Иконописец Середенко Игорь

Глава 13

Руперту удалось договориться о встрече с заключенным по имени Олег Архипов. Ему выделили, для опроса, комнату. В беседе с Архиповым выяснилось, что тот не знает английского языка. Руперт уже хотел пригласить переводчика, как вдруг сам заключенный, поняв, в чем возникла проблема, предложил в качестве переводчика, одного из товарищей по камере. Это весьма устраивало Руперта, так как среди работников тюрьмы, владеющими английским языком могли оказаться те, которые бы потом донесли о разговоре директору и Цареву.

Руперт сидел за небольшим столом, напротив него сидел Архипов, а сбоку примостился его товарищ по камере, который переводил фразы. Руперт рассказал Архипову об интересующей его информации. Архипов призадумался, а потом ответил.

— Я не только знал его, — ответил Архипов, — но и до сих пор вспоминаю. Я знаю, что его казнили недавно. Хороший был человек.

— Так ли хороший, — сказал Руперт, прищурив глаза. — Он ведь был убийцей.

— Здесь многие убийцы, а еще больше преступников и убийц находится на свободе.

— Ну, рано или поздно и их посадят, — парировал Руперт.

— Нет, этих не посадят. Они при власти, с деньгами. Я бы сказал, они и есть власть. А самих себя они никогда не осудят, только Бог может осудить.

— Это из Библии? — спросил Руперт.

— Нет. Последнюю фразу мне когда-то сказал Герман Кухта. Он считал, что лишь тому дано наказывать и судить, кто создал все это.

— Вы имеете в виду: создал людей?

— Да, я говорю о Боге.

— Скажите, Олег, — начал Руперт, — а что вы знаете о Германе? Чем он занимался еще в детстве, каковы были его увлечения?

— Он уже мертв. Я знаю, что ему уготована Богом вечная жизнь в раю. Он заслужил это.

— За что? — спросил Руперт.

— Хотя бы за его талант. А в жизни, в общении, это был человек кроткий, добродушный, и, как мне тогда показалось, добродетельный. Я не мог себе представить, что он способен кого-то обидеть, или, тем более, убить.

— Простите, вы сказали что-то о его таланте, — заметил Руперт.

— Он прекрасно рисовал.

— Да, да, я знаю. У него замечательные иконы.

— Нет, какие еще иконы? — удивился Архипов. — Я не слышал об этом. Может это он увлекался на свободе.

— Что же он рисовал? Какие-то картины? — спросил Руперт.

— Не совсем. Он рисовал татуировки.

— Татуировки? — удивился Руперт.

— Да, рисунки на теле. На человеческом теле.

— Они есть у вас?

— Все, кто пребывает здесь, имеют татуировки.

— А можно мне взглянуть на них? — спросил Руперт с нескрываемым интересом. Приятель и переводчик Архипова с разрешения его снял рубашку и оголил торс. Видимо, у них были какая-то договоренность.

Руперт привстал от удивления. Практически все тело переводчика было изрисовано татуировками. Он охотно и с чувством гордости рассказывал, показывая спину, грудь и руки. Здесь был и меч с обвившейся вокруг него змеей, кресты, скелеты. Один череп был в шлеме с рогами, вздымающимся над облаком, на котором изображено число дьявола — 666.

— Что он означает? — спросил Руперт переводчика.

На этот раз тот не стал спрашивать разрешения и охотно рассказал:

— Это тату означает: я уже труп, от меня не жди пощады.

— Что это значит? — с ужасом спросил Руперт.

Переводчик поглядел на Архипова, обменялся с ним пару фраз на русском. Затем обратился к Руперту.

— Это долгая история.

— Ну, понятно, не хотите говорить, — ответил Руперт. — А вот эта что означает? — спросил Руперт, указывая на изображение женщины, держащей на груди младенца с крестом.

— Эта, — начал пояснять переводчик, — приносит мне удачу.

— О, это здорово.

— Только это не то, что вы подумали, — пояснил переводчик.

— А о какой удаче идет речь? — вопрошал Руперт. — В делах, должно быть… — потом он призадумался. — О, речь идет о воровских делах.

— Вы угадали.

— А вот этот священник с крестом над облаком, что означает? — Руперт глядел на грудь переводчика.

— А, это, спаси от легавых, — пояснил он.

— Что означает легавых?

Переводчик странно посмотрел на Руперта, потом догадался.

— Речь идет о полиции, — пояснил он.

— Понятно, — сказал Руперт. — А вот на руке у вас жук. Что он значит?

— Это жук скарабей. Тоже символ воровской удачи.

— Ясно, — заключил Руперт, глядя на покусанную насекомыми спину заключенного. — А что означает этот чудесный ангелок — младенец с цепью на облаке?

— Я был рожден здесь.

— Не понял? — удивился Руперт.

— Что тут понять, — пояснил заключенный. — Моя мать родила меня в тюрьме.

— Как? Здесь? — глаза Руперта потухли, он потупился и сел.

Переводчик оделся, а Архипов что-то сказал переводчику. Руперт вышел из оцепенения и унынья, к которому его привело исследование татуировок на теле переводчика, и которое, хоть и коротко, но ясно дало представление о тяжелой и неудавшейся жизни этого молодого человека. Переводчик искренне улыбался, высветив десяток желтых зубов — все, что осталось от тридцати двух зубов, данных каждому от рождения. Здоровье парня было подорвано тяжелой и беспутной жизнью, ведь ему и двадцати лет еще не исполнилось.

— Вы хотели что-то сказать? — спросил Руперт у Архипова, глядя на его пробужденное лицо. Он словно оживился, в глазах появился огонек.

— Я скажу, если вы дадите ему сотню — за работу, а мне три сотни — за сведения о Германе, — сказал Архипов.

Руперт встрепенулся, он не ожидал такого вымогательства. Сперва, он хотел отказать, но потом у него появилось сомнение: а что, если ему что-то известно.

— Вы хотите получить деньги за то, что я увидел? — спросил Руперт. — Это невелика информация. — Он хотел не обижать заключенных, которые добровольно согласились ему помочь, и дать им денег, но меньшую сумму.

— Вы правы, — сказал Архипов, а его приятель перевел слова. — Но у меня есть то, зачем вы пришли.

— Это татуировки?

— Да, — коротко ответил Архипов.

— Я уже видел их с лихвой на вашем приятеле, — сказал, не возмущенно, Руперт. — У любого мастера по татуировкам, я могу узнать и увидеть больше информации за гораздо меньшую цену.

— Вы полагаете, что те татуировки сделал Герман?

— Не понял, — удивленно сказал Руперт и уставился на Архипова с недоумением. — А разве нет?

— Конечно, нет. Стал бы я вам показывать его работу, если ли бы вы не заплатили?

Руперт задумался. Слова Архипова заинтересовали его. Он вынул четыреста долларов из бумажника, и протянул их Архипову. Тот тут же спрятал их под одеждой. Видимо, доллары куда более красноречивы и воздействуют на людей без всяких переводчиков и разъяснений. Архипов был этим удовлетворен, переводчик, судя по его беззубой улыбке, тоже. Архипов встал и снял рубашку. Руперт начал пристально всматриваться в разнообразные рисунки на его груди и животе.

— Это все сделал не Герман, — пояснил он.

Руперт выпрямился.

— Где же его татуировка? — спросил Руперт, глядя в глаза Архипова.

— Его рука изобразила рисунок на спине. Так я захотел, — пояснил Архипов. Он развернулся.

Руперту предстало изображение ангела, сияющего на правой лопатке Архипова. Рисунок и впрямь отличался от остальных качеством работы настоящего художника. Это была работа мастера. «Как жаль, что такой талантливый человек так плохо кончил, — подумал Руперт. — Ведь он мог творить настоящие шедевры искусства, а вместо этого гниет на каком-нибудь кладбище вблизи тюрьмы».

— Да, вы верно говорили, — согласился Руперт, глядя в лицо Архипова, — это рука Германа. А почему лишь эта тату изображена на вашей спине?

— Вы хотите сказать, почему я не продолжил заполнять спину татуировками?

— Да, почему остановился, ведь есть еще место, — сказал Руперт.

— Я так решил, — ответил Архипов. — Жаль, что я понял это поздно. Я не мог позволить, чтобы еще кто-то рисовал на моей спине, рядом с этим творением.

