Комендантский час Иванова Вероника
— Моя королева всегда весьма изысканно шутит.
— Мы не ревнуем. Нас удивляет твоя щепетильность.
А вдруг душа у него такая? Добрая?
— Боль сожмет разум еще сильнее, а это дурно отразится на информации.
Понятно. Только бизнес, ничего личного. Выжать все до капельки, а потом выгодно толкнуть еще и жмых, вот в чем состоит главное жизненное кредо мужика с осьминогом.
— Есть другой способ развязывать языки.
— Мы не хотим знать какой, — хихикнула толстуха, — мы хотим видеть результат.
— Как прикажете, моя королева.
Мужик плавно переместился с того места, где стоял, мне за спину, и я почувствовал на шее что-то холодно-жгучее. Прикасалось к коже оно недолго, всего пару секунд, а потом убралось восвояси, оставив после себя легкое покалывание.
Местный аналог «сыворотки правды»? Если резать и колоть меня никто не собирается, вполне ожидаемая альтернатива. И через энное количество времени я начну метать словами, аки бисером. Ага, перед свиньями. Перед одной безобразно толстой, заплывшей жиром и извалявшейся на клумбе сви…
— Где ты родился?
Какая ему разница? Что это решает? Точка на карте, только и всего.
Где родился, там и пригодился — говорит народ. Говорил. Раньше. Давным-давно, когда переезд из одного города в другой становился целым кругосветным путешествием. Сейчас все не так, все проще и обыденнее.
Она сегодня тут, а завтра будет в Осло…
Нет, Осло — это чужое. Чужбина.
— Где ты родился?
А и правда, где? Название ускользает. Зато память подсовывает охапку всего остального, казалось, благополучно забытого. Как любила говорить бабушка?
— В городе, которого нет.
Переименовали. В который раз подряд. Через год или два, как я появился на свет. Память осталась лишь в документах.
— В колыбели трех революций.
Лихорадило его всегда знатно. Может, потому что с самого начала был экспериментом? Лабораторией. Полигоном. Моделью, чуткой к любым влияниям.
— В северной столице.
Но и это уже в прошлом. Где-то далеко-далеко, запорошенное пылью.
Имперские амбиции могут возникнуть только у того, кто чувствует себя гражданином империи. Провинциальные чинуши, правдами и неправдами прокладывающие себе дорогу наверх, не думают о величии.
Все начинается с детства. Все начинается с места. Наверное, потому меня и спрашивают о…
— Твоя семья велика?
Семья-то большая, да два человека всего мужиков-то…
Нет, это не про меня. Давно уже не про меня.
Отец. Было ли в нем вообще хоть что-то отцовское? Мы не сидели с удочками на берегу реки. Не гоняли мяч во дворе. Не гуляли по набережной и не разглядывали хищные контуры кораблей.
Он вечно витал в словах. Своих, чужих, только что написанных и похороненных в архивах. Но он никогда не бывал одинок: жена разделяла каждую минуту его жизни. Идеальная пара. Самодостаточная. Не нуждающаяся ни в чем, кроме друг друга.
Семья, говоришь?
— Ее нет.
Я ничего особого тогда не почувствовал. Да и потом тоже. Даже удивления. Авария, и все. Водитель заснул за рулем. Двадцать два пассажира погибли почти мгновенно. Обычное дело, в новостях и то не сообщали.
— У меня никого нет.
Камень на кладбище. Камень стены крематория.
Понятно, что это должно было произойти, рано или поздно. Слава богу, между преждевременной гибелью родителей и закономерной кончиной бабушки успело пройти несколько лет, иначе меня бы разорвало на части. А так… притерпелся.
— Я совсем один.
Наверное, это плохо. Но может быть, и хорошо — тоже?
Не нужно тревожиться. Не нужно заботиться. Вокруг пусто? Зато свободно. Просторно. Как в детстве, когда любая лужайка казалась огромным миром.
Лужайка?
Она ведь совсем рядом, зеленая и цветная. Достаточно протянуть руку. И да, лучше протянуть и пощупать, потому что перед глазами всё плывет.
Тонкие нежные лепестки. Пушистые. Совсем как у…
— Ромашка-ромашка, дай погадаю?
Цветок не хочет отрываться, но я настойчив. Тяну изо всех сил, пока что-то не лопается с противным «чпоком».
— Рихе!
Кто-то кричит? Ну и пусть. У меня сейчас есть дело поважнее.
— Любит. Не любит. Любит. Не любит…
Лепестки закончились. Как-то слишком рано и неутешительно. Неужели она права? Неужели меня никто не любит?
