Дхана и иные миры Прудковский Андрей

— Оставить всё, как есть, нельзя! Джоржу и Радеку нет места в одной казарме, но Джоржа мы должны оставить, так как нами командует его отец, а Радека можно перевести.

— Но за что его можно исключить из школы спецназа, за ним нет никаких провинностей?!

— Никакие провинности и не требуются. Он просто не годится по медицинским показателям. Слишком лёгок, с трудом несёт тяжёлый груз, при рукопашной его удары не имеют силы. К тому же, сейчас он тяжело контужен, его надо отправить в областной госпиталь, а там уж пусть другие решают его судьбу.

Так, через день я уже ехал в санитарном вагоне, день, другой, на юг, на юг! Недельный отдых в госпитале, — и опять на юг, на юг, — в ряды наших доблестных защитников от маразийской угрозы! Я был даже рад, что учёба окончилась, что я буду участвовать в настоящих боях.

Командир части, куда я прибыл, — мне понравился. Впереди были испытания. Как-то я поведу себя в настоящем бою?! Командир представил меня подразделению, где я буду проходить испытательный срок.

— Гражданское имя можешь забыть до конца службы, а пока тебя будут называть «Новичок», заслужишь другое имя — будешь называться по-другому! Вот твои будущие друзья! Хват — хватает всё, что плохо лежит, в том числе и пленных языков! Скороход — бегает быстрее всех, причём с любым грузом! Нетопырь — слышит любой шорох, незаменим в разведке! Умник — это, естественно, командир вашей пятёрки. Слушайся его — останешься в живых!

Так я вступил на путь защиты Родины. Завтра первое испытание. Мысли соратников моих пропитаны предвкушением боя, убийств… Смогу ли я в ближайшее время стать таким, как они.

На следующий день мы выехали на маленьком вездеходе впятером. Как сказал командир, предстоит небольшая локальная операция — разгром перевалочной базы боевиков. По агентурным данным, как раз сегодня её почти никто не защищает, надо срочно нанести удар.

Жара, пыль, дорога скорее для ослов, чем для машин. Только к концу дня добрались до места. Я сразу почувствовал, что в кустах у дороги кто-то прячется, и сказал об этом командиру.

— Ишь-ты, глазастик, — углядел! Не беспокойся — это наш шпион и проводник.

Из кустов вылез дочерна загорелый мужчина в грязном балахоне и с автоматом за спиной. Он мне сразу не понравился. Мысли его излучали неприкрытую ненависть к нам, но убивать или предавать нас он явно не собирался, так что я промолчал о своих антипатиях.

Пройдя через кусты, мы вышли к задам небольшого домика, окруженного садом. На привязи паслись козы. Всё было тихо и мирно, только дохлая собака показывала, что путь нам подготовили.

Наш проводник исчез, а мы без шума поползли сквозь кусты к дому. Вот, вот, — я ожидал, — нас обнаружат, и начнётся стрельба. Из оружия мне достался только пистолет, ничего более серьёзного мне не доверили, и я сжимал его до пота в ладонях.

Но всё обошлось по-тихому. Мы притаились около двери и дождались, пока из неё не вышел какой-то старик. Хват сразу схватил его за горло, — и мы быстро ворвались в дом. Кроме старика там были только две девчушки лет семи — восьми каждая.

— Ну вот, — сказал командир, — тебе, Хват, поручаю старика, а тебе, Новичок — этих двух девчушек. Постарайся убить их быстро и тихо! Хват привычно перерезал горло старика ножом. Я был в ужасе. Это было совсем не то, к чему я себя готовил!

— Нет, — крикнул я, — я не буду этого делать!

— Тогда придётся и тебя здесь кончить, — спокойно сказал командир.

— Кончайте! — сказал я и мысленно позвал на помощь Радогаста.

— А — попался! — зазвучал у меня в голове саркастический голос Радогаста. — Сейчас посмотрю, посмотрю. Может чем и удастся тебе помочь!

Тем временем, меня разоружили, и Хват приставил к моему горлу окровавленный нож.

— Опять не повезло, — сказал командир, — ещё один пацифист, ну когда же нам будут присылать нормальных новобранцев?! Но ты, Хват, погоди! Во-первых — теперь не твоя очередь, а очередь Скорохода, а во-вторых — Новичка будем кончать не здесь, так как всё должно выглядеть предельно достоверно. Нетопырь — разберись с девчонками! Скороход — за дело!

Нетопырь направился к дрожащим от ужаса девочкам, а Скороход поднял свой пистолет и профессионально ударил им по моему многострадальному затылку.

Наступила тьма!

Из сказок Деда-Плюха, рассказанных своим внукам

Расскажу я вам, детки, сегодня один из самых занимательных случаев, произошедших со мною во время войны. Итак, представьте себе быструю горную реку, текущую с севера на юг. Вокруг неё — лес, спускающийся с окружающих гор. Горы пронизаны долинами, по которым текут ручьи. И над всем этим, высоко вверху — вечные снега.

По западному берегу реки проходит нефтепровод и там же стоят наши войска, восточный берег мы тоже контролируем, но ночью из ущелий туда просачиваются маразийские боевики и устраивают нам всевозможные пакости: стреляют, взрывают, похищают людей…

С боевиками дерутся армейские, а наше спец. подразделение должно охранять нефтепровод и ни в какие дополнительные коллизии не соваться, да только не всегда у нас это получается.

Моей группе был поручен участок нефтепровода напротив ущелья Деда. Дедом мы звали старика, что жил в глубине этого ущелья со своими двумя внучками. Этот Дед был для боевиков Хамида, что кость в горле. Не будь его, они бы организовали перевалочную базу на месте его дома и спокойно, со всеми удобствами нападали на наши посты. Но земля там принадлежала Деду. Можно было бы этого Деда убить, но две его дочери были замужем за соседями: с севера — за Ахмедом-молчаливым, а с юга — за Саидом-весёлым. Соседи эти были серьёзные, и кровная месть Хамиду была бы обеспечена. Раздражало Хамида и то, что на земле Деда была обнаружена нефть, а Дед отказывался её добывать, говорил, что нефть губит землю, что лучше он и дальше будет пасти там своих коз и овец.

Решил тогда Хамид потихоньку вытеснить Деда с его земли, вот тогда и послал Дед ко мне свою внучку с предложением. Если я буду защищать его поля от головорезов Хамида, то он, в свою очередь, будет подкидывать нам по барану в месяц, а, кроме того, давать знать о крупных отрядах боевиков, идущих в нашу сторону.

Вот так и повелось к взаимной нашей выгоде. Я пугал людей Хамида на восточных подступах к землям Деда, а Дед выпускал к нам голубка с синей ленточкой, если замечал отряд боевиков. Раз в месяц, по уговору, мы стреляли одного из баранов Деда, — и все были довольны, кроме Хамида.

Так было и в тот день. Расположился я на горушке, а вверху надо мной — три Ваньки. Ваньками я называю одно своё изобретение. Это автомат на треноге с пультом радиоуправления. Сам я спрятался сбоку со снайперской винтовкой, а Ваньки по моей радиокоманде постреливали в сторону ползущих боевиков. Попасть они, конечно, ни в кого не могли, но отвлекали внимание от моей скромной персоны. Один из боевиков выполз прямо на мой схрон, — пришлось его успокоить с помощью ножа. Мне он оставил в наследство новенький маразийский автомат. Двое других приближались к моим Ванькам. Вот в визире винтовки показался один из них, — и я убрал его одиночным выстрелом. Оставшийся почувствовал неладное и затаился. Так он может пролежать до самой темноты, и мне придётся лежать тоже.

И тут в моей голове раздался голос:

— К западу от тебя армейские убивают молодого парня! Ты должен его спасти! Это очень важно!

Я ничуть не удивился. Война, знаете ли, отучает удивляться чему бы то ни было.

— Какое мне дело до армейских, да пусть хоть все поубивают друг друга!

— Есть дело! Этот парень отказался убивать твоих подопечных, а его соратники это сделали. Дед мёртв, убиты и обе его внучки.

Тут я понял, что должен вмешаться. Нажал на кнопку, — и все три мои Ваньки взлетели на воздух. Пока оставшийся боевик любовался фейверком, я уже бегом спускался по противоположному склону. Застал я наших душегубов как раз вовремя. Они стояли около своей машины и обсуждали, как бы подостовернее перерезать горло этому парню. Сам парень был в отключке и ничего не чувствовал. А командир группы объяснял здоровенному туповатому солдату:

— Вот смотри. Пусть машина остановилась и Новичок отошёл в кусты по малому делу. А вот здесь кусты приминаем, — здесь сидел боевик. Вот он подкрадывается, бьёт Новичка по голове и перерезает горло. Давай! Действуй!

Но он опоздал. Я дал очередь из маразийского автомата и срезал обоих. Второй очередью покончил с оставшимся около машины — здоровенным бандюгой с оттопыренными ушами. Чуть было не упустил последнего. Только шевеление трав подсказало мне, куда уползает эта змея. Бросок гранаты покончил и с ним.

Затем я подошёл и брызнул из фляжки в лицо спасённого парня. Потихоньку тот пришёл в себя.

— Ты кто?… А Петруха — рваное ухо. Про тебя мне мама рассказывала.

Надо же, кто-то помнит моё детское прозвище.

— Как же ты меня узнал?

— Да, так,… — парень замялся.

— Ну, не хочешь, не говори! А нам до ночи предстоят ещё дела! Двигаем теперь к дому.

— Зачем! Не хочу!

— Не будь неженкой! Если хочешь, чтобы за убитого старика и его внучек отомстили, то — давай, двигай!

Мы подползли к дому и через открытое окно проникли внутрь. Старик и девочки лежали прямо под окном в луже крови. Я порылся под кроватью и нашёл там старинное противотанковое ружьё, заряженное! Ай да Дед! Только вот оно тебе не помогло. Ничего, пусть выстрелит хоть после твоей смерти.

— Теперь молчим и ждём!

Была полнейшая тишина, когда я почувствовал зуд в спине. В тот же миг мой спасённый глазами указал на дверь. Старинное оружие грохнуло у меня в руках, пробивая насквозь дверь и всех тех, кто за ней мог находиться. А парень уже указывал на гранату на моём поясе и на окно.

А вот это нам на руку. Я показал на вторую дверь, и мы оба юркнули в какую-то подсобку, а из неё через маленькую дверцу — в сад. Сзади нас грохнул взрыв.

Дело было сделано, остальное меня не интересовало. Мы быстро поползли на юг в горы.

К ночи, разведя маленький огонёк в пещерке, я объяснял своему спасённому расклад окружающих нас сил. Он, видите ли, искренне не понимал, зачем надо было убивать безобидного старика с внучками.

— Понимаешь, — говорю, — старик мешал боевикам Хамида, но сами они не могли его убить, так как нарвались бы на кровную месть. Поэтому они послали агента к командиру твоей части с предложением, например, таким: «Он убивает за них старика и не препятствует их бандитским рейдам, а они за это обязуются снабжать его часть бараниной и обязуются не бузить на его участке границы.»

Но вмешались мы с тобой и всё им испортили. Смотри, какая теперь получается картина для стороннего наблюдателя: «Всё твоё подразделение убито из маразийского автомата. Тебя тюкнули по макушке и сочли мёртвым. Предположим, я случайно нашёл тебя в кустах и спас. Один из боевиков убит или ранен из стариковской „пушки“. Сам старик и его внучки разнесены в клочья гранатой Хамидовских боевиков.» Так что мира между Хамидом и вашим командиром не ожидается, и кровная месть Хамиду со стороны соседей, женатых на стариковских дочерях, — тоже обеспечена.

Единственный вопрос, что же нам-то бедным теперь делать? Здесь оставаться нельзя!

На востоке — злобный Хамид, на западе — твой командир, тоже нас живыми из ущелья не выпустит, — так, на всякий случай. Остаются два направления — через перевалы. На север — к Ахмеду-молчаливому, или на юг — к Саиду-весёлому.

Я думаю, лучше идти к Саиду-весёлому, а то у Ахмеда можно и полгода прокантоваться, пока он надумает с нами поговорить. Впрочем, не расслабляйся! Шуточки у Саида ещё те, если мы ему не понравимся, то может и к хвосту верблюда привязать.

Утром мы двинулись наверх, к перевалу. Скоро опять засвербело между лопатками, и я приказал укрыться в камнях. Осмотрел склон в прицел винтовки и обнаружил его. Тоже мне защитничек, — виден, как на ладони, — Саидов внучок. Только вот убивать его нам никак нельзя. А вот он нас перестреляет с удовольствием, и даже разговаривать с нами не будет. Что же делать? Справа и слева отвесные стены, а посреди — олух с автоматом, которого нельзя трогать.

Я объяснил ситуацию Радеку, так звали моего спасённого.

— Верёвка есть? — спросил он.

Верёвка у меня была. Но неужели он надеется подняться по этому отвесу без альпинистского снаряжения. Тем временем Радек разделся, и, я не поверил своим глазам, стал превращаться в огромного кота. Молча взял конец верёвки в зубы и легко пополз по отвесу, загоняя свои когти в мало заметные узкие щели. Через полчаса мы были уже наверху.

Олух около тропы с нетерпением ждал нашего появления на тропе снизу, когда я прыгнул на него сверху и прижал к земле.

— Не трепыхайся! — сказал я, — Мы не воевать! Мы в гости! Сообщи, чтобы нас встретили с почтением.

— Дедушка приказал мне убивать всех неверных без разговоров.

— Ну, откуда ты знаешь, что мы неверные, только по одёжке?! А может, мы самые, что ни на есть верные! Пусть твой дед и решает. Не твоего молодого ума это дело.

Парнишка вынул дудку и продудел сигнал. Через полчаса мы уже поднимались к перевалу в сопровождении четырёх хмурого вида горцев с автоматами наизготовку.

— А, к нам пожаловал сам великий воин Йек-гуш! — Так приветствовал меня Саид-весёлый. — Садитесь, гости дорогие.

Саид был в белоснежном халате, на голове, также белая — чалма. Мы разулись, и, пройдя босиком через бассейн с цветущими лилиями, уселись на берегу на ковёр. В полной тишине началось пиршество. Через час, когда подали кофе, хозяин произнёс первое слово.

— Как ваше здоровье, уважаемый Йек-гуш, и как здоровье вашего молодого спутника, имени которого пока не знаю?

— На здоровье нам жаловаться не следует, но со здоровьем ваших родственников в соседней долине — очень плохо.

— И чем же они больны?

— Болезнью Хамида, я думаю, весьма опасной болезнью и, боюсь, смертельной.

— Да, — это очень плохая весть… Но вы не ошибаетесь? Действительно ли болезнь вызвана вирусом Хамида.

— Да! Я сам видел человека Хамида, застреленного у дверей дома ваших родичей.

— Тогда это действительно очень плохая весть! Но не кажется ли вам, уважаемый Йек-гуш, что и вы последнее время немного нездоровы. Не заразились ли вы лёгкой формой болезни, которую у нас называют «Дорухгу», а у вас попросту — враньём.

— Как больной может судить о собственных болезнях, — тут нужен опытный врач.

— Ну вот, как врач, я вам предписываю месячный карантин в отдельной палате, извините с решётками, но только для вашей же пользы. Ведь болезнь ваша может быть чревата тяжелыми осложнениями… А я пока поближе познакомлюсь с вашим молодым другом.

Так я попал на месяц в одиночную камеру с крепкими решётками на окнах. Правда, кормили меня хорошо. Прислали даже женщину, чтобы она скрашивала моё одиночество своими песнями и танцами. Она проводила у меня в камере часа по два в день, затем — уходила.

Через месяц Саид-весёлый приказал отпустить нас с Радеком, сказав нам на прощание:

— Йек-гуш, не обижайся на меня. Я должен был проверить твои слова. Твоё враньё не было направлено против меня, поэтому я тебя отпускаю. Но сама идея организации такой лжи, чтобы в неё поверил даже сам Хамид, чей род идёт от шакалов, мне понравилась. Врать ты не умеешь, но то, что ты не предусмотрел, сделали мои люди. Теперь твоя ложь обрела силу правды. Отправляйся же к своим и береги своего спутника — он носитель ценностей тебе неведомых. За него отвечаешь передо мною головой. Я думаю, тебе ясно, что его нельзя отдавать обратно его бывшему командиру.

Так я вернулся с Радеком в свою часть. Объяснять нам почти ничего не пришлось.

— Да, напали боевики Хамида. Нас, с чудом спасшимся Радеком, загнали в горы. Выбор был: либо умереть, либо сдаться людям Саида, с которыми у нас нейтралитет. Выбрали последнее. На месяц Саид нас задержал, так как были убиты его родственники и он проверял, не причастны ли мы к этому. И вот мы здесь.

Как оказалось, Радек целый год учился в школе Спецназа и имел оттуда прекрасную характеристику, так что его без осложнений перевели по моей просьбе в моё подразделение. Вот, с тех пор мы с ним были неразлучны во всех военных передрягах.

Радек Рексович — в гостях у Саида-весёлого.

Опять дикая головная боль, перед глазами всё плывёт. Надо мной наклонился человек в картинках. Сквозь его лицо пробиваются дым и кровь, горящие танки и вертолёты, а поверх — грустное лицо моей сестры Розы. Оно окутывает вдруг меня невыразимым блаженством.

— Очнись! Очнись! — требует грубый голос, и на меня льётся струйка воды из фляжки.

Опять передо мною человек в картинках, но теперь на картинке стоит моя молодая мама и смотрит на его большое рваное ухо.

— А, Петруха — рваное ухо!

Уже через минуту мой спаситель Петруха тащил меня обратно к тому дому, где произошло самое страшное событие в моей жизни. Мне опять пришлось увидеть ту же комнату и три трупа посреди. Зачем мы здесь? Петруха говорит, что это необходимо, и я ему верю, я вижу искренность в его мыслях. Мой спутник обыскал комнату и нашёл огромное старинное ружьё — оно заряжено. Я думаю, это знаменательно, если враги убитого старика погибнут от его же оружия. Тем временем, я чувствую далёкое присутствие того проводника-шпиона, что вызвал во мне тогда такую антипатию. Всё ближе, ближе — он подходит к двери. Я указываю на дверь, и мой спутник стреляет. Грохот ружья закладывает мне уши; тот, что за дверью — убит наповал, но со стороны окна, я чувствую, кто-то готовит для нас что-то круглое и злое… Гранату! Я указываю на окно пальцем, и Петруха резко дёргает меня в соседнее помещение. Сзади гремит взрыв.

Потом, — в горы, в горы. По пути мой спутник рассказывает мне подоплёку всех дел, которые привели к смерти старика и его внучек. Мы идём к неведомому нам обоим Саиду. Как-то он нас встретит?

— А, великий воин Йек-гуш! — Приветствует нас Саид-весёлый, а сам легко проглядывает наши мысли. Я могу поставить защиту, но чувствую, что этого делать не следует. Петруха доволен собой и явно ничего не подозревает. Как же его незаметно предупредить, что хозяину нашему врать бесполезно? Кстати, а что такое «Йек-гуш» — в мыслях хозяина нахожу нечто соответствующее нашему слову одноухий, что ж — вполне подходящая кличка для Петрухи.

Прекрасный пир на берегу озера, усыпанного цветами. Да,… умеют же жить люди!!! Впервые за всю свою жизнь я чувствую полную гармонию с окружающим меня миром. Молчу и впитываю ароматы сада. Петруха, тем временем, излагает придуманную им версию случившегося. Надеюсь, хозяин не будет с ним слишком строг!

— Не буду, юноша, — отвечает мне мысленно Саид. — Но пусть всё же посидит немножко в камере и подумает, кому можно, а кому нельзя врать. А с тобою нам надо поговорить наедине.

С берега пруда мы с Саидом поднимаемся на плоскую крышу. Резко падает полог ночи, и над нами зажигаются звёзды. Мы лежим на белоснежных шкурах горного барса и, не спеша, ведём разговор.

— Итак, юноша, откуда и куда ты держишь путь?

Я постарался вспомнить своего отца, как бы он ответил на такой незатейливый вопрос. Перед глазами предстала картина детства: отец обхватил руками большое дерево и говорит: «Какое же оно круглое, а у нас — все деревья квадратные!..»

— У кольца — нет конца. Но путь моего отца всегда был с четырьмя углами, да и мой, похоже, весьма угловат.

— Забавно, забавно, юноша. А откуда родом твой уважаемый отец и как твоё отчество.

— Отец никогда не говорил мне, откуда он родом. Ему пришлось покинуть меня, когда мне было всего семь лет. Его имя я назвать не могу. В качестве отчества я взял имя любимого отцовского пса Рекса.

— Тогда я буду называть тебя Ибн-Кальб, что значит Сын Собаки, а меня можешь называть — Шадмане — это моё имя для домашних. Значит, отца твоего звали Ра. Любопытно, любопытно…

— Уважаемый Шадмане читает в моих мыслях.

— Немного, но не беспокойся, это знание останется со мною. Да, кстати, а что передал тебе твой уважаемый отец, какую мудрость?

— В основном, он передавал мне учение «о четырёх истинах», которое исповедует их племя.

— Как-нибудь, если на то будет воля Аллаха, ты меня просветишь в учении об этих «четырёх истинах». А о пяти драгоценностях тебе отец ничего не рассказывал?

— Увы, нет.

— А не упоминал ли отец при тебе каких-либо имён….

— Нет, никаких имён отец при мне не упоминал, кроме имени своей любимой жены Съегле.

— Интересное имя. А на каком языке разговаривают в землях твоего отца? Можешь ли сказать мне что-либо на этом языке?

Я попытался вспомнить что-либо цельное из того, что произносил отец… Утро, капли росы на ветвях, мы с отцом в весеннем лесу наблюдаем восход солнца. Вот над полем выплывает розовый край и отец начинает петь свой гимн Солнцу. Я вспомнил даже мотив….

— Да-а??? Я знаю около сотни языков, но здесь не понял ни одного слова. И мелодия совсем чуждая. Что это было?

— Это был гимн Солнцу, который отец пел каждый раз на восходе.

— Твой отец — огнепоклонник?

— Да, он признавал огонь священным и поклонялся Солнцу, которое называл Хан.

— Хоть одно знакомое слово. Что я тебе скажу. Возможно племя твоего отца — это та недостающая пятая ветвь, отколовшаяся ещё до рождения Пророка, а скорее ещё ранее — до рождения великого Иссы. Но если тебе предназначено быть посланцем, то отец должен был передать тебе соответствующую Бараке.

— Отец ничего не успел сделать, он исчез так внезапно, но затем к нам приехала моя сестра и привезла с собой нечто, что её просили передать старейшины племени, может, это и есть та самая Бараке, о которой вы спрашиваете.

— Так передай её мне.

— Я могу её передать только сразу четверым, но мыслящим, так же, как Вы сами.

— Так, так,… и также умеющими читать мысли?

— Да!

— Есть некоторые трудности. Читать мысли может только мой младший внук, тоже Саид, остальные неспособны, впрочем…, а женщины тоже годятся?

— Да!

— Две моих любимых жены умеют это делать, хотя, конечно, и не так хорошо, как я сам.

Мы так и остались спать под южными звёздами на крыше дома Саида. На следующий день Саид позвал своего младшего внука, парнишку лет двенадцати, а также пришли две женщины в чёрных чадрах. Впрочем, мысли их были открыты и излучали лукавство и откровенное любопытство. Я научил их всех методике соединения четырёх, и к вечеру мы провели настоящий получасовой сеанс. Под конец сеанса я вдруг ощутил яростное сопротивление чьей-то злобной мысли и усилил напор, сконцентрировав всю силу четырёх на сопротивляющимся объекте. Тот трепыхнулся пару раз — и затих.

— Я чувствую, что-то случилось, — сказал Саид старший.

— Да, кажется, в результате кому-то стало очень плохо!

Через пару минут прибежал человек и сказал, что скончался архитектор.

— Не Бараке, а проклятие ты принёс мне, Ибн-Кальб! Кто теперь будет проектировать мои дворцы и защитные сооружения?

— Виновата не моя Бараке, а человек, который умер, — он умер от собственной злобы.

— Как ты это сможешь теперь доказать?

