Пророки Брэй Либба
– Мисс Адди? Что вы делаете?
– Я не должна позволить им проникнуть внутрь. – Мисс Адди даже не посмотрела в ее сторону.
– Кому – им?
– Мы на пороге ужасных событий. Вокруг творятся дьявольские дела.
– Вы сейчас об убийствах говорите? – спросила Мэйбел.
– Началось. Я чувствую. Во сне я видела незнакомца в высоком цилиндре, в чудесном плаще. За ним летали вороны. Кто-то сделает страшный выбор. – Мисс Адди испуганно прикрыла рот рукой. Ее ладонь трепетала, как подстреленная птица. Она растерянно заозиралась по сторонам, будто вышла из оцепенения. – Где моя дверь? Я не могу ее найти.
– Мисс Аделаида, мы на шестом этаже. А нужно вам на десятый. Давайте я вас отведу.
Отобрав у старушки мешочек с солью, Мэйбел провела ее в лифт и надежно прикрыла дверцу.
– Когда невинных людей обвиняли в колдовстве и на виселицах болтались трупы, незнакомец был там. Когда индейцы чокто шагали дорогой слез, незнакомец был там.
Мэйбел считала этажи, всей душой желая разогнать лифт.
– Говорят, что он явился Линкольну накануне гражданской войны. Будто чья-то зловещая рука вырвала сердце нации, и реки наполнились кровью, и земля покрылась неизлечимыми ранами. – Мисс Адди вдруг повернулась к Мэйбел и посмотрела на нее долгим взглядом. – Просто ужасно, какие злодеяния люди могут совершать друг другу.
Мэйбел отпрянула в сторону, пропуская мисс Аделаиду вперед, на выход. Она понимала, что по-хорошему стоило бы довести старушку до двери в квартиру, но нервы уже не выдерживали.
– В конце коридора налево, мисс Аделаида.
– Да, спасибо, – спокойно ответила та, забрала у нее соль и шагнула в темный коридор. – Знаешь, мы никогда не будем в полной безопасности. Никогда.
Мэйбел закрыла дверцу, и лифт начал медленно опускаться вниз.
– Какие же злодеяния люди могут совершать, – повторила мисс Адди.
Из опускающегося лифта Мэйбел видела, как босые ноги мисс Адди двинулись вдоль по коридору, а соляной след стелился за ней по ковру, как морская пена.
Глава 25
Операция «Джерихо»
– Добрый вечер, дорогие леди и джентльмены, приветствую вас на радиопередаче «Час Джерарда Виттингтона», организованной благодаря «Марлоу Индастриз» – Ваше будущее наступает сегодня. Начиная с последних инноваций в области авиации и военной безопасности и заканчивая бытовой техникой для домохозяек, «Марлоу Индастриз»…
– Я все равно не понимаю, – сказала Эви, заглушив бормотание радио. Она валялась на софе, держа в руках иллюстрированную книгу. – Загадка с четырьмя первыми жертвоприношениями никуда не вписывается. Если наш Киллер Книги Откровений следует порядку, описанному в гримуаре Братии, и стремится вызвать Антихриста, почему он начал сразу с пятого? Получается какая-то бессмыслица.
– Детектив Маллой сказал, что никаких ранних случаев, похожих на убийство Руты Бадовски, зарегистрировано не было, – доложил Джерихо. Он в одиночестве сидел за столом и работал над записями.
Уилл, как всегда, расхаживал по комнате.
– Это загадка. Но насколько нам известно, если убийца в самом деле следует правилам, изложенным в гримуаре Братии, а это скорее всего так, мы сможем предотвратить его следующее преступление…
Эви прочла вслух описание седьмого жертвоприношения.
– Что это означает? Кто подразумевается под братом-изменником? – задумчиво произнес Уилл. Он принялся курсировать между гостиной и кухней с таким целеустремленным видом, что Эви всерьез забеспокоилась – не протопчет ли он тропинку в ковре.
– Может быть, мы идем неверным путем. Что, если нам удастся найти упомянутый в гримуаре храм? Тогда полиция сможет остановить преступника, – сказала Эви и деловито щелкнула пальцами. – В музее «Метрополитен» есть египетский храм.
– Может подразумеваться синагога, особенно если мы придерживаемся версии с Ку-клукс-кланом, – заметил Джерихо.
– А что, если имеются в виду финансовые «храмы» – крупные банки, биржа! – воскликнула Эви. У нее складывалось впечатление, что они забавляются игрой вроде шарады, только ставками являются человеческие жизни.
– Отлично, просто замечательно, – сказал Уилл.
Они принялись дальше обсуждать свои предположения и составили список возможных «храмов», упомянутых в седьмом жертвоприношении. Джерихо тщательно его переписал.
– Предупрежу Терренса, что наш убийца может нанести удар в любом из этих мест. Эви, не могла бы ты посмотреть, нет ли чего-нибудь полезного в книгах по религиозной иконографии? – скомандовал Уилл со своего временного поста у окна.
В парке постепенно начали зажигаться фонари. Уже перевалило за восемь часов. Они провели за работой целую вечность и даже не ужинали. У Эви забурчало в желудке.
– Дядя, я умираю с голоду. Не могли бы мы вернуться к этому позже? – взмолилась Эви.
Уилл посмотрел на часы, затем на стремительно темнеющее небо. Он изумился.
– Ой. Но это не удивительно. Почему бы вам с Джерихо не спуститься вниз и нормально поужинать? А я перехвачу здесь сандвич.
– Я тоже, – сказал Джерихо.
– Тогда я останусь совсем одна, – заканючила Эви. – Джерихо, нам обоим не помешает выбраться отсюда ненадолго.
– Она совершенно права, – поддержал Уилл. – Прогуляйся хоть немного.
Джерихо неуверенно закрыл свои книги и записи и пошел за Эви к лифту. Она остановила лифт на шестом этаже и открыла дверцу.
– Почему мы остановились?
– Меня только что осенило, что Мэйбел, должно быть, тоже голодна! Ее родители сегодня в бегах, и бедняжка тоскует одна.
– Она уже наверняка поужинала.
– Нет! Я знаю свою Мэйбел. Она у меня ночная сова. Допоздна не ест, прямо как парижанка! Я всего на минутку.
Эви постучала своим особым стуком, дверь распахнулась и показалась Мэйбел в халате.
– Надеюсь, что ты привела мужчину моей мечты… ой.
Эви откашлялась.
– Добрый вечер, Мэйбел. Мы с Джерихо собирались поужинать внизу, может быть, ты захочешь составить нам компанию? – Эви выразительно посмотрела в сторону Джерихо, стоявшего рядом.
– Ой. Ой! – Мэйбел с ужасом оглядела свой домашний халат. – Я только оденусь!
– Привет, Эви! – крикнул из кухни отец Мэйбел, мистер Роуз, деловито отстукивавший очередную статью на печатной машинке. Эви помахала ему рукой.
Джерихо сердито сверкнул глазами.
– Ты же сказала, что они в бегах.
– Разве? Наверное, я что-то перепутала. Голова моя садовая! Мэбси, милочка, поторопись, пожалуйста!
Спустя несколько минут они втроем сидели в холле Беннингтона под вечно мигающей люстрой – вероятно, из-за каких-то проблем в проводке. Эви в подробностях рассказала Мэйбел о ходе расследования и об открытиях, сделанных благодаря мистеру Поблоски.
– Выходит, что этот тип осуществляет дикий древний ритуал из давно исчезнувшего культа. Просто кошмар. Какой же он монстр!
– Вот что происходит, если общество не заботится о детях и молодых людях! – сказала Мэйбел, поигрывая столовыми приборами. – Они вырастают в монстров!
– Какая любопытная теория! Мэйбел, ты такая умница, – сказала Эви. – Разве она не умница, Джерихо?
Джерихо даже не поднял взгляда от своего жареного цыпленка и пельмешек. Мэйбел через стол беззвучно сказала ей: «Что ты творишь?»
«Операция “Джерихо”», – в том же духе ответила ей Эви.
– А откуда ты знаешь, что дело именно в этом? – с нажимом спросил Джерихо.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась Мэйбел.
– Почему ты говоришь, что именно общество воспитывает монстров?
– Ну, моя мама говорила, что…
– Я ведь не спрашивал о том, что говорит твоя мама, – перебил ее Джерихо. – Стоит раскрыть любую газету, и легко можно узнать, что говорит твоя мама. Я спросил твое мнение.
Мэйбел принялась помешивать лапшу в своей тарелке. Она ела всего час назад и не успела проголодаться.
– Я была с родителями в бедных кварталах и своими глазами видела, до чего людей доводят нищета и лишения.
– А что ты в таком случае скажешь о бедняке, который вырос и стал великим человеком?
– Всегда существуют исключения из правил.
– А что, если это все заблуждения? Что, если настоящее первородное зло существует? Существовало и будет существовать, как и вечная борьба между добром и злом?
– Ты имеешь в виду бога и дьявола? – Мэйбел покачала головой. – В это я не верю. Я – атеист. Религия – опиум для народа.
– Карл Маркс, – сказал Джерихо. – Опять чужие мысли. Ты веришь в них искренне или просто потому, что ничего другого не слышала?
– Верю, – ответила Мэйбел. – Зло – это совершенно человеческое изобретение. Проблема выбора.
– Джерихо верит в то, что мы обречены бесконечно повторять наше существование. – Эви сказала, выразительно подвигав бровями, чтобы показать свое отношение к этой теории. – Ницше.
