Атака мертвецов Джафаров Рагим

18

Майор сложил наконец все, что планировал забрать и вышел из кабинета, турок поспешил следом. Сеченов просто кипел от злобы, но виду не подавал. Благо Сулейман шел сзади и не мог видеть перекошенного лица Миши, сейчас можно было дать хоть немного воли эмоциям. Его злил тот факт, что его просто скинули со счетов. После всего, что он сделал для разведки, для политического отдела, да и для страны, если смотреть масштабнее, его просто решили выкинуть. Какой-то проклятый чиновник одним движением руки перечеркивал все, чем гордился когда-то майор.

Столько лет службы ради чего? Чтобы выбирать между смертью от рук своих или чужих? Нет, так просто он не сдастся. Эта история не закончилась.

– Дежурный, машину мне! Быстро!

– Есть!

Грозный тон подействовал, машину подали мгновенно. Водителя майор отослал, за руль сел Сулейман.

– Едем к Новикову?

– Да, я по дороге почитаю, если ты не против.

– Ни сколько, товарищ майор, это, говорят, полезно, держит мозги в тонусе, хотя вам уже и ни к чему, по идее.

Машина плавно тронулась, Сеченов достал дневник паренька. Нужно понять, что за проклятые цифры на портсигаре и орденах. Он снова забыл о вложенных в дневник фотографиях и письмах, те высыпались ему на колени. Турок мельком глянул на них, но интереса не проявил.

Сеченов увидел еще одно старинное письмо, которое не заметил в прошлый раз. Мельком глянул, на это сейчас нет времени, но вдруг передумал. Письмо, судя по всему, написано самим Андре Тирером.

Здравствуй матушка.

Я знаю, что давно не писал тебе и теперь уже не понятно, о чем писать. Письмо наверняка будет сумбурным, но по-другому и не получится. Жермен погиб и в этом виноват я. Прости меня, я никогда себе этого не прощу, но ты прости.

Андре смотрел в бинокль второй час подряд.

– Господин капитан, что-то новое? – Пафнутий подполз к командиру и тронул его за плечо.

– Нет, все то же самое, не могу понять, что они делают. – Уже долгое время противник вел какие-то работы, и никто не мог понять, что они предвещают. А работы были весьма масштабными. Враг пригнал на передовую какое-то оборудование, но опять-таки, никто не знал, что это.

– Так и чего смотреть тогда?

– Вдруг пойму. Вот, например, я уверен, что это какое-то оружие или взрывчатка, они весьма аккуратно таскают эти железки, чем-то похожие на снаряды.

– Да, господин капитан, я-то, дурак старый, думал они там печки строят, чтобы хлебушек печь да нас угощать. – Пафнутий хихикнул, но осекся уловив испепеляющий взгляд капитана.

– Мне это не нравится. Ладно, уходим.

Они были в разведке. Капитану разрешили провести разведку лично, видимо новость о смерти брата дошла и до коменданта, а тот проявил заботу что ли. На самом деле ему дали отпуск, но Андре так и не смог поехать домой. Не хотел предстать перед матушкой и без того больной, с подобным известием. Потому капитан решил потратить его иначе. Пора увидеть то самое золото, из-за которого порушилось столько судеб. Так или иначе он дал слово, что доставит его до адресата. Вместе с тем, однако, решено было и узнать о приготовлениях, которые ведутся противником. Языка взять было не трудно, но увы, этот секрет хранился строго. Ни рядовой состав, ни младшие офицеры понятия не имели, что именно должно произойти. Просто действовали по указаниям специалистов, недавно прибывших на фронт. Андре хотел взять такого специалиста, но и это оказалось невозможным. Те пребывали под охраной денно и нощно. Никакой возможности похитить.

Тем сильнее становилось их удивление, чем более они углублялись во вражескую территорию. Приготовления оказались масштабнейшими. Фактически они велись вдоль всех крепостных укреплений. Тем не менее пришлось бросить эту загадку. Никакой возможности ее разгадать не было.

За три дня Андре и Пафнутий достигли искомого места. Найти его оказалось непросто. Старый разрушенный форт, от которого остались только порушенные стены да фундамент.

– Пришли что ли? – ординарец глянул на командира.

– Видимо да, давай осмотримся, где-то тут должно быть много золота, не думаю, что прямо на земле оно валяется. – Пафнутий знал про золото. Андре верил ему безоговорочно, тот отвечал командиру тем же. Это была странная пара, старый казак, давно позабывший о доме и молодой офицер, которому домой возвращаться не хотелось. Они будто дополняли друг друга, один порывистый, другой всегда спокойный, один образован, другой мудр.

Андре вошел в форт, сквозь пролом в стене. Крыши давно уж не было, а остатки стен обвила всякая растительность.

– Ваше благородие, а есть подсказки хоть какие?

– Да, тут должны быть катакомбы, золото там. – Андре прошелся по залу, никаких намеков на вход в подземелье. Мысли его все время улетали куда-то далеко. Он представлял, что когда-то эти руины были наполнены военной суетой, а возможно и вполне светской. Может быть это был замок и тут, прямо в этом зале проходили балы.

Капитан осмотрел все углы, вышел из руин с другой стороны и решил обойти вокруг. Это тоже не принесло результатов. Андре подумал, что вход в подвал должен быть замаскирован и стал осматривать груды камней. К несчастью их было много, но все они выглядели действительно древними. Через час он бросил эту затею.

– Ваше благородие, нашел! – Капитан удивленно покачал головой и пошагал на голос. Пафнутий стоял на удалении метров в триста. Почему он пошел искать именно там, Андре даже не представлял. Но видимо тайник располагался еще дальше, Пафнутий уверенно зашагал куда-то, капитану ничего не оставалось, кроме как идти следом. они прошли не меньше километра, после чего вышли к речушке.

– Что это значит?

