Тайна Марии Стюарт Джордж Маргарет
– Когда вам было одиннадцать лет, – добавил он.
«Значит, он читал бумаги? Разумеется, это естественное любопытство. А когда от них уже были готовы избавиться, он взял на себя труд спасти их».
Мужчина неловко подвинул колено и без разрешения встал.
– Вы могли прислать их, – сказала Мария. – Едва ли стоило приезжать сюда.
– Осталось мало людей, которым можно доверять. Кроме того, моя королева, я хотел лично увидеть вас. Мало кто в Шотландии удостоился такой чести.
– Кто же вы?
– Джеймс Хепберн, моя королева.
Ей не понравилось, что он настойчиво повторял «моя королева», когда знаком подлинного уважения было обращение «Ваше Величество».
– Джеймс Хепберн… А дальше? Кто вы такой на самом деле?
– Джеймс Хепберн, сын Патрика по прозвищу «Честный граф». Разумеется, вам приходилось слышать о нем?
Мужчина снял плащ, снова не испросив разрешения, и набросил его на вешалку. Он был не таким высоким, как Мария, но стройным и крепко сложенным.
– Вообще-то я не слышала о нем, – сказала она.
Он рассмеялся.
– Мой отец, «Честный граф», – так его назвали за цвет лица, а не из-за его характера[25], – развелся со своей первой женой, чтобы жениться на вашей матери. Она дала ему обещание, но потом предпочла забыть о своих словах и тем самым обесчестила его имя. Очевидно, это королевская привилегия.
– Значит, вы шотландец? – «Он сделал странное заявление, – подумала Мария. – Неужели это правда?»
– Шотландец или никто, – ответил он по-шотландски.
– Я отказываюсь верить тому, что вы сообщили о моей матери, – сказала она по-прежнему по-французски.
– Вы можете верить или не верить, теперь это не имеет значения. Моего отца больше нет, как и вашей матери; они использовали друг друга из честолюбия, но теперь с этим покончено. Думаю, – он усмехнулся, – думаю, она победила. Разумеется, у нее было больше карт для игры.
– Вы говорите как игрок.
– Я и есть игрок. – Он не стал искать вежливых оправданий.
– Как и я, – заметила она, изумившись этому признанию.
– Любая хорошая королева должна уметь это делать. Безусловно, ваша кузина Елизавета – один из лучших игроков. На нее по-прежнему делают ставки. Она еще не замужем, несмотря на многочисленные предложения. Как я уже сказал, отвергать претендентов – это привилегия королев.
Мария невольно рассмеялась.
– Но кто вы? – снова спросила она на немного ломаном шотландском языке. Прошло уже много времени с тех пор, как она пользовалась им.
– Приятно это слышать. Ваши враги утверждают, что вы не умеете говорить по-шотландски. Теперь вы покажете им, кто прав.
– Полно, сэр, ответьте на мой вопрос.
– Я – граф Босуэлл. У меня есть и другие титулы, унаследованные от отца: лорд-адмирал Шотландии, хранитель замка Эрмитаж и Эдинбургского замка, шериф Восточного Лотиэна и командир стражи южной границы. Правда, они имеют смысл, если вы любезно согласитесь подтвердить их.
– Посмотрим. – Она пристроила под подбородком тонкую белую вуаль, которая являлась частью ее траурного облачения.
– Вы собираетесь вернуться в Шотландию или нет? – требовательно спросил он. – Идут разговоры, что вы не хотите этого делать. Неужели вы собираетесь пастись во Франции, словно одна из замечательных нормандских коров, гулять на солнышке и отдыхать на зеленом лугу? Это бы особенно порадовало вашего брата Джеймса. Как сын короля и лорд Конгрегации он будет править Шотландией с благословения Нокса. Он считает себя избранником судьбы. Ха! Многие в наши дни мнят себя избранниками судьбы, начиная с мастера Нокса.
– Qui. Je reviendrai а l’Ecosse[26].
– Тогда вы не должны говорить по-французски. Они ненавидят звуки этого языка.
Он не выказал никакого удовольствия от того, что она решила вернуться, а ведь он был единственным человеком, которому она пока объявила об этом! Мария почувствовала разочарование.
– Где же вы научились французскому? – спросила она.
Казалось, вопрос позабавил его.
– Все образованные люди говорят по-французски, – ответил он. – Вы обнаружите, что многие ваши подданные умеют говорить и писать по-французски и провели достаточно много времени во Франции. Но, как я говорил, это не мешает им ненавидеть звуки французской речи.
– Тогда они должны ненавидеть меня.
– Почему? Разве вы француженка? – спросил он, глядя ей прямо в глаза. Вопрос прозвучал назидательно, словно он был учителем, а она ученицей. Когда-то старшие братья Гизы говорили с ней в такой манере, и она терпела это. Но теперь она устала и наконец поняла, как сильно это раздражает ее.
– Судя по всему, да, – ответила она.
– Вы ошибаетесь. – В его голосе послышались гневные и обвиняющие нотки. – Они научили вас верить в это, но они лгали ради своих целей. Слушайте говорящего и всегда спрашивайте: «Что он приобретает, когда убеждает меня поверить чему-то?» Гизов устраивало, что вы считаете себя француженкой. Но вы лишь наполовину француженка; остальная часть вас принадлежит Шотландии и королевской крови Стюартов, которые правили страной почти двести лет. Посмотрите на ваши золотистые волосы, осанку, на вашу любовь к природе, и вы увидите свою истинную сущность.
– Откуда вы знаете про мою любовь к природе или к чему-то еще? Я также люблю придворные балы и изысканные манеры. Какую выгоду вы хотите получить, когда убеждаете меня, лорд Босуэлл?
– Я хочу получить королеву в стране, которая по праву принадлежит ей. Откровенно говоря, я думаю, что Шотландия заслуживает собственного монарха на престоле. При всем должном уважении, ваша мать не была нашей истинной королевой, а незаконнорожденный сын не может быть настоящим королем. За последние шесть поколений наша страна знала мало настоящих монархов. Регентства и опекуны – плохая замена.
– И разумеется, вы хотите подтверждения ваших титулов.
– О да. Как лорд-адмирал, я готов предоставить флот для вашего безопасного возвращения домой.
– Что случилось с вашим левым глазом? – внезапно спросила она, надеясь застать его врасплох. У него был большой шрам прямо над глазом.
– Этот шрам остался после схватки с Кокберном из Ормистона. – Босуэлл сделал эффектную паузу, но потом решил не испытывать ее терпение. – Он один из предателей, который явился на север с четырьмя тысячами фунтов взятки, полученной от англичан. Вы найдете английское золото по всей Шотландии; им пытаются подкупать дворян. Разумеется, это не английские деньги, так как их перевели во французскую монету, чтобы скрыть их истинное происхождение. Так или иначе, я задал Ормистону хорошую трепку.
– Неужели все продается! – воскликнула она.
– Нет, но все берут деньги. Англичане не могут различить, кто продается на самом деле, а кто нет, поэтому они вынуждены платить всем. – Он рассмеялся. – Вот что я могу сказать вам, моя королева: я предан короне и не беру взяток от англичан. Пожалуй, я единственный, кто так поступает.
– Тогда почему вы так верны короне? – Она забыла о предупреждении и снова заговорила по-французски.
– Это семейная традиция, которую передал мой отец, а я хочу восстановить. Сразу же должен заявить вам, что я протестант. Джордж Уишарт проповедовал в наших краях, но мой отец арестовал его и передал кардиналу Битону для сожжения. Однако его слова и его вера убедили меня. Да, я протестант, но я остаюсь вашим вассалом и верю в ваши священные права. Человек может верить во много разных вещей, но хранить верность в каждом случае; он может быть разным, но в то же время оставаться самим собой. Какой девиз у английской королевы? Semper eadem – «всё та же». Но на самом деле это мозаика из тысяч разных частей.
– Благодарю Бога, что он дал мне вас, Джеймс Хепберн, – медленно произнесла Мария.
– Когда я смогу забрать вас, моя королева? – спросил он.
– Летом, – ответила она.
– Флот будет готов. – Лорд Босуэлл с улыбкой поклонился. – С вашего разрешения, я готов выехать немедленно. Страна должна обрадоваться моим известиям.
– Вы приехали сюда только ради этого разговора? Неужели у вас нет других дел во Франции?
– Они уже давно улажены, – ответил он. – Ведь я игрок, а свидание с королевой стоит морского путешествия.
– Сколько вам лет? – неожиданно спросила она.
– Двадцать пять.
– Вы еще молоды для того, чтобы заявлять о своей непогрешимости. Постарайтесь не запятнать себя, Джеймс Хепберн.
Он вздохнул и сделал жест, который мог означать покорность судьбе.
– Лишь экстраординарные события показывают, кто мы есть на самом деле, а человек будет добровольно стремиться к этому. Господь даже попускает нас просить избавления от этого: «И не введи нас во искушение».
«Если я вернусь в Шотландию, то предстоит ли мне утонуть в море цитат из Писания? Даже этот молодой искатель приключений говорит как проповедник!» – подумала Мария.
– Они лишь плавают на поверхности, словно обломки кораблекрушения, моя королева. Вы убедитесь, что вода внизу чистая и холодная.
Еще долго после его ухода Мария сидела и читала бумаги своей матери. Странно, как плохо она знала ее, несмотря на официальную переписку, которая находилась под охраной и управлением ее личного секретаря Уильяма Мейтленда.
«Мейтленд. Разве я не встречалась с ним, когда он приезжал во Францию? Но это было так давно, – подумала Мария. – Мои дяди называли его умнейшим человеком в Шотландии и еще «шотландским Сесилом». Это значит, что он действительно очень умен».
Она с нежностью посмотрела на кучу материнских бумаг. Здесь были черновики, наброски и все письма, которые она сохраняла, многое говорившие о ее личности и характере.
Наконец, когда Мария покончила с работой, ощущая печаль, внутреннюю опустошенность и вместе с тем странное облегчение, она вспомнила: совсем недавно она пообещала вернуться в Шотландию. Но это было всего лишь устное обещание, данное почти незнакомому человеку по имени Джеймс Хепберн; оно не имело никакого веса. Она все еще может передумать.
Сорок дней официального траура подошли к концу 15 января 1561 года, когда во францисканской церкви прошла заупокойная служба. День выдался отвратительный: на улице шел дождь со снегом, а в церкви было холодно и неуютно, когда монахи пели «Exsultabunt Domino ossa humiliata…» («Возрадуются кости, тобою сокрушенные»). Мария плотнее запахнула капюшон черного плаща, чтобы приглушить эти жестокие звуки.
Она знала, что тело Франциска уже забальзамировали. Его сердце, вынутое из груди, будет похоронено в парижском соборе Сен-Дени вместе с его предками. Скульпторы изваяли для него величественную гробницу рядом с усыпальницей Генриха II, и его сердце будет покоиться в ковчеге, окруженном резными языками пламени. Его сердце… Ей была ненавистна мысль, что они копались в его теле, хотя она знала французские традиции.
Теперь Мария могла покинуть Орлеан, эту злосчастную темницу, куда она поклялась больше никогда не возвращаться.
Пребывание в Париже, который она всегда так любила, теперь не доставляло ей радости. Ей пришлось разобрать все свои вещи и драгоценности и расстаться с большей частью из них, вернув в собственность французской короны. Английский посол Николас Трокмортон нанес визит, чтобы официально выразить соболезнования от королевы Елизаветы, но, как только позволили правила приличия, он перешел к Эдинбургскому договору и намекнул на крайнее разочарование своей госпожи тем, что она еще не подписала его. Шотландское правительство сделало это, и лишь ее подпись отсутствовала. В ответ она заявила, что смерть Франциска все изменила.
– Каким образом? – настаивал посол.
– Договор был составлен на основе того, что мы с мужем являемся королем и королевой Франции и Шотландии, – ответила Мария. – Теперь осталась только королева Шотландии.
Она чрезвычайно устала, и порой у нее возникало искушение подписать договор, чтобы избавиться от его назойливости. Но Франциск… Это будет предательством его интересов. Она не могла подписывать документы из-за слабости или лени.
– Вы знаете, что это ничего не меняет, – быстро возразил он. – Вопрос заключается в ваших притязаниях на трон Англии или в праве на престолонаследие. – Посол был достаточно дружелюбным, молодым и открытым человеком, вполне привлекательным, несмотря на ярко-рыжие волосы и протестантскую веру. На сам деле он даже понравился Марии. – Король Франциск не имел к этому никакого отношения.
Она обезоруживающе улыбнулась:
– Это слишком серьезное дело для меня. Я должна посоветоваться с членами своего шотландского совета, так как у меня не осталось мужа, к которому я могла бы обратиться.
Трокмортон едва не рассмеялся. Как будто Франциск когда-либо мог давать политические советы! Но значит ли это, что она не хочет консультироваться со своими старшими французскими родственниками? Решила ли она освободиться от них?
– Ваше Величество, это действительно очень важный вопрос, и до его разрешения он будет препятствовать отношениям с вашей сиятельной кузиной, королевой Елизаветой.
– Меня сильно огорчает это обстоятельство. Но я знаю, что королева Англии не хочет, чтобы кто-то стоял между ней и ее наследственными правами. Она сама поступила так же в схожей ситуации.
Трокмортон кивнул. Тем не менее вопрос требовал решения. Папа поддержал притязания Марии на английский трон и подтвердил, что в данный момент именно она является истинной королевой Англии. Кроме того, существовало ее законное право престолонаследия. Это было не одно и то же. Первую претензию необходимо было аннулировать, но вторую можно было сохранить при условии, что Мария откажется от первой. Чем больше она будет настаивать на первом требовании, тем менее склонна будет Елизавета удовлетворить второе за отказ от первого.
Трокмортон знал, что терпение королевы Елизаветы уже на исходе. Поведение Марии подтверждало его худшие опасения, и она все больше интересовалась скрытыми мотивами его госпожи.
– Это не может продолжаться долго, – мрачно произнес он и был раздражен, услышав в ответ беззаботный смех Марии.
Но смех был фальшивым, хотя дух Марии постепенно укреплялся, и она совершала долгие одинокие прогулки по дворцовым террасам, закутанная в длинный белый плащ. Тем не менее пронзительный ветер проникал под одежду и заставлял ее дрожать от холода. Брантом и другие придворные поэты тщетно пытались гулять вместе с ней или убеждали ее уйти под крышу. Между тем ее одинокая фигура будоражила их поэтическое воображение, и Ронсар написал:
«Ваш траурный покров, окутывающий тело с головы до талии, развевается длинными складками, словно парус на ветру, движущем корабль вперед. Облаченная в те же траурные одежды, вы готовитесь покинуть прекрасную страну, где носили корону. Весь сад наполнен белизной вашего траура, словно парусный флот, плывущий по волнам океана…»
Намерение Марии уехать из Франции теперь широко обсуждалось при дворе, но она ждала знака, некоего знамения, которое направит ее.
XXI
«Ну почему именно сегодня погода должна быть такой мерзкой?» Уильям Мейтленд из Летингтона озабоченно поглядывал в окно, где дождь поливал мостовую Хай-стрит в Эдинбурге. Никакой дождь не может служить преградой для шотландцев, но он придавал скорой встрече мрачный оттенок.
«Ну а где бы ты провел ее? – подумал он. – В беседке на цветущем лугу в Южной Франции?» Предстоящее дело было срочным и серьезным независимо от места встречи.
Мейтленд со вздохом заставил себя оторваться от окна. Неужели он нервничает? Разве это возможно? Тот, кто гордился своей способностью к беспристрастному мышлению – необычная черта для Шотландии, – вдруг позволяет чувствам вторгаться в трудный процесс принятия решений?
Он окинул взглядом комнату в своем просторном городском доме, подготовленном к встрече гостей. Все было в порядке, и он позволил себе с тихой гордостью полюбоваться библиотекой, включавшей коллекцию поэтических сборников его отца. В комнате стояли кресла, обитые мягчайшей испанской кожей, и его любимый сувенир: мраморный бюст римского юноши, который он привез из Италии. Он учился во Франции, а потом путешествовал по Европе, где проявил особый интерес к итальянскому искусству и политике.
Ах, Италия! Как всегда, мраморный бюст напомнил Мейтленду о визите во Флоренцию (увы, слишком коротком), когда он погрузился в живую атмосферу искусства и в совершенстве отточил свое знание политического кредо Макиавелли. Там он чувствовал себя по-настоящему дома. Но те, кто потом в шутку называл его «Майкл Уили»[27], не имели представления о том, что это такое на самом деле.
«Там меня все равно считали бы доверчивым простаком, – с беззлобным юмором подумал он. – Лучше уж применять свои таланты здесь, в Шотландии, где еще не знакомы с политическими тонкостями.
Политик обязан точно знать, в чем заключается его цель. Он никогда не должен путать свои интересы с чужими. Итак, в чем заключается моя цель и почему я испытываю такое беспокойство?»
Он удобно расположился в одном из кресел и стал смотреть, как дождь барабанит по оконному стеклу.
«Моя цель состоит в том, чтобы перемены в Шотландии шли гладко, – подумал он. – Но так ли это?» Да, перемены были головокружительными, и в последний год бывший государственный секретарь чувствовал, что он вместе со всей страной погружается в водоворот. Религиозный мятеж, завершившийся почти мгновенно, смерть регента, расторжение «старинного союза»…
Но он радовался крушению союза между Францией и Шотландией. После того как Шотландия стала протестантской страной, ее будущее неизбежно было связано с Англией, ее ближайшей соседкой. Любой, кто мог ясно мыслить, понимал это. Это было так очевидно!
«Вот в чем дело. Я опасаюсь, что другие не понимают этого и будут противиться неизбежному. А я… Мой печальный жребий попытаться убедить их.
А Мария, молодая королева и французская вдова? Ее тоже придется убеждать, но в чем?
Приедет ли она сюда?»
Мейтленд резко встал. Он так нервничал, что не мог сидеть спокойно. Он ненавидел ожидание. Ждать, пока все соберутся…
«Да, она приедет сюда. Она должна вернуться домой. Нам нужен совершеннолетний монарх на родной земле, и она сможет выполнить полезную работу. Она слишком молода, чтобы тихо плесневеть в своем вдовстве, когда ее родина лежит в руинах. Мы убедим ее…»
Опять это слово «убеждение». Это так трудно! Каждый, кто пытался сдвинуть с места упрямого мула, хорошо знает, о чем речь. Но с людьми приходится гораздо труднее, чем с животными.
Мейтленд услышал приглушенный стук. Наконец кто-то пришел! Он поспешил к двери, но потом сознательно замедлил шаг, чтобы убедиться, что полностью владеет собой и может мыслить ясно. Мутная взвесь осела на дно, и теперь он в конце концов успокоился.
Это был Джон Эрскин, худой мужчина с еще более худым лицом, который странным образом безмерно любил застольные удовольствия, хотя они никак не сказывались на нем.
– О командор! – произнес Мейтленд с едва ощутимым сарказмом. Семья Эрскина владела монастырем Инчмахоум, но им не было дела до религиозных сокровищ прошлого. Яков V вручил им этот лакомый кусок и сходным образом подарил многие другие монастыри своим бастардам и фаворитам.
– Будет вам! – Эрскин откинул капюшон, и брызги воды полетели на пол. – Вот идет мой верный монах.
За его спиной Мейтленд разглядел массивную фигуру Джеймса Дугласа, графа Мортона, стоявшего в дверях. С него капала вода.
– Заходите, заходите, – пригласил он.
Прежде чем войти, Мортон встряхнул свой плащ и передал его слуге. Затем взлохматил спутанные рыжие волосы, так что они встали торчком вокруг его головы, словно нимб, и потом шаркающей походкой вошел в комнату.
Некоторое время трое мужчин стояли в неловком ожидании. Не стоило начинать эту встречу до тех пор, пока все не соберутся. Мейтленд испытал прилив уверенности. Все будет хорошо, он знал это.
Последовал новый сдержанный стук. Мейтленд отворил дверь и увидел Джеймса Стюарта.
– Прошу извинить за опоздание, – пробормотал он, вручив слуге свой мощный плащ. Он так уверенно вошел в комнату, как будто она принадлежала ему.
– Эрскин обвинил вас в присутствии на колдовском шабаше сегодня ночью, – сказал Мейтленд, приветствуя его. Когда Стюарт сделал каменное лицо, он добавил: – Как известно, сейчас канун первого мая, когда они проводят свои сборища.
– Он должен все знать о шабашах, – проворчал Стюарт. – Люди обвиняют в колдовстве его собственную сестру.
– Моя сестра еще и ваша мать, – заметил Джон Эрскин. – Так что это у нас в крови. Любой настоящий шотландец наполовину колдун.
Он непринужденно рассмеялся и жестом предложил Стюарту занять место за столом, расположенным точно в центре комнаты.
– Все в сборе? – с улыбкой спросил Уильям Мейтленд. – Добрые лорды Конгрегации!
Эти четверо, возложившие на себя обязанность руководить действиями шотландского правительства, составляли очень тесную группу.
– О да. – Мортон, этот человек с густой порослью рыжих волос на голове и лице, утвердительно поднял руку. В свои сорок с лишним лет он был старшим из присутствующих.
Мейтленд кивнул слуге и занял свое место за столом. Минуту спустя слуга вернулся с овсяными пирожными и сахарным печеньем, разложенными на серебряном подносе. Мортон сразу же потянулся, взял две штуки и принялся жевать, как голодный медведь, оставляя крошки на бороде.
– Нужно составить черновик письма, – сказал Мейтленд. – Мы больше не можем ждать. У нас нет выбора: мы должны решить, на каких условиях королева Шотландии может вернуться сюда и какие выгоды и уступки мы готовы ей предложить.
К его досаде, первым заговорил Эрскин, чей тонкий голос, казалось, исходил из его тонкой бороды.
– Какая жалость, что Елизавета отвергла наше предложение, – произнес он, критически изучая овсяное пирожное.
– Она не интересуется ни Арраном, ни нашим троном, – сказал Джеймс Стюарт. – Тем не менее нужно было обратиться к ней.
Мейтленд позволил себе одну из редких оговорок. Он и не ожидал, что английская королева примет предложение заключить брак с графом Арраном. Это подразумевало смещение с трона Марии Стюарт, но решало многие проблемы для Шотландии. Если бы только…
– Мне сообщили, что она не испытывает интереса к браку, – наконец сказал он.
– Она не испытывает интереса к законному браку, – возразил Мортон, пережевывавший очередное пирожное. Он закатил глаза, обозначая потребность в глотке доброго эля.
Все рассмеялись, за исключением Джеймса Стюарта, который не считал распутство чем-то забавным.
– Значит, мы должны выставить условия моей сестре-королеве, – сказал он, оборвав смех.
– Вашей сводной сестре, – поправил Мейтленд.
– Да, моей сводной сестре, – лорд Джеймс кивнул. – Мы должны прояснить нашу позицию: она не станет вмешиваться в наши религиозные дела и будет во всем прислушиваться к нам, лордам Конгрегации.
– Вы ожидаете, что она станет протестанткой? – спросил Мортон. – Или надеетесь на то, что у нее нет собственного мнения?
Мортон имел прекрасное английское произношение после многих лет, проведенных в политической ссылке в Англии, которое резко контрастировало с его диковатой внешностью.
– Или, может быть, мы собираемся заменить ей старших Гизов в качестве советников? А как насчет Джона Нокса? Почему его здесь нет?
Эрскин казался расстроенным, словно о нем забыли. Он с капризным видом откусил кусочек пирожного.
– Ах да, мастер Нокс, – вздохнул Мейтленд. – Джентльмены, мы с вами знаем, что он здесь. Фактически он повсюду. Он будет здешним королем, поэтому мы нуждаемся в королеве.
– В королеве-католичке? – спросил Эрскин. Его отец некогда был членом почетной стражи Марии, а он сам – ее товарищем по детским играм, но это не мешало ему хладнокровно обсуждать ее будущее.
– Да, в хорошенькой королеве-католичке, которая не позволит этой земле быть такой же серой и мрачной, как залив Форт в ноябрьский день. Она будет танцевать, носить шелка, приглашать музыкантов и устраивать банкеты…
– Нокс будет в ярости!
– Думаю, нет, – ответил Мейтленд. – В душе он истинный шотландец, и он поймет, что блестящий двор поднимет престиж Шотландии за границей. Трезвомыслящее правительство не взывает к человеческим чувствам и воображению. Оно не делает страну настоящей, даже если члены этого правительства действительно управляют всеми делами.
– Если бы мы могли заниматься управлением… – начал лорд Джеймс.
– …пока она поет и танцует, – закончил Мейтленд. – Понимаете, в чем дело?
– Неудивительно, что вас называют «Майкл Уили», – восторженно произнес Мортон. – Макиавелли мог бы поучиться у вас. Ученик превзошел учителя. Но что, если она, э-ээ…
– Откажется подчиниться? Она не сможет этого сделать. Здесь ей не на кого опереться, и она будет совершенно одна. У нее нет ни родственников, ни…
Лорд Джеймс рассмеялся.
– Мы все ее родственники, – сказал он. – Я ее брат, а вы, Мортон, ее двоюродный племянник.
– Правда, через незаконную родственную связь, – напомнил Мортон. Все короли династии Стюартов оставляли массу бастардов.
– А как насчет Босуэлла? – внезапно спросил Эрскин. – Хотя он протестант, но не является одним из нас. И он выступал против нас вместе с королевой-матерью.
– Если молодая Мария Стюарт окажется в наших руках, он не сможет стать серьезным противником, – сказал Мортон. – Мы сделаем так, что он будет постоянно находиться в седле, преследуя разбойников на границе, сражаться с пиратами на море. В любом случае он не из числа придворных.
– Действительно, у нее нет законных родственников в Шотландии, – произнес Мейтленд, возвращая разговор в первоначальное русло. – Ее ближайшие родственники – это Гизы во Франции, королева Елизавета в Англии, а также леди Маргарет Дуглас и ее мальчишка Дарнли. Они тоже в Англии. Здесь у нее никого нет.
Он по-прежнему внутренне улыбался лестному замечанию Мортона о Макиавелли.
– Вижу, вы уже все продумали, – тихо сказал лорд Джеймс, который все еще сердился за то, что его включили в «массу бастардов».
– Разумеется. Я даже сочинил первый параграф нашего письма к ней. Разрешите показать? – Мейтленд открыл папку, достал лист бумаги и протянул лорду Джеймсу.
Пока Джеймс читал документ, Эрскин покачал головой:
– Я знаю ее с детства, и мой отец был ее лордом-протектором.
– Вы можете продолжить семейную традицию, – предложил Мейтленд. – В конце концов – это ваша наследственная должность, не так ли?
– Хотя Мария больше не ребенок, ей понадобится лорд-протектор. Ее нельзя просто привезти в Шотландию и оставить на волю судьбы.
– Я не смогу защитить ее от Нокса, – признался Эрскин. – Он похож на хищного волка, готового напасть на нее.
– Я разрешу ей проводить мессу, если она будет настаивать, – внезапно заявил лорд Джеймс.
– Тогда нам придется защищать вас от Нокса, – сказал Мейтленд. – Как вам известно, теперь месса незаконна и карается смертью.
Парламент только что утвердил этот закон, ознаменовавший вершину протестантской революции.
– Законы никогда не беспокоили и не будут беспокоить королей и королев, – возразил Мортон. – Супружеская измена незаконна, но Яков Пятый не обращал на это внимания.
– Для мастера Нокса месса хуже супружеской измены.
– Тогда мастер Нокс идиот. – Никто не улыбнулся шокирующим словам Эрскина. – Думаю, в конечном счете он вообще не хочет иметь ни короля, ни королевы.
– Страна не может существовать без монарха, – сказал лорд Джеймс. – Так не бывает.
– Кроме тех случаев, когда король еще ребенок. Тогда кто-то должен править от его имени.
– Регент или король – это одно и то же.
– В Шотландии уже шесть поколений не было прямого наследования трона взрослым монархом. У нас накопилось достаточно опыта для самостоятельного управления страной. Именно королева сейчас будет новшеством для нас.
– Причем таким новшеством, к которому трудно привыкнуть, – заметил Мейтленд. – От привычки к свободе нелегко отказаться. – Он откашлялся. – Давайте согласимся: королева Шотландии должна вернуться и занять свой трон. Но она должна подчиниться нашему совету и чтить нашу религию. У нее не должно возникнуть мысли о повторном насаждении католицизма, как это сделала Мария Тюдор в Англии.
– Возможно, она пойдет другим путем, – внезапно предположил Эрскин. – Она молода и не видела ничего иного, кроме католической религии. Если она приедет сюда и узрит истину…
– Пожалуй, Нокс сможет обратить ее в истинную веру! – со смехом воскликнул Мортон.
– Существует опасность превратить дело в шутку, – с тревогой заметил Мейтленд. Его товарищи казались слишком веселыми и легкомысленными. – Джентльмены! – Он повысил голос и хлопнул ладонью по столу. – Мы говорим о вашей королеве! Помните, мы нуждаемся в ней, нуждались в ней с тех пор, как умер король, оставивший нас без сюзерена, и должны быть благодарны судьбе за то, что у нас есть замена.
– Судьбе? – Мортон снова закатил глаза и стал похожим на мастифа. – Это был Бог.
– О да. И лорды Конгрегации должны довериться Его воле.
– Разумеется, – спокойно ответил Мейтленд.
– Мы отправим письмо, – сказал лорд Джеймс. – И я лично последую за ним, если мы не получим скорого ответа. У нас остается мало времени.
XXII
Май пришел во Францию как языческий дух, приветствуемый цветами, распускавшимися на лугах и вдоль речных берегов. Весна открыла свою шкатулку и выпустила на волю цветочные ароматы с теплыми ветрами. Ее белые одежды угадывались в пене ручьев и в стайках облаков, проносившихся в ярко-синем небе.
Мария, тоже одетая в белое, ехала по сельской местности, одушевленной прикосновением весны. Оставив Париж позади, она в полной мере ощутила, как непреодолимое течение жизни уносит в прошлое мертвого Франциска. В запертых дворцовых покоях время могло застывать на месте, но здесь, под открытым небом, все было по-другому. Когда умер Франциск, землю словно сковало льдом; теперь повсюду можно было видеть молодую траву, фиалки и ландыши.
Она чувствовала себя совершенно отрешенной от весенних зрелищ, как будто ее белое траурное платье и вуаль воздвигли преграду, через которую ничто не могло проникнуть – ни новые надежды, ни простые радости. Но она делала то, что нужно было сделать, и следовала на коронацию Шарля, младшего брата Франциска, в прекрасный Реймский собор, где менее двух лет назад короновали самого Франциска.
«Двадцать один месяц между двумя коронациями, – подумала она. – Лишь год и девять месяцев он был королем, а я королевой Франции. Два лета и одна зима».
Мгновенный укол боли в ее сердце сменился привычным безразличием.
«Но тогда я была счастлива! – подумала она. – Так счастлива, что даже не думала об этом, не ценила этого и не пыталась продлить драгоценные моменты. Счастье промелькнуло и рассеялось, как утренний туман».
«Почему я не уделяла этому больше внимания? – размышляла она. – Почему я так небрежно относилась к своей радости? Даже мои воспоминания относятся только к вещам: мраморные колонны, золотые солонки, знамена с королевскими лилиями, серебряные трубы и розовое масло, проворные белозубые гончие, пылающие факелы и шелковые балдахины, послы в бархатных камзолах и прокламации на веленевой бумаге с печатями из оранжевого воска…»
Она сидела, наблюдая за коронацией Шарля под именем Карла IX в просторной и прохладной красоте Реймского собора, слушая гулкие слова торжественной церемонии. Когда Франциск был коронован, двор находился в трауре по Генриху II, а Екатерина то и дело принималась плакать. «Теперь я не могу видеть из-за слез, – подумала Мария. – А она…» Она оглянулась на Екатерину Медичи и сразу же заметила радостное волнение королевы-матери. Екатерина старалась запомнить каждую подробность коронации, и ее глаза возбужденно блестели.
«Это потому, что теперь она будет править во Франции, – решила Мария. – Она наконец достигла своего. Генриха больше нет, Дианы тоже, Франциск умер, а со мной покончено, как и с влиянием моих старших родственников. Ей не нужно делиться властью ни с кем до тех пор, пока Шарль не вступит в брак.
Мои дяди пытались убедить меня выйти замуж за Шарля. Екатерина никогда бы не допустила этого. Последнее, чего она хочет, это снова делиться своей властью. Но никто так и не понял, что это последняя вещь, которой я сама могла бы пожелать для себя. Мне не нравится Шарль; в нем есть что-то дурное. Приступы меланхолии у него чередуются со вспышками гнева, он пинает своих собак и бьет слуг. Он сосет сахарную воду из бутылочки и смотрит на меня как безумный. Нет, такой жених мне не нужен. Остается лишь пожалеть ту женщину, которая станет его супругой».
Трубные звуки провозгласили, что Франция обрела нового короля, Его Христианнейшее Величество Карла IX.
Не очень далеко от собора и также в Реймсе находилось аббатство Сен-Пьер, где Мария собиралась расположиться на ночлег. Ее тетя Рене была там аббатисой, и тело ее матери в течение недели должны были там захоронить. Протестантские лорды наконец расстались с Марией де Гиз, которая обретет последний покой у себя на родине.
Вход в аббатство находился на вершине холма. Дорога, ведущая к нему, была прямой и с обеих сторон обсажена высокими платанами. Их листья только начинали прорезаться, создавая тонкую зеленую дымку на темных ветвях над головой.
Огромная дверь как будто влекла Марию к себе, обещая ей запретные вещи, иногда происходившие в снах. Однако, приблизившись к двери, она ощутила покой и облегчение, а не опасность.
– Добро пожаловать, Ваше Величество, – сказала привратница и низко поклонилась ей. Потом за ее спиной появилась округлая фигура Рене де Гиз.
– Здравствуйте, дитя мое, – поприветствовала она и обняла Марию. – Пойдемте и отдохнем.
Впервые кто-то предложил ей что-либо с тех пор, как умер Франциск, и не потребовал ничего взамен.
Рене отвела ее во внутренний двор, где все тоже говорило о весне. Они устроились на каменной скамье напротив колодца, окруженного цветущими айвовыми деревьями. У их ног, прямо рядом с вымощенной кирпичом дорожкой, начиналась грядка с душистыми растениями: кориандром, аконитом и полынью.
– Значит, все закончилось? – спросила Рене.
Мария кивнула.
– И…?
– Придворные отправились во дворец епископа на банкет в честь коронации. А я… – Она пожала плечами. – Я здесь.
Мария надеялась, что Шарль и его мать не обидятся, хотя это уже не имело значения. Она не смогла бы вытерпеть блеска, шума, веселья, золотых тарелок и жирной еды. И танцев, особенно танцев.
Читать бесплатно другие книги:
