Белый хрен в конопляном поле Успенский Михаил
Но он все-таки сломал ногу, причем во время сна. Ему приснилось, что он падает откуда-то сверху, а потом стало больно, и он проснулся и закричал от боли. Наставник заскрипел зубами и показал кому-то дальнему и невидимому кулак. Мама гладила Тандарадена по голове, но не называла его Именем — наверное, она тоже была мутус, но с ней Наставник обращался совсем по-другому. Он ничего ей не приказывал, а называл королевой.
Нога зажила, и Наставник, проведя его по Руинам, показал ему все опасные места, самым опасным из которых был колодец. Это был такой провал в земле, заполненный водой.
Сначала Тандараден думал, что он и сам мутус, только маленький, и поэтому может не слушаться, а когда вырастет, то сделается как все.
Наставник учил его речи — показывал какую-нибудь вещь и называл ее имя. Но в Руинах было слишком мало вещей, и Наставнику приходилось выводить его за пределы их владений. Там можно было увидеть Небо, Море, Деревья, Траву, Птицу и Белку. Все они назывались Вселенная.
Люди продолжали приходить в Руины. Наставник объяснял, что приходят они искать сокровища Чизбурга, но эти сокровища давным-давно разграблены войском короля Пистона Девятого, с которым еще предстоит посчитаться. Мутусы убивали этих людей, и сами искатели становились мутусами.
Руины, оказывается, назывались Чизбург, но Наставник велел не произносить больше это слово, потому что на самом деле Руины никакой не Чизбург, а крепость Эльфинор — последняя твердыня древнего племени.
Однажды Тандараден решил вместе с мутусами поймать человека, пришедшего в Руины с мешком и лопатой. Человек оказался опытный и проворный, он не давался, вот мальчик и решил помочь немотствующим слугам. «Человек! Эй, человек!» — кричал он. Кладоискатель обрадовался людской речи, побежал на детский крик — и оказался в кольце мутусов.
Тандараден так все и задумал, и это ему понравилось. Только он подошел к человеку слишком близко.
«Ах ты, выродок!» — закричал человек, схватил мальчика и швырнул в колодец. Тандараден еще не умел плавать и не знал таких слов, чтобы не утонуть. Потом он их узнал.
Колодец был глубок, но все-таки его достали. При этом несколько мутусов утонули. Когда Тандараден очнулся. Наставник объяснил ему, что к человеку нельзя подходить слишком близко. Мама плакала и обнимала его, но все равно ничего не хотела сказать, хотя мальчик и пытался учить ее словам. Все-таки она была мутус, хоть и королева.
А утонувших мутусов, когда они всплыли, достали и снова заставили служить, и теперь они были уже не только мутусы, но и сурдусы, потому что после второго возвращения человек теряет не только речь, но и слух.
А того человека, то есть уже мутуса, который хотел утопить Тандарадена, в наказание убили еще дважды и снова заставили служить. После третьего возвращения он утратил зрение, и его послали стеречь подземелья Эльфинора.
Именно с этого дня Наставник начал по-настоящему учить мальчика. Отныне он называл его принцем.
Принц Тандараден рос, и стены Эльфинора сами собой росли вместе с ним.
Книги, которые давал мальчику Наставник, рассказывали о том, как мудро все устроено в природе и как бестолково живет никчемное человечество, лишенное единого руководства и напрасно истощающее силы свои в непрактичном самоистреблении. Все это нужно было исправить и привести в соответствие с требованиями здравого смысла.
Очень скоро принц понял: Наставник без него — ничто. Даже во младенческом возрасте Тандараден обладал силой, без присутствия которой любые заклинания не больше чем болтовня. И сюда, в Руины, они попали откуда-то именно благодаря этой силе…
Когда принц узнал из книг кое-что о жизни людей, он спросил у мамы (кивать-то она могла), не отец ли ему Наставник. И мама впервые в жизни не промолчала, а захохотала — если смех можно считать речью. И он понял, что Наставник ему не отец, и еще он возненавидел Наставника, хотя тот никогда не делал мальчику ничего дурного. Просто он сам научил принца Тандарадена, что перед поставленной целью человек — ничто. Но пока он нужен. Без него трудно разобраться в книгах и формулах.
Если Наставник не является ему отцом, значит, принц Наставнику ничем и не обязан. Разве что знаниями, но знания — дым. Не тот, так другой сможет дать их.
Когда цель будет достигнута, можно отправить Наставника вслед за другими в котел Луга.
В новом мире говорить будет положено только принцу Тандарадену. Остальные должны выполнять сказанное.
Такой предстанет Новая Эльфийская Держава.
Пока без эльфов.
А там, глядишь, и они появятся.
ГЛАВА 22,
Разговоры о скупщиках мертвецов шли уже повсеместно. Правда, никто их не видел, потому что передвигались они преимущественно ночью. Запретить такую торговлю никто не мог, потому что нет закона, что нельзя продавать мертвецов. Вот надругаться над ними, конечно, нельзя, но разве торговля — надругательство? Разве надругиваемся мы над хлебом или мясом, продавая их?
Кроме того, ни один, даже самый храбрый, стражник не осмелится заглянуть в повозку, полную мертвых тел: вдруг все они погибли от поветрия? Тогда и самому конец, и родным, и всей округе.
А толки про чуму тоже ходили в изрядных количествах, создавая необходимые условия для скупщиков мертвых тел.
Так было и в Паньше, и в Немчурии — должно быть, в Бонжурии тоже. До границ ее оставалось немного.
А вот денег совсем не оставалось. Наследство Нормана Бейтса убывало с огромной скоростью. На постоялых дворах с братьев драли втридорога: коли могут себе позволить такого славного жеребца — стало быть, небедные.
Самого дона Кабальо тоже прокормить было нелегко. Не станешь ведь покупать для него прошлогоднюю солому!
Можно было, конечно, продать латы. Хорошие были латы, дорогие. Но дон Кабальо об этом как-то не заикался, а братьям, даже Терентию, было отчего-то неудобно. Да и на здешних дорогах, кишевших, не в пример Посконии, лихими людьми, грозный всадник ой как пригождался!
Ведь ехал рыцарь с оруженосцами, а не купеческий обоз с наемными вояками, которые в случае настоящей опасности разбегутся кто куда.
А ежели попадался навстречу столь же благородный собрат, желавший переведаться с черным рыцарем, оруженосцы ему вежливенько сообщали, что дон Раймундо изволили на ближайшем постоялом дворе малость перебрать и сейчас мало что соображают. Ну, это было святое в любой стране.
На рубежах малых немчурийских княжеств непременно требовали порубежный сбор, причем немалый, да еще осматривали у всех уши — искали эльфийских шпионов. А какие у черного рыцаря уши? Приходилось врать, что вот, мол, везут погибшего в сарацинском походе барона, он-де у себя в доспехах усох в пустынной жаре, вот головы и не видать. За вранье тоже приходилось приплачивать.
— Тех денег, что у нас отобрали разбойники, нам бы и до половины пути не хватило, — вздыхал Терентий. — Все-таки жмот у нас батя! Одно слово — сын шорника…
— С тех пор как он путешествовал, цены-то поднялись! — заступался Тихон за отца.
А особенно обидно стало, когда дошли до порубежного с Бонжурией села, в котором бушевала ярмарка. Все-таки королевичи были еще мальчишки.
— Продайте меня какому-нибудь богатому пейзанину, — вздохнув, сказал дон Кабальо. — А потом я сбегу и догоню вас, хоть это и будет недостойным поступком…
— Нет, мы себя этим не оскверним! — воскликнул Тихон.
— Оно бы можно и осквернить, — рассудил Терентий, — но только в Посконии — она большая, потом ищи-свищи! А тут страны маленькие, враз поймают, бить будут…
К дону Кабальо, кстати сказать, приценивались всю дорогу и деньги сулили немалые.
— Эх, — сказал Терентий. — Сколько здесь вкусного продают: и сахарную икру, и говяжьи леденцы, и медовые сосиски! Никогда таких не едал!
— А сколько интересного! — подхватил Тихон. — «Палатка тихой смерти», «Упади и отожмись», «Цыганка с секретом», «Бородатые дети», «Поцелуй принцессу»…
— Что? — оживился Терентий. — Кого там поцелуй?
— Принцессу, — сказал Тихон. — Только за деньги.
— А добром ее нельзя уговорить?
— Не знаю, не видел…
Но поцеловать принцессу можно было, только войдя в шатер, а шатер охраняли как раз бородатые дети, которые тоже не позволяли на себя бесплатно пялиться.
— Горе, горе мне! — приговаривал дон Кабальо. — Я как будто собственных сыновей привел на праздник и не могу их ничем потешить! О, теперь я знаю, что чувствуют бедняки! Когда я… То есть если я верну себе прежний облик, то, клянусь, раздам все свое имущество обездоленным…
— И будешь своих сыновей вот так же, без гроша, на ярмарку водить, — ядовито заметил Терентий.
— Да ведь имущество мое давно разворовано, — сказал дон Кабальо. — Все это так, слова… Слова… У меня идея, мои юные идальго! Конь, складывающий буквы в слова, — чем не зрелище? Разве не стоит оно лицезрения бородатых детей?
Зазывалы из королевичей получились никакие.
— Миленькие, подойдите, пожалуйста! Тут у нас сейчас тоже интересно будет! — уговаривал зрителей Тихон.
— Эй, народишко, нечего пялиться на всякую дрянь! Сюда валите, деньги платите! — кричал Терентий.
Но таких крикунов тут и так было навалом:
— Юноши, позвольте мне, — вмешался наконец опытный дон Кабальо. — Кстати, поднимите черному рыцарю правую руку…
Конская глотка мигом перекрыла весь ярмарочный шум.
— Только у нас! — заревел дон Кабальо. — Проездом из Урюк-Чурека в Рио-де-Оро! Под личным патронажем султана Салоеддина! Барон фон дер Блюменфельд и его ученый жеребец Сигизмунд! Рекомендации лучших домов Морковии и Ковырры! Никакой магии — чистый феномен! Сигизмунд умеет писать, считать, сочинять романсеро на заданную тему! Владеет приемами высшей алгебры и оверквотинга! Плата как деньгами, так и продуктами! Детям с двумя родителями и ветеранам осады Чизбурга вообще бесплатно!
— Где это он нахватался? — удивился Тихон.
— То ли это для него первая ярмарка? — ответил брат.
Окружившие дона Кабальо люди начали сокрушаться — надо же, барон, а вынужден зарабатывать на жизнь балаганными чудесами!
Народ подобрался хозяйственный, и первым делом кто-то поинтересовался, нельзя ли приспособить чудесного жеребца Сигизмунда под плуг.
— Дурак он, что ли, землю пахать? — вместо коня ответил Терентий. Пейзане, кивая друг другу, согласились с таким резоном. Те, что пограмотнее, заказывали какие-нибудь буквы или слова, и дон Кабальо копытом чертил в пыли назначенное. Потом какая-то девица пожелала романсеро — появилось и оно, правда, коротенькое. Тихон едва успевал стирать написанное для новых достижений жеребца Сигизмунда, а Терентий едва успевал собирать деньги, вслух восхищаясь:
— Ну народ! Ну что таким-то не править!
Наконец дон Кабальо объявил:
— Высокоученый жеребец Сигизмунд устал от усилий. Впрочем, за дополнительную плату он поможет любому желающему воспроизвести столь же смышленых жеребят… Деньги отдайте моим оруженосцам.
Дона Кабальо увели воспроизводить, а братья стали считать деньги, и вышло больше, чем взяли у коварного гостинника.
— Ну что, к принцессе? — спросил Терентий.
— А куда же еще? — сказал Тихон.
ГЛАВА 23,
Как уже было сказано, попасть в балаган «Поцелуй принцессу» можно было, только заплатив сперва за аттракцион «Бородатые дети». Бороды действительно имелись, и немалые, да и вообще из кудлатых волос этих деток едва выглядывали носы и поблескивали глазки.
— Вы, что ли, дети? — не поверил Терентий.
— То ли сам не видишь, чудило деревенское, — ответил самый рослый из деток. Голос у него был еще ниже, чем у дона Кабальо. — Вот гляди, сосунок, и убеждайся…
С этими словами рослый ребенок запрыгал на ножке, да так неловко, что упал.
— Не ушибся, миленький? — ласково спросил Тихон.
После этого чудесный ребенок заревел, но как-то неубедительно, будто не вовремя разбуженный медведь.
Остальные бородатые дети мрачно водили хоровод и пели какую-то не совсем детскую песенку:
Хей-хо, хей-хо,
Ты думаешь, легко
Кайлом алмазы добывать,
Природа-мать?
Хей-хо, хей-хо,
Не очень-то легко
Четыре плана выполнять,
Природа-мать!
Хей-хо, хей-хо,
Мы дышим глубоко,
А ты слыхал про силикоз
Иль нет, барбос?
Хей-хо, хей-хо,
За вредность молоко
Нам полагается давать,
Природа-мать!
Терентий ухмыльнулся и сказал, что хотел бы прослушать песенку ну хотя бы про маленькую елочку или про сказочный остров Чунга-Чанга, но бородатые дети — мал мала меньше — так на него глянули, что принц понял: еще немного, так будут ему и Чунга, и Чанга, и все сорок четыре удовольствия.
— Ладно, — сказал он. — Где у вас тут принцесса, пусть выходит — целоваться будем.
— Хлеб за брюхом не ходит, — ответил старший бородатый ребенок. — Сам в шатер зайди, небось, не прынц…
Терентий послушно зашел под своды, побыл там некоторое время…
— Обман народа! — заорал он. — Кого там целовать? Она под стеклом!
— Правильно, — сказал старший бородатый ребенок. — А как же иначе? Иначе неинтересно. Иначе любой дурак ее поцелует, разбудит и полцарства получит. Ты только сравни входную плату — и полцарства.
— Уберите стекло, я жаловаться буду! — не унимался Терентий.
— Вот сам и разбей, — зевнул старший. — Как у нас на шахте говорили: «В случае чего — разбей стекло, нажми кнопку».
Терентий ринулся назад в шатер.
— Э нет, — сказал старший. — Второй подход. Плати по новой.
И заплатил Терентий, и вошел Терентий к принцессе, и звуки ударов донеслись из шатра.
— Это, брат, тебе не бычий пузырь, — мечтательно сказало бородатое дитя и подмигнуло Тихону. — Это, брат, горный хрусталь. Настоящий. На совесть делали…
Тихон тем временем смотрел на свой опухающий кулак и кривился от боли.
— Ну, я вам, дети, со временем устрою счастливое детство, — пообещал Терентий, выйдя из шатра. — Дайте срок, дам и я вам срок…
В ответ бородатые дети посоветовали Терентию не пугать весну цветами, а девку — отдельными частями, в то время как она, девка, наблюдала явление в целом.
— Она красивая, братец? — подбежал Тихон.
— Да там не сильно рассмотришь. Лежит. Вроде женщина. Вроде молодая. Только деньги зря потратили. Ты лучше не ходи, только расстроишься.
Но пошел Тихон, и расстроился Тихон еще пуще Терентия.
— Ой, Тереша, она красивая. Я таких красивых не видел.
— Да как же ты ее рассмотрел? Стекло-то все в царапинах…
— Я ее, Тереша, сердцем рассмотрел. Жалко ее. Все люди живут, а она лежит одна-одинешенька…
— Это верно, — согласился Терентий. — Когда красивая девка лежит одна-одинешенька — это явный непорядок и вызов самой природе. Только она, может, мертвая?
— Тогда бы запах шел…
— А они, может, там банки со ждановской жидкостью расставили?
— Да и продали бы ее скупщикам мертвых тел…
— Ну конечно! Эти продадут! Они за день-то знаешь сколько на ней замолачивают? Ведь никто не сознается, что в дураках остался. И мы не сознаемся. Ладно, пора дона искать да в дорогу собираться…
— Нет, братец. Никуда я не пойду, здесь останусь. Наймусь к кому-нибудь батраком, деньги зарабатывать. Выкуплю ее у этих бородатых. Пусть через десять лет, через двадцать — она-то молодая останется под стеклом!
— Не дури, Тишка!
— Нет, и не уговаривай!
Тут Терентий и понял, что наступил коренной перелом в братских отношениях. Он такого перелома ждал, только не думал, что все случится так скоро.
— Пойдем, а потом бате напишешь, он ее для тебя выкупит… Ведь полцарства дают, не бесприданница какая…
— Не пойду! Хоть режь!
И действительно сел рядом с балаганом, да так крепко, что сразу видно — конем не сдвинуть.
Терентий почесал малиновый гребень и пошел на конный двор искать дона Кабальо.
Дон Кабальо, хоть и несколько подустал от жеребячьей работы, выслушал Терентия очень внимательно.
— Признаться, не ждал я от вас, дон Парфенио, столь крепкой братской любви. Но теперь вижу, что грубость ваша была показной и, по вашему мнению, выглядела мужественностью. А влюбленность дона Леонсио мне и подавно понятна! Когда же и влюбляться, если не в этом возрасте!
— Что будем делать? — Терентий был явно смущен. — Не оставлять же размазню здесь, где с ним может случиться все что угодно?
Дон Кабальо фыркнул.
— Как всякий алхимик, я разбираюсь и в ремесле стеклодува, — сказал он. — Каким бы крепким ни казалось стекло, на нем всегда имеется одна особая точка. Достаточно легонько щелкнуть по ней — и все. Иногда стекло буквально рассыпается в пыль…
— Найди же такую точку, дяденька конь! — взмолился Терентий.
— Изволь, — сказал дон Кабальо, и принц под уздцы повел его к балагану «Поцелуй принцессу».
— С конями и собаками не велено! — вразнобой заорали бородатые детки, пытаясь остановить обоих.
— Дорогу барону фон дер Блюменфельду! — прогудел дон Кабальо.
— За коня двойную плату! — запоздало крикнул старшой.
Дон Кабальо, очутившись в шатре, внимательно оглядел гроб, что-то прикинул большим конским глазом, а потом и шарахнул по стеклу передним копытом. Хорошо еще, что искомая точка не пришлась против лица спящей красавицы.
Стекло ахнуло и рассыпалось. Терентий немедленно припал к губам спящей девушки.
Она не дрогнула.
— Ее, наверное, не целовать надо, а что покрепче, — проворчал принц и, забыв о конспирации, заорал: — Тихон! Тихон! Где тебя носит?
Дон Кабальо тем временем молча отгонял от гроба бородатых детей. Самого младшего он просто-напросто смел хвостом. Конских копыт странные детки явно боялись.
Бедный Тихон уже ходил вокруг балагана с метлой и ведерком; ушлые детки мигом захомутали его в работу — за еду и за возможность время от времени лицезреть любимую.
Терентий потащил его за руку к открытому гробу.
— Целуй, пока не проснется!
— Братец, мне страшно! — сказал Тихон. — Я ведь еще никогда…
— Вот именно! — воскликнул дон Кабальо. — Именно такой юноша и должен ее поцеловать! Я вспомнил, я читал!
Тихон осторожно, едва-едва коснулся губ спящей и сразу же отпрянул: глаза девушки открылись!
И столько гнева и негодования было в этих глазах!
Ну, первой красавицей ее назвать было трудно, но в любой толпе глаз понимающего мужчины отметил бы именно ее. Столько в ней огня было, словно вся жизнь, что скопилась за годы, проведенные в хрустальном гробу, запросилась в дело.
Платье неопределенного цвета от первого же движения немедленно поползло по швам. Тихон стыдливо отвернулся, а Терентий радостно выпялился.
Девушка, не обращая внимания на некоторый беспорядок в одежде, ловко покинула гроб, подбоченилась и вопросительно поглядела на притихших бородатых детей. Темные волосы ее при этом рассыпались и скрыли многочисленные прорехи на платье.
— Ну, чего смотришь? — спросил, наконец, старший ребенок. — Ну, истощился наш рудник, а жить-то надо? Ты одна, а нам семерым прокорм нужен, одежда, то, се…
— Не в том дело, Себастьян, — очень мягко сказала девушка, но братьям показалось, что зашипела змея. — Дело-то не в том. Приходил ли ко гробу мой нареченный жених — принц Кавтирант Белолицый?
Тихон и Терентий свистнули, а дон Кабальо удивленно заржал.
За то время, покуда принцесса спала в своем хрустальном гробу, Кавтирант из Белолицего успел стать Багрянорожим, из принца — императором Эбистоса, помереть, не оставив наследников, а сама империя успела распасться на множество государств, образующих нынешнюю Агенориду.
Словом, прошло лет четыреста, если не больше.
— Приходил, — кое-как выдавил старшой, ковыряя башмаком осколки стекла.
— И что?
— Как все… Поколотился-поколотился, плюнул да и прочь пошел — некогда мне, говорит, из-за полуцарства здесь время терять, когда меня большие дела ждут…
— И вы, значит…
— Нет! — запротестовал старшой. — Первые лет триста мы честно выдерживали условие злой мачехи.
— Надеюсь, она тоже мертва? — поинтересовалась девушка.
Старшой отвел глаза.
— Как же, помрет она, — сказал он. — Рассыпается на ходу, но власть держит крепко…
— Погоди-ка, — сказала принцесса. — Ты говоришь, триста лет? Я спала триста лет?
— Чуть побольше, — деликатно молвил старшой.
— Четыреста пятьдесят шесть, — уточнил ученый дон Кабальо.
Он ожидал, что принцесса, услышав страшное известие, тут же грохнется в обморок и придется бежать к аптекарю. Но принцесса сказала:
— Милый рыцарь… э-э, как ваше имя?
Дон Кабальо замялся.
— Это не рыцарь, — сказал честный Тихон.
Тут только принцесса заметила братьев в их причудливых, хоть и попорченных дорогой и разбойниками одеждах.
— А это что за чучела? Уж не вы ли меня разбудили?
— Это он, — показал на Тихона честный на данный момент Терентий.
— Да? — страшным голосом спросила принцесса. — Значит, вот он каков, мой суженый? Веди же меня под венец, о юный герой! Я вся твоя!
И протянула Тихону руку.
— Бери, бери, пока дают! — зашипел Терентий.
Тихон, содрогаясь, коснулся пальцами тонкой руки. Но едва лишь принцесса сделала шаг, как ее платье, честно служившее четыре с лишним века, разом ушло в отставку и осыпалось на пол мелкими клочками.
Тихон мгновенно развернулся и раскинул руки, чтобы закрыть принцессу от чужих взоров. Она рассмеялась.
— Как, однако, целомудрен ваш век, юные кавалеры! А вот мы на Майский день…
— Ваше высочество, — сказал старшой. — Есть у нас, что накинуть. Мы время от времени покупали как раз для такого случая… Обновляли гардероб…
— Раз в сто лет, — сказала принцесса. — Ну, тащи. … Потом она гоняла старшого принесенным платьем по всему балагану.
— Да такого даже пьяная троллиха носить не станет! Разве это цвет? Разве такое носят?
Бедный Себастьян пытался ей объяснить, что сейчас как раз такое и носят, а братья и даже перетрудившийся дон Кабальо с восхищением следили за скандалом.
Тихон от восхищения и смущаться забыл — так прекрасна была принцесса во гневе. Но гнев мигом перекинулся на всю честную компанию.
— Чего выставились? Лучше найдите девушке приличную одежду!
Но пойти за новым платьем никто не рискнул.
— Вот у нас тут мужское есть, — предложил Тихон. — Рубаха там, штаны… Покойник невелик был ростом!
Замечания насчет покойника принцесса не изволила заметить.
— Я всегда была чертовски хороша в мужской одежде, — сказала она, взяла поданное Тихоном и скрылась в складках шатра.
Братья переглянулись.
— Батюшке она бы понравилась, — робко предположил Тихон.
— Да она мне и самому нравится, — сказал Терентий. — А только жениться… Ой-ой! Не завидую я ее злой мачехе!
— А я бы взял ее в жены, — сказал Тихон и возмечтал о грядущей семейной жизни.
— Ага! Не хочу учиться, а хочу жениться! — поддел его брат. — Не ожидал, не ожидал…
— Не спорьте, мои юные друзья, — вступил в разговор дон Кабальо. — Когда… То есть, если я верну себе прежний облик, вопрос решится сам собой…
— Уздечку тебе конскую! — внезапно озлился Терентий.
Потом все трое спорили, какого цвета у принцессы глаза — карие или зеленые. Дон Кабальо утверждал, что серые, но лошади воспринимают цвета по-своему, и к его мнению не прислушались.
Провинившиеся бородатые дети в отсутствие своей госпожи осмелели и тихонько стали требовать возмещения: за гроб из чистого горного хрусталя, за многочисленные платья, за упущенную выгоду — ведь принцессу можно было возить по ярмаркам еще лет пятьсот.
Читать бесплатно другие книги:
