Дикий цветок Френкель Наоми
– Ты не считаешь, что проклятие насылает Бог за прошлые грехи? – спросил он.
Сайлас надеялся, что жена отмахнется от его вопроса как от несусветной чуши. Он не знал, верит ли она в божественный дух. Джессика посещала церковь потому, что Сайлас считал это приличным. Она ничего не имела против того, чтобы его сыновей учили христианской вере, которой они, выросши, могли бы строго придерживаться или нет, но сама Джессика особым религиозным пылом не отличалась. Сайлас никогда не слышал, чтобы жена взывала к Богу, даже в минуты величайшего отчаяния, или читала Библию. От внимания мужа не укрылось, что Библия короля Якова, на которую легла рука Джессики во время венчания, ни разу не снималась с полки, на которую ее поставили.
– Я никогда об этом не задумывалась, – сказала Джессика.
Женщина крепко обняла мужа и положила свою голову ему на голую грудь.
– Расскажи мне об этих снах, любимый. Я уверена, что они имеют какое-то отношение к проклятию.
Любимый… В голосе женщины звучали нежность и утешение. Она готова была его выслушать и понять. Сайлас удивился, почувствовав, что из глаз его текут слезы. Джессика изредка называла сына «дорогушей», но муж мог бы пересчитать по пальцам одной руки случаи, когда жена обращалась к нему самому с простыми словами любви и признательности. Джессика, в отличие от Камиллы, Бесс и, Боже избави, Стефани Дэвис, не относилась к тому типу женщин, которые то и дело усыпают свою речь нежными словечками. Именно поэтому любая нежность из ее уст очень ценилась Сайласом. Почувствовав облегчение, он поцеловал жену в макушку. Осмелится ли он рассказать Джессике о «проклятии» матери, которое преследует его с тех пор, как первое семя упало в почву Сомерсета? Следует ли ему рассказать о кардинальном решении, которое должно устранить самый большой страх его жизни… их жизней?
Принимать решение одному не годится.
– Моя мама предрекла, что на Сомерсет падет проклятие за ту жертву, которую я принес ради своего тщеславия, ради того, чтобы стать владельцем собственной плантации, – принялся объяснять Сайлас. – Я не придал ее словам никакого значения. Я решил, что имею дело с разозленной, разочарованной женщиной, которая хотела бы видеть в невестках совсем другую девушку. Но потом случился тот выкидыш. Ребенок, зачатый в страсти и радости, так и не появился на свет. После рождения Томаса у тебя снова был выкидыш, а потом… Ты уже не могла забеременеть. И когда мы потеряли Джошуа…
Джессика беспокойно заерзала в его руках. Муж крепче сжал ее в своих объятиях, помешав отстраниться в приступе душевной боли.
– Ты мне тогда сказала: «Сайлас! Мы прокляты». Ты помнишь?
Кивком головы она подтвердила правдивость его слов.
– После этого я стал думать, а не прокляты ли мы на самом деле. Я и моя ни в чем не повинная жена наказаны за ту сделку, которую я заключил с дьяволом в Южной Каролине, за то оскорбление и душевную рану, которую я нанес Летти, за эгоистичную и злонамеренную торговлю, которую я вел ради владения землею.
Джессика лежала без движения. Сайлас подумал, что жена может превратно истолковать его слова. А почему бы нет? Мужчина приподнял ее голову за подбородок и взглянул ей в глаза.
– Я ни секунды не жалел о том, что женился на тебе, Джессика. Скажи мне, ты ведь тоже, да?
Женщина высвободилась из его объятий, поправила подушки у себя в изголовье и села, опершись на них спиною.
– Да, я тоже, Сайлас. К чему ты мне все это говоришь?
– Я не думаю, что с проклятием покончено, – без обиняков высказался муж. – Я боюсь, что рок нанесет нам последний удар.
Мужчина отбросил одеяло и встал с кровати. На нем были одни подштанники.
– Мадам не против, если я закурю? – спросил он, облачаясь в халат.
– Нет, не против, если вместе с дымом из твоей головы выветрится вся эта глупость, – сказала Джессика.
Сайлас раскурил манильскую сигару и глубоко вобрал в легкие дым.
– Ты считаешь это глупостью, Джессика?
– Сайлас Толивер! – бросив сердитый взгляд на мужа, повысила голос Джессика. – Я разум потеряла от горя, когда погиб Джошуа. В тот момент мне казалось, что мы прокляты изза того, что не в состоянии сохранить жизнь нашим детям. Но позже я поняла, что все это капризы природы. Смерть Джошуа была несчастным случаем, вполне естественным, когда имеешь дело с любознательным, склонным к приключениям двенадцатилетним мальчиком. Будем благодарны тому, что у нас есть здоровый, умный и энергичный сын. Он станет хорошим хозяином Сомерсета. Единственная наша забота – чтобы с ним ничего плохого не случилось.
– Вот именно! – Сайлас взмахнул зажатой в руке сигарой. – Безопасность нашего сына! Единственное, чего мы оба желаем, – сохранение жизни нашему мальчику. Его жизнь – самое важное на свете, куда важнее благоденствия Сомерсета.
Джессика повернулась к мужу в профиль. Она не могла спокойно его слушать.
– К чему ты ведешь, Сайлас?
Мужчина положил дымящуюся сигару в пепельницу. Вернувшись к кровати, он уселся подле жены. Джессика невольно отстранилась. Сомнения в здравости его рассудка читались в ее темных глазах.
– Что, если… изза моей одержимости Сомерсетом проклятие падет и на Томаса? – спросил Сайлас. – Что, если Господь Бог в качестве последнего наказания за ту сделку, что я заключил с твоим отцом, вознамерился лишить мою плантацию наследника?
Джессика в знак упрека шлепнула мужа по руке.
– Это просто смехотворно! – воскликнула она. – Абсурдно! Если… если Томас и погибнет, то так называемое проклятие не будет иметь к этому никакого отношения. Виноватыми будут глупцы, развязавшие войну!
– Но чтобы наверняка… Я… Джессика, я… – голос мужчины осип. – Я думаю о том, чтобы избавиться от Сомерсета… продать плантацию. Надо сделать так, чтобы проклятие не настигло Томаса, сделать все что угодно, лишь бы он вернулся домой живым.
Джессика, бледная, как наволочка на подушке, обхватила его обеими руками.
– Сайлас! Ты хоть понимаешь, что ты говоришь? Ты болтаешь несусветную чушь. Проклятий в природе не существует. Богу все равно, есть ли у тебя Сомерсет или нет. Ты на самом деле считаешь, что, лишившись плантации, Томас почувствует себя в большей безопасности?
Джессика сердито мотнула головой. В голосе ее звучало недоверие, переходящее в панику.
Сайлас освободился из ее хватки. Встав с постели, он приложил палец ко рту. Спальня сына располагалась рядом со спальней родителей.
– Не так громко, – произнес он. – Окно открыто. Я не хочу, чтобы Томас нас услышал.
– Я тоже, – с гневом произнесла Джессика. – А теперь ответь мне. Ты серьезно веришь, что эта жертва сможет гарантировать Томасу благополучное возвращение домой?
– Не знаю. Во сне я видел мертвого Томаса, лежащего среди стеблей хлопчатника на поле Сомерсета. Я видел его труп так ясно, словно это было наяву.
Сказанное заставило женщину смолкнуть. Она плотно сжала губы. Мужчина догадался, что жена сейчас представляет себе эту страшную сцену. Сайлас подобрал сигару и втягивал в себя дым до тех пор, пока не почувствовал, что тот жжет ему легкие.
– Это был всего лишь сон, – наконец проговорила Джессика, – всего лишь сон, Сайлас, ничего больше. Если ты продашь Сомерсет, ты продашь сердце Томаса. Выживет он или нет, а без сердца наш сын жить не сможет.
– Он выживет, – сказал Сайлас.
– Ты так считаешь?
Отбросив в сторону одеяло, женщина сунула ноги в ночные туфли. Подойдя к мужу, она обвила его руками за шею.
– Сайлас! Если бы ты не «заключил сделку с дьяволом», как ты выразился, то сам посуди, чего бы лишился. Ты бы не взял меня замуж. Я бы состарилась в английском монастыре, не ведая, что значит любить и быть любимой, быть женою и матерью. Ты не стал бы отцом Томасу и владельцем земли, которая является твоей благодаря твоей же храбрости, тяжелому труду и упорству. Ты никогда не исполнил бы своего предназначения, никогда не познал бы счастья, успеха и уважения – всего того, что у тебя есть сейчас. Будь со мной до конца откровенен, дорогой! Ты бы пожертвовал всем этим ради того, чтобы всю свою жизнь прозябать в Квинскрауне? Жизнь повернулась так, что Летти, судя по всему, счастлива, у твоей мамы есть внуки, а ты и я… Где же здесь проклятие? Вместо того, чтобы подозревать Бога в мстительности, не проще ли поверить в то, что Провидение позаботилось о твоем благополучии, когда ты заключил «договор с дьяволом»?
Слезы навернулись Сайласу на глаза. Слова Джессики, с их логичностью, произвели на мужчину благоприятное воздействие. Демоны, терзавшие его душу, отступили. Быть может, вся его вина заключается лишь в том, что он следовал предначертанным ему свыше путем. Всевышнему ведомо, что груз ответственности Толивера подобен приговору суда. Отложив сигару, Сайлас обнял жену.
– Я никогда не любил тебя так сильно, как сейчас, – произнес он.
Его голос дрогнул от осознания чуда – оковы спали с его души.
– В таком случае докажи мне это, – ведя мужа обратно к кровати, сказала Джессика.
Глава 59
Томас, неприятно удивленный и взволнованный, отошел от приоткрытого окна спальни родителей. Он слышал каждое слово, произнесенное отцом и матерью. Страдая бессонницей, Томас, взяв стул из своей спальни, вышел на веранду и уселся там в ожидании рассвета, как вдруг услышал крик отца. Молодой человек вскочил на ноги, намереваясь бежать к родителям, но звук голоса матери остановил его. Томас понял, что отцу приснился плохой сон.
Желая убедиться, что с папой все в порядке, Томас подошел поближе к открытому окну их спальни. Его отцу исполнилось пятьдесят пять лет, и несчастья последних месяцев сказались на нем самым печальным образом. Год назад в том же возрасте внезапно умер городской ювелир. Рассказывали, что ночью, лежа подле жены на супружеском ложе, он увидел во сне нечто настолько ужасное, что сердце его не выдержало.
Томас подумал, что у отца имелись все основания страдать от ночных кошмаров. обытия последних месяцев звучали над ними погребальным звоном. Все обращения Сайласа Толивера к законодательному собранию штата и к влиятельным друзьям с мольбами помешать отделению Техаса от федерации ни к чему не привели. Первого февраля Техас стал седьмым штатом, присоединившимся к недавно созданным Конфедеративным Штатам Америки, для краткости называемым попросту Конфедерацией. Старинный друг отца, губернатор Сэм Хьюстон, был смещен со своего поста после того, как, закрывшись в подвале здания законодательного собрания штата в Остине, отказался выйти и подписать документы, провозглашающие выход из федерации. Несмотря на советы осторожных друзей, отец без устали отстаивал взгляды губернатора касательно неизбежности беды, которая последует за расторжением договора, столь выгодного Техасу. Отец места себе не находил, когда общественное мнение повернулось против Сэма Хьюстона и заставило героя сражения у Сан-Хасинто, человека, которому штат был столь многим обязан, подать в отставку и уехать на свою ферму в Хантсвилле.
Но отец продолжал попытки убедить каждого, кто соглашался его выслушать, в том, что Югу не хватает людей, не хватает оружия, и, вообще, он обречен на поражение.
Примером типичного восприятия его слов может послужить следующий случай. На собрании городского совета, созванного для обсуждения последствий выхода Техаса из федерации и грядущего вооруженного конфликта, один из фермеров осмелел до такой степени, что позволил себе непочтительно говорить с многоуважаемым Сайласом Толивером.
– Почему мы должны его слушать? Он годами твердил, что никакой войны не будет.
– Это было до того, как избрали мистера Линкольна, – возразил Сайлас. – Прислушайтесь к голосу вашего разума. Только каждый третий избиратель в Техасе владеет рабами. Почему меньшинство должно толкать весь штат к экономической пропасти, отправлять людей на смерть за дело, заблаговременно проигранное?
Ответом ему стали шиканье и свист. Не более вежливой была реакция со стороны других плантаторов, которым отец пытался втолковать, что, переняв его стиль хозяйствования в Сомерсете, они смогут уберечь себя от разорения, если отменят рабство. Все они беззаветно верили в то, что победа будет за Югом. Ни один президент северян не имеет права запрещать гражданам Конфедерации владеть рабами. Великобритания и Франция в случае войны займут сторону южных штатов. Соединенные Штаты пойдут на попятную. Эти две великие европейские державы нуждаются в хлопке, а без рабов хлопок выращивать невозможно. Эти страны ни за что не потерпят, чтобы правление мистера Линкольна мешало выгодному импорту.
Томас видел, как отец бледнеет, слушая оптимистические речи своих собеседников.
– Почему эти глупцы не понимают, ведь лондонские перекупщики ясно предупредили: на английских складах лежит полным-полно хлопка. В Европе сейчас более обеспокоены неурожаем пшеницы, – стенал он в разговорах наедине с сыном. – Великобритании больше нужно зерно Севера, чем хлопок Юга!
Позиция отца в связи с провозглашением независимости штата и устойчивая слава матери в качестве противницы рабства сделали семью Толиверов почти изгоями. К немалому огорчению Сайласа, его не переизбрали в городской совет. Родители больше не приводили своих детей в клуб юного читателя, организованный Джессикой. Только высокий статус первых поселенцев и основателей Хоубаткера вкупе с нерушимыми дружескими отношениями с Дюмонами и Уориками спасли их от участи полных изгоев. Анри Дюмон и Джереми Уорик были настолько богаты и обладали таким большим влиянием не только в округе, но и во всем штате, что никто не осмеливался исключать Толиверов из списка приглашенных. Впрочем, те не принимали приглашений.
Самым тяжелым обвинением, по мнению Томаса, было утверждение Лоримера Дэвиса, что Сайлас Толивер сошел с ума от страха за сына. Он, мол, боится, что в случае войны может лишиться сына, а Сомерсет – наследника. Плантатор заявил, что не стоит слушать разглагольствования Сайласа Толивера, направленные против выхода из состава США. Всему причиной – отцовская тревога и боязнь, что Сомерсет ждет запустенье.
Сегодня ночью, стоя у окна родительской спальни, Томас невольно получил доказательство в поддержку слов Дэвиса. Мысль, что отец всерьез обдумывает возможность продажи плантации ради того, чтобы «обеспечить» его безопасное возвращение с войны, вызвала у Томаса отвращение. Боже правый! Что за несуразная мысль! Он знал, что отец очень его любит, возможно даже слишком сильно… Но продавать Сомерсет! Продавать ради избавления от воображаемого проклятия… Слава Богу, что мама переубедила отца, заставив увидеть всю смехотворность его планов.
Томас сидел у себя в спальне, выбитый услышанным из колеи. Выходило, что неясные слухи, которые просачивались к нему, имели под собой больше оснований, чем он думал прежде. Нити слухов, намеков, шепотков, едва знакомых имен, его собственных впечатлений вкупе со знанием истории семьи начали соединяться воедино, образуя гобелен с четким рисунком. Томас никогда не сомневался в том, что мама и папа любят друг друга, но до него доходили слухи, будто бы их союз был браком по договору. Ко всему этому приложил руку его влиятельный дед Карсон Виндхем. Там, в Южной Каролине, имела место какая-то сделка между ним и Сайласом Толивером. Отец должен был расстаться с девушкой, на которой собирался жениться, в обмен на деньги, с помощью которых он обустроил свою плантацию в Техасе.
Только неясные слухи долетали до ушей Томаса. Молодой человек не был излишне любопытен, поэтому никогда не интересовался источниками подобного рода россказней. Но теперь получалось, что в жизни отца была и другая женщина. В разговоре родителей всплыло имя Летти. Не она ли сейчас является женой дяди Морриса? Не эта ли женщина стала «жертвой», о которой говорил отец? Очевидно, богатый человек, «дьявол», с которым отец заключил сделку, – его дед. Правда ли, что Карсон Виндхем заплатил Сайласу Толиверу за то, чтобы тот взял замуж его дочь? С какой стати? Чтобы она не пошла в монастырь… Странно… На чьи деньги его отец создал Сомерсет?
Томас, хотя и видел своих дедушку и бабушку из Виллоушира всего-то раз, причем давнымдавно, хорошо их помнил, в особенности импозантного Карсона Виндхема. Тот единственный визит родителей матери не прошел гладко. Томас припоминал вычурную церемонность и подчеркнутую вежливость разговоров. Папа явно нервничал. Когда гости уехали, огорченными его родители отнюдь не выглядели. О родне из Квинскрауна он знал также немного. У него была бабушка Елизавета, которая время от времени писала письма, но ни разу не приехала к ним гости, а они не ездили к ней в Южную Каролину. Томас знал, что у него есть дядя Моррис. Однажды Томас слышал и о Летти. Он догадался, что это жена дяди Морриса, но его родители не говорили о своей родне в его присутствии.
Томас мог понять, почему бабушка предрекла, что проклятие падет на земли ее сына, но вот почему рациональный и разумный во всех отношениях отец верит в это – было выше его понимания. Он на самом деле считает, что смерть Джошуа или выкидыши у мамы – господни наказания за ту сделку, что была заключена четверть столетия назад? Как можно поверить, что смерть его последнего сына станет заключительным актом этой мести? Несусветная чушь! Если начнется война, Томас пойдет воевать. Вот только в каком качестве он будет служить родному штату, оставалось вопросом открытым. В феврале вице-губернатор Техаса поручил комитету общественной безопасности приступить к набору добровольцев, но Томас, Джереми Младший, Стефан и Филипп (Роберт страдал хроническим бронхитом и был освобожден от военной службы) решили подождать и вступить в полк, который будет защищать границы Техаса.
Да, его могут убить, и тогда у Сомерсета не будет наследника, но Томас уже придумал, как предотвратить подобного рода поворот событий. Завтра утром он поговорит с родителями насчет женитьбы на Присцилле Вудворд. Он и Присцилла знают друг друга с тех пор, как ее отец, один из двух в городе врачей, лет десять назад открыл здесь свою практику. Томас немного ухаживал за девушкой.
Молодой человек ожидал того часа, когда почувствуе по отношению к ней то, что Присцилла, без сомнения, чувствовала по отношению к нему, но, помимо приязни и благодарности за весело проведенное в ее обществе время, Томас ощущал лишь неопределенную пустоту, природу которой понять не мог. Присциллу считали первой красавицей в городе. Она поражала воображение танцующими при движении золотистыми локонами и сверкающими голубыми глазами. Живость девушки прекрасно гармонировала с более степенным характером Томаса. Присцилла восторгалась их особняком на Хьюстон-авеню и родством с королевским домом Англии. Впрочем, ее экзальтацию по этому поводу Томас понять мог. Девушка выросла в скромном доме, в котором до сих пор жили два ее старших брата-дровосека, работавших на «Лесозаготовительную компанию Уорика». Ела семья на кухне. Главное блюдо – мясо с картофелем. Ее братья ужинали, не переодеваясь, лишь закатав рукава своих рабочих рубах. Самым большим достоянием миссис Вудворд был английский чайный сервиз. Присцилла не стыдилась своей семьи. В противном случае Томасу она была бы неинтересна, но тем не менее девушка восторгалась особняком Толиверов и тем утонченным образом жизни, который они вели.
Мысль взять ее в жены пришла к Томасу, когда он до конца осознал, насколько сильно встревожен отец. Если Томас погибнет, что станет с Сомерсетом после смерти папы? Мысль, что плантация перейдет в чужие руки, была нестерпимой. Этого нельзя допустить. Присцилла Вудворд – вот ответ на все их тревоги. Он возьмет ее замуж. Они станут семьей. Ему уже почти двадцать четыре года. Пора связать себя обязательствами и стать отцом. Теперь Томаса уже не тревожило то, что он не испытывает к своей будущей жене сильной страсти. Из разговора родителей сын узнал, что до женитьбы его отец не был влюблен в маму, а теперь посмотрите на них…
Почувствовав облегчение на душе, Томас залез в постель и решил вздремнуть часок до восхода солнца. Когда он проснулся, по телеграфу до городка добралась весть о том, что конфедераты, как раз в тот час, когда Сайлас кричал во сне, открыли огонь по федеральным войскам, расквартированным в форте Самтер в Чарльстонской гавани. Война между штатами началась.
Глава 60
– На самом деле он ее не любит.
Песочного цвета брови на лице Джереми приподнялись.
– С какой стати ты так решила, Джесс?
– Мать лучше других знает своего ребенка. Возможно, там и есть почки, но до цветения дело так и не дошло.
– А если со временем почки зацветут буйным цветом, как вышло у вас с Сайласом?
– Не исключено, но сейчас он женится ради того, чтобы у Сомерсета был наследник.
– Ты уверена?
– Уверена.
– А Присцилла об этом знает?
Джессика пожала плечами.
– Не могу сказать.
– А она его любит?
– Кажется, да. Присцилла весьма романтически настроенная девушка. С ее точки зрения Томас – очень выгодная партия. Он красивый молодой человек, происходит из видной семьи, в чьих жилах течет королевская кровь. Последнее особенно приводит ее в восторг. Для Присциллы Томас – рыцарь на белом коне, который прискакал ее спасти. В противном случае ей уготована была бы, судя по всему, участь жены простого мужлана. К тому же она мечтает нарожать Томасу много детей, что как нельзя лучше отвечает его желаниям. Уважение, симпатия и дети могут послужить залогом счастливого брака.
Джереми раскурил сигару с заранее обрезанным концом.
– Серьезно? – произнес он себе под нос.
– А еще она олицетворяет собой тип светловолосой красавицы, – продолжала Джессика. – Присцилла напоминает мне Летти. На днях она заявила Томасу: «Без неудач не бывает успеха». Это вполне в духе Летти, не правда ли?
– Когда-то она была такой, – ответил Джереми. – Сайлас тоже понимает, насколько они похожи?
– Сайлас видит перед собой только хлопок. Томас всем пошел в отца.
Со времени провозглашения войны прошло три недели. Джереми, решивший навестить братьев, прежде чем федеральный флот возьмет морские порты Юга в блокаду, съездил на семейную плантацию в Южную Каролину и привез с собой в Техас новости с Плантаторской аллеи. К своему огорчению, Джессика узнала, что ее отец страдает от сердечной недостаточности, да и у матери здоровье крепостью не отличается. Майкл получил «броню», предоставляемую мужчинам призывного возраста, чей род деятельности важен для обороноспособности Конфедерации. Их дальновидный отец предвидел блокаду, направленную против экспорта южного хлопка, и приказал засеять бльшую часть земель Виллоушира зерновыми, которые собирается продавать армии Конфедерации.
– Все они передавали тебе привет, Джесс, – сказал Джереми.
Женщина тяжело сглотнула. Она вспомнила о счастливых днях, проведенных в доме своих родителей, но у нее не было ни малейшего желания возвращаться туда. После единственного приезда ее родителей в Хоубаткер, после того, как ее мать преднамеренно помешала Типпи принять участие в похоронах Вилли Мей, у Джессики пропала всякая охота возвращаться, хотя бы на время, в Виллоушир.
– А как дела у Толиверов? – поинтересовалась она.
– Ну и здесь новости не из радужных, – сказал Джереми. – Елизавета сейчас очень больна. Чего можно ожидать в возрасте восьмидесяти одного года? Моррис тоже состарился и стал кем-то вроде проповедника без духовного сана. Он говорит, что много времени уделяет божьему делу. Сайлас был бы расстроен, увидев, во что превратилась плантация.
– А что, сыновья не помогают ему?
– Мне кажется, они унаследовали от своего отца неспособность к управлению хозяйством. Молодые люди полностью доверились надсмотрщикам. Мои братья говорят, что они очень ленивы. С первым же выстрелом они ускакали в Ричмонд. Хотят вступить в армию генерала Ли.
– А дочь?
– Милое существо. Характером похожа на мать. К сожалению, внешне она – вылитый Моррис. Поклонников у нее не предвидится. Боюсь, она закончит свой век старой девой.
– А… Летти?
– В Летти погасла ее искорка. Признаюсь, я был шокирован, когда увидел, насколько она сдала. На ней много обязанностей и забот. Елизавете необходим постоянный уход. Слуги мало ей помогают, так как Моррис запрещает их наказывать. Управление хозяйством плантации также легло на ее плечи. Дом ветшает, а денег на восстановление прежнего великолепия достать негде. Моррис завел всех в долговую яму, выбраться из которой уже невозможно. К тому же Летти волнуется за своих сыновей.
Джессика вздрогнула так, словно ее внезапно ущипнули. Джереми смолк.
– Можно продолжать?
– Еще что-то?
– Боюсь, что да. Ее брат, тот, который учился в Вест-Пойнте, решил остаться в армии федерации. Теперь он стал нашим врагом. Летти его всегда идеализировала.
Джессика грустно покачала головой.
– Мне ее очень жаль. А как там ее отец? Надеюсь, жив-здоров?
– Он умер в прошлом году – долго мучился от туберкулеза.
– Бедняжка…
Джессика отпила чая со льдом. Как бы ей ни было жаль Летти, она решила не рассказывать Сайласу о тех горестях, которые постигли их общую знакомую. Он почувствует себя ответственным за это, впрочем, так оно и есть. А еще неутешительные новости упрочат смехотворную веру мужа в проклятие, в то, что рассерженный Бог наказывает его. Джессика развернула веер. Ее ум лихорадочно работал. Снаружи не долетало ни ветерка – несмотря на опущенные жалюзи, солнце и зной донимали всех. Они сидели в маленькой столовой, примыкающей к кухне. Именно здесь в прошлый раз Джессика попросила Джереми о том, чтобы он помог ей «обмануть» мужа. Тот с честью исполнил секретную миссию. Джереми продал от ее имени дом тетушки, а также все ее движимое имущество, а полученные в результате сделок деньги положил в один из бостонских банков на имя Джессики Толивер. По возвращении он рассказал о том, что Типпи обосновалась в Нью-Йорке и чувствует себя там как дома, а Сара Конклин продолжает свою работу на ниве аболиционизма в Бостоне.
«Ты ездил в Бостон? – удивился тогда Сайлас. – Зачем? А ято думал, что ты ездил в Нью-Йорк!»
«Был по одному делу. По просьбе друга», – ответил Джереми.
Джессика осторожно отставила стакан с чаем.
– Джереми, дорогой, о здровье Елизаветы Сайласу ничего не говори, а об остальном… Как думаешь, стоит ли ему рассказать?
В глазах Джереми читался скептицизм.
– О чем ты меня просишь, Джесс?
– Ты человек проницательный, видишь всех насквозь. Сам должен понимать, что будет чувствовать Сайлас, когда узнает обо всех неприятностях Летти.
– Ты хочешь, чтобы я ничего не рассказывал о том, как обстоят дела в Квинскрауне? Сайлас у меня обязательно спросит, а я не хочу ему врать.
– Но обязательно ли сообщать всю правду?
– А какую ее часть мне следует утаить? Если даже я не стану говорить о Летти, Сайлас поймет, что глупость и плохое управление плантацией со стороны Морриса не могли не сказаться самым печальным образом на жизни Летти.
– А следует ли Сайласу вообще знать, что ты побывал в Квинскрауне?
– Ты просишь меня ему солгать?
– Нет. Я прошу, чтобы ты не рассказывал всей правды.
– Зачем это, Джесс? Со времени помолвки Сайласа и Летти прошло свыше четверти века. Она вышла замуж за Морриса. К добру или ко злу, она разделила с ним супружеское ложе и судьбу.
Тихий стук в дверь прервал их беседу. Джессика ответила на стук. Петуния просунула голову в приоткрытую дверь.
– Извините, миссис Джессика, но какой сервиз вы бы предпочли поставить на стол сегодня вечером?
– «Челси», – ответила хозяйка.
– А куда посадить доктора и миссис Вудворд?
– Доктора – справа от меня, а его супругу – слева от мистера Сайласа.
– А мистера Томаса и мисс Присциллу?
– Друг напротив друга. Неважно, с какого края стола, лишь бы они видели друг друга.
Петуния хихикнула.
– Да, мэм, – сказала она и исчезла за дверью.
– Мы пригласили родителей Присциллы на ужин сегодня, – объяснила Джессика собеседнику, – хотим отпраздновать помолвку наших детей. Сайлас не нарадуется тому, что Томас женится. Муж надеется, что через год станет дедушкой.
– Ага. И у него появится еще один наследник Сомерсета.
Джессика тяжело вздохнула.
– На случай, если Томас не вернется с войны. Надеюсь только, что такая поспешность не вызовет горьких сожалений в будущем.
В последнее время, размышляя о мотивах, побудивших Томаса сделать поспешное предложение этой девушке, Джессика все чаще вспоминала тост, провозглашенный ее матерью после свадебной церемонии, состоявшейся в библиотеке Виллоушира. Мама тогда выразила надежду, что она и Сайлас найдут кое-что сближающее, помимо условий контракта. Они нашли это и полюбили друг друга. Интуиция подсказывала Джессике, что у Томаса и Присциллы ничего не получится.
Джессике было жарко. Она встала со своего места. Широкие современные юбки – само неудобство. И кто бы ни придумал двухслойные, расширяющиеся книзу рукава с отворотами, модные сейчас, его следовало бы расстрелять. Все более нервничая, Джессика раздумывала над тем, следует ли рассказать Джереми о тайных страхах Сайласа насчет проклятия.
– Не обижайся, Джесс, но люди часто женятся, руководствуясь куда менее основательными причинами, чем желание нарожать детей и обеспечить наследников имущества, которое их родители создавали годами тяжелых трудов.
Джессика яростно обмахивалась веером.
– Я не собираюсь ни с кем спорить. Я просто не испытываю большого оптимизма по поводу их брака. Особенно мне жаль девочку. Мне кажется, ей никогда не удастся зажечь пламя любви в сердце Томаса, – взглянув на Джереми, она улыбнулась. – Для женщины это очень важно, поверь мне.
Избегая смотреть Джессике в глаза, мужчина скосил взгляд на пепел, упавший с кончика сигары ему на колено. Если бы кто-то спросил у его похожей на цветок супруги, что она думает о своей жизни, то Камилла наверняка ответила бы, что мир ее идеален. Она замужем за богатым, красивым мужчиной. Она является матерью троих столь же красивых, умных и ответственных сыновей. Ее мужчины относятся к ней как к королеве. Она живет в великолепном доме, окруженная слугами, которые исполняют каждое ее желание. Ей нечего больше желать. Но смогла ли она зажечь пламя страстной любви в его сердце? Только миниатюрная, изящная женщина, стоящая перед ним сейчас в утреннем солнечном свете, могла бы зажечь в его сердце такой огонь – до сих пор могла бы. Джереми встряхнул головой, отгоняя непрошеные мысли. Красота никогда не была тем, что привлекало его в Джессике. По правде говоря, красавицей она не была, хотя время, как это ни странно, прибавило трудно уловимой магии ее вполне заурядной внешности. Веснушки исчезли. Кожа приобрела цвет тончайшего фарфора. Большие темные глаза сверкали на лице так же ярко, как и в восемнадцать лет. Даже без корсета фигура и талия у нее были почти идеальными. Первые пряди серебра появились в ее курчавых волосах, собранных в пышный шиньон на затылке. Теперь ее рыжеватые волосы напоминали цветом листья дуба в осеннюю пору. У виска на всю жизнь остался едва заметный шрам – память о падении с фургона четверть столетия тому назад.
– Ты качаешь головой, Джереми, – произнесла Джессика. – О чем ты думаешь?
– Я думаю о том, что ты в очередной раз уговариваешь меня обмануть Сайласа.
Пышные юбки закачались, когда женщина повернулась к Джереми.
– Не обмануть, а защитить.
– В таком случае сядь и объясни мне разницу.
Джессика повиновалась. Она думала, что со стороны это, должно быть, кажется смехотворным, но откровения Сайласа, последовавшие за предрассветным кошмаром, зародили зерна сомнения в ее душе, которой, в общем, не было свойственно терзаться суевериями. Нельзя, чтобы эти семена проросли. В своем дневнике она попыталась с ними справиться. Не вышло. Быть может, переговорив с Джереми, она сможет перемолоть эти подлые зерна в пыль. Он казался ей вполне уверенным в себе человеком, нашедшим свое место в этом мире.
– Джереми, ты веришь в проклятия?
Глава 61
Как только пришло сообщение об обстреле форта Самтер, друзья – Томас, Джереми Младший, Стефан и Арман – постановили, что они вместе запишутся добровольцами в воинскую часть, формируемую для охраны побережья и защиты границ Техаса от вторжения. Северные и восточные границы штата были особенно уязвимы со стороны свободных территорий Оклахомы и Нью-Мексико, а также со стороны Луизианы, если этот штат попадет в руки северян. Поступили надежные сведения о том, что федеральные власти намерены заставить техасцев поставлять их армии говядину. Были известны даже подробные маршруты вторжения. Люди также боялись, что штат окажется беззащитен перед опустошительными набегами жестоких команчей, когда охраняющие фронтир[35] кавалеристы федеральной армии и техасские рейнджеры оставят свои посты и пойдут воевать каждый на своей стороне. Флот северян медленно двигался вдоль атлантического побережья, блокируя порты и не давая тем самым Югу экспортировать хлопок и ввозить товары, снаряжение и оружие для Конфедерации. Проникновение флота северян в Мексиканский залив, а затем его продвижение вверх по реке к портам Техаса было вопросом времени. Жизненно важным теперь представлялось защитить водные маршруты, по которым можно было вывозить техасскую сельскохозяйственную продукцию в Европу и Мексику в обмен на боеприпасы. Словно в ответ на их чаянья, Эдвард Кларк, исполняющий обязанности губернатора, послал бывалого капитана техасских рейнджеров на восток штата формировать местную самооборону. Хоубаткер стал местом сбора.
Будущий капитан Джетро Берлесон вступил в легендарное подразделение в возрасте двадцати лет и уже двадцать два года защищал фронтир штата от преступников, мексиканских бандитов и воинственно настроенных индейцев. Генерал Захария Тейлор, под началом которого Джетро Берлесон служил во время Американо-мексиканской войны, прозвал его Всадником Ветра изза того, что Джетро мог верхом взлететь на самый крутой откос с мастерством лучшего воина из племени команчей.
Джессика заочно возненавидела капитана, когда в 1839 году он прославился во время войны с индейцами племени чероки в Восточном Техасе. В той войне погиб вождь Баулз, мудрый и уважаемый восьмидесятитрехлетний сарик. Джессика восхищалась длившейся десятилетиями борьбой этого вождя за право его народа владеть землями Техаса.
Но если кто-то и сможет позаботиться о том, чтобы ее сын вернулся с войны живым и невредимым, решила женщина, то это капитан Джетро Берлесон, поседевший ветеран, почетный гость за обеденным столом.
Томас встретился взглядом с матерью и подмигнул ей. Джессика слегка улыбнулась в ответ, но тревога на ее лице при этом не исчезла. Во главе стола восседал хмурый отец. По бокам его расположились не менее угрюмые Анри Дюмон и Джереми Уорик. На званом обеде также присутствовал Джейк Дэвис, который не позволил ссоре между его отцом и Сайласом Толивером омрачить собственную дружбу с Томасом, с которым водился с самого детства.
Единственными женщинами за столом были Джессика и Присцилла. Никто из них не добавил и лучика света к полусумраку, разгоняемому лишь свечами в канделябре. Томас прекрасно понимал природу мрачных мыслей матери. А в это время капитан Берлесон говорил собравшимся, что «война продлится гораздо дольше, чем думают эти глупцы из законодательного собрания». Присцилла, думал Томас, молится о том, чтобы вечер никогда не заканчивался и ей не довелось подниматься в спальню, приготовленную для новобрачных. Жена надеется, что долг призовет мужа раньше, чем придется снова исполнять супружеские обязанности.
Первая брачная ночь обернулась полной катастрофой. Томас сначала думал, что Присцилла с нетерпением ожидает этого знаменательного события, что она не меньше его заинтересована в зачатии ребенка, но девушка явно нервничала, была напряжена в его руках, плотно жмурилась и скалила зубы так, словно боялась, что ее сейчас ударят наотмашь кулаком.
Во время проникновения Присцилла завизжала.
– Я не готова, – отпихивая мужа, кричала она. – Пожалуйста! Прекрати!
Томас почувствовал себя бесчувственным чудовищем.
– Ты… такой… большой.
Губы девушки искривились в гримасе отвращения. Она отстранилась от мужа и свернулась калачиком. Присцилла, конечно же, никогда не видела мужского достоинства, но Томас предполагал, что ее мать рассказала дочери, что ожидает девушку во время первой брачной ночи. Теперь у молодого человека появились сомнения на сей счет. Има Вудворд была пуританкой. Не исключено, что она посеяла в голове дочери зерна божьего страха перед интимными отношениями.
– Ничего страшного, дорогая, – сказал он. – Это в порядке вещей – мужской орган увеличивается, когда мужчина желает женщину.
Девушка уставилась на него поверх плеча.
– Ты меня хочешь? Дело не только в том, чтобы я забеременела?
– Конечно же нет, – солгал Томас.
Вторая ночь оказалась значительно лучше. Присцилла не отказывала, но проще было бы разжечь мокрую древесину, чем вызвать огонек страсти у этой девушки. Третью ночь они исполняли свой долг, но ни о какой радости, ни о какой любви, как надеялся Томас, и речи быть не могло.
Лежа позже на своей стороне кровати, Томас в припадке отчаяния вопрошал:
– Что не так? Присцилла! Почему ты мне сопротивляешься? Ты меня не любишь?
– Конечно же люблю, – ответила жена.
Голос ее прозвучал жалобно, как плач котенка, потерявшего свою мать.
– Я… я просто боюсь.
Боюсь… Он познал нескольких женщин, и ни одна из них не жаловалась, что он ее испугал. Всем им очень даже понравилось.
Томас повернулся к Присцилле. Он провел рукой по изгибам ее тела под простыней, потрепал спутанные, поблескивающие светлые волосы, разбросанные на подушке, погладил по лицу.
– Все хорошо, Присцилла, – сказал молодой человек. – Нам понадобятся время и терпение.
Но спустя две недели он уже испытывал нехватку как первого, так и второго. Через несколько дней, в начале июня, его роте полагалось отправляться в Галвестон и там, соединившись с другими войсками, охранять побережье. У Томаса почти не оставалось надежды на то, что он оставит свою жену беременной.
Сейчас за столом Присцилла вдруг оживилась и подняла в разговоре интересующую ее тему.
– Капитан Берлесон! Знаете ли вы, что будете вести в бой сыновей аристократических семейств, предки которых прославились своей храбростью на полях брани в Англии? – сообщила она.
Похоже, его жена слишком налегала на вино, пытаясь заглушить страх перед предстоящей ночью. Только сейчас Томас осознал, что Присцилла явно навеселе. Вообще-то, она была утонченной, соблюдающей все приличия женщиной, вернее, девушкой, которая и в помыслах не пыталась оспорить авторитет своей свекрови. Не в повадках Присциллы было начинать разговор на тему, которая будет неинтересна капитану, а родителям ее мужа и их гостям может показаться даже неловкой, но молодая женщина просто обожала болтать о принадлежности Толиверов и Уориков к королевским домам Англии.
– Просветите меня, миссис Толивер, – попросил капитан Берлесон, вежливо приподнимая свои кустистые брови.
– Не стоит вашего внимания, – спешно заявила Джессика и, подняв лежащий у ее тарелки маленький серебряный колокольчик, звоном призвала к себе Петунию. – Джентльмены! Портер и сигары ожидают вас в гостиной.
Присцилла выглядела смущенной. Томас ее пожалел. Он отодвинул свой стул и прошептал ей на ухо:
– В другой раз, дорогая, когда мы будем в настроении слушать все это.
– Но я просто хотела сменить предмет разговора, – надув губы, изрекла Присцилла. – Я горжусь историей твоей семьи.
– Я знаю, Присцилла, но никому, кроме нас, она не интересна. Лучше выпей. Быть может, это поможет тебе расслабиться.
– Неплохо бы, – сказала она.
Вцепившись в графин, молодая женщина порывисто налила себе вина.
Томас вздохнул и, оставив ее, присоединился к мужчинам.
Пока все пили портер, курили сигары и говорили о войне, Томас думал о девушке, на которой женился. Он не мог ее понять. Если женщина любит мужчину, то не является ли наиболее естественным для нее желать с ним физической близости, хотеть почувствовать его в себе, прижиматься и обнимать его тело? Присцилла говорит, что любит его. Не связано ли поведение жены с тем, что она чувствует: Томас не отвечает на ее любовь взаимностью? Может, поэтому она не в состоянии полностью отдаться ему. Не исключено, впрочем, что Присцилла чувствует отвращение ко всему имеющему отношение к половому акту. Пот… плотские жидкости… спаривание, подобное животному… ощущение производимого над нею насилия… боль…
Лицо мужчины покраснело. Со стыдом он думал, что Присцилла кричит, что ей больно, еще раньше, чем он успевает ею овладеть. О наслаждении тут даже речи не заходит. Что ему делать? Томас не хотел насильно набрасываться на жену. Ранее он старался быть внимательным и нежным, но его терпение иссякало по мере того, как уменьшалось время до отъезда на войну. Быть может, он совершил непростительную ошибку? Быть может, он ошибся насчет чувств, которые Присцилла к нему питает? Не исключено, что девушка чувствовала всего лишь легкое увлечение, вызванное его красотой, видным положением семьи и родственными связями Толиверов с королевским семейством – и все это по ошибке приняла за любовь. Не лгала ли она Томасу, когда говорила, что хочет детей не меньше его?
Молодой человек взглянул на отца. Несмотря на преклонный возраст, он все еще красивый и крепкий мужчина. Мама до сих пор его любит и считает неотразимым. Джессика полюбила его раньше, чем он ее, – кажется, так, если Томас правильно интерпретировал тот подслушанный разговор. Анри и Бесс, Джереми и Камилла – давно в браке. Они счастливы, так, по крайней мере, ему кажется. Как же ему хотелось такого же счастья для себя и Присциллы! Но – об этом не стоило забывать – эти люди женились по любви.
Томас подумал, что, пока вино играет в голове жены, надо пользоваться минутой: алкоголь может ослабить сдерживающие инстинкты, и тогда они достигнут единственной (теперь он не кривя душой признавал это) его цели, ради которой он связался с этой девчонкой, ожидающей его сейчас в спальне с простынею, натянутой под самый подбородок.
Глава 62
3 сентября 1863 года
«Как оказалось, последние записи в дневнике я делала в июле 1861 года. Неужели прошло свыше двух лет с тех пор, как я записывала свои мысли и чувства, описывала страшные события, которые обрушились на Америку? Когда я вспоминаю о них, кровь стынет в моих жилах. Будучи матерью, я не могу воспринимать мою Родину как две отдельные страны. Трагедия войны нас объединяет.
Ничем не заполненные страницы отнюдь не означают, что в эти годы ничего не происходило. Просто к подобного рода занятиям, направленным на запечатление событий для потомства, у меня не лежала душа. Уже не говоря о том, что в эти годы возник дефицит бумаги и чернил. Я горько смеюсь, вспоминая, как Лоример Дэвис хвастался, что не пройдет и года, и конфедераты прогонят янки прочь. К маю 1862 года все будет кончено. Настало первое мая, но нигде не было видно ни лент, ни цветов, ни танцев вокруг флагштоков. Ни у кого не было праздничного настроения.
Боже правый, на самом деле не было! В апреле армия Конфедерации понесла огромные потери в битве при Шайло, штат Теннесси[36]. Новый Орлеан оказался в руках северян. В июле флот федерации оккупировал Галвестон. В сентябре армия генерала Ли потерпела ощутимое поражение от превосходящих сил противника в сражении при Энтитеме, штат Мэриленд. Домой потянулись раненые. Некоторые потеряли руку или ногу, другие оглохли, третьи ослепли. Сыну мясника отстрелили нос. Стоит послушать рассказы этих молодых людей, вернувшихся с полей сражений. Все они отправлялись на войну, сопровождаемые хвалебными речами, игрой оркестров и толпой, размахивающей флажками. В желудках их переваривалось жареное мясо, которым их угощали на пикниках и прощальных вечеринках. На их щеголеватой форме не было и капельки крови. Теперь они рассказывают об «огневых мешках»[37], хотя большинство вообще ничего не рассказывает. Молчание подобно савану, подобно могиле окутывает их.
Газетные сообщения бьют наотмашь по сердцу. Большинство солдат с обеих сторон – еще совсем молоды и не имеют ни малейшего понятия о том, что такое война и как следует обращаться с оружием. Они даже не вполне понимают, за что воюют. Сражения проходят так же, как это бывало еще во время наполеоновских войн. Молодые люди выстраиваются в шеренгу и наступают на окопавшегося неприятеля. Те, кто доходит до укреплений врага, вступают с ним в кровопролитную рукопашную. Должно быть, то, что остается после этой резни, представляет собою самое мерзкое, самое неугодное Богу зрелище на земле. Немногим лучше этого ужасная антисанитария и грязь военных лагерей и отвратительные условия жизни, способствующие распространению всякого рода заразных болезней. Один репортер писал, что, даже если пуля вас пощадит, болезнь погубит всенепременно. Сын цирюльника Уолтера Бейтса умер от брюшного тифа. Билли Костнер заболел дизентерией и тоже умер. Оставленные на самотек корь, ветрянка, свинка и коклюш составляют далеко не полный список болезней, которые угрожают жизням солдат, живущих в лагерях, заваленных всяческими отбросами, объедками, навозом и разлагающейся требухой. Подпорченная пища и не вполне пригодная для питья вода – еще один источник постоянной смертельной угрозы для солдата.
Затаив дыхание, я слушаю рассказы очевидцев и читаю газеты. Я все время думаю о Томасе и мальчиках, о том, какие опасности им угрожают, о том, как они живут. Сын входит в специальное подразделение, которое совершает смелые рейды на территорию Луизианы с целью помешать неприятелю переправиться через реку Сабин и вторгнуться в Техас. Им зачастую приходится разбивать лагерь под открытым небом или возле гнилых болот, кишащих змеями, крокодилами и малярийными москитами. Томас во время краткосрочных побывок старается не распространяться об опасностях этих походов, но по пустому его взгляду, запавшим щекам, худому телу и потрепанной униформе мы с Сайласом и так обо всем догадываемся.
Во время последней побывки Томас попросил дать ему оставшиеся в доме чернила и бумагу. Он собирается писать домой родителям и женам товарищей из его роты, которые сгорели в пожаре, вызванном тяжелыми боями с неприятелем в засушливой местности.
Читать бесплатно другие книги:
