Пророки Брэй Либба

Глава 35

Не тот человек

Мемфис был сам не свой. Весь день он проигрывал в голове свою встречу с Тетой, их захватывающее бегство от полиции, вспоминал, как она смотрела на него: с благодарностью и легким смущением. В тот момент ему ужасно захотелось слиться с ней в романтическом поцелуе. Из-за подобных мыслей Мемфис едва не попал в неприятности: в салоне красоты миссис Джордан он перепутал ставки миссис Джордан и миссис Робинсон, неправильно выписав им чеки.

– Мемфис, где ты витаешь? – добродушно возмутилась миссис Джордан. Мемфис, рассыпавшись в извинениях, отнес их ставки в парикмахерскую Флойда перед самым закрытием.

Папа Чарльз созвал собрание в собственном ресторане «Делюкс», чтобы обсудить вчерашний катастрофический рейд. Первым делом он убедил всех, что ситуация не настолько сложная, как кажется: произошло легкое недопонимание, которое уже улажено. Очень скоро со входа в «Хотси Тотси» будет снят замок. Но Мемфис с легкостью мог сказать, что под элегантными манерами и выверенной речью папы Чарльза скрывалось огромное напряжение. У папы Чарльза даже начался легкий тик в самом малозаметном месте – у челюсти. Мемфис уже замечал это несколько раз: когда приходилось общаться с пьяными заносчивыми клиентами-толстосумами или чересчур взвинченными бутлегерами. Несмотря на ситуацию, Мемфис не мог оторваться от мыслей о Тете.

Тета-Тета. Он встретил девушку своей мечты – и даже сны у нее были такими же – для того, чтобы потерять ее в толпе. Только Мемфису показалось, что в его судьбе наметились перемены, как все сорвалось. Он понятия не имел, где девушка жила, откуда приехала – даже не знал фамилии. И эта чертова птица опять вернулась и донимает его.

– Кыш! – Мемфис замахал руками на ворона. – Проваливай, Беренис! Прочь!

Мемфис дошел до того, что опоздал в школу за Исайей. Он с порога класса принялся извиняться, но Исайя и слышать ничего не хотел. Шагая по улице, его хмурый братишка пинал ногой камень, отходил за ним на обочину, если тот укатывался, и снова продолжал свой путь.

– Ты должен был прийти к трем!

– У меня были важные дела, снеговик.

– Что еще за дела?

– Мои дела, не твои.

– Тогда в следующий раз я пойду домой один.

– В следующий раз я не опоздаю.

– Небось со своей Креольской принцессой миловался! – проворчал Исайя.

Мемфис замер.

– Где ты это услышал?

Исайя злорадно засмеялся.

– Вся твоя записная книжка исписана! Мемфис влюбился! Мемфис влюбился!

Мемфис схватил его за локоть.

– Слушай сюда. Эта записная книжка – личная вещь. Она принадлежит только мне. Ты понял?

Исайя непокорно вздернул подбородок.

– Отпусти мою руку!

– Обещай мне.

– А ну отпусти! – Исайя вырвался и убежал вперед. Выходя из себя, он становился абсолютно непредсказуемым и легко мог выболтать тетке Октавии что-нибудь лишнее.

Мемфис смягчился. Не стоило спускать собак на Исайю, каким бы надоедливым он ни был. Прибавив шагу, он догнал брата.

– Не обижайся, снеговик. Пойдем, зайдем к мистеру Регги, съедим по гамбургеру. Можешь сесть за стойку, там, где вертящиеся стулья. Только не крутись слишком много, а то весь гамбургер полезет наружу.

Исайя остановился и обиженно зашмыгал носом.

– Я хочу шоколада.

– Будет тебе шоколад, – пообещал Мемфис.

Он серьезно волновался за Исайю. Сестра Уолкер обнаружила его способности случайно. Около полугода назад она только переехала в Гарлем и решила сделать визит вежливости к Октавии. Оказалось, что сестра была старой подругой их матери и очень расстроилась, когда узнала о ее смерти.

– Виола была такой чудесной женщиной, – сказала сестра Уолкер.

Октавия смерила ее тяжелым взглядом и, похоже, посчитала ни к чему не пригодной.

