Черные крылья Бога Лекух Дмитрий

Он что-то пискнул, и я небрежно ткнул его локтем под ребра.

Хлыщ немного пооткрывал в поисках воздуха рот, потом все-таки нашел и отвалил.

Ну и всего доброго.

Извини, дружок, в другое время я бы с тобой с удовольствием подрался.

А сейчас – тупо не до тебя…

…Я утонул в двух зеленых озерах немыслимой глубины. Боже, как все-таки женщину красит нормальный макияж!

Приветствую вас, блин, разнообразные баночки и футлярчики! Знайте, что я готов ежедневно драться и умирать, лишь бы вы были наполнены вашим немыслимым содержимым.

И пусть девушки думают, что все это придумано для них, мы-то с вами знаем – чушь собачья!

Только для нас.

Исключительно.

Мы выпили по бокалу холодного, очень сухого шампанского и немедленно отправились танцевать…

…На выходе нас ждали.

Отодвинутый мною хлыщ и с ним еще несколько таких же тупых придурков.

Нормальные гвардейские разборки из-за прекрасной дамы.

Я даже развеселился.

Впрочем, радовался я напрасно.

Ребятишки оказались из молодых, да ранние – тускло блеснули плоские ритуальные кинжалы.

«Сейчас мы тэбя будэм рэзат» – это уже не по-гвардейски.

Могли бы ограничиться и обыкновенным мордобоем, а так пришлось работать в реальную.

Это могло не понравиться местному начальству, но выбора у меня не было.

Реальный бой далеко не так красив, как представляют себе романтически настроенные юноши.

По сути, в нем существует только одно незыблемое правило: максимальный урон при минимальном ущербе.

Есть подручные средства – хватай и не раздумывай.

Я, например, запустил в переднего орла металлической плевательницей. Попал, судя по всему, в висок – мальчик явно отправился к праотцам.

Живые так не падают.

Второго достал ногой в надкостницу (опять-таки, только законченные идиоты пытаются бить ногами выше пояса – для этого есть руки), по дороге умудрился извернуться и схватить горсть земли, которая немедленно полетела в морду третьему.

Ребятки слегка смешались: надо же, жертва, вместо того чтобы покорно нанизываться на отточенные лезвия ритуальных клинков, почему-то еще сопротивляется.

Чем я незамедлительно и воспользовался.

Р-раз – хватаю один из выпавших кинжалов (ага! баланс-то отменный, надо быть осторожнее), дв-ва – он уже покачивается в горле хлыща-организатора, тр-ри-и…

Впрочем, «три» у меня не получилось.

Землю под ногами вспорола автоматная очередь – на шум драки прибежал патруль.

Меня под дулами автоматов заковали в наручники и куда-то повели.

Как выяснилось – расстреливать.

С правосудием и правами человека у них здесь все было в полном порядке…

Ублюдки хреновы.

Красотуля в процессе выяснения отношений куда-то исчезла. То ли тоже повязали, то ли просто решила не связываться.

…Для начала меня крепко избили.

Связанного, естественно.

Особенно усердствовал некий руководящий толстячок с нашивками Крыла безопасности, который все пытался выбить мне глаз или заехать по яйцам.

Его пару раз оттаскивали подчиненные, но он вырывался и молотил меня своими тяжелыми коваными полусапожками со щегольской шнуровкой. Он явно стремился не дать мне умереть быстро и безболезненно.

Было очень больно, но именно усердие этого придурка в конечном итоге и спасло мне жизнь.

Еще один раз, конечно, пришлось потерпеть, зато буквально через секунду – ну, не могла Машка просто так сбежать! – в воздухе наконец прозвучало долгожданное: «Отставить!» и хлесткий удар предупредительного выстрела.

Я, честное слово, даже подумать не мог, что буду так когда-нибудь радоваться жесткому командному рыку фашистского вожака.

А жить-то тебе, оказывается, хочется.

А, Егор Дмитриевич?!

Ага…

…На команду они все же отреагировали.

Нехотя, но отошли в сторонку.

Странно, но сознания я почему-то не потерял (хотя сотрясение явно имело место быть, и нехилое, да и еще, похоже, пара ребер – на фиг, добро еще, что в легкие, судя по всему, не воткнулись, кровь изо рта не шла), и поэтому обостренно ясно воспринимал происходящее.

Видел и слышал, как толстячок подбежал к вожакам, «нашему» и юго-западного Подкрылья, которого Корн, как выяснилось, для чего-то приволок с собой.

Как Андрей Ильич рявкнул, отменяя расстрельный приказ.

Как толстячок, оказавшийся заместителем начальника Крыла безопасности, завизжал, мол, не много ли на себя берете, столичная штучка, как зло хлестнул выстрел любимого керновского «Стеблина» и шумно упал удивленный навеки «безопасник».

Андрей Ильич умел убеждать.

И аргументы у него всегда были… м-м-м… полностью соответствующие ситуации.

А потом я все-таки провалился в спасительную темноту…

…Я люблю приходить в себя после ранения.

Ты лежишь, чистенький и опрятный, в крахмально-белой палате, и солнце заглядывает тебе в окно, и никуда не надо спешить.

Почему-то, когда начинаешь выздоравливать, солнце всегда заглядывает тебе в окно. Может быть, потому, что ты приходишь в себя ранним утром, когда медперсонал дремлет.

Боль приходит только потом, она не наваливается сразу, сначала дает почувствовать себя просто живым.

Но для этого тебя еще должны доволочь до госпиталя.

Обыкновенно же случается несколько по-другому.

Гораздо грязнее и прозаичнее.

Ага.

Ты приходишь в себя от вызванного потерей крови озноба, распятый на плащ-палатке, весь в собственной крови и блевотине, которую просто элементарно некому вытирать.

А рядом сквозь зубы, но все равно отвратительно громко матерится твой распятый сосед.

Перегнувшись для очередного сеанса выворачивания наизнанку своего собственного желудка, ты видишь его кровоточащую, перетянутую жгутами культю, пугаешься, ощупываешь себя, находишь перетянутую бинтами поверх комбеза дырку, чувствуешь, что все конечности на месте, и благодаришь Бога, что тебя в очередной раз пронесло и ты опять сравнительно легко отделался.

И начинаешь мечтать о чистеньком госпитале в далеком отсюда тылу: со шприцами, неистребимым запахом больнички, пухленькими медсестрами, горячим трехразовым питанием и прочими радостями жизни…

…В этот раз мне было за что благодарить судьбу: я пришел в себя в палате, а не на плащ-палатке.

И было утро, и, как это ни странно, было солнце в маленьком мутноватом окне.

А на подоконнике, выпуская дым в открытую фрамугу, молча курил Вожак.

– Да-с, – хмыкает, заметив, что я пришел в сознание. – Крепко они тебя. Стареешь, Егор, мог бы и поудачней закрыться. А то отхлестали, как маленького…

Я хмыкнул и подоткнул подушку, чтобы попробовать лечь поудобней.

Нет ничего отвратительнее беспомощности, я вам доложу.

Разве что, когда эту твою беспомощность видит тот, кому на нее смотреть не положено.

Где-то так.

Ребра болели немилосердно.

Вожак, проследив мой голодный взгляд, прикурил вторую сигарету, спрыгнул с подоконника и вставил ее мне в уголок рта.

– Как себя чувствуешь-то, герой-любовник?

– Хреново, – вдыхаю свою порцию крепкого утреннего дыма и потихонечку успокаиваюсь. – Что это они так долго со мной возились? Сразу, что ли, пристрелить не могли?

– Да так, – ухмыляется в ответ Корн. – Угораздил же тебя черт воткнуть эту железяку прямо в глотку сыну замначальника местного Крыла безопасности. Ежели б не это, пустили бы в расход, предварительно даже не мучая…

– И ты бы не успел, – киваю.

– Не успел бы, – соглашается. – Кто ж знал, что ты у нас такой резвый мальчик. Шалун, можно сказать…

Я на некоторое время замолкаю.

Нужно, думаю, покурить.

И осмыслить.

– Значит, это был его сын? – я постарался восстановить в памяти лицо толстяка. Похожи, ах как похожи. – И что дальше?

– А ничего, – жмет плечами. – Отлежишься, восстановишься, потом пойдем на Ростов. А я здесь пока порядок наведу. Власть, она, знаешь ли… некоторых развращает.

– И никаких последствий?

– Для тебя – никаких, – кривится. – Если бы он хотел драться с тобой честно, у нас есть специальный дуэльный кодекс. А так – закон на твоей стороне.

Вот как.

У них даже дуэльный кодекс имеется…

Н-да-а…

А ведь, похоже, эти ребята – всерьез и надолго.

Нехорошо это, ой как нехорошо…

– Чей закон-то, Вожак? – не могу не подколоть Корна в ответ.

Я капитан или кто, в конце-то концов?

Но он даже не реагирует, скотина такая.

– Наш закон, – жмет плечами. – Закон Крыла. Другого, извини, здесь нет. И в ближайшие лет сто, думаю, не предвидится…

После чего резко поднимается и уходит.

Кажется, я его чем-то обидел.

Да и хрен с ним.

Делов-то…

…К полудню (удивительно, но здесь, кажется, в приказном порядке перешли на дневной режим городской жизни, прямо как в доисторические времена) я уже чувствовал себя достаточно сносно, чтобы пойти прогуляться.

Компанию же мне решили составить Красотуля и верный вездесущий Веточка.

Который, как сказала накрахмаленная сестричка, даже спал здесь же, в госпитальном блоке – на кушетке в коридоре, у черного пустого экрана навсегда умолкшего древнего телеприемника.

Ему в этом городе что-то активно не нравилось. На уровне, как он сам сказал, «нижнего чутья».

Вот и решил подстраховаться, чисто на всякий случай.

Я одобрительно кивнул.

Предчувствиям, знаете ли, нужно верить.

Всегда…

…Мы вышли на улицу и доплелись (это относилось, разумеется, прежде всего, ко мне, – остальные просто приспосабливались под мою нынешнюю манеру ходьбы) до небольшого уличного кафе, где и заказали холодного местного пива.

Столичные деньги здесь, на удивление, принимали, правда, по какому то абсолютно грабительскому курсу.

Ну, и то хлеб.

В той же Астрахани над ними просто смеялись, прием столичных «фантиков» заканчивался сразу же перед Тулой, на съезде с Симферопольского шоссе, где и был наш основной хоженый и безопасный маршрут.

Тут, безусловно, дилеры постарались, основной трафик наркоты шел в столицу, естественно, через Украину…

…А цены тут были такими, что в Москве за один воронежский обед можно было купить пару новеньких «Стеблиных» с полным боекомплектом.

Не в этом дело.

В столице такое спокойное уличное кафе было просто-напросто невозможным.

С любыми, даже самыми космическими ценами.

Разграбили бы, и никакая «крыша» не помогла.

Потому что защищает только от тех, кто способен хоть немного думать, а не живет от дозы к дозе.

Когда у человека ломка от какой-нибудь новомодной дряни, он вообще думать не в состоянии.

Ни о чем.

У них что, в Воронеже, все отморозки вымерли, что ли?

И наркоманы?!

Да нет, вряд ли…

Значит, приспособились.

А тех, кто не приспособился, – в расход.

Крылья, разумеется.

Благодетели хреновы…

…Погода, тем не менее, стояла просто изумительная.

Уже прозрачная, но еще не холодная осень.

Мое любимое время года.

Даже не время.

Она вообще как-то – вне времени.

Осень, в смысле.

Такие дела…

Мирный пейзаж, правда, слегка портили броневики на перекрестках и до зубов вооруженные патрули.

Но, справедливости ради, надо сказать, их пребывание здесь было вполне оправданно. Я уже очень и очень давно не сидел вот так в уличном кафе с другом и красивой девушкой в полной безопасности.

В казармы возвращались другой дорогой.

Настроение было вполне благодушным и хотелось еще немного прогуляться.

Под ногами тихо шуршали первые опавшие листья, встречные патрули козыряли черному, с серебряными галунами унтер-офицерскому мундирчику Красотули и с уважением поглядывали на мою новенькую, почти что не обмятую госпитальную пижаму.

Здесь, как, впрочем, и везде, тоже была война.

Просто – тыл.

А так, в принципе, вполне себе и прифронтовой город.

Ага.

Веточка рассказывал какую-то длинную и довольно нудную историю, его никто, естественно, не слушал, и так продолжалось довольно долго, пока он неожиданно не замолчал.

На полуслове.

Прямо перед нами, чуть левее по ходу движения, стояла грубо сколоченная виселица, на которой болтались свеженькие, еще не начавшие разлагаться, повешенные за шею покойники.

На груди каждого висела аккуратненькая дощечка с трафаретной надписью.

И на ближайшей из них значилось: «Педераст».

…Нет, вы только ничего не подумайте.

Я и сам тоже не очень люблю гомиков.

Но это вовсе не значит, что их за это нужно развешивать на столбах. Закон природы: если ты начинаешь вешать тех, кто тебе не нравится, готовь собственную шею.

Потому как рано или поздно обязательно найдется тот, кому не нравишься ты.

Сам.

Лично.

Мне, врать не буду, стало немного противно.

Из этого фашистского рая следовало делать ноги.

Причем немедленно.

По пути в казармы мы подавленно молчали.

Даже Красотуля.

В столице орденцы гомосексуалистов не вешали.

Педофилов, тех – да.

С удовольствием.

И то нужно было быть уверенным в причастности данного лица именно к изнасилованию и избиению малолеток.

Ведь юное поколение у нас довольно пронырливое, любой случайный человек мог стать жертвой оговора и шантажа.

А здесь вот так, значит.

По-простому.

А я уж было почти смирился с существованием Крыльев.

Тьфу ты, пропасть…

Даже ребра опять заболели.

Или это от ходьбы?

…Впрочем, в Воронеже нам все равно пришлось пробыть еще пару недель.

Ребра, несмотря на все старания медиков, срастались медленно, а в походе я был нужен как командир, а не калека. Без меня же (была и такая идея) отряд выходить на трассу отказался наотрез, что почему-то немало порадовало лично Андрея Ильича.

Все-таки, похоже, он продолжал иметь на меня какие-то виды.

Что, впрочем, неудивительно…

…Я занялся тем, что раньше называлось стратегическим планированием. Надо отдать должное разведке Ордена, сбор информации у них был на должном уровне.

Если ближайшие сорок-пятьдесят километров трассы были довольно спокойными, с блокпостами, а кое-где даже и с электрическим освещением (красиво живут, сволочи), то потом начинался полнейший беспредел.

Туда даже криминалы соваться боялись.

Какие-то дикие казачьи общины, на дух не переносящие никого чужого. Байкерские стаи, нигде не базирующиеся, но имеющие хорошо отлаженную сеть ночлежек и информаторов на каждом постоялом дворе.

Фермерские хутора, встречающие каждого незнакомца шквальным огнем из стареньких, но вполне себе боеспособных ДШК.

Воинственные монахи, помимо стандартного огнестрельного оружия наделенные какими-то тайными, не вполне понятными силами.

Непрерывно воюющие с ними сатанисты.

Отлично вооруженные «пролетарские отряды продразверстки». Враждебные им либерал-радикалы, называющие себя «защитниками прав фермеров» (сами фермеры ни тех, ни других терпеть не могли).

Какой-то «подпольный обком ВКП(б)».

Как ни погано это звучало, единственной нашей надеждой были разбросанные тут и там Каэры – опорные посты Крыльев со сторожевыми башнями, упрямо ползущие на юг и пытающиеся всеми доступными им методами поддерживать хотя бы видимость порядка.

Как признался, вздохнув, начальник разведки, Крылья в этих местах ненавидели все без исключения, и нам надо быть готовыми стрелять по любой движущейся мишени, не разбираясь в ее политической или клановой принадлежности.

Где-то километров за триста до Ростова заканчивалась и эта более или менее понятная территория.

Дальше властвовали какие-то шахтеры и криминал.

Что добывали эти шахтеры и откуда они взялись, не знал никто. Здоровые угрюмые лохматые мужики и бабы большую часть своей жизни проводили под землей.

На поверхность они выходили исключительно ночью.

Преимущественно для того, чтобы пограбить и помародерствовать.

Великолепно вооруженные, отлично подготовленные, неожиданно появляющиеся из-под земли и туда же исчезающие, они были исконными врагами насквозь криминального Ростова.

И с «наземниками», как они презрительно называли всех не-шахтеров, имели дело исключительно как с объектами грабежа или при торговле.

А еще эти люди, ко всему прочему, были великолепными оружейниками. Начальник разведки показал мне фантастически удобный «подземный» арбалет – такое оружие мало уступало огнестрельному и не требовало какого-либо боезапаса: толстые короткие стрелы, «болты», легко мог изготовить любой деревенский кузнец.

Что касается самого Ростова, то его лучше было обойти стороной. Любой, не принадлежащий «черной масти», исконному воровскому сообществу, там считался законной добычей криминала.

Это была их, если хотите, Мекка, их неофициальная столица.

Ростов-папа.

Ветеранов там, особенно после печальной памяти «десантного мятежа», – ненавидели.