Марк Красс Левицкий Геннадий

Добрые вести

Прошло восемь месяцев с того времени, как Марк Лициний Красс впервые ступил на испанскую землю. Его друг изо всех сил старался скрасить нелегкую жизнь изгнанника. Иногда по ночам Вибий Пациан навещал Красса, но сегодня, к большому удивлению последнего, он пришел днем.

– Вибий! Я тебя не узнаю. Всегда такой осторожный – и вдруг среди бела дня пришел к врагам римских консулов.

– Марк! Ты считаешь меня трусом? – обиделся Вибий.

– Ну что ты, друг, может быть, только благодаря твоей осторожности мы еще живы, – попытался исправить свою оплошность Красс. – Лучше расскажи, с чем пришел. По твоему возбужденному виду предполагаю, что должны быть известия из Рима.

– Умер Гай Марий.

– Вот это новость! Не в моих правилах радоваться смерти римлянина, но эта весть – самая приятная за последний год. Марий – единственный, кто мог организовать, возглавить и даже привести к победе это стадо плебеев. Цинна, Карбон и прочие "отцы народа" горазды лишь раздавать обещания. Они соблазнили чернь на бунт и захватили власть только благодаря Марию. Он мой враг, но он великий военачальник. Рим обязан Марию многими победами, но он же и виновник многих бедствий, постигших Вечный город. Было бы гораздо лучше для Рима и для Мария, если бы он сложил голову в битвах с тевтонами или кимврами. Шесть раз народ избирал его консулом…

– Ты ошибся, Марк. Семь раз. Впрочем, в седьмой раз Марий не считался с волей народа. Он и Цинна сами себя объявили консулами без всякого голосования. В день вступления в должность Марий приказал сбросить со скалы сенатора Секста Лициния, который имел неосторожность удивиться процедуре избрания высших должностных лиц Рима. Великие боги не позволили Марию долго издеваться над римским законом и сенаторами – он скончался на семнадцатый день своего консульства.

– Ему удалось избежать возмездия на земле; так пусть же Гая Мария покарают боги и души безвинно погубленных людей. Однако где же Сулла? Сейчас самое время навести порядок в Риме.

– Деяния Суллы достойны восхищения и изумления. В чудеса, совершенные им, трудно поверить, но слухи подтверждаются моряками с греческих кораблей.

– Говори же скорее, Вибий! – не выдержал медлительности друга Красс.

– Как ты уже знаешь, Сулла отправился во главе пяти легионов воевать с Митридатом. После бунта в Риме он был объявлен врагом и перестал получать продовольствие, деньги и легионеров. Маленькая армия оказалась в охваченной восстаниями Греции, лицом к лицу с лучшим военачальником Митридата Архалаем, на помощь которому спешила стотысячная армия. Казалось бы, участь легионов Суллы решена. Неясно было лишь, кто явится причиной их гибели: голод, мятежные греки, Архелай или Митридат. Другой на месте Суллы впал бы в уныние, а менее храбрый обратился бы в бегство.

Сулла, отвергнутый Римом, и не помышлял об ином исходе, кроме победы. Чтобы добыть деньги и продовольствие, он обложил налогами Фессалию и Этолию. Хлеб для легионов удалось взять у греков, с деньгами было хуже. Тогда Сулла решился на неслыханное дело: он ограбил почитаемые всеми народами неприкосновенные храмы Олимпии и Дельф. "Боги покарают тебя, едва ты прикоснешься к священному золоту!" – кричали жрецы. "Золото нужно людям; богам довольно и молитвы", – ответил Сулла и, испросив благословения Зевса, переплавил благородные металлы храмов в звонкую монету. Вместо богов Рима на ней чеканили изображение Суллы. Золото сделало свое дело: греческие наемники в великом множестве спешили под знамена щедрого военачальника. Из Италии ежедневно прибывали недовольные переменами в Риме. Для борьбы с флотом Архелая Сулла, не имевший кораблей, нанял киликийских пиратов.

В короткий срок создав боеспособное войско, готовое идти за ним в огонь и воду, Сулла направился к самому главному городу Греции – Афинам. Афиняне в то время отказались подчиняться Риму и впустили в город понтийцев Архелая. Сулла обложил Афины со всех сторон и спокойно дожидался, когда в городе начнется голод и упадет дух его защитников. Наконец, когда его легионерам уже надоело молить о штурме, а защитники Афин устали его ждать, Сулла приказал взять город. "Воины! Перед вами самый богатый город Греции, – обратился Сулла к легионам перед штурмом, – и вы можете взять в нем любую вещь, будь то золото, дом, женщина или лошадь. Вам нужно лишь войти в город и взять то, что пожелает душа. Но прежде убейте этих несчастных голодных людишек, которые пытаются помешать вам завладеть законной добычей".

– Узнаю Суллу, – заметил Красс. – Его удача, равно как и жестокость, не знает границ.

– Во многих местах одновременно легионеры ворвались в город. Пощады не было ни старикам, ни женщинам, ни детям. Участь Афин разделил и Пирей. Сулла получил прозвище "Счастливый", а легионеры наградили его почетным званием "император". Наказав Афины, император Сулла Счастливый направился в Фессалию и разбил там стотысячное войско Митридата.

Вибий Пациан замолчал.

– А дальше что? – нетерпеливо спросил друга Красс.

– Больше о Сулле мне нечего сказать. Думаю, тебя порадует также известие из Африки. Ее наместник Квинт Метелл Пий отказался выполнять распоряжения Цинны.