– Странно, она о вас никогда не упоминала. А мы были очень близки.

– Что ж, возможно, даже у сестер бывают секреты друг от друга, – заметила сестра Уолкер. Октавии это очень не понравилось, Мемфис был уверен.

Но когда мисс Уолкер предложила подтянуть Исайю по арифметике, предмету, с которым были вечные проблемы, кроме того, совершенно бесплатно, Октавия смягчилась. Как-то раз, когда сестра показывала ему умножение с помощью карт, Исайя принялся их угадывать. Она спросила, не умеет ли он чего-либо еще. Сказав, что этот навык пригодится Исайе в жизни, она принялась тренировать его с таким усердием, будто этот предмет входил в школьную программу. Мемфис понятия не имел, как подобное может пригодиться ему в жизни в отличие от игры на трубе, которой увлекался Гэйб или сложных математических расчетов, которые совершала миссис Уорд в школе. А если бы Октавия узнала, чем они занимаются вместо арифметики, то устроила бы скандал, которого они в жизни не видели. Но занятия были необходимы Исайе – Мемфис это понимал. Он становился таким же счастливым, как раньше, когда мама была еще жива и играла с ними в прятки среди стираного белья, которое они развешивали на просушку у своего старого дома на 145-й улице. Мемфис помнил, как она смеялась, приговаривая: «Ладно. Прячетесь в простынях вы хорошо, теперь посмотрим, сможете ли вы их как следует развесить».

В те счастливые времена папа возвращался домой с работы, из оркестра Джерарда Локхарта, с радостным «Так-так, и что же наши братья Кэмпбеллы вытворяли сегодня?». Мемфис скучал по запаху папиного табака, который тот курил на крыльце. Иногда он специально останавливался у сигаретной лавки на Ленокс-авеню, чтобы почувствовать этот запах.

– Береги Исайю, – сказала мама. Похудевшая, как скелет, она лежала в передней комнате, болезнь лишила ее всей жизнерадостности, за которую он ее так любил. Ее глаза смотрели пусто и безо всякого выражения. – Пообещай мне. – Он пообещал. Спустя три дня они похоронили ее на кладбище Вудлон. Оркестр Джерарда Локхарта переехал в Чикаго, вместе с ним и отец, пообещав скопить денег и перевезти туда Мемфиса с Исайей. Но этот процесс оказался бесконечным, и они надолго застряли в дальней комнатке дома тетки Октавии. Все, что осталось от тех счастливых времен, когда вся семья была в сборе, дом был полон смеха и улыбок, – это Исайя. Мемфис крепко держался за него. Он не знал, сможет ли выжить, если с Исайей что-нибудь случится.

Тем не менее все это – прошлое, и только. Мемфис не хотел застревать в прошлом. Встреча с Тетой подарила ему надежду. Где-то в этом городе по той же мостовой ходила она, и Мемфис готов был искать ее до последнего.

Зайдя в кафе, они с Исайей расположились за стойкой, и мистер Регги принялся готовить их заказ, лопаточкой прижимая две аппетитно скворчащие котлеты к решетке-гриль. Рядом с ним было тепло и уютно. Водрузив гамбургеры на тарелки, он вручил их ребятам вместе с банкой газировки для Мемфиса и стаканом шоколадного коктейля для Исайи. Мальчик тут же накинулся на десерт и принялся ложкой черпать густое сладкое мороженое, полностью запачкав подбородок.

– А я прямо вовремя подоспел! – Гэйб вспорхнул на свободное место рядом с Мемфисом, схватил его гамбургер и откусил огромный кусок. – Мистер Кэмпбелл! Именно вас я и искал. Альма устраивает вечеринку. Мы идем обязательно. И раздобудь нам хорошего спиртного.

Он вручил ему толстую пачку игровых чеков.

– Ну не перед Исайей же, – шепнул ему Мемфис.

– Он не понимает, о чем мы говорим: полностью поглощен своим коктейлем.

– Не понимаю чего? – встрял Исайя.

Мэмфис покосился на Гэйба с выражением «Я же говорил!».

Поджав губы, Гэйб скрестил руки на груди.

– Малыш, у тебя еще где-то отросла пара ушей?

Мальчик засмеялся:

– Нет, но у меня есть особые способности.

