2012. Танго для Кали Северный Олег

— Ты можешь встретить лишь то, что для тебя существует. Если бы мы жили в десятом веке, в нас летели бы стрелы, если бы здесь был Чёрный, возможно, он встретил бы враждебное заклинание.

— Значит, Чёрному — заклинание, а мне пулю, да?!

— Видимо, реальность огнестрельного оружия для тебя выше, чем магических действий.

Матрёна обиженно фыркнула, но промолчала, возразить было нечего.

— Если бы в твоём мире обычными были драконы, — продолжил Седой, — возможно, тебе пришлось бы ехать на нём. Или харги.

— Уж лучше лошадь! — Она легонько погладила тёплую белую шею.

Улицы заполнялись народом, появились встречные всадники, проехал даже автомобиль — древняя марка отечественного автопрома, то ли ЗИС, то ли сама «чайка». Матрёна приободрилась, рассуждая, что в людном месте стрельбу затевать не станут. Впереди показалась полоска реки, они повернули к мосту. На въезде на мост была выстроена баррикада.

Похоже, баррикаду устраивали на скорую руку, она получилась не слишком высокой, сложенной из сваленных в кучу ящиков, пары каменных плит, каких-то шпал и досок, в которых блестели вырванные вместе с ними гвозди. За сооружением пряталось несколько тёмных фигур.

— Нам туда, — невозмутимо произнёс Седой.

Словно в ответ на его слова из-за баррикады стрельнули. Матрёна вздрогнула и побледнела, потом гордо выпрямилась в седле.

— Я Кали!

Она сжала зубы и направила лошадь к середине преграды. Понятливое животное разогналось, и само совершило прыжок. Девушка судорожно сжимала ногами бока лошади, а руками луку седла. Она увидела, как ушла вниз мостовая, потом промелькнул верх постройки, врассыпную бросилось несколько человек. Потом они приземлились, Матрёша едва не вылетела из седла от толчка, но перехватилась поудобнее и снова застучала пятками. Седой не отставал, он ещё успел обернуться и несколько раз пальнуть назад. Беспорядочная ружейная трескотня позади им уже не вредила, они стремительно спускались с моста.

— Нам ещё далеко? — Девушку немного потряхивало, скорее от нервного напряжения, чем от настоящего страха.

— Нет. Видишь слева вокзал?

— Да.

— За него, потом будет оружейный завод, и всё. Дальше немного новостроек, они неважны.

— Нас встретят пушками? — Она попробовала пошутить, вышло невесело.

— Увидим. — Седой на скаку перезаряжал пистолет.

— Я Кали! — как заклинание повторила Матрёна. — Никто не смеет встать на моём пути!

Она решительно направилась мимо вокзала и не видела, как Седой усмехнулся и убрал оружие.

Их встретили. Только не пушками, как предположила Матрёна. Там, где заканчивался заводской забор, улицу перегородила толпа. Когда они приблизились, им навстречу полетели цветы, ленточки серпантина и радостные восклицания.

— Ты молодец! — скупо похвалил Седой. — А теперь пора собираться в Храм, свита готова.

— В Храм? — Девушка с ужасом оглядела своё запылённое и измятое некогда белое платьице, непонятно, как и в чём, извоженные босоножки, попробовала пригладить растрепавшиеся перепутанные волосы. — В таком виде?!

— Не боись! Сейчас начинается самая приятная часть процедуры. Прошу! — Он соскочил с седла и картинно протянул руку спутнице. — Предлагаю посетить городскую Академию Красоты.

«Однако Тантра ничего не объясняет, она только даёт метод, чтобы нечто постичь через переживание и осознание… Получается, что у науки может быть три пути. Один — через голову — это наука, которую все знают. Второй — через сердце, третий — через живот… Так что можно опираться на свой опыт и… из систем стоит иногда вырываться, потому что мир и жизнь за их пределами имеют особенный, ранее неизведанный вкус…» — это было всё, что он успел подумать.

Тантра показывает последователям способ самореализации. Есть вещи, при исполнении которых даже без осмысления нарабатывается навык, и он позволяет открыть новый уровень постижения. Так зарождались все религии, их профаническая часть. Новые уровни постигнут единицы, но все прочие будут при деле и в одном комплексе. Переход на уровень означал выход из профанической части и поступление в эзотерическую. Таких адептов никогда не было много, поэтому все религии постепенно снижали свои планки, охлаждали накал и вырождались в набор праздничных спектаклей. Они шли через работу с разумом или чувствами. Тантра ориентируется на тело, поэтому она может действительно изменить человеческую природу. Пробуждение заложенной в основе тела искры космической жизненности с неизбежностью приведёт к обнаружению связи с истоком этой искры и, таким образом, к гармоничному вхождению в доступный человеку пласт Вселенной. Обнаруженные связи окажутся связями по вертикали, и уже никому не понадобятся доказательства их существования, потому что не нужно доказывать то, что дано в ощущении.

Это единственный путь, соответствующий пониманию прогресса. Все прочие ведут в тупик, поначалу личностный, впоследствии цивилизационный. У избравших разные дороги не может быть одного будущего, личностное разделение неизбежно приведёт к расколу цивилизации, расколу самой расы. Внутри одного контингента выделяются, обосабливаются, находят друг друга и объединяются существа, находящиеся на разных уровнях самораскрытия. Подобное притягивается к подобному, поэтому разделение по уровням развития может привести к генетическим изменениям и биологической развилке. Если владеющие личностью существа смогут отстоять свою безопасность.

