Удивительная жизнь Эрнесто Че Генассия Жан-Мишель

Жаль только, что она такая недотрога.

Однажды Хелена поняла, что вот-вот сорвется, сказалась больной и уехала в Ладви. Вдруг Рамон вернулся и не знает, где ее искать? Два часа спустя она оказалась перед дверью, позвонила, но никто не открыл. Что, если он возвращался и снова уехал? Она решила справиться у соседа, тот посмотрел на нее с подозрением и не удостоил ответом. Хелена написала короткую записку со своим пражским адресом, но на доме не оказалось почтового ящика, в дверь листок не пролез, и она привязала к решетке свой красный шарф, решив, что Рамон поймет этот знак.

Его не было уже неделю. Семь бесконечных дней неизвестности. Никакие, даже самые трудные, политические переговоры не могут длиться так долго, говорила себе Хелена. Рамон не предполагал, что будет отсутствовать неделю, значит он должен был попытаться предупредить ее, но связаться не смог. Сколько еще ей ждать? И в какой момент придется похоронить надежду? Поговорить Хелена могла только с Людвиком, но у него не было ответов ни на один вопрос.

Через три дня он пригласил ее поужинать, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Вид у него был мрачный. Они выпили белого моравского, и он рассказал, что Петра успешно прооперировали и Магда совершенно счастлива.

– Ситуация, прямо скажем, складывается не в мою пользу. Петр мог умереть, и меня бы это не слишком расстроило, что уж душой кривить. Я подставил бы Магде плечо, утешал бы ее, а теперь впереди месяцы выздоровления, и мерзавец будет давить на жалость, это он умеет. Думаю, нам с тобой нужно быть реалистами. Твой Рамон не вернется. Десять дней! Куда он мог отправиться, чем занимается? С глаз долой – из сердца вон… Он понял, что все слишком сложно, и решил смыться. С тобой объясняться не захотел, проявил вполне понятную человеческую слабость. Что собираешься делать?

– Меня взяли в группу, я надеялась, что работа поможет не сойти с ума, но он следует за мной повсюду – как тень, как призрак, засыпает со мной, будит меня, вселяется в каждого, с кем я говорю. Он и сейчас с нами – не пугайся, я не сумасшедшая, но скоро начнутся съемки, может, хоть тогда исчезнет.

– Давай съездим в Каменице, повидаемся с родителями – я возьму несколько отгулов. Ты развеешься, они обрадуются.

– Я сейчас никого не хочу видеть. Очень тебя прошу, ничего им не говори.

В четверг 30 июня – Хелена была на кухне, готовила Людвику ужин – раздался длинный настойчивый звонок в дверь.

– Я открою, – сказал Людвик.

Через минуту он вернулся, и лицо у него было странное.

– Кто там?

– Какой-то лысоватый тип в синем костюме. Изъясняется по-французски, спрашивает тебя.

Хелена не вытерла руки, не сняла фартук и ринулась к выходу. Рамон ждал на пороге. Она на мгновение застыла, потом спросила – как-то глупо, по-детски: «Это ты?» Наверное, хотела убедиться, что перед ней реальный человек, а не один из тех дьявольских миражей, которые так ее измучили. Хелена не заметила, как осунулся Рамон, она видела только его улыбку, и каждая клеточка ее тела отзывалась на прилив адреналина, передавая энергию позвоночнику. Лицо у нее порозовело, нижняя губа задрожала.

«Только бы не…» – подумала Хелена, но через секунду мысль улетучилась, поселившийся в животе сгусток страха растворился, и она снова почувствовала себя невыносимо легкой.

Рамон распахнул объятия, и Хелена кинулась к нему, повторяя:

– Рамон, Рамон, Рамон…

Ни одна женщина никогда не обнимала его с такой неистовой силой. Они долго не могли расцепить рук, Хелена гладила его по лицу, ощупывала каждый сантиметр кожи, как будто хотела убедиться, что это действительно он.

– Как ты меня нашел?

– Увидел шарф на решетке, спросил у Сурека, где ты, и получил этот адрес. В такого рода вещах они весьма эффективны.

– Ты выглядишь усталым.

– Это дело поправимое.

– Пойдем, я познакомлю тебя с Людвиком.

Мужчины пожали друг другу руки, кивнули и вежливо улыбнулись. «И что она нашла в этом чинуше?» – подумал Людвик, чувствуя себя уязвленным.

