Перевод Гоблина Гареев Зуфар

– Я понимаю Ваше горе… Я понимаю, что он скоро умрет… Одно я не понимаю: почему все это так?

Какой же нынче томительный грустно-нелепый вечер в транс-клубе! Ирина рассказала своим подругам, что с ней произошло.

– Девочки, ну почему это все так? Откуда такая хрень, девочки?

Джулия проста как валенок:

– Кулакова, скажу тебе по-народному: ты должна у него…

Джулия шепчет на ухо.

– Бред! Это совсем бред! Зачем?

Марианна давится смехом.

– И потом ты будешь делать то же самое со всеми мертвецами… Для беспрепятственного доступа к телам ты должна устроиться работать в морг – и там найдешь свое счастье… Девочки, да мы сошли с ума! Или мало выпили? – Она пьет. – Господи, прости грешную…

– Джулия, глупее этого ты еще ничего не придумывала… – обиженно плачет Ирина.

– А что ты придумаешь умнее в этой ситуации, Кулакова? Ты знаешь, сколько этого добра побывало в этом рту? – Джулия тычет в свои яркие губы. – Когда ты это сделаешь, ты поймешь смысл. В конце концов, это тоже поцелуй… но очень сокровенный.

Ирина отмахивается:

– Спой, пожалуйста, «Юнгу»… Мне эта песня всегда нравилась.

– Да, момент настал. Прими «Гистал»…

Джулия проникновенно говорит со сцены:

– Специально для нашей задумчивой гостьи Ирины – поцелуй от юнги!

Джулия поет:

– Куда теперь несет твоего юнгу, Кулакова? – говорит Марианна. – Грустно.

– Не знаю…

– Похоже, что Джулия знает.

– Она забавная такая… Кто научил ее чувствовать сердце дам бальзаковского возраста?

– Мне их с Пенелопой так жалко… Вот так два несчастных пацана колготятся чего-то по жизни… Ищут чего-то…

Ирина и Марианна выходят на крыльцо клуба, на улице дождь.

– Странно, я как будто осиротела, узнав про эту лейкемию. А ведь он любил меня, кажется… Пусть и несуразно все это было… Ничего, кроме похоти, как говорится… Но я интересовала его вся до кончиков ногтей. Вся, какая есть. До самой последней родинки на заднице…

– Какая это к черту любовь? Ты была всего лишь функцией его распаленного воображения, и за это тебе еще хорошо платили…

– А мне бесплатно все нравилось. Когда я стояла в этой мерзопакостной мужской кабине… и шептала… Я знала, что его интересует каждая деталь во мне, каждый нюанс… Он раскрепостил меня практически всю – и это потрясающие ощущения! Ты знаешь, какие мерзкие толчки в мужских туалетах?

Марианна раздражается еще больше.

– В конце концов, это банальная порнуха! Ну, сколько нам можно что-то делать во имя мужчин, сколько? Прости, я тебя не осуждаю. Это я скорее из зависти.

– Что-то тебя держит. Что нас, вообще, всю жизнь держит? Какие страхи? Почему мы такие забитые зверьки? Вот ты… И я примерно такая же. Отсюда в нас – отвращение и страх.

– Может ты права, не знаю. Когда я слышу что-нибудь связанное с сексом, у меня все заклинивает, а мозг тупеет. Я все время думаю: а можно как-то без него… Ну, как-то ведь можно?

– Ничего, я тебя научу не бояться. Вот только сама научусь. Секс – это всего лишь секс.

– Посочиняем?

Они выскакивают на летний дождичек, прикладывают руки, медленно кружат в каком-то сомнамбулическом вальсе и сочиняют.

– Какие мы… Танцующие, блин, под дождем…

Ирина начинает:

– Ну, хорошо, я подарю Вам свои желтенькие башмачки! – однажды расщедрилась кукла Барби.

– Они уже изрядно стоптались, но Вам будут очень даже к лицу.

– Черепаха Паша долго молчала и лишь на четвертый день спросила…

– … а куда я в них пойду?

Ирина и Марианна возвращаются. К ним подсаживается всхлипывающая Пенелопа.

– Я плачу вся… Джулия – гений. Когда я слушаю «Юнгу», я всегда плачу. И Эсмеральдочка плачет… Я с Джулией живу в одной эпохе! Я спала с ней!

– Какое счастье, Пенелопа! Как мы тебе завидуем!

– Правда, у нас ничего не было. Вы же знаете, как две девочки спят вместе. Как две сестрички. Она подобрала меня на вокзале и накормила сосисками. А я всю ночь ее тихонько целовала за это…

В спальне Егора просторно и чисто. Опрятная сиделка – пожилая женщина.

На кровати худой парнишка. Ноутбук, с помощью которого Егор держал с ней связь, лежит рядом на полу. Несколько плазменных панелей разной величины. Очевидно парнишка на них он смотрел трансляцию работающих секс-механизмов. Много порнодисков и порножурналов.

При входе Ирины сиделка встает со своего места. Парнишка слабо улыбается. Произносит одними губами: «Ты?» – и это просто шелест. Возможно, шелест смерти.

Ирина садится рядом, берет его руку в свои ладони.

– Да я… Вот мои лопатки… Они рядом с тобой… Ты ждал их?

Парень слабо улыбается, губы его шелестят «да». Сиделка выходит.

Появляется она через полчаса – мягкая, шелестящая, возможно, добрая…

Растрепанная Ирина стоит на коленях перед кроватью Егора, одеяло сдернуто. На лице Егора блаженная улыбка счастливого человека…

Со лба Ирины течет сперма, течет также изо рта, по подбородку. А из глаз катятся слезы… Это слезы прощания? Или это слезы счастья встречи с любимым человеком? На краю пропасти…

Сиделка протягивает салфетку:

– Пожалуйста…

Ирина мотает головой, достает свой платочек.

– Не надо…

Пятый сценарий – это уже жизнь. Его время наступает через восемнадцать дней. У ворот кладбища тормозит машина. Из нее выходит Ирина. Водитель сопровождает Ирину, он ведет ее к Алексею Германовичу.

…Свежий холм. Похороны закончены, Алексей Германович перед могилой сына решил побыть один. Ирина потерянно топчется у него за спиной…

– Мы объездили с ним всех лучших врачей мира. И когда стало ясно, что все безнадежно, я начал его возить по свету. Я показал ему все, что можно показать в этом мире. Крупнейшие города, немыслимые шоу, самые интересные страны, океаны, водопады, острова… Я дал ему все, что мог дать. За исключением одного: счастья стать мужчиной, побыть самцом…

– Он был маленький. Зачем ему это?

– Для идентификации самца это хороший возраст. Я начал гораздо раньше.

– Смешной вы народец – мужчины. Неужели это настолько важно?

– А что еще важно было в его положении, что?

После паузы:

– Вы будете достойно вознаграждены за то, что были с моим сыном в последние месяцы его жизни. Собственно…

Чувствуется, ему неловко об этом говорить.

– …я бы мог до конца жизни вам платить достойные алименты…

– Алименты?

– Все просто. Сперма моего сына побывала в Вас. При правильном стечении обстоятельств от этого, вообще-то, получаются дети. Почему бы нам не представить, что у Вас от моего сына получился ребенок?

– Но ведь этого не случилось.

Алексей Германович с трудом сдерживает бессильное раздражение.

– Но это же могло случиться! Это же когда-нибудь могло произойти! Нам не хватило с ним чуть-чуть…

Он всматривается в фотографию на надгробном камне.

– Егор, нам не хватило чуть-чуть с тобой… Чуть-чуть, понимаешь?

Ему трудно говорить, ком в горле.

– Ну, года не хватило, может быть, двух… Врачи сказали: если год протянет, тогда может быть другой разговор… Другие лекарства на подходе…

– Простите меня, Алексей… Будем думать, что это случилось. Вас это будет утешать?

– В конце концов, Вы единственная на земле женщина, в организм которой однажды попала сперма моего сына.

– Пусть будет так, как Вы хотите. Пусть это будет новая игра… Новый сценарий…

– Пусть это продлится хотя бы год. Вы были с ним два месяца. Я видел, как он преобразился, как он хотел жить…

– Это не очень прилично. Я никогда не была с малолеткой…

– Человек, который так много думал, что скоро умрет, не может быть малолеткой. Скажите мне, еще что-нибудь, что касается моего сына…

– Это довольно интимно… Продолжать?

– Да.

– Я почувствовала его сердце… в доверчивой головке его члена. Со мной это было только однажды в жизни. Когда я безумно была влюблена в своего мужа и хотела от него ребенка. Но все расстроилось как-то… Любовь прошла… Мужа нет… Ребенка, как понимаете, тоже…

– Вот видите, а Вы говорили, что это не имеет никакого значения!

– Да, теперь я понимаю эти свои ощущения. Его сердце так тревожно и сладко билось в моих губах… Оно так не хотело умирать, Алексей! Я могу это подтвердить.

– Мужская сперма иногда мыслит, как и женская. Если бы это произошло в нормальном формате, я бы имел полное моральное право платить Вам алименты. Я не сомневаюсь, что сейчас Вы были бы беременны!

Ирина грустно улыбается невозможному:

– Я? Беременна? От мальчика?

– А что в этом удивительного?

Сколько прошло времени после этого разговора? Неделя? Полторы? Это уже не имеет значения.

…В четвертом часу ночи по квартире бродит неугомонная Мухомор. За ней – тупой и преданный Дюк, пуская слюни. Иногда Мухомор с ним переговаривается, дает сухарь-другой. Тупой Дюк преданно сжирает, но слюни опять вырастают до пола.

Ночного сна у бабушки нет уже давно, лет двадцать. Комнаты на ночь от нее не запираются, – себе дороже (кто знает это). А так – войдет, молча постоит, поразмышляет и уйдет.

…Но не всегда. Нынче, например, опять хлопот полон рот. У Мухомор в руках – белый узелок, это новый гостинец для Веры Петровны Марецкой.

Кошка Лама, дремлющая у ноутбука, завидев Дюка, потягивается, лапой задевает мышку, монитор оживает, видно окошко аськи. Зеленый огонек Gapsten больше не горит. И не загорится никогда этот зеленый лепесток.

– Доча, там Ваниш пришел… – говорит ласково Мухомор.

Ирина зарывается в подушку:

– Баба, иди… Иди, поспи.

Лама ласково катается в головах Ирины, Дюк преданно кладет лапы и морду на ее ноги. В общем, все хотят Ирину видеть и слышать, заодно на Ваниша посмотреть.

– Пришел и молчит чего-то, молчит…

Видно, что Мухомор переживает за него.

– Ну, иди, поговори с ним. Он же к тебе пришел.

– На… Тут я Вере Петровне к чаю-то опять собрала… В тот раз жаловалась, что яблоко ей червивое, мол, положила… Нынче – не червивое. Скажи, что хорошо проверила.

– Положи на стол.

– Ванишу чего сказать? Пусть завтра приходит?

Ирина садится.

– Баба, ну где Ваниш? Где ты его видишь?

Мухомор слегка раздвигает гардину.

– А вон стоит… Красивый, статный…

Ирина выглядывает… Ба!

Во дворе – машина, окруженная ночным влажным сентябрьским туманом, рядом – Алексей Германович. Он неспешно курит, поглядывая на окна этого дома.

Ирина бормочет:

– Баб, ты у меня прям мистическая вся…

Поспешно одевается, выходит.

– Я посылал Вам сигналы.

– Сигнал услышан, я здесь.

Тупо подтягивается Дюк. Решил единолично посмотреть на Ваниша. И чего же он бабу-то бросил?

Впрочем, Мухомор тоже тихонько шуршит на лестнице, торопится на свидание.

– Подождите, кажется, бабуля опять ушла из дому…

Ирина торопится в подъезд, за ней, встревоженный, Алексей Германович.

– Бабанюшка, пойдем домой. Пойдем, хорошая ты моя. Пойдем, золотце. Я все сказала Ванишу.

Мухомор строго посмотрела на Алексея Германовича.

– Не приставал?

– Не приставал. Он хорошо воспитан.

Сердобольная Мухомор вручает узелок.

– На вот, про Веру Петровну не забудь… А то ведь уедешь опять – не сыскать.

Алексей Германович легко подхватывает бабушку на руки и несет ее по лестнице.

– Сколько в ней?

– Килограмм сорок. Она тает и тает дальше…

В доме – девичий переполох, все у окна. И только одна Хамса точно знает, что делать. С заполошными криками «Дэн, урод, где бинокль?» убегает.

Из комнаты брата слышны вопли типа:

– Хамса, ну ты и свинья!

Потом глухие удары (видимо по черепу Дэна), новые вопли:

– Где бинокль я сказала? Мама, бля, ты только посмотри, у него порножурнал здесь спрятан, еле нашла!

– Положи на место!

– Зашифровал, как, а? Идиот – в доме ребенок! Где бинокль?

Притащила бинокль, успокоилась, мурлычет:

– Классный мужик – взрослый, в годах… Ой, как я таких люблю…

– Целуются? – суетится Мария Евграфовна. – Как он на нее смотрит? Состоятельный?

– Ну, наверно… Наконец-то увидели ее мужика. Слава тебе, Господи.

Подтягивается Дэн, почесываясь.

Хамса всполошилась:

– Не чеши при мне задницу! Мама, сколько ему можно говорить, чтобы он не чесал при мне свою немытую задницу!

Звон рюмок об пол!

– Отойди от меня на полметра!

– Ну-ка, дай… Влет скажу – крутой или нет.

Дэн смотрит в бинокль.

Елена Леонидовна охает:

– Мне покажите, мне! Как он на нее смотрит? Ой, слава тебе, Господи…

Глухую Евграфовну тоже не пущают:

– Дайте, я взгляну.

Дэн докладывает:

– Тачка – пипец! Ирке повезло. Мужик, что надо, в статусе.

Елена Леонидовна в истерике, ибо кружится голова от счастья.

– Дайте мне! – Вазу об пол! – Дайте мне посмотреть, уроды!

– Чего? – не понял Дэн.

– Идиот, тебя спрашивают – как он на нее смотрит? Он сведет меня с ума!

– Стоят, чего-то перетирают… типа, поедем катацца…

– Причем здесь тачка? Ну при чем здесь престижное авто?

– Тачка в сексе не помеха. А чего так долго тереть, блин! Ирка, не тупи, сцуко! Прыгай в тачку… Какие непонятки?

– Ну, при чем здесь секс? Мама, подмети вазу!

– Еще раз повторяю для тех, кто в танке – в доме ребенок.

Визжит как резаная:

– В доме ребенок, я сказала! Какой секс, уроды?!

Денис удаляется, почесываясь – спать. Ему эти бодания пофиг. Тем более, что Ирина уже в салоне авто.

– У меня сегодня день рождения, – говорит Алексей Германович, выключив музыку.

Ирине так странно слышать совсем рядом голос мужчины, которому она возможно нравится. А она чувствует, что нравится ему.

– Поздравляю. А где гости?

– На даче.

– Зачем же Вы уехали?

– За подарком. Я бы хотел побыть с Вами. Может быть, сделаете такой подарок? Мне Вас не хватает.

– Вам не хватает сына, а не меня.

– Вы прожили с ним два месяца. Я вас теперь воспринимаю как одно целое. Вас и сына.

– Мы не были одно целое…

К ее горлу подкатывает комок жалости.

– А может и были… Или стали…

– Вы испытали тогда оргазм? Он так этого хотел.

Ирина замолчала, женщины не любят разговоры про это.

– Это важно? К стыду своему, да.

Алексей Германович выходит из машины, закуривает, бросает сигарету, торопливо садится на место.

– И он, и Вы испытали все! Это была любовь! Но где дети от нее?

Он трясет Ирину за плечи.

– Где дети, Ирина? Где наши и ваши дети, я спрашиваю! Наши или ваши, мои или твои, все равно… Где они?

Ирина плачет, тело ее безвольно колышится в сильных руках Алексея Германовича. И она чувствует, что чем больше слез, – тем легче и легче ей становится.

– Я не знаю где… В небесах, наверно…

И не может понять, то ли плачет она еще, то ли уже поет.

Алексей Германович пришел в себя.

– Вам больно? Простите…

Ирина потрогала свои плечи, побывавшие в суровых руках самца.

– Вы что, собираетесь меня убить за то, что я не состоялась как рожальная машина?

И предложила – легко, зная, что не будет возражений:

– Наверно надо чего-нибудь выпить за Вас. Иначе мы так друг друга сведем с ума.

– Да, конечно, есть повод. Я знаю, хороший ресторан.

После ресторана они навеселе, – кажется, они нашли общий язык, перейдя на ты.

За рулем девушка-водитель. Такси везет их из центра Москвы в загородный дом Алексея Германовича. Они негромко и шутливо переговариваются, как будто произносят какое-то заклинание, понятное только им.

– Где дети?

– Я не знаю где…

– Где дети?

– Они скоро будут.