Нет, быть такого не может. Не помню ни одного лица или имени, но совершенно точно должен найтись хоть кто-то. Обязательно должен. Иначе зачем я вообще затеял это гадание?
Нужна еще одна. Вон та, которая выглядит пожирнее.
— Рихе, хватит стоять столбом! Сделай что-нибудь!
Пальцы запутываются в зелени. Она какая-то слишком скользкая, с первого раза не ухватить. И живая. Натурально живая: цветки все время разбегаются в стороны. Или это сама клумба от меня уворачивается?
Врешь, не уйдешь!
— Рихе!
Что-то захлестывает шею.
Лента.
Широкая. Холодная. Мокрая.
Затягивается. А потом давит-давит-давит…
Пол здесь явно неровный: спина чувствует себя неуютно. Ямки какие-то, бугорки. Дырки? Да, пальцы за что-то цепляются. И проваливаются.
Решетка. По крайней мере, вокруг именно она: прутья уходят прямо в потолок. Слева, справа, за головой.
Клетка.
Зачем? Почему? Какого черта? Кто-то захотел пошутить? Не припомню, чтобы среди моих знакомых были весельчаки такого рода. Избить могли запросто. Если не повезет, даже убить. Но чтобы запирать? Нет, у нас сажают под замок только того, с кого можно получить деньги, а я в этом смысле более чем бесполезен.
Наверное, ошиблись. Спутали. Ну ничего, стоит только появиться местному надзирателю, все выяснится. Правда, как только это произойдет, ошибка будет исправлена. Единственно возможным и совсем не радостным для меня образом.
Так может, лучше пока и не трепыхаться?
Нет, поздно. Уже идут.
Шаги неторопливые, размеренные. Останавливающиеся ровно напротив.
— Это или невероятное стечение обстоятельств, или лучшее представление, которое я видел в своей жизни.
Голос мужской и даже как бы знакомый. Слышанный совсем недавно. Звучит не враждебно, а почти по-приятельски.
— Но ты же не дашь верный ответ?
А меня разве о чем-то спросили? Или спрашивали?
Все очень смутно. Разговор какой-то был, помню. Невнятный и непонятный. И я в нем участия вроде бы не принимал, потому что…
Ну да. Не знал, что говорить.
Не… знал?
Все лицо в поту: ладони сразу становятся липкими. Тепло здесь. И душно. Так душно, что я мокрый весь, с головы до пяток. И совершенно…
Голый?
Ага. Ни клочка ткани. Нигде. И это не очень-то приятно осознавать. Хотя стесняться, наверное, нет смысла. В конце концов, тот, кто стоит у меня за спиной, тоже мужик и…
А мужик ли?
Голову я поворачивал медленно. Так медленно, как только мог, видимо надеясь, что все происходящее мне снится и вот-вот должно развеяться, как туман. Зря старался: высокая фигура по ту сторону решетки никуда и не думала деваться.
— Твое тело слишком долго адаптируется. Но не ты сам.
У него внимательный взгляд. И у его осьминога — тоже. Только, в отличие от человека, моргающе-мигающий.
— Не встречал таких раньше.
Знаешь, дядя, могу сказать ровно то же самое.
— Тебе будто все знакомо заранее.
Да неужели? Я в самом деле выгляжу невозмутимо? Что-то не верится. Хотя, в данном конкретном случае чему удивляться-то? Схватили, притащили куда-то, заперли, чтобы не сбежал, — вполне понятная схема, известная с доисторических времен. Куда интереснее причины и, конечно, последствия. Правда, и их довольно легко предположить.
Мужик пролетал мимо брошенной базы, решил посмотреть что к чему, пошарить по сусекам. Нашел меня — того, кого по определению там быть не могло. Задался вопросами на эту тему, а пока искал ответы, прихватил добычу с собой. Если и есть другие детали, то общую картину они изменят несущественно.
А последствия… Они, увы, тоже вполне очевидны.
Оптимистичный вариант: за меня потребуют и получат выкуп. Пессимистичный: пустят в расход. И если учесть, что я похитителям содействовать ничем не могу, второй путь развития событий пока намного вероятнее первого.
Так что да, дядя, мое нынешнее положение меня ничуть не удивляет.
— Возможно, я последовал твоему плану, доставив тебя сюда.
Как там говорила толстуха? Ты, дядя, слишком сложно думаешь.
— Но в чем именно он заключается? Что ты намереваешься сделать?
В данный момент? Ничего. Да и потом, похоже, буду делать точно то же самое. Единственный расчет, что меня хватятся и начнут искать. Надеюсь.
— В эфире царит молчание. Будто тебя никогда и не было.
О, значит, не хватились. И не ищут. Может, и вообще не станут. Спасибо, порадовал.
— Двенадцать стандартных суток, и никаких телодвижений со стороны Империи.
Это я столько был в отключке? Долго, ничего не скажешь. Контрольный срок прошел, как говорится.
— Напрашивается только один разумный вывод. Твоя миссия имеет значение государственной важности.
Зачем он всю эту чушь мне рассказывает? Хочет услышать подтверждение? Нет, скорее себя убеждает. Потому что лоханулся, а признавать не хочет. Вот и придумывает на ходу шпионские страсти там, где они и не ночевали.
— И ты ее исполнишь во что бы то ни было.
Дядя, ты в своем уме? Ой, вряд ли. Потому что все твои слова уж больно похожи на мантры. Ты говоришь о том, что хочешь видеть. И говоришь с такой уверенностью, будто нарочно программируешь события.
— И никто не сможет тебе помешать.
Как-то странно прозвучало. Не с огорчением, а наоборот. Можно подумать, что дядя с осьминогом чему-то искренне обрадовался.
— Моя королева сказала, что если из-за тебя случится еще хоть что-нибудь, она перестанет быть моей королевой.
Великая будет потеря? Не уверен. Особенно если вспомнить выражение лица бритоголового перед тем, как он повернулся, чтобы уйти и бросить напоследок:
— Ты уж не подведи.
Фантазеры они здесь все, поголовно. Выдумщики. Из мухи готовы сделать слона, а из такого олуха, как я…
Может, все от того, что им скучно живется? Научно-технический прогресс зашкаливает, технологии позволяют творить чудеса направо и налево, даже пальцами шевелить не нужно, только думать, вот и бесятся с жиру. Ищут себе игрушки подиковиннее, как мой знакомый блондин, например.
Он не знал, что делает? Может, в первые минуты и не знал, но потом уж точно все понял. И как бы нормальный человек поступил на его месте? Спустил бы ситуацию на тормозах. Вернул бы меня обратно или сдал в музей естественных наук, и было бы нам всем счастье. Но нет, потащил-таки с собой да еще и всучил бразды правления. Наверное, хотел позабавиться, наблюдая. Надеюсь, свою порцию веселья он получил, я ведь не мог не глупить, особенно в отсутствии информации.
Но бог с ним, с блондином. Эти двое тоже хороши. Даже лучше.
Баба еще заподозрила неладное поначалу, хотя и выглядела как дура, но поддалась убеждению. А мужик сразу построил целую теорию заговора на пустом месте, ни минуты не сомневаясь. И никому из них в голову не пришло, почему я молчу.
Ну да, это же продвинутое общество. Разговорчивое. Я из него выпадаю, а значит, могу таить черные мысли и строить коварные планы.
Тьфу!
Вот честное слово, уже хочется начать делать нечто подобное. Исключительно чтобы не обманывать чужие ожидания.
Достали. Как можно не допускать даже мысли, что человек просто ничего не знает? Неужели местная информатизация настолько широка и глубока? Может, они еще в утробе начинают наполнять свою базу знаний? Если так, мне здесь ловить нечего.
Я никогда не смогу шагать с ними в ногу.
Адъютант мгновенно узнает все необходимое. Бригадиры твинчей управляют своими подопечными, не задумываясь, почти на уровне инстинктов. А я сначала должен сообразить, что делать, а потом еще и подобрать правильные слова, чтобы меня поняли хотя бы приблизительно.
Это безумие.
Это бред.
Бессмысленный и беспощадный.
И меня точно следовало запереть. Пусть даже и здесь, в одной из этих клеток.
Их много, кстати. Могу досчитать до трех десятков прежде, чем прутья в перспективе начинают сливаться в единое целое.
Сравнительно небольшие, длиной чуть больше моего роста, шириной метра полтора, с трех сторон забранные решеткой. Четвертая сторона похожа на стену, но не цельную, а со швом, контур которого напоминает дверной проем.
Пол тоже решетчатый, только ячейки крохотные, едва можно палец просунуть. Но это только подо мной и в клетках через одну, а в соседних пол цельный и идет под уклон, в направлении стены.
Еще есть служебный коридор, тоже невеликих размеров, по которому, наверное, должны время от времени прогуливаться местные охранники, но никого и ничего не видно.
Здесь вообще как-то пустовато. Если это своего рода тюрьма, то где заключенные? Неурожайный год был, что ли?
И душно так, что спасу нет. Кажется, что все силы тратишь только на дыхание, заставляя грудную клетку расширяться и сжиматься. Пот льет уже просто ручьями, и понятно, почему забрали всю одежду: она через пару минут превратилась бы в насквозь мокрую тряпку.
Еще немного, и сам растекусь лужицей. Тут вообще вентиляция предусмотрена или как? Вы, господа хорошие, может, и умеете жить без воздуха, а я, уж простите, не научился. Если таким способом решили от меня избавиться, то, право слово, проще было задушить еще тогда, в первый раз.
Глаза аж щиплет от пота. И что протирай, что не протирай, не успеваешь капли стряхивать. Душегубка какая-то…
Крак. Чпок. Ш-ш-ш.
Это у меня глюки, или часть стены и впрямь поехала вверх?
Проход. Непонятно куда, но оттуда сквозит.
Воздухом.
Свежим.
Долго я не думал: встал и пошел. Прямо в полную неизвестность, которая оказалась весьма примечательной.
После той оранжереи, где меня пытались допрашивать, удивляться было уже почти нечему, но то, что находилось за дверью, куда меньше походило на привычные пейзажи. Передо мной расстилался… Ну да, в каком-то смысле лес, только скорее вид снизу. Словно кто-то вынул какие-то гигантские растения из горшков, отряхнул землю и повесил корни сушиться.
Они спускались сверху и тянулись вниз, свободно покачиваясь и напоминая китайские занавески из бамбуковых палочек или бусинок. Разве что это были не одиночные нити, а пучки, причем мохнатые, с отростками, торчащими во все стороны.
Белесые, желтоватые, серебристые, слегка фосфоресцирующие. И темная просека, проходящая сквозь них куда-то вдаль. Видимо, по ней мне и предлагалось идти.
Можно было вернуться обратно, потому что дверь и не думала пока закрываться, но, какая бы опасность ни таилась впереди, дышать там определенно было легче. И пожалуй, даже приятнее: чуть горьковатый аромат, похожий на запах листьев, но еще не прелых, а только-только упавших с дерева.
Под ногами оставалась все та же решетка, что и в клетке, только совершенно сухая, и идти по ней было одно удовольствие. Даже своего рода массаж ступней получался. Первые несколько шагов. А потом начался массаж всего организма целиком.
Они умели двигаться самостоятельно, корешки эти. И как по команде облепили меня, скользя по коже взад и вперед. Стряхнуть их удалось не сразу, но в следующей секции пучков все повторилось. Живые щетки проходились по мне снова и снова, на протяжении всего пути, вроде и не слишком долгого, но выматывающего. Хотя бы потому, что надо было не только продираться между корнями, а и…
В нормальной обстановке это называлось бы изнасилованием. Настойчивым, безжалостным и многократным. Когда я понял, что именно чувствую, в голове осталась только одна мысль: поскорее убраться отсюда. И когда впереди замаячил свет открытой двери, все оставшиеся силы ушли на то, чтобы сделать рывок из скользких объятий и ухватиться за решетку, чтобы не упасть.
Что-то мелькнуло справа. Тень в такой же клетке, как моя. Но я не успел ничего разглядеть, только услышать:
— Человечий дух…
А потом дверь за моей спиной закрылась, и все стихло.
Руки и ноги категорически отказывались двигаться. Каким чудом мне удалось сползти на пол, не разбив ничего, ума не приложу. Но еще битый час, не меньше, я морской звездой лежал и смотрел в потолок, пытаясь понять, что происходило в той странной просеке, а заодно решить для себя, чего от случившегося получил больше, удовольствия или отвращения.
В конце концов силы начали возвращаться, и, когда зашуршала дверь соседней клетки, теперь уже слева, я даже смог приподняться на локтях. Чтобы увидеть парня, вываливающегося из леса корней.
Был он длинный, поджарый, но явно не досуха выжатый, потому что падать никуда не стал, а прислонился к опустившейся дверной створке и, ухмыляясь, сказал:
— Ох, девчонки, какие вы сегодня шаловливые!
Речь наверняка шла о том же, что выпало и на мою долю, только парень, похоже, относился к этому процессу однозначно. То есть ничего против не имел, судя по довольной физиономии.
Незнакомец постоял еще с минуту, потом отлепился от двери и стек на пол, усаживаясь по-турецки и перекидывая из ладони в ладонь что-то вроде мяча.
Размером с апельсин, бугристый, темно-зеленого цвета… Где-то я это видел. Совсем недавно. А, вспомнил! Наросты на корнях. Попадались они мне нечасто, но примелькаться успели. Только зачем надо было тащить один из них с собой?
Ответ я получил очень скоро: когда парень распотрошил шкурку своего «мячика» и в душном воздухе разлился незнакомый, но явно съедобный аромат. Значит, здесь так питаются? Хорошо, возьмем на заметку. Но может, удастся узнать еще что-нибудь? Вроде сосед не выглядит ни букой, ни бякой.
Молодой, с лицом вполне человеческим. Легко бы сошел за моего одноклассника или постояльца одного из хостелов, раскиданных по подворотням в центре города. Если причесать, конечно. А то посмотришь на растрепанные волосы и поневоле задумаешься: горшок, под который его стригли, просто лопнул в процессе или все-таки взорвался?
Ну а для начала надо, наверное, поздороваться:
— Добрый день.
— По местному времени скорее вечер. И если мы здесь, какой он на фиг добрый?
— А где мы?
На меня посмотрели. Так, мельком.
Не понял вопроса? Попробую уточнить:
— Где мы находимся?
Парень впился зубами в принесенный овощ или фрукт, откусил, прожевал и только потом буркнул:
— Где нас найдут, там и найдемся.
М-да, доброжелательности — минимум. Но это, пожалуй, вполне нормально. Что ж, если поговорить не получится, то хоть знаю теперь, что не один застрял в очень странном месте, как говаривала Алиса. Жаль только, пояснительных записок вроде «съешь меня» нигде не видно.
А вкусно пахнет все же. И жрать начинает хотеться все сильнее.
Когда я последний раз ел? Мужик с осьминогом говорил что-то о двенадцати сутках, значит… Давненько, прямо скажем. Хотя оно и к лучшему, потому что от прикосновений шаловливых корней постоянно возникали отчаянные позывы к рвоте.
— Можешь не смотреть. Делиться не буду.
Мм? А, это он мне. Потому что пялюсь на его еду во все глаза.
— Извини.
Отвернусь, пожалуй. Разглядывать тут больше нечего, разве что прутья считать. А дышать снова становится трудновато, и если в ближайшее время сим-сим не откроется…
— Ты слишком сильно потеешь.
Открытие, можно подумать!
— Здесь душно. И жарко.
— Так задумано. Но это не повод поддаваться.
— Поддаваться?
— Ну можно хотя бы попробовать часть правил составить самому.
Он-то понимает, о чем говорит, а я? Какие еще правила? Мы что, с кем-то и во что-то играем?
— Нужно всего лишь взять себя в руки и вернуть контроль. Поначалу тут у всех расстроенные чувства, но это проходит.
Итак, предмет обсуждения — нечто само собой разумеющееся. Неужели опять тот пресловутый второй…
— В общем, просто взять и попробовать.
Охотно верю. Только ни черта не понимаю.
— А пот-то здесь при чем?
— Вкусный он. Трава по нему слюнями исходит, так зачем ее лишний раз баловать?
Трава? Может быть, корни? Значит, они питаются… скажем так, выделениями человеческого тела? Занятно.
— Пусть лучше голодает. Она когда голодная, дурынды кучу энергии не добирают.
— Дурынды?
Парень мотнул головой, отчего темные патлы растрепались еще больше:
— Ну друиды. Ботаники эти хреновы. У которых все построено на случке людей и растений.
Поэтому та толстуха вся цветочками была усыпана? Симбиоз, стало быть? Ладно, с ней понятно, а мужик? На нем никаких стебельков-веточек не было и в помине, только животина. Принадлежит к другой расе, что ли? А почему тогда они совместно со мной возились? Ох как все запутано…
— Варвары, одно слово.
Это если свысока смотреть. А если выражаться политкорректно — идут своим путем развития. Хотя приятного и достойного в том, чтобы служить пищей для плантации, конечно, мало.
— Не стоит им потакать.
Согласен. И если бы знал, как, наверное, даже попробовал бы навредить.
— А тебя уже хоть выжимай.
Что я могу поделать? Телу на моральные принципы наплевать: если душно — потеет.
— Не думай, выслужиться все равно не получится.
Решил, все это делаю нарочно? Вот дурак.
— Я не выслуживаюсь. Здесь жарко, и оно само собой получается.
— Жарко? Да не, вроде норма. Справиться можно.
— Как?!
Он посмотрел на меня. Очень долгим взглядом. Помолчал, то ли прислушиваясь, то ли принюхиваясь, потом заявил: