Тайна Марии Стюарт Джордж Маргарет

IV

Туман продолжал окутывать улицы, где люди деловито готовились к завтрашней церемонии. Фонтаны предстояло переделать, чтобы из них лилось вино, и поставить кружки, чтобы можно было пить за здоровье королевы, подготовить площадки и красочные арки для инсценировок и аллегорий. Все это время люди перешептывались и делились впечатлениями от королевской прокламации. Что она могла означать?

Туман наконец рассеялся в тот самый день, когда Марии предстояло совершить церемониальный въезд в столицу, как будто он сжалился над естественным любопытством королевы и ее подданных. Он разлетался клочками, открывая пронзительно-голубое небо и солнце, отбрасывавшее резкие тени.

Мария, по-прежнему облаченная в черно-серые траурные одежды, но носившая «Большого Гарри» на груди и золотую диадему с жемчугами на голове, возглавила блестящую процессию, которой предстояло подняться более чем на километр по склону холма к Эдинбургскому замку, где она устроит торжественный обед, а вечером вернется в Холируд.

По мере приближения к замку он становился все больше и больше, пока его мрачный силуэт не заполнил все небо. Он создавал гнетущее ощущение тьмы и жестокой меланхолии. Зеленоватый мох, растущий в трещинах и углублениях, напоминал ей кладбищенскую поросль.

Когда они достигли замка, ее проводили в большой зал, где стояли обеденные столы, накрытые не менее роскошно, чем во Франции, что вызвало у нее приятное удивление. Там было место по меньшей мере для шестидесяти людей, самых важных лиц ее королевства. Перед тем как занять свое место, каждый из них преклонял перед ней колено, произносил ее имя и титул и давал клятву верности. Некоторых она узнавала, других пыталась вспомнить. Она внимательно изучала каждое лицо, стараясь соотнести его с именем на будущее.

Там был Джеймс Дуглас, граф Мортон, с огненно-рыжими волосами (считалось, что такие волосы были у Иуды) и крошечными темными глазками. Он унаследовал меч своего предка Арчибальда Дугласа по прозвищу Отчаянный и теперь постоянно носил его при себе. Меч был тяжелым и богато изукрашенным, что говорило о его долгой истории.

Присутствовал там и Джордж Гордон, граф Хантли, с багровым лицом и квадратной челюстью. Мария знала, что он предводитель католического дворянства в Шотландии, владеющий огромными земельными угодьями на севере. Его лицо показалось ей смутно знакомым, а потом она вспомнила: несколько лет назад, когда он приехал во Францию, она и четыре Марии решили, что он похож на петуха. Сходство сохранилось до сих пор.

Она с трудом подавила смешок, когда он заговорил:

– Эта прокламация! Как вы могли ее опубликовать?

Его голос звучал грубо, но, прежде чем она успела ответить, следующий мужчина уже преклонил перед ней колено.

– Арчибальд Дуглас, Ваше Величество, – представился он.

«Так много Дугласов, – подумала Мария. – Красные Дугласы, Черные Дугласы, и все они связаны кровными узами с другими семействами, так что жена графа Мортона – свояченица Гамильтонов. Я никогда, никогда не запомню их всех! Однако они знают свою родословную в таком совершенстве, что обустраивают жизнь в точном соответствии с родственными связями. Боюсь, я всегда останусь посторонней в понимании этих запутанных связей, хотя сама прихожусь родственницей едва ли не половине из них!»

– Джеймс Хепберн, граф Босуэлл, Ваше Величество. – Мужчина посмотрел на нее снизу вверх, и она взяла его за руку, попросив встать. – Я знаю, что этот замок должен быть ненавистен вам, – продолжил он. – Вы еще не осмотрели его?

Она не понимала его, и он смутился.

– Я имею в виду комнату, где ваша мать провела свои последние дни, – объяснил он. – Если хотите, я покажу вам… в другой раз.

Да. Она знала, что ее мать умерла здесь. И она должна заставить себя войти в эту комнату и проститься с матерью.

– Это будет очень любезно с вашей стороны.

Его место занял Эрскин, потом Арчибальд Кемпбелл, граф Аргайл, потом другой Стюарт, граф Атолл…

После обеда они собрались верхом в большом дворе, который извивался вокруг замка, как раковина улитки, и спиралями спускался к внешним воротам. Когда Мария оседлала свою белую лошадь, которую наконец вернули англичане, она смогла увидеть местность во всех направлениях вплоть до поблескивающих вод залива Форт. Прямо под замком на севере находилось озеро овальной формы; его вода казалась неподвижной в это безветренное утро.

– Красивый город, не правда ли? – произнес голос у нее за спиной. Повернувшись, она увидела лорда Босуэлла, восседавшего на огромном скакуне. – И, насколько я вижу, англичане вернули то, что по праву принадлежит вам.

Он окинул ее белую лошадь опытным взглядом, отмечая породистость и отличную форму животного. Удивительно, что англичане вернули лошадь. Он подумал, что Роберт Дадли, шталмейстер королевы Елизаветы, позаботился о том, чтобы его любовница совершила одну-две прогулки на этой лошади.

– Да. Он расстилается передо мной, как превосходная модель. Прекрасное расположение и отличный вид.

– Говорят, что Королевская Миля на Хай-стрит похожа на гребень из слоновой кости – центр чистый, но зубцы с обеих сторон грязные и зловонные. Увы, боковые улицы находятся в запущенном состоянии, по крайней мере для королевы. Но Хай-стрит – одна из лучших в мире! – В его голосе звучала нескрываемая гордость.

Сегодня она не хотела бы оказаться где-то еще; даже Париж представлялся ей теперь чересчур растянутым и прозаичным по сравнению с драматическим сочетанием темного, грубого камня и гладко отполированных плит мостовой, крутых утесов и не менее крутых щипцовых крыш на высоких узких городских домах под ярко-голубым небом с быстро плывущими белыми облаками.

Позади собралась ее свита: четыре Марии со своими знатными отцами и братьями, ее французские и шотландские слуги, почетная стража. Французские слуги носили черные ливреи, а шотландцы были одеты в красно-желтые одежды. Дальше ехали вельможи, чиновники королевства и королевские лучники.

– Вы готовы, Ваше Величество? – лорд Джеймс подъехал к ней.

– Полностью готова.

Пушки замка с треском дали одновременный залп, который раскатился по окрестностям, как гром.

Они медленно проследовали через ворота замка в город. Казалось, все тридцать тысяч жителей Эдинбурга ждали ее на улице и разразились приветственными криками, когда она появилась на верхней оконечности Королевской Мили.

Шестнадцать членов городского совета, облаченные в черный бархат, вышли вперед для официального приветствия, а потом кавалькада медленно проехала под триумфальной аркой мимо ликующей толпы. По пути на сценических площадках, сооруженных для этой цели, пели дети в национальных костюмах и разыгрывались аллегорические сцены, иногда с явным протестантским оттенком. В одном осуждалось идолопоклонство, представленное в виде трех малоизвестных грешников из Ветхого Завета: Авирама, Дафана и Корея, сжигаемых на костре[29].

– Вы знаете, что они хотели изобразить священника у алтаря? – прозвучал резкий голос.

Она повернулась и увидела графа Хантли с горящими глазами.

– Но я остановил их! – торжествующе заявил он. – Можете себе представить, какое оскорбление они собирались нанести?

Его лицо побагровело от гнева.

– Благодарю вас, – просто сказала она в надежде смирить его ярость.

Они достигли городской тюрьмы Толбут, где преступники, закованные в колодки за распутство, богохульство и бродяжничество, приветствовали королеву наряду со всеми остальными. Банкроты, носившие желтые шляпы, жалобно кричали: «Пожертвуйте! Пожертвуйте!», пока стражники не утихомирили их.

Проехав собор Сен-Жиля, они приблизились к монументу Меркат-кросс, где Марию приветствовали три девственницы, изображавшие Справедливость, Благоразумие и Фортуну, которые подвели ее к фонтану с вином. Вокруг собралась большая группа людей с уже наполненными бокалами. Королева взяла свой бокал и выпила. Все остальные незамедлительно последовали ее примеру и одновременно разбили бокалы в знак своей преданности.

– Это для того, чтобы их не использовали для менее важных тостов, – прошептала одна из девственниц.

Мария была поражена таким искренним проявлением щедрости в бедной стране.

Они продолжили путь по улице с домами из выровненного плитняка, выстроившимися по обе стороны от Королевской Мили как высокая ограда. Во многих из них были наружные лестницы и деревянные верхние этажи, выпиравшие наружу и почти соприкасавшиеся с соседними домами. Один особенно роскошный дом слева имел большой второй этаж, действительно нависавший над улицей.

– Это дом Джона Нокса, Ваше Величество, – сказал Босуэлл, ехавший прямо за ней.

Она посмотрела на здание, чья архитектура совершенно выбивалась из ряда других домов, образуя настоящее препятствие, досадную помеху на пути. Дом привлекал внимание, как большой камень, брошенный в мелкий ручей.

Значит, дом был таким же, как и его хозяин. Находится ли он внутри? Она была уверена, что да. Просто он не вышел на улицу приветствовать ее. Не его ли лицо мелькнуло в одном из окон?

Об этом невозможно было судить с уверенностью, поскольку на стеклах танцевали солнечные зайчики, которые, казалось, двигались вместе с ней. Она не посмела заглянуть в окно реформиста, словно послушная ученица, когда повсюду вокруг люди жаждали удостоиться ее взгляда или улыбки. Оставив дом позади, она двинулась по Хай-стрит к Холируду, улыбаясь и помахивая рукой.

Нокс, сидевший за столом, как в любой обычный рабочий день, мог хорошо видеть, что происходит на улице внизу. Даже не переставляя стул, он наблюдал за приближением кавалькады, медленно продвигавшейся по Хай-стрит. По всему маршруту разыгрывались сцены, достаточно простые для понимания – если кто-то хотел понять! – демонстрирующие истинность протестантской веры. Сжигались деревянные статуи сынов Израиля, приносивших ложные жертвы. Королеве даже подарили Библию и Псалтирь на шотландском языке, а ребенок в национальном костюме произнес речь, призывавшую ее отказаться от мессы. Но прислушалась ли она? Нет, просто глуповато улыбнулась, сунула Священное Писание под мышку и продолжила махать рукой и вертеть головой.

Фонтан у Меркат-кросс был наполнен вином, чтобы опоить людей и умиротворить их. Организаторы не пожалели расходов на маски и фарсы, дабы убаюкать людей и купить их непрочную преданность.

Нокс смотрел на Марию, проезжавшую мимо в серой мантии, свисавшей по бокам белой кобылы. Рубин на ее корсаже пылал красным огнем, и само ее лицо казалось хитроумным измышлением Сатаны, чтобы представить грех в привлекательном свете.

Он окунул перо в чернильницу и написал: «В фарсах, масках и других расточительных излишествах эти глупцы охотно подражают Франции».

На улице внизу люди кричали и пели: «Добро пожаловать, повелительница! Добро пожаловать, родная королева!»

Три дня спустя, в воскресенье, Нокс занял привычное место на кафедре собора Сен-Жиля и посмотрел на собравшуюся паству. Ему было нетрудно выбрать тему для проповеди в этот День Господень.

– Одна месса на нашей земле причинит больше вреда, чем десять тысяч чужеземных солдат! – прокричал он. – Можем ли мы допустить это?!

Позднее в тот же день, когда священник Марии и его помощники готовились к проведению мессы в королевской часовне, на переднем дворе дворца Холируд начала собираться толпа. Часовню, лишенную всяких украшений в соответствии с доктриной Кальвина, следовало обставить свечами и снабдить простым алтарем. Один из помощников, который вынес свечи и подсвечники во двор слева от главного входа, едва не столкнулся с разъяренной толпой.

– Должно ли папское идолопоклонство снова вернуться в наше королевство? Мы очистились от него! Может ли собака вернуться к своей блевоте? Никогда! – прокричал Патрик, лорд Линдсей из Байрса, один из недавно обращенных дворян.

Дьякон заколебался. Толпа была большой, но разве Господь не защитит его? Он обхватил руками свечи и подсвечники и попытался обойти ее стороной, медленно повторяя: «Господь Бог, в тебя верую, спаси меня от гонителей и сохрани меня; да не растерзают мою душу, подобно львам рыкающим…»

Дородный мясник, от которого разило кровью и требухой, хотя он не носил фартук, схватил дьякона за плечо.

– Священник-папист должен умереть по закону Божьему! – прорычал он.

– Я не священник! – крикнул дьякон, вывернувшись из его рук, и побежал к двери. Толпа последовала за ним мимо сочувствующих стражников и устремилась вверх по главной лестнице на площадку, ведущую к часовне. Перепуганный дьякон успел вбежать внутрь и запер дверь часовни, где Мария со своими французскими родственниками и членами свиты преклонила колени в молитве, перебирая четки.

– Смерть! Смерть! Идолопоклонники должны умереть!

Мария услышала крики перед часовней, а потом увидела, как прочная дубовая дверь содрогнулась от ударов. Она встала, при этом ее сердце сильно билось. Они вторглись в ее дворец, несмотря на договор о религиозном примирении?

– Назад! – послышался голос лорда Джеймса. – Не трогайте эту дверь!

Судя по звуку голоса, ее брат стоял, прижавшись спиной к двери.

– Говорю вам, назад! Внутри творится злодеяние и скверна папистской мессы! Ни один добрый шотландец не должен быть причастен к нему, иначе он попадется в ловушку дьявола!

Недовольный ропот быстро сменился угрюмой покорностью.

«Джеймс, – подумала она, – это не то, что ты обещал! Ты не защитил мое право соблюдать обряды моей веры в уединении, ты нарушил его и одурачил людей… Почему ты не выполнил наше соглашение?»

Священник, трясущийся в своей сутане, едва смог завершить ритуал.

«Но Джеймс достиг своей цели, – констатировала Мария, когда месса закончилась. – Он усмирил толпу. Мой брат очень умен».

V

Мария посмотрела на лица собравшихся за длинным столом, повернутые к ней. Все они улыбались, как будто были готовы провести утро за приятной беседой о мелочах.

«Но это не мелочи, как бы они ни пытались представить дело в выгодном для них свете», – подумала Мария.

– Добрые лорды и джентльмены, я приглашаю вас ко двору. – Пусть они поймут, что такое правила приличия. – Я рада провести это первое собрание моего Тайного совета и дворян, которых я избрала в соответствии тем, что, по моему мнению, каждый из них может совершить на своем посту. Как видите, среди них есть и католики, и протестанты.

Они по-прежнему улыбались, ожидая, когда она перейдет к подробностям.

– Я хочу назначить лорда Гордона, графа Хантли, моим канцлером.

«Напыщенный петух» грузно зашевелился на своем месте, пытаясь сдержать довольную улыбку.

– Благодарю вас, Ваше Величество, – сказал он.

– Своим первым министром я назначаю лорда Джеймса Стюарта. – Мария коротко кивнула ему. Она по-прежнему сердилась на него за беспорядки, устроенные во время мессы.

– Я хочу, чтобы Уильям Мейтленд из Летингтона продолжил исполнять свои обязанности в должности государственного секретаря, с которыми он так хорошо справлялся в прошлом. – Мария могла видеть его искреннее удовольствие при этих словах.

– Хранителем государственной печати я назначаю сэра Уильяма Киркалди из Грейнджа, которого мне рекомендовали как выдающегося молодого солдата. – Он действительно был красивым худощавым мужчиной с мощными мышцами, бугрившимися на рукавах его тонкого бархатного дублета.

– Что касается остальных, то на всех вас возложена обязанность помогать мне. Я выбрала вас, потому что вы обладаете властью и талантами. Я хочу, чтобы вы пользовались ими для службы мне, а не против меня.

Теперь мужчины выглядели более обеспокоенными.

– Благодарю вас за церемониальный въезд в Эдинбург, – сказала она. – Он был тщательно подготовлен и хорошо организован. Но… – она внимательно наблюдала за выражением их лиц, – нападение на мой двор во время проведения мессы было возмутительным и нестерпимым.

– Ваше Величество, я предотвратил его, – запротестовал лорд Джеймс.

– Но не раньше, чем толпа ворвалась во дворец. Стражники были либо разоружены, либо не пытались остановить захватчиков. Почему?

– Возможно, потому что они приняли сторону толпы, – попытался объяснить Мортон. – Скорее всего, они тоже добрые протестанты.

– «Добрый» – это не то слово, которым описывают разъяренную толпу, – возразила Мария. – Вы обещали мне, что я смогу свободно исповедовать мою веру в частном порядке. И в моей прокламации…

– Выпущенной без нашего ведома! – раздраженно заметил лорд Джеймс.

– Разве вы недовольны ее содержанием? – спросила Мария.

– Но это неправильно…

– То, что я выпускаю прокламацию без вашего ведома? Разумеется, так не принято. – Она строго посмотрела на них. – Но я сделала это лишь в подтверждение решений, уже принятых парламентом. – Она улыбнулась и смягчила тон: – Мы не можем противоречить друг другу в нашей работе. Как видите, я уважаю ваше решение о том, что Шотландия отныне будет протестантской страной. Разве вы не доверяете мне?

– Значит, поэтому вы так поступили? – спросил Эрскин. – Чтобы мы могли доверять вам?

Она удивленно взглянула на него:

– Вы же знаете меня с детства. Разве вы не верите мне, Джон Эрскин?

– Я имею в виду государственные дела, – поспешно добавил Эрскин.

– Он коснулся важной темы, – сказала Мария. – Мы все должны доверять друг другу. Перед нами стоит серьезнейшая задача: вернуть Шотландии ее былую славу. Мы должны объединить силы и работать вместе.

– Как вы собираетесь это сделать? – спросил Мейтленд. – Шотландия утратила свою славу на поле битвы при Флоддене более пятидесяти лет назад.

– Сначала нужно положить конец войнам…

– Эдинбургский договор положил конец войнам с иностранными державами, – сказал Мортон. – А принятие реформатской веры должно покончить с внутренними распрями.

– Может быть, вы потрудитесь не перебивать меня? – ледяным тоном спросила Мария. – Когда на нашей земле воцарится мир, мы снова сможем заглянуть за пределы шотландских побережий. Здесь разместятся иностранные послы, нас включат в зарубежные советы, сюда приедут артисты, и шотландцы будут путешествовать… – Ее голос пресекся. Мужчины продолжали сидеть с каменными лицами.

– Вы имеете в виду, что рассматриваете наше величие лишь в смысле дипломатических назначений и художественных предприятий? – тихо спросил Босуэлл.

– Шотландия отвергла всю эту мишуру, – заявил лорд Джеймс.

– Да это смахивает на любимые занятия Генриха Восьмого: пиры, поющие менестрели, изнеженные поэты, – с презрительной гримасой добавил Мортон. – Или французы.

– Я имела в виду другое, – сказала Мария. – Сначала нам нужно привести в порядок наш дом. Поэтому я хочу, лорд Босуэлл, чтобы вы немедленно приступили к своим обязанностям по защите рубежей нашего королевства. Мир должен наступить во всей Шотландии; не останется ни одного места, где процветало бы воровство и грабежи.

Босуэлл выглядел удивленным, но довольным.

– Да, Ваше Величество. Я готов отправиться прямо сейчас.

– И я посылаю Мейтленда в Лондон для разговора с королевой Елизаветой, – добавила она. – Пришло время уладить наши разногласия.

Лорд Джеймс, казалось, был совершенно сконфужен.

– Потом я хочу отправиться в небольшое путешествие по своему королевству, – сказала Мария. – Мне пора увидеть больше, чем Эдинбург и его окрестности, и услышать больше, чем говорит мастер Джон Нокс. Я желаю познакомиться со страной. Не все из вас будут сопровождать меня. Только вы, лорд Джеймс, и вы, Хантли. И еще, Мортон: сообщите Джону Ноксу, что я призываю его к себе в Холируд, когда вернусь.

Борода Мортона фактически опустилась, когда он приоткрыл рот от изумления.

– Моя дражайшая сестра и королева, – произнес лорд Джеймс. – Теперь позвольте высказать наши пожелания и пригласить вас на особую трапезу. Там вы сможете рассказать нам, что собираетесь предпринять для восстановления утраченной славы Шотландии и ее обычаев.

Банкет должен был состояться в другой части замка Холируд, где жили высокопоставленные дворяне. Лорд Джеймс, как действующий регент, имел там покои и теперь счел подобающим устроить пир в большом двухпролетном чертоге, расположенном прямо под его комнатами.

– Раньше мне не приходилось быть гостьей в собственном дворце, – заметила Мария во время переодевания.

Но лорд Джордж Сетон заверил ее, что все в порядке.

– Здесь это принято, – сказал он.

Королева и ее дамы заняли места за высоким столом вместе с лордом Джеймсом, Мейтлендом и Хантли. Мария с любопытством осмотрела помещение. В нем не было ничего особенно необычного, а бокалы и тарелки очень напоминали французские.

Лорд Джеймс встал и поднял руки:

– Вознесем хвалу Господу за то, что он доставил нашу королеву на родину в целости и сохранности, – произнес он. Все присутствующие, кроме спутников Марии, склонили головы, а Джеймс продолжил: – И да попустит Всемогущий Господь, чтобы она правила мудро и нежно заботилась о своем народе…

– Аминь, – пробормотали все, но никто не перекрестился.

Значит, вот что они говорят вместо приветственной речи? Мария почувствовала, что ее щеки зарделись. Все глядели на нее. Ждут ли они, что она произнесет молитву?

– Благодарю вас, – просто сказала она.

Лорд Джеймс кивнул, и слуги начали подавать блюда. В то же время в дальнем конце зала появилась небольшая группа музыкантов.

Рядом с Марией стоял юноша с серебряной бутылью, готовый налить вино в ее бокал. Она кивнула и обратила внимание на непривычный розовато-лиловый цвет вина. Оно отсвечивало в бокале, словно лепесток цветка.

Принесли первое блюдо – исходившую паром кастрюлю супа с необычным запахом. В супе плавали зеленые волокна и белые узловатые комки. Когда она попыталась разжевать один из них, он оказался пористым и вязким. Зеленые волокна были скользкими. Что это такое? Она попробовала проглотить сразу несколько комочков, и они едва не застряли у нее в горле. Лорд Джеймс, сидевший рядом, наблюдал за ней.

– Освежает, не правда ли? – спросил он. – Это суп из моллюсков с морскими водорослями.

К ним подошел другой слуга.

– Ах, вот и клецки из Данфермлайна!

Бледный раздутый шарообразный комок покоился на сервировочном подносе рядом со своими «товарищами», разложенными в форме ветряка. Решившись, Мария позволила положить один из них себе на тарелку.

– К ним полагается вот этот соус, – подсказал Джеймс, и тут же появился мальчик с плошкой чего-то густого и горячего.

Мария попробовала разрезать клецку, и комок растекся по ее тарелке, оставляя за собой водянистый след, и она слабо улыбнулась. Сразу же после этого подали печеных миног, за которыми последовало нечто в виде серого шершавого холма. Порции того и другого положили на ее тарелку поверх клецек. Мария потыкала вилкой в серый «бастион».

– Что это такое? – спросила она Джеймса.

– Это приготовлено из свиной печени и сальника, – с улыбкой ответил он. – А вот и мясное рагу с овощами и ячменем. В нем есть баранья голова![30]

Мария почти ожидала увидеть безглазую голову, выглядывающую над краем миски. При этой мысли она даже содрогнулась.

Но тут взрыв визгливой музыки едва не заставил ее вскочить с места. Музыка достигла пронзительного крещендо и завершилась жалобным хныканьем. Она походила на сверхъестественный крик.

– Шотландские волынки, – объяснил Джеймс. – На них играют, когда давят на мешок и посылают воздух через несколько трубок. Это совсем другой звук, чем у вашей нежной французской волынки, который выглядит похоже, но совсем не имеет силы.

Вступили некоторые другие музыканты, игравшие на более знакомых инструментах, таких, как гобой, лютня, флейта и свистулька, но снова грянула волынка и заглушила их. Мария сделала глоток вина и с ужасом обнаружила, что оно имеет затхлый привкус. Она подняла бокал и посмотрела на него.

– Свекольное вино, Ваше Величество, – сказал лорд Джеймс. – Как известно, виноград здесь не растет. Приходится обходиться этим.

Внезапно волынщик заиграл еще более оглушительно. У входа в зал появилось несколько человек, почтительно несущих большой серебряный поднос. Все поднялись из-за стола, и Мария последовала за ними. Таинственный предмет, от которого поднимался пар, обнесли вокруг зала.

– Хаггис, – провозгласил лорд Джеймс. – То, что может оценить только истинный шотландец!

Перед объяснением он выдержал многозначительную паузу:

– Хаггис содержит овечье сердце, легкие и печень, варенные в бараньем желудке. Разумеется, вместе с овсяной крупой и почечным салом.

– Ну да, разумеется.

Все с глубоким восхищением посмотрели на хаггис перед тем, как сесть и взять себе порцию. Большую ложку вывалили на тарелку Марии, и она попробовала блюдо на вкус. Оно было не хуже моллюсков. На самом деле даже лучше; по крайней мере оно легко жевалось.