Перевод Гоблина Гареев Зуфар
Мансур исполняет приказ. Официантка приносит кофе и минеральной воды.
– Здравствуйте, дорогая наша Ксения Федоровна, – льет патоку Котов.
Ксения Федоровна по обыкновению с ним холодна.
– Здравствуйте, дорогой. Вам тоже не мешает послушать это.
И вот все (Котов, официантка, Мансур со шваброй и Света) расположились полукругом, чтобы слушать. Подтягивается и муж Ксении Федоровны; он запыхался, торопясь к супруге.
– Так вот, Светочка! Каждый из этих самцов готов взять женщину сзади. И не только Вас, Светочка. Но и тех, кто рядом…
Она движением руки поправляет пышную прическу и внезапно указывает пальцем на Мансура.
– Ты готов, Мансур?
– Я? Нет.
Ксения Федоровна насмешливо указывает на Котова.
– Дорогой, Вы тоже не готовы? Что это такое с вами стало?
– Ну, как можно, Ксения Федоровна. Мы же люди, а не какие-нибудь…
– …болонки, правда?
Она тычет пальцем в мужа.
– Ты тоже не готов, Лямин?
– О чем ты говоришь, Ксения? Сама постановка вопроса нелепа…
– Между тем, только за последний год он сменил 7 любовниц.
Громкая пощечина нарушает тишину холла.
– А я сменила 7 семь сексопатологов! И у каждого выпытывала: что во мне пошло не так? Почему мужа не влекут мои формы? Значит, ты к восьмой не готов. О, сладость измены…
Новая пощечина!
Мансур от испуга роняет швабру, Света хихикает. Напряженная пауза.
– Так кто готов женщину объявить сумасшедшей исключительно для своей выгоды? Кто?
– Только не я. – отнекивается Лямин. – Ну, как я могу? Мне даже подумать об этом страшно. Причем, очень страшно.
– И правильно. Ведь ты же представляешь, что тогда будет с твоими гнилыми семенниками, дорогой! На каких они проводах будут болтаться, мой плешивый малыш!
Спасение! На пороге своего кабинете врач Валерий Петрович прощается еще с одной пышнотелой пациенткой.
Ксения Федоровна, оставив все, торопится к дверям, на ходу листая книгу.
– Валерий Петрович, я еще не все сказала! Это имеет прямое отношение к нашей болонке, не думайте!
Китаец Го, неутомимый труженик теневого бизнеса и любви (которой все возрасты покорны), вывешивает очередное свежее объявление об услугах Пенелопы. Грудь – двушка, фитнес, фэшн, стиль, театр, искусство, гламур, литература и так далее.
По этой причине не спрашивайте меня как поздним вечером того же дня занесло королеву лошадиной красоты Пенелопу в обычную московскую квартирку скромного достатка, – и кто это такой обыкновенный скромный москвич Евгений Алексеевич Гудзь, – лет 50-ти, тощий и легкий как глист… простите, как лист – березовый или кленовый. Понятно, что и лысенький при том; понятно, что на вид – божий одуванчик.
Сей любитель запретных страстей стоит на коленях перед законной супругой Любовью Петровной Гудзь, виновато уткнувшись в огромное бедро. Любовь Петровна без устали колотит каблуком изменника по лысине и громко рыдает, а Евгений Алексеевич пытается короткой ручкой огладить ее солидную задницу.
– Ты моя рыбонька… кисонька… ты лучше всех… Ну, ударь эту сволочь еше раз, ударь если хочешь, только прости…
– На-кось! На-кось! Я тебе покажу горячих девочек! В доме! В родном доме! На моих простынях!
Она топчет платье Пенелопы.
– Вот! Вот! А ну рви ее платье, Женя! Рви, я сказала!
Пенелопа забилась в ванную после нещадных побоев. Голова Пенелопы опять разбита, а Эсмеральда дрожит – и, похоже, опять обкакалась. При каждом ударе каблука о голову Евгения Алексеевича Пенелопа вздрагивает и шепчет:
– Ой, ой, господи… И мужик-то неплохой… За что она его так…
Пенелопа открывает кран, чтобы подмыть Эсмеральду.
– Опять шок мы получили, Эсмеральдочка… Пошалили – и шок получили… И зачем я тебя украла? Я такая дурочка, правда?
Евгений Алексеевич рвет ненавистное платье.
– Вот ей! Вот ей! Тьфу, в какую мерзость я вляпался! Как я мог так?!
– И ты должен сжечь его! Выбросить на помойку и сжечь!
Она плачет и того горше:
– Мама, ты же говорила мне еще 30 лет назад, с каким идиотом я связалась…
Но встряхнулась:
– Ну, ничего, мама, я перебьюсь… Ты знаешь меня.
– Рву, Люба! Видишь, рву! Как я ненавижу это платье!
Потом он шепчет что-то на ухо супруге.
– Что-о-о? Как это мужик? – остолбенела Любовь Петровна Гудзь. – А про такое, мама, ты мне не говорила никогда!
Евгений Алексеевич глупо хихикнул:
– Какая же это измена, Люба? Так, придурь… Я специально, чтобы тебе обидно не было…
– А ну зови ее сюда!
Вид Пенелопы с собачкой очень жалкий.
– Здрасьте… – здоровается Пенелопа, демонстрируя хорошие манеры; и даже делает книксен.
Любовь Петровна всплеснула руками:
– Ой, худой какой, прямо смерть пришла… А собачка как дрожит… У тебя мама есть, паренек?
– Нету… Я в детдоме воспитывался, Любовь Петровна…
– Из детдома?
Какие же все-таки благородные существа женщины!
…Через полчаса квартиру не узнать.
Кухня полна чудесных запахов, на столе и пельмени, и картошечка, и супчик, и даже графинчик водки, а кнему грибочки ням-ням. Все сыты и довольны. На лице Пенелопы – крестики из лейкопластыря, а сама она – в мужском костюме, в рубашке с широченным галстуком типа лопата с ромашками. Все из запасов Любови Петровны – от кума осталось.
Любовь Петровна опрокидывает очередную стопку.
– Ну-ка, скажи еще раз, как он козлился…
– Говорит: у тебя шаловливая попка, Пенелопа? И руку положил…
Любовь Петровна просто давится смехом.
– И руку положил, господи… Ой, не могу, завтра бабам расскажу… А попу-то хоть нашел?
Она строго отчитывает мужа:
– Ты бы хоть очечки надел, карась премудрый! Где ты там попу у дитя разглядел? А еще чего говорил?
– Говорил: поиграй со мной, крошка… Возьми меня за это…
Любовь Петровну словно щекочут, такой веселый звонкий смех летит по квартире.
– Ой, девки, держите меня! Козлина! За это!
– А я не успела взять. Тут Вы вошли.
– И правильно. Нет там ничего, руки марать.
Она грозно притягивает за шиворот мужа.
– А меня ты когда-нибудь называл «крошкой»? Называл? Пойду Люсе позвоню, чего мой карась учудил…
Ну, у кого с любовью все в порядке, так это у Михи.
Диван разложен. Миха – на спине, на Михе ритмично скачет Ксюша. По левую руку Михи – телефон и ноутбук с открытым музыкальным редактором Cubase. Михе надо срочно прописать партию баса, ну просто – кровь из носу! Его сейчас держит на контроле руководитель группы Хан. Мы знаем, какой это смурной чувак, у него не забалуешь.
Но и в удовольствиях Миха не может себе отказать. На голове Михи – гарнитура, в наушниках звучит голос Софы. Как всегда она читает ему что-то скабрезное, – и это, действительно, изрядно Миху заводит.
Однако не надо терять бдительность: одна рука Михи прикрывает микрофон. Софа не слышит, что творится на том конце провода. В общем, Миха – половой гигант! Порой жизнь заставляет нас быть семирукими восьминогами – так хочется успеть все и сразу!
Ксюша, прыгая как мячик, в который раз допытывается:
– Зачем… она… тебе… читает… эти тупые рассказы?
– Я же сказал, что у меня импотенция. Врач посоветовал этот прием. Он сказал, что у мужчин – сложная сексуальная природа. Сложнее, чем у женщин.
– Почему он это посоветовал? Странный врач.
– Тебе что именно не нравится? Так… Теперь медленнее… Так… Теперь закати глаза… Тебе что не нравится? Скажи «Ах!»
– Мне… все… не… нравится…
– Закати глаза… Тогда расстанемся? Я все равно импотент. Меня нельзя любить.
– Нет.
– Тогда что?
– Не знаю. Я хочу писать. Мне кажется, что этот секс происходит не со мной. А о чем эти рассказы?
– Ну, как о чем… там один мужик… одну Анжелу…
Ксюша все равно хочет понять:
– Это секс со мной?
– А с кем же?
– Я хочу писать.
– Почему ты всегда хочешь писать не вовремя? Ты раньше не могла это сделать?
Звонит мобильный. Нарисовался Хан.
Миха в трубку отчитывается:
– Значит так… Фа, фа, фа-диез, до в альтернативе…
Он дотягивается до Cubase, щелкает мышкой в партии баса.
Хан как бы вытащил саблю, ща полоснет ею по шее.
– К фа-диезу до в альтернативе? Ща попробую.
– Окей. Можно си в альтернативе.
Ксюше:
– Так… Теперь пошла на убыстрение… Пошла-пошла…
– Я хочу писать.
– Закати глаза, будет легче.
– Легче? Легче станет весить мочевой пузырь?
– Да. Я где-то читал. В ЖЖ… Или в женском журнале…
– В каком? В «Глории» или в «Самой красивой»? Я «Глории» не верю. Может в «Гламуре»? Я закатила глаза?
– Да, в «Гламуре». Закати глаза и молчи!
В наушниках барахтается голос Софы:
– Я устала… Я устала стоять в очереди… У тебя кто-то есть, я поняла… Я не могу быть очередной!
Миха открывает микрофон для переговоров.
– Но я верю, что наши отношения перерастут в нечто большее. Тебе тоже надо поверить.
Софа без энтузиазма соглашается:
– Ну, ладно…
И вот в уши Михи опять полилось скабрезное повествование из невинных девичьих уст (есть, есть в этом какое-то запретное извращение, безусловно, есть):
– «Быстрей возьми меня за задницу! Я весь день ждала этого похотливого жеста, как грубая необузданная самка…»
Софа смолкла; она возвращается к вопросу:
– Ты и позавчера мне говорил, что они перерастут.
Миха закрывает микрофон, потому что Ксюша опять открыла рот.
– Зачем ты это ей говоришь? – прыгает Ксюша. – Ты мне говорил то же самое про отношения! Ты всем говоришь одно и то же?
– Истина-то одна. Так… Теперь снова убыстряй… А теперь ураган… Пошла ураганом!
– Я хочу писать.
Миха игрив:
– Как мышка: пись-пись?
Ксюшу разрывает гнев:
– Как корова!
– Это некрасиво. Потерпи.
Открывает микрофон.
– Ну, читай, Софа, прошу тебя… Мне кажется, я уже готов к чему-то большому. Я долго размышлял об этом, советовался с родителями…
Софа на подъеме:
– С мамой?
– Конечно, с мамой… Только пока не спрашивай, что сказала мама, хорошо?
– Почему, черт возьми!
– Она – немая.
– Она немая? А что она сказала?
– Читай, Софа!
– «Я почувствовала, как все наполнилось спермотоксикозом…»
Это опечатка, что ли…
Миха закрыл микрофон.
– Не тупи! Теперь наклонись ко мне и коснись правой грудью моего лица…
– Что сказала мама по поводу нее? Я хочу это знать. Моя мама тоже захочет узнать про слова твоей мамы по поводу нее…
– Ты же говорила, что хочешь писать.
– Я не хочу писать, я хочу знать, что сказала твоя мама про нее. Ты говорил мне, что ты говорил своей маме только про меня…
– Блин, я же сказал, что мама – немая! О, как мне хорошо… Так, опять пошла на убыстрение…
– Я думал, ты пошутил… Реально немая?
– Да ты что! Мама – немая, а она – шутки. Вопрос закрыт.
Звонок. Это Хан. Миха трепещет. Он лихорадочно заглядывает в Cubase.
– Фа, фа, фа диез, ми, до. Ми бемоль в альтернативе…
Софа читает:
– «…И я бесстыдно сказала себе: как это прекрасно, что сейчас меня раздирают на части два члена…» Ой, опять спермотоксикоз… Что такое спермотоксикоз? Отравление вредными веществами?
Хан все понял, кошмарики! Хан все понял!
– Мих, чмо! Не лепи горбатого. Если не хочешь работать, то пошел к черту, понял! Что там за телки у тебя визжат?
– Какие телки, Хан! Тружусь в поте лица! Хан, клянусь!
Гудки. Михе – пипец! Миха вскакивает, быстро натягивает трусы.
– Так, девки, кыш! Я теряю штукарь! Если я сейчас не пропишу бас – я потеряю штукарь!
Он мечется по комнате.
– Все, одевайся! Все остальное – завтра!
– Я хочу писать…
Миха ака рев быка:
– Завтра, я сказал!
Ксюша, зажимая руки между ног, тихо ползет в туалет – так ее скрутило…
За дверями Ксюша одергивает на себе одежду (одеваться пришлось торопливо). Она беспомощно и жалко озирается на дверь. За ней – квартира, из которой ее, по существу, опять просто выкинули как драную кошку.
Ксюшка смачно плюет в дверь и уходит. Возможно, она клянется себе никогда сюда не возвращаться…
У входа в небольшой магазин Ксюша выпивает бутылку пива, не отрываясь, потом снова заходит в магазин.
Продавщица с теплотой и пониманием лезет в душу как клещ:
– Пиво без водки – деньги на ветер…
Ставит перед ней «минутку» – стакан водки в фабричной упаковке.
– Это лучше снимает, проверено.
Ксюша отрицательно мотает головой, покупает жвачку, кладет ее в рот и возвращается к дому Михи. Шаг ее решителен.
И вот она выходит из двери лифта. Можно позавидовать ее волевой поступи.
Мимо нее (похоже от дверей квартиры Михи) – прошмыгнула какая-то заплаканная рыжая девушка, пряча в сумку помаду. На светло-сером дерматине помадой нацарапано (чуть выше Ксюшиного плевка): «Миха, ты козел!!!!!»
– Эй, это ты написала? – окликает Ксюша рыжую.
Но рыжей и след простыл.
Ксюша какое-то время еще тупит – и вот второй ее плевок опускается чуть выше надписи.
«Да, козел!» – подтверждает плевок.
Ксюша уходит…
Через минуту-другую из лифта выходит невысокая полноватая девушка. Она настроена романтически.
С задумчивостью смотрит на плевки и надпись, потом бережно все это стирает влажной салфеткой с непревзойденным запахом киви и лимона, – и пишет губной помадой: «Миха, я сегодня поняла, что люблю тебя больше всех на свете! Ксюша».
Подумав, стирает слово «Ксюша» и приписывает: «Ты сам должен понять, кто это. Ксюша».
Уходит, в ее шаге – победа.
Куда, куда несет Ирину Кулакову рок событий? Не гибельна ли игра, которую затеял с ней неведомый мужчина?
Как знать. Но довольно тревожно…
Оказаться ночью во дворе какого-то незнакомого загородного дома черт знает с какой целью – это, понимаете ли…
Хорошо, что она упросила Марианну поехать вместе. Мужской голос не возражал, да и сама Ирина интуитивно понимала – нет, все-таки это не маньяк…
Конечно же, не маньяк, а просто мужчина со своими причудами.
Впрочем, двор преобразился. Это просторная, хорошо освещенная электричеством площадка.
На площадке – театр «Fuckingmachines» из Германии. Он готов к представлению.
Несколько именитых приглашенных порно-моделей: Яна Кова, Лаура Ангел и др. Впрочем, нормальные женщины не интересуются миром порнозвезд, – ясно, что Ирине эти имена ничего не могли сказать.
Слышна немецкая и английская речь обслуживающего техперсонала, двух режиссеров театра, визажистов, операторов камер, осветителей, ассистентов (девушек и мужчин, так как работа некоторых машин требует участия помощников) и т. п. В общем, за пределами площадки – людно.
Полукругом расположились два десятка железных фак-механизмов, которые работают на электричестве. Для посвященных уточняю имена этих любовников: The Monster, Airstorm, The Annihilator, Cathedral, Fuckzilla и т. п.
Действо начинается неспешно, модели шутливо переговариваются друг с другом.
Ирина полулежит на специальном помосте – ее влагалище обрабатывает довольно устрашающая машина Intruder mk II.
Ирина – единственная одетая модель в этом театре. На голове ее – гарнитура для переговоров с заказчиком, она в красивом дорогом платье, на ней – хорошая бижутерия, на лице – искусный макияж. Подол ее платья задран, трусики спущены, груди – поверх декольте.
К ней подходит переводчица.
– Яна Кова говорит, чтобы Вы не боялись. Просто надо представить, что у вас не было мужчин лет пятнадцать… И тогда все пройдет хорошо.
Яна Кова приветливо машет рукой:
– Окей?
– Окей. Их не было четыре года.
Лаура Ангел (она в стиле кибер-панк; на ногах – черные башмаки, также одет ее ассистент) приветливо машет рукой и тоже что-то говорит. Переводчица ее слушает, время от времени пускаясь в смех вместе с ней.