На этой планете наблюдается совершенный феномен — превышение скорости размножения физических тел над возможностью поставки душ, как результат — огромное число «пустышек», имеющих функциональный биокомпьютер в мозгу, но сущностью по большому счёту не являющихся. Эти создания, будучи лишены каких бы то ни было встроенных ограничений типа этического кодекса и, обладая всем набором биологических инстинктов вида, оказываются наиболее приспособленными к сложившимся условиям социальной среды, получают преимущества в материальном уровне жизни. Однако большая их часть этими преимуществами воспользоваться не умеет из-за низкого уровня контроля над инстинктами, либо низкого интеллекта, либо неблагоприятных начальных условий, которые они бездумно копируют и воссоздают в течение своей жизни. Это приводит к обязательному наличию в комплекте их эмоций зависти и ненависти, так что они оказываются наилучшими поставщиками низкочастотного вибрационного корма для энергетических паразитов.

«Психические выделения» энергии — это объективные потоки, существующие в реальности. При любом изменении психического состояния — возникновении мысли или эмоции — генерируется или поглощается энергия, потому что различные состояния соответствуют разным уровням энергии. Они привлекают несметное число паразитов к этой планете, и, как обратная связь, привлечённые паразиты заботятся о неистощимости своих пастбищ. Поэтому любой прорыв за установленные крайне узкие рамки допустимых взаимодействий между существом и миром («человеческий договор») встречает немедленное резкое противодействие на двух уровнях — на социально-бытовом, со стороны преобладающих в населении «пустышек», и на энергетическом, со стороны опекающих их паразитов.

Преимущество у тех, кто пошёл по пути личного совершенствования, личного прогресса, есть лишь одно — они чётко видят, куда им следует идти. Они, шаг за шагом отдаляясь от неприятного мира человекоподобных созданий, получают всё большую свободу и всё более устойчивое отдельное будущее. Они способны осуществить действительное разделение миров. Тогда они смогут продолжить своё развитие как полноценная раса космоса, забыв о предыдущем существовании как о кошмарном сне. Это постигли несколько независимых группировок среди местного населения. В результате каждая из них конструирует свой, наиболее устраивающий её вариант будущего. Чем это закончится — покажет время.

Истоки сущности лежат в непроявленном мире. Среди живущих в данный момент на Земле людей имеются те, сущность которых осознала себя уже на уровне разделения Сил, но далеко не все знают о себе это. Они могут стать потенциальными носителями или аватарами Силы, если ей в этом будет нужда. Представитель Силы может быть в каждом мире только один, поэтому среди кандидатов проводится жёсткий отбор на максимальное соответствие и максимально высокий уровень личного развития. Представитель Силы получает право и возможность играть на своём уровне её партию. Количество статистов или пешек, которые могут быть подчинены по ходу Игры, не оговорено.

Процесс разворачивания материальной Вселенной из нелокального источника можно называть пошаговым свёртыванием пространства всех возможных состояний системы, понижением его размерности. Степени свободы при этом делятся на внутренние и внешние, и по внешним берётся некое среднее, потому что иначе никак невозможно их описать. Описание мира, таким образом, искажает мир, обедняет его возможности и разнообразие, зато делает его понятным для осознания. В конечном результате получается очень грубое и неточное человеческое описание мира, согласно которому не положено недоступных наблюдению взаимодействий и нет никаких скрытых связей. Разрешено лишь то, что воспринимают шесть органов чувств физического тела, и в недавнее время добавились технические приборы. Всё прочее из описания исключается как недостоверное.

В максимально запутанном состоянии истока сущности лишены возможности действий независимо друг от друга, они могут изменяться и производить изменения только все вместе. Там отсутствует какое-либо личностное разделение, личностные границы, нет возможности личной эволюции. Говорят, там нет «свободы воли».

При опускании по уровням связности происходит разделение сущностей, обретение индивидуальности, становление и развитие понятия личности. При этом теряется возможность «прямого знания», взаимопроникновения и восприятия соседей как самого себя. Прямая телепатическая связь заменяется косвенной, через механизмы окружения. Но этот процесс обратим.

Представление о необратимости вхождения в жёсткую реальность сформированного описания возникло именно из-за грубого усреднения при создании этого описания. Из рассмотрения насильственно исключается то окружение, с которым происходит взаимодействие. Сущность может снова перейти в пространство состояний большей размерности (на менее материальный уровень существования), если научится управлять своими взаимодействиями с ближайшим окружением. При этом прежний вариант реальности, который она покинула, не схлопывается, а продолжает существовать для тех сущностей из бывшего окружения, что продолжают находиться в прежнем поле событий.

Уровни нелокальной реальности, привязанные к сущности по факту её возникновения, не исчезают оттого, что на нижних уровнях используется грубое описание, в котором этих уровней не существует. Поэтому всегда имеется ненулевой шанс вернуться на исходную позицию. Все сущности соединены со всеми, так как Вселенная развернулась из одного истока, но большинство предпочитает об этом не помнить.

Большинство людей предпочитает сосредотачивать своё внимание на классических связях с окружением. За счёт потери магических свойств мира и собственных возможностей достигается ясность сознания, развитие разума и мышления. За счёт отказа от наблюдения вариативности реальности достигается иллюзия стабильности и неизменности. Это и есть путь человеческой эволюции, который привёл на нынешнем этапе к технологическому тупику. Отголоски памяти о более высоких сферах взаимодействия и возможностях человека сохранились, например, в ветхозаветном предании об Адаме, Еве и райском саде.

Люди не воспринимают реальность: их органы чувств принимают сигналы из окружающей среды, а мозг делает предположения об окружении настолько быстро, что они этого не замечают. Люди демонстрируют великолепную способность игнорировать информацию, не соответствующую их ожиданиям. Они создают для себя удобные модели и пребывают в уверенности, что это всё существует. Некогда предки человечества проживали в ином, более изменчивом, управляемом и магичном мире, но они решили, что им нужно больше стабильности. Тогда они создали себе модель стабильной реальности и приняли её как единственно существующую. В ней нет места чудесам и скрытым связностям, нет места слиянию и расхождению вариантов, вероятностности как будущего, так и прошлого, есть лишь грубая материальность, линейное время и однозначное прошлое. Иногда отсвет прежней покинутой реальности можно заметить в сумерках, поэтому люди предпочитают в это время не рассматривать мир.

Степень привязанности человека к материальному окружению может быть такой высокой, что это будет создавать ему проблемы и в посмертном существовании, когда его сущность лишится материального носителя. Человек может замкнуться сам на себя, и после смерти долгое время иметь дело лишь с порождениями своего собственного сознания, не реагируя на новое окружение. Он может быть излишне привязан к какой-либо из страстей, тогда ему придётся потратить время на освобождение от недосягаемого больше предмета зависимости. Он может попасть в сферу действия эгрегориальных структур и также не использовать свою обретаемую свободу.

Технологический и потребительский путь развития цивилизации ведёт в тупик, потому что чем за большим количеством вещей человек гоняется в материальном мире, тем меньшего развития он достигает. Наоборот, чем больше внимания человек уделяет собственному развитию, тем меньше ему оказываются нужны навязываемые товары потребительской культуры. Технологии, облегчая жизнь и давая людям возможности и время для самосовершенствования, тем самым готовят собственную смерть, как исчерпавшие свою необходимость. Только наличие и большое количество «пустышек» обеспечивает их востребованность на сегодняшний день. Это ведёт к проблемам уже в недалёком будущем.

Кали стимулирует сознание всех сущностей, заключённых в рамки этого мира, как человеческих, так и нечеловеческих. Пробуждающееся самосознание планеты вступает в противоречие с последствиями технологической деятельности людей. Крайне необходимо достижение гармонии в этом вопросе, или система взаимодействий Земля — человечество пойдёт вразнос, и люди станут ещё одной вымершей расой. Неоднократно в истории этой планеты целые цивилизации уничтожали себя сами, причём некоторые из них — благодаря следованию безумным выводам из неадекватных восприятий.

Климатические аномалии — не предупреждение, а следствие текущего положения вещей. Жара этого года побьёт все известные исторические рекорды. Вспыхнут — они уже горят — леса, огонь пожрёт селения и придёт в города. Жители столиц будут задыхаться от дыма, тогда они вспомнят о Кали и наденут маски, неведомо для себя воздавая ей почести. Изменится всё, даже стремительные потоки воздуха на высотах. Ураганы и смерчи придут туда, где доселе о них не знали. Кали — это огонь, будет море огня.

Среди людей становится всё больше тех, кто осознал проблему и ищет способы её решения. Недавно завершился 17-й Всемирный Трансперсональный конгресс, ведущий тему революции сознания. В этот раз он проходил на территории России — в Москве. Выступление петербуржцев наглядно продемонстрировало растущее понимание связи древних знаний и сакральных форм с современными процессами: над конгрессом витали образ треугольника и знак Кали — всевидящий глаз.

Треугольник — выражение любви, знак гармонии, понятный человеческому сознанию. Множество рас и цивилизаций потеряло понимание Любви. Возможно, нынешняя ситуация окажется полезной для многих иных рас. Возможно, те, кто должен найти решение, это сумеют.

Вторая порция информации пошла тяжелее. Теперь Чёрный сидел и поглаживал левую сторону груди, ожидая, когда его тело придёт в себя. Ему не хватало воздуха, хотя зал был просторен и он в нём одинок. Ну что ж, вводные он получил. Аватаре Кали полезно знать то, что знает его богиня. Аватаре Нечто полезно не только ощущать, но и формулировать понимание системы строения миров. Он всё сделал правильно, а сердце сейчас отпустит, это просто реакция на перегрузку, это ерунда.

Про пожары, ураганы — неужели это всё так и будет? Знак Кали. Антон вдруг вспомнил, что в год его рождения случилась небывалая засуха, в некоторых областях России за всё лето не выпало ни капли дождя, а в Москве температура всех трёх месяцев превышала норму. Тоже знак? Это была самая жестокая засуха двадцатого века. Неужели нынешняя будет ещё хуже?

Боль прошла, дыхание восстановилось, остался лишь туман в голове. «Интересно, а мате мне могут тут подогнать?» — подумал Антон, вставая. Порция напитка посодействовала бы его мозгам. Он закрыл дверь и снова посмотрел на себя в зеркало. Ему показалось, что в волосах перескакивают искорки. Чёрный страдальчески скривился, потёр виски и начал спускаться.

Первый холл был пуст, а во втором его ожидала вожделенная тыковка с волшебным эликсиром. Антон припал к сосуду и ощутил, как мало ему нужно для счастья. Всего лишь все знания мира и калебас мате. Да ещё, конечно, Матрёна. Пора бы ей возвратиться — он даже приблизительно не представлял, сколько могло пройти времени, но его это не волновало. Антон допил напиток, ещё раз легонько погладил виски, прогоняя последнюю тяжесть и боль, и вышел на улицу. Дверь отворилась перед ним сама.

Сколько бы ни прошло времени, на улице ничего не изменилось — всё тот же режущий глаза свет, огромная, покрытая травой площадь, две линии зданий, река и туман. Хотя сейчас Чёрному показалось, что сквозь туман просвечивают очертания чего-то очень и очень большого. Конкретно рассмотреть было нельзя — лишь смутная тень. Зато с другой стороны совершенно отчётливо было видно показавшуюся процессию.

Шествие выплеснулось на простор из незаметной дальней улочки. Впереди на белом коне восседала одетая во всё белое дева с сияющими как солнце глазами. Её сопровождал, держась чуть сзади, кавалер на сером в яблоках коне. Они выступали медленно и торжественно. Над головой дамы колыхался белый покров, сплетённый из цветков роз, который держали на шестах два затянутых в трико-домино человека. Следом катила запряжённая шестёркой вороных карета, отчего-то чёрная, тяжёлая, украшенная золотыми виньетками и с удивительно знакомым гербом — фигуркой феникса — на передней стенке. На козлах сидел престарелый лакей, его седина в странном свете Города отсвечивала зелёным. За каретой шла стройная колонна горожан, разряженных в праздничные костюмы всех эпох. Это выглядело грандиозным карнавалом.

Антон стоял у галереи, ожидая, пока странная процессия подойдёт к нему. Он уже узнал в Белой деве Матрёну, а в её сопровождающем — Седого. Матрёша обрела высокую замысловатую причёску, лёгкое летнее платьице удлинилось, получило торжественный шлейф, газовые оборки и газовый же шарфик. «Наверно, это совсем другое платье», — подумал Антон. Он представил, сколько времени девушка крутилась в магазинах, или в ателье, или в салонах красоты — что здесь имеется. Простые девчачьи радости — отчего ж нет — напоследок. Он задержался на этой мысли и сам удивился ей. Напоследок? Что ж так?

— Мы ведь, правда, быстренько, ты не скучал? — Матрёша склонилась в седле, решив поцеловать Антона, но в последний момент отказалась от намерения — могла и упасть. Она же не занималась конным спортом.

— Не скучал! — со всей искренностью подтвердил он. Воистину так! Скучно ему не было.

— Принимай поводья, — ухмыльнулся Седой.

Антон взял повод белой лошади и встал рядом с ней.

— Ну, теперь пошли!

— Куда? — Чёрный по-прежнему хотел объяснений.

— Как куда? В Храм. Печать получать, или что вам там обещали. Да, я правильно понимаю. — Он прекратил ёрничать и впервые взглянул на Чёрного серьёзными и очень усталыми глазами. — Нам амнистия, если сейчас всё пройдёт?

— Да, — кивнул Антон. — Правильно. Всем вам — гуляйте! Мы разрешаем исследования, этот вопрос снят.

Седой молча спешился, вышел вперёд и поклонился в пояс. Потом так же молча вернулся на место.

Он думал, идти придётся долго, но они почти сразу вступили в туман, тёмная тень нависла над ними, сгустилась, дымка рассеялась. Они остановились, созерцая Храм. Он был огромен, но не безмерен, массивен, но не подавлял тяжестью, несмотря на свои размеры, он был гармоничен, как любое технически выверенное сооружение. Будучи узлом связи, он идеально соответствовал своей функции.

Его главный корпус весомо и основательно стоял на земле, поддерживаемый мощными колоннами, увенчанный перевёрнутой гроздью взаимопересекающихся куполов, из которых вырастал главный, покрытый золотом, продолженный толстым, тоже золочёным шпилем. «Передающая антенна, — хмыкнул про себя Антон. И тут же поправился: — Или приёмная». Он ничего не знал о технологии такого уровня.

Две ветви колоннады уходили в стороны, изгибались, создавали круг, разорванный зевом ворот — вход был оформлен, как громадная арка, и казалось, что каменная пасть глотает входящих в неё людей. «А Ватикан-то облажался, — довольно усмехнулся Чёрный. — Не сумели собезьянничать со своим Петром». И тут же дошло понимание — а ведь там знали! Знали, как выглядит Храм, знали, что следует строить, ошиблись только в деталях. Или не ошиблись, давно было, может, у них там что и работало — кто теперь разберёт? Теперь неважно.

Возле входа ввысь устремлялись привратные башни. Высокие, какие-то долговязые, как журавли-переростки, они втыкали венчающие их иглы в сияющие небеса, лишь немного не достигая высоты главного шпиля. Далее вдоль колоннады можно было видеть ещё такую же пару башен… и ещё… Никаких символов религиозной принадлежности не было ни на основном шпиле, ни на иглах башен. «И правильно, — пришла мысль. — И не должно быть».

Антон насмотрелся и проникся торжественностью момента. Тогда он потянул за поводья, и они с Матрёшей первыми вступили в отверстую пасть. Потом арку миновал Седой, за ним — все остальные. Они пересекли мощённый потрескавшимися гранитными плитами двор — кое-где из щелей пробивалась всё та же трава — приблизились к ступеням, всадники спешились. Тут же к Матрёше подбежали два похожих на ангелочков мальчика — их светлые волосы одинаковыми завитками ниспадали на узкие спины, личики были умыты и румяны, глаза блестели, пухлые губы старательно сжаты, чтобы не нарушить серьёзность момента. Одеты они были в одинаковые синенькие костюмчики и белые рубашки — как пионеры, только без галстуков. Они подхватили шлейф платья, чтобы он не волочился по земле.

Чёрный подал руку Матрёне, она осторожно на неё опёрлась. Они поднялись по высоким ступеням и вступили в Храм.

— Идите вперёд, — тихонько подсказал Седой, когда они застыли возле дверей.

Они двинулись по ковровой дорожке, пытаясь разглядеть всё по обе стороны от себя и при этом не вертеть головами. Сопровождающий их народ втянулся в помещение, рассредоточился и сразу же оживил его. Огромный пустой зал показался обжитым и уютным, золотое и красноватое пламя искусственных факелов хитро подмигивало посетителям, парные колонны заполняли пустоту и делили пространство на четыре отсека. В середине зала начинались две винтовые лестницы — чёрная и белая, они вели под самый купол, изгибаясь и переплетаясь между собой, как спираль ДНК. Между первыми ступенями лестниц была небольшая площадка, на ней сейчас стоял высокий человек с резкими чертами лица и в алых одеждах. Антону показалось, что Седой не был рад увидеть его здесь, но тот ничего не сказал.

Они добрались до лестниц.

«Ребята, вы зарвались. Остановитесь сами или помочь?» Подписи не было. Леонид брезгливо поджал губы и отправил письмо в спам. Третий день одно и то же. Не лень кому-то. Он исправно ставил адреса дурацких писем в ингор, но они каждый раз были новыми. Кто может быть автором? Какой-нибудь обиженный маньяк, которого с форума за неадекват удалили? Но почему письма идут ему? Он не модератор. И адреса его в открытом доступе нет. Откуда узнали? Тогда… Он поморщился… Тогда этот человек должен получать зарплату за это занятие. И тогда не слишком сложно предположить, где он её получает.

«Ребята, вы зарвались. Остановитесь сами или помочь?» Подписи не было. Баал сказал про себя нехорошее слово и отправил письмо в спам. Не стоило, наверно, возвращаться на форум, пока он держался на расстоянии от общения с народом, не было такой ерунды. Хех… Он выпрямился за монитором. А ведь это его личный ящик, значит, автор не может быть с форума. Там этих координат нет.

— Слушай, Саша, мы не могли бы побеседовать где-нибудь не вполне здесь?

Они только что забрались наверх, посмотреть кое-что по системе слежения, что собирался показать Леонид.

— Что ты имеешь в виду? — Баал как раз закончил настраивать входную программу. — Вот, готово, показывай.

— Не нужно. Я хотел сказать кое-что, но лучше всё же не здесь. А, Саша?

— Ты уверен? — Калина отвернулся и изучал карту, висящую на стене.

— Нет. Наверно, это начинается паранойя. Я просто прошу, если это возможно, сменить место разговора. На что-нибудь, где нам никто не станет мешать.

— Можно закрыть дверь! — Мирон подошёл к двери и повернул замок.

— Хорошо, — согласился Калина. Он вырвал волос из своего длинного хвоста, завязал на нём несколько узелков и аккуратно приклеил кусочком скотча к лежащей на столе тетрадке. — Попробуем. Подойдите сюда.

Мирон и Леонид подошли. Калина взял обоих за руки, попросил их сделать то же, чтобы замкнуть, как он сказал, цепь и выключить внутренний диалог — остановить мысли. Чтобы не мешать, они оба закрыли глаза. Калина начал острожное смещение по вариантам. Он не собирался уходить далеко, только туда, где их точно не побеспокоят.

— Довольно!

Ребята открыли глаза и оглядывались, знакомясь с обстановкой. Она не слишком отличалась от их обычного офиса — те же столы, похожие, хотя чуть другие по дизайну, модели компьютеров, другой ширины жалюзи на окне. Самое главное отличие представляла дверь — она была обита металлом и наглухо заперта изнутри на засов. Кто это сделал и куда он потом делся, оставалось загадкой.

— Ну вот, устраивает? — Калина не шутил.

— Да, вполне. — Люминос подёргал дверь, та не шелохнулась. — Я хочу сказать, что уже неделю получаю весьма неприятные письма.

— Ты тоже? — подхватил Мирон. — Придурок какой-то старается.

— Не думаю. Слишком он настойчив. И адреса всё время меняются.

Они присели прямо на столы, стараясь держаться поближе друг к другу.

— Поэтому я попросил выхода на вариант. Мне кажется, офис больше нельзя считать безопасным. Можно провести полную проверку на жучки, но их снова поставят на следующую же ночь.

— Думаешь, Контора? — с сомнением произнёс Калина.

— Больше некому. Я не думаю, я посчитал.

Резкий визг заглушил его последние слова. Они вскочили, уставились на дверь и обнаружили, что в металле появился некий быстро вращающийся и активно искрящий объект, который упорно полз по вертикали вдоль косяка. Больше всего он напоминал кусок диска болгарки.

— Кажется, пора сматывать.

Калина схватил за руки обоих друзей, они дружно закрыли глаза и отключили мысли. Переход обратно напоминал прыжок с резким стартом и медленным финишем — Саша тщательно подстраивался под правильный вариант. Когда расположение, число узелков на волоске и форма кусочка скотча совпали в точности, он отпустил товарищей.

— Приехали.

Они приехали вовремя — в дверь колотили. Удары были размеренными и сильными, что говорило о том, что колотили довольно давно.

— Что там такое? — Баал резко распахнул дверь. — Что за тревога?

Перед ним оказались двое растерянных ребят из тех, что частенько торчали внизу, и толстый мужик с погонами и в фуражке. По цвету формы определялась принадлежность к МЧС.

— В чём дело? — тут же спросил и Леонид.

— Пожарная инспекция! — рявкнул мужик. — Проверка противопожарной безопасности помещения. Кто руководитель организации?

— Допустим, я. — Люминос отступил, позволяя пожарнику проникнуть в комнату.

— Прошу представить план эвакуации, предъявить наличные огнетушители. Так, оргтехника, розетки заземлены?

— Заземлено всё. — Леонид старался вспомнить, где же лежит злосчастный план. А! Он прошёл к сейфу. — Саш, подкинь ключик!

Калина порылся в ящике стола, отыскал ключ. Баал вытаскивал из заваленного аппаратурой шкафа огнетушитель.

— Вот! — Он поставил его перед пожарником.

— Вижу, — буркнул тот. — Я жду план.

— Вот план. — Леонид положил на стол отпечатанные схемы обоих этажей со стрелочками, указаниями запасных выходов, подписями и печатями.

— Так, хорошо, — отодвинул листочки инспектор. — А где ваш пожарный щит?

— Что?! — хором воскликнули все трое.

— Щит пожарный, окрашенный в красный цвет, имеющий в комплекте средства для тушения, как то: ящик с песком, ведро пожарное, окрашенное красной краской, топор пожарный с топорищем… — Он перечислял так монотонно, как будто в его голову был встроен магнитофон, который гонял по кругу одну и ту же затёртую запись.

— Какой щит?! — возмутился Баал. — У нас же офис! Мы не в деревне, мы в Москве!

— Щит пожарный, — по новой завёл инспектор. — Красного цвета…

— Щита у нас нет. Он не предусмотрен планом эксплуатации, — начал Леонид.

— Нарушение, — монотонно пропел пожарник. — Извольте устранить. На устранение вам полагается три дня, сейчас нарисуем актик. В случае неустранения нарушения в указанное время будут применены полагающиеся по закону санкции вплоть до запрещения эксплуатации помещения.

Пожарник долго и старательно писал акт в двух экземплярах, один из которых оставил взбешённому и недоумевающему Леониду, другой забрал с собой. Он пообещал через три дня вернуться.

— Что это за бред?! — Когда за инспектором закрыли дверь, Люминос дал себе волю. — Нас что, за идиотов держат?!

— Денег хочет, — меланхолично заметил Баал.

— Да понятно, что денег! Но какова наглость! Щита ему не хватает, красного цвета! — Он едва не задохнулся от возмущения. — Как это следует понимать?!

— Похоже, это следует понимать так, что нам действительно нужно поговорить, — скромно вступил Калина. — И лучше на самом деле не здесь. Предлагаю какое-нибудь совершенно ненаселенное место.

— В зоне? — немного удивился Мирон.

— Именно. Чтобы никаких болгарок и МЧС. Хорошо бы к тому же без птичек или без динозавров.

— А, ты про Озеро?

— Можно Озеро. Далековато, правда. Но ты прав — это лучшее из возможного, там по наши души некому приходить.

«Озером» называли зону, переход в которой вёл в необитаемый морской мир. То есть мир, возможно, и был обитаем, но жизнь там могла существовать лишь в толще воды, из которой на поверхность кое-где выступали голые, окатанные волнами и ветрами скалы. Скалы были мертвы, воздух был всегда прозрачен и пуст, что творилось под водой, распознать было невозможно. Проход туда тоже шёл по воде, между приметными камнями в одном из многочисленных карельских озёр.

Вездеход-амфибия бодро выкатился из прицепа. До озера было километров десять, проезжих дорог к нему не вело, а то, что называлось дорогой, к проезжим не относилось, поэтому машину пришлось оставить в последнем перед точкой селе. В этих местах можно было не беспокоиться об охране — северяне не приучены к изучению чужих вещей.

Лагерь на берегу организовали быстро — место было наезженным, здесь был сложен капитальный очаг из больших кусков гранита, поставлен столик, пара скамеек вокруг него, даже небольшая коптильня — хозяйство местных рыбаков. Так и заметили эту зону — по рыбацким рассказам о том, что порой в их родном озере ловится нечто невыразимое. Приехали, побеседовали, посмотрели остатки костей, а потом очень вдумчиво прочесали по квадратикам всю поверхность воды. Долго тогда торчали здесь, пару недель, не меньше. Результат того стоил: стабильный проход, правда, в таком месте, куда с лодкой никто в здравом уме не сунется — точно между едва выступающими из воды крупными камнями. Или не стоил: с той стороны было бескрайнее море. Всё, что про него удалось узнать — это то, что в нём по неизвестным причинам меняется цвет воды, порой принимая совершенно невероятные краски. Жить человеку там было нельзя — негде. И есть нечего, разве что обитателей вод ловить и употреблять сырыми. Вода, как ни странно, оказалась почти пресной.

В деревне слегка посудачили о городских рыбаках, да и бросили — эка невидаль. Можно было не опасаться неожиданных визитов — право на одиночество гостей здесь уважали. Поэтому ближе к вечеру дружная троица забросила туристические коврики в вездеход, для совсем уж гарантированной маскировки прихватили пару удочек, забрались сами. Люминос взялся за руль, ему не впервой было управляться на воде. Баал положил перед ним компас. Амфибия по каменистому спуску вкатилась в озеро и запустила винты. Теперь это была лёгкая и манёвренная лодка.

Камни прошли точно возле бортов, амфибия носом выкатилась в бескрайний простор. Повезло — на море сиял день, местное солнце торчало на четверти высоты, значит, можно было не торопиться. Стоял полный штиль, вода отливала розовым по белому. Что на что меняется, нельзя было понять. Мирон немедленно снял азимут на ближайший остров — плоская, немного выступающая из моря скала была как нельзя более удобна для неспешных бесед. Всё же, как хорошо, что у этой планетки имеется магнитное поле — или бы отсюда никто никогда не вернулся: переход с этой стороны не имел видимых ориентиров. Выйти на него можно было, только в точности следуя обратному курсу.

Машину не стали поднимать на скалу, просто привязали носовой швартов к трехлапому якорю, вытащенному на берег: шквалов сейчас можно было не опасаться. Баал аккуратно прорисовал мелом на камне курсовой коридор, все взошли на скалу, развернули пенки и растянулись под тёплыми лучами. Курорт!

— Мы говорили о письмах, — напомнил Калина, когда все удобно устроились.

— Да, надоедливые письма идиотического содержания. Приходящие с разных адресов, — напомнил суть Леонид.

— А я вот не получал таких писем. Как вы думаете, почему?

— Твой адрес никто не знает? — предположил Баал. — Замаскировался.

— Ответ неверный.

— Не смотрел почту, — съехидничал Леонид.

— Второй неверный ответ.

— Ладно, ты не сфинкс, и мы не Одиссеи — выкладывай. — Мирон демонстративно посмотрел на часы.

— Потому что для меня ничего не менялось.

Калина умолк, наслаждаясь произведённым эффектом. Ребята уже поняли, что он пытается им объяснить, но это понимание ещё не стало словами. Выглядели они оба сейчас весьма забавно.

— Я не получал кардинально новой информации, не менял своё состояние и образ действий. Можете ли вы сказать о себе то же самое? Я прошу вас поведать, что с каждым из вас произошло. Кто первый?

А в ответ тишина. Был слышен лишь едва различимый ритмичный плеск — лёгкие волны спотыкались о каменный лоб.

— Давайте я. — Люминос уставился в морскую даль, словно желал разглядеть там подсказку. — В Новый год Антон предупредил меня о возможности контакта.

— Так, — тут же подобрался Калина.

— Я ему не слишком поверил. Решил: будет контакт — хорошо, нет — я на него не рассчитывал. Антон тогда совершал достаточно странные поступки. Я подозревал, что болезнь прошлась по нему суровее, чем мы предполагали. Тогда же он сказал, что из-за этого я могу привлечь внимание Сил. Для меня это было во многом абстрактным понятием.

Леонид замолчал. Калина и Баал ожидали продолжения, но не торопили.

— Потом мне был сон. Он напоминал сны детства, когда я попадал в некий чёрный мир. Я снова оказался там, и меня ждали. Теперь я узнавал его или думал, что узнаю. Я знал, кого повстречал там, и понимал, зачем это было нужно: мне напомнили о том, что является моей сутью. Я не мог не верить этим снам, они повторялись, но не мог и верить тоже. Постепенно я стал ощущать присутствие за собой некой… то ли силы, то ли идеологии, нечто среднее. Я стал понимать свои поступки, которые совершал в разные времена и не мог объяснить. Те, кто начитался фэнтези, назовут такие дела тёмными, а Силу, которая оказалась за мной, — Тьмой. Но это только слова.

— Да, это только слова, — согласился Калина.

— Я решил, что это и есть контакт. Это касалось только меня, поэтому я никому не рассказывал.

— Это не совсем так. — Калина не стал продолжать. Он смотрел на Мирона.

— Для меня это был не сон, — медленно и очень тихо начал Баал. — Скорее, видение. В зоне, в один из выездов, вполне обычный, ничего выдающегося. Я как будто почувствовал себя настоящего, прежнего, каким я когда-то где-то родился. Или не рождался, не знаю, там всё было иным. Ещё я понял, что в плену здесь, на Земле, и что таких, как я — много. Возвращаться было неприятно и больно. Я ощутил свою истинную силу, тем хуже было вновь оказаться здесь.

— Ты мог бы назвать её? — задал вопрос Александр.

— Свет. — Мирон смотрел на свои пальцы. — Пожалуй, слово Свет — самое близкое.

— Ты тоже не рассказывал никому?

— Ну да. Для чего рассказывать?

— Это всё случилось ещё зимой? — Калина переводил взгляд с Люминоса на Баала и обратно.

— Да. — Оба дружно кивнули.

— Затем ты, — он уставился на Леонида, — подбиваешь нас всех заняться постройкой города для эвакуации людей в случае катастрофы, чтобы их спасти. Так?

— Не совсем. Спасти тех, кто имеет потенциал развития. Не всех.

— Неважно. Сама идея спасения — тебе не кажется, что это не слишком «тёмная» мысль? Или ты собирался стать там правителем?

— Нет. — Люминос усмехнулся. — Я об этом не думал. Мне это кажется технической задачей — кто станет всем управлять. Нужно всё сначала построить.

— Но ты согласен, что ты действовал не в контексте своей основной идеологии, как она обычно известна? — Похоже, Саша собирался подвести Лёню к какой-то мысли, но так, чтобы тот высказал её сам.

— Возможно. Пожалуй, да. Ты прав.

— А почему?

— Мне это казалось верным. Это то, что должно было делать. Вот так.

— Хорошо. — Он повернулся к Баалу: — Теперь ты.

— А что я? — повёл рукой Мирон. — Я за спасение.

— Конечно, — кивнул Калина. — Ты хотел бы спасти всех?

— Нет, конечно! — Баал даже перевернулся и сел. — Мусор-то зачем? Я знаю, сколько здесь пустышек.

— То есть жизнь живого существа для тебя не святое? — гнул свою линию Александр.

— Смотря какого, — упрямо повторил Мирон. — Изрядную часть живых, называющих себя разумными, самое то спалить в катастрофе. Планета очистится.

— И это говорит светлый? — Калина картинно поднял брови, изображая величайшую степень удивления.

— А что? — не понял Мирон, потом задумался и подтвердил: — Ну да, как-то не очень.

— Тебя это не удивляло?

— Мне это казалось нормальным. Это просто должное положение вещей. Как-то так.

— Итак. — Калина поднял палец, привлекая внимание. — Что мы имеем? Каждый из вас получил осознание своего истока, своей Силы или своего Начала — как бы это ни называть. Ваши Силы оказываются противоположными друг другу, они воюют и дополняют друг друга одновременно. Так?

— Так, — кивнул Баал.

Люминос молча слушал.

— После этого каждый из вас начинает действовать, и действует в манере, способом или по принципу прямо противоположному своей обнаруженной сути. И никто не находит это странным. Вам обоим кажется, что всё идёт «как должно»? Так?

— Так, — опять согласился Мирон.

— А может быть, это действительно так?

— Ты хочешь сказать… — начал Леонид, но Калина не дал ему закончить:

— Я хочу сказать, что вы действовали совершенно правильно! Потому что только таким образом можно соблюсти равновесие. Понимаете?

Его товарищи ждали продолжения, и Саше пришлось продолжать:

— Имеются две глобальные Силы, противостоящие друг другу. Они обе могут оказать решающее влияние на ход событий в наш непростой момент. Но противостояние может привести к катастрофе. Катастрофа никому не нужна, её-то как раз и нужно всем удержать. Необходим сдерживающий фактор, нечто, приводящее к равновесию. Это ясно?

— Ясно, — поддержал Люминос.

— Тогда вам должен быть понятен смысл рокировки. Ребята… — Саша вздохнул. — Получается, что каждый из вас представляет не ту Силу, которой является, а прямо противоположную. Тёмный — представляет светлых, а светлый, наоборот, — тёмных. Это даёт наилучший двигатель для ваших действий.

«Ребята» потрясённо молчали. Они сначала отшвырнули эту бредовую мысль как совершенно невозможную, потом нашли подтверждающие её факты, потом подумали, что в этой идее что-то такое есть, и, наконец, согласились, что это единственно возможное и верное решение в такой ситуации.

— А ты тогда за кого? — спросил Калину Мирон.

— Ни за кого. То есть за всех. Только за всех вместе. Я тут говорил о равновесии, в общем, это тоже особая Сила. Чтобы получились весы, нужны не только чашки, но и рычаг, на котором они будут висеть, понимаете? Или единства не выйдет. Так что это вы — тёмные силы, светлые силы, а я — просто Калина.

Калина улыбался так открыто и бесхитростно, что Мирон и Леонид покатились со смеху.

— Ладно, — отсмеявшись, продолжил разбор Леонид. — Хорошо, пусть мы представители. Мы знаем, кого представляем, — замечательно. Но — где и перед кем мы будем это всё представлять? Или это просто игра получается, ролевая игра в магию. То есть туфта.

— А мне почему-то кажется, что перед кем — найдётся. — Теперь Калина говорил медленно, словно через силу. — Чёрный пообещал тебе контакт. Неужели ты думаешь, что он говорил о дурных снах?

Люминос не нашёл, что можно на это ответить.

По всему, разговор был завершён. Они, немного оглушённые открытым вдруг пониманием, быстро покидали в амфибию пенки, оглядели, не остался ли какой мелкий мусор, и забрались в кузов. Баал оттолкнулся от камня, Люминос осторожно запустил движок.

— Азимут! — напомнил Мирон.

— Держу, — отозвался Леонид, не отводя глаз от стрелки компаса.

Вездеход медленно двигался в спокойной воде, которая теперь была совершенно невозможного лимонного цвета. Но вот что-то дрогнуло, мимо машины проскользнули тени камней — и она уже качалась на вполне обычных, серых волнах карельского озера. Два камня остались точно по обоим бортам позади.

Антон и Матрёна приблизились к человеку в красном. Он смотрел на них так, как смотрит энтомолог на бабочку на игле, и одновременно — как смотрит дракон на жертвенную принцессу: и жалко, а придётся есть — куда деваться.

— Вы прибыли сюда добровольно? — прозвучал первый вопрос.

— Да, — уверенно отвечал Антон.

— Да, — кивнула Матрёна.