Иконописец Середенко Игорь

Глава 11

В Мурманске Руперт Коу разместился в одной из гостиниц. С самого прибытия в город он почувствовал за собой явную слежку. Черный автомобиль с затемненными окнами всюду его преследовал. Руперт нанял такси и отправился к зданию тюрьмы. Выйдя из автомобиля, он заметил черную машину — она остановилась неподалеку, «охранники» держались на расстоянии, словно псы, охраняющие ценный предмет хозяина. Из нее вышли двое молодых людей, и косо поглядывая в сторону Руперта, начали непринужденно о чем-то беседовать.

Руперт направился к воротам тюрьмы. На пропускном посту стоял охранник. Руперт назвал свою фамилию. Охранник сделал звонок, с кем-то переговорил. Затем жестами показал, что надо сдать все предметы. Руперт выложил на стол бумажник, часы, больше он с собой ничего не брал. Руперта проводили внутрь, он прошел по тюремной площади, всюду на него зорко глядели охранники, то с вышки, то со стены. У двери здания его встретил молодой офицер, который и сопровождал Руперта по извилистым, мрачным тюремным коридорам. Какие-то отдаленные голоса, скрип железных ставней, услышал он. Эхо раздалось по коридорам. Неприятный зловонный и затхлый запах ударил в нос. Перед Рупертом открывались решетки одна за другой, встречались охранники, подозрительно осматривающие его с головы до ног. Звон ключей сопровождал его перемещения по темным коридорам. За камерами были слышны голоса, ругань, драки и пронзительные чьи-то вопли. Но тюремная охрана не торопилась узнать причину появления столь жутких криков о помощи.

Наконец, Руперт, в сопровождении офицера, дошел до кабинета. Офицер открыл дверь, а сам остался снаружи. Руперт вошел внутрь. Перед ним сидел за столом мужчина лет пятидесяти. Лысина светилась на голове, под глазами виднелись впадины, на лице отпечаталась усталость. Мужчина был жилистым, и обладал пронзительным взглядом. Он заговорил на английском языке, обращаясь к Руперту.

— Мне звонили на счет вас. Вы хотели узнать об одном из наших заключенных — смертников.

— Как, смертников? — удивился Руперт. Он начал немного волноваться, но потом взял себя в руки. — Меня интересует Герман Кухта.

— Понимаете, я здесь человек новый. Недавно получил этот пост. И Герман Кухта, которого вы ищете, был тогда, когда меня здесь еще не было.

— Что значит был? — удивился Руперт.

— Был, это значит, что его теперь нет…

— То есть как, нет? — сердце Руперта забилось. Неужели его обманули? — Где же он теперь?

— Я же уже сказал, что он был смертником.

— Его казнили? — с ужасом спросил Руперт.

— Да, я просмотрел записи, — ответил директор тюрьмы. — Его расстреляли.

Руперт покрылся пунцовым оттенком.

— Я смотрю, вы чем-то озабочены, — сказал директор. — Если хотите, выпейте воды. — Он потянулся к графину.

— Нет, спасибо. Мне нужно поговорить с тем человеком, который говорил вам о моем визите, — неожиданно сказал Руперт.

— Ну… не знаю… — директор задумался. — Подождите меня за дверью.

— Хорошо, — сказал Руперт и вышел.

В коридоре он увидел молодого офицера. Спустя минуту дверь открылась, и директор попросил войти Руперта Коу.

— Вы можете говорить, — сказал директор, указывая на телефон, и отходя от стола.

Руперт подошел к столу и взял трубку телефона.

— Это Руперт Коу, — сказал он.

— Что вы хотите? — спросил неприятным, слегка раздраженным голосом Царев. — Адрес вы получили. — Руперт почувствовал легкую нотку неприязни.

— Интересуемый меня человек мертв, — заявил Руперт. — Вы знали об этом, не так ли?

— Я обещал вам адрес, но не говорил, что вы увидите его.

— Это нечестно, — заявил Руперт.

— Что?! Нечестно?! — повысил голос Царев.

Руперт почувствовал раздражение и злобу. Зная возможности этого человека и его нрав, он решил успокоить ситуацию.

— Так как он умер, то я хотел бы повидаться со следователем, который вел его дело, — предложил Руперт.

Некоторое время голос молчал, по-видимому, Царев размышлял, затем он спокойно заговорил.

— Хорошо, но это последнее, что вы от меня получите. Трубку передайте директору.

Руперт отдал трубку и вышел в коридор. Его сердце колотилось, он сомневался в честности Царева, но выхода у него не было. Ему показалось, что Царев что-то скрывает от него. И это не касается его коллекции. Если бы Цареву нужны были лишь иконы, то он бы уже давно смог бы ими овладеть. Что-то еще стояло между иконами и Царевым. Чего-то не доставало. Пока Руперт думал об этом, открылась дверь, и в коридор вышел директор. Его лицо было бледным, в глазах виден страх и беспокойство. Почти заикаясь, он предложил Руперту войти.

— Вот, — он протянул Руперту небольшой лист бумаги, — это адрес следователя, его зовут Артур Панин.

Руперт взял лист.

— Это здание полицейского участка? — спросил Руперт.

— Да, он там работает следователем. Он вел дело Германа Кухты. А это телефон Александра Царева, — он передал Руперту еще один небольшой лист. — Он просил звонить ему, если будет необходимость.

Теперь Руперт был уверен, что есть еще что-то, более ценное, чем иконы. Царев не хочет говорить об этом, но, оставляет дверь открытой для лондонского сыщика.

— Да, и главное. Он спросил на счет вашего обязательства, — сказал директор.

— Передайте ему, что когда я поговорю с Паниным, то он получит то, что хотел на Главпочтамте. Посылка будет на его имя, — ответил Руперт.

На следующий день Руперт прибыл к полицейскому участку. Как и раньше, его сопровождали люди Царева на черной машине. На пропускном пункте Руперт обратился к дежурному. Он показал карточку с именем сыщика. Дежурный сделал звонок, а потом вызвал сержанта. Руперта проводили в кабинет к Артуру Панину.

— Мне уже говорили о вас, — сказал Панин на беглом английском. — Приветствую коллегу из Скотланд-Ярда.

— Я там уже не работаю, — ответил Руперт Коу. — Я занимаюсь частным сыском.

— Присаживайтесь. Мне сказали, что вас интересует Герман Кухта.

— Да. Я знаю, что его уже казнили. Скажите, кто он, откуда, есть у него семья?

— Семьи у него не было, — ответил Панин. — А большую часть жизни, как я выяснил, он провел в монастыре.

— Он монах?

— Не совсем. Его хотели принять в монахи, но он не торопился с этим.

— Что же он делал в монастыре?

— Рисовал иконы, ответил следователь.

— А за что его казнили? — спросил Руперт.

— Это весьма странное дело. Я до сих пор не уверен, что судьи вынесли правильный вердикт.

— Расскажите поподробнее.

— Я не имею права разглашать всех данных дела, — начал Панин, — но кое-что я вам расскажу. Мы искали маньяка вот уже несколько лет. Характерным почерком серийного убийцы было следующее: он убивал юношей и девушек в возрасте 14–23 года.

— Каким образом?

— Молотком. Удары преступник наносил сзади, по затылку. Его искали, как в городе, так и в области. Последние три преступления были совершены в лесопосадке, за городом. Психиатрический портрет преступника был таков: мужчина, в возрасте 40–50 лет, среднего роста.

— Как его поймали? — спросил Руперт.

— Тогда мы распределили своих сотрудников вдоль железнодорожных путей — на остановках, в пределах лесополосы, так как именно там были совершены последние преступления. Мы ждали нападения там, но и в городе тоже работали наши сотрудники под прикрытием. Однажды днем, нам в участок позвонил младший сержант. Он сообщил, что на одной из остановок железнодорожного пути, он встретил подозрительного мужчину. Подозреваемый выходил из лесополосы в весьма мрачно состоянии. Наш сотрудник проверил документы. Под портрет подозреваемого, что составил наш эксперт-психиатр, он подходил. При нем обнаружен рисунок молодой девушки. Наброски были сделаны карандашом. Но вот молотка обнаружено не было. Но ведь он мог его и выбросить.

— Почему же вы решили…

— Я расскажу, — продолжил свой рассказа Панин. — Наш сотрудник записал его адрес. Подозреваемый жил в монастыре.

