Непобежденные Бахревский Владислав

Партизан Лиза

Герасим Семенович новую педальку выстругивал к прялке.

В жизни резвости убыло. То и дело захаживают полицаи. Делают вид, будто партизан ищут. Всего поиска – торкнуться в лес, полоснуть очередями по чащобе и – к старосте. Осушат четверть самогона – служба исполнена. Скорей домой, покуда не стемнело.

Руки то и дело замирают, забываются.

Проверить тайники Лиза пошла. Четырнадцать лет. Все видит, все понимает.

Герасим Семенович Ефимию Васильевну приставил к секретам. Сам уж больно на виду: куда это наш староста? А Лиза – к матери с теми же доводами: «Тебя выследят».

Разумно, конечно. За девчонкой такого глаза не будет, как за госпожой старостихой.

И вот первый Лизин поход за секретами. Ефимия тоже в лес пошла, проследить за дочерью, помочь, если что.

Выпавший снег растаял. В лесу неуютно. Листва облетела с берез, с кленов… На дубах, правда, держится. Зато пройти сосновым бором – великое удовольствие. Деревья огромные, головы держат высоко, и на каждой сосне шапка Мономаха.

Лиза шла не оглядываясь. Когда человек оглядывается, у него секрет.

Только среди деревьев, нагнувшись за чернушками, смотрела, затаив дыхание, на тропу, на околицу Думлова. Тихо. Пусто. Ноябрь не для гуляний. Чернушки-то на удивленье! Все крепкие, ладные. Черный груздь!

Сосна-тайник у леса на виду, выше всех деревьев. Золотая от корня до вершины. У папани хранится с царских времен учебник истории. Шапка Мономаха в этом учебнике на обложке. На сосне – точь-в-точь.

Тайник под корнем, но нет ничего. Придется к другому тайнику пройтись. Второй – в дубе. Здесь барсучья нора. В норе дупло. Ага! Берестяная трубочка. Бересту – в лукошко, под грибы. Чернушек пять штук всего, но грех не посолить, такие крупные, такие чистые!

Ноги бегом бы кинулись бежать, но голова у Лизы строгая. Ноги немножко дрожат, а хозяйку слушаются. Не торопятся.

Крыльцо.

– Медленно! Медленно! – командует ногам Лиза.

Рука – к двери. Дверь за собой – хлоп! В избу. Нет никого. Отец – у коровы. А на крыльце шаги. Мама. С вязанкой сушняка.

– На растопку.

Лиза подошла к маме, смотрела ей в глаза:

– Ты за мной следила.

Ефимия Васильевна обняла дочь:

– Родная! Господи! Ты – молодец! Ты в Герасима Семеновича. Я видела, как спокойно, без оглядок, проверяла тайники.

– Я чернушки нашла! – порадовалась Лиза.

– И правда! – Ефимия Васильевна нашла под грибами бересту. Положила в печурку.

– Мама, я теперь партизан?

– Партизан, доченька! – подошла к иконам, опустилась на колени. – Да, будет моя дочь – девушкой, а я матерью, женой. Герасим же – кормильцем семьи. Господи! Пусть будет, как было у нас. Чтоб все просто! Всё как всегда!

Повернулась к Лизе:

– «Богородицу» прочитай. Пусть не оставляет тебя, когда снова на тайны в лес пойдешь.

«Митя»

О появлении в лесах Людинова и Жиздры партизанского отряда «Митя» немцы узнали, подсчитывая сожженные на дорогах под Дятьковом грузовики. Отряд, оставляя за собой взорванные мосты, уничтоженные склады и комендатуры, пришел из… Белоруссии. Вел отряд капитан госбезопасности Дмитрий Николаевич Медведев. Думал ли кто из посылавших «Митю» поднимать народную войну об Иисусе Христе, – неизвестно, но в отряде, перешедшем линию фронта в сентябре, было тридцать три чекиста.

Что такое тридцать три человека против танковых армий, моторизованных дивизий, фельдмаршалов, эсэсовцев, Тайной полиции, миллионов пленных, тысяч предателей?

Так. Фантазия Лубянки.

Но в решающие дни ноября 1941 года пусть не тысячи, но сотни орудий не доехали до фронта, остались на обочинах большаков, под откосами железных дорог. Снаряды, изготовленные Европой на головы наших солдат, рвались в глухомани лесов. И здесь, в глухомани, немцы хоронили солдат и офицеров, спешивших в Москву. Потери не такие уж и значительные, но батальоны и полки прибывали к линии фронта поредевшими. А кто уцелел, был захвачен бациллой страха. Велик ли от страха ущерб в войсках наступающих? Тут можно одно сказать: веселящая одурь побед в крови не знавших поражений «сверхчеловеков» стала смешиваться с тромбами ужаса перед русскими лесами, перед простором, за каждую пядь которого ничтожно вооруженные русские бьются насмерть.

Отряд «Митя» мало того что воевал, он был партизанским вузом. А где учеба, там экзамены. Отряды, превратившие лес в убежище от войны, Медведев разогнал. Зато была создана сеть боевых групп. Боевые группы появились в деревнях Будочка, Савчино, Старая Рубча, Немировичи Дятьковского района.

Стреляющее полукольцо перед заводским поселком Бытошь, где делали оконные стекла.

Устроив в этом краю партизанское движение, отряд Медведева перешел в леса Людинова и Жиздры. Отряд Золотухина и «Митя» основали совместную базу неподалеку от деревни Волынь.

У Золотухина в отряде было шестьдесят партизан, у Медведева – несколько сотен. Людиновские по-хозяйски не только обогрели гостей, но обули, одели, накормили.

В особом отряде НКВД всей еды – мерзлая конина. Многие грозные для немцев воины носили лапти. Все оборвались. Немалая часть отряда – раненые и больные. А у Золотухина в глухой лесной деревушке – госпиталь. Из Людинова доставили лекарства, бинты.

Медведева, однако, удивило, что хорошо организованный, боеспособный отряд людиновцев занимается уничтожением отставших от частей немцев, режет кабель, нарушая связь, подбивает изредка грузовики. Взорван всего один мост, причем подпольщиками. Но главное, отряд не имеет радиосвязи. Все донесения переправляют разведке армии через линию фронта. Далеко, опасно, сведения успевают устаревать.

Медведев запросил разведывательную информацию. Похвалил:

– Орел молодец! Докладывает лаконично. Точно указал оборонительные сооружения на подступах к Людинову. Главного не упустил: движения войск по большаку в сторону фронта. – Тотчас и решил: – В воскресенье, в 9.00, у нас сеанс связи с начальником особой группы майором Судоплатовым. Приготовьте, Василий Иванович, краткий отчет о сделанном. Запросите у Москвы самое необходимое. Прежде всего радиостанцию. Сведения Орла через полчаса мой радист передаст в Центр.

Посоветовал:

– Чтобы произвести на Судоплатова хорошее впечатление, прикажите вашим подрывникам взорвать железную дорогу.

Сазонкин со своими молодцами в тот же день пустили под откос местный поезд, ходивший из Дятькова в Киров. Паровоз покорежило, пострадало несколько вагонов, погибли трое немецких солдат. Доложить все-таки будет о чем, да ведь и карателей дважды гоняли по лесу.

Взорванный паровоз, покалеченная пара вагонов, трое убитых солдат.

Малая малость…

А вот у Орла радость была прямо-таки великая. Чудо! Утром отнес в тайник донесение, и всего через несколько часов, когда на заводе был перерыв на обед, небо Людинова затрясло от гула тяжелых моторов. Солнце косматое – мороз, небо румяное в позолоте. Было видно, как сыплются бомбы.

– Лешка! Смотри! – Лясоцкий локтем двинул друга в бок.

От взрывов звенело в голове. Земля взмывала к небу, подбрасывая колеса, кабины, стволы пушек, щиты, лафеты! Колонна грузовиков везла снаряды и орудия.

– Большак разбомбили! – определил Лясоцкий.

– Большак, – согласился Алеша и задохнулся от счастливых слез в горле. Еле-еле проглотил комок.

Сообщил и сообщил. Мало ли было таких сообщений. Но – прилетели, разбомбили… И снова гулы, звенящие стекла, и опять земля ходит ходуном. Самолеты бомбят доты, дзоты и чего-то там еще.

Два удара чудовищных, точных и нежданных. Немцы были уверены: русская авиация уничтожена.

Тявкают зенитки, но в небе уже пусто. Такая она вот, малая малость.

Это в Людинове, а в оккупированных районах Московской области в то же время действовало 40 партизанских отрядов, 1800 бойцов.

В Калининской области, занятой немцами в августе, в 38 районах вредили врагу 55 отрядов, 1652 бойца.

В Тульской отрядов было создано 30, и еще 80 боевых групп – 2150 мстителей.

Много ли, мало сделали партизаны? В районном центре Угодский Завод ночным ударом был уничтожен штаб 12-го армейского корпуса немцев. Потери врага – 600 солдат и офицеров, 30 грузовиков, 23 легковые машины, четыре танка, 12 повозок с боеприпасами.

Между Новосокольниками и Выдумским в Калининской области слетел с рельсов эшелон с солдатами – 50 вагонов.

Под Самолуковом – эшелон из 40 вагонов, с орудиями и снарядами.

На трактах Осташков – Андреаполь – Пено взорвано было 40 машин с солдатами и боеприпасами. На хуторе Сидорово перебит гарнизон – 140 немецких солдат.

Под Завидовом рабочие-торфяники уничтожили 30 солдат, захватили зенитку, танкетку, 15 автоматов.

В Калинине партизаны напали на Мигаловский аэродром, сожгли два самолета, убили 40 солдат и офицера.

Смоленские партизаны сожгли мосты через реки Кошу, Жиздру, Рессету.

Отряд «Митя» взорвал четыре моста на большаках и три железнодорожных моста.

Капля не только камень, но гору точит.

Семидесяти пяти дивизиям группы армий «Центр» (22 из них были танковые) в сутки требовалось 70 эшелонов, но подвоз составлял только 23. А до Москвы уже было рукой подать.

25 ноября дипломат Риббентроп дал анализ положения советских армий под Москвой: «Русские потерпели поражение, имеющее значение для исхода войны, от которого они, ввиду недостатка обученных резервов и военных материалов, никогда уже не смогут оправиться».

Военный теоретик Гальдер, начальник германского Генерального штаба, записал в дневнике 2 декабря 1941 года:

«Сопротивление противника достигло своей кульминационной точки. В его распоряжении нет больше никаких сил».

В тот же день, 2 декабря, командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал фон Бок углядел признаки полного поражения русских:

«Прибытие нового пополнения было замечено только на одном участке и в небольшом количестве. Оборона противника находится на грани своего кризиса».

Что для фон Бока записочка Орла о движении грузовиков в сторону фронта? Что для фон Бока гибель 30 грузовиков, завязших в болоте, куда их завел, помня Сусанина, колхозник Серебряно-Прудского района Иван Иванов? Что ему потеря гарнизона села Успенское?

Другой Иван, Сотников, завлек офицера и его роту на минное поле.

Малые малости.

В полосе Западного фронта генерала армии Жукова фельдмаршал фон Бок сосредоточил 51 дивизию, 13 из них танковые и семь – моторизованные. Пятая часть войск, десять дивизий, были резервные, полнокровные. Вторую танковую армию Гудериана Гитлер усилил двумя армейскими корпусами и пополнил 100 танками.

На Звенигород, на Кубинку, Наро-Фоминск, Подольск, Серпухов наступали армейские корпуса, усиленные танками.

24 ноября были взяты Клин и Солнечногорск.

Прием у коменданта

Канун немецкого Рождества, 24 декабря, для русского человека время поста.

У Бенкендорфа и его супруги Магды – праздничный стол, на вид и на вкус прибалтийский. На лепестке белого хлеба – килечка. Очень одинокая. Для шнапса – рюмки с ноготок, бутерброды с маслом и – само изящество – на каждом три клюковки, величиной бутерброд с советский пятак. Были консервы, пахнущие консервами, в вазах – краснобокие яблоки, местные, но и тут с расчетом – одно на приглашенного. Кофе подавали суррогатный. К нему пирожные с вершок, галет, правда, без счета. Подавали пиво, к пиву по-русски прилагались раки. По три рака на персону. Умельцы из полицаев наловили.

Отец Викторин получил приглашение на себя и на матушку. На крыльце комендатуры чета Зарецких встретилась с мадам Фивейской.

– Для меня эта дверь в Европу, – в глазах счастливой мадам сверкнули слезы восторга.

А вот батюшку и матушку в этой самой «Европе» окатили ледяным душем.

Еще на лестнице к ним подошел Двоенко и вытаращил глаза, изображая крайнее удивление:

– Поп – толоконный лоб! Ты же партизан! Твой праздник под елкой. – И, развернувшись, спросил стоявшего на верхней ступеньке Дмитрия Иванова: – Я ошибаюсь или как, по-твоему?

Митька ухмыльнулся и буравил отца Викторина злыми пьяными глазами. Он был в штатском, костюм из бостона, очень дорогой костюм: ограбил кого-то.

Батюшка остановился пораженный, но Полина Антоновна, не меняясь в лице, толкнула Двоенко прочь с дороги и повела супруга наверх, в залу. К ним подскочил Столпин:

– Двоенко – пьяная свинья, матушка! Не обращайте внимания.

В зале стояла огромная елка, красоты изумительной, а потому волшебная.

В зале чету встретили граф и графиня.

– О такой елке я грезил в детстве! – признался отец Викторин.

– Вы – большой художник! – сказала Полина Антоновна графине. – Я уверена, сколько ни смотри на вашу елку, всякий раз будет новое, счастливое открытие.

– Вы думаете, что я наряжала красавицу? – улыбнулась графиня Магда.

– Ну конечно, вы! В вас та же тайна.

– Благодарю! – Графиня растрогалась, а батюшка, когда отошли от хозяев, удивился:

– Мать, ты будто всю жизнь на приемы ходишь!

– У графьев – впервой.

– А что с Двоенко-то делать? Жуткий человек.

Полина Антоновна глянула на батюшку сердито:

– Сносить безобразия перестать! Обязательно расскажи Бенкендорфу о выходке негодяя против тебя. И надо подготовить женщин, чтоб пожаловались на Двоенко и тоже самому коменданту.

Торжество начали речью Айзенгута.

Грядущий 1942 год начальник тайной полиции назвал годом победы германского оружия. Многие, собравшиеся в зале комендатуры, знали: фюрер отстранил от командования 40 фельдмаршалов и генералов: фон Бока, Рунштедта, Гудериана, а генерал-фельдмаршал Браухич – отправлен в отставку. И самое секретное знали: 7 декабря Красная армия освободила на Рязанщине город Михайлов, 9-11 декабря – города Венев, Сталиногорск[12], Епифань. 14 декабря вернула России Ясную Поляну, 15-го – Клин, 16-го – Калинин. 20 декабря овладела Волоколамском. Бои шли за Калугу, за Наро-Фоминск. И Айзенгут признал: жестокие морозы вывели из строя технику, войска пришлось от Москвы отвести для перегруппировки. Однако стабилизация фронтов налицо, а успех нового наступления обеспечат десять свежих дивизий, прибывших из Франции. Речь Айзенгут закончил с пафосом:

– Все, кто празднует с нами Рождество в этом зале, люди дальновидные, Германия и фюрер ценят верность и готовность к подвигу. Победителей ожидает жизнь ради великих целей, ради обновления мира.

Был дан концерт, пела певица из Берлина, показывал фокусы русский артист (видимо, пленный), играл на скрипке немецкий солдат-артиллерист, а венчал программу канкан в исполнении женщин офицерского борделя, причем не все участницы кордебалета имели нижнее белье.

– На войне для мужчин такая утеха простительна, – сказала графиня отцу Викторину.

– Русские женщины, дайте только срок, затмят француженок! – Бенкендорф танцем остался доволен и пригласил отца Викторина и матушку в отдельный кабинет.

Подали торт, ликер и настоящий, с чудесным запахом, кофе. Бенкендорф был задумчив и говорил с опасной откровенностью:

– Легкие победы, отец Викторин, испарились. Мы били комиссаров, а теперь перед самой могучей армией земного шара – великий русский народ. Совсем другая война. У нас это понимают немногие. – Граф поднял рюмочку с ликером, пригубил. – Отец Викторин, хочу просить вас. Проповеди ваши привлекают многих. Внушайте прихожанам мысль – беречься от противодействия германским вооруженным силам. Война ожесточает солдат, ибо партизаны наглеют. Вспышка гнева – и человека нет. Что вы скажете вот об этом?

Бенкендорф положил перед отцом Викторином листовку:

– Листовка типографская. Такой техникой располагают партизаны. А это? Посмотрите, каллиграфия! Красиво, качественно.

Рядом с напечатанной листовкой легла рукописная.

– Граф! Александр Александрович! Россия забыла святых, ее наказание – Сталин. В стране Сталина даже героев помнить долго – опасно. Вы видели школьные учебники? Целые страницы залиты чернилами. Маршалы, герои Гражданской войны, превратились во врагов народа… Эта листовка – чистой воды ребячество. Кто-то покрасовался перед своими друзьями.

– Согласен. Но за ребячество будут вешать. Я этого не хочу в моем городе. И вы, я уверен, такого не можете желать.

Графиня всплеснула руками:

– Господа! Рождество! Праздник надежд. Вера в Божественное чудо. Граф, скажите о чудесном нашим друзьям. О чем вы мечтаете?

Бенкендорф снова приложился к рюмочке.

– О Пушкине, милая моя Магда. Если есть Бенкендорф, должен быть и Пушкин… Без Третьего отделения Россия не имела бы того Пушкина, которого чтят как гения. И вам, и мне, и фюреру, отец Викторин, нужна новая Россия. Для нового, преображенного мира потребны гении. Люди высочайших достоинств и способностей. Именно такие люди будут востребованы новой землей.

– Новая Земля у нас уже есть, – сказал отец Викторин.

– Ах, этот остров! Самоеды! – Граф засмеялся, допил свою рюмочку.

– У самоедов дарования особые. У Ивана Грозного был целый двор самоедов. Они предсказывали царю будущее.

Магда решительно чокнулась с Полиной Антоновной, выпила свою рюмку и распорядилась:

– Граф, наполните опустевшее. А вы, отец Викторин, прочитайте стихи.

Прочитал:

– Замечательные стихи! – одобрил Бенкендорф. – Это кто?

– Тютчев.

– Ах, Тютчев! Времена опять же пушкинские. Я знаю, вы хорошо рисуете, отец Викторин, а стихи вы сочиняли?

– Семинаристом.

– А есть ли хорошие поэты среди советских? – спросила Магда.

– Советская поэзия – еврейская! – поморщился Бенкендорф.

– Советская поэзия многонациональная, – возразил батюшка. – Ну, вот такой поэт.

– Густые стихи! – оценила Магда.

– Павел Васильев. Репрессирован.

– Еще, пожалуйста!

Борис Корнилов. Репрессирован.

– И поэтам резон быть с нами! – объявил Бенкендорф, разливая ликер. – Превосходный букет. Вы правы, отец Викторин! Листовки – молодечество юношей. Мы это прекратим быстро. Завтра в Германию увезут вторую партию парней и девиц. Двести пятьдесят человек. Дмитрий Иванов, работающий на бирже труда, – мой любимчик. Иванов, а отец у него был Иван Иванович, служит Германии вдохновенно, ибо прежняя власть надругалась над его жизнью. Иваны служат Гитлеру!

Матушка торкнула под столом батюшку.

– Граф Александр Александрович! Не к празднику такое говорить, – отец Викторин, извиняясь, поклонился графине. – Двоенко набросился на нас с матушкой в вашем доме, кричал, что мы партизаны.