– Тоже хорошая весть, – согласился Красс.

– А теперь, Марк, вернемся к началу нашего разговора. Помнишь, ты удивился, что я пришел днем, а не ночью, как обычно?

– Кстати, ты можешь, наконец, объяснить, почему явился среди бела дня?

– До сих пор я рассказывал тебе о событиях, происходивших на другом конце земли. Однако самое интересное произошло у меня на вилле. Сегодня утром на моей земле остановился отряд сулланцев числом примерно в пятьсот человек.

– Откуда он взялся?

– Несмотря на твое нетерпение, начну издалека, – сказал Пациан после недолгой паузы. – Вслед за захватом власти в Риме Марий и Цинна решили прибрать к рукам Испанию. Основное богатство нашей земли – серебро и воины – нужны были Риму всегда. В обе испанские провинции, Бетику и Тарраконскую Испанию, направили новых наместников с преданным войском. Так как Марий и Цинна не смогли выделить достаточное количество легионеров для полной оккупации Испании, захвату подверглись лишь серебряные рудники и крупнейшие города обеих провинций. Отряд марианцев остановился и в небольшом городке Малаке[2]. Город являлся выгодным портом, потому и удостоился такой чести. Через него доставлялось в Рим серебро и прочие богатства Испании. Ко времени прихода в Малаку марианцев там находилось много бежавших из Рима людей, вроде тебя, Марк. Волей обстоятельств им приходилось теперь покидать Малаку.

Бегать от господ привычнее рабам, но не людям сословия всадников и сенаторов. Поэтому они объединились в отряд, к ним примкнули всадники Малаки и владельцы окрестных вилл. Марианцы, занимая их дома и присваивая имущество, озлобили и тех и других. Дабы утолить свое желание мести, беглецы напали на серебряный рудник, перебили стражу и отпустили на волю рабов. После скитаний по горам и лесам они оказались на моей вилле. Сегодня к вечеру они вновь собираются в путь, и я подумал…

– Ты правильно подумал, Вибий. Мне до того надоела эта проклятая пещера, что я и сам собирался покинуть ее.

– Может, лучше не спешить? – осторожно предложил Вибий Пациан.

– О чем ты говоришь, друг? Ты предлагаешь мне сидеть, словно кроту, под землей, и ждать, пока другие будут сражаться за свободу Рима и добывать победу? Нет, не бывать этому!

Красс оставил Пациана и с быстротой молнии ворвался в пещеру.

– Друзья! – воскликнул он. – У нас появилась прекрасная возможность отомстить Цинне и его приспешникам за наши унижения и смерть близких людей. Недалеко стоит отряд римлян, которые, не жалея жизни, сражаются за свободу Отечества. Присоединимся же к этим храбрым людям и кровью смоем позор бегства!

Сервий и Децим давно не видели Красса таким возбужденным. Они проявили гораздо меньше энтузиазма: видимо, пещерная жизнь еще не успела им опротиветь. Однако, повинуясь старшему товарищу, они принялись собирать свои вещи.

– Кто такие эти люди? – спросил Децим.

– Друзья, не задавайте вопросов, я знаю немногим больше вашего, – отмахнулся Красс. – Берите с собой только оружие и самое необходимое.

– Самое необходимое для нас – Елена, – усмехнулся Сервий.

– О женщинах забудь, дорогой Сервий. Они тебе понадобятся не скоро, – не поддержал шутки Красс.

Елена и Эппия стояли в стороне и с тревогой наблюдали за сборами римлян. Едва Красс произнес последние слова, Эппия опрометью бросилась к нему и упала на колени.

– Господин! – с мольбой в глазах и дрожью в голосе произнесла она. – Ведь ты возьмешь меня с собой?

– Нет, Эппия. Об этом не может быть и речи. На войне нет места женщине, и потом, как я буду выглядеть в глазах товарищей, взяв тебя с собой? Так что встань с колен и не унижайся напрасно.

– Но ведь ты берешь с собой рабов, а я твоя рабыня.

– Во-первых, с сегодняшнего дня, Эппия, ты свободна. Во-вторых, даже рабов я возьму далеко не всех. Повара придется оставить на вилле Пациана.

Только Красс успел это сказать, как толстяк Требоний неуклюже занял место поднявшейся с колен Эппии.

– Что на вас нашло?! – взмолился Красс. – Едва одну поднял, как другой упал. Что тебе угодно, Требоний? Хочешь поблагодарить, что оставляю на вилле?

– Господин, не отдавай меня Пациану! Я твой раб и должен везде следовать за тобой.

– Чем же, Требоний, ты недоволен? Мой друг хороший человек и неплохо относится к рабам. Ты будешь жить в тепле, не зная голода и неудобств походной жизни.

– Не оставляй меня, господин! Ведь тебя и воинов нужно кормить, и я смогу быть полезным.

– Повар ты, конечно, хороший, но уж очень не приспособлен к предстоящим трудностям.

– Я все выдержу и, клянусь, не доставлю тебе хлопот. А если не хочешь взять с собой – лучше убей, но не оставляй на вилле.

– Хорошо, – согласился, наконец, Красс. – Но помни, в пути я не должен даже подозревать о твоем существовании, пока не наступит время кормить воинов.

Малака

Воины настороженно, но с интересом встретили небольшой отряд Красса. Красс, в свою очередь, оказавшись в лагере повстанцев, не знал, как быть дальше: обратиться к легионерам или искать старшего над этими людьми?

– Марк Красс! – вдруг услышал он. – Это же сын бывшего наместника Испании!