— Монах?

— Об этом потом. Его сотрудник отпустил, так как не было при нем орудия убийства, сотрудникам приходилось по сотни человек проверять в день. Каждый из них мог быть преступником. В этом деле важна любая мелочь. На следующий день обнаружили труп молодой девушки. Его обнаружила пожилая женщина, сельский житель. Люди ходят по тропам, проходящим через лесополосу — с работы и на работу в город. На затылке у девушки была смертельная рана от удара твердым тупым предметом. При девушке были деньги, их преступник не взял. Кольцо, серьги — остались на трупе, их преступник не тронул, как и в других случаях преступлений серийного маньяка. Я проверил отчеты своих сотрудников за последние сутки и… нашел отчет младшего сержанта. Оперативная группа выехала по адресу местожительства подозреваемого. Да, забыл сказать главное, сержант осмотрел труп и узнал в изображении на портрете, что видел у подозреваемого, погибшую девушку.

— Невероятно. Он что же, сначала убивал, а потом делал наброски к рисунку.

— Похоже на то, — согласился Панин. — В монастыре мы нашли его за очень странным делом.

— Каким же?

— Герман Кухта, так его звали. Он сидел во дворе, на территории монастыря и сжигал какие-то предметы.

— Что это было?

— Как потом оказалось, это были его рисунки. Точнее уже законченные работы. Он сжег все иконы, что рисовал в монастыре. У него там была целая комната, в которой он работал над написанием икон. Монахи и настоятель не знали об этом его двойном увлечении.

— Вы хотите сказать, что Герман сначала убивал, потом рисовал лица своих жертв, а затем выдавал картины за иконы?

— Да, верно. Как мне рассказал настоятель: «Художник он был отменный, таких не сыщешь». На иконах он изображал монахов и монахинь, говорил, что они мученики, а потому святые, их отметил Бог.

— Или его рука.

— Да уж. Ужасное преступление.

— Но мне показалось, что вы сомневаетесь в его причастности, — сказал Руперт.

— Я и сейчас так считаю, — ответил Панин. — Он сжег все иконы, что висели в монастыре, но … Он не тронул того рисунка. По нем, как вещественному доказательству и свидетельству нашего сотрудника, что видел его в день и час смерти девушки, суд приговорил Германа Кухту к высшей мере наказания.

— Какова она у вас?

— Расстрел. Но теперь его отменили. Это произошло недавно, почти сразу после казни Германа. Ему не повезло. И, слава Богу. Я хоть не верю, но, видимо, есть Бог на свете, если он не дал возможности уйти от наказания.

— Вы говорили о своих сомнениях, — напомнил Руперт.

— Ах, да, сомнения. Судьи, что присутствовали во время суда, однозначно отправили его на смерть. Люди в зале плакали, я видел матерей, пожилых женщин, которые потеряли своих детей. Они готовы были разорвать преступника. Но мне показалось, что в его деле что-то было не так. Во-первых, преступник не всегда уходил с пустыми руками. Он брал с места преступления какую-то вещь с трупа. Она напоминала ему о совершенном им деянии. Серийные преступники наслаждаются воспоминаниями о содеянных преступлениях, видя эти предметы, держа их в руках. Они им напоминают…

— Я знаю о серийниках. Что дальше? — спросил Руперт.

— В кельи, где жил Герман, мы ничего похожего не обнаружили. А предметов, похищенных, было достаточно: брошка, платок, зажигалка и прочее.

— Понятно. Вы не нашли, но ведь это не значит, что их у него не было.

— Конечно. Мы могли их просто не обнаружить. Он мог спрятать их где-то в монастыре, там множество тайных мест.

— А что же, во-вторых? — спросил Руперт.

— Картины. Мы обнаружили восемь огромных полотен. Это были тоже иконы, но их он почему-то не уничтожил. А может, не успел это сделать. Но в разговоре с ним я выяснил, что он не убивал, а лишь рисовал людей. Разумеется, я не поверил ему. Он уверял меня, что рисовал только живых людей. Я и этому не верил, пока…

— Что пока?

— Пока не увидел и не изучил те восемь полотен. Я поднял картотеки преступлений и был ошеломлен.

— Что вы обнаружили?

— На пяти иконах, остальные я не смог проверить, так как база данных огромна, да и времени у меня не было, я обнаружил лица убитых людей.

— Его жертвы? — спросил Руперт.

— В том то и дело, что нет.

— То есть? — удивился Руперт.

— Это были жертвы других преступников, вина которых доказана и не подлежит сомнению. Я проверял. Мне тоже подумалось, что наше правосудие засудило невинных. Но я ошибался. Все заслуженно понесли наказание. Смертная казнь, пожизненное и разные сроки от 10 до 20 лет, в зависимости от решения суда. Преступления были совершены в разных точках страны. Скажите, зачем Герману Кухта понадобилось рисовать людей, пусть даже погибших. Странно, не правда ли?

— Да, есть над чем призадуматься, — ответил Руперт.

— Но, как я уже говорил, суд не слушал меня. Люди возмущались, на меня давили сверху, мое начальство хотело это дело как можно скорее завершить. Уж больно ужасное оно было.

— А что вы можете рассказать об этих восьми иконах? — спросил Руперт.

— Иконах? А, их же похитили. Да, да, они все странным образом исчезли сразу после казни. У Германа была просьба, когда он находился в камере смертников.

— Какая просьба?

— Он попросил, чтобы ему дали иконы и краски.

— Он рисовал в камере?

— Да, наверное. Администрация тюрьмы пошла на это, — ответил Панин. — Помню, что тогда к Герману часто бывший директор тюрьмы бегал. Он ведь погиб. Вы знаете об этом?

— Да, мне рассказал об этом нынешний директор тюрьмы, — ответил Руперт. — Интересно, а о чем они говорили?

— Понятия не имею. Только знаю, что последние дни, что провел Герман в камере смертников, он общался с директором. Зачем и о чем они говорили, я не знаю. Хотя это подозрительно. Обычно директора не позволяют себе общаться со смертниками. Им это ни к чему. Постановление суда все решает. Их доля решена. Но директор, его звали Владимир Лупов, действительно, снизошел к этому заключенному.

— Скажите, что вам удалось выяснить о прошлом Германа Кухта? — спросил Руперт. — Вы сказали, что у него не было родственников.

— Да, его отец и мать умерли своей смертью, — ответил Панин. — А других родных у него не было.

— Но, а прошлое, ведь кто-то должен знать об этом.

— Вы правы. Когда я вел дело, мне на глаза попалась его первая судимость.

— Что, он уже сидел в тюрьме? — удивился Руперт.

— Да, но это было давно, в его юношеские годы. Он тогда отсидел меньше года, затем была амнистия, и его выпустили.

— Что он совершил?

— Я не помню. Но если вы хотите, то я посмотрю старое дело. Кажется, там была кража или подозрение в краже, — ответил Панин.

— Сколько вам нужно времени для этого?

— У меня сейчас есть дела… — он призадумался, а потом ответил. — Ну, скажем, позвоните мне через три дня. Мы с вами встретимся, и я вам расскажу поподробнее.

— Вы могли бы дать мне адрес монастыря, где жил Герман Кухта? — спросил Руперт.

— Да, разумеется, — ответил Панин и достал лист бумаги. Он записал адрес монастыря и свой домашний телефон.

— Вот, пожалуйста, рад был с вами пообщаться. Я немного вспомнил свой английский.

— У вас прекрасные знания языка, — сказал Руперт.

— Спасибо, моя жена работает в Министерстве иностранных дел, ну и меня подучивает в практике, — ответил Панин, приветливо улыбаясь.

Глава 12

Руперт смог договориться о встрече с настоятелем монастыря. Они вместе прогуливались по аллеи, на территории монастыря, и беседовали.

— Я много разговаривал с полицейскими. Здесь много народу побывало, — сказал настоятель. — Всё это отложило нехороший отпечаток на монастыре. Я вас прошу не говорить с монахами. Меня попросил Панин рассказать вам всё, что я знаю о Германе, и я так сделаю, но прошу вас об одном…

— Я понял вас, и сделаю так, как вы хотите, — ответил Руперт.

— Герман Кухта действительно работал и жил у нас.

— Как он к вам попал? — спросил Руперт.

— Лет десять назад, мы искали художника для работы в наших залах. Нам нужны были рисунки на стенах. И к нам обратился Герман. Когда он представил несколько своих работ — это были какие-то иконы, то я сразу понял, что передо мной стоит талантливый человек.

Я не хотел его упустить, тем более что у нас не хватало художника, прежний художник умер. Мы взяли его на работу. Он не был монахом и, по-видимому, не спешил с этим. Я ему дал келью, где он жил, и выделил комнату для его работы. Это была художественная мастерская. Вот она, прямо по аллее.

— Мы можем зайти в неё?

— Да, конечно, — ответил настоятель.

Они вдвоём подошли к небольшому, одноэтажному, простенькому домику — художественной мастерской. Она состояла из одной комнаты. Внутри всё было весьма скромно. Деревянный стол, стул, небольшая скамейка, расположенная у единственная окна. К стенкам прибиты две полки, на них были разложены несколько библий.

— Здесь он и рисовал. Он работал в одиночестве, любил скромность и простоту, — сказал настоятель. — Он говорил, что тишина и простота помогают ему сосредоточиться на его работах. Здесь, на полках, стояли его работы. Большинство из них украшало стены наших зданий.

— Сколько их было?

— Более пятидесяти. Он изображал только людей.

— Скажите, а кто позировал ему?

— Он говорил, что лица приходят в его голову сами. А когда ему нужно было уехать, он отправлялся в город. Может, он там и искал тех, кого потом изображал, с потрясающим мастерством художника, на своих полотнах.

— Иконы были разных размеров?

— Да, маленькие мы размещали…

— Скажите, извиняюсь, что перебил, а большие иконы встречались?

— Хм, да. Их было чуть меньше десяти, восемь или семь. Я не помню, — ответил настоятель. — Их Герман не любил показывать, хоть я и просил его выставить у нас хоть одну перед алтарем. Пусть прихожане порадуются его творениям. Руки у него были от Бога. Это талант с рождения. После его прихода к нам, наш монастырь начало посещать много паломников. Люди рассказывали разные чудеса о его иконах.

— И это было так? — спросил Руперт.

— Истинно так, — ответил настоятель. — Одни говорили, что иконы святые, другие радовались, что им стало везти в жизни. Третьи благодарили иконы за излечение, которое им явилось вскоре после их возвращения домой. Прихожане целой веретеницей стояли в ожидании молитв у икон, сотворенных Германом. Многие, как вы понимаете, приносили вознаграждение монастырю, помогали нам ремонтировать старые постройки. Герман всегда отказывался от вознаграждений в любой форме.

— Чем он мотивировал это?

— Я уже говорил, он ценил лишь покой и простоту. Он боялся, что вознаграждение и богатства испортят его. Он вел весьма простой и уединенный образ жизни.

— Скажите, его работой было лишь рисование или он еще чем-то увлекался? — спросил Руперт.

— Я не знаю другого увлечения Германа. Хотя… как-то раз я проходил мимо его мастерской. Время было позднее, многие монахи готовились ко сну. Я заметил свет в его окне. Я знаю, что он и по ночам мог работать в мастерской, когда почувствовал вдохновение. Я полюбопытствовал и решил войти к нему. Двери у нас не запираются, они не имеют замков. Я тогда забыл постучаться и вошел к нему в мастерскую. Подул ветер, наверное, сквозняк, и свечу задуло, мы оказались в темноте.

— Свечу? — удивился Руперт.

— Да, свечу. Герман не любил электричество и предпочитал достижения прошлого. Он работал при дневном свете, а ночью при свечах, — пояснил настоятель.

— И что вы увидели странного в тот поздний вечер? — спросил Руперт.

— Мне показалось на долю секунды — пока горела свеча, перед тем, как затухнуть от сквозняка, что Герман что-то писал в какую-то небольшую книжку.

— Дневник? — появилась, словно молния, догадка у Руперта.

— Да, возможно, это был его дневник. Я не знаю, что он записывал туда, какие мысли наполняли его разум. Когда свет вновь загорелся, то я не увидел на его столе записной книги. Перо, он пользовался лишь перьями и чернилами, спокойно лежало в чернильнице. Я тогда не предал этому значения. Пусть пишет, даже, если он считает, что это глубоко личное. Ведь у каждого могут быть свои секреты, все мы грешны. Я тогда прочел наставления, но не упомянул о том, что видел, чтобы не быть смешным в его глазах.

— Скажите, а где может быть теперь этот дневник? — спросил Руперт, оглядывая комнату.

— Я его больше не видел с тех пор. Возможно, он сжег его с остальными иконами в тот день, когда его арестовали. Я не знаю, зачем ему понадобилось снять со стен все иконы, что он сотворил, и уничтожить. Но, видимо, были у него на то причины. Очень жаль, что мы потеряли такого художника. Я слышал, что он натворил и в чем его обвиняли в мирской жизни, но мне, за все десять лет его пребывания в монастыре, не показалось, что он мог хоть как-то отдаленно напоминать преступника. С тех пор, как его казнили, я запретил всем нашим монахам говорить о нем. Вы понимаете, почему?

— Чтобы не пала тень на монастырь.

— Я высоко ценю искусство и умения Германа, но должен управлять монастырем. И лишние нежелательные слухи и сплетни мне ни к чему. Поэтому и прошу вас не говорить о Германе ни с кем. Если я понадоблюсь, вы можете меня всегда найти здесь.

Из гостиницы Руперт отправил сообщение Уэббу по электронной почте. В нем он просит своего приятеля отправить бандеролью полотна, о которых ранее сообщал. Ценный груз должен был прибыть на третий день, — последнее Руперту сообщил Уэбб.

В ожидании трех дней Руперт не раз замечал на себе пару внимательных и зорких глаз людей Царева, которые неустанно следили за ним. На третий день Руперт позвонил Панину. Сыщик сообщил, что ему необходимо еще два дня. Панин искал возможность найти того человека, который когда-то мог общаться с Германом Кухта, и, быть может, что-то знать о художнике. Спустя несколько дней Руперт вновь позвонил сыщику. И тот назначил ему встречу в одном из уютных кафе, в центре города.

Руперт прибыл к назначенному сроку в кафе, там его ждал Панин.

— Здравствуйте, — сказал Руперт, — я не опоздал?

— Даже раньше пришли, — ответил Панин. — Я заказал вам кофе, не возражаете.

— Нет. Спасибо. Что вам стало известно? Я смотрю, вы изрядно поработали.

— Скажем так, было нелегко, — ответил Панин. — Мне пришлось перерыть много бумаг, поднять старые дела, которым более 30-ти лет. Они уже давно пылятся в архиве.

— Интересная информация есть? — спросил Руперт.

— Сперва, о преступлении, — начал Панин, — за которое Германа, тогда ему было почти шестнадцать лет, посадили на год. Но потом освободили досрочно. Амнистия. В тюрьме он вел себя хорошо, никаких замечаний не было.

— За что же его посадили?

— Дело не менее странное, чем последнее, — ответил Панин. — Его обнаружили соседи по квартире, где проживал одинокий мужчина лет семидесяти. В квартире был лишь он. Ранее никто не видел, чтобы Герман приходил к старику. Хозяин квартиры вел весьма уединенный образ жизни, ни с кем не общался. В тот день обнаружили его труп — в речке. Были свидетели, утверждавшие, что якобы он сам спрыгнул с моста.

— Самоубийство? — спросил Руперт.

— Не доказано. Никаких писем он после себя не оставил. Зато молодой юноша оставил множество отпечатков пальцев в его квартире. И главное…

— Как он попал в квартиру?

— Именно это. При нем обнаружены ключи от квартиры. Ключи были в одном экземпляре, во всяком случае, других мы не обнаружили. На вопрос: где он взял ключи, парень молчал. Суд дал ему что-то около года, кажется, восемь месяцев. Сначала хотели дать условно, ведь парень ничего не вынес из квартиры, но… странная смерть старика — хозяина квартиры, заставила многих призадуматься в этом деле. Решили, что парень выкрал ключи с целью обокрасть, но был уличен неожиданным и случайным появлением соседей по этажу.

— Понятно. Вы говорили что-то о тех, кто знал Германа.

— Да, это и вызвало у меня осложнения. Но сперва, любопытный факт.

— Какой?

— Старик, который якобы покончил с собой… Понимаете, я не нашел ни одного родственника. Он был одинок.

— И что?