– Исайя! – одернул его Мемфис.

– Да неужели? Вот уж не думал, – поддразнил Гэйб мальчика.

– Честно! Например, я могу сказать, что лежит у тебя в кармане, – сказал Исайя, крутясь на стуле.

– Исайя, у Гэйба нет времени на твои дурацкие игры. Сядь спокойно и ешь, – строго приказал ему Мемфис.

Исайя сердито сузил глаза. Мемфис хорошо знал этот взгляд: ничего хорошего он не предвещал.

– У тебя лежит пятерка, доллар и два четвертных. И бумажка с адресом леди по имени Цимбелин.

Гэйб вывернул карман и удивленно поднял брови:

– Откуда ты узнал?

– Сказал же! У меня есть способности. Я могу и предсказания делать.

– Ничего он не может. Исайя, прекрати пудрить Гэйбу мозги. – Мемфис выразительно посмотрел на брата.

– Я могу говорить все что захочу, – пробурчал мальчик.

– Он может говорить, что захочет, – поддержал Гэйб и ухмыльнулся. – Расскажи мне еще что-нибудь, малыш.

– Я могу предсказывать судьбы людей.

– Исайя. Замолчи сейчас же. Нам уже пора домой.

– Секунду, братишка. Парень сейчас будет предсказывать мне судьбу. Может быть, скажет что-нибудь про будущую запись. Исайя, скажи, я стану новой звездой «Оке Рекордз»?

– Мне нужно потрогать что-нибудь из твоих вещей.

– Мистер Регги! Мистер Регги! Сколько мы вам должны? – окликнул Мемфис.

– Подожди секунду, Мемфис, – откликнулся мистер Регги. В руках он держал две больших тарелки со снедью.

– Скажи мне, – шепнул Гэйб и протянул Исайе руку. Мальчик взял ее, закрыл глаза и сконцентрировался. Спустя несколько мгновений он выронил руку Гэйба, испуганно отпрянув. Его глаза расширились от ужаса.

– Что такое? Скажи мне, она очень страшная? – пошутил Гэйб.

– Я ничего не смог увидеть, – пролепетал Исайя, и Мемфис даже не стал его ругать. Мальчик посмотрел на старшего брата глазами, круглыми от страха. Чего бы он ни увидел, было очевидно – он изрядно напуган.

– Надевай куртку, снеговик.

Но Гэйб все не унимался:

– Что ты ломаешься? Что ты увидел про своего старого друга Гэбриэла?

– Под мостом… не ходи под мостом, – еле слышно пролепетал Исайя. – Он уже здесь.

– Каким еще мостом? И кто – он? И что случится, если я пойду?

– Ты умрешь.

– Исайя! – взревел Мемфис. – Он вовсе не это имел в виду, Гэйб. Он решил тебя разыграть. Быстро извинись, Исайя.

Исайя переводил взгляд вытаращенных глаз с одного парня на другого.

– Прости меня, Гэйб, – тихо сказал он.

– Ты меня разыграл, Исайя?

– Да, разыграл. – Исайя старался не смотреть ему в глаза.

Лицо Гэйба расслабилось, затем приобрело раздосадованное выражение.

– Ох уж эти братья! – Он покачал головой, затем хлопнул Мемфиса по спине. – Не забудь, о чем я тебя просил.

– Не забуду, – вяло ответил тот.

В самом углу кафе притаился слепой Билл Джонсон с чашкой супа, которую ему дал сердобольный мистер Регги. Суп был теплый и вкусный, и он потягивал его не спеша, грея руки о чашку, в то время как у прилавка разыгралась сцена с Кэмпбеллами. Прикончив суп, он, закряхтев, повесил гитару через плечо и пошел, постукивая тростью, по улицам Гарлема. В воздухе пахло надвигающимся дождем. Билл недолюбливал дождь: он напоминал ему о Луизиане. В то время он был сыном кроппера[53] с двумя видящими глазами, целыми днями собирал хлопок, и дожди шли такие, что за несколько минут можно было вымокнуть до нитки, так ничего и не собрав. Как-то раз владелец плантации, мистер Смит, ударил его ремнем за то, что он играл на гитаре, а не работал в поле. Спустя некоторое время посадки на ферме мистера Смита завяли сами собой, почернели, как уголья, а его раздувшееся, как куль с гнилым рисом, тело нашли в реке. Тогда по плантации пошел шепоток, что с Биллом Джонсоном лучше не связываться, что в нем живет Мабуя, что он стоит на перекрестках по ночам, проклинает имя папы Легбы и плюет на распятие, что он продал душу Дьяволу.

В тот день, когда на плантацию приехали люди в строгих черных костюмах, тоже шел дождь. Их внимание привлекли погибшие посевы: ходили слухи, что это дело рук Билла Джонсона. Что он способен убить старую умирающую собаку из милосердия или, пребывая в плохом расположении духа, коснуться бабочки, и та умрет. Незнакомцы, державшиеся крайне вежливо и холодно, сели в гостиной у мистера Тейта и принялись пить лимонад из запотевших стаканов. Молчание, улыбки одними губами, напряженное внимание. Билла привели к ним. В то время он был здоровяком двадцати лет, ростом под метр девяносто, с гладкой эбеновой кожей без единого клейма, которые с таким позором носили его предки. Положив ладони на колени, Билл сел на старый покосившийся стул. Мужчины принялись расспрашивать его. Не хочет ли он сослужить службу своему государству? Не хочет ли прокатиться с ними и поговорить?

Биллу хотелось уехать с плантации и вообще из Луизианы, где кишели люди в жутких белых колпаках, любившие зажигать по ночам кресты[54]. Он уехал с людьми в строгих костюмах в их странном автомобиле с окнами, закрытыми занавесками. Он делал все, о чем они просили. Когда он говорил о том, что платит за это здоровьем, что его спина сгорбилась, а волосы поседели, они улыбались теми же холодными улыбками и просили его «Еще всего лишь раз, Билл». Ему исполнилось тридцать, а выглядел он на пятьдесят.

А потом его подвело зрение. Оно сжалось до крошечных точек слабого света. И вскоре наступила тьма. Тогда они отпустили его на все четыре стороны, не оставив ничего, кроме гитары, шрамов на теле и просьбы никому не рассказывать. Он ослеп, его тело постарело и ослабло. И дар – или как это по-другому называлось – тоже оставил его. Сколько раз он взывал к небу с просьбой вернуть ему его силу? И три месяца назад оно, наконец смилостивилось, даровав ему слабый лучик надежды. Все, что ему было нужно, – искра, способная зажечь пламя.

Стремительно вывалившись из кафе мистера Регги, так что дверной колокольчик жалобно зазвенел, братья принялись громко спорить. У младшего совершенно определенно был дар, а старший пытался сохранить это в тайне. Это было правильно. Не следует рассказывать о подобном на каждом шагу – можно стать жертвой плохих людей. А ты и не будешь подозревать, что в опасности. Первые крупные капли дождя упали Биллу на черные очки. Он сердито нахмурился. Чертов дождь. Невольно потерев застарелый шрам на левой руке, он двинулся по улице, постукивая тростью.

Глава 36

«Звезда небесная»

Тета явно дулась на кого-то. Посторонние могли посчитать, что она просто скучает. Но всезнающий Генри понимал – она надулась. Сейчас она сидела в одиночестве на краю сцены в мини-комбинезоне и черных чулках, так эффектно выставлявших ее гибкое тело. Тета по-богемски повязала голову зеленым шелковым шарфом и накрасила губы ярко-красной помадой, контрастировавшей с карими глазами и сочным загаром.

Усевшись за пианино, Генри тихо наблюдал, как его сестрица, вздыхая, болтает ногами туда-сюда и смотрит в одну точку.

– Скоро подойдет мистер Зигфелд, ребята! – объявил режиссер-постановщик. – Он хочет отрепетировать второй акт номера «Звезда небесная» – тот стал слишком избитым.

– Он и был избитым. А такие шутки были в моде, когда родилась моя мама. И песня просто мерзкая, – отрезала Тета, прикурив сигарету.

– Как и всегда, мы очень благодарны за твой бесценный комментарий, Тета, – огрызнулся режиссер. – Может быть, если бы ты чуть больше повторяла танец и меньше жаловалась, у нас получалось бы безупречное шоу. Объявляю перерыв для всех.

– Я смогу исполнить этот танец, даже если обе моих ноги будут сломаны, – проворчала Тета и уселась за пианино рядом с Генри.

– Кто-то сегодня капризничает, – поддразнил Генри так тихо, что никто, кроме нее, не мог этого слышать.

Она положила голову ему на плечо.

– Спасибо за поддержку.

– Чахнешь по своему рыцарю в сияющих доспехах?

– Если бы ты его увидел, то понял.

– Хорош собой? – Генри сыграл сексуальный мотивчик.

– Слабо сказано.

– Галантен? – Он перешел на героический ритм.

– Очень!

Музыка стала мягкой и романтичной.

– Очаровательный и чувственный.

– Ага.

– Богатый?

Тета покачала головой.

– Поэт.

– Поэт? – Он громко ударил по клавишам. – Ты что, не знаешь, детка? Ты должна выйти замуж по расчету, а не по любви.

– Ему снится такой же сон, как и мне, Генри. Он тоже видит око с молнией и перекрестки в поле. Что это значит?

– Это очень страшно, – прошептал Генри. – Думаешь, он такой же… как ты и я?

– Понятия не имею. Но в нем есть что-то такое, будто я знаю его всю свою жизнь. Я не могу объяснить.

Генри заиграл джазовый номер.

– Ты уже заставляешь меня ревновать.

Тета поцеловала его в щеку.

– Никто и никогда не сможет заменить тебя, Генри. Ты это знаешь.

– Можем сходить в Гарлем и поискать его.

– «Хотси Тотси» закрыт и под арестом.

– Там есть еще множество клубов. Можешь заранее посмотреть, где требуются танцовщицы. Сама знаешь, как Фло отреагирует, если узнает, что ты завела шашни с негритянским поэтом-букмекером.

– Ему вовсе не нужно этого знать.

– Фло всегда все знает.

По центральному ряду зрительного зала прошел Валли, хлопая в ладоши.

– Труппа, по местам! Мистер Зигфелд уже приехал.

Репетиция шла тяжело и уныло. Зигфелду ничего не нравилось. Он останавливал их каждую минуту, крича: «Нет! Это сгодится для клуба «Скандал», но не для шоу Зигфелда! Мы должны держать планку!»

Они уже не меньше часа прогоняли один и тот же акт «Звезды небесной», ничего не получалось.

– Этот фрагмент никуда не годится! – кричал он из зрительного зала. Зигфелд был элегантным мужчиной с зачесанными назад седыми волосами и аккуратными усиками. О его шикарных костюмах – а он неизменно ходил в костюмах – ходили слухи, что они шьются на заказ в Лондоне. – Нам нужна шутка. Хоть что-нибудь.

– Мы можем вернуть мистера Роджерса, – робко предложил режиссер.

– Меня не волнует Уилл Роджерс. Он может булькать, сколько его душе угодно, – все будут счастливы! Меня волнует конкретно этот номер!

Все уже были на пределе. Когда Зигфелд был недоволен, были недовольны остальные. Он мог уволить их всех сразу и нанять новую команду, обставив все как рекламный ход.

– Еще раз! – рявкнул великий Зигфелд.

Генри заиграл. Главный герой номера, заносчивый эстрадный певец Дон, спускался по длинной лестнице, напевая драматичным баритоном:

– Даже звезды с небес падают вниз. Скажи, любимая, почему я не могу пасть в твои объятья, подобно звезде, и остаться с тобою навеки…

Сидя за пианино, Генри закатил глаза и беззвучно пропел «запо-о-ор». Тета с трудом сдержала смех. В это время на сцену, изящно вытянув руки, начали спускаться танцовщицы. Фло смотрел на них из зрительного зала с таким лицом, будто только что съел свежий лимон. Им придется переигрывать все еще раз, Тета знала точно. Но сколько ни репетируй, номер не станет от этого живее. Он был скверно поставлен – дешево и слишком сентиментально. Вышагивая свою партию, Тета вспомнила услышанный где-то принцип водевиля: хочешь вызвать смех, отмочи что-нибудь неожиданное. Пока остальные танцовщицы грациозно и медлительно спускались по лестнице, Тета умышленно пошла не в свою сторону, кося влево, как сумасшедшая Айседора Дункан, чуть не сбивая с ног остальных девочек. Им приходилось карабкаться на четвереньках, чтобы обойти ее.

– Эй, аккуратнее! – прошипела Дэйзи.

– Прости, мамуля, – сказала Тета, вызвав смешки остальных танцовщиц.

– Тета! Что ты творишь! Вернись немедленно на место! – завопил Валли.

Тета не послушалась. Она с шумом врезалась в блестящую бутафорскую звезду.

– Ой! – воскликнула она и погладила ее, словно пьяная в стельку кокетка. – Простите, мистер Роджерс.

Все присутствующие нервно наблюдали за Тетой и мистером Зигфелдом, который в гробовом молчании притаился в зрительном зале. Дон, безмозглый тормоз, продолжил петь дальше, злобными глазами сверля Тету и напряженно улыбаясь. Тета с грохотом заковыляла вниз по лестнице, громко напевая.

– Не останавливайся, Дон, дорогуша. Ты отлично поешь! Даже мистеру Роджерсу нравится. – Она махнула в сторону блестящей звезды. – Ой, Генри!

Тета бросилась к Генри, задушила его в объятиях и страстно поцеловала.

– Все в порядке. Он ведь мой брат!

– Только не говори об этом нашим матерям, – сказал Генри, и все засмеялись, кроме Дона, Дэйзи и Валли. Щеки последнего стремительно багровели.

– Мисс Найт! Я думаю, что вы позволяете себе лишнее…

– Боже мой, Валли, а ночью ты говорил совсем не так, – отшутилась Тета. Она стояла, покачиваясь, уже у самого края сцены: еще немного, и она упадет. Но было уже все равно: меньше чем через минуту она окажется на улице. Где-то в темноте за ними наблюдал Фло, готовя очередное резкое разгромное суждение.

– Мистер Зигфелд, я не могу работать в таких условиях, – проныл Дон.

Все зашикали, потому что великий Зигфелд шел к ним по зрительному залу.

– Чудесно, Дон. Можешь не вынуждать себя. Мы легко подыщем тебе замену.

Сузив глаза, знаменитый импресарио пристально посмотрел на Тету. Затем расплылся в улыбке и принялся ей аплодировать.

– А вот это уже было забавно!

Тета поняла, что за все это время не сделала ни единого вдоха. Зигфелд махнул рукой постановщику и затараторил со скоростью пулемета:

– Валли, включи эту миниатюру в номер. Выстрой действие так, чтобы все выглядело гармонично. И проследи за тем, чтобы в колонках светских сплетен появились заметки вроде «Зигфелд разглядел новую звезду в…» – И он улыбнулся Тете.

– Тета. Тета Найт.

– В мисс Тете Найт.

– И ее брате, Генри Дюбуа, – добавила Тета.

Танцовщицы засмеялись, пораженные ее веселой наглостью. Только Дэйзи, у которой был междусобойчик с Доном, злобно обжигала ее взглядом.

– И ее брате, – покладисто добавил Зигфелд. – Он мне тоже понравился. Откуда ты, милая?

– Из Коннектикута, – солгала Тета.

– Коннектикута? Кому интересен Коннектикут? – Великий Зигфелд скорчил скучающую гримасу. Он прошелся вдоль оркестровой ямы, прикидывая что-то. – Ты будешь осиротевшей русской княжной, родителей которой убили большевики. Все станут тебя жалеть и обожать. Верные слуги вывезли тебя за границу посреди ночи и посадили на корабль до Америки, страны сбывающихся мечт. Валли, нужно устроить ей фотосессию на корабле. Не забудьте повесить на нее бант побольше. Голубой. Нет, красный! Нет, голубой. Милая, изобрази отчаяние.

Тета воздела очи к небу и прижала руки к груди.

– Достаточно душещипательно? – Она покосилась на зрителей.

– Прекрасно! Еще минута, и мне понадобится платок. Так, продолжим. Тебя выходили монашки из Бруклина – Валли, найди мне приходскую школу в Бруклине, которой нужны пожертвования. Потом моя милейшая жена, Билли, пришла в эту школу – Валли, проследи обязательно, чтобы в газетах разместили фото Билли с ребенком на руках, – и услышала, как ты поешь рождественский гимн «Тихая ночь». – Он призадумался и слегка скривился. – Это слишком, наверное?

Зигфелд посмотрел на Генри, и тот пожал плечами.

– Тогда остановимся на «Тихой ночи», – сказал великий импресарио. – И тогда жена привела тебя ко мне, всезнающему дяде Фло, который сразу же распознает талант. Мне нравится эта идея. Ты станешь звездой, крошка.

– Мистер Зигфелд, Генри может написать вам чудесный номер. Он очень талантлив. – Тета покосилась на Генри, словно говоря «скажи уже что-нибудь!».

– Да, я могу.

– Прекрасно. Хэнк…

– Генри, сэр.

– Хэнк, сочини мне хороший номер. Пусть он будет…

– Хватким и запоминающимся.

– Точно!

Генри посмотрел на Тету с выражением «я же говорил», а она едва заметно пожала плечами «что поделать?».

– Валли, займись этим. Мне пора ехать на встречу с Билли – она хочет посмотреть загородный дом. Умеют же женщины тратить деньги! Хорошо, что этого добра у меня предостаточно.

– Конечно, мистер Зигфелд, – сказал Валли, провожая его до выхода. Он обернулся к Тете, и та показала ему язык.

Девушки окружили Тету и принялись поздравлять ее с удачным повышением, а Дэйзи вихрем убежала со сцены, сыпля проклятиями.

– Не очень-то хорошо выживать коллег по сцене, – заметил Дон, проходя мимо.

– Дон, будь ты в самом деле талантлив, тебя невозможно было бы выжить, – крикнула Тета ему вслед и затем обняла Генри. – Ты знаешь, что это означает?

– Еще больше занудных репетиций?

– Мы наконец сможем купить тебе пианино, Генри. И все будут выходить с шоу, напевая твою песню.

– Ты хочешь сказать, мыча ее?

– Не задирайся. Это всего лишь начало.

– Я уже вижу будущее. – Генри вытаращил глаза и эффектно развел руками. – Блистательный Флоренс Зигфелд представляет гениальное творение Генри Дюбуа – «Запорный блюз»!

Тета отвесила ему подзатыльник.

Глава 37

Взращивая Дьявола

Нью-Йоркская публичная библиотека, храм книг, сверкает на пересечении Пятой авеню и 42-й улицы редкостной красотой, которую мало что может затмить. Точно в одиннадцать часов утра Эви стояла на массивных мраморных ступенях, абсолютно уверенная в том, что ее поиски увенчаются успехом в течение какого-нибудь получаса. Ей непременно удастся отыскать ниточку, ведущую к раскрытию дела Манхэттенского маньяка. Она пыталась разузнать что-то у детектива Маллоя, но он не сообщил ничего полезного, кроме того, что Гоббса повесили летом 1876 года.

– Да, сэр, это моя крошка, нет, сэр, совсем не понарошку…[55] – залихватски напевала она, минуя гигантского каменного льва, охраняющего вход. Затем расхрабрилась и дала ему «пять», коснувшись холодной лапы. – Хороший котик!

Преодолев три пролета извилистой лестницы, она оказалась в просторной комнате, заставленной книжными шкафами и полками. Библиотекарь, на табличке которого значилось «мистер Джей Мартин», отвлекся от чтения «Обители Радости» Эдит Уортон.

– Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Очеделенно! – радостно выпалила Эви. – Мне нужно получить сведения об одном преступнике для доктора Уильяма Фицджеральда из музея Американского Фольклора, Суеверий и Оккультизма. Вы, наверное, слышали о нас?

Мистер Мартин, нахмурив брови, призадумался.

– Нет, не могу утверждать подобного.

– О. – Эви немного сдулась. – Ну что ж. Может быть, вы знаете что-то о человеке по имени Джон Гоббс, которого казнили за убийство в 1876 году? И не могли бы вы быть так любезны и добыть все как можно быстрее? У Альтмана чудесная распродажа, и я хочу попасть на нее до часа пик.

– Я – библиотекарь, а не оракул, – сказал мистер Мартин. Он вручил ей листок и карандаш. – Не могли бы вы написать имя, пожалуйста?