Философия в будуаре Собчак Ксения
Дыховичный: У всех есть такие мысли. Но надо ставить себе четкие цели. Я понимал, что надо доделать картину. Кто ее доделает? Я и доделывал, несмотря на боли.
Соколова: Вам было очень больно?
Дыховичный: Как вам сказать? Бывало и очень больно. Представьте, что каждый месяц вам делают химиотерапию, после которой у вас наступает полное отсутствие иммунитета. Вы подвержены любой провокации. Каждый раз в момент ее окончания вы умираете. Всерьез. Неделю может держаться температура сорок один. И колотит. Потом вы возвращаетесь обратно.
Соколова: Делать комедию?
Дыховичный: Я комедию делал, да.
Собчак: Еще и анекдоты рассказывал.
Дыховичный: Очень смешные! Очень смешную комедию монтировал, когда отходил. Меня это поддержало. И люди, которые со мной работали. Им было трудно, они смотрели на меня и не узнавали. Но я их подбадривал. И мне кажется, что это меня спасло от многого. Теперь я совершенно не боюсь. Хотя мне и сейчас никто не дал никаких гарантий. Понимаете?
Соколова: То есть вы не знаете, сколько вам осталось жить?
Дыховичный: Полгода назад мне сказали, что я проживу три или четыре года. Затем прошло полгода – произошла ремиссия, и на сегодняшний день неизвестно, сколько мне отпущено.
Соколова: То есть вам в определенном смысле «вернули наркотики»?
Дыховичный: Что вы имеете в виду?
Соколова: Мне кажется, чтобы вынести фатальное и невыносимо грустное для человека устройство мира, человеку «дают наркотики» – ощущение осмысленности жизни, собственной значимости, привязанности, любви, успеха в профессии, отдаленности конца и так далее. Бывают моменты, когда наркотики забирают – депрессия, смертельный диагноз, переживание гибели близких. Человек оказывается в космосе – ледяном, абсолютно определенном и абсолютно пустом пространстве отчаяния. Он видит свой невеликий путь как он есть, без трогательных виньеток, уютного домика, большой дружной семьи и газеты с его знаменитым лицом – просто дорогу от рождения к старости, болезни и смерти. Не всем дано это пережить. Редко кто может об этом разговаривать.
Дыховичный: Знаете, как я думал там, в больнице? Вот приходит навестить меня человек, смотрит на меня. И я вижу, что он просто физически не может на меня смотреть. Я думаю, ну вот, смешно! Может, ты выйдешь – на тебя кирпич упадет! Что ты жалеешь меня, потому что я умираю? Себя жалей!
Собчак: Так легче, когда кирпич.
Дыховичный: Да нет! Человек – пушинка. Вы не представляете, какое это нежное существо. Это ф-фу! Но мы же живем! Мы же вообще через такое проходим! Я всю жизнь был очень большой хулиган, абсолютный экстремал. Но когда у меня появились дети, я стал думать: вот что он сейчас делает во дворе? Господи! А вдруг какая-то палка упадет? Я все время думал о том, сколько рядом с ребенком ужаса происходит.
Соколова: А ребенку – хоть бы хны!
Дыховичный: Вот, я понял, как сказать! В этом состоянии вы должны превратиться в ребенка. Ребенок ничего не понимает, поэтому с ним ничего не может случиться.
Соколова: А как превратиться в ребенка?
Дыховичный: Это легко. Вы просто становитесь абсолютным человеком, у вас есть сиюминутные цели, и вы их выполняете.
Соколова: А как реагировали ваши близкие на то, что с вами происходило?
Дыховичный: По-разному реагировали. Но я был удивлен, что близкие люди ко мне относились удивительно хорошо.
Соколова: Почему это вас удивило?
Дыховичный: Потому что рак – это жуткая болезнь. Я лежал шесть месяцев в больнице. Каждый месяц – ад. Каждый раз ты доходишь почти до самого конца. С тобой страшные вещи происходят – внешние и внутренние. Я не хотел, чтобы люди приходили – старался уберечь. Но у меня есть Оля – моя жена, удивительный человек. Достойный. Она не впала в сентиментальность, не рыдала. Может быть, дома плакала. Но при мне держалась. А я ее всячески в этом поддерживал. И я, правда, смерти теперь не очень боюсь. Я близко к ней подошел и понял, что она такое.
Соколова: И что она такое? Умирающий Феллини сказал, это смерть – путешествие.
Дыховичный: Конечно, путешествие. Только незнамо куда.
Соколова: На самом деле у смерти просто дурная репутация. Никто ведь не доказал, что после нее будет плохо. А люди относятся к ней так, словно это венерическая болезнь.
Дыховичный: Очень странное сравнение. Но похоже.
Соколова: Был еще такой фильм «Жизнь – это болезнь, передающаяся половым путем».
Дыховичный: Не поспоришь. Правильное отношение к смерти у человека призвана формировать религия. Есть религии, где переход человека в иной мир воспринимается позитивно. В нашей православной культуре смерть воспринимается очень тяжело.
Соколова: Пожалуй, самые жуткие похороны – это русские похороны.
Дыховичный: Мне это не очень симпатично, честно говоря. Но у нас очень тяжелая жизнь, и, может быть, поэтому такая у нас и вера. Люди боятся об этом думать и говорить. Но, на мой взгляд, чем больше думаешь об этом, тем легче этому сопротивляться. Мне кажется, человек должен понимать ответственность перед жизнью. Мы думаем, что будем вечны. Особенно такое мышление свойственно сильным, могущественным или богатым людям. Им кажется, что их деньги и воля, сила характера избавят от этого. Но не избавят. И даже не могут спасти ребенка, если он болен. Ничего ты деньгами не сделаешь – ничего! Понимаете?
Соколова: Был такой американский профессор Рэнди Пауш. Недавно он умер от рака поджелудочной железы. Перед смертью этот красивый, успешный человек – воплощение американской мечты – прочел «последнюю лекцию». Запись стала невероятно популярной и посмертно принесла профессору несколько миллионов долларов. Если бы вы читали такую лекцию, что бы сказали вы?
Дыховичный: Принимайте жизнь такой, какая она есть. Любите и цените ее. И жизнь вам ответит. Не сразу. Но мне кажется, это единственный способ. Бывают страшные обиды на жизнь. Я столько раз обижался! Но знаете, что запоминается? Самые трагичные вещи. Даже в путешествии вспоминается то, как вы опоздали на поезд, а не то, как прекрасно вы на нем ехали. Понимаете? Вы запоминаете тех людей, кто не ответил вам взаимностью. Это самые важные для вас люди в жизни. Нужно помнить и тех, кто ответил взаимностью и любил вас, а вы тогда это не ценили. Минуты счастья. Они нам достаточны. Вот такой простой способ жизни, он самый достойный. И вообще, как бы сказать про жизнь? Есть одна фраза. Мне женщина одна в деревне сказала. Я упал, и мне было очень больно. Она сказала: «Если больно – значит жив».
Подвиг разведчика
Миллиардер, банкир, депутат и подполковник СВР Александр Лебедев предпочел расстрел сексу с гимнасткой
Собчак: Кого бы нам с тобой еще помучить?
Соколова: Придумала! Давай позовем банкира Лебедева.
Собчак: Сашу? Ну, не знаю... Он хороший человек, мой друг...
Соколова: Ты думаешь, я могу хотя бы на йоту допустить, что обладатель более чем трех миллиардов может быть плохим человеком?! Forbes list и злодейство несовместимы – вот наш девиз! Более того, на сегодня Александр Лебедев – флагман свободы слова, борец за правду...
Собчак: Ты про эту историю с Путиным и Кабаевой?
Соколова: Конечно! Опубликовать в собственной газете слух о грядущей свадьбе премьер-министра и депутата Госдумы – это же настоящий подвиг, учитывая, что премьер-министр – самый обидчивый в мире чекист.
Собчак: Так это же не Лебедев придумал, а какие-то похмельные журналюги.
Соколова: Какая разница! В ситуации тотальной цензуры это была настоящая песнь Буревестника. А какой резонанс! Ты когда-нибудь слышала, чтобы The New York Times и The Washington Post перепечатывали заметки из газеты «Барсик», пардон, «Московский корреспондент»? А пресс-конференция Путина на Сардинии? Это же чистый цирк!
Собчак (с сомнением): Не знаю, станет ли Александр Евгеньевич об этом с нами говорить. Дело-то щекотливое.
Соколова: А мы, как водится, издалека на кривой козе...
Собчак: Придумала! Давай дадим ему фотографии разных гимнасток-депутаток и других спортсменок, желательно ню, и предложим выбрать самую красивую.
Соколова: Иногда мне кажется, что вы, Ксения Анатольевна, оканчивали не МГИМО, а иезуитский колледж.
Собчак: На себя посмотри.
Соколова: Ладно. Решено. Печатаем фотки.
Собчак: И никому не говори про наш план-кинжал. А то мало ли...
Соколова: Могила!
Бар на крыше отеля «Ритц-Карлтон» с роскошным видом на Кремль. В уголке примостились Собчак и Соколова. Бодрой энергичной походкой входит Александр Лебедев в косухе и джинсах.
Собчак и Соколова (умильно): Здравствуйте, Александр Евгеньевич!
Лебедев (сурово): К интервью подготовились? Фотографии гимнасток принесли?!
Собчак: А вы откуда знаете?!
Лебедев: Я старый разведчик.
Соколова: Что, наши телефоны прослушивали?
Лебедев: Упаси боже! Вы думаете, я стал бы нарушать закон, да еще в таком положении?
Собчак: А что у вас за положение?
Лебедев: А вы программу Андрея Караулова не смотрели? Газет не читали? Вот, например, у Ремчукова в «Независимой» написано, что я хуже Сталина.
Соколова: Вы – лучше! А чем мотивировано лестное сравнение?
Лебедев: По версии газеты, Иосиф Виссарионович щадил жен и детей политических противников – в отличие от меня.
Соколова: Ну, во-первых, не щадил, а во-вторых, это г-н Ремчуков поспешил технично от вас отмежеваться. Кстати, в упомянутой газете написано, что вы опубликовали грязный слух о свадьбе Путина и Кабаевой в отместку за то, что вас в Думу не пустили и не дали места сенатора от Ленинградской области. Что скажете?
Лебедев: Бред! Вообще, вся эта история с «Московским корреспондентом» – провокация. Если бы я хотел нанести оскорбление, я бы сделал это в более благородной форме.
Собчак: Почему же оскорбление? Алина Кабаева – красивая девушка. Выдающаяся спортсменка. Депутат Государственной Думы. По-моему, ее расположение делает честь любому мужчине...
Соколова: Только не герою публикации! Владимир Владимирович не был так эмоционален со времен «мочить в сортире». «Терпеть не могу тех, кто лезет со своим гриппозным носом и эротическими фантазиями в чужую жизнь»... Кстати, Александр Евгеньевич, говорят, вы в тот момент болели гриппом?
Лебедев: Это Путин не про меня сказал. Это образ такой собирательный. Но мои враги и эту фразу президента использовали против меня. Те, кто подстроил всю эту провокацию с публикацией статьи.
Собчак: И кто же эти негодяи?
Лебедев: Лужков Ю. М.
Соколова: О, я так и вижу, как маленький лысый человечек под покровом ночи крадется в типографию и там корявым почерком пишет крамольную заметку в газетку...
Лебедев: Ну почему же в типографию? Есть более тонкие способы.
Собчак: Вы считаете, коварный мэр подкупил журналистов?
Лебедев: Я этого не утверждаю, но факты...
Соколова: Бинго! Разумеется, виноваты продажные журналисты. Эти нищие, алчные, беспринципные люди...
Собчак: Алкоголики притом...
Лебедев: Вы смеетесь, а между тем после упомянутых событий часть редакционного коллектива до сих пор беспробудно пьет и в сознание не приходит. Другая часть настучала друг на друга, кто-то кому-то дал в глаз. А третья настучала на весь коллектив и сейчас уже Кремлем взята на работу.
Собчак: А вы к какой части относитесь?
Лебедев: Я – ни к какой. Я издатель, а не журналист.
Соколова: А я – журналист. Поэтому у меня вопрос: зачем же вы наняли на работу таких подонков?
Лебедев: Отвечу вам словами товарища Сталина – у меня нет других писателей.
Соколова: А у меня есть. Только они не будут издавать газету «Московский корреспондент».
Лебедев: Почему?
Соколова: Потому что это очень плохая газета. Даже на фоне общей чудовищности современных российских массмедиа.
Лебедев: Я не согласен. «Московский корреспондент» был интеллектуальным таблоидом.
Соколова: С этого места поподробнее...
Лебедев: Это была попытка простым языком объяснить какие-то вещи московскому обывателю на понятном ему языке. Результатом я был недоволен, как и вы. Собирался перевести газету в еженедельный формат. Закрытие «Московского корреспондента» просто совпало со злосчастной статьей.
Соколова: Да? А я слышала, вы ее закрыли, потому что вам позвонил из ФСБ человек на букву П. А потом еще из Кремля человек на букву...
Лебедев: Нет! Я ее сам закрыл. Этим жестом я признал, что беру на себя часть ответственности, хотя я ничего не знал про статью.
Собчак: Ты знаешь, Ксюш, я думаю, что Александр Евгеньевич говорит нам правду. И становится первым в мире человеком, который сам потопил корабль, не дожидаясь, пока по нему выстрелят из пушки.
Соколова: Отнюдь, дорогая! В последние годы мне пришлось наблюдать множество аналогичных суицидальных актов. Правда, мне они кажутся скорее сексуальными. В том смысле, что кровавый режим еще даже не нагибал, а представители независимой прессы уже портки спустили и в красивой позе стоят...
Собчак: Ну вот хотя бы кто-то заговорил про секс в нашей острой политической колонке. А раз так, давайте, Александр Евгеньевич, представим некую совершенно фантастическую ситуацию. Если бы вас захватили бандиты и сказали: «Лебедев, либо расстрел, либо тебе нужно выбрать одну из наших красавиц-спортсменок к себе в сожительницы или хотя бы на одну ночь». Вот эти прекрасные женщины. Ксюша, передай, пожалуйста, Александру Евгеньевичу фотографии.
Лебедев: Это – провокация! Я же говорил, чтобы не было никаких гимнасток!
Собчак: Тогда – расстрел. Потом, разве мы вам чтото неприличное предлагаем? Вот посмотрите, Чащина. Фигура, кстати, бюстгальтер модный. Вот депутат Госдумы Хоркина живописно раскинулась на диване...
Лебедев: А почему я должен обязательно спортсменку называть?
Собчак: Потому что спорт – это актуально. Мне кажется, в нашей стране спорт вообще становится супертрендом. В частности, женская гимнастика. Как вы думаете, почему столько гимнасток в Госдуме?
Лебедев: В свое время я устал отвечать на вопросы, почему в Госдуме и вообще во власти так много чекистов.
Соколова: А мне кажется, чекист и гимнастка – это вообще идеальный симбиоз. Такие сверхлюди-символы, рабочий и колхозница времен суверенной демократии. Он защищает родину, а она упражняет растяжку и прекрасно варит борщ.
Собчак: Александр Евгеньевич, а вы согласны с тем, что все спортсменки – дуры?
Лебедев: Вы же сами сказали, что среди них есть депутаты Государственной Думы.
Собчак: Чемпионки, красавицы, умницы! Что же вам мешает сделать выбор?
Лебедев: Я выбираю расстрел.
Собчак: Уппс...
Лебедев: Но прошу потом занести в протокол, прежде чем быть расстрелянным, я выступил с высокой оценкой красавиц-спортсменок, которые были мне представлены, и всех российских девушек вообще. Но я – однолюб, я решил выбрать приговор.
Соколова: Александр Евгеньевич, как долго вы прослужили в СВР?
Лебедев: 12 лет.
Соколова: Чувствуется. «Я люблю всех российских женщин» – именно так ответил президент Путин, когда его спросили, собирается ли он разводиться и жениться на Кабаевой.
Лебедев: Я расскажу вам анекдот. Идет в ставке Гитлера обсуждение плана «Барбаросса». За столом сидят Гитлер, Борман, Гимлер и так далее. Вдруг входит симпатичный мужчина в форме полковника, расталкивает всех, подходит к столу, сгребает все карты в авоську. Видно, что на руке у него татуировка, а сзади парашют волочится. Собрав все в авоську, он выходит. Первый от шока отходит Гитлер и говорит: «Это кто?» Борман отвечает: «Штирлиц». «А кто это?» – «Советский разведчик». – «И вы позволили ему забрать секретные документы?!» – удивляется фюрер. «Да мы много раз пробовали его схватить, а он всегда выкручивается». Вот.
Собчак: А я знаю другой анекдот. К дедушке приходит внук и говорит: «Дедушка, расскажи, как в немецком плену было?» Тот говорит: «А просто, внучек. Немцы нас собрали, построили в ряд и говорят: либо будем делать из вас пидарасов, либо расстреляем. Выбирайте». – «И что ты выбрал, деда?» – «Конечно, расстрел». В точности как вы.
Лебедев: Это вы от бессилия глумитесь. Все равно вам меня не поймать.
Собчак: Я все же сделаю попытку. Давайте представим еще одну фантастическую ситуацию. Мне кажется, в нашем случае это самый правильный формат разговора. Если бы вы были президентом и у вас были отношения с некой прекрасной спортсменкой, как бы вы отреагировали на скандальную публикацию какой-то полужелтой газеты?
Лебедев: Опять провокация. Ответь я, допустим, что не обратил бы внимания, получается, что я не согласен с позицией Путина. А скажи я, что применил бы к газете санкции, получится, что в заметке есть доля правды, а в стране существует цензура.
Соколова: Ну надо же, какая неожиданность!
Собчак: Вы отвечайте на вопрос.
Лебедев: Я бы сказал: зачем вы лезете со своим гриппозным носом в чужую личную жизнь.
Собчак: Спасибо. Вы ответили на вопрос.
Соколова: Александр Евгеньевич, вот вы взрослый, хорошо образованный, состоявшийся человек. Миллиардер. Дружите с Элтоном Джоном и Джоан Роулинг. Возглавляете благотворительный фонд совместно с Михаилом Горбачевым, строите детские больницы, театры, онкоцентры и выдвигаете вполне цивилизованные законодательные инициативы. Вы акционер «Новой газеты». Вы активно высказывались против инициативы депутата Шлегеля относительно поправок в закон о прессе, которые полностью уничтожают ошметки российской свободы слова. Скажите, вы всерьез полагаете, что можно одной рукой защищать свободу слова, а другой – закрывать собственную газету по звонку из Кремля?
Лебедев: Я сам закрыл газету. С учетом ряда дел, которые я не закончил, я не мог остаться в ситуации, когда я оскорбил президента.
Собчак: Оскорбили не вы, а газета. Вы же сами рассказывали нам, что не имеете обыкновения вмешиваться в редакционную политику.
Соколова: Тут дело не в том, кто кого оскорбил. Такие «оскорбления» выходят в наших газетах сотнями. И когда дело не касается «величества», никто за них никакой ответственности не несет. Иначе Глеб Пьяных получил бы уже три пожизненных. Дело в том, что парадоксальным образом ситуация с публикацией слуха в вашем таблоиде оказалась абсолютным показателем ситуации со свободой слова в стране. По-моему, Путин выдал такую эмоциональную реакцию, так как просто не ожидал, что кто-то отважится на нечто подобное. Забавно, тираноборцами, сами того не подозревая, оказались сотрудники малоизвестной желтой газеты. Это роковая случайность. Но вы, как издатель, публично ратующий за свободу слова, не должны были после этого закрывать газету. Тем самым вы признали, что принимаете правила игры, против которых боретесь.
Лебедев: Журналисты газеты действовали непрофессионально. Они не проверили информацию!
Собчак: А как ее в данном случае можно было проверить?! По-моему, все просто. Так, как вы, думают очень много людей, да, свободу слова у нас притесняют, это неправильно. Но почему я должен лезть на амбразуру? У меня дела, бизнес и т.д. Пусть кто-нибудь другой занимается.
Соколова: Никто, ни в какие времена не вправе требовать от обычных людей героического поведения. Поэтому мы не можем требовать от г-на Лебедева стать г-ном Ходорковским. Но мне интересно другое. Скажите, Александр Евгеньевич, вам вообще это все зачем? Откуда такая тяга к публичности?
Лебедев: Для меня политика – инструмент, который необходим, чтобы проповедовать какие-то свойственные мне ценности, ставить цели и решать задачи. Поверьте, я четко понимаю, что делаю.
Соколова: Это хорошо. Потому что со стороны ваши действия иногда не совсем понятны. Скажите, например, зачем весь город увешан билбордами в честь 15-летия «Новой газеты»?
Лебедев: А что такого?
Собчак: Да вот фото, где вы с Горбачевым, как бы это сказать... Вы так к Михаилу Сергеевичу льнете, так выглядываете из-за его плеча, что это выглядит просто смешно. Такая по-детски наивная жажда всенародной популярности.
Лебедев: Согласен, фотография неудачная, но это не важно.
Соколова: Вы правы. На этом билборде есть кое-что гораздо более важное. Это подпись внизу. И теперь, Александр Евгеньевич, я задам вопрос, ради которого пришла на интервью. Скажите, почему фамилия «Горбачев» написана строчными буквами, а «ЛЕБЕДЕВ» прописными?
Лебедев: Действительно? Странно...
Соколова: То есть это не вы распорядились?
Лебедев: Нет, не я.
Собчак: Снова провокация?! Враг не дремлет?
Лебедев: Вот именно!
Свой среди чужих
Борис Моисеев о том, почему геи – лучшие друзья девушек. Разумеется, после бриллиантов
Собчак: Боря, многие очень достойные женщины считают тебя своим другом. Как ты думаешь, почему они доверяют тебе сердечные тайны? Что в тебе есть такого, чего нет в большинстве мужчин?
Моисеев: Мне кажется, проблема мужиков в следующем. Они считают, женщины им должны на том основании, что у них есть член.
Собчак: Есть такая буква в этом слове.
Моисеев: Это называется жлобство – считать, что не ты должен женщине, а она тебе. Женщину надо просто любить и беречь – хотя бы на том основании, что это не ты ей, а она тебе детей рожает, принимая муки нечеловеческие.
Собчак: Ты даже не представляешь, как мало мужчин в состоянии это оценить.
Моисеев: Так я про это и говорю! Почему отношения рушатся? И семейные, и человеческие? Потому что большинство придурков не понимают, что семья – это не просто «фак» делать. Семья – это духовное начало всего.
Собчак: Мне кажется, все дело действительно в факторе члена. Просто по факту его наличия мужчина не в состоянии понять женщину. И наоборот. Ты согласен?
Моисеев: А ты задумывалась почему?
Соколова: Может, это вообще фатально? И взаимопонимание между полами изначально не нужно и не запрограммировано, как осложняющее процесс детопроизводства?
Моисеев: Я думаю, природа тут ни при чем. Просто большинство мужчин считают, что х... – их самое большое достояние. А если у него еще пара золотых монет заводится – самооценка просто зашкаливает!
Соколова: Тогда напрашивается вывод, что дело просто в отсутствии мозгов.
Моисеев: У мужчины мозг есть до того момента, пока он не кончит.
Собчак: Мне кажется, это разница менталитета. На эту тему есть гениальный анекдот. «Разговаривают две женщины. Одна спрашивает другую, как прошло 8 Марта? Та отвечает, ужасно! Этот мудак повел меня к себе домой, сразу трахнул, через пять минут кончил и заснул. Вторая говорит, ой, а у меня, не поверишь, все было супер! Поехали сначала в ресторан, он заказал самое дорогое вино, посидели-выпили, потом поехали к нему домой, он час лизал, потом час меня трахал, потом еще час мы разговаривали о важных вещах. Тем временем на другом конце Москвы разговаривают два мужика. Один другому, слушай, как 8 Марта прошло? Тот отвечает, у меня – офигенно! Сразу поехали ко мне, мозг мне не е...ала, потрахались, я заснул, выспался, настроение отличное, просто супер. Второй: а у меня какой-то ужас. Сначала потащила в ресторан, потом м...к официант, перепутав, принес самое дорогое вино. Потом поехали ко мне. У меня час не вставал, потом я час не мог кончить, потом еще час не мог заснуть. Чувствую себя ужасно!» Мне кажется, в этом состоит разница между мужчиной и женщиной. Женщину могут понять либо ее подруги, либо друзья другого пола – но только те, кто на нее, как на женщину, не претендуют. Поэтому мы к тебе и пришли. Как к человеку, который хорошо понимает женщину и женскую психологию.
Моисеев: Мне кажется, гетеросексуальную пару может спасти третий человек. Это не правда, что третий лишний. Я могу доказать это на примере своей жизни. Я живу в гетеросексуальной семье.
Соколова: Это как?
Моисеев: У меня есть друг, который прекрасно живет с женщиной, имеет детей. Но я живу в этой семье. Я ей являюсь подругой, и мне интересно быть с ее бойфрендом. Я тебе клянусь – этот брак не развалился благодаря мне. Они были на грани развода.
Соколова: Почему?
Моисеев: Потому что из-за меня она не ревнует его к телкам! Я ей просто сказал: давай я возьму его на себя!
Соколова: А к тебе она его не ревнует?
Моисеев: Нет.
Соколова: Я с трудом в это верю.
Собчак: Вообще да, я бы тоже не ревновала. Ревновать мужика к мужику как-то странно. Это другие отношения.
Моисеев: Я больше друг. Друг и ей, и ему.
Собчак: А ты его к ней не ревнуешь?
Моисеев: Нет.
Соколова: Считается, что женщина в таких случаях очень страдает.
Моисеев: Она не страдает. Наоборот, счастлива, что все так получилось. И что у него нет желания идти к другой телке. Она ему доверяет. Почему? Не знаю. Может, они – единственная такая пара. Но я думаю, не единственная.
Соколова: Мне всегда казалось, что ревность не зависит от пола ее объекта. Если ревнуешь человека, то ревнуешь и к женщинам, и к мужчинам. Странно, что ты его не ревнуешь.
Моисеев: Не знаю, я в спокойствии. Такая тишина. Никуда не дергаюсь, она никуда не дергается. Она говорит: я спокойна, я знаю, что он поехал к тебе. Мы встретились, мы поужинали. Потом я с ней могу отдельно встретиться, она мне расскажет, какая он сволочь – что он сделал вот это, это и это, а обещал то-то и то-то. Или же, наоборот, он мне жалуется.
Собчак: А как тебе удалось с ней подружиться?
Моисеев: Просто, наверное, я его сильно люблю. И нашел вот этот вход в семью. Я сам открыл дверь в их дом и сказал: чтобы все было по-честному, нужно признаться, что мы друг от друга хотим. Мне от него физического контакта даже особо не надо. А ей надо! И она знает, что благодаря мне он не водит телок. Он безумный красавец, он не тупой. Хотя и тормоз слегка. Флегматик. Ему хорошо, и его это устраивает.
Соколова: Мне кажется, мы затронули очень важную вещь – вопрос взаимного доверия. И до какой степени оно может доходить.
Моисеев: Совершенно верно. Мы доверяем друг другу. Я не ревную его к жене. У него дом с ней, семья-дети. Как я могу прервать эту историю? Скрепить – да. И она уверена во мне. Она красотка, и умная, и с образованием.
Соколова: Мне кажется, что отношения мужчины и женщины – это почти всегда состояние войны. Между ними не может быть доверия. Все время приходится притворяться. Пелевин как-то отлично описал эту ситуацию: «Можно сказать, наш мир населяют два вида наркоманов, которые принимают сильнейшие психотропы с очень разным действием. Они видят диаметрально противоположные галлюцинации, но должны проводить время рядом друг с другом. Поэтому за долгие века они не только научились совместно ловить принципиально разный кайф, но и выработали этикет, позволяющий им вести себя так, как если бы они действительно понимали друг друга».
Моисеев: Мне кажется, вопрос все-таки в отсутствии доверия и дикой ревности к своему полу. Дело не в том, что она считает, что он найдет секс лучше. Нет. Но когда пара живет совместно, у них появляется такая общая жизнь – они начинают предпочитать или не любить одно и то же: например, манную кашу оба любят соленую, а не сладкую. И ужасно больно предательство этого совместного уютного мира, вот этих мелочей. Страстное желание уберечь все это и порождает ревность, недоверие.
Собчак: Я не думаю, что оно начинается на пустом месте. Это заложено в самой природе отношений.
Моисеев: Ты думаешь, дело в физиологии? Возможно. Тут тоже надо уметь контролировать себя.
Соколова: Зачем?
Моисеев: А чтобы не пережрать. Уметь «недоесть» в сексе друг друга.
Соколова: А ведь хочется доесть!
Моисеев: Если пережрать, будет отрыжка. Это физиологический закон.
Собчак: Просто, когда мы пережрали, мы можем честно сказать себе – все, с завтрашнего дня никакой манной каши! Она мне на-до-ела! А если себя сдерживать, всю жизнь будешь есть манную кашу. Или проживешь с одним партнером. Ничего не попробуешь.
Моисеев: Если хочется уйти – уйди.
Соколова: А тебе случалось ссориться с подругами-женщинами?
Моисеев: Практически нет. Я слишком хорошо их чувствую. Чувствую, когда у них горе.
Соколова: А почему натуралы этого не чувствуют?
Моисеев: Не знаю. Я не чувствую так мужиков. Я сам мужик.
Собчак: Просто ты видишь те же галлюцинации, что и женщины?
Моисеев: Да. Я вижу их трагедию и понимаю, отчего она может стать одинокой или стать завоевательницей. И почему она может предать.
Соколова: А почему?
Моисеев: Есть всякие истории. Я знаю, что мужчины на женское предательство ужасно реагируют. Какой бы он ни был крутой, внутри обиженный ребенок. Вообще проиграть историю любви для человека – это больше, чем провал в бизнесе или проблемы со здоровьем. Это самый страшный проигрыш для человека. Главное, из-за чего переживает женщина, – это время, которое она впустую потеряла. «Я отдала ему лучшие годы. Свою красоту, свою девственность». Девственность не столько физическая, сколько моральная. Первое кольцо, объятие, движение навстречу...
Собчак: Знаешь, Ксюша, в чем трагедия и цинизм нашей жизни? В том, что мы говорим с Борей уже 15 минут, и если бы мы по говорили еще минут 20, при условии, что у нас был бы хотя бы крохотный шанс, мы бы в него влюбились.
Соколова: Увы, похоже, шансов нет...
Собчак: Когда человек настолько тебя чувствует, понимает, ловит каждое слово, ты понимаешь – вот оно. То самое! Зато если бы Борю женщины интересовали физиологически, он ни х...я бы в них не понимал и не хотел бы понимать! И это, блин, ужасно грустно.
Соколова: А вот «не понимал» или «не хотел понимать». Меня интересует, существует ли в принципе возможность...
Моисеев: Я бы не понимал.
Собчак: Может ли мужчина одновременно понимать и хотеть?
Моисеев: Он может понимать и страдать при этом очень сильно. Есть мужики, которые имеют в себе бабское начало. Я внутри, наоборот, – мужик. Я знаю, из чего слеплена женщина. Наверное, я понимаю глубже слезы женщины, даже причины ее физического упадка. Почему многие женщины опускаются? Они вроде бы встречают мужика с х...м, только внутри этот мужик хуже, эгоистичнее, слабее, чем баба. Он стерва, эгоист, все только себе, только себя удовлетворяет. Подкоркой он понимает, что он баба, а две бабы долго вместе не живут. Можно лизнуть, возбудить, но этим все и кончится.
Соколова: И тут начинается упоительный процесс мерения х...ями. А поскольку женский х... – понятие виртуальное, он непобедим.
Собчак: Да, так и есть. Я думаю, мужчина, который умеет дружить с женщинами, не воспринимает их как сексуальный объект. Мне вот всегда было интересно – как занимаются сексом гинекологи? Каждый день по многу раз заглядывать в запретный орган, который должен сводить с ума от желания...
Соколова: Мне кажется, это разные вещи – работа и жизнь.
Собчак: Я просто хочу сказать, что, когда человек настолько хорошо понимает женскую душу и женские эмоции, относиться к женщине как к объекту вожделения он не может. Боря, я права?
Моисеев: Права. Женщина – моя сестра. У нас с ней гармония отношений. И мы видим секс, ночь, рассвет одним взглядом. Мы знаем, как надо просыпаться.
Собчак: Именно поэтому просыпаться вместе нам неинтересно.
Соколова: А у тебя были романы с женщинами?
Читать бесплатно другие книги:
