одетый в белый льняной костюм, уверенно зашагал к нему. Закурив сигарету, он вставил ее в мундштук.

– Привет, мистер Холмс.

– Так, – сказал Холмс, – я его интубировал. Где кислород?

– Почему он то начинает светиться, то перестает? – спросила Блайз.

– От меня это не зависит, – пожал плечами Джек.

– По второй схеме, – распорядился Холмс. – Сейчас введу адреналин. А через минуту мне понадобится миллиграмм атропина.

Джек осмотрелся и увидел, что Эрл держит за руку длинноногую женщину с упавшими на один глаз светлыми волосами и широкими от ватных подложек плечами.

– Вы, наверное, Лена Гольдони, – сказал он. – Я видел несколько ваших фильмов.

– Есть фибрилляция, – сказала Лена.

– Тормоз, – снова сказал Эрл, качая головой. – Деревенские мальчики так тормозят!

Его шарф развевался на невидимом ветру.

Джек понял, что здесь оказалась почти вся команда Четырех Тузов – все, кроме Дэвида Герштейна, – и он стал думать, не следует ли ему извиниться за то, что он с ними сделал, когда всех их погубил. Но ему показалось, что они очень рады его видеть, и он решил не упоминать об этом.

Вокруг него собирались все новые люди. О некоторых из них он уже давным-давно забыл. Даже Честер Шимпанзе, игравший с Джеком в «Тарзане», оказался здесь, сидя у кого-то на плече.

– Давайте триста джоулей, – потребовала горилла. – Прервать мероприятия! Отойдите, черт побери. Сними руку с металлической стойки, Лоис!

Свет становился все ярче и ярче. Кружащиеся лучи казались почти осязаемыми, походя на стенки тоннеля. Джек почувствовал, что со все увеличивающейся скоростью несется к источнику света. Он услышал пение: миллионы голосов, объединившихся в ликовании.

Свет приближался – не просто белый свет, а БЕЛЫЙ СВЕТ. У Джека стало радостно на душе. Он начал понимать, что ему хотел сказать Эрл.

– Триста шестьдесят! – завопила горилла. – Внимание, разряд!

Джек сдвинул руки, готовясь нырнуть в самое сердце Белого Света, однако внезапно в его продвижении произошел сбой. Он начал замедляться. Он отчаянно попытался снова ускориться: ему безумно хотелось лететь дальше.

– Что за слабак! – сказал Белый Свет. – Уберите этого слабака отсюда.

Джек закашлялся, открыл глаза и увидел склоняющихся над ним людей – мужчин и женщин из прикомандированных к Грегу Хартманну агентов Секретной службы, задействовавших средства реанимации, входившие в их экипировку. Он ощутил боль в грудине и снова закашлялся. Переведя взгляд выше, он увидел забрызганные кровью бетонные стены и крутые ступеньки лестницы.

– Нормальный синусоидальный ритм, – сказал кто-то. – Пульс есть. Давление есть.

У него оказался голос Арчибальда Холмса. Пара голосов прокричала: «Ура!»

Высокая женщина с каштановыми волосами говорила по переговорному устройству.

– «Скорая» уже едет.

Ее голос был голосом Блайз.

– Я облажался, – попытался сказать Джек, но ему помешала интубационная трубка, которую ему загнали в горло. – Я снова облажался.

Он был слишком слаб, чтобы испытывать по этому поводу особые чувства.

Прибывшая команда «Скорой помощи» унесла его с лестницы.

20.00

Он взял себя в руки. Душевная опустошенность, которую он испытал час назад, прошла. Джек мертв. Дружба и тот человек, которого он знал как Грега Хартманна, тоже мертвы. Кристалис мертва. Отлично. Пусть так. Он будет делать то, что необходимо делать.

Однако эти самодовольные идиоты с ним спорили. Их рты шевелились, красные десны и языки контрастировали с черными и белыми лицами.

– Говорю вам, преподобный занят. У вас встреча не назначена, – терпеливо повторил черный помощник, словно втолковывая что-то умственно отсталому ребенку.

– Меня он примет. Я Тахион, – объяснил такисианец таким же терпеливо-снисходительным тоном.

– Идите и позвоните. Воспользуйтесь должной процедурой, – спокойно сказал Верная Стрела.

– У меня нет времени на должные процедуры! – огрызнулся Тахион.

Его самообладание грозило лопнуть, словно слишком туго взведенная пружина механического завода.

– Уже поздно, – вставил помощник.

Дверь в номер была чуть приоткрыта. Тахион прикинул промежуток между двумя мужчинами, заметно превосходившими его по размерам. Его должно было хватить. Извиваясь, словно угорь, он проскользнул между ними в дверь.

– ЭЙ!!!

Крики. На него надвинулась стена людей. Верещали телефоны. Телевизор лил в номер свои электронные глупости.

– Уйдите с дороги! Дайте пройти! Где он? Мне надо его видеть!

Он сам почувствовал, как визгливо звучит его голос.

– Нельзя же просто впереться… – проорал Верная Стрела.

Его схватили за руки и за ноги, полностью оторвав от земли. Тах заверещал от ярости и начал вырываться. Отчаянно управляя чужими разумами, он почувствовал, как разжимаются держащие его руки, – и снова дернулся, увидев, как вновь вошедшие занимают место тех, кого он заставил упасть на пол в дремоте.

Внутренняя дверь резко распахнулась, громко ударив по стене. Джесси Джексон с очками для чтения, зажатыми в руке, возмущенно посмотрел на своих сторонников и взревел:

– ОТПУСТИТЕ ЕГО!

Двое старших сыновей Джексона оттеснили разгневанных адъютантов. Очень хорошенькая и на удивление спокойная Джеки Джексон помогла Тахиону разгладить пиджак. Постепенно в номере воцарялся порядок. Джесси Джексон поманил Тахиона, и тот прошел за ним в спальню. Дверь закрылась, отсекая лишний шум и любопытные взгляды.

– Держите. – Тахион открыл глаза. Джексон сунул ему под нос стакан, наполненный виски. – Вы – сторонник драматических сцен, доктор? Разве нельзя было просто позвонить и попросить меня о встрече?

Тах прижал ладонь к глазам.

– Я не подумал. – Он оторвался от стены, к которой привалился сразу же, как вошел в комнату. – Назначьте пресс-конференцию, преподобный. Вы только что стали новой и главной надеждой всех диких карт.

Похоже, Джексон потерял дар речи. Он хлопнул себя по бедру и несколько раз прошелся по тесной комнате.

– Почему?

Его голос и лицо были не менее мрачными.

– Поразмыслив, я убедился в силе ваших аргументов.

– Чушь. Вы ворвались сюда, словно безумец. Вас трясет, как в лихорадке. – Тахион поспешно сцепил руки, стараясь справиться с предательской дрожью. – Что случилось?

Такисианец резко дернул рукой.

– Вам нужно то, что я предлагаю, или нет?

– Да. Но я хочу знать, почему.

– Нет.

– Да. Послушайте, доктор, вам ведь надо будет что-то сказать репортерам. Так что вам стоит потренироваться на мне.

Кровать в номере оказалась внушительным сооружением с балдахином. Тахион вцепился в опору и прижался лбом к дереву. Монотонно он проговорил:

– О нервной неустойчивости Грега Хартманна довольно многим известно. Хотя все надеялись на то, что трагедия семьдесят шестого года осталась у сенатора далеко в прошлом, я установил, что события этого утра глубоко потрясли кандидата, и совесть не позволяет мне поддерживать этого человека в его стремлении стать кандидатом от демократической партии на президентских выборах. – Он уронил руки и повернулся к Джексону. – Ну вот, годится?

Джексон разгладил усы указательным пальцем.

– Да, наверное, пойдет. – Он устремил на такисианца серьезный взгляд. – Вы полностью осознаете последствия этого поступка?

– О да! – выдохнул он.

– И это вас не останавливает?

– Я не могу допустить, чтобы это меня остановило. – Тахион направился к двери. Взявшись за ручку, он остановился и обернулся. – Я доверяю вам моих людей, преподобный. Постарайтесь, чтобы моя вера не оказалась безосновательной.

22.00

– …нервная неустойчивость уже была отмечена, – миниатюрный мужчина с длинными медными волосами говорил с середины телеэкрана. На заднем плане буквы ДЖЕК и СОН раскидывались по обе стороны от широко улыбающегося громадного чернокожего мужчины рядом с ним. – Боюсь, что трагические события этого утра сломили сенатора Грега Хартманна.

– Недоносок! Недоносок! – завопил Маки Мессер, плюясь пережеванной свиной шкуркой на экран.

Его щуплое искореженное тело практически парило над расправленным покрывалом гостиничной кровати, словно крошка сверхпроводника, попавшая в магнитное поле.

У свиной шкурки был вкус соли и сала. У неудачи был вкус дерьма.

Человек не отослал его прочь. Он позволил ему остаться в номере, таком же краденом, как и свиные шкурки: удивительно, что даже в битком набитом отеле всегда можно найти пустой номер. По крайней мере, в том случае, если вы умеете проходить сквозь стены.

Человек был близок к тому, чтобы приказать ему уехать. Маки это чувствовал. Он всегда мог определить, когда его готовы отвергнуть. У него был в этом большой опыт. Тахион смотрел прямо в плавящийся серебром свет, и потому его глаза казались запавшими черными дырами.

– Я больше не уверен в способности сенатора Хартманна должным образом представлять демократическую партию как в качестве кандидата на президентские выборы, так и в качестве президента. В связи с этим я решил поддержать преподобного Джесси Джексона, который продемонстрировал свою приверженность интересам джокеров…

Ради негритоса! Этот инопланетный подонок променял Человека на дикаря из джунглей! А Маки, который хотя бы мог прибить блондинистую сучку, мешающую Человеку, облажался.

Он – ничтожество. Он заслуживает того, чтобы Человек от него отвернулся. И мать бросила его совершенно заслуженно. С рыданием он вырвал подушку из конфетной обертки покрывала и пихнул ее себе в лицо, словно это смогло бы остановить его слезы.

23.00

Зазвонил телефон. Тахион бросил взгляд на спящего Джея, но сыщик даже не пошевелился. Он не просто заснул: это была настолько сильная усталость, что он оказался почти без сознания. Тахион смотрел на него со жгучей завистью. Он сам безумно устал, однако беспокойные мысли не давали ему отдыха. Допив последний сантиметр бренди, остававшийся в рюмке, он взял трубку.

– Алло! Нет, я не даю интервью…

– Доктор Тахион, это администратор отеля. Великая и Могучая Черепаха завис прямо перед входом и требует вас.

– Скажите ему, что я занят.

– Но…

Тахион бросил трубку и налил себе еще бренди. Спустя несколько минут телефон зазвонил снова.

– Слушай, черт подери! Встреться со мной! Надо поговорить.

Тахиону стало интересно, где Томми оставил панцирь, чтобы поговорить по телефону.

– Нет, Томми.

– Ты обязан со мной объясниться!

– Нет.

Он повесил трубку и снова выпил.

Рюмка разлетелась с грохотом взорвавшейся ракеты. С криком ужаса Тахион прикрыл голову руками, пока сверкающие осколки сыпались на ковер и мебель. Темная громада Черепахи заслонила звезды. Из коридора неслись крики смятения.

– Трубку можно повесить. Я решил зайти лично.

– Ох, Томми!

– Пошли. Надо поговорить.

– Не могу.

Черепаха подхватил его, применив свою способность. Вытащил его через разбитое окно и подвесил в ста метрах над тротуаром.

– Еще как можешь-то.

Тахион посмотрел на крыши машин, текущих внизу, и судорожно сглотнул, пытаясь вернуть желудок на место.

– Ладно, могу.

Черепаха бережно поставил его на скругленный верх своего панциря. Тахион стал искать опору. Он был слишком пьян, чтобы сохранить равновесие, ни за что не держась.

– Почему, Тахи?

– Пришлось.

– Еще одно голосование – и мы бы победили. – Тахион молчал. – Послушай! Говори со мной, черт подери!

– Не могу.

– Не можешь! – передразнил Томми гнусавым жеманным голоском.

Гнев устало шевельнулся в нем.

– Послушай, Томми, в чем дело? Джексон стоит на той же позиции, что и Хартманн.

– Джексону президентом не стать.

– Ты этого знать не можешь.

– Джексон – чернокожий, поддерживающий джокеров!

– Я решил, что он лучше всех может защищать интересы джокеров.

– Ты! Ты решил! Вот и все. А как насчет остальных?

– Мы с тобой знакомы двадцать пять лет. Ты должен мне доверять.

– Доверять тебе! Хотя ты нас предал. Ты же понимаешь, что ты сделал? Ты только что устроил номинацию Барнету.

– Ничуть! И ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понять: у меня были основания так поступить.

– Тогда объясни мне, что это за гребаные основания!

– Нет.

Тахион заплакал.