– Пойдемте, еще не все. – Старый казак пошел вверх по течению, в какой-то момент берега стали все более крутыми, а потом даже скалистыми. Наконец Пафнутий спустился к воде и пошагал прямо по речке, которая уже представляла ручей. Через десять минут они вышли к небольшому гроту. Он был скрыт от посторонних взглядов, а прийти к нему можно было, пожалуй, только по ручью, если, конечно, вы не желали переломать ноги.

– Скажи на милость, как ты понял, что идти нужно сюда? – Андре заглянул в грот, темнота непроглядная.

– Я вот как рассудил, ваше благородие, вот есть развалины замка, самого настоящего. Вы говорите, что золотишко спрятано под землей, там мол подземный ход. Так, а куда подземному ходу вести, как не к речке? Чтобы в случае осады водички набрать, али от собак по воде уходить. – Какая-то безумная логика в словах ординарца прослеживалась.

– Допустим, почему ты пошел вверх по течению, а не вниз. – Пафнутий фыркнул.

– Вы хоть в академиях и обучались, а все одно, ваше благородие, уму не набралися. Коли речку потравят всю, как тогда воду набирать? – Андре сделал один вывод, вся гениальность старика в феноменальном везении.

– Ты в следующей атаке, Пафнутий, держись ко мне поближе. – Андре зажег припасенные предусмотрительным ординарцем факелы и вошел в грот.

– Это зачем же?

– Говорят, что людям, со складом ума подобным твоему, очень везет. – Старик крякнул и гордо погладил бороду, явно не поняв истинного смысла начальственной похвалы.

– Это что, я как-то соседу его же свинью продал, а на эти деньги купил свинью у другого соседа. Ночью подменил, свиней, значится, а потом ту, что украл продал соседу у которого купил. – Корнет остановился и посмотрел на ординарца.

– Ты уж прости, но я за твоим ходом мысли уследить не успеваю. В свиньях запутался начисто. Пойдем, вот, кажется рукотворный туннель начинается. – Они пошли по тоннелю. Вскоре вышли к развилке, потом к еще одной. Капитан уверенно шагал куда-то, иногда сворачивал, иногда пропускал повороты.

– Ваше благородие, мы не заплутаем тута? – Пафнутий явно чувствовал себя неуверенно.

– Нет, у меня записан маршрут.

– Так вы с записью вашей сверились бы.

– У меня фотографическая память.

– Какая?

– Хорошая. Пришли. – Они стояли перед старинной дубовой дверь. При свете факела она сливалась со стеной, но выдавал ее новенький навесной замок. Андре достал револьвер, намереваясь разобраться с замком.

– Что ж вы делаете-то, посветите лучше, ваше благородие. – Капитан убрал револьвер, взял у ординарца второй факел и стал терпеливо ждать. Старик опустился на колени и принялся ковырять в замке какими-то железками. Через минуту замок щелкнул и раскрылся.

– Да, я смотрю интересное у тебя было прошлое. Открывай. – Пафнутий потянул дверь, Андре вошел в тесное помещение. По сути он оказался на узком пятачке, все пространство вокруг, до самого потолка, занимали ящики. Старику места уже не хватало, потому он с интересом выглядывал из-за плеча Андре.

– Подержи-ка. – Теперь светил ординарец. Капитан достал шашку и принялся расковыривать ящик. Наконец одна доска подалась и сломалась. В проломе тускло блеснул золотой слиток.

– Пресвятая богородица, так тут что, все ящики слитками золотыми забиты?

– Видимо да, признаться я не ожидал, что речь идет о золотых слитках. Вопрос лишь в том, на сколько велико это помещение. Давай попробуем сделать проходы к стенам.

К вечеру выяснилось, что помещение очень большое. Ошалевшие от увиденного друзья вышли к ручью и молча побрели к форту. Предстояло устроиться на ночлег.

Они молча разбили лагерь, поели и стали готовиться к ночлегу. Первым дежурить должен был Пафнутий. Андре Укутался в шинель и лег на заготовленную подстилку из веток. Сон не шел к нему. В голове крутилась одна и та же картина, как к нему спящему подкрадывается ординарец и перерезает глотку. Проклятое золото, сколько еще жизней оно заберет?

Капитан долго ворочался, потом твердо решил уснуть. Будь, что будет. Если ему суждено умереть, то пусть так и случится, пусть наконец прекратятся все страдания. Андре сомкнул глаза и провалился в сон.

Проснулся капитан от того, что услышал шаги. Аккуратные, крадущиеся шаги. Рука потянулась к револьверу. Неужели предательство? Пафнутий подходил все ближе, Андре сжал револьвер в руке.

– Ваше благородие, проснитесь, только тихонечко, я вас прошу. – Андре сел и непонимающими глазами посмотрел на старика.

– Чего случилось? – Но Пафнутий молчал и удивленно смотрел на револьвер в руке капитана. Андре смутился, но виду не понял.

– Медведь тут рядом, чего ему надо не знаю, наверное, на запах шел. Уходить надо.

Они молча собрались и двинулись прочь. Андре чувствовал себя ужасно. Старик и не думал о том, чтобы причинить ему вред, а он. На душе было паршиво, капитан понимал, как сильно провинился перед другом. Одним лишь тем фактом, что допустил в свою голову подобные мысли. Он украдкой глянул на Пафнутия, тот шагал с угрюмым видом, или ему кажется.

– Пафнутий, ты меня прости.

– За что?

– Все ты знаешь, за что. – Старик долго молчал, потом все же заговорил.

– Все по делу, ваше благородие. Я раньше много плохих дел наделал, это мне урок. Знаю я, как на таких как я смотреть надо, странно, что вы меня сразу не пристрелили. Это мне прощения просить надо, у матерей да у отцов, тех, чьих детей я загубил. Теперь чего уж, тать и есть тать, все вы верно за оружие схватились. Я всю вахту только и думал, может перерезать вам горло да золото себе забрать? Если уж по чести, то так и надумал, хотел уж идти резать, да смотрю медведь. Сидит бурый смотрит на меня, да так, будто с осуждением каким. Я не шевелюсь, страшно ведь. Думаю, отведи Господи, дай шанс, не буду боле грешить. Так медведь на меня еще раз посмотрел внимательно, развернулся и ушел. Вот так вот, господин капитан, вы человек хороший, вас Господь бережет.

Дальше шли молча. Каждый думал о своем. А в голове Андре крутился только один вопрос, что было бы если бы первое дежурство выпало ему? Впрочем, угрюмое молчание продолжалось лишь до утра, когда путники решили, что торопиться некуда. Отпуск все-таки. Они вновь разбили лагерь и развели костер.

– Ваше благородие, как вы это золото домой-то отвезете? До конца войны, я думаю, такие грузы незаметно не протащишь. – Пафнутий мешал похлебку и поглядывал на капитана, тот сидел у костра и в очередной раз чинил бинокль.

– После войны попробую, а пока продам поместья, заводы, вообще все, что досталось по наследству. Деньги, полученные с этого отправлю вдове, вместо золота. Денег ей там на всю жизнь хватит, а после войны вывезу это золото, посчитаю, если ошибся добавлю. – Андре удрученно вздохнул, бинокль снова развалился и никак не желал собираться обратно.

– Ясно, только куда вы матушку-то денете? Она ведь не захочет уехать из родного дому?

– Никуда, пусть живет в родном доме во Франции.

– Я не могу только одного понять. За что столько золота отвалили? – Пафнутий даже мешать забыл, настолько захватил его собственный вопрос.

– Не могу сказать точно. Мне кажется дело далеко не в крепости и даже не в войне. Витает последнее время в России всякая зараза – социалисты, анархисты и прочая погань. Кто-то же платит им, я искренне не верю, что там все идейные и на самообеспечении. – Андре, наконец, починил бинокль и убрал его в футляр.

– Не понял, это что значит? Всем этим бездельникам, которые только царя хулить да горлопанить могут, кто-то платит? Так за что же, ваше благородие? – Капитан забрал у горе-повара ложку и стал мешать сам.

– Много за что. За теракты, за беспорядки, теперь, наверняка будут агитировать много активнее, главное, чтобы эта зараза не просочилась в армию. Не может быть солдат социалистом или анархистом, и армия не может быть социалистической или коммунистической. Не приведи господь, если так получится, тогда можно бросать ружья и по домам идти. – Пафнутий задумчиво смотрел в костер.

– Так, а чего они хотят, ваше благородие?

– Порушить самодержавие, да развалить империю, больше ничего и не хотят. Быть может еще денег легких да власти. Власть народу, вот скажи, ну как в России может народ править? – капитан попробовал варево на вкус, поморщился и продолжил помешивать.

– Что значит власть народу? – Пафнутий похоже не понимал самой идеи.

– Да кто же знает. Собрания собирать и балаболить, вот и вся власть. Система, при которой решения принимаются коллективно, голосом большинства. Глупость, как мне кажется, в таком случае власти нет ни у кого, либо она у кого-то есть, а остальные для видимости.

– Бросьте, ваше благородие, глупости. Кому это надо все? Лучше есть давайте, ничего они не смогут поменять. Куда этой голи супротив царя? – Пафнутий каким-то шестым чувством определил, что похлебка готова. Достал ложку и придвинулся поближе к котелку.

– Боюсь, что смогут. Если уже в головах полковников такие мысли поселяются, то что-то смогут.

Друзья сытно поели, после чего решили выспаться. Теперь на часах первым стоял Андре. В назначенное время он разбудил Пафнутия, тот хотел что-то сказать, но потом просто кивнул и привалился к старой сосне, у которой все дежурство провел и капитан. Андре завернулся в шинель и провалился в сон.

К своим позициям они вышли ночью, как и планировали. Перешли через линию фронта и аккуратно вышли на свой же патруль. Те были извещены о разведчиках, возвращающихся с задания, потому никаких проблем не возникло. Капитан узнал, что его ждет с докладом комендант крепости и не теряя ни минуты отправился в Осовец. Старик последовал за своим командиром.

Крепость их встретила привычным шумом работ. Пожалуй, за время войны построено было больше чем за всю историю ее существования. Внешний вид изменился до неузнаваемости. Выросли оборонительные укрепления, возникли новые линии коммуникации, взамен разрушенных выстроились новые хозяйственные здания. Но никто не отменял и прискорбных картин. Обрушенный капонир, воронки от снарядов, огромный скол на бронированном колпаке, закрывавшем наблюдательный пост.

На следующий день они привели себя в порядок, подновили форму. Пафнутий решил сходить на рынок, а Андре отправился докладывать о результатах разведки. Хотя по существу доложить было нечего, основная цели – понять, что за приготовления ведут немцы, оставалась невыполненной.

Знакомым маршрутом прошел он к кабинету коменданта, часовой у двери покосился на него и потерял всякий интерес.

– Как у него настроение сегодня? – Солдат кивнул, что, видимо, говорило о хорошем расположении духа хозяина крепости.

Андре вошел, закрыл за собой дверь. Встретился глазами с комендантом, который сидел за столом и что-то писал. Несколько секунд он не понимал, что происходит, наконец его осенило. Капитан вышел за дверь и постучал, проклиная себя за забывчивость.

– Войдите!

– Господин… – Его перебили.

– Садитесь, я хочу знать, что вам удалось увидеть, услышать и понять. – Андре сел напротив командира и закурил. Потом опомнился и виновато посмотрел на коменданта, тот махнул рукой.

– Я не могу вам сказать того, что вы хотите услышать. Мне не удалось выбить из кого-либо информацию о приготовлениях. Могу только делиться собственными выводами и наблюдениями. – Комендант откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на собеседника.

– Я выслушаю их, не смотря ни на что вы зарекомендовали себя как весьма умный молодой человек. Любые сведения могут оказаться ценными.

– Мне кажется, что это оружие, совершенно новое, не известное нам оружие. Они обращаются с ним очень бережно, понимаете, вряд ли что-то опасное применят для обороны. Тем более, что это что-то очень сложное. Монтаж ведется под надзором специалистов. Учитывая, что подготовительные работы ведутся на огромной площади, боюсь нас ждет что-то очень страшное. Сложно даже предположить, что это может быть. Возможно какого-то рода артиллерия.

