2012. Танго для Кали Северный Олег

— Его светлость Александр Калиостро и её светлость Серафина Калиостро просят милости вашей светлости, — возгласил слуга.

— Впустить! — решил хозяин.

Дверь распахнулась. В комнату вступили два одетых в белое человека — невысокий крепкий мужчина с сосредоточенным взглядом больших карих глаз и стройная белокурая женщина замечательной красоты. В её голубых глазах можно было прочесть равную смесь страха и любопытства. Гости предстали перед восседающим на стуле хозяином и без слов простёрлись перед ним ниц. «Не замёрзнут, ковёр на полу», — подумал граф, а вслух произнёс:

— Кто вы? Откуда? Что вам надо?

Гости молчали. Он ритуально повторил вопросы три раза, лишь тогда мужчина поднял голову и ответил:

— Я пришёл разбудить Бога всех истинно верующих, Сына Матери-Природы, Господина Истины. Я пришёл узнать у него тысячу семьсот тайн, которые он хранит. Я пришёл объявить себя его рабом, его апостолом, его мучеником.

Граф сделал эффектную паузу и задал другой вопрос:

— А что надо твоей спутнице в долгих исканиях?

Женщина ответила сразу, и голос её был твёрд:

— Подчиняться и служить.

— Встаньте! — разрешил граф.

Гости поднялись. Они преданно смотрели на его светлость и ожидали указаний.

— Принесите распятие, — приказал граф. Жестом он подсказал гостям, откуда именно нужно его принести.

Калиостро поставил возле камина золотую статуэтку Христа на кресте.

— Готовы ли вы выйти из-под владычества Его Святейшества Папы Римского и покрова католической церкви? — вопросил граф.

— Готовы, готовы, — эхом откликнулись посетители.

— Готовы ли вы отречься от прежнего Бога?

— Готовы, — был ответ.

— Плюй на крест, — потребовал граф от Калиостро.

Калиостро замялся. Потом неохотно подошёл к распятию, постоял, собирая смелость, и неловко плюнул. Промахнулся и плюнул второй раз, уже решительнее и точнее.

— Довольно, — остановил граф.

— Мне тоже? — испуганно спросила Лоренца.

— Не нужно. Тебе достаточно произнести «отрекаюсь».

— Отрекаюсь, — с лёгким заиканием выговорила она, подумала и уточнила: — От Бога.

— Возьми. — Он двумя руками протянул ей меч. Она так же приняла. — Встань перед ним.

Лоренца шагнула к Калиостро и замерла, не без труда удерживая стальной клинок на вытянутых руках.

— Клянёшься ли ты всецело предать себя в руки Господина Истины? — Граф обратил взор к Калиостро.

— Клянусь! — отвечал тот.

— Клянёшься ли без сомнений принять будущий закон твоей жизни?

— Клянусь!

— Нет ли у тебя незавершённых дел, денежных обязательств, не преследует ли тебя суд?

— Нет, ничего этого нет.

— Женат ли ты? — На этом вопросе граф слегка запнулся, потому что ответ был очевиден, но его полагалось задать.

— Женат, — бестрепетно ответствовал Калиостро.

«Вот жук! — не мог не восхититься граф. — Прекрасно знает, что в рыцари Храма ему путь закрыт, на что же надеется? Неужели знает?»

— Понимаешь ли ты, зачем ты пришёл сюда? — Это был вопрос не по протоколу, но Седой не удержался.

— Да, господин Сен Жермен, — жёстко кивнул гость. — Я знаю.

— Готов ли ты принять Господина Истины в своё сердце, стать ему домом и кровом?

— Я готов.

— Клянёшься ли ты следовать избранному пути, покуда он не пресечётся, как пресекаются дороги живущих?

— Клянусь.

— Целуй. — Сен Жермен указал на клинок.

Калиостро с готовностью склонил голову и приложился губами к плоскости лезвия. Вышло неосторожно — на верхней губе показалась капелька крови.

— Готова ли ты следовать за ним и разделить все его тревоги? — Граф встал и отобрал меч у Лоренцы.

— Готова, — выдохнула она.

— Целуй.

Она с недоумением посмотрела на опущенный меч, потом на графа.

— Его целуй! — Сен Жермен качнул головой в сторону Калиостро.

Она тут же припала к губам мужа, измазав и свои губы в крови. Теперь Сен Жермен подошёл к Калиостро и тоже его поцеловал, крепко и со смаком. Калиостро смутился. После этого граф коснулся клинком по очереди его обоих плеч и головы и отдал ему меч.

— Нынче до утра он будет с тобой. Воздвигни его в своё сердце так, как если бы он был крестом, и храни его в своём сердце до света. Если к утру этот камень почернеет — ты взял своё. Если нет — вы умрёте. Ты понял?

— Да. — Калиостро кивнул.

— Вопросы есть?

— Что потом следует сделать с мечом?

— Пойдёшь в костёл и оставишь позади креста в алтаре. Да так, чтобы тебя никто не увидел.

— Сделаю, — согласился он.

— А что следует делать мне? — спросила Лоренца.

— А ты молись. Может, подействует.

— Кому? — удивилась она.

— Как кому? Господину Истины.

Музыка завершилась. Поцелуй распался. Они продолжали держаться за руки, это давало хотя бы небольшую уверенность в реальности происходящего: чувствовать другого — совсем не то же самое, что быть наедине с собой. Маятник застыл на последнем взмахе, как будто у него кончился завод.

— Где мы? — очень тихо спросила Матрёна.

— Я не знаю. Можно пойти посмотреть.

Антон повёл девушку сквозь одну из арок. Впереди маячила огромная деревянная дверь. Они толкнули створку, шагнули и тут же зажмурились от яркого сияния, ударившего в глаза. Дверь за спиной мягко затворилась. С закрытыми глазами они сделали пару шагов, потом осторожно разомкнули ресницы. Свет по-прежнему казался неестественно ярким, как у кварцевых ламп, как будто их глаза обрели способность воспринимать ультрафиолет. Перед ними расстилалась огромная пустая площадь. Всю её середину занимал аккуратно подстриженный газон, покрытый густой, неестественно зелёной травой, и прямо по этой траве к ним шёл человек. Он был пока далеко, но уже сейчас можно было видеть, что это мужчина со стройной ладной фигурой и очень светлыми, почти белыми волосами.

Он шёл не спеша, как будто давал им возможность привыкнуть к себе, понять, приготовиться. Оставался далеко, пока как-то вдруг не очутился совсем рядом, сделал ещё несколько шагов и приветливо улыбнулся. Антон никогда прежде его не видел, но узнал сразу.

— Привет, Чёрный, привет, Мать, — улыбался молодой человек.

— Здравствуй, Седой, — сказал Чёрный. — Как видишь, мы добрались.

— Вы молодцы. Мы всегда знали, что у вас всё получится.

— Седой, спасибо тебе, — присоединила свой голос Матрёша. — Мне было бы гораздо труднее без твоих советов.

— Мы решили, нельзя пускать ситуацию на самотёк. Если не мы, был бы кто-то другой, не для вашей пользы. Мы старались соблюдать правила. Вы думаете очень медленно, не было времени позволить вам забывать то, что вы уже знали.

— Ох, Седой, ты выражаешься как всегда, так и хочется в тебя чем-нибудь кинуть. — Матрёна, несмотря на свои слова, радостно улыбалась.

— Да, спасибо, — произнёс и Антон. — Конечно, вы действовали в своих интересах, но там и тогда или здесь и сейчас они совпали с нашими, и мы вас благодарим.

— Пожалуйста. — Седой стал серьёзным.

— Знаешь, у меня было к тебе столько вопросов, — признался Антон. — А теперь не осталось ни одного. Почему так?

— Теперь ты знаешь, что происходит?

— Нет, теперь я всегда это знал. Понимаешь?

— Да. Так должно быть. Кстати, вы видели, как распался барьер?

— Барьер? — спросила Матрёна. — Мы не могли ничего видеть, мы были в Храме.

— В Храме вы ещё будете, — возразил Седой. — Кольца разлетались очень красиво.

— Кольца? — Она тут же взглянула на своё колечко и на Глаз Дракона Чёрного, они были на месте.

— Кольца вокруг планеты. — Теперь Седой засмеялся. — Те, что не пускали сюда Клэреот и им подобных. Больше они не нужны. Ваши сильнее.

— Значит, Клэреот сюда не придут? — уточнила девушка.

— Если вы не позволите. Они могут прийти на ваших условиях.

— Мы позволим? — Она с удивлением посмотрела на Антона. Это была его мысль, но ей показалось, что она пробежала и в её голове тоже.

— Почему нет? — хмыкнул Антон. — Пусть приходят. Только теперь люди будут играть на равных. Поторгуются и посмотрят, нужно ли их пускать.

— Они наторгуют! — Матрёна выглядела огорчённой. — Нашим торгашам лишь бы побольше золота.

— Не скажи, — ухмыльнулся он. — Плохо ты знаешь наших.

— Наших? Я правильно поняла? — Её глаза снова распахнулись, как окна.

— Правильно, — кивнул Седой.

— Теперь, получается, наши кольца будут хранить планету? Наши с Антоном, да?

— Правильно, — снова кивнул Седой.

— Помнишь, я когда-то говорил тебе, что мы — это Хранитель? — Антон сам только что осознал это. Раньше он помнил, теперь почувствовал.

— Да, я понимаю. Я тоже чувствую так… как… — Она задумалась, подбирая слово. — Как мать, наверно. Как будто держу мир в ладонях.

— Да, а он такой маленький, сине-зелёный и с облаками, — рассмеялся Антон.

— Точно!

— Слушай, Седой. — Чёрный обернулся к нему. — Вот чего я не знаю. Ладно, Нечто вы чуете, но как ты нас-то нашёл? Когда мы совсем никем были? От Нечто там и запаха не витало.

— Мы знали. Появление Нечто во Вселенной всегда было с вашим участием. Он появлялся не раз. Ваши души были носителями, точнее, ваша душа. У тебя ещё было кольцо.

— То есть мы всегда и везде появлялись вдвоём, вместе?

— Нет. Только для этой планеты нужно разделение. Ваша душа — она намного старше, чем вы думаете, и её «родословная» слишком значительна, чем быть просто человеческой душой. Ещё вопросы?

— Как расположен главный момент его проявления во времени — это находится в будущем или в прошлом? Когда для вас он появился в первый раз?

— Это слишком трудный вопрос. Что есть будущее и настоящее?

— Лист Мёбиуса, цикл…

— Это было просто во времени и вне его одновременно.

— Седой, а вы действительно называетесь «Властелины Времени»? — полюбопытствовала Матрёна. — Как-то это мультяшно звучит.

— И, правда! — Седой подмигнул. — Мы очень хотели, чтобы вы посмотрели этот мультфильм.

— Зачем? — Она застыла с открытым ртом.

— Нам заплатили за рекламу.

Они расхохотались втроём.

— Ещё мы хотели, чтобы Чёрный написал книгу. Здесь мы ошиблись.

— Ошиблись? В чём? — не понял Антон.

— Мы ожидали, Нечто должен был проявиться после выхода книги. Этого не случилось. Понадобилось время.

— Может, книга была не та? — Он с невинным видом посмотрел в небеса.

— Может, — согласился Седой. — Теперь неважно. Теперь вот что — я заберу у тебя Матрёну.

— Как заберёшь? — всполошился Чёрный. — Куда?

— Куда надо. Не переживай, никакой опасности. Верну.

— Когда вернёшь?

— Для тебя — скоро. Ты пока тут погуляй, ладно?

— Тут? — Антон оглянулся и вдруг шатнулся назад — он ожидал увидеть позади себя здание, откуда они только недавно вышли, но там не было ничего. Площадь продолжалась, пока не завершалась рекой. — А где Храм?

— Где мы, Седой?! — Девушка тоже осмотрелась, и ей стало не по себе. Кажется, ей на самом деле грозил приступ агорафобии. — Здесь ещё кто-нибудь есть? Люди?

— Есть. Но они не совсем люди, — непонятно ответил Седой.

— А кто?

— Они часть Города. Они думают, что здесь живут. Но они просто есть.

— И, правда, куда пропал Храм? Мы из него вышли.

— Я же сказал, вы в нём ещё не были. Вернёмся, тогда будете.

— А далеко идти?

— Идти не надо.

Он вдруг присел и совершенно по-разбойничьи засвистал.

Вскоре откуда-то раздался дробный топот, и перед изумлёнными Антоном и Матрёной остановились две лошади: белая и серая в яблоках. Седой сделал приглашающий жест, предлагая девушке подняться в седло белой. Сам он лёгким движением не вскочил, а почти взлетел на серую.

— Мы погуляем немного, — на прощание бросил он Антону. И добавил совсем уж загадочное: — Хорошо, что ты пришёл в чёрном.

— Не скучай! — Матрёша помахала с высоты. Ей очень нравилось происходящее.

Всадники ускакали. Чёрный огляделся. Вдоль двух сторон площади стояли трёх- или четырёхэтажные дома, одна выходила к реке, четвёртая сторона терялась в мутной дымке. Здания походили друг на друга, возможно различаясь деталями и украшениями, но издалека этого было не разглядеть. Лишь один дом на противоположной стороне выделялся рядом колонн по фасаду и центральным портиком. Чёрный пошёл к нему, чтобы занять время, он не сомневался, что Седой, когда вернётся, легко его отыщет.

Он неожиданно быстро оказался перед зданием. Массивные колонны огораживали галерею, там можно было хоть ненадолго укрыться от слишком яркого света. Антон подошёл к громадным дверям. «Библиотека Храма» — гласила надпись на табличке и продолжалась: «Вход по ключу».

«Вот это да! — восхитился Чёрный. — Кажется, здесь каждый получает своё, его всегда больше всего привлекало знание — вот ему библиотека. Матрёша, видимо, тоже получит что-то, о чём мечтала. Ключ?» Он полез в подсумок за своим верным ключом с треугольной выемкой. Потом задумался — а куда он его будет вставлять? На двери не было ни прорези, ни навесного замка, ни кодового, ни таблетки домофона. Ключ-то не тот! Он озадаченно покрутил хвост и принялся перерывать подсумок — что у него ещё есть? Матрица? Не то, она не подходит. Отвёртки вряд ли помогут, здесь не написано, что дверь надо взломать. Билеты покупать не у кого, банковские карты излишни. Пантакль остался на полу Казанского собора неизвестно сколько и чего назад. Что ещё? Он вытряхнул какой-то сложенный вчетверо листок, происхождение которого не помнил. Развернул, с удивлением открыв сначала мальтийский крест, потом латинскую надпись. «С этим победишь». Кого он победит? Вроде уже всех победил, только дверь и осталась.

А может, она открыта? Чёрный подёргал за ручку, потом потянул. Нет, заперто. Да над ним тут издеваются! Вот, называется, в сказку попал! А что? Он начал припоминать сказки. «Сезам, откройся!» Не помогает. «Эдродоамин!» Никакого эффекта. Вспомнил, как отворил решётку Инженерного замка кольцом, попробовал повторить фокус — не удалось. Кольцо меняло время, а здесь от времени ничего не зависело. Если здесь вообще было время. Совершенно бездумным жестом он пальцем нарисовал на двери мальтийский крест. Створки дрогнули и начали степенно погружаться внутрь стены. Не беспокоясь о том, как он выйдет обратно, Антон шагнул в открывшийся полумрак.

Из просторного холла широкая мраморная лестница вела вверх. Над лестницей был изображён треугольник, вписанный в сияющее солнце. На треугольнике можно было прочитать четыре буквы иврита: «йод, хеи, вав, хеи». Узкий коридор уходил вправо. Из чистого любопытства Чёрный прошёл по нему и попал в точно такой же холл, только треугольник над лестницей был нарисован на фоне человеческого сердца, и буковок на нём было побольше. Он вернулся и поднялся на второй этаж. На широкой лестничной площадке располагалось огромное зеркало, во всю высоту стены и шириной в пару метров. Кажется, оно было серебряным, а основанием его служил каменный постамент. Кроме зеркала там нашлась маленькая невзрачная дверь. Антон немного посмотрел в зеркало, не увидел ничего незнакомого и отворил дверь.

Наверно, он всё-таки ожидал найти там книги, поэтому секунд десять простоял столбом в дверном проёме, оглядывая громадный пустой зал, залитый светом из больших окон, прорезанных вдоль всей стены. Лишь в самом центре расположился массивный деревянный стол и большое удобное кресло. На столе стоял готовый к использованию письменный прибор. В помещении никого не было. Видимо, в окнах стояло необычное стекло, а какой-нибудь светофильтр, потому что свет был приглушённым и не резал глаза. Чёрный прошёл к столу и расположился в кресле.

Тетраграмма каббалы тоже была масонской печатью. Масоны же — называемые разными именами в разных веках и странах, то выступающие на историческую сцену, то полностью скрывающиеся с глаз наблюдателя, — из глубины тысячелетий несли и хранили единое тайное знание, науку и магию одновременно, ибо на этом уровне знания разницы между ними не существует. Это знание отбрасывало тени, ставшие разнообразными «мистическими» учениями и направлениями научной мысли. Каббалисты разных времён уверяли, что тетраграмма — есть последнее слово магии и означает: «он тот, кем он будет». Ныне здравствующий современный неортодоксальный идеолог каббалы Михаэль Лайтман же излагал: «Творец — это общий замысел и природа мироздания, глобальный закон, который нисходит на нас, строит нас, создаёт нашу вселенную, управляет всем, ведя к изначальной цели — поднять творения в развитии до своего уровня». Тогда творение, поднимающееся до уровня Творца, — это и есть образное содержание тетраграммы, что вполне наглядно представляет изображение восходящего треугольника на фоне сияния.

Треугольник издревле представлял собой символ создания космоса, символ распространения восходящих и нисходящих влияний. Этот символ выглядит очевидным, если применить ключ Давида — плоскую гексаграмму, являющуюся проекцией трёхмерного куба — базиса пространственных координат. Треугольник оказывается проекцией конуса или же пирамиды.

Наука этого мира добралась до осознания четырехмерности окружающего человека континуума и до положения оси времени как одной из осей координат. Человеческий разум не в силах свободно манипулировать объектами в четырёхмерном континууме, поэтому ключ Звезды Давида до сих пор востребован и применим. Человечество изучает мир в проекциях, оно выбирает доступные ему три из четырёх осей, отказываясь от наглядного представления четвёртой. Чем будет эта четвёртая — зависит от задач.

В задачах, связанных с космологией, из рассмотрения убирается одна из осей пространства. В зависимости от выбранной метрики общий вид зоны распространения информации о любом событии в будущее представляет собой либо конус, либо трёхгранную пирамиду. Точно такая же фигура представит и место в этой системе координат точек, откуда могли добраться до точки нашего события сведения о событиях прошлых. В пересечении влияний прошлого на будущее и будущего на прошлое окажется в случае конуса — волчок, а в случае пирамиды — куб. И в том, и в другом варианте при изображении этого действия на плоском листе мы будем иметь гексаграмму. Вот почему Звезду Давида можно считать ключом к геометрии Вселенной.

Процесс творения Вселенной можно также свести к геометрическому описанию, и это описание будет подобным законам распространения материи на физическом уровне. Его также можно представить в виде расходящегося из точки Творения треугольника материализации. Разумеется, это представление правомерно лишь для наглядности понимания.

В вершине треугольника находится состояние Универсума, полного изначального единства, в котором есть всё и нет ничего. Потому что всё в нём имеется в потенциале. Там нет массы и потоков энергии, все возможные энергии компенсируют друг друга и в совокупности образуют Великую Пустоту. В этом состоянии присутствует только информация и возможны только информационные операции. Эта фундаментальная основа реальности не является ни в каком смысле материальной.

В общем смысле этого Универсума не существует, потому что нет никого, кто мог бы его наблюдать. Из этого состояния начинаются движения в сторону проявления, отделения внутренних подсистем, имеющих некоторые собственные границы. Эти движения сопровождаются потоками тварных энергий, а границы уменьшают число степеней свободы, между системами возникают некоторые классические для нового уровня связи и зависимости. Они запутываются между собой в Сети видимых для них связей. Они начинают взаимодействовать между собой по нитям этой Сети. В результате взаимодействий они получают классическую информацию о соседних системах, и те получают информацию о них. Теперь наличие и состояние любой из таких систем будет определяться не только её внутренними характеристиками, но и отношением окружающих, она завязла в информационном обмене. Информация о ней самой вытекла из неё и принадлежит теперь многим. Она более не независима от этих других.

Степень проявления может быть различной. В результате получается конус миров разной степени проявленности, который в схематическом изображении на листе будет выглядеть треугольником. В нижней части, на нижней грани, будет расположен максимально твёрдый, устоявшийся, известный и описанный законами классической физики материальный мир.

Человеческая наука вплотную подошла к описанию фундаментальной реальности, непроявленной и нелокальной. Люди теперь в состоянии количественно описывать и изучать законы проявления реальности, то, что некогда называли манифестацией Духа. Эти законы утверждают, что любые системы, когда-либо вступавшие во взаимодействие между собой, остаются связанными навсегда. Их невозможно в полном объёме разделить на самостоятельные независимые части. Величина связанности зависит от интенсивности взаимодействия. По мере спускания вдоль оси конуса мера запутанности отдельной системы с её окружением возрастает. Одновременно уменьшается её внутренняя связность, она как бы передаёт её окружению, а внутри неё начинают проявляться отдельные локальные объекты. Процесс как бы растаскивает некоторую начальную непроявленную систему в разные стороны и проявляет составляющие её части как самостоятельные объекты. Эти объекты могут обнаружить друг друга и вступить во взаимодействие между собой. Эти объекты на последней стадии процесса и составляют наш видимый классический мир.

Связи, которые некогда возникли при взаимодействии систем, не исчезают по мере их проявления. Они уходят на недоступный классическому восприятию уровень, но остаются и продолжают действовать. Их можно обнаружить, если найти нужный канал и провести измерения. Они сами обнаруживают себя, производя то, что принято называть чудесами. Это всего лишь работа давних забытых связей.

При проявлении нарушается былое единство и неразрывная целостность подсистем, они отделяются друг от друга, теряют возможность прямого знания друг о друге, восприятие взаимопроникновения и «другого как себя». Зато они обретают индивидуальные характеристики и видимую форму. Прямая связь теперь переходит в категорию «телепатической» и становится на плоскости этого уровня невозможной, заменяясь связями через окружение.

Общую картину мироздания можно представить как схему из многих уровней проявленности, на каждом из которых образуется своя отдельная реальность со своими объектами и взаимодействиями между ними, со своей системой миров. Между этими уровнями есть переходы, но невозможно изучать один уровень, находясь на другом. Также невозможно влиять с одного уровня на другие, если говорить о прямом влиянии. Но все эти уровни объединены в единую систему, запутаны между собой, поэтому между ними существует система непрямых связей. Через эти связи влияния возможны и производятся.

Каждый «верхний» уровень является как бы чертежом, калькой для нижележащего, всё, что осуществилось ниже, имеет исток наверху. После определённого уровня разворачивания оказывается возможным существование жёстко структурированных систем. Но этому уровню предшествует значительное количество тех, где жёсткость схемы необязательна, существующие объекты и имеющиеся сущности изменчивы, непостоянны, способны менять своё состояние от наличия некоторой формы до полного её отсутствия и в значительной степени несамостоятельны. Зачатки Порядка выглядят как система Сил, каждая из которых представляет собой некоторое течение, поток или направление объединённой информации и истекающей из неё энергии. Оттуда берёт начало то, что можно соотнести с треугольником следующего порядка — конусом структурированных миров.

Эти миры имеют искусственное происхождение и создавались разными сущностями. Высшие из них не имели иной цели, кроме Игры. Они развернули игровую доску и приступили. В ходе Игры кто-то из изначальных вошёл в сотворённые миры, принял облик, ограничив тем самым свои возможности влияния, но увеличив возможности понимания и вовлеченности. Кто-то из них оказался пойман в ловушку жёстко структурированного состояния, позабыв о своей сути и цели. Кто-то сохранил память и воспользовался преимуществами формы. Игровое пространство расширялось и модернизировалось, двигалось в сторону максимального уплотнения. На каждом уровне Игра шла со своими нюансами и по своим правилам.

Начальные Силы не могли во всей мощи ступить в грубые квазиматериальные или полностью материальные миры — они бы их этим уничтожили. Поэтому часть из них распалась на маленькие ручейки и влилась в новых носителей — живые организмы материальных миров. Другая часть предпочла использовать принцип проекции — явления или проявления, когда, не переходя полностью в оболочку живого существа, они делали его проводником своей воли, исполнителем своих целей и, удерживая постоянную или временную связь со своим аватаром, могли через его организм проявить часть своего могущества. Разумеется, лишь такую, которая бы его не разрушила.

Развёрнутая сеть структуризации — пространство материальных миров имеет свой каркас, на который оно всё «натянуто». Так же как видимые стены бетонного строения имеют внутри жёсткую железную арматуру, трубы и силовые кабели жизнеобеспечения поселенцев. Каркас существует на многих уровнях, вплоть до первоначального — уровня вершины этого треугольника — и представлен некоторым образом связанными между собой силовыми центрами. Общая картина напоминает многомерную сеть. Разные центры, или узлы Сети, имеют различные функции: трансформаторов тварных энергий, образов проецирования пространственно-временной голограммы, разнокалиберных фильтров, пунктов пропуска, центров сбора, обработки и распространения информации… Часть из них воспринимается людьми в рамках их описания как Города. Разумеется, это не города в обыкновенном понимании, но этот образ оказывается наиболее адекватным.

Существует и система вертикальных информационных связей, необходимая для устойчивого функционирования искусственной системы. Узлы этой системы люди, и не только люди, попытались моделировать на своей планете, сооружая объекты, предназначенные для связи с вышестоящим уровнем или существом. Они называли эти объекты храмами. Узлы системы связи, одной из систем жизнеобеспечения, находятся в структуре основных центров, можно сказать, что Храмы расположены в Городах. Теоретически, верно настроив систему или имея нужный допуск, можно получить связь по всей вертикали — от материального уровня до изначальной точки. Настройка осуществляется через геометрическую форму транслятора. Без сомнения, тот, кто задумал и воздвиг эту сеть Городов, — Великий Архитектор Вселенной. Но ту, что разворачивает веер миров, скорее назовут Великой Матерью. Существует мнение, что это две стороны одного и того же понятия.

На данном этапе наблюдается значительный дисбаланс в Игре, угрожающий состоянию полигона. Для продолжения партии необходимо восстановление равновесия. Поэтому Силы вынуждены прибегать к прямому вмешательству, прямому вхождению, либо к намеренному нарушению хода естественного развития. Распавшиеся Силы сейчас собирают себя, ищут свои части, разбежавшиеся по разным локациям. Действующие через аватары приближаются к непосредственному театру своего проявления. Данная планета привлекла внимание тем, что получила работоспособный канал связи с Истоком. Когда и кем именно это было сделано — не установлено. Впоследствии канал не раз менял локацию своего конечного пункта, но неизменно восстанавливался. Для его регенерации не требовались изменения выше ближайшего уровня Городов. Есть версия, что одновременное приложение необходимых сил для восстановления равновесия в конечных точках полномасштабной линии связи позволит выправить его во всей системе либо значительно облегчит это мероприятие.

Трансляция завершилась. Антон некоторое время приходил в себя, пытаясь остудить пылающие мозги, разместить в них всё, что туда немилосердно впихнули, и унять дикую головную боль. Последнее ему, наконец, удалось. Тогда он поднялся и, пошатываясь, побрёл к выходу из помещения. Ему казалось, что он проглотил как таблетку и переваривает теперь всю структуру этого мироздания, даже число «пи». Кофейку бы теперь!

Он спустился в холл и с несказанным удивлением обнаружил на подоконнике парящую чашку свежезаваренного кофе. Антон огляделся на всякий случай, вдруг хозяин чашки отошёл по своим делам? Потом посмеялся над собой: да он, он хозяин, это ему. Рядом на изящном блюдце лежала чайная ложечка и два куска сахара. Значит, точно — ему. Он присел на тот же подоконник, как если бы находился в демократичной студенческой кофейне, размешал сахар и пригубил. Кофе был выше всяких похвал.

Голова больше не болела, он отдохнул и теперь с интересом поглядывал в сторону правого крыла. Разумеется, его там ждёт такое же немилосердное накачивание информацией. Возможно, он только из-за своего нового положения сумел бы сам эту информацию получить. А если нет? Вдруг этот шанс для него — единственный? Тогда он никогда не простит себе, если сейчас его упустит.

Чёрный поднялся и решительно направился в связующий две лестницы коридор. Всё повторилось: зеркало, маленькая неприметная дверь, пустой зал и внушительный письменный стол с мягким кожаным креслом. Он вдохнул, выдохнул и сел.

— Матрёна Сергеевна, — вдруг по имени-отчеству обратился Седой, едва они отъехали подальше от оставленного посреди площади Антона, — есть одно дело, мы не вправе тебя просить, но можем информировать.

— Хорошо, — согласилась удивлённая донельзя Матрёша. Что бурое сдохло и в каком лесу, раз Седой заговорил так?

— Известен ли тебе механизм действия проклятий?

Он начал издалека. Они миновали площадь и теперь, не торопясь, рысили по узкой улочке меж сплошных стен домов.

— Примерно. — Что-то она знала, но говорить об известности механизма было бы преувеличением.

— Есть объект проклятия, он имеет свои свойства и может принимать определённые состояния. Проклятие — это разрушительная программа, которая записывается в область причин объекта и привязывается к некоторому состоянию. Когда объект принимает его — она начинает работать и вызывает следствия. Если бы объект этого состояния избежал, она бы не запустилась.

— Понимаю, — согласно кивнула она. — Это как «потонешь, девица, в день свадьбы своей». Если она не выйдет замуж, она не утонет.

— Да, верно. Если принцесса не отыщет веретено и не уколется, она не заснёт. Родовые проклятия работают по той же схеме, только они привязываются к классу. Первый объект объявляется классом, все последующие наследуют встроенную ему программу. Иногда здесь добавляется условие, например, по полу потомка, или ставится ограничение на число шагов — до седьмого колена. Бывают программы, привязанные к состоянию, которого нельзя избежать, например, возрасту.

— Их нельзя избежать?

— Можно. Им можно противопоставить другую программу, которая не позволит запуститься первой. Но она тоже будет привязана к некоторому условию. Если его выполнить — начнёт выполняться защитная программа и не даст заработать вредоносной.

— А зачем ты мне это рассказываешь? — Только сейчас она сообразила, что Седой ничего не делает просто так.

— Сейчас имеется возможность выполнить условие запуска защитной программы. Это зависит от тебя.

— Мы прокляты? — всполошилась она. — Что должно случиться?

— Не вы. Проклят город. Несколько не самых слабых людей в обстоятельствах приближающейся смерти или иных, вызывающих столь же сильные эмоции, пожелали Петербургу запустения. Это достаточно мощная программа, которая может вот-вот быть активирована. Петербург является очень хорошим приближением к Городу, не хотелось бы потерять такой аватар.

— Да, жалко! Он мне очень понравился.

— Существует защитная программа, мы не знаем, кто и когда её заложил, но она известна. Условие её запуска звучит так: «Через весь город должна трижды проскакать белая женщина». Три — обычное число усиления, мы находимся на уровне класса, поэтому можно обойтись без него. Если «белая женщина» проскачет через весь Город, защитная программа будет оттранслирована на Петербург.

— Белая женщина — это я? — Глаза Матрёши расширились от удивления.

— Сейчас ты можешь ею стать. Соблюдены все условия.

— Я согласна! — тут же заявила она. — Что нужно делать?

— Проехать по Городу. Он не столь велик, как проекция.

— Мы успеем? Антон не устанет ждать?

— Мать, ты забыла, кто мы? — Седой изобразил возмущение.

— Властелины Времени! — Она засмеялась. — Вот глупость сморозила!

— Тогда — на старт?

— Ага!

Улочка уже давно влилась в широкий проспект, они ехали теперь среди монументальной застройки пятидесятых годов и приближались к железной дороге. Появились редкие прохожие, Город понемногу обретал жилой вид.

— Выедем за полотно, развернёмся — и вперёд. — Седой тронул поводья. Его лошадь осторожно переступала через рельсы, Матрёшина следовала за ней.

Они развернулись возле небольшого домика, украшенного пилястрами и балкончиками.

— Куда ехать?

— На северо-восток, — махнул рукой Седой. — Туда. Не задумывайся, для тебя это будет прямо.

Матрёша тронула повод, лошадь послушно шагнула. Девушка слегка хлопнула пятками по лошадиным бокам, показывая, что можно немного быстрее. Пока что она довольно уверенно держалась в седле. Прохожие махали ей вслед, как будто знали, для чего она здесь.

Дома неожиданно сменились глухими заборами промзоны. Поверху вились спирали колючей проволоки, люди опять исчезли, кажется, даже воздух потемнел и утратил прозрачность. Над заборами возвышались будки охранников. С одной из них вдруг раздалась стрельба.

Первый выстрел Матрёша не осознала — что-то громко грохнуло, и от забора впереди неё полетели бетонные крошки. После второго она упала на шею лошади, вцепилась в гриву и отчаянно замолотила пятками по бокам. Они рванули в галоп. Вслед ударила автоматная очередь, но они уже поворачивали за угол, и Матрёна всё ещё каким-то чудом висела на лошадиной спине.

Она не разгибалась и не разжимала побелевшие пальцы, пока промзона не кончилась. Вокруг снова возвышались сплошные стены домов, но теперь это были дома восемнадцатого — девятнадцатого веков, эклектика, редкий классицизм, в одном месте попался особняк, выстроенный в стилизованном барокко, с фигурами, масками и завитушками.

— Ничего себе! — Лошадь сама сменила галоп на рысь, девушка сумела выпрямиться. — Ты не говорил, что в меня будут стрелять!

— Любое действие встречает противодействие, — рассудительно заметил Седой.

— Меня здесь могут убить?

— Нам бы не хотелось, чтобы это случилось.

— Но я же Кали!

— А ты помнила об этом, когда в нас стреляли?

— Нет. — Она потупилась. — Седой… — Она смущённо взглянула на своего спутника. — Нам обязательно ехать на лошади? Здесь не бывает машин? Я же свалюсь…

— Машины есть, но мало. Здесь чётко поставленное условие — проскакать. Только так можно отменить программу.

— А пистолеты в ней разве указаны?