Ужинать Рамон не стал – «спасибо, я не голоден», они еще немного постояли, потом Хелена сходила за курткой и сказала:

– Спасибо за все, Людвик, я никогда не забуду того, что ты для меня сделал. – Она поцеловала его в щеку. – Удачи тебе и не теряй надежды.

Рамон и Хелена сбежали по лестнице, держась за руки, пошли по набережным Влтавы и поднялись к Замку. В городе наступило лето. Рамон смотрел на крылатые статуи на крышах зданий: таинственные ангелы, кокетливые дамы и уродливые пророки собирались то ли взлететь, то ли броситься вниз. Они зашли в кафе на три столика, сели на террасе и заказали пиво.

– Господи, как же хорошо, что ты вернулся! Я боялась, что ты обо мне забыл.

– Возникли непредвиденные обстоятельства. Из-за визита де Голля. Дело так и не сдвинулось с мертвой точки, разговор не получился. Взаимные упреки, подозрения, пустые обещания. Ждать от русских помощи бессмысленно. Их коммунизм – тот же капитализм, они лучшие и вернейшие союзники американцев. Меня выпроводили как назойливого посетителя. Все кончено. Мы проиграли. Я объявил, что выхожу из дела.

– Из какого дела?

– Теперь это не важно.

Хелена протянула Рамону пачку сигарет:

– Твоим сигарам пришел конец – они имели большой успех. Смотри, какое синее небо, Рамон, и воздух теплый, можно подумать, что мы не в Праге, а на курорте. Здорово, что ты здесь, со мной.

– Мне придется уехать, Хелена…

– Понятно… – убитым голосом произнесла она.

Рамон кивнул:

– Я должен спросить: ты поедешь со мной?

У Хелены внезапно затряслась правая нога, она замерла, боясь разрушить волшебство момента, судорожно вздохнула, медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза.

– У меня было время подумать, и я уверен, что хочу быть с тобой. У нас должно получиться. Не стану давать сказочных обещаний – это не в моих правилах. До сегодняшнего дня я был уверен, что мужчина не может прожить всю жизнь с одной женщиной, но наша встреча все изменила. Теперь я знаю: ты моя единственная, моя избранница. Я чувствую себя молодым и хочу провести с тобой всю оставшуюся жизнь. Мы можем отправиться ко мне на родину, в Аргентину. Там я буду волен делать что захочу. В Буэнос-Айресе или Кордове. Знала бы ты, какой прекрасный город Кордова, мы будем очень счастливы там. Заживем как нормальные люди – как все. По утрам ты будешь провожать меня на работу, в больницу, по вечерам мы станем гулять, а по субботам – ходить в дансинг, и ты научишь меня танцевать. Не знаю, чем займешься ты, – сама решишь, выбор велик. Если захочешь, заведем детей, и мои сыновья и дочери тоже будут к нам приходить, получится замечательная семья. И мы не устанем повторять: «Какая чудная у нас получается жизнь!»

– Ты не создан ни для повседневных забот, ни для быта – заскучаешь и пожалеешь о перемене участи.

– Вот что я скажу: во мне всегда была жестокость, моими действиями руководила ненависть, а ты убила гнев – ненасытное чудовище, жившее у меня в сердце. Ярость испарилась – как не было, осталась только ты. Мне небезразлична судьба людей, я действительно хотел изменить мир, не сумел, но и сам неизменился. Мне тридцать восемь лет, я всю жизнь сражался за победу коммунистической идеи и искренне надеюсь, что она однажды восторжествует, но больше оружие в руки не возьму. Я выбрал неверный путь, есть другие, которыми пойдут молодые, полные энтузиазма и решимости люди. Надеюсь, у них получится лучше. Наверное, я ошибался, отвергая жестокое насилие. Я никогда не верил ни в террор, ни в стратегию отчаяния. Если это единственное решение, оно мне не подходит. Сегодня я понимаю, что играл с шулерами и моя борьба была заведомо обречена на провал, потому что люди, называвшие себя моими соратниками, оказались предателями, променяли идеалы на комфорт и покой. В одиночку мы обречены на гибель, но я бы не отступился, не появись в моей жизни ты. Ты помогла мне прозреть, я обрел мужество и могу перевернуть страницу. Будущее ничего не сулит таким, как я, каждый новый день будет хуже предыдущего, значит мы должны быть счастливы сегодня, мы с тобой.

– Но ведь революция была твоим идеалом!

– Все кончено, Хелена. Давно кончено, просто я не желал этого признавать. Русские больше всего на свете хотят сохранить статус-кво. Они нас бросают. С вооруженной борьбой покончено, придется искать другой путь. Не оружие, но переговоры и парламентаризм. Я придумал много аргументов, чтобы уговорить тебя уехать со мной, хотел сказать: лучше меня ты никого не встретишь, разница в возрасте ерунда, главное – любить друг друга и так далее и тому подобное. Ах да, еще я хотел сказать, что ты меня совсем не знаешь, но знаешь, что я много чего умею, и надеюсь, что ты согласишься, потому что иначе я пропаду.

Хелене нужно было успокоиться, она взяла стакан, но он был пуст, и она закурила, чтобы занять руки.

– Можешь подумать, я не стану тебя торопить, и спрашивай о чем угодно. Дай мне, пожалуйста, сигарету.

– Думать мне не о чем, все решено, – сказала Хелена, протягивая ему пачку. – Мы уедем, когда ты захочешь и куда захочешь. Ты не представляешь, как я счастлива! Но у меня есть одна просьба.

– Валяй.

– Для меня это важно – важнее всего на свете. Пообещай никогда не лгать. Если вдруг поймешь, что ошибся или разлюбил, скажи сразу.

– Обещаю. Клянусь всегда говорить только правду, и ничего, кроме правды.

Никто не любит меняться, все мы хотим оставаться прежними, но это невозможно, ведь жизнь есть эволюция. Я сегодня не тот, кем был десять лет назад. Революция – привилегия молодости, старики в партизанских войнах не участвуют. Нужно быть сильным, уверенным в себе и уметь не поддаваться эмоциям и настроениям. Если революционеру не везет умереть молодым, он неизбежно кончает диктатором и палачом. Сен-Жюст отправился на тот свет в двадцать семь. Наступает момент, когда способность остановиться и начать делать другое дело есть признак мужества. Сбросить с плеча вещмешок, разрядить ружье, завести семью и воспитывать детей. Я больше не могу быть единственным революционером Земли. Решение принято – я снова стану врачом. Надеюсь, что в Кордове. Я уезжаю с Хеленой, она – женщина моей жизни. Я покажу ей Аргентину, познакомлю с отцом и другими родственниками, она выучит испанский и очень скоро станет своей у меня на родине. Но я готов жить вместе с ней в любой стране. Мы родим детей – когда она захочет. Я переворачиваю страницу и вливаюсь в сообщество счастливых безвестных людей. Обо мне больше никто не услышит, а через год все забудут.

Они вернулись на виллу, и жизнь вошла в привычную колею. Хелена сделала две попытки узнать у Рамона, что именно произошло в Москве, и он каждый раз проявлял раздраженную нервозность, доставал из кармана синюю пачку сигарет с написанным русскими буквами названием, закуривал и говорил:

– Зачем спорить, зная, что решения не существует? Я открыто заявил, что они больше не могут на меня рассчитывать, что я хочу заниматься совсем другими вещами.

– И что они ответили?

– Ничего. Мы можем уехать девятнадцатого июля. Ты не передумала?

– Не надейся, что сумеешь так легко от меня избавиться, Эрнесто.

– Эрнесто… Мне нравится, когда ты зовешь меня Эрнесто. Рамон был обманщиком.

– Эрнесто – чудесное имя, но для меня ты навсегда останешься Рамоном.

Несколько дней он уговаривал Хелену отправиться в Каменице, даже предлагал поехать вместе, чтобы объясниться с ее отцом.

– Ты же не собираешься торжественно просить у Йозефа моей руки? Это пережиток прошлого. Кроме того, что ты будешь делать, если он скажет «нет»?

– Он спас мне жизнь, и я его уважаю. Мы поговорим, он все поймет, и мы уедем со спокойной душой.

– Мне не хватит духу.

– Обдумай все еще раз, Хелена, может статься, ты не скоро увидишься с отцом, а то и вовсе не увидишься.

– Не пугай меня.

– Тогда поезжай одна.

Встреча с отцом казалась Хелене непреодолимым испытанием. Она представляла, как он посмотрит на нее, услышав слова «Я уезжаю навсегда». Хелена знала, что Йозеф не упрекнет ее, пожелает счастья, скажет: «Я хочу одного: чтобы тебе было хорошо!» – и будет совершенно искренен. Дело было не в нем, а в ней, она не могла себе представить, как обнимет его в последний раз в жизни.

Трудно сказать «прощай», когда так сильно любишь и эта любовь взаимна.

Расставаясь, люди надеются, что однажды обязательно увидятся снова, в противном случае любая разлука была бы «маленькой смертью». Хелена решила написать Йозефу письмо, села в кресло в гостиной, положила на колени блокнот, написала «Йозеф» и замерла, не зная, как продолжить. Ей так много хотелось сказать отцу о старой, так и не зажившей ране, и она писала, зачеркивала, переписывала и после четвертой попытки сдалась, пообещав себе, что непременно позвонит в санаторий перед отъездом.

– Это будет более… будет не так…

В пятницу Хелена позвонила ассистенту режиссера и отказалась от работы, а когда он попытался выяснить, что не так, и переубедить ее, просто повесила трубку. Людвика в квартире родителей не оказалось, и они поговорили по телефону: Хелена сообщила о принятом решении, он пожелал ей удачи, после чего она собрала немного вещей и ушла. Оставалось прожить в Праге последнюю долгую неделю, а потом сесть в самолет до Вены, оттуда долететь через Лиссабон до Алжира и Рио или через Мадрид в Мехико и Аргентину, хотя возможен и путь через Дакар. Рамон не знал точного маршрута следования, ему было неизвестно, придется ли делать остановку в Москве, чтобы урегулировать кое-какие дела и увидеться с некими людьми.

Когда Рамон вернулся на виллу, Хелена сразу поняла, что он озабочен и раздосадован. Кубинское посольство дает уклончивые ответы на его вопросы, кроме того, Хелена должна получить выездную визу. Это формальность – пустая, но обязательная.

На следующий день Диего отвез их к дому № 4 по улице Бартоломейской. Хелене была хорошо известна репутация этого зловещего места – здесь располагалась Служба государственной безопасности, многие из тех, кого туда вызывали или привозили, исчезали бесследно. Пражане старались обходить здание стороной, а некоторые клялись, что собственными ушами слышали доносящиеся из подвала вопли.

Чаще всего по ночам.

Сурек встретил Рамона и Хелену со слегка натужной почтительностью, провел их в пустой кабинет на первом этаже, пригласил садиться и достал из папки две анкеты. Он заговорил с Хеленой на чешском, и Рамон немедленно прервал его, потребовав перейти на французский.

– Существует два вида выездных виз, – продолжил Сурек. – Виза номер один с фиксированной датой предусматривает обязательное возвращение в страну в указанный срок, и ни днем позже, и выездная виза номер два без указания даты возвращения, выдаваемая в том случае, если получатель заявляет, что намерен остаться за рубежами нашей родины.

– Я не знаю, когда вернусь, – сказала Хелена.

– Вы понимаете, что это для вас означает?

– Иных вариантов не существует? – спросил Рамон.

– Насколько мне известно, нет. Вы намерены покинуть страну навсегда, значит мы выдадим вам визу номер два – без всяких проблем, но, если однажды решите вернуться, придется запрашивать въездную визу в посольстве Чехословакии в той стране, где вы окажетесь, и я не гарантирую, что она будет вам выдана. Я таких случаев не припомню. Предпочитаю говорить с вами начистоту, чтобы вы принимали решение, зная, что вас ждет.

– Это шантаж! – взорвался Рамон.

– Я выполняю приказы начальства, от меня ничего не зависит, и вам это хорошо известно. Хочу добавить, что получение визы номер два автоматически влечет за собой лишение гражданства.

– Это бред! – воскликнула Хелена.

– Если хочешь подумать, время еще есть, – попытался успокоить ее Рамон. – В конце концов, мы можем остаться здесь, жить в Праге.

Сурек посмотрел на Рамона, не понимая, серьезно тот говорит или шутит.

– Все решено, – спокойно ответила Хелена. – Я хочу покинуть эту страну.

– Как пожелаете.

Она заполнила анкету и подписалась, Сурек все проверил, поставил печать и тоже расписался:

– Полчите визу через несколько дней.

Хелена пребывала в тоске и тревоге: она была уверена, что ее никогда не выпустят из Чехословакии. Рамон не сомневался, что чешские власти ни в чем не смогут ему отказать, и поддразнивал ее:

– Скажи честно – ты действительно меня любишь или просто используешь, чтобы сбежать?

– Мне все равно, где жить, лишь бы с тобой. Даже в Праге, если придется. Но как же хочется попасть туда, где нет политической полиции, где можно делать все, что угодно: ездить, куда и когда захочешь, говорить, что думаешь, не оглядываясь по сторонам, и не произносить дежурных фраз о счастье быть гражданином социалистической страны, ощущая неизбывный страх за себя и близких. Я хочу уехать, потому что никогда не буду счастлива здесь…

Рамон не ошибся: пять дней спустя Сурек лично принес им бесценную визу в коричневом конверте, заметив, что дело никогда не делалась так быстро. Он явно ждал благодарности за расторопность, но Рамон не пустил его дальше крыльца.

– Виза номер два, – сказал он Хелене, внимательно изучив документ. – Шесть печатей! Будь уверена – «зеленый свет» дал лично Брежнев.

– Шутишь?

– Да как тебе сказать… Здесь никто и пальцем не шевельнет без санкции КГБ. Девятнадцатого июля мы летим в Москву, а оттуда – в Буэнос-Айрес. Пока неизвестно, где будет пересадка.

– Уверен, что не хочешь вернуться на Кубу?

– Мне больше нечего делать на острове. Конечно, там живет моя семья и я был бы рад их повидать, но надеюсь, что однажды они приедут в Аргентину поцеловать доктора Гевару.

– Ты и на Кубе работал врачом?

– Никогда не угадаешь, чем я там занимался.

– Не дразни меня!

– Был банкиром, руководил Национальным банком.

– Не может быть! У тебя же нет экономического образования, ты не финансист.

– Конечно нет. Назначение я получил курьезнейшим образом. Мы взяли власть и собрались за огромным столом. Кастро сидел в торце и назначал министров. В какой-то момент он спросил: «В этом зале есть коммунист?» Я поднял руку – только я. Фидель удивился и тут же огорошил меня, сказав: «Ладно, Эрнесто, теперь ты – президент Национального банка». Я ничего не понимаю в деньгах, они никогда меня не интересовали, и после заседания решил выяснить, почему он принял такое решение. «Когда я спросил, есть ли среди нас экономист, ты поднял руку…» – ответил Фидель. Сначала было очень трудно, но я не отступился, понял, что все сумею, все смогу – даже то, к чему не лежит душа.

Все оставшееся до отъезда время Рамон был занят совещаниями в посольстве, о которых ничего не рассказывал Хелене. Диего забирал его утром и привозил вечером. 18 июля Рамон подтвердил, что отъезд назначен на завтра, на вторую половину дня.

Он захотел совершить прощальную прогулку по Праге, и они прошлись по Старому городу, поднялись к Замку и поужинали в любимом ресторане.

Сон не шел к Хелене, и она ушла в гостиную, не будя Рамона, села в кресло и положила на колени стопку бумаги.

«Я оказалась у подножия стены и не могу уехать, не сообщив отцу. Он меня не поймет», – подумала она и написала наверху справа: «Прага, 18 июля 1966 г.» – и ниже: «Йозефу», закурила и долго сидела, думая, как начать…

…Время позднее, и отступать некуда, я должна наконец все объяснить. Мы здесь уже месяц, но я так и не решилась ни написать, ни позвонить. Ты наверняка разочарован и обижен моим молчанием. Дело не в тебе, а во мне самой: я боялась разбудить прежних демонов.

Рамон спит в соседней комнате. Мы уезжаем вместе. Уезжаем завтра в Аргентину. Будем жить у него на родине. Он позвал, и я согласилась сразу, не раздумывая. Хочу, чтобы ты знал: я бесконечно счастлива. Не знаю, сколько это продлится, восемь месяцев или восемь лет, я об этом не думаю, просто хочу быть рядом с этим человеком, прожить с ним столько времени, сколько отпустит судьба. Я уверена, что каждый наш день будет лучшим в моей жизни.

Мы едем очень далеко, Аргентина – совсем другая страна, и между нами Стена, которая рухнет (если рухнет!) очень нескоро. Может статься, что мы больше не увидимся. Я пишу тебе, и мое сердце обливается кровью.

Ее тень вернулась и не дает мне покоя. Я собираюсь бежать, как она – не предупредив, не обернувшись, – и понимаю, что была тебе не слишком хорошей помощницей. Не протянула руку, не подставила плечо, оставила наедине с болью и горько об этом сожалею. Каждый из нас жил с открытой раной, не осмеливаясь поделиться болью с другим. Я знаю, что ты не переставал о ней думать и мой отъезд добьет тебя. Я захлопнула дверь у тебя перед носом, чтобы не потонуть в пучине горя. Тебе не везло с женщинами в этой жизни.

Я пишу и плачу, ведь ни ты, ни я не были готовы к внезапному расставанию, но такая уж у меня судьба.

Ты всегда говорил, что нельзя предавать себя и быть расчетливым в чувствах, повторял раз за разом, что человек не имеет права отказываться от счастья – пусть даже мимолетного. Мне очень грустно, но предательницей я себя не чувствую. Ты будешь счастлив моим счастьем, ведь правда?

Мы будем думать друг о друге каждый день нашей жизни, и ничто никогда не порвет эту связь.

Прощай, папа.

Вещей у них было немного, все уместилось в два чемодана. Диего поставил их в багажник и повез Рамона в посольство – ему нужно было урегулировать последние детали и выяснить, состоится ли в Москве встреча с высокопоставленными партийными бонзами. Хелена решила заскочить на квартиру и оставить там письмо, чтобы Людвик передал его Йозефу, когда будет в Каменице. Кроме того, она хотела забрать несколько книг.

– Я могу взять с собой еще один чемодан – с книгами? – спросила она.

– Конечно, в Буэнос-Айресе ты вряд ли найдешь что-нибудь на чешском. Встретимся в аэропорту. Если хочешь, за тобой заедет Диего.

– Не стоит. Я быстро управлюсь и поеду на автобусе. Попрощаюсь с Прагой.

Они не обратили внимания на черную машину, ехавшую за ними на некотором отдалении (все машины черные!). Диего высадил Рамона у посольства и довез Хелену до Академии музыки. Она вошла в дом, а черная машина припарковалась неподалеку.

В квартире было тихо. Людвик, очевидно, ушел очень рано, не убрав постель и не помыв посуду. Она поставила конверт на буфет и написала записку.

Людвик, дорогой мой!

Через три часа я улетаю в Аргентину. Боюсь, мы больше не увидимся. Мне запретят въезд в страну, что очень печально, но я не жалею о своем решении. Я всегда буду тебя помнить, ты останешься моим лучшим другом. Помоги Йозефу, утешь его. Он еще ничего не знает и будет потрясен. Не оставляй его, он любит тебя как сына. Скажи ему, что я счастлива. Я возьму несколько книг – надеюсь, ты без них обойдешься, – и оставлю себе ключ от квартиры, чтобы сохранить пусть крошечную, но надежду на встречу с вами.

Хелена достала из шкафа одежду и подошла к полкам, чтобы отобрать книги. Несколько минут она стояла, лаская взглядом спутников своей юности. Ей предстояло решить непредвиденную дилемму. Некоторые названия были подобны камешкам Мальчика-с-пальчик из сказки Перро. Авторитетные критики называют эти произведения «золотым фондом литературы», но стоит ли тащить их с собой? Все в чемодан не запихнешь, значит придетс чем-то пожертвовать. Хелена колебалась между Джойсом и Хемингуэем, зажала под мышкой «Свет в августе» Фолкнера – с ним она ни за что не расстанется, начала приглядываться к другим томам, и тут зазвонил телефон. Хелена не хотела подходить, но звонок не умолкал, и она сняла трубку.

– Алло, Людвик, алло!

В голосе звонившей звучали истерические нотки, и в первый момент Хелена его не узнала.

– Это ты, Тереза?

– Да. Кто говорит?

– Хелена.

– Как хорошо, что я тебя застала! Боже, Хелена, твоего отца арестовали!

– Что ты такое говоришь?

– Сегодня утром, на рассвете, приехали и увезли.

– За что?

– Они ничего не сказали. Вели себя ужасно грубо. Взломали дверь, один из них ударил Йозефа по лицу, и у него пошла носом кровь.

– Но почему?

– Он протестовал, вышел из себя. С гэбистами так нельзя.

– Ты уверена, что это были люди из Службы госбезопасности?

– Мне ли их не знать!

– Что он сделал?

– Да ничего, совсем ничего. Йозеф много лет не участвует в политической жизни. Не знаю, что делать, куда кидаться. Я позвонила одному старому другу в министерство, но он еще не пришел на службу, вот и решила посоветоваться с Людвиком. Он дома?

– Когда я пришла, его уже не было. Не волнуйся, я сейчас же позвоню в редакцию, ничего страшного, должно быть, произошла ошибка или…

Хелена не договорила, ее охватил внезапный липкий страх, она нахмурилась и задышала тяжело и часто.

– С тобой все в порядке?

– Да, я дозвонюсь до Людвика и сразу свяжусь с тобой.

Хелена повесила трубку. Она боролась с подступавшим к горлу ужасом, отталкивала догадку, а в памяти всплывали слова, не раз повторенные Йозефом: «Совпадений не бывает. Не в этой стране…»

«Не может быть, – как заклинание, повторяла она себе. – Это никак не связано с…»

Хелена открыла записную книжку, но телефона редакции в ней не оказалось, тогда она взяла лежавшую на столе газету и набрала номер коммутатора «Руде право», молясь всем богам, чтобы Людвик оказался на месте. Через минуту телефонистка сообщила, что он на выезде и будет не раньше вечера. Сообщения Хелена решила не оставлять и повесила трубку. Рука у нее так дрожала, что она не сразу попала на рычаг.

В дверь позвонили.

Хелена кинулась открывать, уверенная, что это Людвик и сейчас все неприятности разом исчезнут, но на пороге стоял лейтенант Сурек. С ним был человек помоложе, тоже в форме. Сурек кивнул и вошел, не дожидаясь приглашения, второй полицейский встал у двери, заложив руки за спину.

Хелена на ватных ногах отступила к стене. Ей хотелось исчезнуть, испариться, слиться с обоями, она ждала удара или выстрела в упор, но ей почему-то совсем не было страшно. Сурек прошел в гостиную, обернулся, и на его лице появилась приглашающая улыбка.

– Садитесь, – тихо произнес он.

Хелена упала в кресло, лейтенант сел напротив и взглянул на часы.

– У нас мало времени, – мягко, дружеским тоном сказал он. – Мы не слишком хорошо знаем друг друга. В Каменице у нас не было возможности поговорить по душам. Обстоятельства не располагали. Вам известно, кто я? – (Хелена кивнула.) – Вот и хорошо. Я о вас тоже кое-что знаю. Сомнительные знакомства. Свойственный молодым дух индивидуализма. Мы собрали на вас целое досье. Тереза сообщила вам об аресте отца. Должен сказать, что дело серьезное. Даже очень серьезное.

– В чем он провинился?

– Его обвиняют в предательстве и шпионаже.

– Вы ошибаетесь! Он занят только своими пациентами.

– Удобное прикрытие.

– Чушь!

– Родные преступников всегда последними узнают об их прегрешениях. Но я не собираюсь обсуждать, виновен или невиновен ваш отец. Он признется. Все признаются. Мы взяли его на заметку сразу после исчезновения Павла Цибульки. Вы были ребенком, но наверняка слышали о том, что тогда произошло. Ваш отец помог ему сбежать. Позднее он совершил и другие преступления. У нас есть свидетели. Его выведут на процесс и осудят. Непременно. Приговорят к смертной казни. Через повешение. Но могут засадить до конца дней в тюрьму или послать в трудовой лагерь. Жизнь там ох нелегкая…

– Зачем вы на него ополчились? Я все расскажу Рамону.

– У вашего отца может случиться сердечный приступ… сегодня ночью. Все люди смертны… В его возрасте усталость и тоска – не лучшие спутницы. А вдруг он сляжет через несколько дней? Вы будете далеко и не сможете его поддержать.

Хелена смотрела на Сурека, пытаясь разгадать скрытый смысл его слов. Ею овладело ледяное спокойствие. Лейтенант криво усмехнулся и снова посмотрел на часы. В комнате повисла тишина, нарушаемая тиканьем ходиков. Стоявший у двери полицейский напоминал каменного истукана. Сурек закурил, не предложив сигарету Хелене, выдохнул дым и почему-то сразу махнул ладонью, отгоняя его от себя.

– Вам следует поторопиться, иначе опоздаете к вылету, – доверительным тоном произнес он. – У вас встреча через сорок минут. Самолет ждать не станет.

– Чего вы от меня хотите? – спросила Хелена.

Сурек вздохнул и начал разглядывать ногти на правой руке.

– Существует единственный способ спасти вашего отца.

Он сделал паузу, желая насладиться произведенным эффектом, и улыбнулся.

– Говорите же, не мучьте меня! – взмолилась Хелена.

– Не стану ходить вокруг да около, слушайте внимательно, повторять я не стану. Мы отстанем от вашего отца, если вы не покинете Чехословакию. Его очень быстро освободят, и он сможет вернуться к работе, а вы продолжите обучение в Школе кино и телевидения. Все будет забыто. Жизнь пойдет своим чередом. В противном случае Йозефа Каплана осудят. Его судьба в ваших руках.

– А Рамон?

– Он должен улететь. Один. Таково непременное условие сделки.

– Не уверена, что Рамон согласится.

– Скажете ему, что передумали, что не хотите уезжать, что любите его недостаточно сильно, чтобы все бросить.

– Он не поверит.

– Не имеет значения. Главное, чтобы Бенитес[138] покинул нашу страну.

– А если он откажется?

– Тем хуже для доктора. Вам придется очень постараться и убедить вашего друга.

– Зачем вы все это делаете?

Сурек собрался было ответить, но передумал, пожал плечами и затушил сигарету.

– Если согласны, через полчаса позвоните в аэропорт. Сможете поговорить с Рамоном. Даю вам время подумать.

– Я уже все решила…

– Не стоит торопиться. Взвесьте все за и против. На трезвую голову. Вам предстоит сделать важнейший выбор в вашей жизни.

Сурек достал из пачки еще одну сигарету. На сей раз он предложил закурить и своей жертве.

Хелена закрыла глаза, чтобы подумать о Йозефе. Решение она приняла мгновенно. Не усомнившись даже на полсекунды. Хелена не размышляла в категориях «хорошо» и «плохо», это была данность. Собственно говоря, выбор делать не потребовалось – альтернативы попросту не существовало. Думала Хелена не о Йозефе и не о Рамоне, а о Кристине. Той женщине, от которой отреклась десять лет назад. В доме была всего одна фотография, избежавшая «очистительного огня» Йозефа. Черно-белая, с зубчатыми краями и обожженным правым уголком, случайно найденная в томике «Света в августе». На заднем плане было поле со стогом сена и кусочек реки между соснами, на переднем – мать, держащая за руку дочь. На голове у семилетней Хелены красовался белый бант. Возможно, снимок сделали летом, перед бегством Кристины. Она щурится на солнце, сжимает в ладони пальчики девочки и не предполагает, что очень скоро бросит дочь навсегда. Хелена помнила тот солнечный день, и яркий белый свет, и прогулку по берегу реки, и смех. Других воспоминаний о матери у нее не осталось. Все стерлось. А может, она все придумала? Так часто случается, когда человеку это необходимо.

Сурек повторил Хелене, что ей следует и чего не следует говорить и чем должен закончиться разговор. Он подсказывал ей «правильные» фразы и нужный тон – ни дать ни взять режиссер-постановщик:

– Говорите сухо и спокойно. Держите себя в руках. Произносите слова очень отчетливо. Вы все решили. Вы не первая и не последняя женщина, меняющая решение. Он не онимает? Тем лучше, это выбьет его из колеи. Вы не обязаны ни объясняться, ни оправдываться. Не важно, что он подумает о вас и что почувствует. Главное – не отвечайте ни на какие вопросы. Вы позвонили, чтобы объявить о своем решении, и точка.

Закончив «накачку», Сурек пообещал, что Йозефа освободят, как только Рамон улетит. «Письменные заверения? Ни в коем случае! Достаточно моего слова!» Ему не было смысла лгать – Йозеф оказался разменной монетой, не более того.

Лейтенант вышел, оставив ее под надзором своего помощника.

В зале аэропорта Рузине[139] было пусто, и Сурек сразу увидел Рамона, сидевшего за столиком кафе на первом этаже, но, как истинный профессионал, подошел не сразу. Лысоватый Рамон в костюме и однотонном галстуке напоминал Человека без лица[140]. Никто не обращал на него внимания. Он читал, курил сигареты и время от времени поглядывал на вход, ожидая появления Хелены. Сурек подал знак девушке в справочном окне, она сделала объявление, Рамон поднял голову и заметил идущего к нему Сурека.

«Господина Рамона Бенитеса просят срочно подойти к стойке информации…»

– Кажется, это вас.

Рамон встал и пошел следом за Суреком.

– Вам звонят, – сказал лейтенант, кивнув на кабину.

Рамон плотно закрыл дверь и снял трубку.

– Это я, Хелена.

– Все в порядке? Ты опаздываешь. Послать за тобой Диего?

– Не нужно. Я не приеду.

– Что ты такое говоришь?

– Я не полечу с тобой.

– Но почему?

– Я не готова все бросить и убежать на другой конец света. Я не могу расстаться с семьей. Пока не могу…

Страницы: «« ... 1314151617181920 »»

Читать бесплатно другие книги:

Они по-прежнему вдвоем – папа, частный детектив Антон Данилов, и его шестилетняя дочь Тамара. У них ...
«В теле нестандарта» – книга о судьбе провинциальной девушки, не обладавшей стройной фигурой, но меч...
Когда приходит любовь, что это – счастье или мука? Ведь она не знает ни возраста, ни границ, ни прав...
Турецкая писательница Элиф Шафак получила международное признание трогательными романами о любви и н...
Героиня новой повести Марианны Гончаровой верит в то, что падающие звезды могут выполнять заветные ж...
Эта книга написана специально для подрастающей молодёжи, которая собралась стать нефтянниками и нахо...