Красс нашел глазами человека, взявшего на себя обязанности номенклатора[3].

– Публий Пет! – воскликнул в свою очередь Красс.

Знакомым Марка оказался молодой человек из сословия сенаторов Публий Автроний Пет. Красс был старше его на несколько лет; он встречался с Петом в Риме два-три раза, и то лишь мельком. Не обладай он столь исключительной памятью на имена и лица, едва ли он узнал бы Публия Пета. Но, встретившись в чужом краю, римляне крепко обнялись как старые добрые друзья.

Приветствия Пета послужили Крассу и его спутникам и пропуском в лагерь, и лучшей рекомендацией. Как выяснилось позднее, сам Пет и возглавлял это разноликое воинство.

В Крассе пробудилась кипучая жажда деятельности. После стольких месяцев безделья в пещере он получил возможность участвовать в борьбе и мстить за смерть своих близких. Вот оно, настоящее войско, правда, малочисленное и лишь отдаленно напоминающее спаянные железной дисциплиной непобедимые римские легионы. Однако оно уже одержало небольшую победу, а ничто так не укрепляет дух и не придает сил, как победа, какой бы малой она ни была.

Красс критически осмотрел лагерь и пришел к выводу:

– Твои воины, Публий, забыли, как строится римский военный лагерь.

– В отряде половина испанцев, а они и понятия не имеют о наших законах ведения войны, – оправдывался Пет.

– Даже если бы их было три четверти, лагерь должен быть римским. Если на нас нападет неприятель, его ожидает легкая добыча.

– Я выставил посты, к тому же мы скоро уходим из этих мест, – продолжал защищаться Пет.

Однако это нисколько не охладило пыл Красса. Он продолжал ходить по лагерю и заставлял воинов перестраивать его в соответствии с римскими традициями. Публий Автроний Пет двигался за ним по пятам и кивком головы подтверждал распоряжения Красса.

– А где казнохранилище? Почему на его месте рядом с палаткой претора пасутся лошади? Ведь вы захватили серебряный рудник; должна быть приличная добыча.

– Серебра мы действительно захватили немало, но его пришлось разделить между воинами во избежание бунта.

За ужином Красса словно подменили. Он угрюмо хранил молчание, не обращая внимания на шутки легионеров, предметом которых стал Требоний.

– Ты снова чем-то недоволен, Марк? Если тебе неприятно, что воины подшучивают над поваром, я прикажу им закрыть рты, – предложил Пет.

– Нет, что ты, Публий. Я привык, что внешность Требония везде вызывает смех. Отчасти из-за этого я его и держу, и веселюсь вместе со всеми.

– Тогда в чем же дело?

– Публий, я виноват перед тобой в том, что, едва появившись в лагере, принялся распоряжаться, словно консул. Против своей воли я посягнул на твою власть и теперь прошу простить…

– Напротив, Марк, я благодарю тебя за исправленные ошибки.

– Если я прощен, благородный Публий, то позволь сражаться за свободу Рима. Укажи мне и моим спутникам место в строю.

– Что ж, сделаю это с удовольствием. Посоветовавшись с ветеранами, я решил передать тебе свою власть. Определи сам место в строю для своих друзей, а заодно, и для меня.

– Я не могу принять такую жертву, – Красс даже не сразу опомнился от неожиданного предложения.

– Это не жертва, Марк, поверь мне. Ты происходишь из знатного, влиятельного рода. Благодаря твоему отцу – бывшему наместнику Испании – имя Крассов пользуется большим уважением, как среди римлян, так и среди испанцев. И, наконец, сегодня ты доказал, что обладаешь немалым военным талантом и опытом.

– Хорошо, Публий, я согласен с твоим предложением, если это пойдет на пользу делу, – Красс с трудом подавил охватившую его радость. – Но давай разделим власть на двоих. Ты хорошо знаешь местные условия, своих легионеров, и без твоей помощи нам не видать победы.

На рассвете следующего дня Красс с войском покинул гостеприимное поместье Вибия Пациана.

Долго стояли на холме две женщины, провожая взглядом уходящий отряд. У белокурой красавицы слезы текли ручьем, но она даже не пыталась их вытирать. Едва сдерживая рыдания, Эппия шептала:

– Почему он не попрощался? Почему даже не взглянул на меня?

– Опомнись, Эппия, мы ведь бедные рабыни, а его ждут богатые холеные патрицианки. Оставь, наивная Эппия, пустые надежды и порадуйся со мной. Ведь мы теперь свободны! – утешала подругу более рассудительная Елена.

Она была права лишь отчасти. В данный момент Красса вообще не интересовали женщины. Даже если бы на холме стояла египетская царица во всем своем великолепии и блеске, все равно римлянин, не задумываясь, ушел бы с этими грязными, оборванными и вооруженными чем попало людьми.

Отряд медленно двигался по узкой лесной дороге. Легионеры, обливаясь потом, тащили захваченное на руднике серебро и прочие ценности. Маленькое войско растянулось на целую милю, и Крассу то и дело приходилось подгонять отстающих. Отряд больше походил на торговый караван и представлял собой довольно легкую добычу.

– Надо забрать у них все, кроме оружия, иначе мы погибли, – сделал вывод Красс.

– Я предложил им сдать все в казнохранилище и за это едва не поплатился жизнью, – безнадежно махнул рукой Пет.

И все же к концу первого дня пути Красс нашел способ сделать свое войско более маневренным и боеспособным. Он приказал от каждого десятка выделить по одному человеку из наиболее заслуживающих доверия. Остальные девять человек сдали имущество на хранение своему избраннику. Оно было погружено на лошадей и на марше находилось в центре колонны. Теперь Красс, имея воинов, а не носильщиков, смело шел по испанской земле.

Обходя крупные города, он охотно посещал виллы, земледельческие поместья и испанские селения. Отряд Красса быстро увеличивался. В него вливались римляне, недовольные Цинной и Марием, греческие колонисты, но особенно много было испанцев. Привычные к войне, они какими-то особыми, одним им ведомыми способами находили Красса и толпами присоединялись к нему. Большинству испанцев было все равно, на чьей стороне воевать, и к Крассу они примкнули с единственной целью – вволю пограбить поверженных врагов. Впрочем, они почему-то верили в его удачу и на первых порах беспрекословно исполняли все распоряжения Красса и его легатов.

За две недели мятежный отряд превратился в неполный легион. Когда Красс подошел к Малаке, у него за спиной было три с половиной тысячи отчаянных воинов.

С Малаки сын бывшего наместника Испании решил начать войну против убийц своих отца и брата. Избранным объектом нападения были довольны и испанцы. Им грезились горы драгоценных металлов на городских складах и прочая добыча. Горели желанием подняться на стены Малаки и римляне, составлявшие костяк легиона. Некоторые из них являлись жителями этого города, другим Малака дала приют после бегства из Рима. Молодежи не терпелось покрасоваться в качестве освободителей перед оставшимися в городе девушками.

Расположив свою армию на поляне, Красс с немногочисленными сподвижниками вышел на опушку леса. До города оставалась примерно миля.

Малака была как на ладони. Город, словно подкова, опоясывал врезавшийся в материк залив. Стены были невысокие, лишь двое городских ворот с восточной и западной стороны были укреплены башнями. На них маячили фигурки легионеров. Кое-где между воротами на стенах был навален строительный материал: бревна, камни. Вокруг них суетились люди. Видимо, марианцы, понимая важность порта, занялись укреплением стен.

Спутник Красса смотрел на город широко раскрытыми глазами.

– Публий, никак не узнаешь город, давший тебе кров?

– Еще бы! Когда я его покидал, над воротами не стояло башен, да и стены вокруг западных ворот были локтя[4] на четыре пониже.

– Еще неделя и – стены стали бы неприступными, – согласился Красс. – Но пока на них можно взобраться с помощью обычных лестниц.

– Не лучше ли начать штурм прямо сейчас? – предложил Пет. Его взгляд приковали рабы, укладывающие камни на городской стене.

– Начнем завтра утром, – не терпящим возражений голосом заявил Красс, уже принявший решение. – За полдня они многое сделать не успеют, а наши люди тем временем отдохнут.

– Все ясно, Марк. Возвращаемся назад?

– Подожди, Публий. Взгляни на корабли, стоящие в акватории порта. Хорошо бы ими завладеть.

Едва на востоке забрезжил рассвет, Марк Красс вышел из леса во главе разноплеменного войска. Воинственные испанцы вскоре обогнали своего полководца и, оглашая окрестности дикими криками, устремились к восточным воротам. Не обращая внимания на летящие со стен редкие камни, испанцы принялись карабкаться вверх по приставным лестницам. Пользуясь неожиданностью и суматохой, двум десяткам воинов Красса удалось достичь цели, и они уже начали выяснять, кто ступил на стену первым. Первому полагался стенной венок – высоко чтимая в Риме награда.

Красс издали наблюдал за действиями своего небольшого воинства. Вскоре ситуация изменилась. На помощь защитникам восточных ворот прибыли воины с других участков стены. Полуодетые легионеры бежали из расположенных вблизи казарм. Вниз полетел один испанец, второй, третий… Проводив взглядом третьего, Марк Красс повернулся к лесу и махнул рукой.

Через мгновенье из леса вылетели две колонны римлян, ведомые Публием Петом. Вперед вырвался отряд всадников и поспешил к самому низкому участку стены. Прямо с лошадей они прыгали на стены и, почти не встречая сопротивления, проникали в город. Пользуясь приставными лестницами, пехота Публия Пета, почти правильным строем, входила в город.

– Отлично! – воскликнул Красс.

Стоявшие подле него испанские вожди явно не разделяли радости командира. Их воины все до единого были сброшены со стен. Раненые вперемешку с погибшими десятками лежали подле злосчастных ворот. Защитники лили на головы испанцев горячую воду, расплавленную смолу, метали камни и дротики.

– Сервий! Отводи испанцев от восточных ворот. Они сделали свое дело.

Но команда была уже излишней. Испанцы, встретившие жесточайший отпор со стороны защитников города, отходили и без приказа. Пятясь назад, словно побитые собаки, они искали виновников неудачи. Одни выкрикивали проклятья малакцам, другие обратили свой гнев на Марка Лициния Красса.

– Ты послал нас на верную гибель! – кричали они. – Почему мы сражались на самом защищенном участке стены?! Восточные ворота стали красными! Это кровь наших братьев!

Хитроумный план Красса удался. Город был у него в руках, однако самому ему грозила смерть от собственных взбунтовавшихся солдат.

– Доблестные воины! – как можно громче воскликнул Красс, стараясь перекричать мятежных испанцев. – Благодаря вашему мужеству и храбрости легионерам Публия Пета удалось захватить часть стены и проникнуть в Малаку. Идите же вслед за ними. Теперь вы можете спокойно расправиться с защитниками города, отомстить за свои раны и смерть товарищей. Городские склады полны серебра, которое ожидает отправки в Рим. А сколько разного добра хранят его роскошные дома! Это все ваше! Идите и возьмите!