— Я не спорю на счет творения, но все же, почему? — не унимался Руперт.

— Вот за это, как раз, я и взял с вас оплату, — пояснил Архипов. — Не за рисунок, а за мой рассказ.

— Я внимательно слушаю и, надеюсь, ваш рассказ стоит трех сотен, — сказал Руперт.

— Я не знаю, поверите ли вы, но все, что я вам расскажу — чистая правда. — Когда-то давно, в годы моей молодости, я подружился с ребятами из моего двора. Это была не просто дружба, мы были как братья — в горе, и в радости. Мы готовы были прийти на помощь другу. Знали мы друг друга очень хорошо, порой лучше, чем знали о нас наши родители. Денег не было, наши родители не смогли нам ничего дать — ни достойной работы, ни денег, ни образования. Государству мы тоже не были нужны, лишь наша дружба была неразлучна. Нищета и обездоленность скрепила нашу дружбу. Нас было четверо. Было нам тогда около семнадцати лет. Не получив достойного образования и пребывая в шкуре отбросов общества, мы решили сами исправить нашу судьбу. Раз деньги не идут к нам, то их нужно взять у тех, у кого их слишком много. На совещании мы решили, что живем в такой беспросветной нищете из-за тех, кто управляет нами, из-за которых нищенскую и убогую жизнь ведут наши родители. Они смирились с ролью раба. Но мы были молоды, и наши рвения оторваться от цепей рабства и нищеты были для нас движущей силой. Мы не хотели безвольной участи рабов наших родителей, когда оплата простого преподавателя стоила меньше дворника или охранника, когда труд ученого или инженера сравнивался с работой официанта. Нет! Мы такого не хотели для себя.

Мы долго думали: где деньги, кто виновен в нищете и в рабском использовании всех граждан страны, кто наживался на нас. И поняли. Это произошло естественно, потому что то, кто воровал деньги и обманывал население, не могли удержаться от роскоши. Лгать им было привычнее, это делали они профессионально, так, что никто и не догадается — почему все говорят о развитии страны, а на деле ничего не происходит.

Мои родители были педагогами, но за всю жизнь они смогли побывать лишь в области, в родной деревне, откуда когда-то прибыли в город в поисках лучшей жизни. Они жили от зарплаты к зарплате. Они с упоением и надеждой ждали первое число месяца. А знаете почему?

— Нет, — ответил Руперт.

— Потому что в этот день выдавали зарплату. Эти гроши, мелочь, копейка. Половина их зарплаты сразу уходила за квартиру и коммунальные услуги, далее на учебу в школе, одежду сыну, то есть мне. Брюки были малы, но я донашивал их, потому что не было денег. Обувь, хоть и в дырах в подошве, но была не тесна, и я молил Бога, чтобы я не успел вырасти, так как в этом случае мне будет больно ходить.

Я видел их. Этих ублюдков на БМВ, Мерседесах, в одежде от европейских дизайнеров. Мы с друзьями тогда ходили на дискотеки. Возраст был юношеским, и мы задумывались о создании собственных семей. Там мы и повстречали этих придурков. Их тогда называли «золотая молодежь».

— Кто это? — спросил Руперт.

— Это дети чиновников. Им позволялось все. Ни один легавый, ни один суд не посмел им что-то поперек сказать. Эти люди стоят над законом. Тогда мы с друзьями решили, если мы не можем идти по закону, чтобы радоваться жизни и честно работать, то мы станем вне закона, изгоем. Не мы выбрали такой путь, а нас принудили к нему. Не мы были преступниками, а те, против которых мы начали бороться. Мы решили забирать деньги у тех, кто всю жизнь, нашу и наших родителей, обворовывал нас.

— Вы решили грабить? — поинтересовался Руперт.

— Не совсем. Я забегаю вперед. Начну с того, что на одной из вечеринок мой друг повстречал девушку и, как он мне сказал, влюбился в нее. Я говорил ему, что он совершает ошибку. Не стоит сейчас создавать семью, но он и слушать не хотел. Мы даже чуть не поссорились из-за этого его увлечения. Я не спорил бы, если он мог прокормить свою жену и ребенка. Но… он не послушался и женился. Мы отпраздновали свадьбу, через полгода, я услышал от него, что у него будет ребенок. Помню, его беременная жена в тот день оправилась на УЗИ в поликлинику. Он попросил меня встретить и проводит ее домой. Он жил с женой в квартире со своими родителями. Вчетвером в маленькой двухкомнатной квартире на первом этаже. В тот день он получил работу — на станции техобслуживания, поэтому не мог сопровождать свою жену из поликлиники. Я до сих пор жалею, что не выполнил его просьбу.

— Что же произошло? — с ужасом спросил Руперт.

— Она погибла на моих глазах. Ее сбила машина на пешеходном переходе. Тот тип мчал на безумной скорости, погибла мгновенно… ее разорвало пополам. Жуткое зрелище.

— И что же было дальше? — с замиранием в сердце спросил Руперт.

— Тот гад хотел скрыться с места преступления, но я не дал ему этого сделать. Меня удержали люди. Если бы не они, я бы тогда убил его там же.

— А что полиция?

— Полиция? — удивленно и с отвращением произнес Архипов. — Они прибыли, но после беседы с виновником, спрятали его в своей машине под охраной от возмездия.

— Несчастный случай.

— Нет. Водитель был сильно пьян. Когда я выволок его из машины, еще до приезда полиции, то понял причину трагедии. Да и трагедия была лишь для моего друга и его жены, которая так и не родила ребенка, она погибла на месте. Дитя умерло, не родившись, в утробе молодой матери.

Он был пьян и чем-то обколот. Это и был один из тех, кого называют «золотые детки». И хоть весь зал людей в суде был на нашей стороне, судьи лишь дали виновнику трагедии лишь год условно. На суде заявили, что он не был пьян, что женщина переходила на красный свет. Это всё ложь. Но разве можно спорить с подкупными и продажными судьями, когда ложь уже давно правит государством, восседая в теплых кабинетах и мягких креслах. Отец этого поддонка занимал крупный пост в министерстве, а этот сопляк, которому еще не исполнилось и двадцати пяти, был народным депутатом.

Судя по тому, как продвигалось дело в суде, можно было с уверенностью заявить, что земного суда не будет над этим убийцей, и он не понесет наказания. Так и сталось. Мой друг еще не успел похоронить свою жену и не родившегося ребенка, как этот ублюдок вновь мчал на бешеной скорости по улицам города уже на новой крутой иномарке. Если суда над ним не было, то мы с друзьями решили совершить свой суд.

— Вы его убили?

— Да, утопили в реке.

— И что было дальше? — спросил Руперт.

— Здесь мы и узнали всю тяжесть суда и законов. И с удивлением взирали на то, как они действуют в интересах чиновников и людей, воздвигших себя над обществом и миром. Мне дали двенадцать лет, моему другу — четырнадцать, а остальным — по восемь. Здесь мы и отсидели свой срок за жизнь этого ублюдка. Нам сказали, что отец этого гада с нами рассчитается в тюрьме, и, что наказание наше будет детским развлечением по сравнению с тем, что нас ожидает. Но ничего не было. Это были лишь пустые угрозы. Хотя я признаюсь, лучше бы я тогда умер, чем жил бы всю эту дрянную и гадкую жизнь. Я стал изгоем. После тюрьмы мне обратной дороги не было.

— Вы говорили о Германе…

— Да, да, я помню. Я подхожу в рассказе к его появлению. Когда я отсиживал здесь первый срок за убийство, в котором я тогда не корил себя, то и познакомился с художником. Его все звали Германом. Фамилию его я узнал позже, когда сел во второй раз. Он сидел не более года, по какой-то ерунде. Я и не припомню. Да и знать мне необязательно. Здесь не любят спрашивать: за что сидишь. Все тогда делали татуировки, я тоже решил. Рисовал он отменно. Я не выбрал еще рисунок и поэтому сказал ему, чтобы он сам выбрал. Я хотел изменить свою судьбу к лучшему. Тогда он изобразил на моей спине этого ангела: молодого юношу с крыльями лебедя. Мой друг, жена которого погибла, тоже захотел татуировку. И по моему примеру ему также нарисовали ангела.

— Что вам известно о Германе?

— К сожалению, ничего кроме того, что я сообщил вам вначале. Его расстреляли недавно.

— Это я знаю. Значит, более о нем вы не слышали? Может кто-то слышал или общался с ним? — спросил Руперт.

— Я таких не знаю. Я же говорил, он сидел недолго. Была амнистия, и его освободили. Знаю только, что он славился хорошим, мирным и добрым характером. Мне было тогда странным, что, такой как он, мог совершить преступление. Но, зная мир, в котором я живу, я не удивлялся этому.

— Понятно, жаль, что вы мне так и не сообщили интересных сведений, — Руперт готов был уже встать и уйти, как Архипов жестом посадил его.

— Не спешите, вы ведь оплатили мой рассказ, и сведения, которые вам могут быть полезными. Я еще не закончил, а лишь подошел к самому главному.

Руперт сел и с интересом посмотрел на рассказчика.

— Я продолжу свой рассказ. Да, я не видел Германа, но его сила, о которой я узнал слишком поздно, была рядом со мной. Я бы сказал, она была во мне.

— Не понимаю.

— Слушайте дальше. Вернувшись из тюрьмы, я решил начать новую жизнь. По амнистии и за хорошее поведение выпустили моего друга. Мы вспоминали прошлое: юношеские годы, гибель жены друга. Нам было чуть более тридцати. Неожиданно подвернулась интересная работа в крупной компании. Мы не верили своим глазам: заработок довольно приличный. Это была компания с иностранным капиталом. Обычно трудно найти работу после пребывания в местах заключения. Мы это хорошо знали. Бывших зеков не допускают к серьезной работе, потому что не доверяют. Во всяком случае, мы подали документы. Шло время, а ответа все не было. Мы потеряли надежду и вот…

К нам обратились трое наших знакомых по тюрьме. Они недавно вышли и искали дело. Один из них предложил заняться вымогательством одного местного депутата. Мы поначалу отказались, но потом, видя сложность и безвыходность жизненного тупика, решили попробовать. Нам обещали, что все пройдет гладко. Выигрыш в этом деле — сто тысяч на каждого. Это солидная сумма. Мы могли бы открыть собственный бизнес, имея двести тысяч долларов. Мы всё рассчитали: выкрасть четырнадцатилетнего сына можно было у самого его дома, когда тот должен был возвращаться с учебы. Все мелочи предстоящего дела мы просчитали. Раздали роли каждому. Мой друг должен был вести машину. Я с напарником — затащить мальчишку в автомобиль. Один был для прикрытия, на второй краденой машине. Пятый должен был все подготовить и ждать нас на окраине города в частном доме, который мы сняли для этого дела. В ночь, перед началом операции, мне не спалось, кошмарный сон преследовал меня. Как выяснилось позже — мой друг тоже видел ужасный сон. Утром, когда все было готово, и мы должны были отправиться на дело, неожиданно зазвонил звонок в дверь. Я вышел. У калитки стоял мой друг. Он не ночевал с нами, а решил провести ночь у себя дома. На его лице я увидел сияющую улыбку. Глаза блестели от радости. Он рассказал, что его и меня иностранная компания, в которую мы ранее подали заявления о принятии на работу, подтвердила свое согласие видеть в нас своих сотрудников. Это было неожиданно, и я не мог дать ответ, в отличие от моего друга. Он был решительно настроен. Наши компаньоны, узнав о выходе моего друга из дела, хотели убить его. Но я вмешался. Мне пришлось поручиться за него. Сам я не мог предать свое слово и остался в банде. Передо мной был выбор: или остаться в банде и пойти на преступление, или выйти из банды и начать честную жизнь, которую мне давала компания. В то время мне не казалось, что я совершаю непоправимую ошибку. Напротив, мой же друг был уверен, что поступает правильно. Было решено идти на дело вчетвером, за руль сел тот, который должен был ждать нас в доме.

Операция удалась. Мальчишку мы выкрали, связали и бросили в подвале дома. Родителям мы позвонили на следующее утро, когда они перекипят и станут по сговорчивей. Мы сообщили им наши условия: один миллион американских долларов. Это приходилось по двести пятьдесят на каждого, солидная сумма. Поначалу, мы хотели лишь полмиллиона, но потом решили удвоить сумму.

Депутат, разумеется, сразу же сообщил в полицию. Мы тянули, выжидали удобного случая, просчитывали каждый шаг. Мальчишку кормили плохо, чтобы он жалобным голосом мог сообщить родителям о своей участи в случае их отказа платить. Настал день, когда уже более сговорчивый отец, уставший от душевных и отцовских терзаний, согласился на все наши условия. В доме мы оставили двоих. Я и еще один мой напарник должны были взять деньги в указанном нами месте. Там все хорошо просматривалось, словно на ладони. Я должен был взять деньги, а мой напарник, с крыши недостроенного девятиэтажного дома, следить за хвостом. Депутат прибыл на место, слежки не было, и я спокойно взял деньги. Чтобы он не узнал мое лицо — на мне была маска. Довольные, мы вместе с приятелем отправились в дом, где находился заложник. Еще в машине мы разговорились о завершении дела.

— Я сам отвезу мальчишку в город, — сказал я.

— Трупы не отвозят, их хоронят, — ответил мой напарник.

— Что? Какие трупы? — спросил я.

— Когда мы отправились на дело, я дал команду своим людям убить мальчишку. Это послужит депутату уроком, и другие, на будущее, будут по сговорчивей.

— О чем ты говоришь? Зачем же надо было убивать его, мы же получили, что хотели, — протестовал я.

— Мальчишка слишком разумный, я следил за ним. Он не раз делал попытки договориться с нами, с каждым в отдельности. Но я хитрей. К тому же, он видел нас и может опознать. Нет, свидетели нам не нужны. Если он умрет, то никто не найдет нас.

— Я не знал, что ты… если бы ты сказал раньше, то…

— То что, ты бы отказался, как твой дружок! — упрекал он меня.

— А если бы мы не получили денег? — спросил я его.

— То поделом бы было этому сопляку, и хорошим уроком его отцу, — ответил он.

Когда мы прибыли в дом, то обнаружили лишь труп одного из компаньонов. Взяли нас при выходе из дома. Полиция окружила дом, там была засада. Потом я узнал, что мальчишка и впрямь был разумным. Ему удалось обхитрить нас всех — он договорился с одним из нас, пообещав ему солидную сумму, тот заглотнул наживку, и мы все попались. Он отдал свой пистолет заложнику, точнее положил его на подоконник и открыл дверь в подвал, а сам вышел. Мальчишка выбежал из подвала, схватил пистолет, оставленный для него, и хотел было выбежать, но тут вернулся второй его охранник. Парень, не мешкая, выстрелил.

Разумеется, никаких денег никто из нас не получил, все мы были обмануты проведением и вновь вернулись на нары в тюрьму.

— А что было с вашим другом? — спросил Руперт.

— А вот это самое невероятное и интересное, — ответил Архипов. — Жизнь научит смеяться сквозь слезы. Мне не повезло. Но мой друг… — он замолчал, а потом продолжил. — Когда мой друг отказался от задуманного дела, то сразу получил работу, и ему с тех пор стало везти. Он женился, появились дети: две чудесных девочки. Спустя пять лет честной и добросовестной работы в компании он пошел на повышение и получил должность начальника. Теперь у него солидный заработок, своя квартира, машина, ну словом, он получил все, чего желал. Тогда я понял, что поворотным моментом в наших судьбах был тот день — когда нам был уготован выбор. И мы его сделали. Моя же судьба теряется между тюрьмой и авантюрной жизнью на воле. Из тридцати последних лет я пробыл в тюрьме двадцать пять. И теперь с этим я поделать ничего не могу. Я вам вот что скажу. Сколько бы я не воровал, грабил и убивал, я ни разу не мог увидеть справедливый суд. Часто безнаказанные люди были на свободе и наслаждались всеми радостями жизни, купаясь в богатстве и славе.

— Ну, рано или поздно все они могут оказаться в камере тюрьмы, — возразил Руперт.

— Я уверяю вас, что Бог не видит этого. Казнь Германа была напрасной, а сколько еще таких невинных гибнет от рук правосудия или убийц. Где, по-вашему, Бог. Тому мальчишке просто повезло, что он выбрался сухим из воды. Я слышал много печальных окончаний рассказов, где страдали абсолютно невинные люди, дети и женщины. А их убийцы вкушали запах свободы и наслаждались жизнью.

