Дверь ВНИТУДА Фирсанова Юлия

Глава 24

БЕЛАЯ МУКА

Мир моргнул, обрел плотность, цвет, гравитацию, и я выругалась. Нахальная сухая ветка умудрилась так здорово хлестнуть меня аккурат под юбкой, что тонкие колготки моментально дали стрелку. Ненавижу плотность в двадцать ден, которой хватает на один, в лучшем случае два офисных дня. То ли колготки правильные покупать не умею, то ли ноги у меня не из того места криво растут. Скорее все-таки последнее. Алинка вот свои (я про колготки) носит, пока не надоест или форс-мажор в лице загребущих ручек Дениски не случится. Да и туфли у нее всегда словно час назад с полки в магазине сняли, ни набоек сбитых, ни супинатора сломанного. Эх, не дано так не дано! С маленькой жизненной несправедливостью я кое-как смирилась, но чтобы порвать колготки вот так, в начале дня, еще не добравшись до работы, — это была настоящая подлянка. Хорошо хоть запасные две пары в ящике стола имеются.

Заметив мое огорчение, вампир участливо уточнил:

— Поранилась?

— Нет, порвала колготки, — вздохнула я, слегка жалея, что способности к исцелению у моего друга не переходят в талант к волшебному латанию дыр в одежде.

Конрад покосился на проблемное место и задумчиво хмыкнул:

— Как это вообще можно носить и не рвать?

— Никак! — убежденно согласилась я, пробираясь к выходу из густого кустарника. — Только, к сожалению, голые ноги противоречат офисному дресс-коду.

— А по-моему, красиво, — задумчиво возразил вампир.

Я хихикнула и пояснила:

— Потому и противоречит, что красиво и отвлекает от работы. Хотя, конечно, смотря чьи ноги…

— Да, мои бы точно отвлекали, — рассмеялся Конрад, я представила вампира в офисной рубашке, при галстуке, но без брюк, хихикнула, потом представила его в эластичных колготках и громко расхохоталась, прекращая переживать из-за мелкой бытовой катастрофы. Мужественная фигура в современной женской одежде — зрелище крайне комичное.

Спустя минуту я все еще продолжала тихо хихикать, никак не могла остановиться. Похоже, именно этого вампир и добивался. Потому что, украдкой шепнув: «Я буду рядом, Лучик», истаял утренним туманом. Замаскировался, не найдешь. Но тревоги не возникло. Верила я, что он действительно рядом, пусть и невидим, но все равно как-то ощущаем одним из тех чувств, которым не находит объяснений наука.

На работе сразу же побежала в туалет менять колготки, прихватив из стола пакетик с запасными. Хорошо у нас там рядом с зеркалом (ну какой же женский туалет без большого зеркала?) стояла маленькая скамеечка. Вот на нее и присела. Стянула рваные, открыла коробочку с новыми и принялась осторожно натягивать. Дверь туалета громко хлопнула, меня буквально подбросило на скамейке, ноготь проехался краем по колготкам и пустил дорожку.

— Привет, Гель, порвала? — с участливой бодростью уточнила Эля, на всех парах влетая в туалет.

— Порвала, уже вторые, — прошипела я, ожесточенно сдирая с ног почти надетую пару.

— Бывает, — беспечно согласилась кассирша и тут же, споласкивая руки, выдала страшную историю в тему: — Я перед выпускным в вузе так нервничала, что пять пар в расход пустила! Дорогие были, сволочи, со стразиками, рисуночками, думала, мать меня вообще убьет и скажет, что так и было!

— Похоже, ты выжила, — вяло ответила я, в сердцах прибавив мысленно: «Чтобы жить и век другим колготкам сокращать!»

На Элеонору я почти не сердилась, особенно после вчерашнего. По сравнению с жизнью хорошей девушки дырка в колготках по ее невольной вине — сущая фигня.

— Ты, если надо, забегай! У меня есть запасные в сейфе, — оправдывая мысли о собственной «хорошести», предложила вчерашняя смертница, вытерла руки бумажным полотенцем и умчалась из туалета, потряхивая изящной стрижкой.

Я даже не успела спросить, сколько же стоят ее колготки, что она их в сейф упрятала. Скомкав свои безнадежно рваные, вздохнула и распечатала пакет с последней запаской. На этот раз вообще старалась дышать через раз, пока надевала. К счастью, никто больше меня до непроизвольных судорог в конечностях не напугал. Щекотливый процесс воссоединения ног и колготок прошел успешно. Утерев со лба трудовой пот, я собрала в пакет две пары и вернулась в кабинет. Дениска уже крутился под рэп в наушниках, включая технику.

— Дэн, у меня для тебя подарок! — торжественно возвестила я с порога и запустила в парня пакетом.

— Гелька, я тебя люблю! — восторженно объявил коллега, ловко подхватив пакет, чмокнул меня в щеку и потряс в воздухе добычей.

Нет, он совершенно нормальный, никакого фиолетового отлива. Я уже говорила, даже без пяти минут невеста у парня есть. Но кроме невесты у него еще есть любимая мама и здоровенная дача в почти двадцать пять соток, где эта мама-пенсионерка сажает цветы. Нет, не на продажу, а для услаждения широкой русской души. Особенно душа пожилой дамы любит гладиолусы и георгины.

Вы все еще не поняли, к чему я веду? Между цветами и радостью Деньки при виде дареных колготок есть прямая связь. Мне ли, на даче больше десятка лет отпахавшей, не знать?! Прекрасные цветы, ласкающие взор, нуждаются в уходе, заботе и осеннем выкапывании луковиц и клубней. Короче, хранить все это драгоценное многообразие Дэнина мама предпочитает в сухом прохладном подвале, в подвешенном виде. Подвешенном внутри колготок, под потолком. Кто видел корневища георгинов, тот поймет — колгот для этих целей требуется не просто много, а очень много. Дениска, мамочкин единственный отпрыск, таковых, разумеется, не носит, а родительница категорически требует пополнять ее запас, чтобы к осени было куда загружать любимые цветочки. Вот парень и побирается по всему офису под сочувственные шуточки коллег мужского пола. Так что это у меня сегодня траурный день, а на улице парня праздник. Суровая маман будет умилостивлена подношением!

Искренняя радость коллеги убила мою досаду, я заулыбалась и мысленно пожелала себе: «Пусть рваные колготки будут сегодня единственной неприятностью!»

В кабинет вихрем ворвалась Алинка, отставая от нее всего на полкорпуса, шел Виталик. Дэнька кончил индейский танец с пакетом и полез обниматься к своей любимой. Я села за стол и потянулась к оставленным с вечера бумагам.

Втянувшись в привычный дурдом, совершенно отключилась от всех переживаний, соображений о покушениях и нехороших предчувствий. Пару раз на мобилку звонили друзья, Сережка напоминал о днюхе через неделю, Таня звала на выходных в кино с компанией. Я ей обещала перезвонить, а сама подумала о Конраде. Он ведь хотел познакомиться с девушкой-нимфой? Надо будет предложить присоединиться.

О неумолимо приближающейся встрече с куратором Вадиком я вообще забыла напрочь и вспомнила только тогда, когда этот гнусный тип сподобился позвонить мне на рабочий телефон и напомнить самым интимно-мурлычущим тоном о часе X. Меня едва не стошнило от приторных интонаций и одной мысли о том, что, люби я сладости и слопай позавчера шоколадку, не кривилась бы сейчас от отвращения, а пускала слюни, как последняя влюбленная дура.

Ужасно хотелось высказать мерзавцу все в лицо, а лучше в это самое еще и плюнуть. Но хотелки опять не сочетались с реальной необходимостью выяснить, по собственной ли инициативе действует Вадик или с чьей-то коварной подначки. И какова была цель его подлянки? Только приворожить и заставить таскать для себя каштаны из огня или что-то иное? А также как он поступит теперь, когда поймет, что приворотная шоколадка меня не очаровала?

Я опять подлизалась к Талю насчет «купи покушать». Парень, благодаря многозначительным подмигиваниям и шепотку Алинки решивший, что помогает устройству личного счастья коллеги, великодушно согласился.

Незримо бдящего вампира по-прежнему не было видно, слышно и «пахно», то есть даже ниточки аромата, свидетельствующего о близости Конрада, не чуялось. Свято веря в то, что это он просто так хорошо замаскировался, я сменила туфли и вышла в сквер.

Будучи едва не сбита с ног ретивым карапузом габаритов мини-танк, я отпрыгнула на бордюр и с дополнительной высоты полтора десятка сантиметров сразу разглядела Вадика на той самой скамейке, где проходила наша прошлая встреча.

Выглядел он странновато. На физиономии простодушная обаятельность шалопая вперемешку с легким заискиванием, а поза какая-то дерганая, напряженная. Словно кот, собравшийся сожрать хозяйскую колбасу и соображающий, ведает о том хозяйка или нет, а ежели ведает, веником ли по заду надает или вовсе шкуру сдерет.

Впрочем, едва Вадик увидел меня, как нарисовал широкую — аллигаторы начинают завидовать и дохнут в приступах неконтролируемой злости — улыбку, привстал со скамейки и руки навстречу протянул. Явно готовился к падению привороженной девицы в объятия. Нет уж, такого удовольствия я ему не доставлю даже в порядке розыгрыша. А ну как целоваться начнет? Бе-э-э, меня же там и вывернет прямо на газон.

Надев официальную улыбку в стиле «мина для клиента, которого нельзя послать по трехбуквенному адресу», я подошла к куратору «Перекрестка».

— День добрый, Гелечка, солнышко мое!

Желать здоровья этому типу совершенно не тянуло.

— Добрый день, — ответила я, гадая, подослана ли ко мне на сей раз кукла, или Вадик ради обольщения сподобился заявиться лично. С одной стороны, дело ответственное, на такое не грех и самому бы пойди, да вдруг еще приворот на человека к фантому не подействует. С другой, Вадик трус и из опаски попасться мог и не явиться во плоти.

— Как жизнь молодая? Цветешь и хорошеешь! Скажи, у тебя в семье снайперов не было? Ты мое сердце вдребезги одним взглядом разносишь, не целясь! — нес откровенную пургу Вадик, а сам все вглядывался в меня, выискивая признаки влюбленности.

— Спасибо, все хорошо, — удалось мне наконец вклиниться с ответом в цветистый словесный понос куратора. Я так и не присела на лавку и вообще садиться не собиралась.

— Прекрасно! — воскликнул тот и замурлыкал, пытаясь захапать мою руку в обе свои, я едва успела спрятать ее за спину, делая вид, что поправляю ремешок сумочки. — Гелечка, Геля, Гелена! Какое имя, его хочется петь, шептать, пить, — снова завел пластинку ловелас и вкрадчиво зашептал: — Дорогуша, ты согласна? Позволишь мне позаботиться о тебе по-настоящему?

— Нет, господин Герасимов, я не буду отказываться от кураторства Ледникова. — Невольно морщась от приторности тона, я подавила желание отступить от этого слишком сахарного подлого человека. От меда, разлитого в его словах, почему-то сводило скулы похлеще, чем от лимона. Щеки щипало от выступившего румянца, я все-таки немного нервничала.

— Не стоит мучить себя из глупого опасения, лапочка моя, ах, как тебе идет нежный румянчик, Ледышка не станет мстить. Поплюется ядом и заглохнет. Соглашайся! — будто в упор не слыша отказа, вещал Вадик, упрямо пытаясь поймать мою ладонь.

И сдалась она ему? Или он всерьез рассчитывал, что при тактильном контакте отрава из шоколадки на полную катушку заработает? Ну-ну, долго ему ждать придется.

— Я не сомневаюсь и не мучаюсь, но переходить под руку человека, пытавшегося обманом привязать меня к себе, не буду, — пошла я ва-банк, пытаясь хоть таким образом побудить хапугу раскрыться.

Глаза мужчины предательски забегали, и почему-то покраснели уши, но сладкая улыбочка и не думала слезать с лица, когда Вадик принялся с новой силой трепать языком, разыгрывая крайнее удивление вперемешку с оскорбленным достоинством:

— Что ты, Гелечка?! Я в открытую тебя все предлагал, а что Ледникова не звал, так этот стервец мне бы и слова сказать не дал ни тогда, ни сейчас. Чем привязать? Какой обман? Откуда ты только такое в свою головку красивую взяла?..

— Шоколадка. Мне помогли проверить независимые эксперты, — хмыкнула я, пропуская мимо ушей бред о своей несравненной красе. — Не люблю, когда обманывают, поэтому ответ на ваше предложение: нет!

— Шоколадка? — выкатил глаза Вадик, мастерски изображая откровенное непонимание ситуации, потом хлопнул ладонью по элегантно наморщенному лбу. — Ах шоколадка! Она у меня в столе лежала с позапрошлой недели, уж и не помню, кто-то из наших девчат принес или сам купил. Я сластена тот еще, вот и для тебя жизнь подсластить плиточку прихватил. А что не так-то с ней было?

«Стало быть, добровольно каяться в своих грехах куратор не намерен и сейчас врет мне как сивый мерин. Глазками хлопает. Неужели всерьез считает, что я поведусь на его улыбочки, реснички и слащавые словечки? А ведь считает. Интересно, это он такой наивный, или я выгляжу как полная блондинка?»

— Что не так, уже не важно. Моим куратором остается Ледников, и таскать для тебя каштаны из огня, Вадик, я не намерена. Счастливо оставаться. Надеюсь, «Перекресток» проведет серьезное расследование по поданной жалобе, и ты понесешь заслуженное наказание. Может, тебя оштрафуют, если уж ты так до денег охоч? — Я фыркнула и, резко развернувшись, пошла к подъезду.

— Подожди, Гелечка, ты все не так поняла! — нервно взвыл Герасимов, бросаясь вслед, забегая вперед. — Подожди! Надо поговорить!

У куратора тряслись руки, на щеках выступил лихорадочный румянец, лицо кривилось, как сползающая маска, из-под которой проглядывала чистая, как родник, трусливая опаска и какая-то безумная решимость.

Я все-таки остановилась, чтобы сказать:

— Не о чем.

А он всплеснул руками, нервно дернул за рукав собственной рубашки и криво усмехнулся.

— Ну если так… прости, Гелечка. — И выхватил из-под манжета какой-то махонький, не больше чайного, бумажный пакетик, надрывая его о металлический браслет часов.

Конрад был рядом, он возник из ниоткуда практически мгновенно, но тончайшая белая взвесь успела повиснуть в воздухе. Резкий порыв ветерка нагло метнул ее мне в лицо, ловко попав на вдохе.

Рот, горло, глаза — казалось, все тело разом обожгла сумасшедшая боль. Словно на меня плеснули кипящего масла со сковороды. Я захрипела, падая. Руки рефлекторно потянулись к лицу, убрать, выскрести, выдрать из тела дикие муки, пусть даже вместе с глазами и кусками живой плоти. Мне еще никогда не было так больно, даже когда ломала руку или обварила кипятком ладонь. Вопль рвался из груди, а спазм не давал даже шептать. Боль стала вечностью, заглушая все краски мира, все звуки, запахи, чувства. Кажется, рядом кричал кто-то еще.

Чьи-то руки подхватили меня, не давая упасть, и голос Конрада послышался словно внутри головы, минуя стандартный путь через уши:

— Лучик, перенеси нас домой. Давай, родная! Пока не поздно!

Я послушалась не рассуждая, голос звал и вел. Поэтому я представила кухню в бывшей квартире родителей, где мне было так хорошо вчера, где витали запахи рыбы, риса, уюта. То место было теперь домом Конрада, и я почему-то решила, что он просит доставить его именно туда.

Боль по-прежнему была дичайшей, лучше ничуть не стало, и я подсознательно испытала ужасное разочарование. Как же так? Кто-то жалобно заскулил, тонко, протяжно, на одной ноте… Кто-то? Или все-таки я? Сильные руки вампира притиснули меня к себе крепче. Реальность немного изменилась. Боль не ушла, она словно стекала поверху сознания, не впитываясь глубоко, давая возможность хоть как-то мыслить.

Меня понесли куда-то дальше, в глубь квартиры, крик-рык Конрада разорвал относительную тишину:

— Кайст!

Я изо всех сил пыталась сосредоточиться на звучании. Сознание уплывало, где-то далеко или близко шел разговор двоих. Уяснить суть получалось очень плохо, но я, не надеясь даже на это, испытала мимолетный призрак торжества. Слышу!

— Что с ней? — резко прозвучало рядом. Непонимание, тревога и панический страх, практически ужас, клубами вились в вопросе ЛСД.