– Страшное? – Комендант тоже закурил и прикрыл глаза.

– Разрушительное и страшное. Немцы по-другому и не умеют, в большинстве своем, все, за что этот народ берется оказывается либо пивом, либо оружием. – Капитан посмотрел на командира, тот приоткрыл один глаз и удивленно посмотрел на Андре.

– Вернитесь к теме. Согласен, скорее всего это оружие, было бы глупо полагать иначе, учитывая, что наступательные действия предпринимают они. Вопрос в том выдержим ли мы этот удар?

– Да. – Теперь комендант открыл второй глаз и внимательно вгляделся в лицо Андре

– Это юношеский максимализм?

– Да. Могу сказать, что не выдержим и что? Крепость улетит отсюда? Враг передумает?

– Что с вами сегодня? Вы просто сыплете искрометными и удивительно утонченными шутками. Возьмите себя в руки, вспомните где вы, господин капитан. – комендант раздраженно затушил папиросу.

– Виноват. На самом деле злюсь, господин комендант, на разведку. Почему ничего не знаем об этом? Неужели так хорошо охраняется секрет? Я даже не представляю, какие последствия может вызвать применение этого оружия. Сколько еще человек погибнет.

– Капитан, стране нужны герои, но женщины рожают дураков. Так у русских говорится? Ничего не изменится, даже если мы узнаем, что это за оружие. Я так думаю. Драться будем все равно. – Андре посмотрел на командира, тот был поляком, потому вряд ли знал, что на самом деле звучит этот фразеологизм иначе, к тому-же в культурном обществе его вообще лучше не применять.

– Боюсь, что не совсем так говорят. Полагаю, будем готовиться к худшему?

– Именно, к несчастью я даже знаю к чему именно. Разведка докладывает о возможном штурме с применение отравляющих веществ. Нужно ли вам говорить, что мы не имеем индивидуальных средств защиты? Все что мы можем сейчас это готовиться к худшему и мочиться на тряпочки.

– Это зачем?

– Если дышать через нее, вероятность погибнуть от газа несколько уменьшается. – Комендант тяжело вздохнул

– Подозреваю у нас нет внятной информации ни о поражающих факторах, ни о методах защиты?

– Именно. Надеюсь вы понимаете, что солдаты не должны ничего знать, пока доложите, что еще вам удалось узнать во время рейда. Для начала прорисуйте на карте маршрут.

Четыре часа капитан рассказывал о том, что удалось узнать, увидеть, услышать и даже почувствовать. Коменданта интересовала каждая деталь. Его дотошный допрос порядком утомил капитана, потому, когда он покинул кабинет, он чувствовал себя выжатым, но довольным. Так или иначе все меры будут предприняты, а дальше будь, что будет. Не для того ли нужна армия, чтобы грудью встретить любого врага и любую опасность. Даже если не представляешь, что это такое.

Сейчас он даже завидовал гарнизону крепости – их не коснется тот ураган, который готовят враги. Далековато от передовой. Конечно им не сладко приходится, они не знали нормального отдыха и сна вот уже много месяцев. Ночью работы, днем бомбежка, но тем не менее, сейчас им повезло. Когда-то же им должно было повезти.

Капитан отправился в лавку, где купил много папирос, чая и сахара. Что-то подсказывало ему, что он еще не скоро тут окажется. Окопная жизнь продолжалась. Какое бы там ни было оружие, его подразделение вернется в крепость через девять дней. Возможно им повезет, и они не испытают на своей шкуре столкновения с неизвестностью. Вскоре его разыскал Пафнутий, и они сразу же двинулись на передовую.

Андре испытывал странные чувства приближаясь к передовой, с одной стороны опостылевшие окопы и блиндажи сидели в печенках, с другой – это его дом. Он не лгал себе и понимал, что он действительно тут живет. Знает каждую кочку и рытвину, хотя пейзаж и меняется в следствие постоянных артобстрелов. Их встретил дежурный и доложил о потерях и состоянии подразделения. Никаких из ряда вон выходящих происшествий, кроме войны, не случилось. Капитан добрался до койки и провалился в сон.

Проснулся он по тревоге, уже топали сапоги по земле, бряцало оружие. Андре прислушался, что-то не так. Нет привычных деловых криков офицеров и унтеров. Нет ленивого и беззлобного обругивания. Капитан вжался в койку, по спине пробежал холодок. Нет этого уверенного презрения к опасности, коим сопровождается каждая тревога. Что-то не так и, кажется, он даже знает, что.

– Ваше благородие! Беда, чудь какая-то ползет! – Пафнутий влетел в блиндаж без стука, что говорило только об одном, произошло что-то из ряда вон происходящее.

Андре ничего не ответил, вскочил на ноги и принялся переодеваться.

– Музыкантов строй, бегом. – холодный, начисто лишенный всех эмоций голос плетью стегнул по ушам ординарца, тот вздрогнул, поежился и кивнув рванул прочь.

Капитан вышел из блиндажа, посмотрел на небо. Ни облачка, бесконечная, безбрежная синева. Он двинулся вдоль окопа. Бойцы, мимо которых он проходил быстрым шагом, удивленно переглядывались. Впервые видели его в парадной форме, при всех орденах. Воины удивленно перешептывались, иные вытягивались по струнке.

– Господин капитан, разрешите доложить, унтер-офицер Хмельников! – перед ним возник бравый унтер. Высокий, широкоплечий, с роскошными усами. Форма, как с иголочки, а в сапоги можно глядеться, как в зеркало.

– Докладывай! – Андре исполнил ответное воинское приветствие.

– Полковой оркестр по вашему приказу построен, жду дальнейших приказов! – Козырек его фуражке отчаянно блестел на солнце.

– Вольно! – Капитан придерживая саблю пошагал к оркестру, следом двинулся унтер и Пафнутий.

– Смирно! – Солдаты вдоль всего окопа стояли как по нитке, плечо к плечу. Им пришлось повернуться внутрь окопа, этого Андре и добивался. Нечего пока смотреть на тот ужас, который вот-вот наползет на окопы.

Он вышел к оркестру и с видом придирчивого начальника оглядел его. Кивнул начальнику и взобрался на бруствер. Теперь он стоял лицом к вражеским позициям, а солдаты спиной. Огромная, страшная волна газа ползла к ним. Казалось, что это живой зверь, который подминает под себя все, что встретит на своем пути.

– Бойцы, славные защитники России! Надежда ее и опора! Братья! Прямо сейчас я стою тут для того, чтобы исполнить свой долг! Чтобы отплатить родине за все, что она для меня сделала! – Солдаты стояли по стойке смирно, только головы повернули к командиру. Андре взглянул на наползающее марево. В его недрах терялись проволочные заграждения и деревья, прожорливый зверь уничтожал все на своем пути, не разбираясь. Андре знобило, по спине тек пот.

– Страшно ли мне? Страшно, братцы, так как никогда! Но что такое страх? Это друг мой, который дает мне сил! С ним вместе прошел я одну войну, с ним пройду и вторую! Прямо за моей спиной стоит моя мать! И мне некуда отступать! – Капитан внимательно смотрел на бойцов. Ужас, панический ужас в глазах, перекошенные лица. Еще секунда и они рванут прочь, не разбирая дороги будут бежать. Бросят оружие и гонимые ужасом будут бежать пока не выбьются из сил. Он бы и сам приказал им бежать, если бы хоть один из них мог бежать быстрее ветра, он бы дал им шанс.

– За моей спиной не поле, не крепость, не земля, но Россия. Каждый шаг по которой, должен обойтись врагу втридорога! Кто видел меня в бою!? Кто знает, что слов на ветер я не бросаю!? Не пройдет никто тут без моего разрешения! Ни один немец поганый! – Андре вынул из ножен саблю и воткнул ее перед собой в землю. Обвел взглядом бойцов, положил руки на эфес. Мало, нужно что-то еще, что-то что сохранит их разум еще пол минуты. Облако газа, уже не выглядящее сплошной стеной было совсем близко. Можно было рассмотреть, как желтеет попавшая в него трава, как пригибается она к земле, не способная выжить в этом яде.

– Господь с нами! Так ежели он хочет, чтобы я погиб сегодня, так пусть так и случится, но ежели нет, то уж и от немцев бежать я не собираюсь! – Капитан достал револьвер, откинул барабан, достал один патрон и выкинул. На него с удивлением, на секунду забыв о подступающей смерти, смотрели солдаты. Андре вернул барабан на место и оглядел своих воинов. Удивление, но не страх. В руке у капитана револьвер, в нем пять патронов и одно пустое гнездо. Андре выдохнул, прокрутил барабан и приставил ствол к виску.

– Прости меня, Господи! – Глядя в глаза солдату, который истекал потом и мелко дрожал, Андре нажал на курок. Раздался сухой щелчок и больше ничего. Строй взревел от восторга. Капитан улыбнулся, убрал револьвер и снова положил руки на эфес сабли. Так он и собирался встретить подступившую уже волну газа, с широко расставленными ногами, руками, возложенными на эфес георгиевского оружия и гордо поднятой головой.

– Оркестр, музыку! Слушай мою команду, кругом! – Строй абсолютно синхронно повернулся на каблуках, как раз за секунду до того, как волна газа окутала все вокруг, заслонив собою солнце.

Андре закрыл глаза и задержал дыхание. Сложно понять, что происходило дальше. Сначала стал затухать оркестр. Кто-то сбился с ритма, заиграл невпопад, замолкали трубы, одна за другой, звук угасал вместе с жизнями хозяев. Иногда из последних сил пробивался одинокий горн, но то была не мелодия, но страшный скрежет страдающего музыканта.

Потом кашель, ужасный бесконечный кашель. Не тот кашель, что мучает при простуде, но отвратительный, надрывный, дерущий глотку и не дающий набрать воздуха в грудь. Когда удавалось вдохнуть, то новая порция отравы поступал в легкие усиливая боль. Кашель быстро превращался в бульканье, кровавые сгустки летели изо ртов умирающих солдат. Бесконечная агония, тела воинов, скрюченные в ужасных муках, руки, царапающие до крови свои же глотки. Обожженные, помутневшие глаза, а у иных и вытекающие. Кашель переходил в вой и обессиленный хрип, невозможно дышать, но и не дышать невозможно. Что бы ты не делал, ты получаешь лишь муку, боль распаляла еще большую боль. Где-то послышались выстрелы, кто-то облегчал свою участь, не выдержав страданий.

Бравый унтер вгрызался окровавленными зубами в землю. Начисто лишенный рассудка он искал хоть какого-то спасения, но тщетно. Газ уже пожрал его глаза и навсегда искалечил легкие. Ужасные страдания отняли разум, а весь рот заполняла земля, замешанная с кровью. Старый ординарец тут же рядом, уперев голову в эскарп, рвал бороду, просто чтобы ослабить бушующий в груди пожар. Неторопливо, раз за разом выдергивал из бороды клоки волос. Глаза его были закрыты и потому пока были целы, но разум пошатнулся. Ему казалось, что пришел судный день и если он откроет глаза, чтобы оглядеться, то Господь отнимет их. Грудь пожирал огонь, а он вздрагивал от каждого звука. Где-то рядом прекратился кашель, теперь слышен только слабый хрип и бульканье. Грохнул выстрел, старик вскрикнул, от чего изо рта хлынул новый поток крови, Пафнутий закашлялся. Теперь старик повалился на землю и без остановки кашлял. Он прижал руку ко рту и почувствовал, что изо рта вылетают какие-то ошметки. Пафнутий не знал, что дотрагивается до кусочков своих же легких. Прапорщик полз прочь от этого ада, пока глаза еще могли видеть он выбрался из окопа и побежал. Но вскоре упал и не смог встать. Изо рта лилась кровь, а в ушах звенело. Он продолжал ползти до тех пор, пока все вокруг не померкло. жажда жизни гнала его вперед не смотря ни на что. Он дотронулся до века, чуть надавил и почувствовал, как из-под него потекла какая-то слизь. Этой слизью был левый глаз прапорщика.

По безжизненному полю шагал немецкий офицер. Все вокруг было мертво, просто праздник смерти. Вся трава пожухла, ни одного зеленого листочка на деревьях. Он знал, что несколько полков вдоль линии фронта отправили на зачистку, глупость. Кто мог выжить в этом аду? Когда инженеры спустили с цепи этого демона из бутылки, в его подразделении с ума сошло два человека. Это не война, так не воюют. Офицер, погруженный в свои мысли шагал к вражескому окопу. Пока еще далеко, но вот уже виднеются первые трупы. Скрюченные в жутких позах. Он видел их руки, сжимающие комья земли. Что за страшная мука могла так изуродовать людей. Следом шел целый полк и одна мысль сновала по их голове: «Зачем все это»?

Офицер медленно подошел к окопу и заглянул в него, его тут же вырвало. Множество трупов, с расцарапанными шеями, окровавленными лицами. Лежат в вповалку, вцепившись друг в друга, будто в надежде укрыться от газа. Кто-то замотал лица бинтами, но и сквозь них проступают ужасные красные пятна. Подошли солдаты, многих рвало. Офицер посмотрел на странную фигуру. Русский офицер. Он стоял на коленях, положив руки на воткнутую в землю саблю. Голова покоилась на руках. Нижняя часть лица замотана белыми тряпками, насквозь пропитанными кровью. Грудь его тоже окрашена в багряный цвет. Странно, но он так и не повалился на бок, казалось, что русак просто преклонил колени для молитвы.

Офицер перепрыгнул через окоп и подошел ближе к мертвому врагу, желая рассмотреть того получше. Вдруг тот поднял голову и устремил на немца взгляд полный боли. Ни страха, ни ненависти, только боль. Офицер вскрикнул, поскользнулся и повалился на спину. Мертвец медленно поднялся с колен и ужасно захрипел. Этот булькающий хрип пронесся по округе леденя кровь. Где-то рядом кто-то вторил ему. Со всех сторон вдруг стали подниматься ужасные окровавленные мертвецы. Иные даже без глаз, с одними лишь пустыми глазницами, в которых виднелось какое-то мясо.

Дикий ужас охватил немцев, леденящий страх проник в глубины разума и сковал людей. Мертвый русский офицер не без труда выдернул саблю из земли и нетвердым шагом направился к немецкому офицеру. Тот так и не нашел сил, чтобы превозмочь страх и убежать. Русак зарубил его, после чего окинул взглядом врагов. Полк, целый полк против едва ли пятидесяти мертвецов, но что могут люди против умертвий? Как убить уже мертвых, как причинить боль и страдание тем, чье существование превратилось в боль? Андре взревел, страшный хрип подхватили четыре десятка изорванных глоток. Противник, имеющий более чем стократное численное превосходство не принял рукопашной и бросился прочь, налетая на проволочные заграждения и погибая в них. Враг бросал оружие и бежал не оборачиваясь, отстающих зарубали русские, которые гнали врага, на ходу выплевывая остатки легких, выблевывая свои внутренности и пытаясь на слух найти перепуганного врага. Атака мертвецов завершилась полным разгромом противника.

Андре полулежал на телеге, замотанный в окровавленные тряпки и лишенный возможности говорить капитан глядел на удаляющуюся крепость. Гарнизон покидал ее, пришел приказ отступать. Фронт был продавлен, Новогеоргиевская крепость пала и теперь уже не было смысла держать оборону. Игрушечная крепость выполнила свой долг с лихвой, пусть и дорого заплатила за это.

Мощные бастионы Новогеоргиевской крепости пали через две недели после начала артобстрела. Осовецкая крепость продержалась полгода. Он вспоминал телеграмму начальства с просьбой продержаться сорок восемь часов и спор с комендантом о том, стоит ли оглашать текст телеграммы.

Газовая атака практически уничтожила защитников крепости, единицы выжили на передовой, десятки в самой крепости. Андре чувствовал, как по щекам текут слезы и не мог понять, что заставляет людей встать против смерти, смерти мучительной и неминуемой. Он ее ждал, но остальные.

Здравствуй матушка.

Я знаю, что давно не писал тебе и теперь уже не понятно, о чем писать. Письмо наверняка будет сумбурным, но по-другому и не получится. Жермен погиб и в этом виноват я. Прости меня, я никогда себе этого не прощу, но ты прости.

По чести и письма этого я никогда не отправлю, потому, что некому его будет отправить. Скоро мы все погибнем, веришь ли, ни один не уйдет живым. Где-то в глубине я надеюсь на свою трусость и удачу, что не раз выносили меня из самых безнадежных ситуаций, но уже слабо.

Я все время думаю, как бы сложилась моя жизнь, если бы я не пошел на войну. Что стало бы со мною? Наверное, я был бы промышленником, ворочал бы миллионными капиталами. Может наоборот, стал бы великосветским повесой и проматывал бы отцовское наследство. Но не случилось бы одного, того что, пожалуй, стало главным в моей жизни. Я не встал бы лицом к лицу с чудовищем. С тем чудовищем, что живет во мне. Не увидел бы его и страдал каждый день и каждый час, смутно понимая, что оно есть.

Место мне именно тут, среди страха и боли, где мне подобные играют в кровавые игры. Где щедрою нашей рукою творится история. Матушка, таких как я нужно убивать и благо мы понимаем это. Нам нету места среди нормальных людей.

Я всегда гордился тем, что защищаю кого-то. Но только вчера понял, что стремлюсь защитить от себя же. Сколь много хуже могло бы быть, если бы я этого не понял. Жил бы среди нормальных людей, принося им боль, потому, что так поступают чудовища. Женился бы и изводил свою жену, каждый день. Просто потому, что так угодно чудовищу, которого я бы даже не увидел. конечно я делал бы это не так, как это делают тут, но делал бы. Устраивал бы скандалы, отыгрывался на подчиненных, лез бы людям в душу, по-всякому, как мог бы, делал больно. Спасибо Господи, что не женился, что не завел детей, которым тоже искалечил бы души.

Как здорово, что я далеко от тебя и не могу сделать тебе больно. Прощай, матушка, я никогда не вернусь домой.

19

Сеченов будто очнулся от страшного видения. По спине тек холодный пот. Он огляделся непонимающим взглядом, стал припоминать где он. Проклятое письмо будто уволокло его в сон, нет в кошмар. Майор не помнил, что именно прочитал, но хорошо помнил ужасные чувства, которые захлестнули его. В душе Сеченова что-то беспокойно возилось. Он поспешил закурить. В голове крутилось только одно слово, оно билось о стенки черепной коробки, будто желая вырваться наружу. После папиросы, кажется, стало легче, мысли стали собираться в кучу. Майор открыл дневник и стал пролистывать, благо ехать еще минут двадцать. Турок вел дерзко, машина опасно накреняясь входила в повороты и прыгала на кочках. Пару раз постовые хотели было притормозить наглого водителя, но завидев начальника политического отдела, решали не вмешиваться.

Времени для того, чтобы прочитать весь дневник у майора не было, но все детали становились на свои места. Первое, что искал Миша, был смысл цифр, нацарапанных на орденах. Ему на глаза попалась такая надпись.

Отец сказал, что зашифровал координаты золота, мне не составит сложности расшифровать их, нужно только найти ордена и портсигар.

Сеченов улыбнулся, значит вот он ключ к золоту. Но ситуация складывалась примерно так же, как когда-то у паренька. Нужно найти ордена, что-то Сеченову подсказывало, что он едет к ним. Новиков как-то замешан в этом. Майор пролистал дневник к началу. Альберт, паренька звали Альберт, а его брата Ганс. Вот такая грустная история двух братьев.

Сеченов закурил и посмотрел в окно, мимо проносились дома, машины и пешеходы. Реальность переставала быть осязаемой, его затягивало в какую-то другую суть. Как вообще Новиков связан с орденами, как они оказались тут? Судя по записям в дневнике, Тирер успешно пережил первую мировую войну, а в гражданской, как и стоило бы ожидать, участвовал на стороне белых. Надо отдать ему должное, сажался до конца, прикрывал эвакуацию из Крыма, но в одиночку войну выиграть не сумел. Бежал в германию.

Сеченов задумался, почему в Германию? Почему к лютому врагу? Человек, который самозабвенно защищал Россию вдруг идет в первых рядах ее захватчиков? Майор стал листать дневник.

Я спросил у отца, почему он выступает против страны, за которую проливал кровь. Мне было не просто задать такой вопрос, но он ничего не ответил.

Сеченов выкинул окурок, закурил вторую папиросу и снова стал листать дневник. Его интересовало, как Новиков связан с корнетом. Сеченов немного подумал и открыл книгу на первой странице. Миша стал быстро просматривать записи, останавливаясь на самых интересных.

Сегодня мы познакомились с отцом. Мама сказала, что он наконец-то приехал в Берлин, у него есть несколько суток отпуска, потом он снова уедет, мы не могли упустить шанс поговорить с таким человеком, даже если бы он не был нашим отцом. В СС служат только лучшие представители нации. Надо сказать, он производит впечатление страшного человека. С другой стороны, одного взгляда на него достаточно, чтобы понять, что он беспощаден к врагам рейха. Ганс все время молчал, а я спрашивал. про войну, про его боевое прошлое. Отец отчего-то мрачнел с каждым вопросом.

Сеченов задумался, значит Тирер все-таки женился и детей сделал, не смотря на то, что величал себя чудовищем. С другой стороны, вот он результат, можно сказать, на лицо. Дети, которые дорого заплатили за грехи чудовища-отца. Миша продолжил читать.

Что же, если он так поступил, значит так было нужно. Я узнал, что отец женился на маме для того, чтобы войти в элиту Рейха. он, конечно, и так был не последним человеком, но этот брак резко поднял его по социальной лестнице. наверное, так правильнее, ведь кто если не отец сможет руководить военными операциями в далекой России.

Сеченов погрустнел. Почему же молодой и честолюбивый корнет превратился в фашистского карьериста? Главное, как можно было перейти с одной стороны на другую так явно?

Отец почему-то помрачнел, когда узнал, что я и Ганс гитлерюгенды. Странно, он же должен гордиться нами! Мы пошли по его стопам и будем столь же тверды в своих мыслях и поступках.

У Сеченова заболело сердце, что же должен чувствовать отец, когда его дети поступают таким образом? Когда калечат судьбу вслед за родителем, который, быть может, понял, что сотворил со своей жизнью, но слишком поздно. Какой груз вины лежит на сердце отца, который своим примером отправляет детей на войну. Майор вспомнил лица пареньков, ведь они еще совсем дети.

Я уже давно не видел отца, ситуация на фронте все хуже. Наши отступают и говорят, что скоро нас отправят на фронт. Не всех, конечно, только самых лучших. Мы с Гансом входим в их число. У меня наконец-то будет шанс творить историю своими руками, я покажу всем, что значит отвага.

Сеченов закурил третью папиросу подряд. Голова просто раскалывалась от боли, смутная тревога грызла душу. Реальность утекала сквозь пальцы, как песок.

На войне все совсем не так, как я себе представлял. Все грязно и очень страшно. Мне стыдно от того, как я боялся. Как дрожали мои коленки, я поспорил, что в первом же бою убью троих русских и позорно проиграл этот спор. Ситуация все хуже, наступление русских остановить уже не удастся. Быть может это к лучшему? Просто все закончится и все.

Машина остановилась, майор огляделся. Совсем немного осталось до места, он стал пролистывать дневник, времени для хоть сколько-нибудь подробного изучения не оставалось, нужно понять одно, как связан Новиков и Тирер.

Я вернулся домой так скоро, как только смог. Капитуляция легла позором на наши плечи и на улицы Берлина. Дома я застал отца при смерти. Какие-то русские мародеры вломились в дом и стали грабить. Отец не мог справиться с ними и получил удар ножом. Вероятно, его можно было бы спасти, но ушло слишком много времени. Он лежал в бреду и говорил что-то про золото и письма. Я так и не смог с ним поговорить. Его жизнь оборвалась, после себя он оставил лишь кольцо и последнее желание. Отец просил доставить письма, которых оказалось не много не мало, восемьсот сорок. Я сделаю это, во что бы то ни стало, мы сделаем, я и Ганс. Но еще нужно найти тех сволочей, что убивают людей в их же собственных домах. Месть должна свершиться, чего бы нам это ни стоило.

Майор ухмыльнулся. Похоже связь весьма косвенная. Новиков когда-то командовал штрафниками, которые ограбили и убили Тирера. Паренек похоже был прекрасно осведомлен обо всех, кто хоть какое-то отношение имел к этому делу. Кто же предоставил ему всю эту информацию? Нужно будет подробнее изучить дневник, это единственный вариант узнать, что это за доброхот. Оставался еще один серьезный вопрос, откуда Новиков знает про золото?

– Приехали. – Сеченов удивленно захлопал глазами. И вправду, машина стояла напротив особняка.

– Веди меня к Новикову, говорить с ним буду. – турок закатил глаза, покачал головой, но вышел из машины и уверенно зашагал к центральному входу. Майор пошел следом.

У Сеченова болела голова, болела очень сильно. Он нервно скалился и иногда хватался за виски. Его слегка покачивало из стороны в сторону. Турок привел его к какому-то кабинету и указал рукой на дверь.

– Он там, он всегда там. – Сеченов достал пистолет, дослал патрон и повернул дверную ручку.

В кабинете царил полумрак, прямо напротив входа за столом сидел старик. Седые волосы почти сливались с невероятно бледным лицом.

– Михаил, присаживайтесь, мне уже доложили о вашем визите. Надо сказать, быстро вы перешли на другую сторону. Еще вчера, да что там вчера, сегодня утром, ловили преступников, сейчас же с пистолетом наголо, будто медвежатник, врываетесь ко мне в кабинет. Воспитанные люди так не поступают. Хотите чаю? – Старик не был напуган или растерян, более того он вел себя так, будто это у него в руке заряженный пистолет. Сеченов на негнущихся ногах прошел к предложенному стулу и тяжело опустился на него.

– Я не собираюсь распивать чаи…

– Понимаю, очень торопитесь. Огорчу, торопиться не куда. Видите ли, вам придется со мной договориться. Ордена-то у меня, а вы, между прочим, пропащий человек, скоро вас в розыск объявят. Я предлагаю сделку, вы мне часть координат с портсигара, а я вас не уничтожу. Что скажете, заманчивая сделка, Господин майор? – Старик встал и, опираясь на трость, прошел к окну, чуть отодвинул штору и посмотрел на улицу.

– Товарищ.

– Что? – старик, будто бы оторванный от какой-то сложной думы растерянно посмотрел на Сеченова, но быстро пришел в себя.

– Как вам будет угодно, хоть товарищ, хоть господин, как названия не меняй все одно. – Сеченов убрал пистолет в кобуру и сел на стул.

– Что вы имеете в виду, говоря о том, что не уничтожите меня? – Майор закурил и откинулся на спинку стула, у него почему-то болели колени, он вытянул их и пустил в потолок струю дыма. Старик похромал обратно к столу, достал из ящика пепельницу и поставил ее перед Михаилом.

– Дело уже почти готово, вас разорвут на клочки и в общем-то совершенно законно. Не пришлось даже что-то фабриковать, в последнее время вы сделали немало дел за которые, будьте уверены, вас ждет весьма суровое наказание. Но вы можете этого избежать. Вы отдадите мне портсигар, я отменю приказ и ваше начальство закроет глаза на все. В худшем случае вам придется написать заявление об увольнении и вас тихонько проводят из политического отдела. Все лучше, чем расстрел, не находите? – Сеченов курил глядя в потолок, чувствовал на своем лице взгляд старика и все равно смотрел в потолок.

– А что если я сейчас просто всажу вам пулю в голову? – Майор посмотрел прямо в глаза хозяину кабинета, у того дрогнуло веко на левом глазу. Или просто показалось?

– Тогда вы точно покойник.

– Я вам не верю ни на грош, если отдам вам портсигар мне точно не жить.

– У вас нет выбора, реально положение дел таково: либо вы мне отдадите портсигар сами и будете жить спокойно, либо я получу его иначе, просто это займет больше времени. – Старик одарил майора испепеляющим взглядом. Сеченов полез в карман и положил на стол перед стариком портсигар.

– Что же, вот он. – Хозяин кабинета взял серебряную коробочку в руки, осмотрел со всех сторон.

– Внутри, под крышкой. – Собеседник нетерпеливо открыл крышку.

– Если это шутка, то весьма безвкусная! Надпись сколота!

– О, я нахожу эту шутку весьма удачной! Есть еще одна шутка.

– Тут я, вероятно, должен спросить какая? – Старик похоже разозлился не на шутку, он не говорил, а буквально шипел.

– Вы сказали, что получите портсигар так или иначе, это лишь вопрос времени, что же, давайте подождем. – Сеченов потушил папиросу прямо об лакированную столешницу и с удовольствием отметил, что оставил на ней отвратительный след. Майор посмотрел старику в глаза и на миг, всего лишь на один миг увидел в них растерянность.

– Будь по-вашему, но вы сами подписываете себе приговор, знаете…

– Прекратите эту комедию, у вас нет времени, сколько вам осталось? Полгода? Думаю, и того меньше. – Старик откинулся в кресле и прикрыл глаза. Сеченов воспользовался моментом и вытер пот со лба.

– Откуда вы знаете?