— Надо осмотреть его вещи. Я думаю, доказательства найдутся.

Доказательства, действительно, нашлись: пузырёк с ядом и миниатюрная радиостанция. Это был явный шпион, правда, неизвестно чей.

— Как ты думаешь, почему старейшины твоего племени только сейчас послали нам эту Бараке.

— Долгие годы с её помощью они держали в глубине болот злой дух УЫЫ, но люди по глупости освободили УЫЫ, теперь нам всем придётся опять загнать его в болото. Так говорит моя сестра. Злобный УЫЫ ненавидит число четыре и исповедует магию числа два. С её помощью он хочет править миром.

— Я, кажется, знаю, о ком ты говоришь. Говорят, лет пять назад далеко на востоке, за горным хребтом захватил власть сумасшедший император Ку-У. Он издал указ казнить любую группу людей, если их число в ней окажется кратным четырём. Воины его врываются в дома и пересчитывают всех присутствующих там. Когда войска императора Ку-У идут в наступление, всё живое дрожит от ужаса, даже звери выбираются из своих нор и спасаются бегством, и, если бы не минные поля и заградительные линии с автоматическим оружием, то, вполне возможно, войска императора Ку-У захватили бы всю Землю. Ладно, теперь с делами покончено, и я поручаю тебя своему внуку Саиду-младшему.

У меня был месяц самой замечательной жизни, какую я только мог себе представить. По утрам я слушал пение стихов из Корана, днём уходил в окрестные леса охотиться с Саидом-младшим. Я научил его превращаться в такого же кота, как умел сам. Вместе с ним в виде двух диких котов мы скрадывали куропаток, а иногда и съедали их прямо живыми, выплёвывая на землю перья и кости. Вечером — музыка и танцы прекрасных дев… Иногда Саид-весёлый расспрашивал меня об учении «четырёх истин». На удивление, я чувствовал себя совсем, как дома, поэтому такой неожиданностью стала для меня необходимость прощания.

— Ты мне близок, как сын. — сказал мне на прощание Саид-весёлый, — Была бы моя воля, — оставил бы тебя с собою навсегда. Но ты носитель Бараке, и как носитель — ты должен идти и нести её туда, куда требует твоя судьба. Я, в свою очередь, передам твою Бараке всем, кому положено её иметь. А возможности у меня для этого есть и на этой земле, и, даже, на иных континентах. Кроме того, ты, оказывается, являешься носителем и ещё одного дара, которым ты пожаловал моего внука. Надо сказать, весьма опасного дара, лучше бы этим ты больше никого не одаривал! Напоследок, Саид подарил мне серебряное кольцо с затейливым чёрным орнаментом и сказал:

— Носи его постоянно, в случае чего, — оно будет опознавательным знаком для моих людей.

Воины Саида вывели моего спасителя Петруху, и, после краткого прощания мы двинулись в обратный путь к своим.

В свою часть я так и не вернулся, — Петруха затребовал меня к себе ординарцем…

— Приветствую бессмертного императора Ку-У!

Или, может, по-простому: колдуна УЫЫ!

— Кто ты?

— Я тот, кто с тобой никогда не враждовал и не убивал с помощью ракеты. Можешь называть меня Радогастом.

— И что тебе от меня нужно?

— Только хочу тебе помочь.

— Мне не нужна ничья помощь!

— Один раз тебя уже убили, а если убьют ещё раз?

— Возьму другое тело.

— Но всегда ли это удобно сделать? Не лучше ли защититься от ракет.

— Я пробовал, но ракеты не поддаются моей магии.

— Ракеты не поддаются, но есть люди ими управляющие. Что, если я буду указывать тебе расположение таких людей, а уж ты делай с ними, что хочешь.

— Это было бы для меня полезно…

— Ещё, не заставляй людей сразу уничтожать ракеты, так как тогда их просто заменят: и ракеты, и людей. Лучше внушить им отвращение к использованию ракет против людей, как к безнравственному делу. Тогда всё будет в порядке, ракеты будут исправно летать на учениях, но не полетят при попытке применить их против тебя.

— В этом есть смысл.

— Заключаем договор. Вдвоём мы будем править на Земле!

— Согласен! Магия двух — победит!!!