— Умирает, яд, — коротко констатировал вампир, не выпуская меня из рук.

— Я умираю, почему? — успела удивиться я и услышала ответ:

— Эта тварь Вадик отравил ее белой мукой. Недоглядел я, не рассчитал, что трус на такое пойдет. Сам сдохнет, во плоти, сволочь, приходил, но и девчонку с собой потащит. Ей больше доза досталась.

— А браслет русалок? — Теперь в голосе Ледникова появился призрак надежды, не той, на которую стоит опереться, но той, за которую цепляешься от безысходного отчаяния, как за куртину травы, повиснув над пропастью.

— Артефакт только других лечит, не владелицу. Забыл? Да и серый он, девочка весь запас вчера на подругу извела, от себя еще добавляла, — мрачно огрызнулся Конрад, поднимая одну из моих рук, ту самую, где браслетка обвивала запястье. — Я толику боли на себя беру по кровной связи родства, но, пока она не прошла посвящение, большего не могу. Давай, феникс, будешь силой своей лечить? Или мне обращение начинать?

— Как лечить?! — мрачно и горько воскликнул ЛСД, пальцы с колкими ногтями запутались в моих волосах. Заговорил глухо, быстро, сбивчиво: — Я не целитель, а сейчас даже заплакать не могу. Не плакал уже лет пятьдесят. Не смогу, на могиле и то не смог бы. Сдохну псом, а не смогу. Может, ей кровь пригодится? Возьми хоть всю. Ты же способен передать силу через кровь, даже через чужую кровь!

— На кой ей твоя кровь? — отмахнулся вампир и не предложил даже, а приказал: — Не помогут ни слезы, ни кровь. Не та белая мука отрава, чтоб частицей фениксова бессмертия жизнь спасти. Мне не перед кем за нее просить, лишь подобной себе могу сделать. Но тебе есть. Пой!

— Петь? — совершенно растерялся ЛСД. — Что?

— Ну не местный же бред! Ваши гимны! Вот их и пой, все, какие вспомнишь.

— Положи ее на диван, отойди, — попросил кайст.

— Нет, я ее якорем кровным держу, отпущу — ускользнет водицей меж пальцев, — отказал вампир и добавил сквозь зубы, почти прорычал: — Насколько еще нашей связи хватит, не знаю, поторопись!

— Хорошо, я попробую. — Тяжкая решимость без особой надежды на успех прозвучала в голосе Ледникова.

— Не пробуй, делай! — рявкнул Конрад.

Сквозь огонь боли я ощутила, как вампир осторожно меняет положение тела. Он садился на диван, продолжая крепко сжимать меня в объятиях. Потом словно сквозь вату я ощутила касание других рук. Мои холодные пальцы сжали отчаянно чьи-то горячие ладони, и потек голос.

Сначала неуверенный, запинающийся на подъемах и спотыкающийся на спусках. Слов я не понимала, ведь никто не учил девочку-привратницу языку кайстов, да и таланта лингвиста мне даровано не было, но где-то внутри просыпалось нечто, что откликалось на песню потомка фениксов. Нет, не песню, песни бывают разные, это и в самом деле был гимн. Он бил в грудь прибоем, пронизывал тело золотыми искрами, подобными тем, какими рассыпался настоящий огнекрылый птах прошлой ночью. Он погружал в сияющий водоворот, вымывая из плоти колючую боль, замещая ее светом и жизнью. Я не знала, о чем пел ЛСД, но смысл был ясен и без перевода: исцеляйся и живи, заклинаю, не уходи за порог, не преступай черту. Вы, Высшие, Всеведущие и Всезнающие, Покровительствующие и Взирающие, Вершащие Суд и Снисходящие в Милости, молю, пощадите, возьмите меня, не ее, только не ее! Прошу, верните ее со смертного порога, возьмите любую плату, я готов!..

Пытаться объяснить, подменяя глубинный смысл словами, бесполезно, от этого истина звучащего как великое скатывается в пошлую сентиментальность. Наверное, объяснять и не стоило, да и не важным было объяснение. Главнее всего стало то, что гимн сотворил со мной. А суть его, пусть и необъясненная и необъяснимая, навечно отпечаталась в душе.

Не знаю, сколько пел ЛСД, минуту, час, миг или вечность… Боль ушла, как вода в песок, вернулось ощущение реальности мира, прояснилось в глазах. Я была не только жива, но и здорова. Более того, тело чувствовалось так, будто ему досталась ночь полноценного сна, умывание ледяной бодрящей водичкой и чашка крепкого ароматного кофе внутрь.

Глаза распахнулись. Я лежала головой на коленях Конрада, поворот головы влево принес новую информацию. Какой-то даже не бледный, а синий и осунувшийся куратор сидел на ковре рядом с диваном, стискивая мои руки в своих ладонях до синяков. А русалочий браслет, выглядывающий из-под рукава пиджака, снова светился перламутровой голубизной.

— У тебя недурно получилось, — бодро похвалил кайста Конрад. Интонации были иронично-поощрительными, но руки, обхватывающие мои плечи, все еще сжимались вампирьей хваткой. Он по-настоящему переживал.

Услыхав диагноз, ЛСД в тот же миг выпустил мои конечности и попятился, как был, сидя, то ли все силы выложил, то ли еще что. Отпускал он руки, будто турист, застуканный музейным работником за попыткой ощупать особо ценный экспонат. Быстро, но вместе с тем виновато и очень неохотно.

— Всем спасибо за помощь, а что случилось-то? — Я улыбнулась и села.

Нет, только попыталась сесть, голова немного гудела, поэтому хорошо, что Конрад бережно поддержал, позволяя опереться на себя спиной.

— Вадик отравил тебя белой мукой. Редкостная дрянь, куда хуже поганок! От полной дозы яда не существует противоядия, почти не существует. Единственная возможность — воззвание о помощи к силе предков и богов. Если те и другие достаточно могущественны и снизойдут, то у смертника появится шанс, — коротенько поведал вампир. — Кайсту удалось докричаться, а не то ты вполне могла отправиться навстречу со своими.

— Э-э-э, а зачем меня отравили? — Это было единственным не только пришедшим в голову, но и доступным для обсуждения вопросом.

О том, как, собственно, меня спасали, поспрашивать тоже хотелось, но было неловко. Синеватый, как аватар, ЛСД пытался подняться по стенке, цепляясь за стул. Хвоста для помощи ему явно не хватало. А я поняла, что больше не злюсь на этого угрюмого язвительного типа, хлеставшего меня вчера словами, как ядовитой плетью. Да, обидел сильно, да, орал и бесился он зря, и прошения толком не попросил, но иной раз куда больше банальных слов говорят дела и… песни. Этот гимн я не забуду никогда.

— Зачем? Я тоже хотел бы это знать, — хрипло каркнул Саргейден.

Голос ничуть не соответствовал тому, который звучал всего несколько минут назад. Или тогда дело было не в тембре, а в том, кто, что и для чего пел? Возможно.

— Если его сердце еще бьется, успеем допросить, — с деловитой жесткостью ответил вампир и уточнил у кайста: — Где искать, знаешь? Далеко он от сквера уйти вряд ли смог.

— Найду тварь, — отрубил ЛСД с очень нехорошей мрачной усмешкой.

— Тогда поторопись, — проронил Конрад в столь же добродушном ключе.

Ледников резко кивнул и исчез из квартиры прежде, чем я успела предложить ему помощь целительного браслета для подзарядки севших на концерте батареек.

— Спасибо, — еще разок от всей души поблагодарила я родича, чмокнув в гладкую щеку. — Если б не ты…

— Кайсту своему тоже спасибо скажешь, — довольно прижмурившись, намекнул вампир, впрочем от благодарности не открещиваясь.

— Обязательно, — смиренно согласилась я и мысленно отметила, что сказать-то скажу, а целовать не буду, как-то неловко. — Но если бы ты меня сюда на лечение не доставил, не тормошил, заставляя перенестись поскорее, лечить, полагаю, очень скоро стало бы некого.

— Не подставляйся, и будем в расчете, Лучик, — нежно взлохматил мои волосы папа-брат и еще разок крепко-накрепко притиснул к себе. — Я только-только нашел тебя не для того, чтобы тут же потерять!

За диваном что-то бухнуло, прерывая разговор. Мы оба повернулись, я резко, а Конрад с такой неуловимой быстротой, будто всегда сидел вполоборота назад. Оказывается, вернулся ЛСД, волоча за шкирку дрожащего, пятнистого, какого-то странно красно-белого и потного, как утопленница-мышь из унитаза, Вадика Герасимова.

Похоже, мужику действительно было худо. Кроме того, физическое состояние усугублял панический страх. Вадика натурально трясло от ужаса. Если лицо ЛСД превратилось в непроницаемо холодную маску, то ярость встречающего пару кураторов вампира не только просматривалась, она ощущалась физически, как колкий кипяток, обдающий тело. Ощущалась мной, а уж что чувствовал виновник происходящего… Думаю, ему тоже было «слегка дискомфортно».

Кусок рубашки, превращенный ЛСД в кляп, затолканный в рот горе-куратора, Конрад выдернул одним рывком и потребовал ответа:

— Зачем ты пытался убить ее?

Чтобы выглядеть устрашающе, вампир не нуждался в своем великолепном мече по имени Серп. Да и стоило ли марать благородное оружие ударом о такое г…? Нет, негоже даже грозить блеском стали этому ничтожеству — унижать великолепный клинок. Мой клыкастый родственник и без колюще-режущих предметов в руках был таков, что я бы, к примеру, допрашивай Конрад меня, все-все бы рассказала сразу. Все, что знала, и чего не знала тоже. Вот и трусишка Герасимов сломался сразу.

— Н-н-н-е-э п-п-ы-тал-с-я-а, — заблеял испуганной овцой Вадик. Он тяжело дышал, расфокусированный взгляд беспомощно шарил по сторонам в тщетной попытке отыскать что-то жизнеутверждающее, вроде пути к спасению. Крупные капли пота катились по лицу, словно Герасимов только-только помылся, дрожь, сотрясающая тело, все нарастала.

— Белую муку не подают ради шутки, — процедил вампир. В пику яростному выражению лица, позе, исполненной готовности растерзать врага, голос был невозмутимо насмешлив и ленив. От этого контраста становилось еще страшнее.

— Я н-н-е п-п-онимаю, — изо всех сил замотал головой рвач-куратор, словно от того, насколько сильно он будет крутить башкой, зависела возможность убедить палачей в своей невиновности. — М-м-не п-п-плохо, я, к-к-ажется, з-заболел. Денисыч, м-мы же р-р-аз-зумные люди, выз-зови врача. М-мы д-договоримся. Т-ты з-зол, но я возмещу. Н-н-п-пременно.

— Ты дал Гелене вдохнуть смертельную отраву. Зачем? — повторил свой вопрос Конрад и предупредил: — Если не ответишь, я сломаю тебе руку. Для начала.

Саргейден пока просто молчал, все еще держа Герасимова за шкирку. Ой! До меня только сейчас, когда я присмотрелась получше, дошло: ноздри носа-клюва раздувались так, что о спокойствии их обладателя не могло идти никакой речи. Волосы… да, волосы снова отливали красным и искрили, как замкнувшая проводка. Ледников, несмотря на избранную и говорящую о хладнокровии фамилию, был в почти неконтролируемом бешенстве. Что-то еще удерживало его на самом краю ярости феникса, то ли запредельная усталость, то ли остатки здравого смысла. Но ставить на то, что запасов последнего хватит, а первое станет серьезным препятствием к расправе над врагом, я бы не стала. Мне вообще не везет в лотереях, а уж в таких, с неприлично высокими ставками, даже участвовать не собираюсь.

Вадик моргнул несколько раз, что-то слабо-нечленораздельное вякнул, снова замотал головой, как лишним, подлежащим открутке предметом, и рухнул в обморок.

— Зачем вы его так напугали? — посетовала я.

Теперь, оправившись от редкостной гадости, кровожадной и беспощадной быть не очень-то хотелось. Ведь еще неизвестно, нарочно или случайно траванул беззащитную девушку Вадик. Возможность недоразумения отметать без суда и следствия не стоило.

— Надо, — коротко проронил Конрад.

— А если он на ковер со страху написает, кто отмывать будет? — задала я шутливый вопрос, надеясь нелепой выходкой смягчить крайне агрессивно настроенных мужчин.

— Ковер купим новый. Кровь глубоко въедается, — невозмутимо, тоном знатока рассудил мой любимый родственник.

ЛСД лишь еле заметно кивнул, соглашаясь. До меня вдруг дошло: они в самом деле планировали смерть Вадика! Без дураков! И это совсем не игрушки. Древний вампир и потомок фениксов, несмотря на свою внешнюю схожесть с людьми (симпатичными молодыми мужчинами), людьми вовсе не были. Пока их это устраивало, они вели себя так, чтобы соответствовать ожиданиям окружающих, но теперь собирались поступать иначе. Нашла коса на камень. Вот только я ни к какой из смертей быть причастной, пусть даже внешним безучастием, не желала. Самый худший из выборов в такой ситуации — бездействие! Даже равнодушие или жажда мести честнее.

— Вы его хотите убить? — все-таки продолжала по инерции неизвестно на что надеяться я, требуя ответа.

— После допроса. Если сам к той поре от яда не умрет, — уточнил Конрад и с укоризненной нежностью покачал головой. — Какая же ты еще малышка, Лучик, жалеешь убийцу.

— Не очень-то жалею. Только вину еще надо доказать и выяснить, может, у него какие-то смягчающие обстоятельства имеются. Давайте придерживаться презумпции невиновности, — возразила я, попутно пытаясь сообразить, хватит ли у меня сил на уверенное передвижение к цели не ползком по ковру на четырех костях, а ножками, ножками. Или я себе бодрой и здоровой только кажусь до тех пор, пока встать не пытаюсь? Впрочем, не попробуешь — не узнаешь.

— Ваша земная система правосудия смехотворна, — поморщился вампир, явно не склонный поступать в соответствии с УК РФ, а уж тем более чтить его, подобно незабвенному Остапу.

— Она еще и работает из рук вон плохо, — каркнул куратор с кривой ухмылкой.

— Не судите, да не судимы будете, что есть, то есть. И вообще, я же не предлагаю его в полицию сдавать, давайте для начала подлечим и поговорим, — предложила я и наткнулась на два холодных клинка-взгляда. М-да, соглашаться со мной ни кайст, ни вампир не спешили. Ладно, мы пойдем другим путем. Я сделала щенячьи глазки, которые всегда безотказно действовали на Стаську, и воскликнула: — Я волшебное слово знаю! Пожа-а-алуйста! Очень прошу.

— Если ты убедишься в его вине, вмешиваться перестанешь, — жестко поставил условие Конрад.

ЛСД вообще со мной говорить не стал, даже отвернул голову в сторону. Искры, потрескивая, осыпались на ковер, но хоть дырок не прожигали, и то хлеб. Ногти-кинжалы, сжимавшие бесчувственного Герасимова, ни на миллиметр к человекообразной норме не приблизились. Кайст разжал их, давая возможность бесчувственному Вадику грохнуться на пол перед диваном под действием силы тяжести. Что ж, выторговать удалось немного, однако это было хоть что-то, вместо полного ничего и немедленного убийства в родительской квартире. Я кивнула и пересела на ковер к пребывающему за гранью сознания жулику.

— Ты бы лучше сначала о своем кайсте позаботилась, — непрозрачно намекнул вампир, кивком указывая на сине-белого Ледникова. Теперь он походил не на актера из «Аватара», а на израильский флаг. Судя по всему, куратор присел на ковер у стены поодаль не по прихоти — а чего бы благородному дону не присесть на коврике, — а потому, что сил стоять уже не было. Похоже, он и Вадика-то выпустил из когтей не в качестве любезности мне, а по той же причине. Но гордый вредина и не думал просить о медицинской помощи.

Да что ж у меня за жизнь настала! Или я валяюсь и боюсь очередного покушения, или кто-то вокруг страдает. Неуютно от такой насыщенной травматическими обстоятельствами реальности. Но что я могу сделать? Заявление об увольнении с должности привратника по собственному желанию без отстоя не напишешь, да и не хочется, честно говоря. Уж очень все остальное интересно получается. Значит, остается одно: пользоваться волшебным подарком русалки и лечить жулика и кайста, пока снова в артефакте батарейки не сядут. Жаль, радиус охвата и объем заряда маловат! Ладно, делай что можешь, и будь что будет — неплохая мудрость. Потому я ответила Конраду:

— Обязательно полечу, он в списке под вторым номером идет.

— За что ж такая щедрость? — огрызнулся куратор несколько более вяло, нежели обычно.

— Он, возможно, умирает, ты — точно нет, — спокойно ответила я, сняла с руки браслет и осторожно опустила его колечком на грудь Вадика.

Куда прикладывать украшение для исцеления отравленного, я не имела ни малейшего понятия. Не в рот же запихивать? Поэтому оставалось понадеяться на русский авось и поместить рядом с сердцем, как центром кровеносной системы. Ощупывать Герасимова лично, как я это делала с Элей, совсем не хотелось. Было противно касаться его и пальцем, не потому что влажный от пота и пыльный, коллега погрязнее была, а потому что жадный, завистливый и трусливый Вадик вызывал самую искреннюю антипатию.

Браслетик не подвел, полежал-полежал на кураторе, а потом взял и засветился безо всяких светодиодов, проводков и розетки мягким голубым светом. Сияние на пару мгновений окутало всего пациента и рассеялось. Мой незадачливый отравитель кашлянул и распахнул глаза. Память вместе с ядом магическая штучка ему не разрушила. Горе-кандидат в кураторы все прекрасно помнил, потому, резко сев на попу, начал быстро пятиться на пятой точке к дальней стенке, на максимальное расстояние от ЛСД и вампира. Полз бы и полз, но сквозь предметы проходить был не обучен. То ли цели не видел, то ли в себя не верил, потому уперся спиной в стенку и беспомощно заскреб кроссовками.

Я подобрала скинутый пациентом браслет и пошла к Саргейдену. Силы артефакта, судя по ровному цвету, вполне должно было хватить на поправку здоровья переутомившегося от вокальных экзерсисов куратора. Какие бы гимны он надо мной ни пел, а на голубой жемчуг они подействовали как лучший зарядник на аккумуляторы.

Родственник-вампир, не дожидаясь, пока публика займет место в партере, принялся за допрос с того самого места, на котором закончил перед обмороком обвиняемого:

— Повторяю, зачем отравил?

— Не травил! Не хотел! — истерически завопил Вадик, совершенно по-детски всхлипнул и со злым отчаянием закончил: — Зойка все это! Зойка!

Глава 25

ДОПРОС С ПРИСТРАСТИЕМ И ДРУГИЕ РАЗВЛЕЧЕНИЯ

Услыхав верещание Вадика, Саргейден резко выпрямился и прошипел:

— При чем тут она?

— Порошок я у Зойки брал, только она говорила, что эффект как от гипноза будет. Сыпани в лицо и все, что нужно, говори, установку давай. Только сам говори, фантому не передоверяй, слова как приказ гипнотический лягут, такой, от которого в отказ не уйдешь! Она для тебя, Лед, его приберегала, — распинался Герасимов, сдавая с потрохами сообщницу, без малейших угрызений совести. Хотя вряд ли у хапуги были зачатки чего-то похожего на сие высокоморальное качество, а если и были, атрофировались за ненадобностью. Однако ж и Зоя недалеко ушла от Вадика.

— Какая добрая женщина, — прокомментировала я, отчетливо понимая, что Ковальская действительно способна на подобное насилие над волей и личностью любимого, или того, кого посчитала таковым. Она из тех людей, которые, добиваясь своей цели, не считаются ни с чем, идут по головам, а мнение окружающих вообще почитают несущественно малой величиной.

— Зойка-то? — хекнул Вадик и затараторил с бешеной скоростью: — Да змея и то подобрее будет. Не хотел я девку твою травить, Денисыч, чем хочешь, поклянусь, не хотел! Сманить — да. Шутка ли, каждый день на нее богатство несусветное сыплется, грех свой процент упускать, а тебе ж деньги всегда до одного места были. Но чтобы убить? Ни-ни! Я же крови и мертвяков до жути боюсь, с тех пор как Ладка моя под зомбятником полегла и я чуть кони не двинул.

Вампир с куратором обменялись быстрыми взглядами, и ЛСД неохотно и односложно признал:

— Боится.

Да, а это уже маленькая заявка на алиби. И вообще, мне Вадик отчаянным храбрецом не казался. Чтобы заявиться не фантомом, а в уязвимой плоти к потенциальной жертве, надо было бы иметь если не храбрость, то долю отчаянного нахальства, его заменяющего. А такового я в парне не уловила. Потому-то и склонялась к мысли, что хапуга говорит правду. Заманить под свою руку любым, пусть обманным, путем он был способен, совершенно не задумываясь над моральным аспектом действий. Но пойти сознательно на хладнокровное убийство из серии «так не доставайся же ты никому» после отказа от сотрудничества? Не-э-эт, я в это не верила! Отличный знаток душ человеческих, Конрад, взяв бешенство под контроль, тоже пересмотрел позицию. А вот ЛСД, судя по серебристым когтям-лезвиям на руках, все так же пребывал в состоянии бешенства, другое дело, что теперь я уже не была уверена, что злится он именно на Вадика. Может, уже на злость в адрес Ковальской переключился?

К своему счастью, мой невольный отравитель был, несмотря на сверхспособности и иномирное происхождение, современным человеком в полном смысле слова. Он опасался мести двух сердитых мужиков, скорее всего, дрожал при мысли, что его изобьют и обдерут как липку за финт с отравой, но в то, что его взаправду могут «убить до смерти», попросту не верил. Вот зомби, как признался открыто, боялся до зеленых чертей. Этот тип инфернальных страхолюдин не вписывался в привычную картинку реальности. Саргейдена же и Конрада как носителей смертельной опасности он не воспринимал совершенно, а то трусливая истерика была бы куда как более долгоиграющей.

Я осторожно взяла руку куратора. На сей раз меня не оттолкнули в сторону, как досадную помеху на пути к священной мести. Русалочье украшение обвило тонкое запястье. Красивые у кайста руки. Не лопаты или грабли — аристократические узкие ладони, длинные пальцы, их даже жуткие серебристые когти не портят. Браслет туго сжался на пациенте, давая понять, что работы ему непочатый край, и засиял нежными переливами света и цвета.

ЛСД глянул на свою руку и практически приказал мне:

— Убери. Мне надо идти.

— Не уберу, — наотрез отказалась я, еще и головой для убедительности помотала. — До тех пор пока сам не спадет, не уберу. Подожди немного. Ограничим статистику обмороков на сегодня мной и Вадиком. И вообще, ты куда собрался-то? На какие подвиги?

— Разумеется, к Зое Вадимовне. У меня возникло к ней несколько вопросов, — с холодной надменностью процедил куратор, и, кабы не его полулежачее положение на ковре, я бы отступилась. Пускай идет куда хочет, выпустит пар, поскандалит с любовницей и возвращается более вменяемым. Он и так не самый приятный в общении тип, сейчас же вовсе стал невозможным. Что вылечил — благодарна, за вчерашнюю вспышку и оскорбительные извинения простила, в ответ вот латаю, но терпеливо сносить колкости — это уже по статье «полное всепрощение» проходит, и я на такие подвиги не подписывалась.

— А я? Я-то? По-хорошему разбежимся? Давай, Лед? Пойду я, мы ж разобрались как мужик с мужиком. Я не при делах, случайно все вышло. Ага-сь? Вы с Зойкой про порошочек перетрите, — встрял Вадик с заискивающим улыбоном на всю рожу. — А девочке твоей за проблемку я отступные сделаю. Договоримся, Гелечка?

— Ты останешься здесь, пока мы разбираемся, — вместо ЛСД уронил Конрад и так любезно посмотрел, что Вадик поперхнулся на половинке слова и заткнулся, будто ему в рот снова кляп вставили.

Вампир сместился к недоделанному отравителю и несколько мгновений смотрел тому в расширившиеся от испуга глаза. Болтун, не выдержав гляделок, сомлел и засопел, обмякнув.

— Ух ты! — восхитилась я и полюбопытствовала: — Это ты его гипнозом? А чего тогда не загипнотизировал, чтоб он сразу про порошок рассказал вместо истерики?

— А может, я люблю помучить? — совершенно по-хулигански ухмыльнулся Конрад, оскалив клыки.

Я тоже заулыбалась, поднимаясь с ковра. Сидеть подле кайста и трепетно следить за процедурой лечения смысла не видела.

— Ты? Не-а, — фыркнула я в ответ. — За века-то такие развлечения небось надоели хуже горькой редьки. Это поначалу интересно, наверное, когда в силу входишь и ее на других пробуешь, а потом быстро приедается.

— Правда твоя, — с задумчивой, почти ностальгической (эх, какие денечки далекой вампирской юности были!) согласился Конрад и уже серьезно прибавил: — Воздействию можно противиться и имитировать повиновение, в вашем мире я пока не могу ручаться за точность. Запугать порой проще, и сил меньше уходит.

Усыпленного Вадика вампир перетащил и небрежно сбросил в простенок сбоку от дивана, чтоб под ногами не мешался. Отряхнул руки, как испачканные незримой мерзостью, и предложил кайсту:

— Идем?

Ледников, успевший подняться на ноги с феноменальной скоростью, словно не он валялся пару минут назад на грани обморока, отрицательно покачал головой. Он передал мне браслет, резко отдернувшись, будто обжегся от соприкосновения пальцев, и промолвил:

— Я сам. Останься с Геленой.

И потом он просто исчез, ни здрасте, ни спасибо, ни до свидания не сказал. Вот народ пошел! Феномен на феномене сидит и феноменом погоняет! Все вокруг умеют телепортироваться, что совершенно сводит на нет мой якобы уникальный талант. Даже немножечко обидно! Но я подумаю об этом позже. Сейчас же стоит заняться совсем другим, более приземленным делом, если я хочу сохранить легальное место работы, то самое, где запись в трудовую делают, и зарплату, с которой отчисления в Пенсионный фонд капают. Вадик, завороженный вампиром, все равно дрыхнет, я даже к ЛСД не смогу мотнуться, потому как не видела места, куда он ушел на разборки со своей амантой.

Словно отвечая на мои мысли, в сумке на диване взорвался звонком сотовый. Я выгребла его наружу и включилась в разговор с Алинкой. Бросила взгляд на часы и не без удивления отметила, что прошло лишь пятнадцать минут от окончания обеденного перерыва, а столько событий случилось, что казалось — целую вечность назад я отправилась в сквер на разборки с Герасимовым.

— Гелька, ты где? — взяла быка за рога подруга.

Пришлось импровизировать:

— Э-э-э… Алин, дома, у меня так скрутило живот, что разогнуться не могу. Сижу в комнатке задумчивости и, боюсь, к вечеру только выберусь.

— Чего выпила?

Я перечислила стандартный набор лекарств и вздохнула. Причем вздохнула искренне. Врать подруге не хотелось, я вообще обманывать ненавижу, но правду сказать было не только нельзя, а и просто физически невозможно. Со Стаськой попробовала, урок аудирования усвоила. Хоть в бубен бей и в рупор ори — никто не услышит, никто не поймет.