– Похоже, не я одна повторяю чужие слова и мысли, – хмыкнула Мэйбел.
Эви замаскировала свой смех кашлем. Посмотрев на Мэйбел, она постучала себя по кончику носа: это был их условный знак.
– О боже! – с наигранной тревогой сказала Эви. – Кажется, я потеряла свой браслет.
– Ничего ты не теряла! – выпалила Мэйбел. Она попыталась пнуть Эви под столом, но по ошибке попала по Джерихо.
– Ай! – сказал он и сердито посмотрел на нее.
– Извини. – Мэйбел в ужасе вытаращила глаза. Она посмотрела на Эви, в ее глазах читалась просьба спасти ситуацию.
– Хотите знать мое мнение обо всем этом деле? Думаю, нам нужно съесть пирога, – объявила Эви и подозвала официанта.
За столом воцарилось напряженное молчание, прерываемое только звуками поглощения пищи. Эви пыталась разболтать Мэйбел, но получалось очень натянуто и принужденно. В итоге на лифте они поднимались уже в полном отчуждении, и каждый следил за стрелкой, считая этажи и надеясь поскорее выбраться оттуда.
Мэйбел вылетела из лифта как ошпаренная, когда на ее этаже открылась дверца.
– Спокойной ночи, – выпалила она, не оборачиваясь, и Эви поняла, что позже услышит все, что Мэйбел о ней думает. Первая фаза операции «Джерихо» была успешно провалена.
Приехав на свой этаж, они увидели записку на двери: «Пошел повидаться с Маллоем. У.Ф.». Это, без сомнения, был дядя Уилл – судя по лаконичности и инициалам. Смяв записку, Эви злобно хлопнула дверью и обожгла взглядом Джерихо, как ни в чем не бывало расположившегося в кресле Уилла с книгой.
Усевшись на диван, она смотрела на него в упор.
– Не обязательно было вести себя так грубо, знаешь ли.
– Я вообще не понимаю, о чем ты сейчас говоришь, – пробубнил он, не поднимая взгляда от книги.
– С Мэйбел! Ты хотя бы мог изобразить вежливость.
– Мне неинтересно ничего изображать. Это все ложь. Ницше говорит…
– Не надо впутывать сюда Ницше. Он умер, а грубость часто бывает причиной внезапной и скорой смерти, – прорычала Эви. – А Мэйбел, кстати, очень умна. Может быть, даже поумнее тебя!
Джерихо соизволил оторваться от своей книжки.
– Родители прижали ее к ногтю. Она даже думает так, как ей велят. Ее слова о обществе, формирующем из детей монстров, – перепевка слов ее матери.
– Так ты, оказывается, слушал!
– Ей нужно развивать собственную точку зрения. Научиться думать за себя, а не просто повторять чужие слова, как попугай.
– А, ты имеешь в виду себя, повторяющего слова дяди Уилла и Ницше? – Эви выдернула книгу у него из рук и швырнула ее на диван.
– Вовсе нет. – Джерихо невозмутимо забрал книгу. – И почему мы в последнее время так много говорим о Мэйбел? Почему она тебе так важна?
– Потому что… – Эви призадумалась. Она ведь не могла сказать этого. Потому что Мэйбел в тебя влюблена. Потому что последние три года она упоминала о тебе в каждом письме. Потому что каждый раз, как ты входишь в комнату, она обмирает и затаивает дыхание. – Потому что она – моя подруга. Никто не смеет грубить моим друзьям! Понял?
Джерихо раздраженно вздохнул.
– С этих пор я буду с ней образцом вежливости и галантности.
– Спасибо. – Эви саркастически присела в книксене. Джерихо даже не посмотрел в ее сторону.
Глава 26
Жизнь и смерть
Вырвав листок из записной книжки, Мемфис гневно смял его и отбросил прочь. Он снова и снова шлифовал стихотворение о своей матери, но слова не шли к нему, и у него уже появились мысли о том, не суждено ли ему провалиться на поэтической стезе так же, как и на целительской.
Ветер шелестел опавшей листвой. Мама умерла в апреле, когда деревья только начинали кутаться в цветы и листья, будто юные девушки, что, наряжаясь, превращаются в блистательных леди. Весной – когда сама идея смерти кажется кощунственной! Мемфис помнил, что его разбудил отец. Его глаза были темны от печали.
– Пора, сынок, – тихо сказал он и провел сонного Мемфиса по темному дому в дальнюю комнату, где горела одинокая свеча. Мама, дрожа от озноба, лежала под тонким одеялом. – Прошу тебя, сынок. Ты должен сделать это. Ты должен оставить ее здесь, среди нас.
Папа подвел его к постели. Мама похудела так, что остались кожа да кости, а поседевшие волосы походили на сахарную вату. Она вдруг замерла под своим одеялом и уставилась в потолок невидящим взглядом, словно наблюдая какие-то картины, недоступные обычным людям. Мемфису на тот момент было четырнадцать.
– Давай же, – срывающимся голосом попросил отец. – Пожалуйста.
Мемфис испугался не на шутку. Мама уже стояла на пороге смерти, и он не знал, чем сможет помочь. Он хотел спасти ее раньше, но она не позволила.
– Не хочу, чтобы мой сын отвечал за это, – твердо сказала она. – Пусть случится то, что суждено.
Но Мемфис не хотел, чтобы мама умирала. Он положил на нее руки. Ее глаза широко раскрылись, она попыталась помотать головой и оттолкнуть его, но была слишком слаба из-за болезни.
– Мама, я помогу тебе.
Она раскрыла иссохшие, потрескавшиеся губы, но не смогла произнести ни звука. Мемфис почувствовал знакомое тепло, и вот течение подхватило его, понесло в неизвестность. Они словно оказались в бескрайнем море, их покачивало на волнах. Впадая в транс во время своих целительских сеансов, Мемфис ощущал незримое присутствие духов. Оно было ободряющим и вполне дружелюбным, так что он никогда не боялся. Но только не в этот раз. Мемфис вдруг оказался на темном кладбище, вокруг стелились рваные языки тумана. Поблизости него сгрудились недоброжелательные, холодные тени. На каменном надгробии сидел высокий худой незнакомец в цилиндре. Его костлявые руки были сжаты в кулаки.
– Что ты готов мне отдать за нее, целитель? – спросил его незнакомец. Мемфису показалось, что сам ветер произнес эти слова. Незнакомец кивнул на свои сжатые кулаки: – В одной ладони – жизнь, в другой – смерть. Выбирай. Выберешь и, возможно, спасешь ее.
Мемфис шагнул к нему, протягивая руку. Правая или левая?
Внезапно на кладбище показалась мама, бледная и изможденная.
– Ты не сможешь спасти меня, Мемфис! Нельзя вернуть то, что уже ушло!
Мужчина улыбнулся ей. Вместо зубов у него были звериные клыки.
– Это его выбор!
Его мама выглядела напуганной, но не отступила назад.
– Он всего лишь мальчик!
– Это. Его. Выбор.
Мемфис сосредоточился и показал на правую ладонь незнакомца. Тот улыбнулся и раскрыл ее. На Мемфиса запищал маленький черный птенец.
Мама сокрушенно покачала головой:
– Ах, мой сын, мой сын! Что же ты наделал?
Больше Мемфис ничего не помнил. Как рассказывала Октавия, он свалился с лихорадкой, и отец отнес его в постель. На следующее утро, проснувшись, он увидел, как его тетка занавешивает зеркала черной тканью. Папа неподвижно, как статуя, сидел в кресле, мокрая от пота рубашка облепила его тело.
– Ее больше нет, – сказал он. Мемфис увидел в его глазах обвинение: почему ты не спас ее? С таким даром ты не в состоянии спасти самого дорогого человека?
Встав, Мемфис стер с ладоней кладбищенскую грязь. Разгладив листок, он аккуратно сложил его и убрал в рюкзак. Затем направился домой. Минуя страшный дом на холме, он услышал какой-то звук. Насвистывание? Не может быть. Но оно было слышно совершенно четко на фоне завывающего ветра. Или ему чудится? Открыв калитку, Мемфис встал на старую заросшую тропинку. Сколько раз, слушая какие-нибудь страшилки, он думал за героев: «Не поднимайся по той лестнице! Держись подальше от зловещего дома!» Однако теперь он стоял во дворе самого подозрительного дома из всех, что когда-либо видел, и боролся с соблазном войти внутрь. И тут до него дошло, насколько безрассудной была мысль заходить в разваливающийся дом. Он попятился. В голове тут же пронеслись мысли о убийствах, недавно произошедших в городе. Почему он ни с того ни с сего подумал об этом? И тут юноша снова услышал свист, эхом отдающийся от стен пустого дома. Мемфис со всех ног бросился прочь, калитка заскрипела ему вслед.
Оказавшись в Гарлеме, Мемфис пошел вдоль Ленокс-авеню, чувствуя себя чужаком среди праздной толпы. Он слонялся по переулкам, пока ноги сами не принесли его к особняку мисс Лейлы Уолкер на 136-й улице. Рядом стояло несколько шикарных автомобилей, а у двери скучал дворецкий. Ярко горели огни, и внутри наверняка проходил один из знаменитых поэтических салонов с величайшими талантами Гарлема: музыкантами, художниками, писателями и учеными. Мемфис представил себя на одном из таких салонов, читающим свои стихи элегантной публике. Но боковая тропинка, проложенная от места, где он стоял, к самому крыльцу, показалась ему непреодолимой. Он отвернулся и подумал, что неплохо было бы заглянуть в «Хотси Тотси» или «Могилу падших ангелов», узнать, как идут дела. Ведь где-то сейчас бушевала вечеринка. Но вместо этого он направился домой, вспоминая о маме.
На крыльце кирпичного дома сидел слепой Билл Джонсон и мягко наигрывал что-то на гитаре, хотя вокруг не было слушателей. Мемфис постарался проскользнуть незамеченным.
– Кто здесь? Кто пытается прошмыгнуть мимо старого Билла, не поздоровавшись?
– Мемфис Кэмпбелл, сэр.
Рот Билла расплылся в улыбке.
– Добрый вечер, мистер Кэмпбелл. Я рад, что это вы, а не какой-нибудь лоу-лоу по мою душу.
– Что за лоу-лоу?
– Это на кажунском. Как вы это называете? Злой дух.
– Нет, сэр. Никаких духов. Просто я.
Слепой Билл поджал губы, будто только что осушил рюмку джина, смешанного с керосином.
– Не очень удачная для прогулок ночь. Чувствуете, как холодок поднимается по затылку? Фифоле[47]. Будто светящиеся в темноте облака болотного газа поднимаются в воздух, и злые духи летят за вами.
Ужасы заброшенного дома наложились на россказни слепого Билла, и Мемфису стало не по себе. Ему не хотелось говорить ни о призраках, ни о злых духах.
– Тетя говорит, что я бесчувственный, как бревно. Я буду последним, кто заметит присутствие духов.
Слепой Билл повернул лицо в его сторону так, будто еще мог его видеть.
– Сегодня в лавке у Флойда я слышал кое-что очень любопытное. Говорят, ты целитель.
– Это было давно.
– Но дух целителя еще силен в тебе? Не мог бы ты положить руки на слепого Билла и вернуть ему зрение?
– У меня больше нет дара. – Мемфис вдруг почувствовал, что страшно устал и больше не может сдерживать все в себе. – Он оставил меня, когда моя мама… она была очень больна. Я положил на нее руки, и тут… – Мемфису сдавило горло. Он сглотнул, силясь победить боль. – Она умерла. Умерла прямо под моими руками. И вся сила, которая была во мне, умерла вместе с ней.
– Очень грустная история, мистер Кэмпбелл, – сказал слепой Билл после продолжительной паузы.
Мемфис почувствовал, что по его щекам стекают слезы. Он был рад, что слепой Билл не мог видеть его плачущим. Больше он ничего не сказал.
Слепой Билл кивнул.
– Вы не сделали ничего, кроме того, что пытались помочь маме. Слышите? Иногда это может быть благословением, – тихо произнес он. Мемфис был благодарен старику за чуткость. – Подойдите, я дам вам кое-что.
Билл покопался в кармане и выудил оттуда ириску. Нащупав руку Мемфиса, он вложил в нее конфету и прикрыл своей сухой, цепкой ладонью.
– Вот. Храните ее. Вдруг когда-нибудь вам потребуется помощь папы Легбы.
– Папы кого?
– Легбы. Он – хранитель врат Виолкана, владения духов. Стоит на перекрестках. Если вы потерялись, он поможет. Просто оставьте ему немного вкусненького.
Тетку Октавию хватил бы удар, если бы она услышала сейчас старого Билла. Как-то раз она заставила их перейти на другую сторону улицы, просто чтобы не приближаться к маленькому домику – колдовской лавочке с окнами, закрытыми красно-синими занавесками, из-за которых выглядывали лица африканских богов, окруженные огнями свечей. Табличка над входом гласила «Снятие проклятий. Удаление любых препятствий к счастью».
– Не смейте иметь никакого дела с вуду, – коротко ответила тетя, когда Исайя начал возмущаться, зачем они стали так глупо бегать по улице. Про себя Октавия принялась читать молитву.
Мемфис неуверенно забрал у старика конфетку. Она оказалась странно тяжелой.
– А тетя говорит, что можно молиться только Христу.
Слепой Билл недовольно закряхтел и сплюнул на асфальт.
– Ты правда считаешь, что бог белых тебе поможет? Думаешь, он на нашей стороне?
– Я вообще не думаю, что какой-либо из богов на нашей стороне.
Мемфис приготовился к буре возмущения, но старик понимающе кивнул, и углы его рта изогнулись в грустной улыбке.
– Это, наверное, ваши самые правдивые слова, мистер Кэмпбелл. А мысли у вас более здравые, чем манера шаркать и поливать голову пахучим парфюмом. – Он залился смехом – хриплым, больше похожим на кашель – и принялся хлопать себя по колену. Тут вся ситуация будто заново открылась перед Мемфисом: безумный разговор, конфетка для божества, странные звуки в доме – он понял, насколько все это глупо и смешно, и невольно засмеялся вместе со стариком. Они стояли на пустой улице, покачиваясь со смеху, как парочка городских сумасшедших.
– О-хо-хо. – Слепой Билл похлопал себя по груди. – Разве это не философия мира? Удача может обернуться несчастьем, и наоборот. Будто высшие силы разыгрывают гигантскую партию в кости, а костями выступаем мы сами. Ступайте домой, мистер Кэмпбелл. Отдохните как следует. Наберитесь сил, чтобы бороться на следующий день. У вас еще будет время, чтобы сожалеть. А сейчас живите на полную катушку, наслаждайтесь молодостью.
– Так и сделаю, сэр. – Мемфис вдруг передумал идти домой. Слепой Билл был прав – Мемфис молод, и вечер только начинался. Поэтому он направился в «Хотси Тотси».
Билл слушал, как в отдалении затихают шаги Мемфиса Кэмпбелла. Он хотел рассказать парню, насколько ему повезло, что дар оставил его. Какое это было благословение. Как он должен быть благодарен, что о его силе не узнали плохие люди. Билл пошуршал в кармане: хотелось есть. Он зажал между пальцами пятицентовик и десятицентовик. Негусто. Если бы он нашел в себе силы перестать играть. Но это было его проклятием: карты, лотерея, кости, скачки, петушиные бои – он не мог упустить ни одной возможности испытать судьбу и сделать ставку. И дом на перекрестке под белыми облаками снова и снова являлся ему во сне. Никак не удавалось разглядеть номер, но Билл верил в лучшее. Там, рядом с почтовым ящиком. Стоит только разглядеть его, и цифры станут ключом к большому выигрышу. А если у него будут деньги, то он сможет осуществить план мести.
Глава 27
Дом на холме
Дом стоял на холме, открытый всем ветрам, как старый часовой. По каменным стенам, как плесень, расползался плющ. Слепые окна были забиты досками. Двери вишневого дерева выцвели почти до белизны. Если кто-нибудь заглянет внутрь, то увидит отовсюду свисающую паутину и пауков, прячущих своих жертв в щелях рассохшегося дерева. Половые доски отсырели и местами изогнулись.
Некогда дом был великолепен. В нем проходили балы и вечеринки. По воскресеньям у дома выстраивались шикарные экипажи. Его величие и блеск символизировали все лучшее, что существовало на тот момент в стране. Дом представлял собой мечту, воплощенную в жизнь. Человек, построивший его, Джейкоб Ноулс, разбогател на производстве стали, той самой, из которой затем воздвигли город. У них с женой был единственный ребенок, девочка по имени Ида, и они в ней души не чаяли. Ида росла слабенькой и болезненной, и по этой причине родители потакали любым ее капризам. Уроки игры на фортепиано, езда на пони, крошка-спаниель по имени Честер. Когда Ида играла на газоне в чаепитие, вокруг стояла прислуга, готовая разливать настоящий чай в кукольную посуду. Часто она изображала арабскую принцессу, объезжающую свои владения. В ту пору она любила подниматься в чердачную комнатку с балконом. В 1863 году она видела дым от костров призывных бунтов[48], представляя себе, что вдалеке свирепствуют злобные драконы, а не толпы разгневанных жителей. Пока бушевала Гражданская война, Ида выросла и стала молодой девушкой. Она мечтала о том, как выйдет замуж за какого-нибудь бравого офицера и они станут полноправными хозяевами великолепного дома. Спустя несколько месяцев после окончания войны в доме справляли вечеринку генерал Грант и его офицеры. Взрывался фейерверк, и звуки вальса разливались в воздухе. Но Ида простыла и лежала наверху с горчичным пластырем на груди, горько оплакивая свою судьбу. Поглаживая дочь по щеке, мама утешала ее, что это не последний бал и прекрасный избранник ее дождется, кроме того, они с отцом пока еще не были готовы расстаться со «своей любимой Идой».
Но вскоре им пришлось отпустить мать Иды в путешествие, откуда никто не возвращается. Спустя год после бала миссис Ноулс слегла с дизентерией и угасла за неделю. Спустя еще один год мистер Ноулс внезапно умер от кровоизлияния в мозг. На плечи двадцатилетней Иды легли все обязанности по дому. Это сильно отличалось от детской игры в принцессу, и хотя дальний кузен советовал Иде быть благоразумной с расходами, она его не послушала. Разбитая горем из-за внезапного ухода обоих родителей, Ида с жаром ударилась в новый спиритуализм. Она открыла свой дом для теософистов, медиумов и гадателей. Самой одаренной из всех оказалась богатая вдова по имени Мэри Уайт, которая обладала потрясающей способностью связывать Иду с ее родителями в ином мире. Она не трясла стол, не пыталась имитировать телекинез и прочие дешевые фокусы. Нет, Мэри Уайт обладала настоящим даром и к тому же прекрасными манерами. Женщины стали очень близки, и Ида называла ее сестрицей. Дом снова ожил, и в нем стали проводить спиритические сеансы и прочие эзотерические и оккультные сборища. Ида верила, что дом Ноулсов снова возродится во всем своем великолепии, это только дело времени. Мэри каждый раз убеждала ее в этом.
У Мэри был компаньон в ее духовных поисках – харизматичный мужчина с пронзительным взглядом, мистер Гоббс. Как говорила Мэри, он был пророком. Святым человеком. Он подолгу сидел в библиотеке, читая книги, а во время их спиритических сеансов впадал в транс и говорил на языках, которые Ида не понимала, – это было доказательством, как сказала Мэри, его связи с миром духов.
Расходы Иды только росли – спиритические сеансы были дорогим занятием, – и наследство быстро иссякло. Ида была бы унижена, если бы стало известно о ее разорении. Тогда Мэри предложила купить дом Ноулсов, а Иду оставить квартиранткой, чтобы спасти ее репутацию. Она даже согласилась оставить Иде ее любимую комнату на мансарде с видом на город и попросила ее не волноваться, пообещав, что все счета будут оплачены, а мистер Гоббс возьмет на себя трудоемкий ремонт и сделает дом таким же прекрасным, как раньше.
И он сделал это. Сколько было хлопот! Одна строительная бригада проработала в течение недели, потом ее распустили и наняли новую, которая продержалась пять или шесть дней, и мистер Гоббс снова отослал их домой. В конце концов он приступил к работе в старом подвале, который, как он утверждал, хорошо бы приспособить для хранения припасов. Иду вниз не пускали.
– Слишком опасно, – говорил он, улыбаясь одними губами. Его глаза оставались непроницаемо холодными. – Вы ведь не хотите стать жертвой несчастного случая?
В доме произошли некоторые другие странные изменения. Появились двери, которые никуда не ведут. Декоративные розетки вокруг загадочных отверстий в стенах, откуда шел странный дым – как утверждал мистер Гоббс, полезный для легких и необходимый для спиритических сеансов. Чересчур длинный желоб в прачечной, который, по мнению миссис Уайт, должен был облегчить жизнь прачки. Они сократили штат прислуги до трех человек: экономка, прачка и работник, который по совместительству выступал шофером. Это было унизительно, и Ида надеялась, что никто об этом не узнает. Но потом Мэри улыбалась и говорила, что ей явился призрак ее отца, державшего в руках розмарин, символизирующий память, – знак, что он наблюдает за ними, и Ида ощущала острый прилив благодарности за заботу и эти слова. Из-за истощенного состояния Иды Мэри советовала ей пить побольше сладкого вина, от которого снились странные сны о пожарах и разрушениях, и перед глазами мелькали образы строгих мужчин и женщин.
Потом начало твориться что-то жуткое. Поздно ночью в их доме устраивались подозрительные собрания. Дважды в месяц Ида слышала музыку и пение внизу. Люди приходили и уходили.
– Что вы делаете на этих собраниях? – нервно спросила Ида, когда они как-то раз собрались за ужином. Она только приступила к еде, и, на ее вкус, ростбиф был недожарен.
– Почему бы тебе не присоединиться к нам, моя дорогая? – предложила миссис Уайт.
– Вавилон, великий город, пал. Настало время очищения. Перерождения. Вы согласны, мисс Ноулс? – с улыбкой спросил мистер Гоббс. Его глаза были такими неестественно синими, что Иде стало не по себе. На мгновение ее пронзила странная мысль: интересно, каково танцевать с мистером Гоббсом. Ощутить его прикосновение и поцелуй. И ее тут же чуть не скрутило от отвращения.
– Не уверена, что понимаю, о чем вы говорите, – быстро ответила она. У нее задрожали руки. Кровь из недожаренного ростбифа образовала на тарелке тошнотворную лужицу. – Мне что-то нехорошо. Прошу прощения, мне, наверное, лучше пойти к себе.
В ту ночь она слышала странные звуки, жуткий шепот и чудовищный рык. Она была так напугана, что не могла встать с постели и пролежала под одеялом, вся дрожа, до самого утра.
В книжном шкафу в бывшей гостиной хранилась странная книга мистера Гоббса, похожая на Библию. Но когда Ида решила взглянуть на нее, оказалось, что шкаф закрыт на ключ. Ее собственный шкаф в ее же доме заперт от нее самой. Трясясь от негодования, она сообщила об этом миссис Уайт (которая больше не позволяла ей по-сестрински называть ее Мэри).
– Мисс Уайт, я не могу этого так оставить, не могу, – возмущенно повторяла она.
– Это больше не ваш дом, моя дорогая, – ответила миссис Уайт с жестокой улыбкой на губах.
Во вторник Ида обнаружила в доме ворох рваной окровавленной одежды. Мистер Гоббс в деликатной форме принялся уверять ее, что это вещи прачки, испачканные в связи с ежемесячным женским проклятием. Бедная, бедная девочка, она была так пристыжена. Конечно же, мы предложили ей чистую одежду и отпустили домой отдохнуть. Бедная, бедная девочка. Боюсь, она так смущена, что теперь вряд ли вернется к нам.
Ида написала полное отчаяния письмо своему кузену в Бостон, и он прислал членов городской администрации проведать ее. Но когда они приехали, Ида находилась в полном оцепенении. Миссис Уайт сообщила гостям, что хозяйка нездорова и за ней присматривают, и она опасается, что даже попытка спуститься вниз и ответить на их вопросы может стоить ей здоровья. Чиновники удалились, бормоча извинения.
Последняя из прислуги, Эмили, ушла под покровом ночи, не попрощавшись. Она даже не забрала свое жалованье.
Это уже было слишком. Ида прекратила пить проклятое вино. В ее ослабевшем теле сохранилось еще достаточно сил, чтобы спуститься по лестнице: девушка намеревалась узнать, что творится в ее собственном доме. Да, ее доме! Он был построен ее отцом и для ее семьи. Она – урожденная Ноулс в отличие от этих оборотистых пришельцев: шарлатанки миссис Уайт, которая в тот момент удалилась в деревенский дом какого-то простака, у которого было больше денег, чем здравого смысла, и мистера Гоббса. Ох уж этот мистер Гоббс, с его ледяными глазами и заносчивым поведением, с паутиной лжи и жуткими секретами. Дурной человек! Ида твердо решила расследовать, что здесь происходит, и начала с запретного подвала.
Она спустилась по узкой, неудобной лестнице в сырой темный подпол. Там пахло землей и еще чем-то. Иду затошнило от мерзкого запаха. Она быстро огляделась вокруг, чтобы найти доказательства, которые можно предоставить властям и изгнать этих ужасных людей из ее дома. Потом она найдет достойного арендатора, а возможно, даже и мужа. Благородного рыцаря, который согласится разделить с ней жизнь. Вместе они смогут вернуть дому былой шик: устраивать балы и вечеринки, на которые будут приходить достойные люди высокого статуса. И дом Ноулсов снова прославится.
Рука Иды, державшая фонарь, задрожала. Свет плясал по стенам и углам подпола. Ида пришла за знанием, и теперь она знала все. Знала без тени сомнения, что лицом к лицу столкнулась с ужасным злом. Крик застрял у нее в горле, и тут свеча принялась с шипением гаснуть. Со всех сторон начал раздаваться шепот. И как только Ида смогла закричать, свет потух, и ее поглотила тьма.
Глава 28
«Хотси Тотси»
День выдался ужасно скучным, дождь не позволял выйти из музея, и Эви развлекалась перестановкой книг с полки на полку в соответствии с логикой, которую только что выдумала. Когда она уже начала осознавать, что окончательно свихнется, если продолжит слушать дождь и бездельничать, то вспомнила о вечерней встрече с друзьями и приободрилась. Наконец наступил вечер. Эви приняла ванну, надушилась и перемеряла все выходные наряды в своем гардеробе, прежде чем остановиться на платье, расшитом стеклярусом, которое трепетало и дышало на ее теле, как живой дождь. Эви дополнила его длинной ниткой жемчуга, которую дважды обернула вокруг шеи, и серыми сатиновыми туфлями «Мэри Джейнс» с изогнутыми черными каблуками и большими пряжками со стразами. Она покрасила губы темно-красной помадой, подвела глаза черным, а на плечи набросила черное вельветовое пальто с меховой опушкой на воротнике. Выудив из своего неприкосновенного запаса двадцать долларов, она спрятала их в модную серебряную сумочку, побрызгалась из пульверизатора и выпорхнула в гостиную. Джерихо сидел за кухонным столом и раскрашивал миниатюрные модельки для батальной сцены. Дядя Уилл работал у себя в кабинете, окруженный кипами бумаг и вырезок.
Услышав ее шаги, он на секунду оторвался от записей, критически оглядел ее и затем снова уткнулся в работу.
– Ты чересчур нарядилась.
Эви натянула длиннющие, до локтей, кружевные митенки.
– Я с Тетой и Генри иду танцевать в самый модный клуб города.
– Боюсь, что не сегодня, – ответил Уилл.
Эви замерла на месте.
– Но, дядя, Тета меня ждет. Если я не поеду, это будет просто оскорблением. Она больше никуда меня не позовет.