2012. Танго для Кали Северный Олег

— Нет. Наша дальше.

Тут же была табличка-указатель «Служба в Казанском храме» и жирная стрелка. Они пошли вдоль корпуса монастыря. Здание недавно было отремонтировано, вовсю сияло побелкой, блестело стёклами арочных окон. Они обошли его вокруг, и прямо к ним навстречу из-за угла вывернулась пузатая церковка, приземистая, вся в мягких выпуклостях куполов, как деревенская нянька, чистенькая и нарядная, украшенная голубыми изразцами и лепниной с цветами и птицами.

— Какая прелесть! — восхитилась Матрёна. — По Интернету она смотрится совсем не так.

— Она?

— Да. Нам внутрь.

Вход был с другой стороны, они поднялись по лестнице, осторожно протиснулись в дверь. Входящие сразу же попадали в галерею, отделённую от основного помещения аркой с парой невысоких колонн. Колонны обрамляли проход в центр, попарно строились по углам, стояли возле алтарной ниши. Галерея проходила позади них и, кажется, позволяла обойти по кругу весь зал. Винтовая лестница слева вела на галерею второго яруса, под самым куполом шла третья. Центральное пространство оставалось пустым, наполненным светом электрических свечей и пронизанным лучами солнца, свободно проникающими сквозь полукруглые окна. В церкви действительно было очень светло.

— Как хорошо здесь! — Девушка медленно шла вперёд, оглядывая роспись стен и большие иконы. — Как хорошо здесь плакать.

На её глазах, на самом деле показались слёзы. Антон не вмешивался, хотя не замечал чего-то особенного, кроме неожиданной наполненности помещения светом. Он не чувствовал потребности пройти в зал и оставался возле входной арки.

Матрёша обошла всю церковь, шмыгая носом и утираясь, вернулась к Чёрному и кивнула головой на дверь:

— Пошли?

— Это она? — спросил он, хотя уже понял ответ.

— Не знаю. Здесь ласково и светло, мне здесь очень нравится, но… я не знаю.

— Колонны есть, — начал перебирать он.

— Они маленькие, — огорчилась Матрёна. — Среди них не гулять. И я не знаю, как мы с тобой могли бы здесь оказаться вместе.

— Да, ты права. Я тоже этого не чувствую. Я здесь чужой.

— Да.

Они подошли к переходу, как вдруг Матрёна взвизгнула, выскочила на зебру и понеслась на другую сторону проспекта. Чёрный не понял, что произошло, но на всякий случай тоже резко взял в сторону, и вовремя: на месте, где только что было его плечо, образовался кулак с зажатым в нём шокером. Кулак принадлежал накачанному молодому бычку в спортивных трусах и майке с невыразительным выражением пухлого лица. Антон, не раздумывая и не целясь, пнул в обширные телеса «куда бог пошлёт» и бросился догонять девушку. Он добежал до половины зебры, когда сменился сигнал. Пришлось ринуться в тронувшийся поток машин. Орали автомобильные гудки, визжали тормоза, отчаянно свистел постовой из своей будки, но он, перескакивая с полосы на полосу, двигался поперёк течения. Матрёна уже поймала маршрутку, застопорила её, остановившись в дверях, и стоически сносила поток русского мата с южным акцентом, которым её поливал шофёр. Наконец Чёрный оказался на тротуаре, запрыгнул в такси, водитель немедленно газанул. Сигналы и скрип тормозов позади не стихали, значит, он не ошибся — за ним погнались. Оттуда донёсся глухой удар. Антон посмотрел в заднее стекло маршрутки и понял, что просчитать, что сделает женщина за рулём, не в силах даже супермозг инопланетного подселенца.

— Ну, ты крута, Мать, — изумился он, осматривая девушку. — Тебя и электричество не берёт.

— Электричество? — не поняла она. — Какое электричество?

— Так у него там был шокер!

— Да? А мне показалось — паук! Я только блеск увидела — такие длинные блестящие лапы. Брр… — Она передёрнула плечами и скривилась. — Гадость!

Антон с облегчением расхохотался.

На всякий случай они проехали одну станцию метро, вышли возле следующей. И запутались в системе подземного перехода. Вместо входа в подземку они оказались на другой стороне проспекта. Остановились, соображая, как им всё же попасть в метро. Перед ними простиралась большая площадь, на ней в несколько рядов танцевали фонтаны. Между фонтанами сновали юные роллеры и велосипедисты. Видно было, что кое-где на парапете огороженной мостовой или же прямо возле фонтанов пристроились караулящие их мамы и бабушки.

— Простите, помогите на хлеб? — раздалось позади.

Голос был жалобным и совсем юным, они оглянулись. Возле Антона остановилась молоденькая попрошайка, худая невысокая девушка с длинной светлой косой, большими ясными глазами и застенчивой улыбкой на веснушчатом милом личике. На девушке было длинное лёгкое платье из какого-то дешёвого ситчика и… больше ничего! Она стояла босиком на раскалённом асфальте, кожа возле ступней была красной, как у варёного рака, а кое-где потрескалась и пошла волдырями.

— Ты с ума сошла!

Антон, не задумываясь, подхватил девушку на плечо, поволок к фонтану.

— Мать, аптека, быстро. Любую мазь от ожогов.

Несмотря на тезисный стиль, Матрёна вполне поняла, что хочет от неё Чёрный — после операции с кольцами им всё утро казалось, что одни и те же мысли одновременно возникают у них в головах. Она осмотрелась и двинула к аптеке, обнаруженной на углу напротив. Чёрный усадил девчонку на стенку чаши фонтана, макнул ногами в воду. Та не сопротивлялась.

— Отмывай, — почти приказал он.

Девушка послушно наклонилась и стала оттирать от вспухших обожжённых ног уличную пыль и частички въевшегося в кожу асфальта. Вернулась Матрёна, протянула тюбик. Антон сказал пациентке выставить ноги на солнышко и просушить. Та протянула пятки под ветерок.

— Матрёш… — Антон хотел попросить Матрёну сходить посмотреть, где здесь можно купить какие-нибудь лёгкие тапки.

— Да? — вдруг отозвалась девчонка.

— Это она — Матрёша, — указал Антон, и тут до него дошло. — А, ты тоже? Вот я попал!

— Она тоже? — делано удивилась попрошайка. — Тёзка, значит. Это правильно.

Чёрный не понял. Он подумал, что у девицы нехорошо с головой — кто же станет ходить босиком в такую погоду? Её ноги стремительно высыхали, Антон взялся за мазь. Он старательно намазал толстый слой по всей ступне, взял вторую.

— Так тапочки поищи, — попросил он свою Матрёну.

Она кивнула.

— Не нужно, — вдруг мягко произнесла пациентка. — Спасибо, всё уже хорошо. Я не ошиблась.

— В чём? — с глупым видом спросил Антон. Он не отрывал глаз от девичьих ног, а те стремительно выздоравливали: обожжённая красная кожа покрывалась коркой и облезала, взамен показывалась новенькая нежная и розовая, как у младенца, кожица. Не прошло и пяти минут, как болтающиеся в воздухе пятки странной Матрёны приобрели первозданную новизну.

— Я хотела знать, действительно ли ты тот, кем ты будешь, — так же туманно заговорила она, разглядывая Антона. — Тогда понятно, почему они здесь.

— Кто здесь? — переспросил он.

— Оглянись.

Антон и Матрёна оглянулись одновременно. Вокруг площади выстроилась цепочка их старых знакомых; теперь, когда их было много, можно было заметить некоторое различие в фигурах и лицах, но одинаковые костюмы его хорошо прикрывали. Чёрный стиснул зубы и потянулся за тростью.

— Не нужно. — Странная Матрёна спокойно перехватила его руку. — Я вас провожу.

— Кто ты? — наконец догадался спросить Антон. Он вдруг осознал, что не почувствовал веса девушки, когда её поднимал.

— Матрёна Петровна. — Она смотрела на них ясными глазами, словно не понимая, что тут ещё говорить. — Я здешняя.

— Почему ты решила нам помогать?

— Великое творение должно быть завершено. — Кажется, она не умела изъясняться по-человечески. И тут же озорно рассмеялась: — Да и как не помочь своей милой тёзке? Чай под одним ангелом ходим.

Она энергично встала и подхватила под руки Антона с Матрёшей:

— Идём! Нечего рассиживать.

Они прошли между двумя мрачными стражами, и вышли на тротуар. Преследователи не обратили на них никакого внимания. Прохожие то и дело задевали то Чёрного, то Матрёну и удивлённо шарахались в стороны, иногда извиняясь. Создавалось впечатление, что их просто никто не видит.

Матрёна-спасительница проводила их до самых дверей метро и на прощание попросила быть осторожными.

— Идёт большая Игра, в Городе много чужих. Они ищут вас и мешают друг другу, это вам в пользу. Грядёт великий огонь, если вы проиграете, его не остановить. Пока ещё есть надежда. — Она оглядела Антона и Матрёну так, как будто провожала их в последний бой. — Россия будет в огне, но, если всё сложится правильно, она устоит.

Босоножка развернулась и быстро зашагала прочь. Она завернула за киоск, а Чёрный с Матрёшей нырнули в метро, в котором тоже не осталось никакой прохлады.

Мирон не уставал удивляться безумию окружающего его мира, безумию и в глобальных действиях организованных групп людей, и в мелких бытовых вопросах. Почему билетов нет в кассе вокзала, но тут же к вам подойдёт ушлый молодой человек с хитрыми глазами и предложит их на любой интересующий вас поезд? И стражи порядка сделают вид, что они его в упор не видят. Он послал барыгу по известному адресу и отправился в офис — заказывать через Интернет то, что невозможно получить в надлежащем месте. В запасниках агентств билеты тоже должны быть.

В поезде Онил задремал, а Баалу не спалось, он отстраненно созерцал проплывающий за окном пейзаж. Его мысли блуждали далеко от красивых картин. Этому миру не хватает порядка, в нём слишком много слов и слишком мало реальных дел. В случае катастрофы все организующие структуры рассыплются как карточный домик, воцарятся хаос и беспредел. Люди до последнего будут цепляться за иллюзии власти, богатства, силы, трястись над бессмысленными предметами и рвать друг другу глотки. Если есть один выход и ограниченное время, стадо пустышек станет давиться в узком проходе и закупорит его совсем, вместо того чтобы построиться и спокойно покинуть горящий дом. В этой мельнице неизбежно будут гибнуть и те, кто осознаёт её идиотизм.

В условиях катастрофы единственным спасением может стать жёсткая власть, подчинение единым для всех правилам без поблажек и исключений. Пустышки никогда не смогут организовать ничего подобного. Значит, нужно собирать своих, тех, кто, как и он, не принадлежит этой планете, тех, кто отбывает свой срок. Собирать, объяснять ситуацию, обучать тех, кто не погас до конца, будить тех, кто способен проснуться. Нужно дать им возможность вспомнить свою суть, вернуться к ней, вырваться из одуряющей круговерти искусственных гонок за ненастоящими целями. Любым способом, какой только будет возможен. Хотя бы распространением информации о действительном положении дел.

Если у них получится с городом, будет, куда отводить своих. Это шанс, может быть, единственный шанс радикально изменить положение. Пустышек сейчас большинство, потом их останется гораздо меньше. Они сами перебьют друг друга, те, кто переживёт катаклизм. Оставшихся можно будет использовать. Пусть живут, пусть работают, пусть пользуются доступными всем благами, но никогда, никогда больше не обретут шанса получить какую бы то ни было власть.

— О чём задумался? — свесил голову с верхней полки Онил.

— Строю радикальные и кардинальные планы. — Мирон оторвался от созерцания окна.

— И как? Мы захватим мировое правительство?

— Оно тебе надо? Мы просто сделаем всё по-своему. Так, как должно быть.

— А не помешают?

— А мы убежим.

Онил скатился с полки и уже сидел за столиком, разворачивая кулёк с умопомрачительно пахнущими пирожками.

— Ладно, давай убегать будем потом, тут вот мама нам напекла.

Они зашли в тупик. Это не та церковь — что дальше? Раздумывали до середины ночи и так и отправились спать без решения, но с надеждой, что девушка получит подсказку во сне. Увы, её сны не имели никакого отношения к Храму. Она видела бесчисленные часы, подтягивала маятники, чертила круги и линии на песке. Тогда Антон предложил просто пойти погулять по городу — куда ноги приведут. В зонах такой способ работает, почему бы не испробовать его здесь? На поиск нужно отправляться в сумерках. Ах да, здесь нет сумерек. Значит, в ночные часы.

Они шагали по Дворцовой набережной, смешавшись с такими же полуночными странниками. Казалось, этот город никогда не спит. Потянутся на покой гуляки и романтики белых ночей, как уже пора подниматься и выходить на остановки транспорта рабочему люду. Потом мутной волной ползёт офисный планктон, потом показываются домохозяйки и степенные ленинградские старушки. Глядь, а уже очереди клубятся у касс в Исаакий и Эрмитаж, туристы заполонили Невский. Потом начинается обратный ход — возвращение по домам. И, наконец, на улицы вновь выходят ночные гуляки.

— Грифоны? — удивилась Матрёна, указывая на маленьких чёрных зверей, поставленных над крыльцом.

— Они, — подтвердил Антон.

— Деринийские? — ещё больше удивилась она.

— Как пить дать. — Чёрный прочитал вывеску на здании: — «Дом учёных». Здесь дерини точно должны быть, и во множестве. Помнишь, кого Брюс обучал?

— Помню-помню, — закивала девушка. — Вот здорово! И никто не знает?

— Кому надо, знают, — не согласился он. — Только кто знает тех, кому надо?

Они прошли дальше, пока не остановились у неизвестного им монумента. Пётр Первый, собственной персоной, тесал топором форштевень деревянной ладьи, а возле него спокойно лежали угольник и циркуль. Антон даже присвистнул, когда это увидел.

— И после этого кто-то будет спорить, был ли он принят в Ложу?

— А чей это памятник? — заинтересовалась Матрёна. — То есть кто автор?

— Не знаю. — Антон обошёл монумент вокруг. На постаменте не было никаких надписей, на самой же бронзе на двух противоположных сторонах были вырезаны иностранные слова. Возможно, имена. Совершенно незнакомые. — Странно.

Он ещё походил вокруг монумента, надеясь отыскать какое-нибудь дополнительное упоминание о масонах, может быть, даже «печать Соломона». Расходящиеся вверх-вниз треугольники, символы «борьбы» и «конца великого творенья» как ничто другое могли представить ведущую идею Петровской эпохи. Но знаков не было. Впрочем, их оккультное толкование противниками масонства гласит, что в этих знаках зашифрована идея борьбы Дьявола и Бога и победа Дьявола. Крест Господень оказывается заключённым в центр земного шара, в «огненное озеро», а Дьявол возносится на престол. Это уже не подходит к Петру, как бы его ни обзывали «антихристом».

Он пожал плечами, и они пошли разглядывать бессмертное творение Фальконе. Пока что никакое предчувствие или иное чувство не подсказывало им, куда должен лежать их правильный путь.

Исаакий высился невдалеке, и это место точно было для них несчастливым: не успели они обойти Медного всадника, как к зрителям присоединился сначала один человек в строгом чёрном костюме, затем второй. Антон обречённо взял трость на изготовку.

— Не нужно. — Первый из противников шагнул навстречу, поднимая раскрытую ладонь. — Мы хотим говорить.

— Говорите, — равнодушно согласился Чёрный. «Интересно, рискнут ли они настолько нарушить все правила, чтобы сорвать объявленное перемирие?» — крутилось у него в голове.

— Вам не место на Земле. Уходите.

Второй человек в чёрном остановился достаточно близко, чтобы слышать разговор, но недостаточно, чтобы атаковать внезапно. Наверно, он не хотел их с Матрёной нервировать.

— Никак не можно, — развёл руками Антон. — Дела.

— Ты же хотел уйти. Ты мечтал об уходе. Хочешь, сейчас мы прямо здесь откроем портал? В Заповедник, как ты мечтал? Подумай — это для вас единственный шанс. Или, хочешь, тарелочку за вами пошлём? А, Чёрный? Уходишь?!

— Я не должен. — Антон упрямо смотрел на асфальт, не позволяя противнику поймать свой взгляд. — Я по-прежнему хочу, но я не должен. Я остаюсь.

— У тебя всё равно ничего не выйдет. Думаешь, ты первый? Не таких обламывали. Помнишь, двадцать лет назад кто-то там рьяно хотел перемен?

Теперь Чёрный поднял глаза. Он не смотрел на собеседника, он смотрел вдаль, там, вдалеке, вырисовывался образ худого, затянутого во всё чёрное паренька с гитарой, его раскосые глаза, тонкие усики, плотно сжатый рот. Он помнил. Тогда, двадцать лет назад, он тоже слушал песни Виктора, он до сих пор не забыл его смерть. И не простил. Теперь он точно знает — он не простил.

  • Вместо тепла зелень стекла,
  • Вместо огня дым.

И рефрен:

  • Перемен требуют наши сердца,
  • Перемен требуют наши глаза,
  • В нашем смехе, и в наших слезах,
  • И в пульсации вен Перемен!
  • Мы ждём перемен.

Да, как они тогда ждали, чувствовали, ощущали всей кожей — что-то стронулось, мир стремительно изменяется, прошлое отваливается, как оболочка куколки, и вот-вот должна показаться бабочка — новый мир. Каждый видел и понимал своё, но само чувство перелома владело всеми. Не вышло. Вышло не то. Может быть, тогда был лишь первый порыв ветра, может быть, ему не дали развернуться вовсю?

«Перемен» — была последней песней последнего концерта группы «Кино» в переполненных «Лужниках» под пылающим олимпийским огнём. Да-да, тогда огонь зажгли снова! А за неделю до этого родилась Матрёна! Шестерёнки с громким щелчком совместились в его голове, Антону показалось, что все должны были этот щелчок услышать. Бабочка показалась! Но она была очень маленькая, и её никто не увидел.

Цой открыто говорил о том, о чём не положено знать человеку. А затем произошла автокатастрофа, такая случайность, да. Много позже другой певец приоткрыл тайну откровенными словами посвящённой ему песни:

  • Они уходят, выполнив заданье,
  • Их отзывают высшие миры,
  • Неведомые нашему сознанью,
  • По правилам космической игры.

И его убили прямо во время концерта. Впоследствии убийца не мог объяснить своих действий, более того, он был уверен, что этого не совершал.

— Ну что надумал?

Антон вздрогнул и очнулся от размышлений. Всё ясно до прозрачности — ему сейчас поставили ультиматум. И не менее ясно, что он не может его принять.

— Уходите. — Чёрный сжал кулак, направляя Глаз Дракона в сторону чёрных костюмов. — Мы остаёмся здесь.

— Ждать свой дым вместо огня?

Вопрос прозвучал серьёзно, ровно и без эмоций. На миг перед глазами Антона встала картинка города, затянутого дымной мглой, и исчезла.

— Уходите, — не менее ровно повторил он. — Переговоры закончены, сейчас вы должны уйти.

— Не дальше чем за предел видимости, — уточнил второй противник, отступая. — Как только мы перестанем видеть друг друга, фаза переговоров завершена, перемирие прекращается.

Фигуры в чёрном стали отходить по аллее сквера, а Антон подхватил Матрёшу и рванул под ближайшую арку. Они оказались на узенькой улочке, заставленной припаркованными автомобилями. Здесь они никого не видели, но никто не мог видеть и их — они старательно виляли между машинами, потом свернули в первый же переулок. Они попали на некогда зелёный, а ныне изуродованный строительными заборами бульвар, увидели открытую подворотню и «наудачу» заскочили в неё, намереваясь сделать петлю и запутать след. Дворик представлял собой целый лабиринт внутренних проходов и перемычек. Они миновали боковое ответвление, прошли во второй двор и вдруг остановились, поражённо прислушиваясь: им показалось, что в ночи прозвучали первые такты аргентинского танго. И вправду — музыка играла всё отчётливее, теперь не осталось никаких сомнений — именно танго и именно аргентинское. Они повернули на звук.

В центре очередного бокового дворика был сооружён простой деревянный помост, на краю его замерли девушка и парень. Они заметили зрителей и поприветствовали их поклоном и реверансом. Потом кавалер приблизился к даме, обнял её, как полагается в танце, их руки соединились… Слившаяся пара поплыла по помосту, повинуясь течению музыкальной строки. Музыка остановилась, танцоры замерли. Казалось, они слышат её сердцем. Снова течение мелодии, снова шаги, повороты, вызовы и отступления — бесконечный разговор двоих о любви.

Антон и Матрёна заворожено внимали, забыв обо всём. Танцоры, казалось, летели над сценой, совершая огромные шаги, кружась, как листья, сорванные осенним ветром, и снова продолжая движение согласно музыке — как медленный водоворот реки, поднимающийся выше, растекающийся вширь, захватывающий землю и воздух. Музыка замирала, и тут же застывали они, музыка неслась бешеным ритмом, и пара сливалась воедино в безумном вращении, музыка разливалась рекой, и они плыли по ней, спокойные и уверенные друг в друге. Три потока сливались в один — движение мелодии, видимый танец тел и созвучный ему, невидимый танец душ. И это всё называлось — танго.

Мелодия завершилась. Партнёры замерли на последнем аккорде, застыли как живая скульптура. Осталась лишь тишина. И в тишине раздались дружные аплодисменты — Матрёша в полном восторге рукоплескала танцорам, Антон её поддержал.

— Спасибо, — чуть смущённо поблагодарил парень. Девушка молча улыбалась.

— Вы тренируетесь к выступлению? — поинтересовалась Матрёна.

— Да, — ответил танцор. — Танго — наша страсть. Очень хочется участвовать в фестивале.

— Фестивале? Каком фестивале? — Она взялась за расспросы.

— ЮНЕСКО объявило 2010 год годом танго, по этому случаю у нас, в Санкт-Петербурге, будет международный фестиваль. Приходите! — Он сделал приглашающий жест.

— Спасибо, — расцвела Матрёшка, а Антон уже дёргал её за рукав — он вспомнил, что за ними вообще-то погоня.

— Извините, а нельзя ли нам как-то пройти этот двор насквозь? — спросил танцоров Антон.

— Почему нельзя? Можно. Конечно. — Парень улыбнулся и полез в карман за ключом. Они вернулись к решётке, что перекрыла сквозной проход, парень отпер навесной замок и помахал рукой на прощание.

Антон с Матрёной вновь были на узенькой, полной машин улочке. Они вернулись по ней назад, на площадь, спокойно остановили такси и добрались домой.

— Славная получилась прогулка! — восторгалась Матрёна, когда они прихлёбывали горячий душистый чай.

— Славная. Ребята хороши. Мне понравились! — Чёрный рассмеялся и тут же убрал улыбку. — Но к цели она нас не приблизила.

— Угу. — Девушка мрачно кивнула. — Зато приблизила к врагам. Все точки над «й» стоят, больше никаких реверансов не будет.

— Реверансов и так не было. — Антон подумал, что события зимы можно было бы назвать «реверансами», но можно и не называть.

— Теперь будет тотальная война.

— Да. — Он задумался. — Знаешь что, половинка моя, а давай-ка я завтра по нашим местам пройдусь?

— Где мы в прошлый раз жили? — тут же сообразила Матрёша.

— Где жили, где бывали, где ночевали. Не может быть, чтобы я сам себе подсказок не накидал. Уж я-то себя знаю! Где-то что-то да есть. Может, это как раз память пихнёт, а то мне тогда Седой всё испортил, влез не вовремя.

— А почему ты? — насупилась девушка. — Вместе пойдём. Может быть, как раз я эту подсказку знаю?

— Опасно стало. Совсем. Мать, я за тебя боюсь, — честно признал Антон.

— А я за тебя! — тут же парировала она. — Что делать будем?

И добавила:

— Вспомни, когда мы вместе, мы сильней. С нами Кали. Мы уже почти едины.

— Почти, — хмуро повторил Антон.

— Смотри. — Матрёна водила пальцем по столу, как будто расписывала пункты отчёта. — Душа у нас сразу была одна, здесь мы едины. На уровне мыслей, после того как соединили кольца, — почти да. Слова нужны просто для уточнения, так?

— Так, — кивнул Антон. Он понял, о чём она говорит, но уточнения лишними не были.

— Энергию мы тоже объединяли, и не один раз. Что у нас осталось разное?

— Тела.

— Да, тела и кровь. Ой! — Она вдруг замолчала.

— Ты что? — Антон уловил вспышку тревоги.

— Я боюсь крови… — пролепетала она.

— Мать, а ведь ты права… — Теперь задумался и Антон. — Есть такой ритуал. Но… — Он снова погрузился в раздумья. — Знаешь, мне не кажется, что это правильно. Это слишком человеческий ритуал, мне кажется, он не подходит для единения ипостасей Нечто. Как-то так. Пусть останется про запас, если у нас совсем ничего не выйдет. Что скажешь?

— Что я очень рада, что он не подходит! — Матрёна успокоилась и тут же воодушевилась: — А завтра я пойду с тобой и буду тебя защищать! Как наша Босоножка, она сказала, что мы под одним ангелом ходим, значит, у меня должно получиться. Вот, я придумала: я буду защищать тебя, а ты — меня!

— Ладно, уговорила, — сдался Антон, поняв, что девушку не переспорить. — Тогда уж и защищай как она — чтобы нас никто не увидел. Это то, что нужно.

— Я попробую, — тут же согласилась она.

На Елагин остров во второй раз они не пошли, а вот на нынешнюю Гагаринскую заглянули. Алессандро долго стоял, опираясь спиной о парапет набережной (гранит тот же самый?!), смотрел на длинное трёхэтажное здание со скруглённым углом и вспоминал, вспоминал. Лоренца его не торопила. Ей тоже было что вспомнить, глядя на этот узкий длинный балкончик, на четыре колонны над ним, на угловые окна второго этажа… Тогда не было соседнего дома, напротив стоял какой-то деревянный «образец зодчества», дальше шли ямы в земле и развалины — участки распродали новым хозяевам, прежние технические постройки снесли, а новых ещё не воздвигли. Ей было страшновато выезжать по этой улочке в зимние вечера, но не могла же она часто принимать его сиятельство графа Потёмкина у себя в доме. Тогда бы их попросили отсюда гораздо раньше! «Вот незадача! — Она рассмеялась. — Интригу учли, тайну учли, связи учли, ревность бабскую не посчитали! Надо же! По-хорошему, довольно противный был этот граф, что только императрица в нём находила? Стоп, — осадила она себя. — Не о графе надо бы думать. Не говорил ли ей Алессандро, что отыскал он в России, зачем и, главное, куда им нужно вернуться?» Она старательно напрягла память. Нет, не говорил.

Нет, он не говорил. Он никому не доверял своих самых главных мыслей, потому что не доверял никому. Он и себе не доверял — не записал, не спрятал. Нечего искать внутри этих стен, только и остаётся, что стоять под ними и перебирать в уме всех, кого он тогда посещал. Отсеивать случайных, оставлять главных. Раз он не может вспомнить, придётся вычислять логически. Нет, статс-секретарю императрицы, дорогому графу Елагину, он тоже не мог рассказать — замечательный человек был, хлебосол, умница, но кутнуть любил, не отберёшь. Что они в загородном доме на островах учиняли… Зал заседаний под пристанью, ну да, ну да — девок они туда таскали и уж такие симпозиумы устраивали… Алессандро покачал головой — ладно, не о девках бы. Не о Елагине. А вот сюда надо пойти! Он стремительно отодвинулся от Невы, подхватил под локоть Лоренцу и коротко бросил:

— К Строганову!

Возле этого дома он тоже надолго «завис». Он вспомнил, как воодушевился идеей получения философского камня сиятельный граф, как он — творческая натура — тут же сообразил лабораторию. Они корпели там вечерами, иногда вдвоём, иногда приходили группки «студентов», а иногда только мальчики. Мальчики? Алессандро почувствовал, как горячая волна прокатилась от затылка по его спине. Мальчики?! Ах да, Пабло и Андре, сын его сиятельства и… И будущий главный архитектор Казанского собора!

Антон в сердцах хлопнул себя по лбу.

— Вспомнил?! Что? — тут же отреагировала Матрёша.

— Я знаю, который наш Храм, — торжественно сообщил Чёрный. — Нам нужно войти в Казанский собор.

— Но мы были возле Казанского, — неуверенно возразила Матрёна. — И я не почувствовала ничего особенного. То есть да, почувствовала, но это было из-за Кали Ма.

— Не возле — внутри. — Антон говорил с убеждённостью фанатика.

— И там нас обычно ждут эти… — Она скорчила гримаску, показывая своё отношение к эскорту в чёрных костюмах.

— Да! Именно потому нас там и ждут. Они думали, мы уже всё знаем. А мы, лопухи, столько дней додуматься не могли и их за нос водили.

Они рассмеялись.

— Сегодня идём? — Матрёша преисполнилась энтузиазмом.

— Завтра.

— Почему завтра?

— Не знаю. Завтра, и всё.

Они выспались всласть, чтобы запасти сил. Потом долго спорили, как им избежать настойчивого внимания опекунов. Антон утверждал, что придётся прорываться с боем, а Матрёна уверяла, что они уже нашли правильный способ защиты.

— Ведь вчера нас не потревожил никто. Нас не заметили! А почему?

— Не знаю, — огрызался Антон, хотя на самом деле чувствовал, догадывался почему, просто не привык уступать.

— Ну, смотри же! Самая сильная соединяющая Сила — Любовь, и она бывает сильнее всего, когда защищает то, что или кого любит. Если я стану защищать себя — это ерунда, а вот если что-то грозит тебе — ого! Тогда ко мне не подходи! Так же и ты, ну подумай!

Антон подумал. Представил, сколько сил он готов выложить ради своей защиты и сколько — ради защиты Матрёны. И согласился.

— Тогда мне нужно защищать тебя, а тебе — меня, понимаешь? Так мы окажемся на максимуме нашей совместной Силы. А так как мы единое существо, только разделённое на две половинки, то таким образом эти половинки получают возможность выхода на свой сегодняшний пик. Если бы вместо нас был кто-то один, он бы так не сумел. Это решение, Антош, я знаю!

Чёрный подумал ещё раз. И снова согласился, решив, что как женщина Матрёна больше понимает в сути любви. Или не в сути, а в силе. В защите любимых точно. К тому же вчера им на самом деле никто не мешал. Одно из двух — или они угадали, или комиссию по их торжественной встрече назначили на сегодня.

Зато по времени он не уступил ни минуты.

— Вечером выйдем из дому в девятнадцать часов.

— По Москве? — съехидничала девушка.

— По Гринвичу. И никакого оружия. Только любовь. — Он изобразил одну из своих самых широких улыбок.

Матрёна решила, что не станет поддерживать канонический образ «Чёрной матери», и оделась во всё белое. Они, держась за руки, степенно приближались к собору. Он всё ещё был открыт. Возле здания прохаживались по одному и группками крепкие молодые люди, такие же компании сидели на лавочках у фонтана. Но никто не остановил Чёрного и Матрёну, пока они поднимались по ступеням и входили в собор.

Внутри тоже толпились люди. Люди? Антон задумался, есть ли среди посетителей храма в этот час хоть один человек, и не нашёл ответа. Здесь были знакомые товарищи в чёрных костюмах, были тренированные пацаны без следа мысли на сытых лицах, были красотки с сильными тонкими пальцами и скромницы с фигурами тяжелоатлеток, были незаметные потёртые типы в помятых одеяниях, было даже несколько инвалидов в колясках, которые катили поджарые молодые люди. Видимо, кто-то из высших чинов Эббо так спешил, что не успел освоить управление человекообразным скафандром. Расу «инвалидов» можно было легко угадать по характерно поджатым предплечьям.

Все взгляды немедленно сошлись на них, но никто не сделал движения им навстречу. Антон подумал, что среди наделённых разумом пауков в банке муха может чувствовать себя в безопасности — каждый станет следить за тем, чтобы она не досталась сопернику. Поэтому они сперва перебьют друг друга, а победитель будет надеяться на десерт.

— Как на дискотеке, — сквозь зубы пошутила Матрёна.

— Вот и посмотрим, кто как станцует, — постарался подбодрить её Антон.

— Обязательная программа! — фыркнула девушка. — Какую музыку мы им поставим?

— Как какую? Танго, конечно!

— Аргентинское, — веселилась Матрёна.

— Да!

Тут девушка добралась почти до середины храма и, наконец, смогла оглядеть его весь.

— Ой, колонны! — ахнула она и забыла обо всём и обо всех.

Матрёша кружила среди колонн, как среди деревьев в лесу, касалась их, гладила, чуть ли не обнимала. Антон следил за ней взглядом из середины центрального зала, чувствуя, как противно подрагивает мышца на правой ноге. Или зудит. На бедре. Да что там такое?! Ему вдруг показалось, что он уже испытывал похожее ощущение. Точно, когда они в самый первый день подошли к собору. Тогда ему некогда было обращать внимание на подобную ерунду, и дрожь скоро прошла. А теперь снова. Он посмотрел на свою ногу — на взгляд, с ней было всё в порядке. Но он же чувствует дрожь!

Антон даже снял подсумок, чтобы почесаться, и тут догадался, что вибрация идёт из него. А там-то ещё что? Он расстегнул молнию, открыл, потряс. Из отделения для артефактов ему на ладонь выкатился небольшой круглый предмет, но Чёрный то ли не успел поймать, то ли невпопад дёрнул рукой — пантакль упал на пол и покатился к центру собора. Вот чёрт! Антон поспешил его поднять. Он перелез через верёвочное ограждение, вступил сначала в двенадцатилучевую звезду, выложенную на плитах пола, потом в находящуюся в её середине восьмилучевку. Вредный кусок металла закатился в самый центр, где был простой серый круг, он лежал теперь точно в середине этого круга. Чёрный наклонился за ним. Краем глаза он видел, что Матрёша, наконец, очнулась, оставила свои колонны и идёт к нему.

На севере Аргентины и Чили любопытные наблюдатели прижали к глазам закопчённые стёкла, чтобы не пропустить момента, когда последний сияющий осколок Солнца скроется за чёрным кругом Луны.

Ему показалось, будто волна прошла по посетителям собора, но он не был в этом уверен — сейчас все его мысли занимал непослушный пантакль. Совсем непослушный, потому что Антону никак не удавалось его подцепить и поднять. Как будто он там прилип.

— Помогай, Мать, — попросил он Матрёшу, когда девушка пробралась к нему.

Она присела на корточки и тоже попробовала поднять пантакль.

— Прямо гексаграммой вверх лёг. — Она усмехнулась. — Грамотный.

— Где? — Антон полез посмотреть.

Их руки встретились в точности над пантаклем. Аргентинское солнце погасло.

Они тут же заметили, что в соборе стаю темнее. Точно, погасла часть свечей, или они расположены как-то иначе… И иконы пропали! И посетители…

Они вскочили, ошалело оглядываясь, стараясь понять, где находятся. Кажется, это был тот же самый собор, купол по-прежнему возвышался прямо над ними, колонны… колонны стояли теперь по кругу, тяжёлые и мощные как столпы, и закатанных в золото икон не было. Зато был…

— Что это такое?

Матрёна смотрела на блестящее медное остриё, на вид очень и очень тяжёлое, подвешенное на цепи точно к центральной точке купола. Оно раскачивалось, степенно и неотвратимо проплывая перед ними то туда, то сюда. Её глаза становились шире и шире.

— Маятник, — ответил удивлённый не меньше её Антон. — Большой маятник.

— От часов?

Она подняла голову, потом опустила, всмотрелась в пол. Там, где остриё чудовищного маятника достигало крайних точек траектории, была сделана наклонная круговая опалубка, засыпанная влажным песком. Маятник оставлял в этом песке отчётливый круговой след. Сейчас окружность была недалека от завершения. За ней на четыре стороны света в полумрак вели высокие стрельчатые арки, воздвигнутые между столпами, и почти в центре этого круга стояли Антон с Матрёной, испуганные и изумлённые.

Вдруг раздались первые аккорды танго. Неизвестно, откуда лилась музыка, возможно, она возникала прямо здесь, а может быть, спускалась свыше. Нежно звучал голос скрипки, прекрасны и чисты были её запевы, но ни на минуту не умолкал тревожный рефрен, стучал, как загнанное сердце, как часовой механизм на бомбе, как метроном. Вот тревожный ритм стал громче, властно подчинил себе голоса всех иных инструментов, они взвились на последней вопрошающей ноте и оборвались. Чёрный поцеловал Матрёну, она ответила. Двое обнялись и слились в поцелуе. Маятник замкнул круг.

ГЛАВА 11

Беловолосый парень сидел на тахте и полировал меч. Он делал это так привычно и легко, как будто ему каждый день доставалось столь экзотическое занятие. Иногда он бросал взгляд в одно из больших зеркал, которых для этой комнатки в советской малогабаритной квартире было слишком много. Он смотрел в серебристую глубину, морщился и с удвоенным рвением продолжал своё занятие. Наконец он поднял клинок, повертел его под лампочкой, проверяя блеск, и довольно прищурился. Не слишком широкий германский эсток был бы почти обычным, если бы не поставленный под гарду светлый кристалл. Как он там держатся, одному Богу известно — это был обоюдоострый раухтопаз, которого не коснулась рука ювелира. Кристалл лежал в металлическом ложе вдоль ребра жёсткости, как будто там и родился. Парень коснулся камня, ухмыльнулся ещё раз и, не погасив за собой света, ушёл в зеркало.

Из зеркала в одном из небольших обветшалых за долгие годы замков Голштинии, родины покойного мужа русской императрицы, вышел гармонично сложённый человек среднего роста. Его тёмные волосы слегка припорошила пудра, яркие карие глаза и смуглая кожа выдавали южанина. Нос был несколько длинноват, но в целом лицо имело тонкие черты и совершенно неопределённый возраст — ему могло быть как тридцать, так и пятьдесят или на несколько сотен лет больше. На нём было простое чёрное платье, зато на руках — множество перстней, причём исключительно с бриллиантами. Бриллианты украшали его часы, табакерку, сейчас лежащую на столе, и даже пряжки его туфель. Они были везде, только в меч, который он держал в руке, был вставлен дымчатый кварц. Он глянул на часы, небрежно поставил меч в угол и принялся переодеваться.

Он сбросил чёрный камзол, покосился на сваленные в углу доспехи с мальтийским крестом на кирасе, скривился — в помещении было довольно холодно — и крикнул слугу. Слуга сначала помог господину облачиться в расшитый золотом нарядный камзол, надеть малиновый плащ и эффектно застегнуть его фибулой в виде усыпанной бриллиантами пентаграммы. Потом занялся приведением свалки церемониального железа в надлежащее состояние — доспех был разобран по деталям и тщательно закреплён на стене. Затем он подбросил дров в почти прогоревший камин, расставил по всей комнате и зажёг свечи и удалился. Господин поставил один из стульев перед камином, взял меч, присел, посмотрел в зеркале, как это выглядит, и немного поправил стул. Взглянул на часы — два часа ночи, пора бы и прибыть. Словно в ответ на его мысли раздался громкий торжественный стук в дверь.

Страницы: «« ... 2627282930313233 »»

Читать бесплатно другие книги:

Думаешь, ведьма – обязательно горбатая и страшная старуха? Ничего подобного! Сегодня ведьмой запрост...
Здоровье малыша и собственная красота – в ваших руках, дорогие мамы! Зачем ждать и надеяться на возв...
Данная книга предназначена для начинающих дизайнеров трехмерной графики, желающих освоить создание в...
В энциклопедии вы найдете описания более 50 ценнейших лекарственных растений и множество уникальных ...
Мобильность – безусловно, неоспоримое преимущество ноутбука. Однако она накладывает на пользователя ...
Почему в последнее время 2012 год все чаще называют датой будущего Армагеддона? О чем говорят пророч...