– Чудовище! – согласился комендант Людинова. – Не знаю, сколько он поймал настоящих партизан, но народ он восстанавливает жестокостью своей против Германии. Впрочем, отец Викторин! Не немцы убивают безвинных, убивает безвинных русский человек, учитель. Произвести следствие, когда партизаны все время делают дерзкие вылазки, невозможно. Но вас я огражу от посягательств злодея. Вам я верю.

«Ночь перед Рождеством»

Это когда на земле мир, в праздники проливают вино. На войне за праздники платят пролитой кровью.

21 декабря, в день рождения товарища Сталина, Медведев, командир «Мити», отправил в Москву поздравительную радиограмму: «Железная дорога "Рославль – Киров – Фаянсовая" работает напряженно. 25 декабря сего года под Кировом подорвем эшелон. Создадим пробку. 26-го бомбите с воздуха. Операция "Ночь перед Рождеством". Митя».

Радиограмма легла на стол Сталина, Молотова, начальника Генерального штаба маршала Шапошникова и начальника Оперативного управления Генштаба генерал-майора Василевского, будущего начальника Генерального штаба, маршала, награжденного двумя орденами Победы, дважды Героя Советского Союза.

Партизаны отряда Золотухина были участниками «Ночи перед Рождеством».

Взорвали железнодорожный мост на дороге Москва – Брянск, недалеко от станции Зикеево. Эшелон, направлявшийся к Москве, пришлось разгрузить в Зикееве.

Между Кировом и Рославлем полетел под откос состав с воинской частью из Франции.

На участке железной дороги Сухиничи – Брянск была атакована и повреждена станция Судимир. В огромной пробке застряли десятки эшелонов.

Чудовищный пир для бомбовозов.

Дивизии из Франции, столь жданные немецкими генералами под Москвой, стояли на калужской и брянской землях. Танки, орудия, боеприпасы и люди подверглись уничтожительному удару с неба. То, что испытывали красноармейцы в июне-августе 1941 года, полной мерой рухнуло на немецкие головы в декабре, в дни Рождества.

А на земле били подгулявших немцев партизаны.

В Зикееве в ресторане с елкой веселились офицеры застрявшего эшелона и офицеры Жиздры. Партизаны забросали ресторан гранатами, а утром прилетели краснозвездные бомбардировщики. Эшелон был уничтожен, бомба попала в школу, где после ночного гуляния и партизанской атаки ночевали семьдесят офицеров.

А в Жиздру под видом крестьян, торгующих сеном, вошли семеро партизан на четырех санях. Вместо базара возы с сеном остановились возле полицейского управления. Очередями из автоматов все полицаи были уничтожены. К управлению на выстрелы прикатил на рысаке начальник полиции с тремя полицаями. Этих тоже расстреляли, документы и мешки с деньгами, полмиллиона, погрузили на сани быстрого рысака.

По дороге в лес партизаны сожгли лесозавод. Пиломатериалы Жиздра поставляла для фронтовых укреплений.

Но операция «Ночь перед Рождеством» имела продолжение. Командир «Мити» Медведев, хотя ночь для него была бессонной, просмотрел документы, добытые в Жиздре.

Попало на глаза заявление на имя коменданта Жиздры. Некий Львов испрашивал разрешение «до конца войны жить и работать в г. Жиздре при местной городской управе». И заверял: «Я думаю, что оправдаю доверие моего народа, работая в духе понимания великой исторической миссии германского народа, предназначенной ему Провидением».

Чекистская интуиция тотчас сопоставила «Львова» и санитара Николая Корзухина. Партизаны изловили нескольких агентов, которые на допросах признались, что их завербовал «санитар с красным крестом на рукаве шинели».

В Жиздру отправили отряд лейтенанта Царева. Отряд вел партизан Алексей Белов, бывший председатель Жиздринского райсовета. Немцам было не до Жиздры: спешно восстанавливали движение на железных дорогах, усилили охрану на станциях.

Партизаны проникли в госпиталь. Госпиталь размещался в двухэтажной школе. Здесь лежали перенесшие ампутацию советские солдаты и офицеры. Умирали от заражения крови и гангрены. Корзухина схватили в буфете, где топилась печь.