— Они будут наказаны, ведь законы…

— Законы?! — повысил голос Архипов. — Если даже Бог не наказывает, то может ли человек вершить правосудие? Это касается и преступника, и судьи. Жаль, что я понял это лишь под конец жизни.

— У вас еще есть в запасе…

— Вы полагаете, что такой матерый зэк, как я, может вернуться к нормальной, честной жизни. Тот, кто вступил в это братство волка, уже никогда не выберется из него. Кроме того, — Архипов показал страшные язвы на своем теле. — Я неизлечимо болен, и никто меня не лечит. Я живой труп. Мне от силы осталось года два, максимум, три.

— Мне жаль, — сказал Руперт. — Но ведь вы сами выбрали свою судьбу.

— Да, выбрал, — печально сказал Архипов. — Его творение умрет вместе со мной.

— Вы о чем?

— Об ангеле, которого Герман изобразил на моем теле. Он ведь нарисован и на теле моего друга детства.

— Вы полагаете, — тут Руперт призадумался, — что это как-то связано.

— Вне всяких сомнений, — ответил Архипов. — Здесь в тюрьме у меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить. Я находил здесь тех, кому Герман тоже изображал подобные рисунки на их телах.

— Так, так, и что же? — заинтересованно сказал Руперт.

— У всех, кого я встречал здесь в тюрьме, происходило то же самое, что когда-то случилось со мной. У них всех был выбор. Странно, вы не находите?

— И что же, одним везло, другим нет?

— Так и было. Тем, кто отказывался идти на преступление — начинало везти. А кто шел на него — не везло вовсе. И этот шанс — изменить свою судьбу, выпадал лишь один раз. Выбор есть всегда, но вот не все понимают, когда он настает.

— Что вы можете сказать еще о нем?

— О Германе? Почти ничего. Только то, что он был одержим. Лишь такому человеку дано постичь тайны мироздания.

— А что вы думаете о его таланте? — спросил Руперт.

— Это талант не от Бога, — заявил Архипов.

— Почему вы так решили? — удивился Руперт.

— Потому что преступникам вроде меня поначалу создавались все условия вести праведный образ жизни — им везло. Видимо, Дьявол хотел их исправить, но стоило им выбрать темную сторону, как везение прекращалось. Действие татуировок было одноразовым. Я не могу это доказать, но и опровергнуть не могу. Но уверяю вас, он не умер.

— Кто?

— Герман, — ответил Архипов. — Дьявол не отпустит его.

— Почему вы так считаете? — спросил Руперт, а сам подумал о помешательстве его разума.

То, что он был тяжело болен, не могло быть и сомнений, об этом свидетельствовали жуткие нарывы, язвы, выступавшие на его теле, и тяжелая одышка. Архипов часто останавливался, чтобы передохнуть. Он тяжело дышал, когда много говорил. Делал паузы для передышки и вновь с упоением рассказывал. Наверное, он был рад, что ему попался такой человек, как Руперт, который с интересом и без насмешек спокойно выслушивает его рассказ.

— Потому что я знаю, что чувствовали те трое смертников, которым Герман, перед их казнью, нарисовал своих ангелов на их телах.

— И что же? — Руперт затаил дыхание, ему показалось, что истина была близка.

— Они не чувствовали боли и мучений в тот день, когда шли навстречу смерти, в объятия Дьявола. У нас в тюрьме есть своя почта, и она работает не хуже, чем на воле, а то и лучше. Человек попадал в некий транс, а может он просто отдавал свою душу. Сперва, он сделал татуировку одному смертнику. Он хотел вознестись на небо, как можно легче. И Герман изобразил ему ангела на груди. Потом, узнав о чувствах товарища, его попросили об этом еще двое смертников. Все перед его работой, глубоко раскаялись, так он согласился изобразить свое чудотворное тату.

Архипов встал и сказал:

— Мне нечего добавить к своему рассказу. Я надеюсь, что сполна оправдал ваши надежды и отработал деньги.

Руперт попросил на прощание сфотографировать татуировку в виде ангела, и Архипов с гордостью разрешил ему сделать снимок.

— Скажите, а что вы будете делать с деньгами? — спросил Руперт, пряча фотоаппарат в чехол. — Ведь вы, как я понял, уже попрощались с жизнью.