Круглые кубики Мосьпанов Анна
Первые несколько дней мальчики кантовались у добросердечного приятеля и искали себе пристанище. После длительных поисков нашли старый, осыпающийся дом на самой окраине, в 5-й зоне. На пятерых вроде бы получалось нормально. С большим трудом уговорили хозяина. В Англии при съеме жилья адекватные хозяева всегда просят рекомендации. А где их взять-то, если ты вчерашний нищий студент без гражданства и с весьма сомнительным статусом пребывания в стране? Ну, как бы то ни было, уговорили. Въехали. Дом старый, грязный, в жутком состоянии. Лестница на второй этаж настолько гнилая, что возникает ощущение, что до верха не дойдешь. Но главное – крыша над головой. И Лондон! Лондон – жестокий, беспощадный, не прощающий ошибок Лондон. Город-палач, город-судья, город-мечта…
Кое-как устроившись, мальчишки начали искать работу. И тут выяснилось, что работы нет. То есть, наверное, для кого-то она есть, но не для никому неизвестных выпускников университета. С утра до вечера ребята бегали по рекламных и дизайнерским агентствам, показывали свои портфолио, умоляли дать им шанс. Но все без толку. Накопленные денежные запасы между тем потихоньку истощались. Ни Виктор, ни один из мальчиков принципиально не сообщали родственникам о своем бедственном положении. Они же взрослые, состоявшиеся дизайнеры. Ну хорошо, почти состоявшиеся. Еще чуть-чуть, и все получится.
Но поначалу всем пятерым пришлось перебиваться случайными заработками. Один устроился в кафе, другой – в овощную лавку, третий коробки какие-то разгружал. И вот тут стало понятно, что концы с концами не сходятся. Дом хоть и находился в аварийном состоянии, тем не менее требовал оплаты. И оплачивать нужно было не только саму жилплощадь, но и воду, газ, электричество. А денег нет и не предвидится.
За годы пребывания в Англии ребята четко усвоили одну важную деталь. В этой стране квартиросъемщику не могут отключить воду, даже если он годами не платит по счетам.
С ним будут судиться, ругаться, слать бесконечные повестки, но отключить не могут. Невозможно. Демократия, мать ее так. Основные потребности гражданина должны быть удовлетворены при любых обстоятельствах.
И вот как-то вечером сидели мальчики в своей халупе, набегавшиеся за день, уставшие, ужинали каким-то дерьмовым портвейном, закусывали лимончиком. Сидели и рассуждали о том, что же делать дальше. Вариантов на самом деле было не так много. Например, плюнуть на Лондон и уехать назад, в глухую английскую провинцию. Там жизнь намного дешевле и больше шансов найти работу. Или можно выехать из проклятого дома и снять что-то еще более дешевое. Хотя понятно, что дешевле может быть только картонная коробка где-нибудь на берегу Темзы. Можно попросить родителей о помощи. Но это значит – сдаться. Отпадает. Можно, наверное, еще что-то, но в голову ничего не шло.
Сидели, смотрели в потолок, думу думали. Но идей не было. Один из несостоявшихся дизайнеров, голубоглазый крепко сбитый Реваз, совсем не похожий на грузина уроженец Сухуми, утомившись слушать нытье товарищей, вдруг взобрался на шаткий ободранный стул и и начал с чувством декламировать:
- – Как ныне сбирается вещий Олег
- Отмстить неразумным хазарам:
- Их селы и нивы за буйный набег
- Обрек он мечам и пожарам…
Мама Реваза была учительницей русского языка и все, что не удалось вдолбить в нерадивых учеников, не считавших русский язык предметом первой необходимости, вложила в единственного сына. Когда Реваз с неподражаемым грузинским акцентом читал Бродского и Мандельштама, замолкали даже самые законченные циники. Реваз готов был декламировать стихи днем и ночью, по первому требованию. По-русски он говорил очень плохо, путал падежи и окончания, но, читая стихи, совершенно преображался. Во всем облике появлялась абсолютно не свойственная ему стать, тело принимало горделивую осанку, щеки розовели. Сам Реваз говорил, что поэзия для него – некий маячок, указывающий правильный путь.
– Уверяю тебя, дорогой, на все вопросы есть ответ. Открой Омара Хайяма на любой страничке. Старик уже все сказал до нас, – успокаивал он убитого горем Витьку, когда того бросила девушка. – Смотри, что пишет:
- …Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,
- Два важных правила запомни для начала:
- Ты лучше голодай, чем что попало есть,
- И лучше будь один, чем вместе с кем попало…
– Ну, видишь? Какие тебе еще нужны доказательства, дорогой?!
Каким образом в простоватом, прямолинейном и скупом на эмоции грузинском парне сочетались такая истовая любовь к поэзии и невероятный, совершенно не свойственный его возрасту прагматизм, не знал никто. Это Реваз нашел хлипкий дом и уговорил хозяев сдать его нищим пацанам под честное слово. Это Реваз первым отыскал работу на каком-то складе и пристроил туда еще одного мальчика. И это Реваз в тот вечер, отхлебывая прямо из горла омерзительное пойло, декламировал «Песнь о вещем Олеге».
– А не попробовать ли нам одну хитрую комбинацию? – икнув, предложил самый младший и самый нищий из ребят – тонкошеий, хлипкий Слава, мечтавший стать ювелиром. Слава был генератором идей, выдумщиком и балагуром. Порой его фантазии были безумны, иногда он утомлял неиссякаемым жизнелюбием и вечно хорошим настроением, но когда Слава на три дня попал в больницу с пищевым отравлением, дом опустел.
Слава съел несколько упаковок просроченного творога, который выбросили на помойку в том магазине, где он трудился разнорабочим – мыл полки, разгружал коробки с продуктами, заполнял накладные. Работа была физически очень непростая, на перекусы времени особо не оставалось. Да и жалко было Славке деньги тратить на еду. Практически все заработанное, за вычетом своей доли за аренду (а оставалось-то там – кот наплакал) парень тратил на книги по истории ювелирного искусства.
Уже к вечеру у него начались дикие боли, и мальчики, привезшие его в госпиталь, были вынуждены оставить друга до выяснения. Выяснение продлилось три дня, и все это время у оставшихся вчетвером ребят было ощущение, что случилось непоправимое несчастье. Никто не шумел, не хохмил, не заливал пол в ванной комнате, не оставлял мыльной пены на раковине и не бросал носки рядом с сахарницей. Но было пусто и холодно.
И только когда похудевший, чисто выбритый Слава с хорошо промытым желудком и твердой уверенностью в том, что больше он не готов питаться на помойке, вернулся домой, домочадцы расслабились.
В тот момент, когда Ревазик с упоением декламировал Пушкина, у нетрезвого ушлого Славы родилась мысль. В трех словах он обрисовал схему. Спьяну все показалось очень логичным. Комар носа не подточит. Хряпнули еще по одной, закусили лимончиком и пошли спать. Наутро, протрезвев, долго решали, кто же будет звонить в контору, отвечающую за поставку газа.
Кинули жребий. Несчастный Витька, вытянувший короткую спичку, трясясь от страха, набрал нужный телефон и, уродуя и без того очень жесткий акцент, почти шепотом пробормотал:
– Здравствуйте, меня зовут мистер Вещий Олег. Я только что сменил место жительства и въехал по такому-то адресу.
– Прекрасно, – ответили на том конце провода. – Большое спасибо за звонок, мистер Вещий. В течение недели вы получите первый счет.
Ни паспорта, ни водительских прав, ни страховок никто не спрашивал. Расчет был именно на это. Каким образом Славе пришла в голову столь странная идея, сам он объяснить не мог.
Через некоторое время пришел первый счет на имя мистера Олега Вещего. За газ.
Счет за воду оформили на мистера Шота Руставели. Реваз не мог отказать себе в этом удовольствии.
– Мама будет гордится мной, да! – поднимая мясистый палец, ухмылялся он. – Мы увековечили имя великого сына грузинского народа в анналах английской службы водоснабжения. Лучше так, чем вообще никак.
В дальнейшем, при переезде в следующий дом, были подтянуты Дмитрий Донской, Александр Македонский и в качестве тяжелой артиллерии почему-то Лаврентий Берия.
Схема была сколь гениальна, столь и проста. В течение полугода ежемесячно на имя мистера Руставели и мистера Вещего приходили счета из коммунальных служб. Их, разумеется, никто не оплачивал. Не на что было. Но и выкидывать зачем-то не выкидывали. Мало ли… Первое время тряслись, как кролики, потом, поняв, что живут в государстве, где очень многое основано на доверии, дергаться перестали. Честно вносили только арендную плату. Через полгода ребята приняли решение съехать. У них уже появилась работа чуть получше предыдущей, но денег все равно не хватало.
Съезжая, мистер Вещий Олег позвонил по знакомому телефону и, извинившись за неуплату («Долго не мог работу найти… Иностранец. Без опыта… Ну вы сами понимаете…»), попросил переслать все скопившиеся счета по новому адресу. В город Х. И дал адрес некоего студенческого общежития. В общежитии этом, как было известно, проживало какое-то количество русскоговорящих студентов. Туда через короткое время пришел счет за полгода на имя некоего мистера Вещего.
Студенты, получившие письмо, не знали мистера Олега Вещего, хотя и проходили в школе А. С. Пушкина, и сделали из письма самолетик, который отправили прямо в космос. Или использовали по другому назначению.
Мистер Руставели проделал точно такой же фокус, дав адрес другой студенческой общаги в другом конце Англии…
Много позже ребята прочитали, что в Англии процветает новый вид мошенничества, основанный на удивительном легкомыслии английских коммунальных служб. К тому времени Витя с Ревазом и товарищами открыли свое дизайнерское бюро, занимающееся оформлением интерьеров жилых помещений, и зарабатывали очень неплохие деньги.
Не сговариваясь, подняли древнюю бухгалтерию, хранившуюся все эти годы в специальных папках, и перевели удвоенные суммы от имени мистера Руставели, мистера Вещего и прочих исторических особ на счета коммунальных служб. И, наконец, спустя много лет, смогли спать спокойно. Лучше поздно, чем никогда.
Сам Витька потом с упоением вспоминал первые шаги в Лондоне, тот самый ветхий дом, с которым было связано столько забавных воспоминаний, и их удивительное, почти мушкетерское братство.
Дом находился в очень криминальном районе, славившемся высоким уровнем преступности, бесконечными разборками между этническими кланами и практически свободной продажей наркотиков.
Район был действительно гадкий, но, как любил говаривать Ревазик, вычитавший эту фразу в каком-то историческом романе: «За неимением гербовой пишем на простой». Не до жиру было. Помимо жуткого состояния самого здания – полусгнивших ступеней, осыпающихся потолков и пришедшей в негодность много лет назад системы коммуникаций, у этого дома был еще один существенный минус. Точнее, два минуса, которые значительно усложняли сдачу подобного жилья.
Первым минусом был небольшой домик, стоящий рядом с пристанищем вещих олегов и шота руставели. В этом самом соседнем домике произошло очень странное самоубийство. Человек повесился. И вроде бы болтали, что совсем не самоубийство это было, что несчастный никак не мог самостоятельно затянуть петлю из того положения, в котором его нашли.
И местные жители – бедные малообразованные выходцы из бывших английских колоний – боялись даже приближаться к неприятному строению. Якобы звуки оттуда по ночам слышались странные. И плакал кто-то, и кричал. Дом много месяцев стоял с заколоченными окнами, и все соседи обходили его за версту. Заодно и близлежащие дома пользовались нехорошей репутацией.
Витя с товарищами, дом которых непосредственно соседствовал с домом самоубийцы, были не робкого десятка. И, разумеется, не могли отказать себе в удовольствии испытать собственную смелость.
К тому же в целом все пятеро юных дизайнеров позиционировали себя как агностики. Что такое агностицизм, думаю, никто из них толком не знал, но уж больно слово красивое. Нравилось им очень это слово. Агностики и все тут. Почти как брокеры, только на «а». Ревазик, правда, долго не мог запомнить термин и называл себя акустиком, но его вежливо и корректно поправляли. Неродной язык у человека. Чего уж.
Однажды вечером пятеро «агностиков» отправились к нехорошему дому. И решили проникнуть внутрь. Зачем? На этот вопрос вменяемого ответа не существовало. Молодые были и дурные.
Подошли к дому. Небо было совершенно беззвездным. Кромешная темнота, и завывающий пронизывающий осенний ветер. Решили как культурные люди постучать. И вдруг все пятеро совершенно трезвых, необкуренных молодых людей услышали ответный стук. Из заколоченного дома, который много месяцев стоял пустым.
Как добежали домой, ребята не помнили, но подходить к нехорошему месту зареклись. И если бы на этом приключения, связанные со странным домом, закончились.
Вторым фактором, долгое время мешавшим хозяевам найти новых квартиросъемщиков, было наличие в непосредственной близости от дома достаточно крупного кладбища. Ни один нормальный человек не хотел жить в старой, рассыхающейся лачуге, окна которой выходили на погост. Есть в подобном соседстве что-то зловещее, обреченное. Но разве это может оттолкнуть в двадцать с небольшим лет, когда у тебя все равно нет вариантов снять что-то более приличное?
Жили ребята тем не менее весело. Среди гостей, наведывавшихся в злополучный дом, кого только не было. Посетители были такие же нищие и неприкаянные, как и хозяева, но финансовые сложности с лихвой компенсировались задором и юношеским оптимизмом. И каждый верил в то, что все обязательно получится, и он поймает свою жар-птицу, и сделает карьеру в этом роскошном городе, и заработает денег, и будет счастлив. Пусть не сейчас, но чуть позже. Главное – верить.
Одним из постоянных посетителей был молодой человек с Ямайки. Чем занимался этот парень, толком никто и не знал. Кажется, был начинающим музыкантом. Еще он исповедовал культ вуду, что представлялось всем невероятно таинственным и завораживающим.
Кто уж там из гоп-компании уговорил этого юношу отвести всех ночью на кладбище, чтобы по всем правилам совершить обряд, я не знаю. Нормальному человеку в здравом уме такое бы и в голову не пришло. Но так то – нормальному! Пятеро проходимцев, о которых идет речь, включая моего собственного брата, нормальными в общечеловеческом понимании никогда не были – может быть, именно поэтому и добились они в этой жизни того, чего добились.
Перед выходом Витька позвонил нам. Трубку снял муж.
– Миха, а Мика спит? – Витьке не терпелось немедленно поделиться возникшей идеей.
– Мика не спит. Привет, Витюш! – обрадовался муж. – Чего не звонил давно? Чего возбужденный такой? Случилось что?
– Случилось, случилось, я тебе потом расскажу. Дай Мику скорей, я опаздываю на кладбище, – тараторил Витька. – Там без меня могут начать.
Муж охнул и молча протянул трубку мне. Выражение лица у него было совершенно непроницаемое.
– Мика, здорово! Жаль, тебя с нами нет. Я на кладбище опаздываю, – услышала я знакомый Витькин речитатив.
– Куда-куда ты опаздываешь?! Туда, насколько я знаю, все вовремя приходят. А некоторые даже раньше срока, без очереди. – По голосу брата было понятно, что все живы, но ощущение от разговора складывалось очень и очень странное.
– Мы собираемся попробовать вызвать духов. Вуду, слыхала о таком? Ну все, Мик, я побежал, потом позвоню и расскажу все в подробностях. Круто будет! Я уже предвкушаю.
И, не дав мне ответить, Витька отключился.
– Засекай время, – пробормотал муж, отвлекаясь от медицинского журнала. Он весь вечер готовился к какому-то важному докладу, и Витькин звонок выбил его из колеи. – Часа через полтора эти храбрецы будут звонить сюда снова с просьбой выписать им что-нибудь успокоительное. Чтобы по ночам спать могли после встречи с прекрасным.
– Под прекрасным ты понимаешь вуду?
– Увидишь, – загадочно хмыкнул муж и углубился в чтение.
Все произошедшее после Витька пересказал нам ровно через два часа. У него зуб на зуб не попадал, его трясло и колотило. Муж заперся в ванной и долго-долго о чем-то беседовал с моим перепуганным насмерть героем-дизайнером и его товарищами. Закончив разговор, вышел ко мне и пробормотал:
– Поубивал бы уродов!
– Кого, дорогой? Витьку с Ревазиком? Славу? Глеба? Кого?
– Да всех! – рявкнул супруг. – Нельзя, понимаешь, нельзя так измываться над психикой. Не умеешь – не берись. Еле вывел их из этого состояния. По очереди с каждым говорил.
– Я думала, ты с Витькой только. Остальные что, тоже невменяемы?
– Ну, положим, вменяемыми они никогда и не были. Брат-то твой – точно. Впрочем, это у вас семейное. – И погладил меня по плечу. – Ладно, рассказать тебе, что у них там случилось?
И он пересказал мне в красках Витькин полубезумный монолог.
Оказывается, после звонка нам ребята хлебнули, как водится, для храбрости, взяли с собой все причиндалы – а ямаец приволок с собой в Лондон целый арсенал магических предметов – и отправились на кладбище. Уселись в кружок и предались, с позволения сказать, отправлению религиозного культа. Парнишка с Ямайки предупреждал, что будет страшно и что могут возникнуть слуховые и оптические галлюцинации, но его заверили, что наших не сломить! Люди, приехавшие с одной шестой части суши, ничего не боятся. «Ну-ну, поглядим», – кивнул ямаец и приступил к ритуалу.
И вот в самый ответственный момент все шестеро одновременно увидели, как вдоль одной из кладбищенских дорожек несутся огромные черные тени. Одному из мальчишек показалось, что это были волки. Другому – что это какие-то огромные птицы. Несущееся черное нечто сопровождало свое движение неприятным свистящим звуком.
Первым сбежал чернокожий любитель вуду. Только ладошки белые сверкали. К слову, ни в тот вечер, ни позже его никто не видел. К ребятам он больше не заходил, а они его благоразумно не искали.
Вслед за ямайцем на крейсерской скорости уносились, не разбирая дороги, новоявленные лондонцы. Что это было, они в тот момент так и не поняли. Выдвинули, правда, версию, что это могли быть кладбищенские собаки. Хотя какие там собаки ночью, если днем их сроду никто не видел? А может быть, это действительно была какая-то жуткая массовая галлюцинация.
Прибежав домой, несчастные долго не могли попасть ключом в замочную скважину. Открыв наконец дверь, влетели на второй этаж и забаррикадировались в одной из спален, приставив к двери колченогое кресло. Вдруг вспомнили, что в спальне нет ни глотка воды. Долго спорили, кто пойдет вниз, чтобы принести пару бутылок. В конце концов Реваз вызвал огонь на себя. Бегом туда-обратно, снова в спальню, закрыть дверь, придвинуть кресло… Можно выдыхать. После этого позвонили нам. Спали они в ту ночь все вместе. Впятером на двухспальной кровати, тесно прижавшись друг к другу. Пять здоровых лбов. Выпускники университета. Дизайнеры. Любители острых ощущений.
Больше экспериментов не повторяли и через некоторое время наконец съехали из странного района, где по кладбищу носятся черные чудовища и ночью раздается стук из заброшенного дома…
Глава 13
Двадцать курток и кальян по-братски
К сожалению, с переездом в новый дом финансовые проблемы ребят не исчезли. Жить, конечно, стало чуть-чуть полегче – они уже освоились в большом городе, прекрасно знали что почем, но постоянного заработка все равно не было. Они подрабатывали то там, то тут, бегали, как и раньше, по агентствам с огромными папками с эскизами, уговаривали дать им шанс. Но шанса все не было и не было. Зато было весело. Реваз по-прежнему читал стихи, Слава рисовал эскизы невероятных колец, которые он когда-нибудь обязательно создаст, а Витя, Глеб и Арам – в компании царил полный интернационал – по-прежнему делали вид, что проблем не существует. Не беда, что за последний год ни одного из них не пригласили ни на одно собеседование, не беда, что ни одна фирма не захотела взять их хотя бы на практику. Стучащемуся – да откроется.
А еще было желание во что бы то ни стало самостоятельно достичь успеха. Настоящего, осязаемого успеха. Не зависеть от родителей и от случайного заработка. И, конечно же, попробовать «красивую жизнь». Как же без этого?
Впоследствии все так и получилось – успех пришел к каждому. И успех, и достаток, и популярность, и статус.
Тонкошеий Слава спустя годы превратился в популярного дизайнера ювелирных украшений с клиентурой в Лос-Анджелесе и по всему Западному побережью Соединенных Штатов. Реваз с Виктором и Глебом создали небольшое, но вполне успешное агентство по дизайну интерьеров, известное далеко за пределами Лондона, а Арам ушел на театральные подмостки и занимался сценографией мюзиклов. И сбылось все, о чем мечталось в обшарпанном мрачном доме со скрипучими ступеньками на окраине английской столицы. Сбылось. Но много позже, через пот, через беды, через поражения и обиды.
А тогда ребята об этом даже помыслить не могли. Тогда было очень трудно, и они хватались за любую возможность подзаработать. При этом им хотелось все попробовать, совершенно отсутствовало чувство опасности, зато уверенности в себе и в том, что весь мир лежит у их ног, было в избытке.
Однажды Витька собрался в гости к друзьям в Израиль. Билет был куплен самый дешевый, с собой он планировал взять минимум вещей, но какой настоящий бизнесмен, пусть и начинающий, упустит возможность провернуть небольшой гешефт? А с другой стороны, какой гешефт при тотальном отсутствии стартового капитала? Можно попробовать «купи-продай» на малых объемах, благо, в этой отрасли опыт у Виктора был вполне пристойный.
Обмозговали впятером и решили, что игра в любом случае стоит свеч.
На одном из индийских рыночков на севере Лондона были куплены ветровки. Копеечные совершенно. Около десяти фунтов за штуку. Но такие своеобразные, с национальным колоритом, с какой-то вышивкой по вороту и заклепками необычными. Краска с заклепок начала слезать уже в период передачи товара от продавца покупателю, но Витька со Славой, откомандированные группой бизнесменов «на дело», решили не придавать значения подобным мелочам.
Идея была примитивна до безобразия – ввезти эти самые ветровки в вышеназванную ближневосточную страну и продать. Всё! Чем не бизнес в двадцать-то лет?
На приобретение ветровок скинулись всем миром. 100–150 фунтов – большая сумма для нищих иммигрантов, пусть и отягощенных хорошим образованием.
Упаковали максимально компактно в большую сумку на колесиках. Решили, что самое главное – пройти таможенный досмотр в Лондоне. Там-то, на въезде, уже кто будет сумки проверять?
Сначала все шло как по маслу. В лондонском аэропорту никого не интересовал скромный темноволосый мальчик в очках, чистеньких джинсах и простенькой серой тенниске, путешествовавший с одной сумкой, которую он благопристойно сдал в багаж.
Виктор сел в самолет и через несколько часов уже был в той самой ближневосточной стране, где его и должен был встречать друг, заблаговременно оповещенный о том, что «нас ждут великие дела» и «будем-таки делать гешефт, а шо ты себе думал?».
Прилетев, Витя спокойно прошел границу, вышел в терминал. Получил багаж, который, естественно, никто не досматривал. Застыл посреди большого зала прилета, закрутил туда-сюда головой. А друга нет – запаздывает, пробки.
Мобильных телефонов в те времена еще не было, а если и были, то только не у незадачливых дизайнеров, практикующих на досуге культ вуду. Чтобы скоротать время, брат вышел на улицу с сумкой. А там жара адская. Постоял две минуты, перекурил, вернулся. В зале же работал кондиционер. Через пару минут Витьку зазнобило. Еще только не хватало заболеть здесь! И Витя, не будь дурак, решил достать одну из своих ветровок. Чего добру-то пропадать?
Достал, набросил на плечи, стоит – ждет. В этот момент мимо проходили офицеры службы безопасности аэропорта. Мальчик и девочка такого же, Витиного возраста. Ну, может, на пару лет постарше. Молодой человек – никакой, только что плечистый, да и не интересовали скучающего Витю мальчики совсем. Сам себя он не без гордости характеризовал «воинствующим натуралом», всеми силами опровергая гуляющее в прессе клише о дизайнерах – личностях тонких, ранимых и нетрадиционно ориентированных. Так что плечистый мальчик с автоматом был Витьке совершенно не интересен.
Девочка же была роскошной рослой шатенкой с формами правильного размера и настоящей львиной гривой чуть не до пояса. Витя – парень молодой и в высшей степени здоровый. С гормонами все в порядке. Он засмотрелся на девочку, на все выпуклости и изгибы, улыбнулся ей, в какой-то момент даже неприлично сглотнул.
Что-то там такое мелькнуло в мозгу. Из какого-то полуэротического фильма, просмотренного совсем недавно, на быстрой перемотке, чтобы особенно не заводиться. Руки, отброшенные назад волосы, струи воды, глаза крупным планом, корзина с вишней и камера, плывущая сверху вниз, по контуру гибкого тела. Витька даже головой тряхнул, чтобы отогнать наваждение.
Девушка ответила самой соблазнительной из своих улыбок и, проходя мимо, на английском заметила, что на его куртке сзади болтается этикетка. Надо бы отрезать.
– Вы, наверное, забыли, мистер? Куда же смотрит ваша подруга? Что же это она за вами не следит? Давайте я вам помогу? – И, желая продемонстрировать бирку, болтающуюся сзади, коснулась его шеи прохладными тонкими пальчиками.
– Да-да-да. То есть нет! У меня нет подруги. Сейчас-сейчас, я только ножницы достану. Они у меня где-то в сумке, – зачастил восторженный Витя, попутно отметив, что нужно срочно ретироваться, по возможности прихватив с собой эту фею. Или хотя бы телефончик взять. Иначе всем окружающим тоже станет видно, что у него нет подруги, причем уже несколько дней. Подруги нет, а потребности есть. Так бывает. Особенно когда тебе чуть-чуть за двадцать.
Опасаясь, что красотка сейчас уйдет, Витя полез в сумку. Спутник девушки все это время со скучающим видом поигрывал автоматом и был не расположен к длительным дискуссиям. Витек открыл застежку сумки. Первое, что бросилось ему в глаза – еще одна куртка с точно такой же этикеткой. Витя приподнял ее. Под ней была еще одна. И еще. И еще. Проклятый несессер с ножницами был где-то на дне. Девочка-офицер внимательно наблюдала за его действиями. По мере того, как он перебирал содержимое сумки – а была там пара собственных запасных джинсов, две рубашки, свитер и белье в двух небольших пакетиках; все остальное пространство было занято ветровками – лицо красавицы тускнело.
Вот уже и напарник переключил внимание со вверенного ему оружия на Витину сумку.
При этом оба сотрудника молчали. Молчали, пока мой брат не выгрузил часть имеющихся в наличии курток.
– Что это у вас такое? – наконец сурово спросил парень, до этого напоминавший сфинкса.
– Это… куртки. Мои, – заблеял Виктор.
– Все? – ехидно поинтересовалась нимфа и, соблазнительно изогнувшись, так, что форменная рубашка практически разошлась на ее изящной груди, чуть ли не всем телом нырнула в нутро проклятой сумки и извлекла оттуда еще с дюжину курток. Все – с этикетками. И все – разных размеров.
«Вот на кой сейчас все эти ее изгибы? Вот оно мне было надо? – мелькнуло в голове у Витька. – Бабы… Все беды от них!»
– Все ваши, да? Ну-ну. А где декларация на ввоз товара, предназначенного для продажи? Пройдемте с нами.
Как назло, друг эротически настроенного дизайнера все еще торчал в какой-то пробке. Витька понуро побрел за офицерами, проклиная свою кобелью сущность – даже в аэропорту не мог девиц не снимать. И кого, главное? Офицера службы безопасности!
Дальше было долгое и муторное разбирательство. Что, да кто, да почему. И как посмел? И к кому направлялся? Потом приехал друг. С трудом нашел Витьку в карантинном загоне, в камере, за решеткой. Власти категорически отказывались выпускать бизнесмена с туманного Альбиона в город. Сговорились на «выкупе» – штрафе, который друг должен был заплатить здесь же, немедленно. Денег таких с собой не было. Друг поехал за деньгами.
Витька все это время сидел в «распределителе» с толпой нелегалов с африканскими пружинистыми волосами и гнусными манерами. Нет, его, конечно же, никто не бил, но и кормить – не кормили. Только попить дали, и на том спасибо.
Наконец друг вернулся, расплатился. Потом еще долго оформляли какие-то бумаги об изъятии, бегали туда-сюда большие и маленькие чины. Один раз пришла та самая красавица – она заколола волосы в пучок и сразу потеряла всю привлекательность. Точнее, это Витька так себя уговаривал. Девица была чудо как хороша и очень строга.
Девушка тоже себя ругала. Это Витьке рассказал друг, подслушавший ее разговор с официанткой дорогущего кафе, расположенного здесь же, в аэропорту. Друг зашел туда купить минералки – из-за переживаний в горле пересохло. А в кафе эта самая русалка с автоматом. Девица стояла рядом с барной стойкой и полушепотом жаловалась товарке: «Я же офицер, хоть и женщина. Нет, теперь прежде всего офицер. Это ж надо, позволила себе на пару минут расслабиться, улыбнуться симпатичному пассажиру – и вот результат. Парень – в загоне, а у меня все из рук валится». Подружка только сочувственно кивала и хихикала.
Через пять часов их отпустили. При этом сказали, что это Витькин последний въезд в страну на ближайшие много лет. Его внесли в негласный черный список. И второго раза не будет. Не оправдал доверия, да.
Отпуск был испорчен, и Витька даже поменял билет, чтобы побыстрее вернуться домой. Дома еще предстояло отдавать долг друзьям. И искать новые пути заработка. Но разве такие мелочи могут испортить настроение, когда ты молод и все еще впереди?
Стоило Витьке вернуться домой, как приключилась новая неприятность – на сей раз с Глебом. Глеб был, пожалуй, самым уравновешенным из всей пятерки. Спокойный, рассудительный, добродушный увалень, он до сих пор, казалось, не мог поверить, что оказался так далеко от родного Ленинграда – в его семье этот город называли именно так и никак иначе.
Глеб был поздним и единственным ребенком у немолодой профессорской пары. Он вообще не должен был родиться. Мама его, достаточно авторитетный в научных кругах энтомолог, приходилась двоюродной сестрой отцу, тоже профессору, гастроэнтерологу. Два образованных, глубоко начитанных человека, прекрасно понимающих всю опасность подобной связи с точки зрения генетики, не говоря уже о морали, тем не менее решились на рискованный шаг и буквально выпросили, вымолили у судьбы этого ребенка.
Всю беременность пожилая будущая мама – на момент зачатия ей исполнилось сорок четыре года – пролежала на сохранении, каждый день ожидая самого страшного. Мало того, она была вынуждена уйти с кафедры. Формально по собственному желанию, а де-факто – «за аморалку». В конце 70-х подобная связь не могла пройти незамеченной. Расписаться, будучи родственниками, профессора так и не решились, и злой шепоток за спиной преследовал обоих многие годы. К счастью, у отца ребенка нашлись какие-то высокие покровители в горкоме партии – язвы двенадцатиперстной кишки не щадят даже преданных борцов за построение счастливого будущего – и их оставили в покое, во всяком случае на официальном уровне.
На восьмом месяце будущая мамочка споткнулась на покрытой первым тоненьким льдом улочке в районе Петроградки. Приехавшая скорая с визгом довезла до ближайшего роддома, где полная усатая акушерка, только глянув в карту, предусмотрительно привезенную перепуганным насмерть и белым как снег папашей-гастроэнтерологом, приговорила: «Конец! Дебила родите. Чтоб уж сразу помер, что ли. Хоть мучиться не будете».
И тем не менее он родился. И получил прекрасное образование и совершенно королевское воспитание. С четырех лет Глеб ел с ножом и вилкой, в пять начал изучать английский и французский, в девять увлекся физикой, в четырнадцать начал писать маслом. А в шестнадцать его родители, продав все, что было, и заплатив всем, кому только можно, вывезли единственного сына из разваливающейся страны. Через десятых знакомых пристроили в бездетную профессорскую же семью в графстве Кент.
Там парень закончил школу и получил возможность поступить в университет. А в университете Глеб познакомился с остальными ребятами из боевой пятерки. Маму с папой он видел раз в год – на нейтральной территории, где-нибудь в Чехии. Встречи эти были интенсивно удобрены слезами и приправлены надеждами на то, что мальчик обязательно станет известным дизайнером, и тогда заберет к себе стареющих родителей.
Глеб был несомненно очень талантлив. Намного ярче, чем остальные мальчишки. И они, молодые лоботрясы, с радостью признавали это его превосходство и с упоением наблюдали, как за считанные минуты на обычном ватмане из ничего с помощью кусочка угля рождаются шедевры. Последнее время Глеб рисовал исключительно углем. Рисовал так, что даже вечно хохмящий, балагурящий Славка с присвистом восклицал: «Гений, гений как есть!»
Глебу все время необходимы были новые ощущения. Да, собственно, не только ему – всем пятерым. Они по-прежнему ежедневно самозабвенно рисовали, делали кипы набросков с натуры, писали портреты друг друга, создавали эскизы несуществующих интерьеров в надежде, что рано или поздно их заметят.
Но творчество требует ярких эмоций. В целом все заработанные деньги тратились ими исключительно на путешествия. Не на клубы, не на еду, не на девочек – на поездки. Жадные до новых впечатлений, наделенные здоровым духом авантюризма и невероятной жаждой к познанию мира, они готовы были недоедать и жить в убогих хостелах, лишь бы только ездить, лишь бы только путешествовать.
В тот раз Глеб решил слетать в Марокко.
Бюджетных авиалиний тогда еще не было, равно как и поиска билетов по Интернету. Чтобы купить билет по полной стоимости, нужно было не есть ничего полгода. А есть хотелось как ни крути. Поэтому единственной возможностью приобрести дешевый билет была поездка в аэропорт незадолго до подходящего рейса. Причем вероятность, что на улетающий через несколько часов самолет останутся непроданные билеты, была минимальной. То есть можно было приезжать несколько недель подряд и уезжать несолоно хлебавши.
Они приезжали в аэропорт по очереди. Дома всегда стояли собранные рюкзачки с самым необходимым. Тот, кто ехал в аэропорт, имел рюкзачок при себе. Если один вдруг находил билеты, то дозванивался до остальных. Бывало, кто-то еще успевал подъехать. Но чаще летали по одному.
В тот день Глебу повезло. Он нашел прекрасный билет за треть цены. Даже не за треть – за сущие копейки. Владелец тут же, на стойке регистрации, отчаянно пытался сдать билет назад и получить полную стоимость. Кто-то у него там заболел. Сотрудница авиакомпании сначала спокойно, а по ходу диалога все больше раздражаясь, объясняла, что это исключено. Тут-то Глеб и подвернулся. Невероятное везение – билет был туда и обратно, на выходные.
С собой у Глеба был вышеупомянутый рюкзак и по несчастливой случайности – зарплата за месяц. Только что получил. Невероятно обрадованный, он позвонил домой, застал там Реваза, сообщил ему, что через пару часов улетает, и был таков.
Прилетел. Пятница, поздний вечер. Вышел в город и пошел искать какой-нибудь дешевый хостел. Страна франкоговорящая. С английским не так чтоб очень хорошо. Кое-как нашел какой-то клоповник. Зарегистрировался, переночевал, а с утра пошел гулять по городу. Рюкзачок взял с собой. У какой-то забегаловки к нему подошли местные ребята. Шорты, майки, ослепительные улыбки, кудряшки, корявый английский.
– Иностранец? Белый брат? Давай знакомиться! Надолго к нам? Всего-то на два дня?! Ну ты даешь, брат! Так ты ничего не увидишь. Что это у тебя такое в руках? «Lonely Planet»[5]? Брось, друг! Это для туристов! Там все вылизано специально для избалованных мальчиков из Америки. А ты же не такой, ведь так? Ты же хочешь увидеть настоящую страну? Колорит? Эстетику и экзотику? Хочешь попробовать настоящую, не туристическую пищу? А кальян? Что, ты никогда не курил кальян?! Брат, так ты не видел жизни! Пошли с нами. У нас сегодня частная вечеринка – только для своих. Ты увидишь настоящую страну. А этот дешевый путеводитель выкинь! Это не для тебя.
Все триггеры были запущены, на все необходимые кнопки местные пацаны нажали с максимальным профессионализмом. Экзотика – местный колорит – знакомство с национальной культурой из первых рук – времени в обрез – приблизительно одинаковый возраст – ты же не сытый американец, да? Ты же один из нас?
Единственная незадействованная приманка – женщины. Женщин никто не предлагал. Но тут нужно учитывать местную специфику. Африка, Северная. Религия не позволяет.
Глеб просто не мог не пойти. Не мог и все тут. Потом он рассказывал, что было очень здорово. И еда, и толпа незнакомых людей, и кальяны. Огромная комната была набита людьми. Исключительно молодыми мужчинами. В какой-то момент появился белый порошок. Какой-то. На глаз не определить. Предложили и ему. Он отказался. Это важно.
Он отказался пробовать. Но ему все же предложили купить.
– Чего, денег нет?
– Да нет, деньги-то есть. Не употребляю только.
– Нет? Ну, на нет и суда нет. Принуждать тебя никто не будет.
Больше к нему никто не приставал. Через какое-то время Глеб собрался, подхватил свой рюкзачок, валявшийся все это время в коридоре и, попрощавшись с гостеприимными новыми друзьями, пошел по незнакомому городу в сторону хостела. Напоследок пообещал написать свежеобретенным товарищам письмо из Лондона. Будете в наших краях – заходите в гости!
Прошел он метров триста. Может, пятьсот. Дальше – как в триллере категории «В». В спину – фары. Сноп света разгрыз темноту и уперся в стену. Впереди был тупик. Трое крепких чернявых людей в какой-то форме выскочили из машины одновременно. Форму Глеб не разглядел. Руки на капот, ноги шире плеч. На вполне пристойном английском сказали, что поступил сигнал. Распространение наркотических веществ.
– Не употребляете? А рюкзачок ваш можно?
Открыли. Достали. Пакетики с белым порошком.
С каким-то. Да кто его знает, с каким.
– Парень, а ты знаешь, что в нашей стране бывает за торговлю наркотиками? Знаешь, да? Чего-чего?! Иностранный гражданин? Консула тебе?!
Удар пришелся по левой скуле.
– Может, президента сразу подать?
Следующий удар – в глаз. Веко захлопнулось как мышеловка и больше не открылось. Не открывалось оно еще несколько дней. Ни лед, ни чай, никакие примочки не помогали. Глаза не было.
– Так кого бишь тебе позвать-то?
Еще пара легких толчков – скорее ленивых, для сохранения рисунка идеально спланированного спектакля.
– Едем, мужики. Сейчас оформлять будем. В камеру его общую. Хотя можно, конечно, и на месте решить… Хрен с тобой. Жалко тебя, желторотый. Деньги есть с собой?
– Ага, есть, – Глеб не сказал – выдохнул ответ. Внутри все горело, и дико кружилась голова.
– Давай. Все, все давай. Чего, шевелиться не можешь? Ребро, что ли? Ладно, не утруждай себя. Мы сами достанем.
Забрали все деньги. Все, до последнего пенса. Все фунты и небольшое количество местной валюты. Дали пинка под зад и бросили в пыли. На прощание сказали: «Протокол составлен, имей в виду! Если что…»
Глеб какое-то время валялся там же, сплевывая кровь и мысленно прощаясь со всеми родственниками. Потом собрал последние силы и, шатаясь, побрел к хостелу. Слава богу, билет на самолет был в боковом кармане рюкзака. Люди по дороге шарахались от него. Смотрели участливо, но подходить не решались. Он пытался спрашивать дорогу. Его боялись. Кое-как доковылял. Хорошо, что расплатился в хостеле сразу. Денег не осталось даже на минералку.
Добрался до комнаты. Благо, никого не было на месте. Провалился в рваный, кровоточащий сон. Люди приходили, уходили, ели, пили, смеялись. Он ничего не слышал. Спал. Проснулся под утро и в тишине выбрался на улицу. Поехал в аэропорт. До рейса оставалось часов шесть. В крошечной лавке спер темные очки – глаза закрыть от любопытных пассажиров. Все оставшееся время просидел на неудобной скамейке. Без еды и без питья. На досмотре снял очки. Пограничник присвистнул, проверил паспорт и ничего не сказал.
Уже в Лондоне, разбирая рюкзачок, Глеб наткнулся на еще один мешочек. Завалился за складку кармана. Попробовал на язык. Естественно, это была сахарная пудра.
Глава 14
Визитка и шишки на дереве
И все же они жили весело. После той истории с Глебом стали несколько осторожней, но жизнелюбия и авантюризма не утратили. И точно так же, как и мы в Германии, искали способы подзаработать любой ценой.
Среди их друзей и знакомых в тот момент было много выходцев с Кавказа. Кого-то приводил Реваз, кого-то Арам, кто-то сам прибивался к бесшабашной пятерке.
Однажды под вечер в нашей немецкой квартире раздался звонок. Мы с мужем тогда только-только поженились. Я в тот момент все еще училась в университете – решила все-таки кардинально сменить специальность и стать юристом. Учиться было дико тяжело, муторно и самое главное – долго. Изучение законов на чужом языке – штука не для слабонервных, но я упорно продиралась через закорючки бесчисленных параграфов, писала длиннющие конспекты и порой люто ненавидела себя за тупость и нерасторопность. Давно бы могла, наверное, уже закончить учебу, если бы не подрабатывала.
Но денег все время не хватало. Супруг всего несколько недель назад нашел место врача-практиканта и проходил аналог нашей интернатуры. Работал за гроши, сутки напролет. В свободное от медицины время еще развозил пиццу и ухаживал за стариками. Я подключилась к «стариковской теме» чуть позже. Помог случай.
Однажды вечером я возвращалась с учебы домой. Был сырой, промозглый март, за окном автобуса хлестал проливной дождь, деревья шатало так, что казалось, еще чуть-чуть и кроны начнут жить своей, совершенно отдельной, независимой от стволов жизнью.
Ожидая автобуса на университетской остановке, я продрогла до костей. В салоне же было натоплено и уютно. Радио у водителя мурлыкало какой-то незатейливый баварский мотивчик. Я пристроилась на пустом сиденье и практически задремала.
На следующей остановке в автобус вошла женщина. Маленькая, сухонькая. Килограмм сорок пять в ней было, не больше. Кожа цвета некрепко заваренного чая. Что-то с печенью, не иначе.
Аккуратно подкрашенные помадой кирпичного цвета губы. Голубая вязаная шапочка, строгая черная куртка, в вороте которой виден невнятного коричневого цвета шейный платок. Клетчатые старушечьи брюки. Из тех, что со шлевками на поясе, визуально утяжеляющие бедра и укорачивающие ноги. В текстильных дискаунтах в железных коробах возле касс их горы валяются. За три копейки. А на ногах – шнурованные лаковые ботиночки очень известной марки. Такие продают в дорогих обувных магазинах для дам пост-бальзаковского возраста. Стоят они достаточно много и выглядят стильно.
Все в облике этой женщины было не так. Не было ни одной детали, которая бы гармонировала с другой. Словно одевался человек в темноте. Или в пустоте. Повытаскивал наощупь из шкафа то, что было, и нацепил впопыхах. Лишь бы срам прикрыть.
Женщина села тихонечко на пустое сиденье. Углубилась в созерцание пейзажа за окном. А там просто какое-то бесчинство творилось. К ураганному ветру добавилась молния, с неба посыпалась омерзительная мелкая крупа. Пассажиры с ужасом всматривались в темень за стеклом и полушепотом обсуждали природные катаклизмы.
На следующей остановке вошла старушка. Стряхнула капли дождя с огромного разноцветного зонта, поправила шляпку, оглянулась вокруг. Увидела чайного цвета женщину. Радостно кивнула. Та кивком пригласила сесть рядом.
До меня долетали только обрывки фраз.
– А помните, фрау Майер, мой покойный муж…
– А мой тоже любил… Эх, тяжелая вдовья доля…
Видимо, они были старыми приятельницами.
Подошел контролер. Проверил билеты. Старушка показала удостоверение инвалида. Субтильная ее соседка вытащила билет и предложила старушке поменяться местами – ей сейчас выходить.
Автобус резко, нервно затормозил. Дорога мокрая, скользкая. Женщина легко подхватилась, небрежным движением сунула кошелек в карман. Оттуда что-то вывалилось. Шепнула старушке: «До встречи!» – и нажала на кнопку. Двери открылись.
Девочка-неформал, стоявшая в двух шагах – черные тени, волосы цвета воронова крыла, кожаный черный плащ нараспашку, колготки в сеточку с неровной искусственно проделанной дырой под коленной ямкой и кованые высокие ботинки, – подняла выпавшую бумажку. Это оказалась визитка.
Девочка приблизила картонный прямоугольник к лицу и застыла. Прочитала зачем-то вслух:
– Похоронное бюро Х… Владелец… Часы работы… Подождите, вы уронили! – тронула уже выходившую даму за плечо.
Та обернулась, близоруко прищурила глаза:
– Выброси, пожалуйста, сама. Мне больше уже не надо. А тебе, к счастью, пока не надо.
И вышла в промозглую мартовскую морось.
Я выходила на той же остановке. Она удивительно проворно двинулась в сторону пешеходного перехода, так что я, нагруженная тяжеленными учебниками по международному праву, едва за ней поспевала. Около перехода ветер вырвал у нее из рук зонт. Пока она его ловила, пока удерживала под ледяными струями, я догнала ее. Зачем догоняла – сама не знаю. Какой-то это был сиюминутный порыв.
– Подождите, пожалуйста!
Она обернулась, посмотрела не на меня – насквозь. И улыбнулась кому-то другому, не мне. Словно увидела там, за моей спиной, кого-то, с кем бы с радостью поговорила – если бы на ее пути не стояла преграда в виде закутанной в теплую зеленую куртку молодой женщины с огромным рюкзаком за спиной.
– Что вам угодно? – церемонно так спросила, будто бы мы где-то на балу.
Я растерялась.
– Мне… да ничего. У вас… у вас кто-то умер? Я визитку эту… ту… видела на полу в автобусе. – Разговор был совершенно идиотским, и я окончательно растерялась. Дернул меня черт вообще останавливать эту мрачную, сухую как жердь женщину, всем своим видом навевающую тоску.
– Умер? – Она посмотрела на меня удивленно, как на умалишенную. – У меня кто-то умер?
Я окончательно перестала понимать происходящее.
Вдруг она взяла меня под руку и, наклонившись близко-близко, так, что я почувствовала горьковатый запах успокоительных капель, заговорила:
– Муж. Муж умер. Две недели всего прошло. Меньше даже. Двенадцать дней и четыре часа назад.
Представляете, никогда ничем не болел. Спортсмен – биатлоном занимался, душа компании. А потом тромб. Так бывает. Он умер мгновенно. Скорой оставалось только констатировать смерть.
Женщина зачем-то закрыла зонт. Дождь усилился, и она мгновенно промокла, но как будто не замечала этого. Мы по-прежнему стояли перед пешеходным переходом. Сигнал светофора сменился с красного на зеленый и обратно уже несколько раз, но ни я, ни она не двигались с места.
– Не могу. Не могу оставаться дома одна. Я портниха. У меня свое ателье. С тех пор на работе не была. Не хочу. И дома не могу. Вот и хожу по улицам целыми днями туда-обратно, туда-обратно.
– Вы… вы промокли совсем. Вам надо обсохнуть, – сказала я, чтобы хоть что-то сказать.
Она снова посмотрела сквозь меня. И вдруг улыбнулась:
– А пойдемте ко мне, а? Я тут живу на углу. Вы иностранка? Я слышу ваш акцент. Студентка? Вам надо практиковать язык. Мы с вами будем разговаривать, чай пить. Пойдемте, а? Пожалуйста.
Я не могла ей отказать. Первым, что мне бросилось в глаза, когда мы пришли в квартиру, были комки пыли, летающие по коридору. На столе стояло несколько чашек с остатками заварки. Тошнотворный запах из мусорного ведра буквально сшибал с ног.
Проследив за моим взглядом, она виновато втянула голову в плечи.
– Не могу ничего делать. Не могу. Сил нет, и все из рук валится. Я вижу, грязь, запустение. Вы не думайте, я не пьянчуга какая-то. Просто болит все внутри.
– Давайте я уберу чуть-чуть? Быстренько.
– Давайте, – слабо кивнула она. – Я заплачу.
Потом бы долго пили чай, и она показывала фотографии, рассказывала о муже, о сыне, который живет в Новой Зеландии и даже не потрудился прилететь на похороны отца, о подругах, которым вдруг стало не до нее.
– Микаэла, давайте вы будете приходить ко мне два раза в неделю. Немножко убираться, немножко беседовать со мной. Мне нужна не столько помощница по хозяйству, сколько компаньонка. Живая душа, – предложила она через какое-то время.
Я согласилась. Хотя в тот вечер денег не взяла.
Так я познакомилась с Сандрой, которая и стала моей первой подопечной. А уже Сандра познакомила меня со своими клиентками, которые приходили к ней в ателье. Кому-то требовалось помыть окна, кто-то уезжал в отпуск и нужно было два раза в день выгуливать его собаку. Кому-то – протереть полы и приготовить еду. Я была рада дополнительному заработку. Вместе с мужниной зарплатой в клинике и развозом пиццы получалось вполне пристойно.
Уставали мы с ним, конечно, дико: он после работы, я после учебы, – но зато было ощущение, что все налаживается и уже совсем-совсем скоро мы встанем на ноги.
В тот вечер, когда у нас дома раздался звонок, я как раз пришла от Сандры. Сил после учебы и вечерней уборки не было даже на разговоры.
Читать бесплатно другие книги:
