Вилла «Аркадия» Мойес Джоджо

9

Все три полосы на шоссе М11 вновь открыты, но внимательно следите за встречным потоком на пересечении с М25. В эту минуту к нам поступают сообщения о большом заторе на Хаммерсмит-бродвей, где машины замерли намертво, а также пробках на М4 и Фулем-Палас-роуд. Похоже, они вызваны сломавшейся машиной. Позже мы вам сообщим подробности. Время сейчас девять тринадцать, и я вновь приглашаю к микрофону Криса…»

Лебеди образуют пару на всю жизнь. Она была почти уверена, что лебеди. Но может быть, и утки. Или даже птицы киви. Неужели их действительно так называют – киви? Все равно что назвать человека картофелем. Или, как в ее случае, «сухое-печенье-и-сигарета». Дейзи Парсонс сидела не шевелясь и смотрела в окно на птиц, которые спокойно пролетали под мостом, где ярко поблескивала вода, залитая весенним солнцем. Наверняка это лебеди. Конечно лебеди. Кому какое дело до киви, даже если они и не разлучаются до конца жизни.

Она взглянула на часы. Оказалось, она просидела вот так почти семнадцать минут. Хотя время теперь не имело большого значения. Оно либо пролетало по нескольку часов сразу, или, что случалось чаще, плелось, растягивалось, как дешевая резинка… Минуты превращались в часы, а часы – в дни. И посреди этого сидела Дейзи и не знала, в какую сторону ей ехать.

Рядом в автомобильном кресле спала Элли, позевывая и размахивая ручками с растопыренными пальчиками, – видимо, приветствовала кого-то. Женщину охватила привычная тревога, что дочь проснется, поэтому она наклонилась и уменьшила звук радиоприемника. Очень важно не разбудить Элли. Это всегда было очень важно.

Она прислушалась к реву транспорта вокруг, рассеянно оценивая громкость гудящих моторов. Слишком шумно – и ребенок снова проснется. Слишком тихо – и ее разбудит даже упавшая булавка. Вот почему эти крики, доносившиеся снаружи, действовали на нервы.

Дейзи уронила голову на руль, но потом, когда стук в окошко стал чересчур громким, снова подняла ее, вздохнула и открыла дверцу машины.

На нем был мотоциклетный шлем, но он его снял, чтобы заговорить. За его спиной она смутно разглядела нескольких озлобленных людей. Они оставили свои машины открытыми. Нельзя бросать машину открытой. Тем более в Лондоне. Это одно из основных правил.

– У вас поломка, мадам?

Лучше бы он не кричал. А то разбудит ребенка.

Полицейский взглянул на своих коллег, которые в эту секунду подошли к ее машине с другой стороны. И все они пялились на нее.

– У вас поломка? Нам нужно убрать с дороги вашу машину. Она загораживает мост.

Снова появились лебеди. Они красиво летели по направлению к Ричмонду.

– Мадам! Вы меня слышите?

– Послушайте, офицер, нельзя ли ее убрать отсюда? Я не могу ждать весь день. – Он и в лучшие времена выглядел бы раздраженным типом. Толстые красные щеки, отвисшее брюхо, дорогой костюм и такая же машина. – Только посмотрите на нее. Она явно не в себе.

– Пожалуйста, пройдите к своей машине, сэр. Движение возобновится через минуту. Мадам?

Их собралось несколько сот. Быть может, тысяч. Дейзи оглянулась и заморгала при виде неподвижных машин, вытянувшихся в многоцветную ленту. И всем им надо на мост. Но они не могут проехать, потому что она своим маленьким красным «фордом» загородила дорогу.

– В чем проблема? – настойчиво поинтересовался офицер.

Только бы он не кричал. Так он действительно разбудит Элли.

– Не могу…

– Хотите, я загляну под капот? Послушайте, для начала нам нужно просто откатить ее отсюда. Джейсон, сними машину с ручного тормоза. Пора очистить проезд.

– Вы разбудите ребенка. – Дейзи напряглась, когда этот человек сел в машину, рядом с Элли, такой беззащитной во сне. Ее вдруг охватила дрожь, и теперь уже знакомая паника начала разливаться по телу.

– Мы просто подтолкнем машину к обочине. А потом снова ее заведем.

– Нет. Прошу вас. Оставьте меня в покое…

– Послушайте, отпустите ручной тормоз. Если хотите, я сам это сделаю и…

– Я собиралась к сестре. Но я не могу.

– Что, мадам?

– Не могу проехать по мосту.

Полицейский замер. Она увидела, как он многозначительно переглянулся с коллегой.

– Шевелитесь!

– Тупая корова!

Кто-то энергично нажимал на клаксон.

Она попыталась дышать. Попыталась прогнать шум из головы.

– Так в чем же проблема, мадам?

Она больше не видела лебедей. Птицы исчезли за поворотом.

– Просто… не могу. Я не могу проехать по мосту. – Она уставилась широко открытыми глазами на мужчин, стараясь заставить их понять. Но, когда роковые слова прозвучали вслух, осознала, что они все равно не поймут. – Там… Там он впервые сказал, что любит меня.

На сестре было ее лондонское пальто. Нарядное пальто женщины со средствами: синяя шерсть с золотыми пуговицами – броня против суетливого, ненадежного города. Пальто она увидела раньше, чем сестру: оно мелькнуло за приоткрытой дверью. Безразличная женщина, офицер полиции, с видом профессионального понимания угостила ее отвратительным кофе из автомата. Дейзи выпила кофе, не почувствовав вкуса, и только потом вспомнила, что кофеин ей запрещен. Нельзя пить кофе, если кормишь грудью. Одно из основных правил.

– Она здесь, – произнес приглушенный голос.

– Но с ней все в порядке?

– Абсолютно. С ними обеими все в порядке.

Элли продолжала безропотно спать в переносном автокресле, стоявшем у ее ног. Вообще-то, она так долго никогда не спала. Впрочем, ей нравилось это кресло, нравилось чувствовать себя в безопасности, защищенной со всех сторон, как объяснила патронажная сестра. Дейзи задумчиво, с завистью устремила взгляд на кресло.

– Дейзи!

Она подняла глаза.

Сестра держалась робко. Словно ей предстояло приблизиться к чему-то, что могло укусить.

– М-можно войти? – Она взглянула на Элли, будто успокаивая себя. Потом опустилась на стул рядом с Дейзи и положила руку на ее плечо. – Что случилось, дорогая?

Ей показалось, что она очнулась ото сна и увидела лицо сестры. Короткостриженые пышные каштановые волосы, которые таинственным образом никогда не отрастали. Взгляд, внимательный и встревоженный. Ее руку. Почти четыре недели ее не касалась рука взрослого. Она открыла рот, чтобы ответить, но ничего не получилось.

– Дейзи! Дорогая!

– Он ушел, Джулия, – прошептала она.

– Кто ушел?

– Даниель. Он… Он ушел.

Джулия нахмурилась, затем посмотрела вниз, на Элли.

– Куда ушел?

– От меня. И от нее. Я не знаю, что делать…

Джулия долго держала Дейзи в объятиях, пока та плакала, уткнувшись в темное шерстяное пальто, стараясь оттянуть ту минуту, когда снова придется стать взрослой. Она неосознанно слушала шаги по линолеуму, резко запахло дезинфицирующим средством. Элли захныкала во сне.

– Почему ты раньше не сказала? – прошептала Джулия, гладя ее по голове.

Дейзи закрыла глаза:

– Мне казалось… Мне казалось, если никому не говорить, он, быть может, вернется.

– О, Дейзи…

В дверь сунула голову женщина-полицейский:

– Ключи от вашей машины у дежурного. Средство передвижения мы не конфискуем. Если вы согласны отвезти дочь домой, мадам, мы все оставим как есть.

Ни одна, ни вторая даже бровью не повели: они уже привыкли. Разница в возрасте у них была двадцать лет, и с тех пор, как умерла их мать, люди часто ошибались, тем более что они вели себя как мать и дочь, а не как сестры.

– Вы очень добры. – Джулия попыталась встать. – Простите, если доставили вам хлопоты.

– Нет-нет, не торопитесь. Нам комната пока не нужна. Когда будете готовы, попросите кого-нибудь из дежурных рассказать, где парковка. Это недалеко. – И, понимающе улыбнувшись, она ушла.

Джулия вновь обратилась к сестре:

– Дорогая моя, но что случилось? Куда он ушел?

– Не знаю. Он сказал, что не может со всем этим справиться. Что не ожидал такого, поэтому теперь даже не уверен, что это то, чего он хотел. – Она вновь разрыдалась.

– Даниель так сказал?

– Да. Чертов Даниель. А я ему сказала, что тоже не ожидала такого, но мои чувства почему-то в расчет не брались. Потом он заявил, что ему кажется, будто у него нервный срыв, и ему нужно собственное пространство. Вот и все. Я не имею от него известий уже больше трех недель. Он даже не забрал свой мобильник. – Теперь она обрела голос.

Сестра покачала головой, уставившись в пустоту:

– Так что он говорил?

– Что не может справиться. Что ему не нравится неразбериха. Хаос.

– Но когда рождается ребенок, всегда поначалу трудно. Ведь ей всего лишь… Сколько? Четыре месяца?

– Мне-то уж можешь не говорить.

– Дальше будет легче. Все знают, что со временем становится легче.

– Ну, значит, Даниель этого не знал.

Джулия нахмурилась, глядя на свои безукоризненные лодочки на высоком каблуке.

– А вы с ним?.. Понимаешь, некоторые женщины после рождения ребенка перестают уделять внимание своим партнерам. А вы по-прежнему?..

Дейзи уставилась на сестру, не веря своим ушам.

Наступила короткая пауза. Джулия передвинула сумку на коленях и посмотрела в маленькое, высоко расположенное окно:

– Я знала, что вам следовало пожениться.

– Что?

– Вам следовало пожениться.

– Это его не остановило бы. Есть такая вещь, как развод.

– Да, Дейзи, но, по крайней мере, у него были бы какие-то финансовые обязательства по отношению к тебе. А так он просто смылся.

– Ради бога, Джулия. Он оставил меня в этой проклятой квартире. С нашего общего счета почти ничего не снял. Вряд ли можно сказать, что он бросил меня, словно опозоренную деву Викторианской эпохи.

– Что ж, прости, но если он действительно ушел, то тебе придется столкнуться с практическими моментами. Я имею в виду, на что ты будешь жить? Как ты будешь оплачивать аренду?

Дейзи в бешенстве закачала головой:

– Поверить не могу, что ты мне это говоришь. Меня покинул мужчина моей жизни, я переживаю нервный срыв, будь он проклят, а ты только и можешь думать что о чертовой аренде.

Крик разбудил ребенка. Девочка расплакалась и крепко зажмурилась, не желая смотреть на то, что помешало ей видеть сны.

– Посмотри, что ты наделала! – Дейзи отстегнула ребенка, вынула из кресла и прижала к груди.

– Незачем впадать в истерику, дорогая. Кто-то же должен быть практичным. Он согласился оплачивать аренду?

– Мы еще это не обсуждали, – ледяным голосом ответила Дейзи.

– А как ваш совместный бизнес? Что будет с тем большим проектом, о котором ты говорила?

Дейзи устроилась покормить Элли, отвернувшись от дверей. Она совсем забыла про отель.

– Не знаю. Не могу сейчас об этом думать, Джу. Единственное, на что я способна, – держаться с утра до вечера, не разваливаясь на куски.

– Ладно, думаю, нам пора домой. Я поеду с тобой, там разберемся. Сядем и спокойно решим, что нам делать с тобой и моей маленькой племянницей. А пока я позвоню Марджори Винер и скажу ей прямо, что думаю о ее драгоценном сыночке.

Дейзи держала на руках свою крохотную дочь, чувствуя, как на нее накатывает усталость. Когда Элли наелась, бесцеремонно вытолкнув изо рта сосок, Дейзи встала и опустила свитер.

Сестра внимательно ее разглядывала.

– Ну и ну! Ты до сих пор не избавилась от лишнего жира после родов, – укорила она. – Вот что я тебе скажу, дорогая: когда мы с тобой дома разберемся, я запишу тебя на какие-нибудь курсы похудения. И сама за них заплачу. Станешь чуть стройнее – сама же будешь чувствовать себя гораздо лучше, обещаю.

Даниель Винер и Дейзи Парсонс прожили вместе в своей двухкомнатной квартирке в Примроуз-Хилл почти пять лет. За этот срок район стал запредельно модным и, соответственно, аренда поднялась тоже запредельно. Дейзи была бы рада уехать: их молодой бизнес по дизайну интерьеров постепенно начал оперяться, и она жаждала высоких потолков, окон в пол, подсобных помещений и кладовок. А еще собственного сада позади дома. Но Даниель настоял, чтобы они остались в Примроуз-Хилл: престижный адрес лучше воздействовал на клиентов, чем какой-нибудь просторный дом в Хэкни или Ислингтоне. «Подумай, насколько улучшилось качество нашей жизни», – аргументировал он. Элегантные дома в георгианском стиле, гастрономические пабы и рестораны, сам холм, давший название району, был чудесным местом для летних пикников. И квартира у них была прекрасная. Расположенная над магазином дизайнерской обуви, она состояла из просторной гостиной в регентском стиле и спальни с крошечным балкончиком, возвышавшимся над всеми огороженными садами, кишащими улитками. Они внесли свои оригинальные новшества: засунули стиральную машинку в шкаф, а в угловой нише приладили душ. Была у них и крошечная минималистская кухонька с изящной мини-плитой и огромной вытяжкой. Летом они часто втискивали два стула на балкон и сидели там, потягивая вино и поздравляя друг друга с тем, что у них такое прекрасное жилье и они столь многого достигли. Они купались в лучах вечернего солнца и наслаждались идеей, что их дом и окружение – это отражение их самих.

Потом появилась Элли, и очарование жилья почему-то исчезло, квартира постепенно сжималась, смыкая свои стены, а оставшееся пространство с каждым днем заполнялось горами сырых ползунков, опустошенных наполовину пакетов с салфетками и яркими мягкими игрушками. Все началось с цветов: букеты прибывали один за другим в бессчетном количестве, заполняя собой все полки. В конце концов у них закончились вазы, и пришлось укладывать цветы в ванне. Поначалу в квартире удушливо пахло цветами, а потом все пропиталось вонью затхлой воды, но у Дейзи не было сил заняться этим. Постепенно пространства для движения оставалось все меньше и меньше: они бродили по квартире, пробираясь между горами неглаженой одежды и стопками упаковок подгузников. Высокий стульчик, присланный двоюродными сестрами, так и остался стоять в упаковке, заняв место, которое они когда-то называли библиотечным уголком; у стены в прихожей разместилась пластмассовая детская ванночка, прислоненная к коляске, которая никогда не хотела полностью складываться, а кроватка Элли была придвинута вплотную к их кровати, прижатой к стене: если Дейзи хотелось ночью пойти в туалет, то она была вынуждена перелезать через Даниеля или соскальзывать вдоль кровати. Элли каждый раз просыпалась от шума спускаемой воды, а Даниель прятал голову под подушку и принимался сетовать на несправедливость жизни.

С тех пор как он ушел, она ни разу не прибралась. Дни и ночи почему-то перемешались, она, словно прикованная, не вставала с когда-то чистой бежевой софы: кормила Элли и смотрела невидящими глазами пустые дневные телепередачи или рыдала, глядя на фотографию на каминной полке, на которой они были запечатлены втроем. Даниель каждый вечер мыл посуду или выносил мусор. Как бы она справилась с двумя пролетами крутой лестницы, если в одной руке мешок с мусором, а в другой – ребенок? Теперь мусор накапливался вокруг нее, так что горы закаканного белого белья и комбинезончиков в пятнах приобрели такие размеры, что простому смертному с ними не справиться. Развал стал частью обстановки, и она даже перестала его замечать. Перед лицом царившего хаоса она каждый день надевала одни и те же спортивные штаны и фуфайку – просто потому, что они висели на стуле и сразу бросались в глаза. Ела она чипсы или шоколадное печенье из ближайшей лавки и ничего не готовила, поскольку для этого пришлось бы сначала вымыть посуду.

– Ну вот. Теперь я по-настоящему встревожена. – Сестра покачала головой, не веря своим глазам. Дорогой аромат ее духов «Анаис Анаис» почти сразу утонул в резкой антисанитарной вони использованных подгузников, валявшихся повсюду, даже на полу, куда их бросили после замены. – Боже правый, Дейзи, что это такое? Как ты дошла до этого?

Дейзи не знала. Ей показалось, что они пришли в чужой дом.

– Боже мой! Боже мой!

Все трое так и остались в дверях. Элли, отдохнувшая, подпрыгивала на руках у матери и озиралась.

– Придется позвонить Дону и сказать, что я ненадолго останусь. Не могу же я бросить тебя в таком состоянии. – Джулия начала проворно обходить комнату, собирая грязные тарелки, складывая детскую одежду в стопку у кофейного столика. – А то я сказала ему, что собираюсь купить всего лишь пару комплектов постельного белья для гостевого дома.

– Не говори ему, Джу, – попросила Дейзи.

Сестра остановилась и взглянула ей в лицо:

– От того, что Дон узнает, это не пройдет, милая. Мне кажется, ты слишком долго пряталась от проблем.

В конце концов сестра отослала ее прогуляться с Элли по парку. Услышав от Джулии, что она мешается под ногами, Дейзи догадалась, что не надо понимать это буквально. Сестра давала ей возможность подышать: впервые за несколько недель она сознавала, что делает. Правда, это не очень помогло. Боль лишь усилилась.

– Только бы он вернулся домой, – молила она, громко бормоча себе под нос, так что прохожие подозрительно на нее поглядывали. – Только бы он вернулся домой.

Тем временем сестра каким-то чудом привела квартиру в порядок, даже поставила букет свежих цветов на каминную полку.

– Если он все-таки опомнится, – пояснила она, – нужно дать ему понять, что ты и без него справляешься прекрасно. Выглядеть ты должна спокойной. – Она помолчала. – Вот засранец.

«Но мне далеко до спокойствия! – хотелось закричать Дейзи. – Я не могу ни есть, ни спать. Даже телевизор посмотреть и то не могу, потому что все время торчу в окне – вдруг он пройдет мимо. Без него я в полной растерянности».

Но говорить об этом Джулии Уоррен не было необходимости: она сама знала, что значит возродиться из пепла. После смерти первого мужа она выдержала траур, как того требовали приличия, после чего бросилась записываться в избранные клубы знакомств (специализация – обеды вдвоем) и после пары фальстартов подружилась, а затем завоевала Дона Уоррена, бизнесмена из Уэйбриджа, с собственным домом, успешным делом по печатанию этикеток, густой шевелюрой темных волос и поджарой фигурой, что, по мнению Джулии, делало его удачной партией. («Видишь ли, дорогая, в этом возрасте все они лысые. Или с тонной жира, нависающей над брюками. А мне это никак не подходит».) С другой стороны, в то время Джулия Бартлетт сама была выгодной партией: состоятельная, всегда ухоженная (никто ни разу не видел ее ненакрашенной; она любила повторять, что в обоих замужествах вставала каждое утро на двадцать минут раньше мужа, чтобы успеть «привести себя в порядок»), владелица собственного бизнеса (в сарае она устроила нечто вроде гостевого дома, своего рода гостиницы, где подавали завтрак), который она отказывалась бросить, несмотря на то что деньги у нее были. Но, как говорится, никогда не знаешь, что ждет впереди.

И сестра подтвердила ее правоту.

– Я тут просмотрела твои банковские выписки, Дейзи. Тебе нужно что-то думать.

– Что ты сделала? Ты не имела права. Это личные бумаги.

– Если они личные, дорогая, то тебе следовало их убрать, а не держать на кофейном столике, где любой может с ними ознакомиться. Как бы там ни было, с такими расходами, как у тебя, ты продержишься еще недели три, а потом начнешь тратить сбережения. Я взяла на себя смелость открыть пару писем. К сожалению, твой хозяин, который лично мне кажется стяжателем, собирается в мае поднять аренду. Так что тебе придется подумать, сможешь ли ты впредь позволить себе это жилье. Должна сказать, мне оно кажется неоправданно дорогим.

Дейзи передала малышку сестре. У нее не было сил спорить.

– Это Примроуз-Хилл.

– Что ж, тогда придется урезать расходы. Или связаться с той конторой, что выбивает алименты для детей.

– Думаю, до этого не дойдет, Джу.

– А как иначе ты собираешься себя обеспечивать? У Винеров денег куры не клюют. Что для них несколько тысяч – пустяк. – Она опустилась на софу, смахнула невидимые крошки и с обожанием посмотрела на племянницу. – Послушай, дорогая, я тут кое о чем подумала, пока ты гуляла. Если Даниель не вернется в течение недели, то мы должны тебя устроить. Я бесплатно предоставлю тебе жилье со всеми удобствами у себя в гостевом доме, пока ты не встанешь на ноги. Ты будешь жить совершенно отдельно, зная, что мы с Доном находимся всего в нескольких шагах, в другом конце сада. В Уэйбридже множество фирм, занимающихся дизайном интерьеров. Дон непременно поспрашивает своих коллег, не найдется ли у кого вакансии.

Уэйбридж. Дейзи представила, как всю жизнь будет заниматься занавесками с фестончиками и ламбрекенами, богатыми домами в псевдотюдоровском стиле для телевизионных комедиантов.

– Это не для меня, Джу. Мои планы несколько более… урбанистические.

– Дейзи, твои планы в данный момент летят прямиком в мусорную корзину. Что ж, предложение остается в силе. Мы сейчас пообедаем, а потом я все-таки уеду вечерним поездом. Но утром вернусь и посижу с малюткой Элли пару часов. Тут через дорогу в парикмахерской работает один чудесный мастер, он согласился втиснуть тебя в свое расписание на завтра для стрижки и укладки. Мы быстро наведем тебе красоту. – Завязывая шарф, она повернулась к Дейзи. – Придется тебе, дорогая, взглянуть правде в глаза. Я понимаю, это больно, но ты теперь не одна.

Кто-то из подруг как-то сказал: это все равно что однажды проснуться и увидеть, будто у тебя тело родной матери. Глядя в большое зеркало на свое тело после родов, Дейзи с тоской вспоминала ладную и стройную фигурку мамы. Раздалась во все стороны, мысленно поскуливала она, рассматривая заплывшие жиром бедра, складки на животе. Я легла спать и проснулась с телом бабушки.

Он признался ей, что в ту секунду, когда увидел ее, сразу понял, что не успокоится, пока не добьется ее. Ей понравилось это «добьется», подразумевавшее и близость, и конец одиночества. Но так было, когда она одевала свою миниатюрную фигурку в узкие кожаные штаны и облегающие топы, подчеркивавшие скульптурную талию и высокую грудь. Это было, когда она, беззаботная блондинка, презирала любого, кто носил одежду двенадцатого размера, за недостаток самоконтроля. И вот теперь те самые высокие грудки разбухли и поникли, покрылись синими венами и временами, в самый неподходящий момент, подтекали молоком. Глаза превратились в маленькие розовые точки над расплывшимися синяками. Она перестала спать: после рождения Элли ей удавалось поспать не больше двух часов кряду, но сейчас она лежала без сна, даже когда дочь спала. Грязные волосы она зачесывала назад, убирая под старую махровую ленту, из-под которой проступали на добрых два дюйма некрашеные темные корни. Поры на лице так расширились, что удивительно, как в них еще не свистел ветер.

Она рассматривала себя холодным, оценивающим взглядом – в точности как сестра. Ничего странного, что он ушел. Большая горячая слеза медленно выкатилась и проделала соленую тропку на щеке. Говорят, после родов быстро входишь в прежнюю форму. Втягивай живот, бегай вверх и вниз по лестнице, чтобы вернуть тонус бедрам. Одно из основных правил. Она в тысячный раз вспомнила, что у него было несколько попыток подкатить к ней после рождения Элли, но она ему слезливо отказывала, ссылаясь на усталость. Однажды даже сердито буркнула, что он обращается с ней как с куском мяса. Элли целыми днями притязает на ее тело, а теперь и он хочет того же самого. Она помнила, как он тогда обиделся, и пожалела, что не может повернуть время вспять.

– Я просто хочу мою прежнюю Дейзи, – печально сказал он.

Ей хотелось того же. Она разрывалась между всепоглощающей любовью к ребенку и отчаянной тоской по той девушке, какой она была раньше, по той жизни, которую она когда-то вела.

По Даниелю.

Она вздрогнула, когда в гостиной зазвонил телефон: ее раздражало все, что могло разбудить ребенка. Схватив кардиган, она набросила его на себя и едва успела схватить трубку, прежде чем включился автоответчик.

– Мистер Винер?

Не он. Она разочарованно выдохнула, готовясь к совершенно другому разговору.

– Его здесь нет.

– Это Дейзи Парсонс? Говорит Джонс. Из «Красных комнат». Мы встречались несколько недель тому назад по поводу моего отеля. Точнее, я встречался с вашим партнером.

– Да-да, помню.

– Вы собирались прислать мне дату начала работ. Я до сих пор ничего не получил.

– А-а.

Наступило короткое молчание.

– Я, наверное, позвонил в неудачное время? – Голос у звонившего был грубый, состаренный алкоголем или табаком.

– Нет. Простите… – Она шумно вдохнула. – Я… День был трудный.

– Понимаю. Что ж, вы можете сообщить мне в письменном виде дату начала работ?

– В отеле?

Он начал терять терпение.