Записки Джека-Потрошителя Черкасов Дмитрий

Глава четвертая. «Дорогой Босс»

Роберт Андерсон покинул Швейцарию двадцать девятого сентября и приехал в Париж, где собирался провести последнюю неделю своего отпуска. Это решение было напрямую связано с делом Джека-Потрошителя, ибо как британская, так и европейская пресса выражали недоумение по поводу отсутствия на месте главы Уголовного департамента. Андерсон также получил несколько тревожных писем из Уайтхолла от министра внутренних дел и главного комиссара Уоррена. Из Парижа было проще следить за развитием событий, но уже на следующий день после прибытия во французскую столицу Роберт Андерсон узнает о двойном убийстве в Лондоне. Почти одновременно почта приносит личное письмо Генри Мэтьюза, в котором министр требует немедленного возвращения Андерсона в Англию.

В тот же день он отбывает в Лондон, проведя вечер и остаток дня за изучением материалов по делу Потрошителя, и утром тридцать первого октября встречается в Уайтхолле с Генри Мэтьюзом и Чарльзом Уорреном.

Мэтьюз всерьез обеспокоен ситуацией. Накануне правительство получило письмо королевы Виктории. Тридцатого сентября Ее Величество находилась в Абергелди, в Шотландии, вместе со своим внуком — принцем Альбертом Виктором. В письме королева выражала скорбь по поводу двойного убийства и надежду, что полиция предпримет все усилия, чтобы найти этого опасного маньяка.

— Мы считаем, что вы должны взять на себя ответственность и найти Джека-Потрошителя! — восклицает Мэтьюз.

Роберт Андерсон на это осторожно возражает, что не желает нести ответственность за результат расследования.

— Я могу отвечать лишь за то, что все силы будут употреблены на розыск убийцы. Я обдумал ситуацию по дороге в Лондон, и мне кажется, что для предотвращения новой трагедии было бы разумно арестовывать уличных женщин, шляющихся после полуночи. И чем больше их будет, тем лучше!

— Это слишком решительно по отношению к этим несчастным! — возражает Генри Мэтьюз, побуждаемый не столько сочувствием к «несчастным», сколько мыслью о возможных скандалах. — Я не думаю, что это поможет нам предотвратить убийства, зато пресса обвинит нас в травле малоимущих.

Чарльз Уоррен, хорошо помнящий уже упомянутый выше случай с белошвейкой, обвиненной в проституции (он тогда лично проводил дознание), выражает солидарность с министром.

Также хочу заметить, — продолжает Андерсон, — что повышенное внимание к убийствам, проявляемое прессой, возможно, подвигает этого монстра на новые «подвиги». Французские газеты наперебой кричат, что все мы «злодеи», которые упиваются кровавыми деталями в репортажах!

— Бог с ними, с французами, но вы же не хотите, чтобы мы указывали газетчикам, что им писать? Тогда нам всем придется завтра же подыскивать себе новые занятия! Просто найдите этого человека живым или мертвым. Необходимо, чтобы этот кошмар прекратился!

— Я сделаю все, что в моих силах! Но у нас нет подозреваемых, а в Уайтчепеле, согласно статистике, занимаются проституцией тысяча двести женщин. Все они потенциальные жертвы, причем это только те, кто промышляет проституцией постоянно, а ведь есть еще множество таких, кто прибегает к этому ремеслу от случая к случаю.

— Поясните!

— Многие женщины из низов занимаются проституцией, когда им нужно раздобыть деньги на ночлег или выпивку. В другое время они могут торговать в лавке, или заниматься шитьем, или жить на деньги своих мужчин.

— Это, насколько я понимаю, ставит под сомнение версию с местью сутенеров, — Мэтьюз смотрит на Уоррена, который придерживался именно этой версии в начале расследования.

— Именно так. Впрочем, мы уже проверили этих молодчиков. Я имею в виду банду с Николс-стрит и тех, кто называет себя «Хай рипс». Поверите вы или нет, но многие из них изъявили желание помогать — это, впрочем, вполне объяснимо. Из-за Потрошителя их доходы падают точно так же, как и доходы местных лавочников.

Сэр Чарльз Уоррен намерен поднять еще один вопрос. Ему стало известно, что некоторые из офицеров полиции обращаются за консультацией к опальному Джеймсу Монро. Одно упоминание этого имени вызывает у полковника приступ раздражения.

— Я буду очень признателен, Андерсон, если ваши люди прекратят советоваться с Монро. Вы должны понять, что я расцениваю подобные действия как нарушение субординации. Монро больше не имеет никакого отношения к Уголовному департаменту, и я не хочу, чтобы конфиденциальная информация распространялась за пределы нашего ведомства.

Министр Мэтьюз деликатно не упоминает о своих неофициальных рекомендациях департаменту использовать помощь Монро. Поэтому Роберт Андерсон оказывается крайним и в этом вопросе.

— Я, право слово, не думаю… — начинает он и осекается под взглядом Уоррена.

— Полагаю, вы меня поняли. Что касается Потрошителя, то я выписываю ищеек, Андерсон, — сообщает шеф полиции. — Эти собаки отлично берут след. Возможно, кому-то это покажется эксцентричным, но в данных обстоятельствах мы должны попробовать все.

Андерсон не спорит, хотя думает про себя, что в глазах общественности эта затея с ищейками будет выглядеть так, словно полиция хватается за соломинку. Министр Мэтьюз со своей стороны не осмеливается возражать главному комиссару.

Ситуация и в самом деле сложилась критическая.

В то время как комиссар Роберт Андерсон пытается противостоять попыткам министра и шефа полиции сделать из него потенциального козла отпущения, Фредерику Эбберлайну приходится иметь дело с людьми иного рода. Поскольку убийства в основном произошли на территории, подведомственной Н-дивизиону, инспектор на время обосновался в его уголовной части на Коммершл-стрит. Территории части, которую он сам возглавлял в течение семи лет с семьдесят восьмого по восемьдесят пятый. Здесь мало что изменилось с тех пор, как Эбберлайн был переведен в Скотленд-Ярд, — та же обстановка, те же лица, те же бумаги. И те же странные посетители, которые отнимают у инспектора время.

— Я видел его, — повторяет длиннобородый старик, словно сошедший со страниц диккенсовского романа. — Видел человека в черном пальто на ступенях церкви.

— Да-да! — Эбберлайн старается скрыть раздражение — иногда такие люди сообщают очень полезные вещи. — И что же он делал? Почему вы решили рассказать про него?

— Он оттирал свои руки, — говорит старик. — Оттирал их, как леди Макбет после убийства!

— Я вижу, вы любите Шекспира…

— Да, сэр, но это не значит, что мне мерещатся призраки. Я видел его, как вас сейчас! Сначала он не обратил на меня внимания, но потом заметил и отвернулся, как будто ничего не происходило. Мне показалось, что он напевал себе что-то под нос. Знаете, эту песенку про фиалки?

— Да-да… Вы видели кровь на его руках? Вы можете описать этого человека?

— Он был не очень высок… — старик мнется. — И там было темно, сэр, но я думаю, что это был он — Джек-Потрошитель! Можете мне не верить, сэр, но я готов поклясться на Библии, что это так. Я и детям своим буду рассказывать, что видел его, но Господь меня спас!

Эбберлайн с трудом дожидается, пока этот человек покинет кабинет.

— Кто это? — Инспектор Эдмунд Рид, с которым старец разминулся в дверях, присаживается на стул рядом с Эбберлайном.

Рид, сотрудник Скотленд-Ярда, возглавил уголовный розыск дивизиона год тому назад после ухода Фредерика Эбберлайна. До этого он занимал аналогичную должность в J-дивизионе, откуда был переведен по требованию тогдашнего руководителя Уголовного департамента Джеймса Монро. Причины перевода не разглашаются, однако Эбберлайну известно, что Рид отказался выполнить некие требования Особого отдела, чем вызвал неудовольствие Монро.

— Еще один свидетель, — поясняет он, — придется послать людей на Черч-Лейн, чтобы проверить его слова.

— А у нас появился еще один подозреваемый! — сообщает с невеселым смехом Рид. — Джозеф Меррик! Я получил уже два письма, авторы которых сообщают, что именно он убивает проституток, поскольку не может удовлетворить свои половые инстинкты нормальным способом.

Джозеф Меррик это знаменитый «человек-слон», к которому термин «несчастный» подходит более, чем к кому бы то ни было. Тяжелая болезнь изуродовала его тело самым ужасным образом, так что единственной возможностью заработать на жизнь для этого умственно и психически здорового человека было участие в уличных балаганах. Деформации, которым подверглось его тело, не позволяли ему передвигаться иначе, как с тростью, и даже спать он мог только сидя. Трудно было найти менее подходящую кандидатуру на роль Джека-Потрошителя.

— И все-таки я рад, что этот бедняга находится под надзором в клинике, — замечает Рид. — Люди теряют голову от страха и вполне способны причинить ему вред.

Да, к счастью для Меррика, как раз в сентябре того же 1888 года им заинтересовался один из лондонских специалистов — доктор Тривс. Тривс создал для «человека-слона» все условия в своей клинике, а также привлек внимание общественности, в том числе и высшего света, к своему необычному пациенту.

— Такое впечатление, будто сумасшествие стремительно распространяется по городу. Эти слухи, газеты, наполненные бреднями… Мне донесли, что в полицейский участок на Бишопсгейт ворвался пьяный мужчина, который признался, что убил Кэтрин Эддоуз!

Эбберлайн сокрушенно качает головой.

Это было не единственное признание подобного рода, сделанное за последнее время. Люди приходят в полицию и в подпитии, и совершенно трезвые. Одни требуют арестовать их, другие, напротив, просят выделить детектива, чтобы поймать Джека-Потрошителя. Одним из таких посетителей был Майкл Кидни — приятель Элизабет Страйд, который пьянствовал почти весь день тридцатого сентября и не мог дать внятных показаний. Протрезвев, он заявил, что без труда сможет поймать Джека-Потрошителя, для чего ему требуется только один или два детектива в помощь.

Коронер Уинн Бакстер, к которому сначала обратился Кидни, воспринял это без всякого энтузиазма.

— Если у вас есть какая-то важная информация, будет лучше, если вы сообщите ее мне. Я не могу выделить вам детектива, ибо я не располагаю такими возможностями…

— Тогда я пойду прямо в Скотленд-Ярд!

— Они вам ответят отказом, можете поверить. Каждый день к ним обращаются десятки человек, которые просят дать им детективов, собак, оружие. Мол, тогда они точно схватят Джека-Потрошителя, которого не могут задержать сотни лондонских полицейских. Вам не кажется, что думать так, по меньше мере, странно, а?!

Нет, Кидни так не кажется, но он понимает, что на помощь детективов рассчитывать не приходится. Несколько проклятий срываются с его губ. Бакстер выслушивает их молча и, когда Кидни уходит, возвращается к своим делам.

Несмотря на предупреждение коронера, Майкл Кидни все же обратится к Эбберлайну и вновь получит отказ.

На календаре первое октября. Фрэнсис Томпсон держит в руке «Дейли ньюз», где на первой странице напечатано письмо убийцы, которое Центральное агентство печати получило еще двадцать седьмого числа прошлого месяца и придержало, сочтя неудачной шуткой.

«25 сентября. Дорогой Босс, я слышу, что полиция ловит меня, но она до сих пор меня не схватила. Смешно — они выглядят такими умниками и все время говорят, что взяли след! И та история с Кожаным Передником — о, как она меня развеселила! Я продолжу охотиться на шлюх и БУДУ РЕЗАТЬ ИХ ДО ТЕХ ПОР, ПОКА НЕ ОКАЖУСЬ СХВАЧЕННЫМ. Последний раз вышло просто великолепно. Она даже пикнуть не успела. Как они могут поймать меня теперь?! Я люблю свою работу и собираюсь все повторить! Вы скоро услышите обо мне и о моих забавных проделках. На последнем деле я собрал немного красной жидкости в бутылку из-под имбирного пива, чтобы написать письмо, но она загустела, словно клей, и ничего у меня не вышло. Надеюсь, эти красные чернила вас устроят? В следующий раз я думаю отрезать у леди уши и отослать в полицию — просто ради смеха! Придержите это письмо, пока я не сделаю то, что собирался, и тогда напечатайте. Мой нож остер, и я пущу его в дело, как только мне представится первый же удобный шанс. Удачи!»

— Этот проклятый убийца просто очаровал вас, — замечает Стивен. — Я предпочел бы забыть о нем хотя бы здесь. Кажется, что он добивается славы Герострата, а общество идет ему навстречу.

Томпсон не слушает его, с искаженным лицом он пожирает глазами страницу с письмом.

— Да что с вами, Фрэнсис?

— Нет-нет, — бормочет тот. — Все в порядке, джентльмены. Не обращайте внимания!

— Вас, похоже, удивляет, что Потрошитель осмелился написать это письмо. А по-моему, это неудивительно — наша полиция настолько беспомощна, что трудно было бы избежать искушения поддразнить ее.

— Вы уверены, что автор — Джек-Потрошитель? — спрашивает Сикерт. — Это может быть шутник или еще один маньяк, которому не хватает смелости воплотить свои чудовищные фантазии в жизнь, но который жаждет разделить с убийцей его славу!

— Вы, англичане, гордитесь своей сдержанностью и обычно упрекаете в ее отсутствии нас — американцев, — замечает Дарлинг. — А между тем, повторяю вновь, у нас не оповещают о ходе расследования весь город! И тем более не печатают послания убийц на первых страницах ежедневных газет.

— Да, но в данном случае это более чем оправданно, — возражает Сикерт. — Жителей трущоб очень сложно заставить сотрудничать с полицией. Нужно чтобы эти люди представляли, что им угрожает! Теперь у полиции больше шансов найти свидетелей… А вообще, джентльмены, должен признаться — я люблю наши газеты! Есть что-то восхитительно дьявольское в том, как они бесцеремонно вторгаются во все сферы нашей жизни!

Гарольд Дарлинг скептически ухмыляется. Всем хорошо известно, что Сикерт любит не только читать газеты. Он постоянно что-то строчит для разных изданий — на его счету десятки статей на самые разнообразные темы. Когда художник не знал, что бы такого написать серьезного, он сочинял письма в редакции от выдуманных им персонажей и по-детски радовался, когда их печатали.

— Кстати, о поощрении, — говорит Стивен. — Вы знаете, Джордж Ласк снова предложил министерству объявить прощение для сообщника убийцы, и на этот раз Генри Мэтьюз не смог отказать. Теперь ожидается всплеск энтузиазма в Уайтчепеле — всяк подастся в частные сыщики, только боюсь — толку от этого не будет.

Благодаря своим связям в Министерстве внутренних дел Джеймсу Стивену всегда известно обо всем, что там происходит.

— Вот как? — заинтересовывается Дарлинг. — Они полагают, что у нашего Потрошителя есть дружок или, может быть, подружка, которая помогает ему? Да, это многое бы объясняло! Например, то, как ему ловко удается скрываться с места преступления. Хотя Уолтер уверяет, что это не так уж и сложно, я думаю, что без посторонней помощи ему было бы сложно обойтись!

— Никто не знает, есть ли у него сообщники, но если это так, то, возможно, кто-то из них согласится выдать Потрошителя в обмен на прощение.

— Шайка безумцев? — уточняет Томпсон. — Я в это никогда не поверю. Один человек может совершить жестокое немотивированное убийство, но как он сможет убедить другого помочь ему? Разве что силой, но в таком случае, как он может полагаться на подобного напарника? Ясно же, что тот предаст его при малейшей возможности.

— Деньги? — предполагает Сикерт. — Вы не представляете, как много человек может сделать за деньги! Особенно если он воспитан среди простолюдинов.

— Я не думаю, что простые люди, о которых вы отзываетесь с таким пренебрежением, готовы пойти на преступление ради денег. Скорее — развращенный, пресытившийся наслаждениями ум, который вообразил себе, что ему все дозволено!

— Вы идеализируете бедность, это трогательно, — с усмешкой замечает художник. — Но на самом деле, чем ниже стоит человек на социальной лестнице, тем более склонен к пороку.

— Хорошо, хорошо! Пусть так, но этот сообщник все равно не будет надежен. Как насчет кровных уз? Или иных, что еще прочнее, а?

— Вы намекаете на масонство? Ни одна ложа не потерпит в своих рядах безумца.

— Есть братства и союзы помимо масонов. В том числе секты, практикующие сатанизм и черную магию.

— Выдумки бульварных писак! Бросьте, как вы можете верить в эту чушь?! Все эти союзы, братства и ложи — не более чем собрания таких же скучающих джентльменов вроде нас с вами. Ритуалы вносят в их жизнь приятное разнообразие, а ощущение причастности к неким «таинствам» дает почувствовать свою значимость; но никто из них не станет молчать, узнав о преступлениях одного из «собратьев». Уверяю вас, они первыми же в страхе бросятся в полицию. Словом, не будьте ребенком, Фрэнсис, и не верьте нелепым выдумкам!

Томпсон пожимает плечами, замечание его задело.

— Есть еще любовь, которая слепа! — продолжает Сикерт. — У Потрошителя может быть сообщница… Или же сообщник!

— Если речь идет о женщине, то думаю, что это просто невозможно… — Дарлинг качает головой.

— Ах, оставьте сантименты! — смеется художник. — Женщины бывают и злы, и коварны. Если вы когда-нибудь интересовались уголовными преступлениями, совершенными здесь, в Британии, то должны помнить, как тридцать лет тому назад милая девушка перерезала горло своему брату-младенцу только потому, что ей не хватало родительского внимания.

— Можете не продолжать, — недобро смеется Стивен. — Мы все знаем, что ваша обычная галантность — не более чем лицемерие. По части женоненавистничества вы можете поспорить с самим Еврипидом!

— Вы, как всегда, преувеличиваете! — возражает Сикерт. — Я лишь знаю женскую природу и воздаю ей по заслугам… Но давайте вернемся к нашим предполагаемым сообщникам Потрошителя, какого бы пола они ни были. Если он и в самом деле полагается на чью-то помощь, то это просто глупо!

— Да, пожалуй, — говорит Дарлинг. — В таком тонком деле нельзя доверять никому, и я бы на его месте постарался обойтись своими силами.

— Вот это интересно, право! — восклицает Сикерт. — Давайте посмотрим, кто из нас, господа, более всего подходит на роль Потрошителя?

— Я вас прошу, Уолтер! — останавливает его Дарлинг. — Это не смешно!

— Бросьте, я ведь не намерен всерьез обвинять кого-либо из присутствующих. И начну потому с самого себя — как вам известно, я весьма хорошо знаю трущобы, знаком с некоторыми из тамошних обитательниц, иные из них служили мне моделями, с другими я… Впрочем, не буду переходить за грань приличий. Вы знаете, я не питаю особой любви к этим созданиям. Я бы сказал, что мой взгляд на них утилитарен, и что, если я, раздобыв острый нож, решил сыграть небольшую шутку?!

— Я вам повторяю, Уолтер, — мне ваша игра не кажется остроумной, но если уж вы ее начали, то напомню, — говорит Дарлинг, — что Потрошитель, по мнению полиции, хорошо знаком с хирургией!

— Анатомия, друг мой! Я изучал ее, как и всякий художник. Кроме того, я не склонен доверять оценкам полицейских костоправов. С учетом уровня их подготовки неудивительно, что простейшая операция вызывает у них восхищение!

— Хорошо, допустим, что вы идеальный кандидат на роль Потрошителя. Вы удовлетворены этим?

— Я хотел бы продолжить, с вашего позволения. Наш друг Джеймс Стивен, помнится, написал в свое время поэму, в которой некий мужчина убивает десятерых проституток.

Джеймс Стивен пожимает плечами.

— Да, но этого недостаточно для обвинений, мой дорогой!

— Естественно, я ведь только подыскиваю мотивы.

— У меня их нет.

— А ваше падение с лошади? Вдруг вам что-то с тех пор чудится, вроде голосов, которые слышит доктор Лиз! Вы могли изучить анатомию, это совсем нетрудно.

— Я согласен с Дарлингом — это не смешно, Сикерт!

— Полно, полно. Перейдем к нашему другу Томпсону. Вы помните его любопытную поэму об убийце ведьм? И где вы находились в те ночи, когда были совершены убийства? В опиумных курильнях? Можем ли мы быть уверены, что вы тот, за кого себя выдаете?

Томпсон мрачно смотрит на него.

— И наш друг Дарлинг живет одиночкой, у него могут быть какие-то тайны, которые он тщательно скрывает от нас. Почему вы так редко вспоминаете об Америке, Гарольд?

Дарлинг в ответ кривит губы в усмешке.

— И только у Эдди твердое алиби — его не было в Лондоне во время убийств, — заключает Сикерт и довольно оглядывает всех.

— Вы чудовище, Уолтер!

— Благодарю вас и прошу не обижаться, я всего лишь хотел вас развлечь.

В тот же день Центральное агентство новостей получит еще одно послание от Джека-Потрошителя. В отличие от первого письма, это появится на страницах вечернего выпуска «Стар» в тот же день.

«Я не обманывал Дорогого Старого Босса, когда обещал, что вы скоро услышите о проделке дерзкого Джеки. Завтра я все повторю. Номер один завизжала, и я не успел сделать все, что хотел, — пришлось удалиться. Не было времени, чтобы забрать уши для полиции. Спасибо, что придержали письмо, пока я не взялся за работу. Джек-Потрошитель».

Полиция продолжает опрашивать свидетелей. Инспектор Эбберлайн разговаривает с Димшутцем, нашедшим тело Элизабет Страйд.

— Раньше я никогда не видел ее на этой улице, — повторяет тот. — Она выглядит респектабельнее, чем все те дамочки, что здесь обычно ошиваются. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Вполне, — кивает Эбберлайн.

Он разговаривает с Израэлем Швартцем, актером, который незадолго до убийства видел, как на Бернер-стрит какой-то человек ссорился с уличной девкой, но Швартц испугался и ушел оттуда. Актер кажется искренним, но его показания не особенно помогают полиции — он находился далеко от этих людей и в сумерках не мог хорошо разглядеть их лица.

Эбберлайн беседует с членами социалистического клуба — евреями, поляками, русскими. Во время убийства никто из них ничего не слышал — в клубе играла музыка, которая заглушала все уличные шумы.

Тем временем коронер Уинн Бакстер ведет следствие по делу женщины, убитой на Бернер-стрит (ее имя до сих пор неизвестно). Как и прежде, он принимает свидетелей в комнате Александры в Институте трудящихся.

— Я доктор Джордж Филлипс, врач и хирург. Утром в воскресенье, в десять минут второго полиция вызвала меня на Бернер-стрит, дом № 40. Я немедленно оделся и отправился на место. Было час шестнадцать, когда я прибыл туда, — я смотрел на часы. Женщина, как мне показалось, была проституткой. Она не была похожа на еврейку, скорее уж на ирландку, ее горло было перерезано, поверхностный осмотр не выявил никаких других повреждений.

— Сколько, на ваш взгляд, прошло времени с момента смерти женщины?

— От двадцати минут до получаса. Я думаю, она могла умереть не сразу, поскольку шея была разрезана только с одной стороны и артерия была рассечена не полностью.

— Что вы еще можете сказать по поводу убитой?

— Я обратил внимание на цветок, прикрепленный к груди, и на пачку освежающих таблеток в ее руке. Я думаю, что убийца использовал шелковый платок на ее шее, чтобы запрокинуть ей голову, и затем нанес удар. Я не думаю, что он при этом испачкался кровью. Судя по всему, он очень осторожен и старается избежать попадания крови на одежду. С другой стороны — рука убитой была слегка испачкана, что указывает на попытку сопротивления.

— Из ваших слов следует, что вы считаете, будто ее убийство совершено тем же человеком, что убил других женщин в Уайтчепеле за последние несколько месяцев?

Я в этом не сомневаюсь, равно как и в том, что он умеет обращаться с ножом. Я хочу сказать — это было сделано умелой рукой.

— Я Уильям Маршалл, сэр. Живу на Бернер-стрит, 64 и работаю на складе индиго. Я осматривал тело в морге. Это та женщина, которую я видел ночью в субботу.

— Где вы ее видели?

— На нашей улице, за три двери до моей. Было где-то без четверти двенадцать. Она стояла на тротуаре с другой стороны улицы, на ней была черная шляпка. Она была с мужчиной, они простояли минут десять невдалеке от клуба, и я не видел, чтобы они ссорились.

— Когда вы ушли в дом, вы ничего не слышали?

— Нет, сэр, до того момента, как на улице закричали об убийстве. Это было уже после часа ночи.

Констебль Уильям Смит сообщает, что приступил к патрулированию в десять вечера и видел убитую женщину в компании джентльмена, лица которого не разглядел, хотя успел заметить, что он носит бакенбарды.

Коронеру Бакстеру также приходится иметь дело с истеричными личностями, уверенными, что женщина на Бернер-стрит была их знакомой или родственницей. Один из таких джентльменов со слезами на глазах уверяет коронера, что убитая — его сестра.

— Я почувствовал это, сэр! Я проснулся посреди ночи, и мне показалось, что кто-то прикоснулся к моей груди, и последовало три отчетливых поцелуя…

— И что это значит? — недоуменно уточняет Уинн Бакстер.

— Как вы не понимаете? — посетитель досадует на его недогадливость. — Она приходила ко мне попрощаться!

Бакстер, который по роду службы должен документировать любые показания, каллиграфическим почерком заносит слова свидетеля в свою тетрадь. К сожалению или, вернее, — к счастью для странного посетителя, женщина в морге — не его сестра.

Наконец перед коронером появляется более стоящий свидетель, господин Свен Оллсен — клерк Шведской церкви, который заявляет, что знает женщину, которую видел в морге.

Он сообщает, что «урожденная жительница Лондона» Элизабет Страйд родилась в Швеции 27 ноября 1843 года на ферме к северу от Гетеборга, ее девичья фамилия была Густафдоттер.

— Откуда у вас все эти сведения? — интересуется Бакстер.

— Из регистрационной книги нашей церкви.

— Вы ведете регистрацию всех членов вашей церкви?

— Конечно, всех, кто прибывает в страну и желает быть зарегистрированным.

Клерк также сообщает, что Страйд зарегистрировалась десятого июля 1866 года как не состоящая в браке женщина, и он был уверен, что она приехала в Британию чуть раньше.

В то же самое время полиция Сити пытается найти свидетелей, способных опознать женщину, убитую на Митр-сквер. Полицейские из участка на Бишопсгейт узнали Кэтрин Эддоуз по фотографиям, опубликованным в газетах, но имя и адрес, которые она оставила сержанту Бифилду, были фиктивными.

Третьего октября сержант Аутрэм приводит в морг на Голден-Лейн шестерых свидетелей, мужчин и женщин. Полиция Сити по возможности не допускает ажиотажа вокруг убийства и, чтобы не пропустить к телу праздных любопытных, вначале тщательно допрашивает всех свидетелей в участке на Бишопсгейт. Здесь их просят описать одежду убитой, после чего препровождают в офис шефа полиции Сити на Олд-Джеури-стрит, а оттуда — в морг. Две женщины опознают убитую, но не могут назвать ни имени, ни прозвища и ничего не знают о ее знакомых мужчинах и родных. Все, что они говорят, — это то, что не раз встречали Эддоуз на Дорсет-стрит, в закоулке, где спали те, у кого не хватало денег даже на ночлежку.

Впрочем, вопрос с идентификацией жертвы решится очень скоро — в морг пожалует сам Джон Келли вместе с еще одной родственницей убитой. Они тоже видели снимки в газетах и на месте подтверждают коронеру Сити Фредерику Лэнгхэму, что эта женщина — Кэтрин Эддоуз. Джон Келли расстался с ней двадцать девятого незадолго до того, как женщину доставили в участок. Перед этим они вместе пропили заклад, полученный за ботинки Джона, и он, узнав, что Кэтрин увели в полицию, не стал беспокоиться. Келли был уверен, что ее выпустят только утром. 

Глава пятая. Письмо из ада

Тем временем сэр Уоррен приступает к реализации своего плана по использованию ищеек. Первые испытания собак были проведены уже четвертого октября в Престон-Парке, Брайтон.

Ищеек четверо: Бурго, Бабетта, Блуберри и Буксом, все они, кроме Буксома, принадлежат заводчику Эдвину Бро, и все четверо воспитаны и выдрессированы им специально для поиска. Господин Бро уверен в своих питомцах, которые доставлены сюда прямо с Брайтонского собачьего шоу, где уже показали себя с самой лучшей стороны.

Земля покрыта изморозью. Все присутствующие, включая корреспондента «Таймс», кутаются в шарфы, но ищеек эта погода не смущает. Они рады оказаться на свежем воздухе. Один из констеблей изображает преступника, чей след они должны взять. В первом же испытании все четыре собаки показали себя очень хорошо, а Бабетта даже сумела отыскать след, несмотря на то, что тот был нарочно прерван, когда несколько полисменов пересекли его верхом на лошадях.

…Стены домашнего кабинета Джеймса Монро украшают причудливые украшения и статуэтки, привезенные им из Ост-Индии. Роберт Андерсон с восторгом рассматривает их.

— Вы скучаете по Индии?

— Да, — Монро кивает. — Эта страна многому меня научила, и я часто вижу ее во сне. Это было счастливое время, Андерсон, но не будем предаваться воспоминаниям. Это роскошь, которую мы не можем себе пока что позволить…Как вы знаете, сэр Уоррен твердо решил выставить себя дураком и заодно дискредитировать полицию и власти в целом! Признаться, я всегда был невысокого мнения о способностях полковника, но сейчас он демонстрирует полнейшее непонимание ситуации.

— Но надо отдать ему должное: он пытается сделать все, что в его силах! — возражает Андерсон, который, в силу своего положения, разделяет промахи Чарльза Уоррена.

— Дело не в собаках, Андерсон, совсем не в собаках! — объясняет Монро. — Я говорю о том, что сэр Уоррен позволил этому убийце держать в страхе столицу. Да-да, именно он. Неужели вы не понимаете, что на наших глазах происходит нечто, не имеющее прецедента в истории империи! Какой-то уголовник, орудующий среди черни, привлекает всеобщее внимание, и Чарльз Уоррен не может ничего с этим сделать. Вот что бывает, Андерсон, когда власть достается человеку, не способному ею распорядиться.

— Но что он реально может сделать? — Андерсон задумывается над словами друга.

— Черт возьми, неужели вы не понимаете?! В первую очередь, следовало бы ограничить поступление информации в прессу и остановить истерию, но Уоррен никогда на это не решится! Тем хуже для него, Андерсон. Тем хуже… Следующее убийство, возможно, заставит его задуматься, хотя я бы не ожидал столь многого от этого человека.

— Вы думаете, будет еще одно убийство?

— А вы в этом сомневаетесь? Заметьте, с каждой новой жертвой наш Потрошитель становится все более жестоким. Не могу даже предположить, что он придумает в следующий раз. Наше бездействие его только раззадоривает. В Индии мне случалось раз сталкиваться с тигром-людоедом, можете расспросить об этом случае Макнотена — я не умею рассказывать о собственных приключениях. Стоит тигру попробовать человеческой крови, и он уже не успокаивается, ему нужны новые жертвы, и он их находит, пока кто-нибудь не подкараулит его…

Монро ненадолго умолкает и потом продолжает:

— Да, в джунглях было проще, Андерсон…

— Я помню, как вы рассказывали однажды о тугах. Что, если вы были правы и этот человек обучился искусству убивать в Ост-Индии? Возможно, тогда мы сможем найти объяснение тому, что он делает.

Андерсон внимательно следит за выражением лица Монро. Оно, как обычно, непроницаемо.

— Кровавый культ? Нет, я никогда не рассматривал эту версию всерьез, хотя вполне возможно, что убийца побывал в колониях, где у него было больше возможностей попрактиковаться. Но не думаю, что где-то в трущобах Ист-Энда некий фанатик орошает кровью статую Кали. Экстравагантная версия, и я прошу вас ни с кем больше это не обсуждать, иначе не сегодня завтра сия гипотеза появится в газетах.

— Так вы полагаете, что затея с собаками провалится?

— Уверен. Какие бы превосходные результаты они ни показывали на испытаниях, на месте им придется иметь дело со следами, которые были оставлены несколько часов назад, да еще затоптаны ногами десятков полицейских и зевак. Нет, это пустая затея, Андерсон! Кроме того, существуют рецепты, позволяющие сбить ищейку со следа, и наш Потрошитель, безусловно, прибегнет к ним. Он ведь тоже читает газеты.

Восьмого октября, в понедельник, полиция устраивает в Риджент-парке еще один экзамен двум ищейкам — Бурго, который отлично показал себя в Брайтоне, и Барнаби. Результаты сочтены более чем удовлетворительными. Молодому человеку, изображавшему преступника, дано пятнадцать минут, за которые он успевает удалиться примерно на милю, после чего вдогонку ему спускают собак. Вечером того же дня эксперимент повторяют в Гайд-парке, после наступления темноты, и на этот раз собак ведут на привязи констебли — именно так с ними будут работать в Уайтчепеле.

Испытания снова оказались успешными, и на следующее утро, во вторник девятого, в семь часов, они были проведены уже в присутствии сэра Чарльза Уоррена, который несколько раз лично убегал от собак, проверяя их в деле. Десятого октября «Таймс» сообщила, что сэр Уоррен был полностью удовлетворен результатами.

Эдвин Бро, заводчик, должен был отбыть к себе в Скарборо, но он оставляет собак на попечение своего друга господина Тонтона, считающегося большим знатоком данной породы. Тонтон должен присматривать за ними, пока лондонская полиция раздумывает над возможностью приобретения ищеек.

Несмотря на неоднократные успешные проверки, сэр Чарльз Уоррен колеблется — не в последнюю очередь из-за критических замечаний в прессе. Издания, настроенные к шефу полиции менее дружелюбно, чем «Таймс» (то есть практически вся остальная лондонская пресса), не скупятся в эти дни на язвительные комментарии. До сих пор в полиции не пытались использовать собак для розыска преступника, и консервативные лондонцы не видят в начинании сэра Уоррена никакого смысла.

В конце концов, не дождавшись никакого решения, Эдвин Бро письменно просит Тонтона отправить собак на выставку в Брайтоне. Тонтон выполняет это распоряжение наполовину, отправив Бурго; Барнаби остается при нем на случай, если полиции все же понадобится ищейка. Тонтон искренне хочет помочь найти Джека-Потрошителя.

«Похороны жертвы трагедии на Митр-сквер состоялись вчера днем. Возле морга Сити на Голден-Лейн собралось множество людей, которые следили за отправлением траурного кортежа на кладбище Иллфорд. Не только улица была переполнена людьми, но и окна близстоящих домов и их крыши оказались заполнены зрителями. Процессия покинула морг около половины второго и состояла из катафалка, траурной повозки с родственниками и друзьями покойной, а также кареты с представителями прессы. Гроб был изготовлен из полированного вяза и дуба, прикрепленная к нему пластина содержала надпись золочеными буквами: „Кэтрин Эддоуз, умерла 30 сентября 1888 года в возрасте 43 лет". Красивый венок был помещен на гроб одной из сестер покойной, на кладбище к нему присоединился венок из маргариток, возложенный одной из родственниц. На похоронах присутствовали четыре сестры убитой — Гарриет Джонс, Эмма Эддоуз, Элиза Голд и Элизабет Фишер, ее две племянницы — Гарриет и Эмма Джонс, а также Джон Келли — человек, с которым она жила. Процессия проходила через Голден-Лейн и Олд-стрит, и тысячи человек, которые сопровождали ее в Уайтчепел, значительно затруднили передвижение по улицам. Порядок, однако, был превосходно поддержан силами полиции Сити под руководством суперинтенданта Фостера и инспектора Вуллетта, а за пределами Сити — полицией G-дивизиона под руководством суперинтенданта Ханта и инспектора Бернхама. После Олд-стрит маршрут пролегал по Грит-Истерн-стрит, Коммершл-стрит, Уайтчепел-роуд, Майл-Энд-роуд, через Стратфорд к городскому кладбищу в Иллфорде. Возле церкви Святой Марии в Уайтчепеле собралась большая толпа желающих увидеть проход процессии; на кладбище присутствовало несколько сотен человек, большей частью из Ист-Энда. Могилу обходили мужчины и женщины всех возрастов, некоторые с младенцами на руках. Отпевание состоялось в англиканской церкви на кладбище, службу провел преподобный мистер Данскомб…»

(«Дейли телеграф» от 9 октября 1888 года, страница 3).

Характерно, что Элизабет Страйд была погребена на том же кладбище двумя днями раньше, но это событие не вызвало столь бурного резонанса в обществе.

— Обратите внимание, какой общественный отклик находит смерть несчастной потаскушки! — Сикерт собирает по мансарде рисунки, на которых изображена Элизабет Страйд. — Интересно, что теперь предпримет наш осел Уоррен? Я не претендую на лавры провидца, однако нетрудно догадаться, что еще один-два подобных случая, и он распрощается со своим постом.

— Кстати, о провидцах, — вспоминает Гарольд Дарлинг. — Роберт Лиз недавно снова предложил свои услуги полиции. Он уверяет, что его сверхъестественные способности могут помочь найти убийцу. Но ему ответили отказом.

— Ничего удивительного. Полиции хватает насмешек из-за экспериментов с собаками.

— И, кстати, совершенно напрасных насмешек! — замечает Дарлинг. — В Штатах их с успехом применяли для розыска беглых невольников.

— Полагаю, условия несколько разнятся. В городе след будет, скорее всего, потерян, особенно если после преступления прошло много времени, а вы ведь знаете, как нерасторопны наши констебли.

— Эта женщина, Страйд… — Дарлинг смотрит на Сикерта. — Может быть, стоило сообщить в полицию, что она работала у нас некоторое время? Хотя, на мой взгляд, это совершенно ни к чему. В конце концов, она ушла от нас еще до убийства, и ни вы, ни я не можем сообщить им ничего полезного. Мне бы не хотелось, чтобы нас осаждали газетчики с дурацкими вопросами!

— Я с вами согласен, — кивает Сикерт. — Эта маленькая воровка не заслуживала такой ужасной смерти, но я не собираюсь тратить свое время на объяснения с полицией. К черту все это! К черту! Надеюсь, они не доберутся до нас с вами; я уже проклинаю себя за то, что привел ее в ваш дом.

— Полно, что об этом говорить теперь.

— Да, вы правы! — энергично кивает Сикерт и трясет пальцем, продолжая все же рассуждать на ту же тему: — Но в работном доме знают, что я нанял ее для вас. Странно, что полиция до сих пор не заинтересовалась этим. Никто не сказал им про нас, вот что я думаю, и, может быть, нам повезет!

Дарлинг отмечает про себя, что художник очень встревожен этой ситуацией. Но Сикерта можно понять — он много времени проводит в Уайтчепеле и ему совершенно не нужна реклама подобного рода.

— Я бы на вашем месте не появлялся сейчас в Ист-Энде, — решается дать он совет. — Сейчас это совсем неподходящее место для прогулок, и дело уже не в Джеке-Потрошителе.

— Да, я понимаю, о чем вы… — соглашается Уолтер Сикерт, он делает паузу и с улыбкой продолжает: — Но знаете, как это захватывающе — сунуть голову в пасть льва?!

Он поправляет на шее красный платок, которым обзавелся недавно, и протягивает Дарлингу несколько рисунков, на которых изображена Элизабет Страйд.

— В камин все это, Дарлинг. Все равно ничего другого они не заслуживают!

— Если только вы так считаете…

— Уверен, нам лучше подстраховаться, — решив этот вопрос, Сикерт вытаскивает сигару и аккуратно обрезает ее кончик острым ножом для бумаги. — А полиция все-таки удивительно беспомощна, мой друг!

Он прав, с самого начала убийств в Уайтчепеле лондонская полиция топчется на месте. Допрашиваются свидетели, коронер Уинн Бакстер и его коллега из Сити проводят дознания, на сцене вновь и вновь появляется фотограф Джозеф Мартин со своей камерой, снимки жертв обходят все газеты. Детективы обследуют Уайтчепел, пытаясь найти надежных свидетелей и следы убийцы, но все без толку. Нельзя сказать, что у нее нет никаких улик. Первого октября некий Томас Корам нашел на Уайтчепел-роуд окровавленный нож, а владелец таверны «У Нельсона» в Кемниш-таун обнаружил у своих дверей подброшенный кем-то газетный сверток. Полисмены, прибывшие на место, нашли в нем окровавленные брюки и несколько волос, приставших к промокшей газете. К сожалению, в 1888 году Скотленд-Ярд не мог извлечь ровным счетом ничего из этой находки, и упомянутые брюки даже не были приобщены к делу в качестве вещественных доказательств.

Каждый новый день Лондон встречает в ожидании — очередных убийств или того, что полиция, наконец, нападет на след. Комитет Бдительности Джорджа Ласка получает жалобы от торговцев, чьи доходы снизились по сравнению с обычными едва ли не вполовину. Люди избегают появляться в районах, где орудует Джек-Потрошитель, даже днем, когда им, кажется, ничто не может угрожать. Они боятся не только возможной встречи с убийцей. Как это бывало в старину при чумных поветриях или голоде, люди начинают искать виноватых, и горе тому, кто окажется под подозрением.

— Только что толпа сбросила в Темзу мужчину.

Эбберлайн машинально смотрит на часы, это профессиональная привычка, выработавшаяся за годы службы. Он отмечает время, когда узнал о происшествии — для последующего рапорта.

— Что там случилось, сержант?

Вскоре в полицейский участок на Коммершл-стрит доставят дрожащего от холода человека, которого полицейский катер подбирает в ледяной воде. К счастью, он пробыл там не слишком долго, и вызванный доктор не находит у пострадавшего никаких серьезных повреждений, если не считать нескольких синяков — ну и, конечно, неизбежной после такого купания простуды.

Пострадавший — частный практикующий врач по фамилии Холт. Господин Уильям Холт, как выяснится, был большим поклонником Шерлока Холмса и, воодушевившись примером великого сыщика, отправился в Ист-Энд, чтобы заняться поиском Потрошителя. Однако далеко продвинуться в своем расследовании не успел, ибо выбрал нелучшую маскировку. Его худая фигура в черном пальто, темное лицо и очки вызвали ужас проститутки, с которой он попытался заговорить. Холта приняли за того, кого он собирался поймать! В результате незадачливый детектив оказался в ледяной воде, что, по правде говоря, было еще не самым страшным из того, что могло случиться.

— Вам очень повезло, господин Холт, — заключает Эбберлайн. — Мы, конечно, постараемся найти виновных, но позвольте вам заметить, что подобные опыты не только не способствуют поискам убийцы, а, напротив, — отвлекают полицию от них!

— Да, конечно, я все понимаю!

Нескладная долговязая фигура Холта недолго маячит в участке, и вскоре он отправляется домой. После этого происшествия снова наступает затишье. Фредерик Эбберлайн изучает донесения от детективов, которые методично исследуют Уайтчепел. В эти дни население Ист-Энда становится более благосклонным к полиции, чем когда-либо.