2012. Танго для Кали Северный Олег
Лохматый засёк время и сел возле треноги с прибором. Он почти сразу потерял из виду уходящего Мирона, который пропал в зарослях колючих кустов. Кажется, здесь не было смены времён года, или она выглядела иначе, чем на Земле. Когда бы они ни вошли в эти кусты, они всегда были одинаковыми — жёсткими, колючими и покрытыми листьями. Трава тоже вроде бы не менялась. Он принялся любоваться пейзажем, одновременно пробуя почувствовать присутствие в округе животной жизни, а также степень «одушевлённости» окружения. Не секрет, что некоторые природные места кажутся наделёнными своей собственной жизнью и разумом, в то время как другие представляют собой просто макет леса или поля в натуральную величину. Издавна человек первый род мест населил «духами». Можно спорить о существовании именно таких «духов», какими их представляли себе древние, но бессмысленно спорить об очевидном существовании различия, которое надо бы как-то обозначать. Поэтому Лохматый не заморачивался, термин «природные духи» был не хуже и не лучше других. Он попробовал отыскать здешних «духов» и, если получится, установить с ними контакт. Время от времени он поглядывал на пятнышко от лазерного луча на стекле коробочки с самописцем, но потом увлёкся и забыл обо всём.
Он очнулся, когда на траву перед ним легла его чёткая тень. Вздрогнул, посмотрел на часы. Прошло пять часов с момента ухода Мирона. Лохматый бросил тревожный взгляд на стекло — пятнышко всё ещё торчало на прежнем месте — переход был открыт. Но где же Баал? Лохматому показалось, что он ощущает его присутствие в направлении чуть правее оси своей тени, но расстояние он определить не мог. Почему он не вернулся вовремя? Пойти искать? И, с вероятностью, заплутать самому, не оставив никакой информации о том, что здесь случилось? Нет, так нельзя. Он выдернул из планшета блокнот и начал быстро описывать ситуацию. Мирон ушёл в тринадцать часов по Москве, сейчас — он снова посмотрел на часы — что за ерунда? Сейчас они показывали шестнадцать часов. Но он только что видел стрелку на восемнадцати! А если то же самое происходит с часами Баала и он просто не знает, что пора возвращаться? А если к тому же взбесился компас? Он схватил свой и проверил направление стрелки — она исправно показывала в точности на тот ориентир, который был выбран в качестве «точки севера». Но это ничего не значило — помехи могли быть временными. Лохматый задумался. Баал, находясь в долине и понимая, что приборы ему врут, не сможет определить, куда ему следует возвращаться — с вершины любого холма он будет наблюдать полностью однообразный пейзаж. Нужна привязка, нужен ориентир, заметный с любой точки в округе. Лохматый вскочил и принялся ослаблять крепление связки воздушных шаров. Ох, какие же они оба умники — не могли догадаться сразу же их повесить! Шарики послушно взмыли на длину растяжек. Оставалось ждать.
Здешнее солнце повернулось ещё на пару десятков градусов, когда, наконец, из качающихся кустов показалась песочного цвета бейсболка Баала. Длинноногий и нескладный, как лось, он, как и этот зверь, великолепно чувствовал себя посреди бездорожья. Лохматый ради любопытства посмотрел, что сейчас покажут его часы. Они показали пятнадцать, выходило, что Мирон отсутствовал в точности два часа. А компас? Кажется, с ним всё было в порядке.
— Сколько времени ты ходил? — спросил он у подошедшего Мирона.
— Как договаривались, — с удивлением ответил тот. — Два часа. А хорошо, что ты придумал шарики запустить — очень удобно топать. Я всё время на них оглядывался.
— Оглядывался? — Лохматый не понял. — Почему оглядывался? Ты же на них сюда шёл.
— И туда и сюда, я же говорю — очень удобно.
— Ладно, пошли отсюда.
Они быстро собрали вещи, оставили на память о себе в небе связку воздушных шаров и нырнули в переход. На своей стороне их часы дружно разбежались на пять часов. Выходило, что Мирон провёл в другом мире три часа, а Лохматый восемь. Они решили оставить эту загадку для Калины и Леонида.
Матрёна вернулась из института бледная и притихшая. Антон только собрался поделиться с ней недавно достигнутым пониманием нового приложения геометрии и роли Давида, но взглянул на девушку и в первую очередь поинтересовался, что ещё случилось?
— Ты не слушал новости?
— Нет. — Он развёл руками и улыбнулся. — Не до того.
— Метро взорвали, — буднично сообщила Матрёша.
— Всё? — не поверил Чёрный.
— Две станции, «Лубянку» и «Парк культуры».
— Вот как. — Антон помрачнел. — Значит, они всё же это сделали.
— Они? Кто они? — не поняла Матрёна. — Террористы?
— Да какие террористы? Силы. Мне это показали во сне, оба взрыва. Первый ведь был на Лубянке? Да?
— Да… — Она повесила куртку на вешалку и теперь расстёгивала сапоги.
— После этого поезда ещё ходили. А после второго — перестали ходить.
— Да, всё так и было. Откуда ты знаешь?!
— Я же сказал, во сне видел.
— И никого не предупредил? А если бы я там взорвалась?
— Не взорвалась бы. Седой говорил, что нас не затронет.
— Ах, говорил?! А остальные — пусть взрываются?! Ну, вы и гады! — Она так экспрессивно размахивала только что снятым сапожком, что Антон невольно отклонился, как бы его не задело. — Animali puzzolente sporca!
— Да ты чего, Лоренца? Сама подумай, как бы я мог предупредить? Числа не знаю, ничего не знаю, приду и скажу — мне сон приснился? И куда меня сразу пошлют? Тут тебе не прежние времена!
— Извини. — Девушка одумалась. — Я просто перепсиховала. Конечно, ты не мог ничего изменить.
Антон не стал говорить ей, что мог бы, если бы не поругался с Аристой. Он не собирался сдаваться, а это был всего лишь ещё один эпизод войны.
— Больше тебе ничего такого не снилось? — уже примирительно поинтересовалась Матрёна, возвращая на пол сапог.
— Нет. Больше ничего. Точно.
— Ладно, тогда пошли перекусим, расскажу кое-что.
— Пошли. — Заинтригованный Антон послушно последовал за ней на кухню.
— Как ты думаешь, как поклонялись богам, когда ещё не было храмов и статуй? — Девушка нарезала рулет с лимоном, и Антон не видел чёртиков, пляшущих в её глазах.
— Не знаю. — Он оторопел. — Никак, наверно, ещё не умели.
— Ничего подобного! Нашу Кали тогда мог представлять просто чёрный камень, или треугольная ямка в земле, или даже кучка земли. Главное — сам принцип!
— Тогда уже знали принципы нашей Кали?
— Знали-знали. — Она подвинула тарелку с лакомством Антону, и сама взялась за него. — Её тогда все знали, весь мир. Великую Матерь почитали везде, это была первая универсальная и самая естественная религия. Отсюда потом развились все прочие культы.
— Действительно, естественная, — согласился Антон. — Самая естественная из всех.
— И есть предсказания, что она станет единственной универсальной религией в будущем! Сам Шива говорил: «Когда Кали-юга достигнет полноты своей силы, то не будет больше пашу, и все люди на Земле станут последователями Пути Кулы».
— То есть скоро уже, получается?
— Ну да. Хотя, смотря как считать. Сейчас это, видимо, назовут тантристским культом. Это у тантриков Кали — Изначальная Всепорождающая Сила, Источники конечное Прибежище всего, что только существует. Ещё они считают, что постижение природы Богини означает постижение Высшего и полную Самореализацию.
— Да, в наше время самореализация — хороший манок. За ней пойдут. — Антон задумчиво помешал ложечкой чай. — Современный язык не меняет древних понятий, меняются лишь слова.
— Сейчас всё больше желающих разбудить энергию кундалини. Тантризм обещает развитие, таким образом, многочисленных психофизических и духовных совершенств. — Матрёша так бесстрастно прихлёбывала чай, как будто уже достигла совершенства. — Раньше это называли развитием сиддх.
— Сейчас, видимо, назовут, получением левелов, — криво усмехнулся Антон. — Или скилов. На языке молодёжи.
— Неважно. Это всё равно умения и уровни силы. Свёрнутая кольцом кундалини дремлет в основании позвоночного столба, пока не будет пробуждена. Это часть великой Жизненной Силы Космоса, которая является центром и корнем всех сил человека.
— Это и станет корнем всеобщей религии?
— Да. Постигая природу своей собственной кундалини, человек начнёт переживать свою индивидуальную жизнь и жизнь общекосмическую как Единую Жизнь. Его действия и поступки станут едины с божественными играми его Божественных Родителей, его переживания станут в то же самое время и их переживаниями. Человек войдёт в Единство Мира. Мне кажется, это и будет истинный Переход.
— Почему? Как ты думаешь? Ведь физические тела останутся.
— Да, но тогда любые физические нужды тела и чувства приобретут космическое значение и потому преобразятся. Сначала это будут сверхчеловеческие, а затем и божественные действия.
— И это всё даст нам Кали?
— Почему даст? Уже даёт. Те, кто через подъём кундалини пережил единство с Шивой и Шакти, уже получили счастье здесь и сейчас и в будущем.
— Но ведь это лишь один из путей, так?
— Это один из способов говорить, — улыбнулась Матрёна. — Одно из описаний мира. Но все слова говорят об одном — о нашей Кали.
— Вот это точно! Она даст возможность человечеству осуществить Переход. Может быть, поэтому она и пришла, а?
— Не знаю. — Матрёна задумалась. — Здесь очень запутанная петля. Получается, Переход, потому что она пришла, и она пришла, потому что Переход. То есть — это одно.
— Это на самом деле одно. — Антон, как всегда, когда о чём-то глубоко задумывался, принимался наворачивать на палец свой длинный хвост. — Но это никак невозможно объяснить в словах, разложить на части. Остаётся только так и принять — Единым Целым.
Съёмка показала, что к условному северо-западу от точки выхода на расстоянии примерно «третьей гряды холмов» находится ровный участок, не занятый растительностью либо занятый совсем другим её видом. По кадрам было понятно только то, что там не было деревьев. Люминос предложил именно туда устроить механизированный поход. Если бы местность оказалась подходящей, это была бы идеальная площадка для закладки города.
Кадры «шарикосъемки» были отправлены также в Калининград и Петербург для проведения «удалённой разведки специальными методами». На стопроцентную достоверность получаемой таким образом информации не рассчитывал никто, но, возможно, так удалось бы обнаружить нечто полезное. Разведчики были едины в том, что площадка представляет собой ровный безжизненный выход скальной породы, а вот про путь до неё мнения разделились. «Лётчикам» вся территория, покрытая кустарником, казалась разбитой на разного размера ячейки с проницаемыми границами. Природу этих границ и точное расположение они определить не смогли. Сновидцы оценивали эту же местность как зону неустойчивой реальности, где иногда сам собой может меняться ландшафт и иногда встречаются монстры. Про монстров было особенно интересно, но опять же ничего конкретного выяснить не удалось. Поэтому готовились основательно.
Пешее путешествие до скальной площадки могло занять несколько часов, вездеход должен был добраться туда за час с минутами. Конечно, если не случится никаких происшествий. Технику к месту перехода перебросили заранее, там, кроме постоянного смотрителя, теперь поселился Лохматый, который в любом лесу чувствовал себя комфортнее, чем в городе. Он сам проводил наблюдения за периодичностью открытия перехода, он же сообщил озадачившую всех информацию, что оставленные в небе наполненные гелием шары были безжалостно растерзаны неизвестным существом или механизмом. Когда при очередном открытии он отправился сменить плёнку на барабане прибора, то обнаружил лишь рваные оболочки, которые застряли в колючих кустах. Лохматый вытянул останки шаров за растяжки, тщательно осмотрел их и понял, что резина была разорвана либо острыми когтями, либо лопастями маленького винта. После этого он то и дело косился на небеса, но те оставались неизменно пустыми. По такому случаю для укрепления крыши вездехода был заготовлен кевлар, а для «Сайги» Калина припас патроны с разрывными пулями. На всякий случай, и только.
Как и ожидалось, в периодичности открытий этого перехода обнаружился почти синусоидальный ритм, поэтому уже через пару недель можно было уверенно планировать время поездки. График не обманул — переход работал.
Калина уселся за руль, Баал, как первопроходец, занял место штурмана и наблюдателя за передним сектором неба, Люминос должен был следить за задним. Лохматый по-прежнему оставался возле точки выхода, на этот раз вооружённый ракетницей. Договорились, что, чтобы не привлекать лишнего внимания, в небо больше ничего запускать не станут, а когда группа решит возвращаться, они дадут зелёную ракету, после чего Лохматый должен был ответить таким же сигналом. В случае форс-мажорных обстоятельств ракеты становились красными. Запуск красной ракеты разведгруппой означал, что им угрожает серьёзная опасность, и Лохматый вправе, в случае тревоги, уходить на свою сторону. Он же должен был запустить красную ракету, если бы обстоятельства вынудили его удалиться раньше срока. Это была не очень надёжная, но всё же независимая сигнальная система. Конечно, у них были рации, но как они здесь будут работать, как раз и предстояло проверить.
По результатам панорамной съёмки была составлена примерная карта, и сейчас вездеход уверенно тарахтел по азимуту прямо к цели. Местность была сносной — встречные овраги преодолеть не составляло труда, склоны холмов имели умеренную крутизну, кустарник послушно ложился под колёса, чтобы выпрямиться с другой стороны. Признаков фауны не встречалось. Вот только со связью творилась полная ерунда. По договорённости, Лохматый должен был выходить в эфир через каждые полчаса, называть текущее время и кратко сообщать состояние. Но первый сигнал связи прозвучал уже через несколько минут после старта.
— Что там у него? — встревожился Калина. И с полным недоумением выслушал стандартное сообщение, что происшествий нет. Вот только время было названо на несколько часов более позднее, чем ожидалось.
— Принято, следуем азимуту, происшествий нет, — отозвался Баал и назвал в ответ время по своему хронометру.
Следующий вызов прорвался через пару минут, был таким же спокойным по содержанию, только с совершенно невероятным временем. Ещё несколько сигналов последовали один за другим, причём время их отправления причудливо скакало то взад, то вперёд, потом наступило затишье. Ребята озадаченно переглядывались, но никто не мог объяснить, почему молчал эфир. Красных ракет в небо не поднималось. Вездеход вышел на гребень последней гряды холмов, отсюда было видно, что площадка впереди на самом деле представляет собой голую пустую скалу идеально круглой формы. Калина немного помаячил наверху и стал спускаться.
— Стой! — вдруг поднял руку Баал, когда нос вездехода раздвинул последний ряд кустов и едва не упёрся в округлый каменный вал.
— Что такое?
— Не нравится мне эта площадка. Почему они там не растут? Лень, дай-ка дозиметр.
Мирон прощупал скальную поверхность измерителем радиоактивности, прослушал в разных диапазонах приёмником электромагнитных волн — приборы молчали.
— Скала там, вот и не растут, — наконец не выдержал Люминос. — Поехали.
Калина медленно тронулся вперёд. Они въехали на камень и остановились. Ничего не произошло. Вездеход стоял на выветренной каменной поверхности, имеющей пологий, но заметный уклон вперёд и назад, образующей круговой вал, а в середине была точно такая же, покрытая мелкими трещинками скала без единой травинки. Диаметр площадки, на взгляд, составлял около полутора километров.
— Знаете, что это может быть? — Леонид проворно вертел головой. — Кимберлитовая трубка! С выходом на поверхность. Вот только почему она до сих пор ничем не заросла?
— Ты хочешь сказать, — принялся уточнять Калина, — здесь, куда ни чихни, найдёшь алмаз?
— Если бы это было у нас, то да, — кивнул Леонид. — А здесь не знаю.
— Ладно, выгружаем приборы, — отвлёк от мечтаний Мирон. — Измеряемся и сворачиваемся. Бурить будем?
— Не сейчас, — предложил Люминос. — Сначала сверху наберём образцов. Кстати, нам так и не попалась вода.
— Да, это плохо, — согласился Калина. Он, не выпуская из рук карабин, стоял возле вездехода и внимательно смотрел в небо. То, что он там наблюдал, ему, как эксперту по выживанию, очень не нравилось. Вдалеке, по продолжению траектории их пути, почти на пределе видимости, в небе мелькали какие-то тёмные точки. Калина расчехлил бинокль.
— Глянь! — Он протянул прибор Баалу. — Кажется, ты любитель больших птиц?
— Это не птицы. — Мирон в свою очередь отдал бинокль Леониду. — Не знаю, кто это, но на птиц не очень похожи.
— Давайте быстрее за дело, и возвращаться. — Люминос оторвался от зрелища. — Кто-то один пусть наблюдает за ними.
— Я посмотрю, — отозвался Баал.
Они с поспешностью набрали образцы воздуха, почвы, вернее, скалы, а также веток кустарника и почвы под ним, провели запланированные измерения.
— Ракету будем пускать? — поинтересовался Мирон. — Вроде азимут известен.
— Придётся, — хмуро ответил Калина. — Раз на раз не приходится. Не хотелось бы лишнее внимание привлекать, но другой связи у нас нет.
Они, как договаривались, через каждые полчаса выходили в эфир. Эфир молчал. Калина расчехлил ракетницу, взял «зелёный» патрон.
— Пусть их от зелёных огней тошнит! — С этими словами он пальнул в небеса.
Ответной ракеты не было.
— Кто-нибудь видел красный сигнал? — Он обвёл взглядом лица друзей.
— Нет, — подытожил Люминос. — Не было, или пропустили.
— Остаётся верить, что компас не подведёт, — буркнул Александр, заводя мотор. — Поехали.
Они почти поднялись на перевал через вторую гряду холмов, когда Мирон радостно воскликнул:
— Ракета!
Действительно, немного в стороне от их курса в небо взлетел зелёный огонь. Баал быстро взял пеленг.
— Промахиваемся на десять градусов. Поправка вправо.
— Если здешние жители не утащили ракетницу поиграть, — мрачно изрёк Калина. — Чего он так тормозил?
— Приедем, спросим, — невозмутимо ответил Баал. — Поправку возьми.
— Беру.
Они повернули на новый курс, и тут ожила связь. Приёмник внезапно взорвался сигналами. Их было невероятное количество, но в переплетении и наложении нельзя было ничего понять. Только что голос Лохматого оставался спокойным, значит, можно было надеяться, что ничего экстремального у него не случилось.
Лохматый сидел, поглядывал в небеса и через каждые полчаса размеренно отправлял контрольный сигнал. От нечего делать он устроил подобие солнечных часов — нарисовал круг возле треноги с самописцем, разделил его на двенадцать частей и принялся следить за тенью. Местное светило добросовестно двигалось по небесам, однако высоту почти не меняло. Тень перемещалась медленно, но верно, без выкрутасов сдуревших земных часов, и именно по ней он решил брать сроки связи. Время же отправления плясало, как пьяный матрос, он уже не удивлялся, просто зачитывал очередную фантазию хронометра. Ни одного ответа на отправленные радиограммы не было.
Он почти одновременно увидел зелёную ракету далеко за третьей грядой и услышал по рации первый ответ. Тогда он выстрелил сам, и тут же приёмник в ритме пулемётной очереди принялся сообщать отзывы, а потом и вызовы связи. Рация затихла, когда из кустов донёсся рокот мотора. Спустя несколько минут показался вездеход с довольными путешественниками.
— Что будем делать дальше? — Люминос внимательно всматривался в лица товарищей. Ребята, как всегда, собрали совет на втором этаже.
— Ты по-прежнему считаешь, что вариант «ЗХ» идеален для поселения? — ехидно поинтересовался Калина.
— Нет. — Леонид был серьёзен. — Потому испросил, что будем делать?
— Видимо, искать место получше. — Калина отбросил ёрничество. — Хорошо, что ты подвиг нас на этот шаг. Мы убедились, что способны на дальние вылазки не только в Запретном городе. Давно пора было за это взяться, засиделись возле ворот.
— Нужно проверить все регулярные переходы, — предложил Баал.
— Да, нужно. — Леонид успокоился, кажется, он всерьёз считал, что сейчас огребет за свой креатив.
— Итак, ставим приборы, наблюдаем пару недель, дальше, где возможны выводы, идём в разведку. Так? — подвёл итог Калина.
— Так, — кивнули Люминос и Баал.
— Слежение за «ЗХ» переходит в ведение местного наблюдателя, — добавил Калина. — А мы постараемся охватить как можно большее количество теоретически пригодных для обитания миров за как можно меньшее время.
— Пожалуйста, все материалы, полученные по «ЗХ», мне перебросьте, — напомнил Люминос. — Пойдёт в архивную папку. Анализы проб я туда же добью.
— Ты далеко-то её не убирай, пригодится ещё, открывать алмазные копи, — пошутил Калина.
Ребята немного позубоскалили на тему отбивания алмазов у динозавров и разошлись. Начинался новый этап работы.
Антон и Матрёна сидели в зале, освещённом лишь свечами и огнём камина. Девушка попросила его разжечь. Начиная со вчерашнего вечера, она испытывала всё нарастающее беспокойство, причины для которого не находилось. Она надеялась, что пляска живого огня поможет ей или прогнать тревогу, или разобраться с ней. За окнами потемнело, день уже был длиннее ночи, но завершился и он.
— Антош, а ты точно ничего такого не чувствуешь? — Матрёна спрашивала об этом уже в десятый раз.
— Как-то не по себе, вот и всё, — в десятый раз отозвался Антон. — Слушай, спроси Седого! Непрошеными советами закидывать он мастак, а как нужно, так его нет.
Конечно, Чёрный ворчал зря, советы Седого бывали очень и очень полезны. Девушка прикрыла глаза, чтобы ей не мешал яркий огонь.
— Он говорит, начинается новый этап.
— Всегда бы так! — обрадовался Антон. — Дальше.
— «Как мы и ожидали, на Землю высадилось большое количество кланов, враждебных человечеству. Они различны по уровню силы; кто сильней, кто слабей. Они будут добиваться всеобщей паники и беспорядков. Ваша задача — не допустить этого. Та энергия, про которую мы говорили, должна пойти на их сдерживание. Объединитесь же, наконец. Не должно оставаться негативных эмоций. Только созидание. Только тепло между вами. Вы умеете его вырабатывать. Думайте друг о друге. Освободите энергию. Когда это закончится, один из этапов слияния будет завершён».
— Так, значит. Высадились. И нам придётся их не допустить. Вот почему нас с тобой трясёт. Понятно?
— Понятно, — кивнула Матрёна. — Просто опять впереди неизвестность. Помнишь, как тогда в Англии? Когда мы в Ложу вступали?
— Такое забудешь! — Антон выпрямился в кресле. — Это тебе хорошо было — клятва, и всё, как в пионеры.
— Ну да! — Лоренца смеялась. — А тебя за шкирку и к потолку! С завязанными глазами!
— Не за шкирку всё-таки. — Алессандро восстановил справедливость. — На обвязке, как полагается. Но как же жёстко было оттуда лететь!
— Carino, я тоже испугалась, когда они дали тебе пистолет. Хорошо, что мы тогда не знали о русской рулетке.
— Да, это нечто особенное, когда тебя приглашают пойти посмотреть на смерть. И непонятно, то ли ты зритель в этом представлении, то ли главный актёр.
Он снова переживал бесконечные мгновения, когда стоял в полной темноте с пистолетом в руках среди кучки людей, ожидающих его самоубийства. Тогда перед ним проскочила вся его прошлая, не слишком достойная жизнь. Тогда же он с ней покончил.
— Il mio cuore, а я ведь действительно себя убил. Затем прошёл по Той Стороне и вернулся.
— Я знаю, carino. Это поняли все.
— Мне кажется, именно там я в первый раз осознал Нечто. Понял, что мы больше, чем «мы». И понял, кто ты, тоже. Думаешь, почему я предложил тебе поменять имя?
— Потому что «Кали» — огонь, а «Серафина» — огненная. Чтобы я тоже всегда помнила, кто я.
— Умница. Ты ведь помнила?
— Да! Я и сейчас помню. Вспомнила, — поправилась она. — Алессандро, а в Петербурге ты хотел открыть всем про Нечто?
— Да. Я не понимал тогда, что ещё не время. Как бы я мог угадать, что нам с тобой так долго придётся идти?
— Но ты знал, что вернёшься?
— Конечно. Я знал, что верно нашёл город, значит, обязательно снова туда вернусь. Только не знал когда. Долго пришлось добираться. — Алессандро смотрел в огонь камина и качал головой. — А самое главное всё ещё впереди.
— И ты знаешь, где моя церковь?
— Нет, sole mio, она может быть только твоей. Мне кажется, тогда я почувствовал, где встанет Великий Храм. Теперь мне нужно это место узнать.
Антон поднялся и щёлкнул выключателем. И разочарованно протянул: «Ну, во-от». В доме снова не было света.
— Вспомним молодость — включай радио, — пошутила Матрёна.
Антон отыскал транзистор.
«Крупнейшая магнитная буря с октября 2008 года зарегистрирована в земной магнитосфере во второй половине дня 5 апреля 2010 года. Буря такого класса может воздействовать на глобальные системы энергоснабжения, требующие коррекции напряжения и приводящие к ложным срабатываниям систем защиты.
Магнитная буря оказалась совершенно неожиданной для систем прогноза космической погоды. Зарегистрированная буря в земной атмосфере произошла на фоне очень спокойного Солнца. Геомагнитная обстановка оставалась спокойной и слабовозмущенной все дни, кроме 4 апреля, когда к Земле пришло возмущение от неизвестного источника».
Они долго молча смотрели друг другу в глаза, пока не загорелся свет.
После отъезда Матрёны в душе Людмилы Сергеевны образовался кусок пустоты. Больше не нужно было, совершая покупки, вспоминать о её любимом печенье, заботиться, чтобы в суп не попал недожаренный лук, волноваться, если её в позднее время не было дома. Первое время мать звонила дочери каждый день, потом всё реже и реже: она понимала — девушка не слишком радуется её звонкам. Иногда Матрёна звонила сама, в эти дни Людмила Сергеевна ощущала необъяснимую лёгкость, даже пасмурные, они казались ей наполненными солнцем. Но пустота оставалась, она росла и ширилась, отнимая радость и живость характера. Людмила Сергеевна больше не могла быть в курсе дел, которыми занята её дочь, и теперь силы, которые шли на слежение за её делами, утекали маленьким, но постоянным потоком. Она чувствовала себя постоянно усталой, как будто занималась тяжёлым монотонным трудом. Сон не приносил отдыха, телепередачи вызывали лишь головную боль. Голова болела всё чаще, всё сильнее, мать уже привычным жестом вскрывала очередную пачку болеутоляющих лекарств. Потом прихватило сердце. Она отлежалась, попила корвалол. В следующий раз корвалол пошёл в дело сразу и вскоре занял постоянное место на тумбочке возле кровати. Наступила весна, а Людмиле Сергеевне становилось хуже и хуже.
Врачи находили каждый своё, прописывали всё новые лекарства и витамины. Она стала постоянным посетителем поликлиники. Казалось, все болезни преклонного возраста решили поселиться в её организме, но она ведь ещё совсем не была старой. Врачи гоняли её по кругу, не в состоянии понять, где же начало той цепочки хвороб, которые грозили перерасти в букет весьма серьёзных диагнозов. «Психосоматика», — разводил руками терапевт, но это ничего не меняло. В середине апреля Людмила Сергеевна слегла окончательно. Она со странным спокойствием думала о том, что, похоже, действительно умирает, потому что у неё больше не осталось сил жить. Сергей Александрович пытался проводить психотерапию на дому, внушать жене, что детям свойственно вырастать и с отъездом дочери жизнь не кончается. Жена кивала, соглашалась и угасала на глазах. Силы на самом деле покинули её, только она не могла догадаться, какие именно.
— Антон, мне придётся вернуться домой. — Матрёша приехала из института с совершенно убитым видом.
— Почему?
— Мама очень больна. Я думала, она жалуется, как всегда, она постоянно стенала, как ей без меня плохо. А потом позвонила папе. Там действительно всё очень серьёзно.
— Что с ней?
— Конкретного диагноза нет, врачи ничего не понимают. Синдром хронической усталости — это ведь не болезнь.
Да, этот современный недуг жителей развитых стран не считался болезнью, но от него умирали. Чёрный это знал.
— У них же ремонт закончился? Так?
— Ремонт закончиться не может, его можно только остановить принудительно, — через силу улыбнулась Матрёна. — Да, пока остановлен.
— Ты сказала, когда ты рассчитываешь приехать?
— Завтра. После занятий.
— Я провожу. После занятий ты приезжаешь сюда, и мы едем вместе.
— Договорились.
Антон волновался. Его предчувствие звенело как колокол, хотя ничего конкретного он предположить не мог. Теперь везде становилось опасно. Ожидая девушку, он перебирал патроны к своему «Стримеру». Какие брать? Он отложил пачку помощнее — погода очень неустойчива, чуть холодает, и все снова упаковываются в зимнюю одежду, резинострел её плохо берёт.
Он вытряхнул на стол содержимое своего неизменного подсумка, пересмотрел. Артефакты — кольцо и матрица — помещались в специальных боксах. Документы: два паспорта — внутренний и загран с открытой на год шенгенской визой. Разрешение на оружие. Разные корочки, в том числе журналиста.
Сертификат шкипера. Водительские права. Разные кредитные карты и наличность в разных валютах. Неизменный треугольный ключ. Лазер, фонарик. Складной нож. Мелкие инструменты — переносной набор Джеймса Бонда. Заветный КПК. Чёрный усмехнулся. Когда-то он везде носил с собой «тревожный рюкзак», теперь ему хватало подсумка.
Антон снова отворил сейф и достал запасную обойму, набил патронами. Разрешено было десять штук, Антон же забивал по тринадцать, ёмкость обойм позволяла. Он вставил одну из них в рукоять пистолета, вторую опустил в нагрудный карман куртки. Он готов.
Нет, ещё же пантакль! Самое ценное, самое важное, хотя не до конца понятое звено. Он убрал металлическую пластинку в отделение артефактов. Взгляд упал на старую тетрадь, что снова лежала на середине стола. Он так и не сумел её разгадать, что ж, видимо, этот предмет останется лишь памятью о встрече с Властелинами Времени. Она принадлежит истории, но востребованной уже не будет. Чёрный пристегнул подсумок к бедру, привесил к поясу пистолет. Теперь точно всё. Трость он возьмёт при выходе. Всё-таки перемещаться по Москве спокойней с такой тростью и с набитым под завязку «Стримером» на боку.
Ожидаемое возвращение дочери добавило Людмиле Сергеевне сил. Она даже поднялась с постели, где провела последние четыре дня, и с утра топталась на кухне. Когда с работы пришёл Сергей Александрович, в доме забыто и вкусно пахло готовым обедом, чувствовалось уютное тепло. Мать сидела в зале, скрашивая ожидание за телевизором. Она чутко прислушивалась к шуму на лестнице и, когда запищал домофон, поспешила к двери с радостным возгласом:
— Это Матюня!
Она даже не спросила, кто звонит. Дождалась прибытия лифта, распахнула дверь в квартиру и растерянно отступила в коридор, прижалась к стене, оттертая входящими крепкими мужчинами в одинаковых строгих костюмах. Не говоря ни слова, они проникли в квартиру и сразу же рассредоточились по комнатам.
— Кто вы такие? Что вам нужно? — слабо воспротивился вторжению Матрёшин отец.
Один из гостей махнул невразумительной красной книжкой.
Людмила Сергеевна, держась за стену, вернулась в зал и без сил опустилась на диван. Телевизор продолжал работать, но она ничего не видела и не слышала. Из комнаты дочери донеслись негромкие голоса, кажется, незваные гости включили Матрёнин компьютер и удивились, обнаружив на домашней машине пароль.
Электричка прибыла в Москву перед сумерками. Когда Чёрный и Матрёна добрались до её дома, как раз начало смеркаться.
— Давай-ка, обойдём вокруг, — неожиданно предложил Антон. — Что-то у меня предчувствие.
Они зашли со стороны соседнего дома, выглянули из-за угла. В окнах горел свет — все дома. Возле подъездов скопище машин — как всегда. Что «не так», определить было невозможно.
— Ладно, нет смысла тянуть, всё равно идти надо. — Матрёша поцеловала Антона на прощание. — Ну, я пошла?
Он промолчал. Они оба понимали, что появление Антона сейчас будет совершенно неуместным. Девушка покинула убежище и медленно направилась к своему подъезду. Уже через пару шагов она принялась озабоченно шарить в кармане. «Ключи ищет», — подумал Антон, но она вытащила телефон. Остановилась, глянула на экран, нажала несколько кнопок и так же спиной принялась отступать обратно.
Антон втащил её за угол. Матрёша молча протянула ему мобильник.
«Доча, не заходи в дом. Ключи от „жигулей“ у Кузьмича. Уезжайте подальше».
— Это от отца, — напряжённым голосом пояснила Матрёна, как будто это не было понятно из текста sms.
— Кто такой Кузьмич? — насторожённо спросил Антон. — Что там у вас такое?
Девушка лишь молча развела руками. Потом добавила:
— Это сторож на гаражах. Там стоит вторая машина отца, старая.
Они растерянно топтались возле соседнего дома. Где-то хлопнула дверь, Антон выглянул. Из Матрёниного подъезда вышел человек в представительском костюме и без верхней одежды, как будто решил покурить или дожидался машины. Он встал возле двери, оглядываясь по сторонам. Матрёша протиснулась и тоже смотрела за угол из-под руки Антона. Он шикнул на неё, но девушка не шевельнулась. В это время из дверей показался второй такой же субъект. В наступающих сумерках они казались близнецами. Он кивнул первому, и оба скрылись в подъезде.
— Это кто? — поинтересовался у Матрёш и Антон. — Соседи? Ты таких знаешь?
— В первый раз вижу! — выпалила она. И добавила: — Точно не из наших соседей.
Антон поднял глаза на окна, в одном из них как раз показался мужской силуэт. Мужчина возник в проёме штор, в котором через тюль можно было разглядеть люстру, и быстро их задёрнул.
— Это не мой папа, — уверенно заключила Матрёна и зябко поёжилась. Чёрному тоже было очень не по себе. Он подумал, что раз такое дело, то им не стоит возвращаться и в дом. За домом наверняка следят, он больше не сможет служить им защитой.
— Мне по зиме звонили всякие. — Девушка начала вспоминать. — Странные личности. Я не пускала. Вот дозвонились и вломились.
— Далеко твой Кузьмич? — прервал Антон её горестные раздумья.
Она кивнула, и первая двинулась быстрым шагом вдоль дома. До гаражей было почти десять минут ходьбы. Матрёна снимала нервный стресс, неумолчно болтая. Антон узнал, что у её отца, помимо современной иномарки, на которой он ездит на работу, была старенькая модель «жигули», что он её тоже холил и лелеял, перебрал собственноручно от картера до капота, мечтая передать дочери, как только она подрастёт и пожелает выучиться водить машину. Дочь подросла, но учиться ей было недосуг. На машину написали генеральную доверенность на её имя и оставили.
— Там нужно было покрасить только, у отца тоже никак руки до этого не дошли. Так я же не собиралась ездить. — Девушка как будто оправдывалась перед Антоном, что им сейчас достанется не последний «лексус», а всего лишь древняя советская развалюха. Антон не слишком её слушал, он пробовал прикинуть, как быстро враги вычислят, что им удалось ускользнуть.
Кузьмич оказался поджарым дедом с лихими моряцкими усами. При его чёрной форме охранника с чёрной фуражкой, так и казалось, что сейчас на боку отыщется если не кортик на цепочке, то уж боцманская дудка. Он вышел из будки, подозрительно оглядел Чёрного и взялся расспрашивать девушку о здоровье её отца. Матрёша вежливо поздоровалась в ответ, поблагодарила и сказала, что они очень спешат. Кузьмич, которому было скучно дежурить в одиночестве, только вздохнул, понимая, что не доведётся почесать языком. Он махнул рукой, приглашая следовать за собой, и вернулся в будку. Обратно Матрёша вылетела через полминуты уже с ключами. Они поспешили к отцовскому гаражу.
Антон даже присел, увидев, какое именно чудо техники ожидает их там — это была «копейка»! Самая настоящая, слегка приземистая, с вертикально обрезанной смешной мордочкой, крепкая и вполне живая на вид. Разве что тусклая краска кое-где облупилась и вокруг трещин пошли прожилки и потёки ржавчины. Зато колёса были обуты в новенькую резину по самому последнему зимнему слову.
— Вот! — Матрёша вручила ему ключи. — Разбирайся.
Антон присвистнул и попробовал отворить переднюю дверь. То ли замок требовал особого подхода, то ли в нём что-то заклинило, но поворачиваться ключ не хотел. Пришлось достать из шпионского наборчика длинное шило и им поковыряться в замке. Там что-то слабо щёлкнуло, дверца открылась. Антон втиснулся за руль, примерился к рычагам управления, повернул зажигание, газанул. Двигатель чихнул и ожил. Чёрный недоверчиво на него посмотрел, мотор исправно работал. Матрёша уже сидела на соседнем кресле и шарила в бардачке.
— Ага, техосмотр, страховка, есть. — Она внимательно изучала бумаги. Потом обернулась к Чёрному. — Давай права.
Он протянул водительское удостоверение. Девушка быстро переписала данные с него на бланк страховки. Потом покопалась ещё, нашла чистый бланк доверенности с подписью отца и тут же заполнила его на имя Антона. Теперь ни один гаец к ним прикопаться не мог. Она с довольным видом убрала документы на место, Чёрный тронул рычаг передач и выехал из гаража. Какой бы древней ни была машина, выбора им не предлагали. Ехать было нужно.
Кузьмич на прощание помахал рукой, Чёрный вырулил на дорогу и свернул к ближайшей заправке. Машина шла на удивление легко и мягко. Антон залил полный бак, выехали на Ленинградку, миновали пост ДПС, потом МКАД и в наступившей темноте устремились в сторону Петербурга. Они не сговаривались, куда нужно держать путь, решение было одним и полностью очевидным.
Возле небольшого придорожного магазинчика уже на выезде из Химок Матрёша попросила притормозить, она решила, что нужно купить воды на дорогу. Возможно, это было ошибкой. Она исчезла за дверью и показалась вновь через пару минут с двухлитровым баллоном чего-то слабогазированного и не минерального. Бросила бутылку назад, заняла своё место — ещё минута. Они тронулись вновь.
Второй пост миновали, ненавязчиво пристроившись к фуре, катившей в правом ряду. Из-за массивного грузовика в глаза гайцам не бросилась невзрачная старенькая «копейка». Дальше плотный поток редел, разбивался по полосам и скоростям движения. Чёрный не гнал, иномарки обходили его легко, грузовики иногда обгонял он сам, хотя предпочитал идти где-нибудь между двух хороших, внушительных дальнобоев, желательно с маркером «TIR». Теперь он позволил себе расслабиться — в Подмосковье никого не удивил бы старенький автомобиль, жаль лишь, что номера на нём выставлены городские.
В Солнечногорске пост был устроен у светофора. Здесь было полное раздолье работникам полосатой палки, они могли выбирать себе машину вдумчиво и не торопясь. Толстый служитель закона взмахнул жезлом, и Чёрный покорно сдал вправо, пристроился к поребрику и включил аварийку. Толстяк вперевалочку шествовал к ним. Когда он поравнялся с машиной, Антон приоткрыл окно.
— Тыр-быр-дыр, — махнув рукой в сторону козырька фуражки, извлёк из себя инспектор, затем более членораздельно произнёс: — Документы.