Упоминание о добыче оказало магическое действие на испанцев. Оставив в покое своего полководца, они, словно смерч, понеслись к злополучной стене.

Красс облегченно вздохнул.

Следуя дорогой Публия Пета, испанцы без труда оказались в городе. Вот тут-то они дали волю своим страстям! Убивали всех без разбора: оказывающих сопротивление уничтожали с особой жестокостью. Безоружные и старики, господа и рабы – все приносились в жертву на алтарь войны. Прямо на улицах насиловали женщин. Уступая неудержимому напору, трещали двери домов, и вакханалия продолжалась внутри жилищ.

Марк Красс, окруженный преданными легионерами, с огромным трудом пробился к гавани. Мешали толпы испанцев, тащившие по узким улочкам города все, что представляло хотя бы малейшую ценность.

– Рад видеть тебя живым и невредимым, – встретил Красса Публий Пет.

– Как дела у тебя?

– Захвачено десять больших кораблей и множество мелких. Две триремы доверху нагружены серебряными слитками, другие забиты продовольствием.

– Неплохо, Публий, – похвалил Красс. – Скольким кораблям удалось уйти?

– Мы упустили пентеру и триеру, – доложил Пет.

– Ничего страшного, напасть на нас они не осмелятся. Беда может подойти с другой стороны. Нельзя подпускать к кораблям испанцев, пока они не успокоятся. Выставь заслон из самых надежных легионеров и, если будет необходимо, применяй оружие без колебаний.

– Но ведь эти дикари уничтожат город!

– Ничего не поделаешь, Публий, Малакой придется пожертвовать. Испанцев не остановит никакая сила – они слишком озлоблены потерями у восточных ворот.

Африка

На следующий день состоялся военный совет. Нужно было решать: что делать дальше.

Римские начальники и вожди испанцев наперебой спорили друг с другом, предлагая свои планы. Одни, окрыленные удачей, настаивали на захвате ближайших городов, другие, более отчаянные, требовали вести их прямо на богатый Новый Карфаген, третьи осторожно предлагали уйти в леса и пополнять людьми свой легион в испанских селениях и на виллах.

Красс долго и терпеливо слушал своих подчиненных, но когда дело дошло до взаимных оскорблений, предостерегающе поднял руку вверх.

– Римляне! В недавнем бою вы показали себя достойными славы предков. Я рад, что и сейчас ваши помыслы направлены на борьбу с врагом. – Красс повернул голову к испанским вождям. – Доблестные испанцы! Вы проявили чудеса храбрости при штурме Малаки. Я надеюсь и далее видеть ваших воинов в рядах легиона. Вы сражались за свободу Рима, и Вечный город не забудет своих защитников.

Марк Красс сделал паузу. Все понимали, что сейчас услышат главное, и потому хранили молчание.

– Друзья! – продолжил речь военачальник. – Я внимательно выслушал ваши смелые планы. Они достойны уважения, но не подходят нам. Легкость, с которой Малака попала в наши руки, вскружила вам головы. Однако не забывайте, что успеха мы достигли благодаря неожиданности; немало помогли нам смятение и паника в рядах защитников.

– Мы взяли город, потому что легион вел ты, Марк Красс, – подал голос Публий Пет. – Именно ты сумел обмануть врага с помощью ложного штурма восточных ворот, чтобы без особого труда ворваться в город с другой стороны. Мы верим в твою мудрость, Марк Красс, и готовы идти за тобой куда угодно.

– Благодарю, Публий. Твои слова – лучшая награда для меня. Но оставьте иллюзии: горстка воинов, какими бы храбрыми они ни были, не в силах противостоять многочисленным ветеранам Мария. Я уверен, после падения Малаки все силы врагов пришли в движение, и в скором времени начнется настоящая охота на нас. Если уйти в леса, можно продержаться длительное время и даже рассчитывать на успех. Но в этом случае придется отказаться от флота. Более десятка великолепных кораблей, нагруженных серебром и продовольствием, очень нужны Сулле. В далекой Греции он противостоит мятежникам и сражается с Митридатом. Луцию Корнелию Сулле сейчас трудно – Рим лишил его продовольствия, денег, подкрепления, и мы должны ему помочь. Поэтому решение будет таким: легион грузится на корабли и переправляется в Африку к союзнику Суллы Квинту Метеллу Пию.

Немедленно начали готовить суда к отплытию. После погрузки численность легиона сократилась до двух с половиной тысяч человек. Почти тысяча испанцев разбежалась по селениям. Им были чужды интересы далекого Рима, а добычу в Малаке они захватили немалую. Марка Красса это обстоятельство не сильно огорчило: храбрые, но не признающие дисциплины, склонные к мятежам и жадные к добыче, испанцы доставляли немало хлопот.

Без особых трудностей флот Красса достиг Утики – столицы римской провинции Африка. Корабли не стали входить в городскую гавань, а заняли удобную бухту вблизи города. Здесь же, на берегу, римляне принялись возводить лагерь, а Красс тем временем послал гонцов к наместнику провинции.

Вскоре пожаловал сам Квинт Метелл Пий в сопровождении огромной свиты. Грузный наместник с трудом слез с коня. Лицо его при этом выражало такое страдание, что Красс даже пожалел, что побеспокоил наместника своим визитом. Стерев с лица струйку пота, Квинт Метелл изобразил подобие улыбки и направился к Крассу.

Стараясь говорить покороче, чтобы не утомлять наместника, Красс изложил свои испанские приключения.

– А почему вы разбили лагерь на берегу моря? – спросил Метелл. – У меня достаточно казарм в Утике. При желании мы могли бы разместить твоих легионеров в Гадрумете или Тапсе. Вы отдохнули бы там с гораздо большими удобствами, чем здесь.

– Благодарю, наместник, но мои легионеры привыкли к походной жизни. Ласковое африканское солнце, морской воздух, прибрежные пальмы – все это кажется им неземным блаженством в сравнении с лесами Испании.

– Не надо неволить гостей, Квинт. Если им не нравится мягкое ложе, пусть спят на земле, – подал голос чернобородый человек, неотлучно находившийся подле наместника.

– Гай Фабий, мой легат, – представил чернобородого Квинт Метелл.

– Захваченное вами серебро очень кстати, – вновь вступил в беседу Гай Фабий, – у нас легионеры не получали денег уже несколько месяцев.

– Испанское серебро достанется Луцию Корнелию Сулле, – твердо произнес Красс.

– Кто так решил?

– Я и мои товарищи, мечами и кровью добывшие ценный металл.

– Сулле твоя добыча ни к чему, Красс. Он захватил огромные богатства в Греции, кроме того, забрал золото из храмов Олимпии и Дельф.

– Не думаю, что мои деньги будут для него лишними, – заметил Красс.

– Они нужнее нам. Африканские легионы на грани бунта. Из-за отсутствия денег мы не можем в полной мере обеспечить их продовольствием, – не унимался Гай Фабий, – а ведь наша провинция признает Суллу единственным законно избранным римским консулом.

– И что вы сделали, чтобы помочь Сулле? Стыдно, имея под пятой одну из самых плодородных и цветущих римских провинций, морить легионеров голодом.

– Успокойся, Гай, – наместник взял за руку легата, готового взорваться от гнева, – гостям нужно отдохнуть, на их долю выпало немало испытаний.

– Как будет тебе угодно, Квинт.

Легат отошел, а Квинт Метелл обратился к Крассу.

– Каким образом, Марк, ты намереваешься попасть в Грецию? На море властвуют флоты мятежников, корабли Митридата. Я уж не говорю о пиратах. Скорее всего, в их трюмы и попадет испанское серебро.

– Честно признаться, я полагал, что ты также пошлешь помощь Сулле. Он побеждает, и нужно поспешить, чтобы получить хотя бы часть славы его побед.

– Ты смелый человек, Марк Красс.

– Не время быть трусом, Метелл. Рим в руках врагов.

– Я собираюсь послать помощь Сулле… думаю, недели через две. А пока… Кстати, ты бывал раньше в Африке?

– Нет.

– Тогда ты найдешь здесь много интересного. Советую посмотреть руины Карфагена, они стоят того.

…Красс почувствовал, как затрепетало сердце, когда он приблизился к величественным развалинам древнего города. И это не удивительно: хотя Карфаген лежал в руинах уже много десятков лет, память о злейшем враге Рима жила в умах и сердцах всех римлян.

Согласно преданиям, Карфаген был основан в 825 г. до н. э. переселенцами из финикийского города Тира. Выгодное положение, плодородная почва и трудолюбие населения быстро сделали Карфаген одним из могущественнейших городов Средиземноморья. Кроме Северной Африки, Карфаген владел частью Испании, Балеарскими островами, Сардинией, Корсикой и некоторыми областями на Сицилии. Именно Сицилия стала яблоком раздора между древним Карфагеном и молодым, быстро набиравшим силу Римом. Желание безраздельно господствовать на богатом, плодородном острове явилось причиной Первой Пунической войны (264-241 гг. до н. э.). Закончилась она для Карфагена неудачно, он безвозвратно потерял Сицилию и выплатил Риму огромную контрибуцию.

Потерю Сицилии карфагеняне вскоре возместили на Пиренейском полуострове. Гамилькар Барка ("Молния"), а затем его зять Гасдрубал покорили большую часть Испании. После гибели обоих власть над Испанией перешла в руки сына Гамилькара – Ганнибала.

Еще девятилетним мальчиком он дал клятву отцу у священного жертвенника, что будет врагом римского народа, как только ему позволит возраст. Вот что пишет о Ганнибале великий римский историк Тит Ливий: "…Ганнибал был послан в Испанию. Одним своим появлением он обратил на себя взоры всего войска. Старым воинам показалось, что к ним вернулся Гамилькар, каким он был в лучшие свои годы: то же мощное слово, тот же повелительный взгляд, то же выражение, те же черты лица! Но Ганнибал вскоре достиг того, что его сходство с отцом сделалось наименее значительным из качеств, которые располагали к нему воинов. Никогда еще душа одного и того же человека не была так равномерно приспособлена к обеим столь разнородным обязанностям – повелению и повиновению; и поэтому трудно было различить, кто им более дорожил – полководец или войско. Никого Гасдрубал не назначал охотнее начальником отряда, которому поручалось дело, требующее отваги и стойкости; но и воины ни под чьим начальством не были более уверены в себе и храбры. Насколько он был смел, бросаясь в опасность, настолько же бывал осмотрителен в самой опасности. Не было такого труда, от которого бы он уставал телом или падал духом.

И зной, и мороз он переносил с равным терпением; ел и пил ровно столько, сколько требовала природа, а не ради удовольствия; выбирал время для бодрствования и сна, не обращая внимания на день и ночь – покою уделял лишь те часы, которые у него оставались свободными от трудов; при том он не пользовался мягкой постелью и не требовал тишины, чтобы легче заснуть; часто видели, как он, завернувшись в военный плащ, спит на голой земле среди караульных или часовых. Одеждой он ничуть не отличался от ровесников; только по вооружению да по коню его можно было узнать. Как в коннице, так и в пехоте он далеко оставлял за собой прочих; первым устремлялся в бой, последним оставлял поле сражения. Но в одинаковой мере с этими высокими достоинствами обладал он и ужасными пороками. Его жестокость доходила до бесчеловечности, его вероломство превосходило даже пресловутое вероломство пунийцев. Он не знал ни правды, ни добродетели, не боялся богов, не соблюдал клятвы, не уважал святынь".

Впрочем, что касается пороков Ганнибала, то нужно иметь в виду, что о них пишет истинный римлянин – Тит Ливий – неутомимый певец великого, вечного, благородного Рима. Как бы то ни было, несомненно одно – Ганнибал был величайшим полководцем всех времен и народов.

В ноябре 218 года Ганнибал совершил беспримерный переход через покрытые льдом и снегом Альпы и вторгся на территорию Италии. Так началась Вторая Пуническая война (218-201 гг. до н. э.). Восемнадцать долгих лет карфагенский полководец держал в страхе Италию и Рим. Оторванный от родины, почти лишенный ее поддержки, воюя на чужой земле, имея своим врагом самый воинственный народ, Ганнибал много лет побеждал противника, в несколько раз превосходившего его численностью. Одна лишь битва при Каннах могла обессмертить имя Ганнибала в веках. Здесь карфагеняне окружили и уничтожили вдвое превосходящую их римскую армию. В битве при Каннах Рим потерял почти 70 тысяч человек, Ганнибал лишился около 6 тысяч воинов.

И все же полководческий талант великого Ганнибала не помог ему одержать победу над мужественным и жизнестойким римским народом. Оставленный на произвол судьбы в чужой стране своим правительством, гениальный военачальник был обречен. Карфаген вновь проиграл войну, а Ганнибал вынужден был остаток жизни провести вдали от родины. Верный своей детской клятве, он до самой смерти боролся с Римом. Вначале Ганнибал в качестве советника сирийского царя Антиоха помогал тому воевать с римлянами. После поражения Антиоха он перешел к Пруссию, царю Вифинии. Однако и римляне не забыли своего вечного врага, они отправили посольство к Пруссию с требованием выдать Ганнибала. Преданный всеми, старик выпил яд, который постоянно носил под драгоценным камнем в перстне.

Карфаген довольно быстро оправился после поражения. Посетившие его в 152 году римские послы нашли город вовсе не в бедственном положении, каким надеялись его увидеть, а цветущим, богатым и многолюдным. Римское посольство возглавлял Марк Порций Катон. Вернувшись в Рим, Катон на заседании сената высыпал на стол горсть спелых оливок. Сенаторы изумились их красоте и величине, тем более что в Италии пора созревания для них еще не наступила. Катон выслушал похвалы небывалым плодам и сурово произнес: "Знаете ли вы, что эти оливки сорваны в Карфагене лишь три дня тому назад? Так близко стоит враг от стен наших. Никогда римляне не будут по-настоящему свободны, пока они не уничтожат Карфаген".

С тех пор, о чем бы ни шла речь в сенате, Катон заканчивал свое выступление словами: "И все же, я полагаю, Карфаген должен быть разрушен!" В конце концов, почтенный сенатор убедил Рим в своем мнении, и в 149 году римская армия высадилась в Африке.

Три долгих года длилась осада безоружного города (перед началом осады карфагеняне в надежде на мир добровольно сдали все оружие и флот). Ценой огромных потерь великий город был взят, вернее, не город, а то, что от него осталось после трехлетней осады. Когда судьба Карфагена была решена, жители начали поджигать свои дома и вообще все, что могло гореть. Вот что пишет Флор о последних днях Карфагена: "О величии разрушенного города можно судить, не говоря уже о прочем, по продолжительности пожара. За 17 дней и ночей едва мог угаснуть огонь, который враги добровольно направили на свои дома и храмы: если не смог устоять против римлян город, должен был сгореть их триумф".

Все оставшиеся в живых жители Карфагена были проданы в рабство, город разрушен, а земля, на которой он стоял, в знак вечного проклятия посыпана солью. Покоритель Карфагена Сципион Африканский Младший, уничтожая давнего соперника Рима, преследовал цель показать всем, посетившим развалины некогда цветущего города: что ожидает дерзнувшего померяться силами с непобедимым Римом.

Однако у Марка Красса, часами бродившего по развалинам мертвого города, возникали совсем не те мысли, на которые рассчитывал Сципион Африканский. Даже разрушенные и поросшие кустарником остатки крепостных стен вызывали у молодого человека восхищение. Достаточно сказать, что высота южной стены была 15 метров, а ширина 8,5 метров. Внутри стен размещались стойла, рассчитанные на 300 слонов и четыре тысячи лошадей. В стенах же находились склады продовольствия и казармы для воинов. Не меньшее восхищение вызывал и народ, построивший этот город.

Не в силах расстаться с величественными развалинами, Марк Красс остался там на ночь, расположившись на камнях Бирсы. Когда-то эта самая мощная крепость города была последним оплотом защитников. Внутри ее не росла трава, не было кустов и деревьев. Возможно, римляне более обильно посыпали это место солью, а может быть, земля отказывалась плодоносить из-за рек крови, пролитых при штурме Бирсы.

И еще одно обстоятельство держало Марка Красса в мертвом городе. Мысль, что великий Ганнибал ходил по улицам Карфагена, не давала покоя римлянину. Ступая по раскаленной солнцем земле, Красс представлял, что его нога попадает в след, оставленный великим полководцем сотню с лишним лет назад. Даже глядя на собственную тень, римлянин представлял, что рядом с ним шествует Ганнибал. Да! Самый страшный враг Рима был кумиром Красса. Он много слышал и читал о Ганнибале, но здесь любовь к великому воителю вспыхнула с новой силой. Красс готов был повторить нелегкую жизнь пунийца, пусть даже с таким же печальным концом.

С наступлением темноты Красс устроился в поставленной рабами походной палатке. Однако уснуть он так и не смог. Всю ночь над ним витала душа великого пунийца, его слава не давала покоя честолюбивому римлянину.

Пираты

Когда до лагеря оставалось полмили, Красс с удивлением увидел, что колья частокола, ограждавшего стоянку его легиона, в одном месте сломаны и валяются на земле.

С тревогой в сердце он ударил коня плетью и во весь опор поскакал к лагерю. По мере приближения все безрадостнее и тревожнее становилось на душе Красса. У разрушенного частокола лежало пять легионеров, не подававших признаков жизни. Трава вокруг вытоптана, то здесь, то там валялось сломанное оружие и разбросанные вещи. Среди них Красс заметил изуродованный черпак своего повара, с которым тот никогда не расставался.

Легионеры, едва увидев своего военачальника, толпами начали сбегаться к нему.

– Куда ты нас привел, Красс?! В логово разбойников! – кричали они.

Седой легионер, пользующийся уважением товарищей, ближе всех подошел к Марку Крассу и поднял вверх руку. На ней недоставало двух пальцев.

– Я участвовал в десятках битв и получил от врагов Рима лишь несколько шрамов на теле. Пальцев на руке меня лишили собратья по оружию. Где же справедливость, Красс?!

– Публий Пет! – сурово произнес военачальник, – проведи меня в палатку и объясни толком: что произошло.

– Говори, Публий, – нетерпеливо потребовал Красс, едва они уединились.

– Собственно, я и сам не понимаю, как такое могло случиться. До сих пор мне кажется, что все это дурной сон. Ночью на нас напали африканские легионеры Квинта Метелла Пия – наместника провинции Африка, союзника Суллы, под крыло которого мы так спешили из Испании, – грустно улыбнулся Пет. – Большой толпой они подошли к лагерю и напали на нас. Врагам (иначе я их назвать не могу) удалось пробить брешь в частоколе, но их отбросили наши легионеры. Трупы этих подлых мерзавцев до сих пор валяются там, где нашли свою бесславную смерть. Не осмелившись больше нападать на нас, легионеры Метелла окружили лагерь и в один голос требовали отдать серебро. К утру подъехал сам Квинт Метелл. Держась в отдалении, он упрашивал своих легионеров образумиться и вернуться в казармы. Его трубачи непрерывно трубили отход. Лишь перед самым завтраком нас прекратили осаждать, но кто знает, не захочется ли им снова серебра после того, как насытятся и отдохнут.

– Думается мне, Квинт Метелл не виновен в случившемся. Здесь чувствуется рука Гая Фабия. Видел ли ты, Публий, каким алчным огнем горели его глаза, когда речь шла о нашей добыче?

– Скорее всего, так, Марк, но, несомненно, и другое: наместник Африки не имеет власти над своими легионами. Во времена Союзнической войны Метелл железной рукой навел порядок в Апулии и Лукании. Одно его имя приводило к покорности города, но, видимо, с тех пор Метелл сильно сдал.

– А это значит, дольше оставаться в Африке нет смысла, – продолжая мысль Пета, произнес Красс. – Немедленно грузи на корабли имущество и легионеров, а я с первой манипулой[5] возьму на себя защиту лагеря на случай непрошеных гостей.

Отдав распоряжение, Марк Красс направился к выходу. Однако на полпути он остановился и вновь обратился к Пету:

– Не знаешь ли, Публий, что с моим поваром?

– Во время ночного нападения твой Требоний проявил чудеса храбрости. Когда враги приблизились к его котлам, он с дикими криками бросился на них и обратил в бегство. Правда, вместо меча он пользовался черпаком. Этим оружием Требоний бесстрашно колотил легионеров до тех пор, пока они не покинули территорию лагеря. Уже за частоколом он упал замертво…

– Подлецы, они убили моего повара!

– Да нет же, на нем не было ни одной царапины. Как выяснилось позже, твой повар лишился чувств от страха. Теперь он пребывает в добром здравии и с гордостью вспоминает недавнее приключение.

Марк Красс разразился громким смехом.

– Ну молодец, Требоний, повеселил. Я все больше убеждаюсь, что у меня осталась одна радость в жизни – мой повар.

Погрузка кораблей подходила к концу; на берегу оставался только Красс с первой манипулой. В это время к лагерю начали приближаться толпы африканских легионеров. Не успевшая покинуть негостеприимный берег манипула Красса заняла оборону. Воины Метелла подошли к лагерю на расстояние полета стрелы и остановились. С каждым мгновением их число увеличивалось. Из толпы вышел человек с телосложением Геракла. Даже издали было видно, что он на голову выше своих товарищей. В знак мирных намерений он поднял вверх руку и направился к частоколу.

– Кто ты такой и что тебе нужно? – спросил Красс великана, когда тот приблизился.