Записки Джека-Потрошителя Черкасов Дмитрий
Окошко рядом с дверью разбито, и отверстие заткнуто какой-то тряпкой.
— Я потеряла ключ! — поясняет Мэри. — Тебя не было вчера, а я не знала, как открыть дверь.
— Ты была пьяна, — он осуждающе качает головой. — У тебя находятся деньги на выпивку, но ты не платишь за комнату! Я говорил с Маккарти, и он сказал, что ты задолжала. Он не вышвыривает тебя только потому, что уверен: ты принесешь ему деньги. Я думаю, ты ему нравишься. Можешь переспать с ним, он тебя еще ненадолго оставит! Это же единственный способ, которым ты можешь заработать!
Мэри Келли смотрит на него угрюмо. Да, конечно, он прав, она не собирается торговать на улицах, работать на фабрике или убираться в чужих домах. Такая работа не принесет ни денег, ни радости и состарит тебя быстрее любой другой. Мэри Келли хочет жить в свое удовольствие, чего бы это ни стоило.
— Думаешь, безопасно подставляться под первого встречного? Ты можешь нарваться на этого маньяка!
— На Потрошителя? — Она пожимает плечами. Мэри знает, что рискует, но она привыкла рисковать.
Работа на улицах не молодит женщину, но женщина приятно проводит время, а потом отсыпается. Если понадобится, то она переспит и с Джоном Маккарти. В конце концов, одним мужчиной больше, одним меньше — какая разница, а человек, живущий на Дорсет-стрит, не может быть щепетильным.
— Не то место… — заканчивает вслух Мэри Келли.
— Что? — Барнетт непонимающе смотрит на нее.
— Все в порядке, Джозеф. С твоей Мэри все будет хорошо! Позаботься лучше о себе. Где ты собираешься остановиться?
— В пансионе Беллера на Нью-стрит. Если что-то понадобится, найдешь меня там.
— Я не хочу, чтобы ты уходил! — говорит она.
— Послушай, Мэри, я ведь сказал тебе, что уйду, если ты продолжишь отношения с этой женщиной!
— Не знаю, что ты себе вообразил! — Мэри Келли страстно желает примирения, но сейчас, когда он ведет себя так жестко, в ней просыпается бес противоречия.
Тот самый бес, который не позволил ей ужиться ни с кем из ее прежних мужчин.
— Я просто приютила бедную девочку!
— «Девочка» немногим младше тебя, — со смешком замечает на это Барнетт, которого покоробила нежность, с которой были произнесены эти слова.
— Не придирайся! — Мэри злится.
— Я не придираюсь, я просто ухожу! — Джозеф Барнетт перекидывает через руку свое старое пальто, за которым, собственно говоря, и пришел, а потом выкладывает на стол хлеб. — Вот, это тебе.
Дверь за Джозефом закрывается. Мэри по-прежнему сидит на кровати, обхватив колени руками. На ее лице мрачное выражение. Ей кажется, что Джозеф ее предал. С другой стороны, оно и к лучшему — пока они в ссоре, Барнетт не сможет помешать ей решить вопрос с ребенком. А потом они снова помирятся, она сумеет завоевать его расположение, да он и сам захочет вернуться. Мэри в этом уверена.
Они случайно познакомились ночью на Коммершл-стрит восьмого апреля прошлого года. Джозеф угостил ее выпивкой и договорился о встрече на другой день. Он мог стать еще одним случайным клиентом, но вышло иначе. Спустя несколько дней они уже жили вместе, и это продолжалось полтора года. И вот тридцатого октября после ряда размолвок и ссор Барнетт все же решается оставить ее.
Что ж, если они не помирятся, Мэри будет нетрудно найти мужчину. Она все еще хороша собой, у нее все зубы на месте и лицо свежее, как маргаритка. Она могла бы украсить своим присутствием любой дом. Всякий, кто ее знает, скажет, что, когда Мэри Келли трезва — более мирного и кроткого существа не сыскать во всем Лондоне!
У Мэри Келли и до Барнетта бывали постоянные кавалеры. Ее молодость и красота были залогом успеха, и в те времена ей не нужно было бродить по улицам мужчины охотно брали ее на содержание. Один из них — штукатур Флеминг, тезка Барнетта, был готов даже жениться, но Мэри не прельщал ни сам штукатур, ни жизнь домохозяйки. Тем не менее и с ним она время от времени встречалась — так, чтобы Барнетт не узнал. Флеминг помогал ей деньгами — человек добрый и слабый, он тоже любил ее, и это льстило Мэри Келли.
Сама Мэри не любила, пожалуй, никого. Ей нравилось мужское общество, но она никогда ни к кому не испытывала того чувства, что называют любовью. Она питала симпатию, даже нежность — к Барнетту, но только не любовь. И Джозеф Барнетт понял это уже давно.
Она не уверена, что ребенок от него, но он в любом случае будет против аборта, а Мэри Келли со своей стороны никому не позволит превратить свою жизнь в ад. Даже Джозефу Барнетту, славному милому Джо.
В ее комнате нет распятия, стены украшает одна-единственная картинка — плохо отпечатанная репродукция «Жены рыбака» Ван Гога. Мэри Джейн Келли — ирландская католичка — редко бывает в церкви. Она пойдет туда потом, когда все закончится. Если все пройдет хорошо. И Господь ее простит, она верит в это. Так ведь всегда бывает! И, в конце концов, так будет лучше для всех — к чему плодить грешников, как говаривал иногда ее отец, который сам весьма преуспел в этом деле. Мэри Келли чувствует себя грешницей, но она слишком молода, слишком хороша собой, чтобы заводить детей. Беременность изуродует ее тело, а сколько потом времени она будет вынужденно привязана к орущему комку плоти? Она-то знает, как это бывает.
Ее ребенок не будет жить в красивом доме. Все, что она сможет дать ему, — это улица, где он с равным успехом может стать либо честным тружеником, либо вором. И в том, и в другом случае доставаться ему будут крохи, и жизнь его будет жалка и убога. Ни к чему это, ни к чему! Ее охватывает тоскливое предчувствие. Впервые чьей-то жизни предстоит прерваться по ее вине.
Ей кажется, что дело именно в этом. Какое-то время она шмыгает носом, но заплакать не получается. У нее слишком много дел, чтобы тратить время на пустые слезы.
В квартире сверху к ссоре Мэри и Джозефа прислушивалась некая Элизабет Прейтир. В ветхом доме с рассохшимися половицами трудно хранить секреты — при желании Элизабет могла даже заглянуть в комнату соседки через щели в полу. Не стоит осуждать Прейтир — у нее не так уж много развлечений, и она с сожалением вздохнула, когда Барнетт, наконец, хлопнул дверью. Элизабет Прейтир подошла к окну и увидела, как тот уходит по узкому проходу к Дорсет-стрит. Женщина прислушивается к звукам, доносящимся снизу. Мэри, кажется, плачет? Нет, показалось. Прейтир пожимает плечами и забирает с подоконника котенка.
— Диддлз, Диддлз!
Он уже знает свое имя.
«— Добрый день, господа, — на губах знаменитого литератора играет улыбка. — Пять минут назад какой-то мальчишка назвал меня Шерлоком Холмсом!
— Это неудивительно, учитывая заслуженную популярность ваших рассказов. Однако признайте, что далеко не всегда сыщик располагает таким количеством убедительных улик, как это бывает с мистером Холмсом.
— Иногда достаточно всего одной или двух улик, чтобы выстроить логическую цепочку, и именно так работает Шерлок Холмс. Что касается полиции, то, при всем моем искреннем уважении к этим джентльменам, я уверен, что при расследовании преступлений зачастую игнорируются детали, которые не укрылись бы от зоркого глаза.
— То есть вы считаете, что нашей полиции следует взять на вооружение дедуктивный метод?
— Я не хочу давать советы полицейскому управлению, но думаю, что повышенное внимание к подготовке детективов и поощрение наиболее талантливых из них непременно принесут достойные плоды.
— Что вы думаете о Потрошителе, мистер Конан Дойл?
— Мне трудно судить об этом деле, ибо я не располагаю всеми фактами. Я могу сделать одно предположение, исходя из известных мне обстоятельств. Убийца, как мне кажется, вполне мог переодеться в женское платье, чтобы подобраться к своим жертвам. В этом случае никто из них не почувствует угрозы, пока не будет слишком поздно!
— Да, мы знаем, что ваш Шерлок Холмс — мастер переодевания, однако на практике человеку не так-то просто притвориться кем-то другим.
— Для этого нужно всего лишь быть хорошим актером, и почему бы не предположить, что Потрошитель именно таков? Кроме того, на улицах Ист-Энда по ночам стоит кромешная тьма, фонарей мало, и они дают мало света. Из-за холодной погоды женщины надевают на себя много одежды, которая скрадывает фигуру. Если убийца способен к импровизации и использует дамскую шляпу, скрывающую его лицо, он может беспрепятственно пройти по улице и ни один констебль не обратит на него внимания…»
— Чушь! Бред! — Джеймс Монро в ярости отбрасывает газету— Теперь этот человек собирается давать советы лондонской полиции. Кто он такой? Что он знает о полицейской работе?!
Миссис Монро мягко улыбается.
— Он всего лишь строит предположения. И потом — разве его слова так уж невероятны?!
Монро скептически улыбается.
— К сожалению или, может быть, скорее уж, к счастью, — настоящие преступники имеют мало общего с теми гениями преступного мира, которых любят описывать писатели. Боюсь, все гораздо проще — нашему убийце достаточно показать одной из этих женщин монету, и ее доверие будет обеспечено.
— Полиции не удалось напасть на след?
— Пока у нас нет ничего, что могло бы пролить свет, — говорит Монро, который по-прежнему рассуждает так, словно работает в полицейском управлении. — Боюсь, что если этот человек не совершит ошибку, то мы и дальше будем блуждать, как слепые впотьмах.
Седьмого ноября Мэри Келли покупает в магазине Джона Маккарти свечу за полпенни. Добродушный торговец не напоминает ей о долге и окидывает ее пристальным взглядом с ног до головы, не смущаясь присутствия других клиентов. На Дорсет-стрит не придают большого значения вопросам этикета.
— Тебе не холодно по ночам? — осведомляется он.
— Хочешь мне подбросить угольку?
Джон Маккарти похабно скалится.
— Я слышал — у тебя новая подружка завелась, — его взгляд затуманивается.
Мэри забирает свою свечку и выходит из магазина, чувствуя спиной его похотливый взгляд.
Она действительно пускала к себе две последние ночи проститутку по имени Мария Харви, с которой познакомилась в одном из пабов. Харви угостила ее выпивкой — это было именно то, в чем Мэри Келли нуждалась больше всего: предстоящий аборт вселяет в нее ужас.
Как раз седьмого Мария перебралась в отдельную комнату в соседнем переулке, и Мэри Келли опять осталась одна. На нее засматривается один из помощников торговца — Томас Боуер по кличке Индеец Гарри. Боуер — отставной солдат, присматривающий за имуществом и помещениями Маккарти. Он молодится и считает себя вполне обаятельным джентльменом. Слухи о том, что Мэри Келли рассталась со своим прежним ухажером Барнеттом, вселяют в него надежду.
На следующий день, в четверг, восьмого ноября, Джозеф Барнетт приходит к Мэри Келли в половине восьмого вечера. Несмотря на разрыв, он ежедневно навещает девушку и приносит ей еду.
— Лучше бы ты дал мне денег! — просит она.
— Чтобы ты их пропила? Нет уж!
Мэри Келли не одна, Барнетт застал ее в компании Лизи Олбрук. Лизи — соседка, живущая в том же дворе, и единственный человек помимо Мэри Кокс, с которым Мэри Келли решилась поговорить об аборте. Мэри слышала, что полгода тому назад Олбрук избавилась от ребенка.
— Да, пришлось вот… — Олбрук вспоминает об этом не очень охотно. — Я тогда нашла себе кавалера и думала, что выйдет что-то путное, а зачем ему лишняя ноша?!
Несмотря на эту жертву, жизнь Лизи Олбрук сложилась неудачно. Она собирается зарабатывать на улице подобно Мэри Келли — ей это кажется теперь наилучшим выходом.
— Нет-нет, — торопливо уговаривает ее Мэри. — Это убьет тебя, посмотри на меня. Мне нет и тридцати, у меня больное сердце из-за такой жизни, и, если бы только у меня были деньги, я уехала бы в Ирландию, к своим родным!
Барнетт проводит немного времени с женщинами, отдает Мэри хлеб и уходит. По пути он сталкивается с Индейцем Гарри, который прогуливается по Дорсет-стрит. Мужчины приветствуют друг друга кивками и расходятся в разные стороны.
Лизи оставляет Мэри Келли в восемь. Вскоре после этого Томас Боуер стучится и входит без приглашения.
— У тебя долг в тридцать шиллингов, — напоминает он.
Главной обязанностью Боуера на службе у Джона Маккарти было напоминать его постояльцам о задолженностях. Томас Боуер мог выбить долг из заартачившегося жильца, если был уверен, что тот способен заплатить. В противном случае он просто выбрасывал его на улицу вместе со всем скарбом. Однако Мэри Келли — другое дело. Он посматривает на нее, на огонь, который еле теплится в камине, на разбитое стекло.
— Я скоро заплачу, — обещает Мэри.
— Стекло надо вставить, — говорит он.
Мэри Келли быстро собирается, делая вид, что не замечает его присутствия. Но Боуер по-прежнему стоит близ дверей, и, когда Мэри проходит мимо, солдат придерживает ее за локоть.
— Ты же знаешь, у меня есть деньги! — говорит он, зная, что об остальном девушка догадается сама.
Мэри ожидала этого предложения. Томас Боуер — не самый приятный мужчина из тех, с кем ей приходится иметь дело, но и не самый отталкивающий. И она слишком много задолжала, так что выбирать не приходится. Если только, конечно, сам Маккарти не пожалует к ней за любовными услугами.
— После, — обещает она, — сейчас я должна идти!
Боуер согласно кивает.
Мэри Келли выходит на вечернюю улицу и быстрым шагом направляется к пабу супругов Ринджерсов «Британия», где без труда находит себе приличного спутника на ближайшие несколько часов. Похоже, это какой-то клерк. Он хорошо одет, у него темные аккуратные усы, а еще он очень молод и, очевидно, редко встречается с женщинами. Мэри Келли нравится его стеснительность, она подтрунивает над ним. Молодой человек заказывает ей выпивку, и к одиннадцати часам Мэри уже совершенно пьяна.
Ее спутник все чаще смотрит на часы — приближается время, когда на Дорсет-стрит лучше не появляться.
— Не терпится? — спрашивает Мэри и прищелкивает языком.
Ей не хочется покидать паб и возвращаться к себе, а молодой человек нетерпелив и, убедившись, что Мэри затягивает время, он решает найти себе другую спутницу. Вернувшись к столику с очередной кружкой, Мэри Келли обнаруживает, что кавалер ушел. Очевидно, сейчас он проклинает ее за потраченное впустую время, но Мэри нет до этого никакого дела.
— Джинджер? — раздается знакомый голос.
— Вы давно тут? — Мэри протягивает кружку старому знакомому и садится рядом с ним, не обращая внимания на насмешки.
— Да, минут двадцать. Кто это был с тобой?
Мэри Келли улыбается благодушно.
— Так, какой-то человек… Не помню! — Она хихикает.
Они вдвоем выходят из паба, несколько человек обращают внимание на представительного мужчину рядом с Мэри Келли. И тут же забывают о нем. Обитатели Дорсет-стрит не лезут в чужие дела, даже когда рядом с ними кого-то грабят, а этот джентльмен выглядит весьма респектабельно. Желанный клиент для любой дамы с Дорсет-стрит, но редкие из них обладают красотой и молодостью Мэри Келли.
Одна из таких потрепанных жизнью проституток встречает их у входа в Миллере-Курт. Мэри Энн Кокс, ее старая подруга, стоит возле сводчатого прохода, ведущего во двор, поджидая очередного клиента.
— Доброй ночи! говорит Кокс, разглядывая спутника Мэри Келли.
— Привет! — отзывается та и сообщает: — Я собираюсь петь!
Время позднее, почти полночь, но Мэри Келли в самом деле начинает петь, едва переступив порог своего жилища. Это песня «Фиалки на могиле моей матери» — популярная песенка, появившаяся в начале восьмидесятых годов XIX века.
Спустя пятнадцать минут она напевает ту же песенку. Это слышат ее соседи по фамилии Пиккет. В половине первого миссис Пиккет собирается спуститься к Мэри Келли и попросить прекратить вокальные упражнения, но ее супруг просит «оставить бедную женщину в покое», и миссис Пиккет с ворчанием возвращается в постель.
В час ночи начинается дождь. Мэри Энн Кокс покидает свой пост возле подъезда, возвращается к себе и проходит мимо окна Мэри Келли. За дверью все еще слышится приглушенное пение. Легкий свет пробивается из-за занавесок.
Элизабет Прейтир в своей комнате на втором этаже проводит время с Джоном Маккарти. Господин Маккарти пришел за своими деньгами, и он их получает. И кое-что еще, ибо Элизабет пьяна и уступчива. Тем более что Маккарти принес с собой выпивку. Когда он уходит, Прейтир едва стоит на ногах, но у нее хватает сил, чтобы придвинуть стулья к входной двери — замка в ее комнате нет.
В два часа ночи Джордж Хатчинсон возвращается к себе домой. Этот джентльмен живет на Коммершл-стрит, недалеко от Дорсет-стрит и знаком с некоторыми из тамошних обитателей. На углу Флауэр и Дин-стрит он сталкивается с Мэри Келли, которая просит одолжить ей шесть пенсов. Она одна, все еще пьяна и шмыгает носом. Джентльмен, которого она принимала у себя, — ее старый знакомый; он дал Мэри шиллинг, но она все уже пропила.
— Я только что из Ромфорда, — сообщает ей Хатчинсон, хотя очевидно, что Мэри это не интересует. — Потратил там все, что было, так что уж извини!
Мэри Келли строит недовольную гримаску. Она прекрасно понимает, что это только отговорка, чтобы не дать ей на выпивку.
— Черт! — говорит она с чувством. — Придется идти дальше искать деньги.
— По-моему, тебе лучше пойти домой и поспать, — советует Хатчинсон.
Мэри Келли фыркает презрительно и, покачивая бедрами, удаляется. Хатчинсон, обернувшись, провожает ее взглядом. Он видит, как она подходит к мужчине на углу Трол-стрит. Хатчинсон видел его раньше, когда проходил мимо этой улицы. У мужчины смуглое лицо, темные усы, кончики которых загибаются кверху, темные глаза; Хатчинсон невольно отметил его пристальный, очень внимательный взгляд. Эти глаза словно впиваются в тебя, так что ты буквально чувствуешь их своей кожей. Он вызывает у Хатчинсона смутное беспокойство. Сначала он решает, что это один из шпиков, которые, как он слышал, шныряют теперь по Уайтчепелу в гражданской одежде, надеясь схватить за руку Джека-Потрошителя. Но шпик не стал бы разговаривать с проституткой так долго.
Хатчинсон слышит, как они оба смеются. Словно старые знакомые, что обменялись удачной шуткой при встрече. Мэри Келли кладет на его руку свою, и они идут по улице, мирно беседуя. Хатчинсон напрягает слух. На пустой улице звуки раздаются гулко. Он слышит, что Мэри Келли сказала «хорошо», соглашаясь с каким-то предложением своего спутника. Они идут обратно к Дорсет-стрит. Мэри не замечает Хатчинсона, на ее лице мечтательное, счастливое выражение. Но человек рядом с ней снова одаряет Джорджа Хатчинсона взглядом, от которого у того мурашки бегут по коже.
Уличный фонарь возле паба «Голова королевы» хорошо освещает этого странного человека, и Хатчинсон получает возможность его разглядеть. Незнакомец среднего роста, на вид ему — около тридцати пяти лет. Носит мягкую шляпу, надвинутую на глаза, длинное темное пальто, белый воротник, темные брюки и ботинки для верховой езды. На его черном галстуке заколка в виде подковы, а из кармана жилета свисает конец золотой тяжелой цепочки с большой печатью, в которую вделан какой-то красный камень. В правой руке он держит перчатки.
В левой — небольшой пакет.
Хатчинсон, словно завороженный, следует за этой парой некоторое время, понемногу успокаиваясь. Он, видимо, читает слишком много газет. Ничто не может грозить Мэри Келли в компании такого мужчины! Похоже, он вполне может постоять за себя, если не боится показываться в таком месте поздно ночью. Остается только гадать, что общего у него может быть с Мэри Келли?
На Дорсет-стрит возле Миллерс-Курт пара останавливается, и Хатчинсон снова слышит голос Мэри. — Зайдите ко мне, нам будет удобно… Я, кажется, потеряла свой платок, — она ищет платок в складках платья, и мужчина протягивает ей свой — красного цвета.
Они скрываются под аркой. Хатчинсон оглядывают темную неуютную улицу, на которой горят редкие фонари и иногда скользят темные силуэты подвыпивших прохожих — словно призраки появляются из мглы и снова исчезают в ней.
Где-то бьют часы — уже три. Хатчинсон зябко пожимает плечами. Что он делает здесь? Мэри Келли в полной безопасности у себя дома и, наверное, неплохо проводит время. Его воображение рисует непристойную картину, он ухмыляется и, еще раз оглянувшись, спешит к себе домой.
После трех снова зарядил дождь, и Мэри Энн Кокс, которая недавно вернулась на свой пост, опять уходит к себе. Она обращает внимание на окна Мэри Келли — в комнате темно и оттуда не раздается ни звука.
Церковные часы вдалеке бьют четыре. Элизабет Прейтир внезапно просыпается от того, что ее Диддлз вскочил ей на грудь. Она сбрасывает его на пол и прислушивается. В момент пробуждения ей показалось, будто бы кто-то закричал: «Убивают!»
Но был ли то подлинный крик или ей это только приснилось? Впрочем, на Дорсет-стрит такие вопли не редкость. Перепуганные жертвы ночных ограблений кричат, надеясь привлечь внимание окрестных жителей. Напрасный труд! Никто из местных не даст себе труда поинтересоваться — что там происходит на улице. В конце концов, до убийства дело вряд ли дойдет, а беспокоиться из-за чужого кошелька или часов тем более не имеет смысла.
Прейтир переворачивается в постели, поправляет подушку и снова погружается в сон. Диддлз беспокойно ходит по комнате из угла в угол — ему страшно.
Без пятнадцати одиннадцать Джон Маккарти посылает Томаса Боуэра — напомнить Мэри Келли про долг, и ветеран, подкрутив усы, отправляется на Миллерс-Курт. Утром прохладно, и на мостовой все еще не высохли лужи после вчерашнего дождя, в которых отражается хмурое небо. Боуер стучит в дверь квартиры № 13; не дождавшись ответа, заглядывает в соседнее окно. Камин в комнате погас, но утреннего света хватает, чтобы разглядеть тело, лежащее на кровати. Томас Боуер пытается сдержать рвотный позыв, но это ему не удается. Никогда в своей жизни Боуер не видел ничего подобного…
Глава восьмая. Загадки Мэри Келли
Я видел тело Мэри Келли в ее комнате, и это самое ужасное воспоминание за всю мою карьеру полицейского.
Уолтер Дъю, офицер полиции
— Господин Маккарти, после того как вам сообщили о найденном теле, вы подошли к окну, а затем вызвали полицию? — уточняет инспектор Эбберлайн.
— Да, сэр! — На круглом лице Маккарти отражается испуг и отчаяние — ему по-своему жаль несчастную Мэри Келли, он боится отвечать перед полицией и не знает, чего ждать теперь. — Я ничего там не трогал, Томас может подтвердить.
Ближайшим полицейским участком к Дорсет-стрит был участок на Коммершл-роуд. Именно туда и отправился Маккарти, чтобы вернуться вместе с инспектором Уолтером Беком. Затем на место преступления прибывает суперинтендант Арнольд. Томас Арнольд, памятуя об опытах Уоррена, приказывает послать за ищейками. Дверь не взламывают еще несколько часов, чтобы не затоптать следы убийцы. Ищеек, однако, уже нет в городе, вместо них на Дорсет-стрит появляется Джеймс Монро.
— Я только что узнал, — с бесстрастным лицом сообщает он суперинтенданту— Собак не будет, а Уоррен подал в отставку.
Поступок полковника не выглядит удивительным, но смена руководства полиции в такой момент вряд ли способствует расследованию. Если только место главного комиссара не займет человек, хорошо знакомый с ходом расследования. Джеймс Монро имеет все шансы получить освободившееся место. В конце концов, разве ему не было обещано продвижение после урегулирования дела с Энни Крук?
По приказу Арнольда Маккарти вскрывает дверь в комнату Мэри Келли и тут же отступает во двор, впуская внутрь полицейских.
Одежда Мэри Келли аккуратно сложена на стуле, ее ботинки стоят рядом с камином.
Доктор Джордж Филлипс призван, чтобы сделать медицинское заключение на месте. Его отчет будет предельно краток, ибо коронер Родерик Макдональд, занимавшийся этим случаем, попросил его не вдаваться в чудовищные детали. Заключение будет вынесено коронером в тот же день — «умышленное убийство, совершенное неизвестным».
С некоторым опозданием на Дорсет-стрит приезжает инспектор Эбберлайн.
— Вот и вы! — реагирует Монро, встречающий его во дворе перед квартирой убитой. — Советую вам приготовиться, зрелище не из приятных. Откровенно говоря, я никогда не видел такого раньше, сюда словно ворвался дикий зверь.
Тут Эбберлайн замечает, что лицо Монро бледно, а на лбу выступили капельки пота. Шеф Особого отдела выходит на улицу и ожидает инспектора во дворе за полицейским оцеплением. Фредерику Эбберлайну хватает двух минут, проведенных в комнате, чтобы его лицо приобрело ту же бледность, что и у Монро.
— Кто это мог сделать? — спрашивает он скорее самого себя. — Я многое видел за годы службы, но никогда не сталкивался ни с чем подобным!
Монро криво усмехается.
— Вы видите, что происходит, Эбберлайн? С каждым разом он все больше свирепеет. Рано или поздно он выдаст себя.
— И сколько женщин должно погибнуть, прежде чем это произойдет? — осведомляется инспектор. — Жаль, что мы не можем попытаться использовать собак.
— Ах, бросьте, — Джеймс Монро качает головой. — Собак нет, и от них здесь не будет толку, можете мне поверить. Но почему на сей раз он совершил это в доме?
— Возможно, мы ошиблись, когда решили, что он будет и дальше убивать на улицах! Он не настолько безумен, чтобы рисковать теперь, когда Скотленд-Ярд ищет его днем и ночью. Я не сомневаюсь, что он следит за всем, что пишут в газетах. Он знает об обещанной награде и понимает, что теперь ему следует бояться не только полиции.
— Что ж… — Монро мрачнеет. — Тем хуже для нас.
Вы понимаете, Эбберлайн, что все это означает?
Да, конечно, инспектор все понимает. Тело Мэри Келли — вернее, то, что от него осталось, удалось обнаружить вскоре после убийства. Но, кто знает, чего ждать от Потрошителя в следующий раз? Что, если он сменил тактику и собирается теперь прятать тела?
В этом деле есть еще кое-что, весьма смущающее Эбберлайна и Монро.
Исходя из показаний Элизабет Прейтир, коронер Родерик Макдональд считает, что Мэри Келли была убита в четыре часа утра. Именно тогда Прейтир слышала крики о помощи. Но время смерти приходится пересмотреть, ибо доктор Джордж Филлипс утверждает, что женщина была убита около восьми утра. Об этом говорит температура тела и состояние пищи в желудке убитой.
Общую картину портят показания двух человек; так, например, Кэтрин Максвелл, еще одна знакомая убитой, уверяет, что она видела ее в половине девятого живой и здоровой. Максвелл точно описывает одежду, в которой Мэри Келли была утром.
— Но на Библии не поклянусь! — добавляет она простодушно. — Я к ней не подходила, чтобы поздороваться, потому что спешила по делам.
Зато Морис Льюис, портной с Дорсет-стрит, сообщает, что видел Мэри Келли дважды: сперва ночью в пабе «Рог изобилия», а затем — в десять утра! Это настолько расходится со всем, что успела выяснить полиция, что показания Льюиса не включаются в полицейский отчет, зато ими живо интересуется пресса, представители которой уже облепили Миллере-Курт, словно мухи мертвое тело, и в поисках информации опрашивают любого, кто оказывается поблизости.
Вскрытие происходит в морге Шордича, доктору Томасу Бонду из Вестминстера ассистируют коллеги, уже имевшие дело с жертвами Потрошителя — это доктора Джордж Филлипс и Браун.
Отчет доктора Томаса Бонда, исследовавшего останки Мэри Келли, считался утраченным до 1987 года, когда он был возвращен в Скотленд-Ярд лицом, пожелавшим остаться неизвестным.
«Обнаженное тело лежит на середине кровати, но по оси склоняется на левую сторону. Голова повернута налево. Левая рука прижата к телу и лежит на животе. Правая отставлена в сторону и опирается на матрас. Ноги широко раздвинуты. Ткани с живота и бедер удалены, брюшная полость освобождена от внутренних органов. Груди отрезаны, руки искалечены зазубренными ранами, и лицо изуродовано до того, что черты невозможно опознать. Ткани шеи разрезаны по кругу до кости. Внутренние органы размещены в различных местах: матка, почки и одна грудь возле головы, другая грудь, правая нога и печень расположены между ног. Правая сторона кишечника и селезенка лежат с левой стороны тела. Ткани, снятые с живота и бедер помещены на столе. Постель в правом углу пропитана кровью; под кроватью кровь собралась в большую лужу. Стена с правой стороны кровати на одной линии с шеей забрызгана кровью. Лицо рассечено во всех направлениях, крылья носа, брови и уши частично удалены. Губы разрезаны по направлению к подбородку. Также много порезов лица во всех направлениях…»
Потрошитель забрал с собой сердце и часть матки с гениталиями.
А вот и сам Джозеф Барнетт. Он опознаёт свою убитую подругу по глазам и волосам — это немногое, что осталось нетронутым ножом Потрошителя.
— Она умела читать, сэр! — рассказывает он Эбберлайну— Но я сам читал ей газеты в последнее время, потому что она боялась наткнуться на статьи о Джеке-Потрошителе. Я нарочно выбирал для нее другие, но никогда не думал, что она встретится с ним. Она была такой молодой и красивой! Мне кажется, что даже последний негодяй не смог бы поднять на нее руку!
Да, согласно показаниям знакомых и соседей, Мэри Келли и в самом деле была кротчайшим существом, почти ангелом во плоти. За исключением тех случаев, когда она пила, — тогда они с Джозефом частенько закатывали друг другу скандалы.
— Да, сэр, — торопливо соглашается Барнетт. — Это правда, нам случалось повздорить, но я никогда не поднимал на нее руки, вот она меня однажды царапнула ножом. Нет, сэр, я не заявлял в полицию, мы помирились в тот же вечер. Это только царапина, сэр, она уже давно зажила.
С точки зрения Эбберлайна, Барнетт неплохо держится. Он не отрицает, что отношения между ним и Мэри Келли последнее время оставляли желать лучшего. Фактически они расстались, но Барнетт приносил ей еду, и это подтверждают многие, включая Мэри Кокс и Томаса Боуера. Полиция, тем не менее, обыскивает его квартиру в поисках орудия преступления, а сам Барнетт проводит в участке почти четыре часа, прежде чем его отпускают на свободу.
О том, что Мэри Келли ждала ребенка, Эбберлайну сообщает Мэри Кокс. Как и все прочие, женщина потрясена случившимся. Лицо ее бело как снег, и во время беседы с Эбберлайном последнему не раз казалось, что Кокс вот-вот упадет в обморок. Он просит сержанта принести ей стакан воды.
— Она сказала мне, что беременна, она никому больше не говорила, — объясняет женщина. — Просила меня найти акушерку, чтобы помочь справиться с этим, пока не станет очень заметно. Она не хотела рожать, говорила, что у нее нет денег, чтобы прокормить ребенка… И она не хотела, чтобы Джозеф об этом узнал! У нее не хватало денег, чтобы оплатить аборт, но она собиралась сделать его в ближайшее время.
— Ясно, — инспектор Эбберлайн заносит показания в блокнот. Он не говорит Мэри Кокс, что убийца забрал матку Мэри Келли, — ей не к чему об этом знать.
— Мы посылали телеграммой запрос в Ирландию. Нет никаких сведений о Мэри Джейн Келли из Лимерика. Кроме того, одна из свидетельниц уверяет, что Мэри Келли приехала из Уэльса и говорила с уэльским акцентом. Правда, я не уверен, что эта женщина понимает разницу между ирландским и уэльским акцентами.
— Все это прекрасно, Эбберлайн, но я бы предпочел узнать, где родился Джек-Потрошитель!
На этот вопрос, как и на многие другие, пока что ответа нет. В кабинете главного комиссара полиции, помимо инспектора Эбберлайна и Джеймса Монро, присутствует и Роберт Андерсон.
— А что вы думаете по поводу свидетелей, видевших ее в десять? — спрашивает Андерсон.
— У меня только два предположения, — твердо говорит Эбберлайн. — Либо эти люди ошиблись и приняли за нее другую женщину, либо убийца переоделся в платье Мэри Келли.
— Бросьте, Эбберлайн, вы же не думаете серьезно, что мужчина наденет на себя женское платье?!
— Почему бы и нет, это может быть еще одним способом посмеяться над нами.
— Невероятно, — Джеймсу Монро приходит на память интервью с Конан Дойлом. — Но даже если предположить, что он рискнул сделать это и платье оказалось впору, вряд ли он осмелился бы появиться в нем в пабе!
— Это не будет выглядеть удивительным, если предположить, что убийцей была женщина.
— Боже мой!
— Я совершенно серьезен, сэр. Я не могу настаивать на этой версии, но мне бы очень хотелось поговорить с той акушеркой, которая, по словам Мэри Кокс, должна была сделать Мэри Келли аборт!
— Вы хотите сказать, что это сделала акушерка?!
— Я хочу лишь сказать, что это вполне возможно, сэр. Эти женщины обладают медицинскими навыками и знают анатомию на поверхностном, но вполне достаточном для нашего Потрошителя уровне. У них сильные, уверенные руки, они не боятся крови. А главное, сэр, — никто не удивится, встретив посреди ночи акушерку, даже если на ней окровавленная одежда.
Монро и Андерсон переглядываются. Эбберлайн абсолютно серьезен.
— Иначе говоря, нам следует искать не Джека, а скажем… — Роберт Андерсон делает небольшую паузу, подбирая новое имя убийце. — Джилл! Джилл-Потрошительница, пресса будет в восторге. Нечего сказать, прекрасную новость вы для нас раскопали, Эбберлайн. Газеты опять поднимут нас на смех.
— Нет-нет! — Монро улыбается, но взгляд у него ледяной. — Отныне никаких газет, джентльмены. Я думаю, пора прекратить это безумие, если вы не хотите навеки покрыть себя позором. Я говорю о прессе. Больше никаких комментариев. Проверяйте свою версию, инспектор, делайте все, что считаете нужным, но ни одно слово по поводу акушерки не должно просочиться в прессу! Мы едва избежали антисемитской истерии — здесь сэр Уоррен проявил себя с лучшей стороны. И я не хочу, чтобы теперь толпа начала подозревать всех акушерок подряд! Не думаю, что это единственно возможная версия. Андерсон обращается к Монро:
— Ее груди были отделены от тела. Преступник мог воспользоваться для этого одним из этих индийских кинжалов с изгибом — кажется, они называются кукри?
Джеймс Монро привез из Индии целую коллекцию экзотического оружия, включавшую в себя разнообразные кинжалы. Но подобным оружием было нетрудно обзавестись и в Лондоне. Солдаты империи, возвращаясь из колоний, прихватывали с собой такие вещи в качестве сувениров.
— Кукри! — подтверждает Монро. — Но это мог быть и медицинский инструмент. Давайте еще раз проверим всех безумцев, которые в последнее время были выпущены из лечебниц и могли в прошлом иметь отношение к медицине. Я вполне допускаю, что на протяжении октября наш убийца пребывал под надзором в одном из этих учреждений, откуда его выпустили, сочтя исцелившимся. Подобные ошибки, к сожалению, не редкость.
Распоряжение Монро будет выполнено, но среди пациентов лечебниц для душевнобольных не нашлось ни одного, подходящего на роль убийцы. В то же время Эбберлайн разыскивает Августу Холл, акушерку, которая взялась помочь Мэри Келли решить проблему с младенцем. В участке крикливая Холл ведет себя в своей обычной манере — у нее, мол, есть несколько свидетелей, и те подтверждают, что в ночь убийства она помогала принимать роды на другом конце города. Она не отрицает, что беседовала с Мэри Келли, но напрочь отвергает свое участие в подпольных абортах. Она очень умна, эта Августа Холл, и она знает, что говорить полицейским. Кроме того, грузная Августа вряд ли могла надеть платье стройной Мэри Келли — платье просто разошлось бы по швам! Женщину отпускают, а свидетельства, противоречащие медицинским отчетам, решено игнорировать. Мэри Келли умерла в восемь утра; те же, кто видел ее позже — ошиблись.
— В общем-то, это не столь важно, — Джеймс Монро высказывает свое мнение в неофициальной обстановке. — С учетом того, что, кроме свидетельства Хатчинсона, у нас нет никаких зацепок, не имеет большого значения, когда на самом деле произошла эта смерть. В любом случае, я думаю, что о Потрошителе мы больше не услышим!
В его домашнем кабинете в качестве гостя находится Мелвил Макнотен. Тот самый Макнотен, которого Монро намеревался устроить в полицейское управление, что в свою очередь вызвало неудовольствие сэра Уоррена и послужило формальной причиной отставки шефа Уголовного департамента.
После вступления Джеймса Монро в должность главного комиссара полиции перед Макнотеном вновь замаячила перспектива занять пост в управлении. Впрочем, он не имеет никакого опыта полицейской работы, и Монро решает повременить с назначением, пока вопрос с Джеком-Потрошителем не будет окончательно закрыт. С его стороны было бы плохой услугой вводить сейчас в дело неискушенного товарища.
— Но с чего вы взяли, что он прекратит убивать? — недоуменно спрашивает Макнотен.
— Судя по последнему убийству, его болезненное возбуждение достигло апогея, и он, скорее всего, покончил с собой, как это нередко бывает с безумцами! Возможно также, что он оказался в тюрьме — по иному обвинению.
Джеймс Монро твердо намерен прекратить панику в Лондоне. Все сказанное им станет официальной версией, которой будет придерживаться лондонская полиция и от которой она не отступит уже никогда.
С девятого ноября, когда Джеймс Монро занимает место главного комиссара столичной полиции, Джек-Потрошитель официально прекращает существовать, хотя его имя все еще появляется на страницах газет, а добровольные помощники сэра Ласка все еще снуют по улицам, рассчитывая получить полтысячи фунтов, причитающихся за поимку Потрошителя.
– Джек-Потрошитель!
Это уже не крик мальчишки-газетчика. Этот крик раздается у меня за спиной, и я вовремя оборачиваюсь. Их трое. Трое молодчиков — лет по шестнадцать каждому. Они похожи на воронов в своих черных поношенных пальто. И, кажется, они пьяны. Камень пролетает над моим плечом.
Они в самом деле решили, что поймали Джека. Я не убегаю, я поворачиваюсь к ним и иду навстречу этим бродягам, извлекая из кармана нож. Да они трусливы, как крысы! Еще несколько секунд назад готовы были растерзать меня, а сейчас отступают с руганью.
— Джек-Потрошитель! — В их голосах слышится страх. Я убеждаюсь, что они не собираются меня преследовать, и тогда продолжаю свой путь. Улица пуста, что угодно может произойти здесь, но ни один ставень не отворится. Тем лучше для меня.
— Боже мой, старина, что с вами!
Сикерт трясет за ворот Гарольда Дарлинга, потом дает ему несколько чувствительных пощечин. Литератор с удивленным видом оглядывается, словно не помнит, как он оказался в своей гостиной, в кресле возле камина.
— Похоже, что вас, как маленького ребенка, нельзя оставлять одного! — качает головой Сикерт. — Куда подевалось бренди?! Вы же не хотите сказать, что выпили все, что было в доме! А, вот оно…
Дарлинг тяжело смотрит на него. На часах час ночи.
— Вы только что вернулись? — спрашивает он.
— Полчаса тому назад, — Сикерт наливает бренди и протягивает Дарлингу— Пейте же, это вас взбодрит. Мне тоже необходимо согреться. Проклятая погода! Я вернулся и поднялся к себе, чтобы переодеться. Я и понятия не имел, что вы лежите здесь в обмороке, иначе немедленно принял бы меры. Думаю, стоит послать за врачом.
— Не стоит, все в полном порядке, — литератор задумчиво смотрит на рюмку, потом опустошает ее одним махом. — А что это у вас за шрам на щеке?
Сикерт проводит пальцем по свежей царапине.
— Одна пьяная уличная девка шла за мной почти целый квартал. Потом она поняла, что я не собираюсь иметь с ней дело, и тогда заорала, что я Джек-Потрошитель! Это новое оскорбление. Раньше там, в Ист-Энде, обычно кричали: «Липски!» Какие-то мальчишки начали швырять в меня камнями, и, сказать по правде, могло быть и хуже!
— Револьвер был при вас?
— Да, — Сикерт достает оружие. — Он меня и спас, в конце концов. Я выстрелил в воздух, и мы разбежались. Они в одну сторону, а я в другую — мне не хотелось объясняться с полицией. Я вам еще не показал того, что нашел в кустах возле дома!
Уолтер на минуту выходит из гостиной, чтобы принести нож, обоюдоострый нож с темными пятнами на изогнутом лезвии.
— Мне кажется… — начинает он.
— Не говорите, я и сам вижу, что это кровь, — мрачно замечает Дарлинг. — Но что же, по-вашему, это значит? Откуда он здесь взялся?
— Одно из двух, — Сикерт наливает себе еще бренди и устраивается за столом. — Кто-то захотел избавиться от окровавленного ножа и выбросил его в первые попавшиеся по дороге кусты. Тогда завтра мы услышим о нападении или даже убийстве! Хотя мне представляется маловероятным, чтобы человек мог случайно или мимоходом забрести к вашему дому. Это очень сомнительно, согласитесь.
— Либо? — Дарлинг ждет продолжения.
— Либо кто-то пытается нас разыграть. Может быть, даже запугать! Любопытная вещица. Кажется, она из Индии; я видел похожие клинки в коллекции одного моего знакомого.
— Думаете, нужно сообщить об этом в полицию?
— Не уверен! Полиция ничего полезного не сможет извлечь из этого ножа — уж я-то знаю. Другое дело, если бы на нем было написано имя владельца! — Сикерт смеется.
— Но, может быть, собаки возьмут след, — предполагает Дарлинг.
— В такую погоду? Бросьте, это невозможно, да я и не думаю, что его оставили недавно. Я разговаривал с человеком, который держит ищеек для Уоррена, — полиция, похоже, окончательно разочаровалась в них.
Читать бесплатно другие книги:
