Мой Ванька. Том второй Лухминский Алексей

Отлично! Лёд тронулся!

– Через пять дней. Ты со своей ногой сейчас поаккуратнее, чтобы всё поскорее зажило. Я тоже энергетикой помогу. Понял?

– Слушаюсь, начальник, – он довольно оскаливается.

Вечером после суток и своего приёма, как и обещал, захожу в гости к Геннадию.

М-да… Плоды коллективных стараний налицо! Квартира приобрела жилой вид. Есть и диван, и шкаф, и стол с пятью стульями. Как я понимаю, это и то, что осталось от прежних владельцев, а что-то уже принесено помощниками Геннадия. Хозяин меня усаживает за стол. Опять какие-то консервы, ну и всё прочее из магазина.

– Александр Николаевич, хотите водки? За новоселье!

– А давай! Только одну рюмку. Я ведь с суток и без отдыха.

– Вы не думайте! Я вообще – не любитель, особенно после того, как с ребятами стал заниматься.

– Слушай, Гена… Я же тебя ещё должен главе администрации представить как руководителя спортклуба.

– Зачем? – не понимает он.

– Чтобы ты в моё отсутствие мог решать с ним всякие организационные вопросы, – объясняю я. – Теперь же ты там самый главный!

– По-онял… – озадаченно тянет он.

– А ты думал, что я из Питера всё здесь разруливать буду? – насмешливо интересуюсь я. – Ладно, давай по рюмахе! Уговорил.

Гена наливает.

– Ну, за твоё новоселье и твою новую жизнь.

– Спасибо вам, Александр Николаевич. Это у меня фактически первое своё жильё. Даже странно, что вокруг никто не ходит…

– Скажи, ты уже оклемался тут? Правильную одежду в прихожей я уже увидел, это хорошо, ну а остальное как?

– Тоже нормально. Учусь на токаря. Будет у меня специальность. Летом, может, заработаю, когда буду докером. Мне обещали. А насчёт спортзала – вы это классно придумали! Там такие парни собрались! Такие мужики классные!

Пока Геннадий всё это говорит, наблюдаю за ним. Глаза заблестели… Похоже, парень оттаял. Да и вообще видно, что человек он хваткий.

– Ты родителям звонил?

– Угу! Сразу, как квартиру дали. Сказал, что у меня всё прекрасно. Это ведь правда! Сказал им, чтобы не волновались.

– Мне стоит к ним зайти, когда я вернусь?

– Не знаю… Наверно хорошо будет. Знаете, Александр Николаевич, я неделю назад… или больше… тоже зашёл… – и замолкает, как будто натолкнулся на невидимую преграду.

– Ты в церковь зашёл, – подсказываю я, потому что уже это понял.

– Откуда вы знаете? – удивлённо спрашивает он.

– Гена, ты, вероятно, забыл, с кем разговариваешь? – не могу удержаться я.

– Ну да-а… Вы, наверно, дальше сами уже знаете?

– Нет. Этого я не знаю. Если хочешь, расскажи.

– Я исповедаться ходил, – бухает он, видимо, боясь, что потом этого уже не скажет.

Молча киваю головой, понимая, что нельзя мешать.

– Там батюшка такой классный… Добрый такой… Я ведь ни разу ещё не исповедовался. Да и в церковь как-то… В общем, я рассказал ему всё! И про вас… Ну как я вас… предал…

– Мы это уже проехали – перебиваю я.

Теперь уже Гена молча кивает головой.

– Я сказал ему, что вы меня простили. Он потом долго со мной разговаривал. Такой человек! Знаете, мне так хорошо стало после разговора с ним! Как будто отпустило что-то…

– Знаешь, Гена. Твоя новая жизнь началась именно с этого момента. Ты очень правильно сделал, что пошёл к отцу Михаилу. Признаюсь, я тоже к нему иногда прихожу.

– А он меня ещё приглашал поговорить, – рассказывает он. – Я обязательно к нему ещё приду!

– Слушай, Гена. А ты мне сможешь помочь в оставшиеся дни?

– Конечно, Александр Николаевич! Скажите, что надо сделать.

Рассказываю ему про Вована.

– Понимаешь, я хочу ему помочь. Заберу его с собой в Питер, устрою к нам в больницу. Неважно кем. Однако, чтобы везти, его нужно сначала отмыть и переодеть. Ну отмоется он у меня, а вот с одёжкой я хотел попросить тебя сходить и купить на него. Обмеряем его… Деньги я дам.

– Конечно, помогу! Схожу везде, куплю, что надо! – с готовностью обещает Гена. – Нужно же мужику после такого как-то выбираться… Когда будет надо – я сразу!

– Ну и спасибо. Значит, договорились.

* * *

Разглядываю свой поминальник. Там у меня перечень всех дел, которые мне надо успеть сделать до отъезда.

Так… Гену представил… Ваньке позвонил… Кириллу Сергеевичу доложился о приезде с Вованом… Андрюхе деньги за квартиру вперёд и за свою болтовню по телефону с Питером оставил… О костылях для Вована с Николаем Фёдоровичем договорился…

Теперь… Вована Андрей мне сюда перевезёт из больницы завтра… Потом Гена будет его одевать… Слава богу, здесь тоже есть какой-то секонд-хэнд! А то денег у меня что-то совсем… Одна надежда на местную зарплату перед отъездом!

У Тани бываю через день. В основном вечером. Всё равно не могу избавиться от чувства неудобства! Вроде мои новые родственники относятся ко мне хорошо, но я сам не могу через что-то перелезть. Скованность какая-то! В общем… Последний раз я там буду накануне своего отъезда.

Так… Что ещё?

Да! Надо зайти и попрощаться с Дмитрием Ивановичем и Надеждой Михайловной. Обязательно!

С Андрюхой я попрощаюсь на аэродроме, ведь туда нас с Вованом повезёт тоже он. Бедный Андрюха! В этот свой приезд я что-то его так эксплуатирую! Даже самому стыдно!

Ещё… Ещё зайти к отцу Михаилу. Надо с ним тоже попрощаться и про Вована рассказать.

Рукописи Кирилла Сергеевича уже уложены в картонный ящик и перевязаны верёвкой. Осталось только взять в руку. То, что не успел прочитать, прочитаю дома… в Питере. Гм… А ведь здесь у меня давным-давно тоже уже настоящий дом!

Сидим с Николаем Фёдоровичем в его кабинете и пьём кофе.

– Знаешь, Саша, твой месяц так быстро пролетел! – с сожалением говорит главврач. – Честно скажу, я даже успел привыкнуть, что ты здесь, рядом, и являешься своеобразной палочкой-выручалочкой.

– Этот месяц так быстро пролетел, что я и сам оглянуться не успел, – соглашаюсь я и с улыбкой добавляю: – Но ведь я потом снова к вам приеду!

– Уверен… Только вот помнишь ли ты ту операцию, которую мы с тобой вместе проводили?

– Конечно, помню!

– Признаюсь, сегодня из здешних наших хирургов, наверно, никто не смог бы составить мне компанию для такой работы. А такие случаи встречаются. Есть и другие, не менее сложные. А мы… Увы! Квалификация стала падать. Это очевидно!

Мне понятно, что он очень обеспокоен ситуацией со специалистами.

– Скажи, а как тебе Петя показался?

– Петруха очень прибавил! Я это почувствовал и оценил. И то, что он собирается остаться здесь, – это ему лишний плюс.

Я говорю это с особым удовольствием, потому что мне очень приятны Петькины успехи.

– Скажи ещё, Саша… Ты вот сюда как добираешься? – издали начинает главный.

– Николай Фёдорович! Я уже знаю, что вы хотите предложить, – опережаю его я. – Если Кирилл Сергеевич меня будет отпускать, предположим, на неделю, то я готов сюда на плановые особо серьёзные случаи прилетать по вашему зову. Для таких случаев меня мой учитель Михал Михалыч Шахлатый и учит. Надеюсь, мой знакомый экипаж мне не откажет.

– Извини, я уже отвык от твоих штучек, – бормочет он и облегчённо смеется. – А я долго думал, как тебе это преподнести. Ну неоткуда нам здесь больше помощи ждать! Понимаешь?

– Конечно, понимаю! – я согласно киваю. – Только разговор с Кириллом Сергеевичем – за вами! Домашний-то вы его знаете?

– Да, он мне его дал. Мы уже с ним созванивались. Я поговорю с ним обязательно.

– Николай Фёдорович… Есть одна просьба…

– Небось, насчёт Тани? – главврач вежливо усмехается.

– Да. Разрешайте ей иногда мне звонить… с вашего телефона. Хорошо?

– Неужели я похож на человека, который может этого не разрешить? – тихо возмущается он и вздыхает. – Трудно теперь тебе будет, Саша.

– Очень трудно… – соглашаюсь я, осознавая, что пока совсем не понимаю, как буду жить и работать при таком хитром раскладе.

Вечером сижу и прокуриваю кухню.

Действительно, как же я теперь буду жить при таком раскладе? С Дашей и Серёжкой, я надеюсь, всё как-то образуется. Нехорошо говорить, но после смерти Василия Семёновича наша с Дашей жизнь может наконец стать нормальной. Правда, ума не приложу, как я ей смогу это предложить так, чтобы это было тактично при таких реалиях. У меня язык не повернётся говорить с ней о таких вещах, как свадьба. Скорее всего, придётся терпеливо ждать, пока горькие чувства улягутся, а боль потеряет свою остроту.

А здесь, в Булуне, я должен буду постоянно преодолевать неудобства своего положения. Мне уже ясно, что и Анна Степановна, и Виктор по какой-то неведомой мне причине не только смирились и меня простили за Таню, а скорее даже очень довольны случившимся. Не понимаю! Может, это из-за того, что Таня стала на правильный путь? Как-то не очень вяжется… А впрочем, всякое может быть! В любом случае, моя ответственность перед этим семейством не меньше, чем перед питерским…

Вот так…

«То есть ты собрался „гнать зайца дальше“?» – опять вылезает откуда-то знакомый скрипучий голос.

– Похоже, что да…

«И тебе не совестно? Не совестно перед Дашей, у которой ты теперь единственная опора?»

– Стыдно, конечно! Ну а что делать? Выхода не существует!

«Таня-то знает правду, а Дашу ты обманываешь», – не унимается голос.

– Стыдно. Стыдно мне! Но если я выложу ей всю правду, то это её совсем добьёт. Нужна ли такая правда?

«То есть ты настаиваешь на понятии „ложь во спасение“»?

– Настаиваю!

«Смотри, как бы тебе это ещё большими проблемами не обернулось!»

– Дай бог, чтоб это были только мои проблемы…

Я у Тани. Уже восемь вечера. Сразу после вечернего приёма рванул сюда. Мы с ней сидим в её комнате, вернее, комнатушке, где помещаются её кровать, кроватка маленького Васи и её стол с разной литературой.

В этой комнате я первый раз. Когда я приходил раньше, мы все общались в большом помещении, где я когда-то с ней и познакомился. Сейчас же я с интересом разглядываю Танино жильё. Сразу отмечаю, что на столе только медицинская литература. Ого! А этих книг я ей не давал. Значит, сама купила, наверное, в Якутске, когда поступала.

Вася, как обычно, мирно посапывает.

– Ночью-то спать даёт? – спрашиваю я.

– Ага! Он спокойный, – Таня счастливо улыбается. – Мне посоветовали не приучать его к ночному кормлению, а он и не просит. Не знаю, может, позже? Правда, он очень хорошенький?

– Угу… Славный мальчишка, – соглашаюсь я и думаю, что для любой матери её ребёнок – самый красивый, да и вообще самый лучший. – Всё-таки он больше на тебя похож.

– Александр Николаевич…

– Танюшка, называй меня просто Сашей! – поправляю я.

– Нет. Я так не могу. Я же вам уже говорила, – отвечает она с жёсткими нотками в голосе. – Александр Николаевич, вы когда уезжаете?

– Через два дня улетаю. Сейчас у меня остались три пациента, которых я должен довести. Ну а там уже, как видно, до следующего приезда.

– Я уже с бабушкой поговорила, может, месяца через два я выйду на работу, если Василёк наш болеть не будет.

– Танюшка, может, не надо? – осторожно спрашиваю я.

– Надо, Александр Николаевич! Вы же не знаете, как я без вас работала. Ко мне даже сюда прибегали. Правда, всё не такое, как у вас… Но вы поймите, я тоже нужна!

Вот он, момент истины! Таня ощущает себя нужной! Это ведь так же, как и с Ванькой. Когда ты нужен – крылья вырастают!

– Я всё понимаю… – я притягиваю её и надолго прижимаю к себе. – Ты умница, Танюшка! Я тобой горжусь…

Щёки Танины румянятся от моей похвалы, и я невольно вспоминаю, что у Даши всё вот так же!

И вдруг:

– Александр Николаевич… А Даша… знает про меня?

Опаньки… Вот это вопрос! И главное, вовремя…

– Нет, Танюшка… Она про тебя не знает, – и честно заявляю: – Не хочу, чтоб ей было плохо. У неё, кроме меня, нет никого.

Господи! Как же всё это выходит по-ханжески!

– Я тоже не хочу, чтоб ей было плохо, – тихо произносит Таня. – Я знаю, она очень хорошая… Это я во всём виноватая…

Я ласково целую её и неожиданно для себя признаюсь:

– Знаешь, я очень боялся, что твои бабушка и папа меня видеть не захотят из-за… Ну ты понимаешь.

Таня поднимает на меня свои карие глазищи.

– Знаете, как они переживали, когда я раньше была… Бабушка меня тогда гулящей называла. А потом, когда вы появились… Бабушка говорит, что вас нам Господь послал. Они любят вас, Александр Николаевич!

Вроде всё ясно, но странность такого положения мне всё равно покоя не даёт.

– Эх, не за что меня любить… – бормочу я.

– Я ещё скажу… Когда я стала беременной, у папы приступов эпилепсии не стало… Честно! Он опять на работу в порт устраиваться собирается, – и вдруг добавляет: – Мама, когда умирала, то ещё предсказала… Она сказала, что у папы приступы прекратятся, когда у меня ребёнок будет от великого шамана…

Вот оно что… Может, этим всё и объясняется? Вообще-то мистика какая-то! Ну да… Это я-то говорю про мистику? Угу… В самый раз.

Захожу в церковь.

– Здравствуйте, Александр Николаевич! – приветствует меня Анна Степановна из-за своего прилавочка. – Я его предупредила.

Я вчера попросил сказать отцу Михаилу, что зайду попрощаться перед отъездом.

Она уходит и возвращается с батюшкой.

– Здравствуйте, Александр Николаевич, – он протягивает мне руку.

– Здравствуйте! Вот, попрощаться пришёл… – говорю я, отвечая на рукопожатие.

– Ну пойдёмте, – приглашает он меня.

В знакомой мне комнате садимся около знакомого стола.

– Отец Михаил, я хотел вас поблагодарить за беседу с Геннадием. Помните, который к вам сюда приходил? Он мне тут всё рассказал.

– Это была не беседа, Александр Николаевич, а исповедь, – строго поправляет меня батюшка.

– Я это понимаю и на её тайну вовсе не покушаюсь, – оправдываюсь я. – Геннадий мне рассказал всё сам. Можно сказать, поделился…

– В любом случае, Александр Николаевич, то, о чём мы с вашим товарищем говорили, останется строго между нами. Со своей же стороны, я тоже хочу поблагодарить вас за христианское прощение его греха. Господь наш не оставит этого без внимания, поверьте.

– На всё Его воля… – неожиданно для себя бормочу я.

– А вообще, по большому счету, вы ведь тоже исповедовали вашего товарища, и я отдаю должное вашему умению помогать людям и даже наставлять их на путь истинный. Однако простите, Александр Николаевич, но меня немного беспокоит то, что, в отличие от церкви, вы пытаетесь принимать решения за других людей, полагая, что лучше них самих знаете, как им надлежит поступить.

Во взгляде отца Михаила я вижу искреннее беспокойство. Вот ведь… И он тоже говорит мне о том же. Как тогда Ванька обо мне сказал? Повелитель! Не судьбы… вот такой белый и пушистый… повелитель. Ни прибавить, ни убавить.

– В случае с Геннадием это было оправдано, – пытаюсь я возразить. – Да и не давил я на него вовсе! Просто предложил приехать сюда.

– С вашим своеобразным талантом вам иногда может быть достаточным предложить, и человек пойдёт за вами, как бычок на верёвочке, – грустно произносит отец Михаил. – Всё зависит от психологического состояния конкретного человека. Вы же должны знать это лучше меня!

В общем – бархатный повелитель! Молчу и смотрю в его ясные глаза, пытаясь найти там своё спасение. Общаясь с отцом Михаилом, я постиг истинное значение понятия «духовник». Да… Это мой духовник…

– Я отношусь к вам, Александр Николаевич, с большим уважением и большой симпатией. Это помимо того, что, предупреждая вас о совершённых или совершаемых неверных шагах, я выполняю свой пасторский долг.

– Я понимаю вас, отец Михаил… Не вы один заметили во мне такие устремления… Мой братишка говорил мне про это, Кирилл Сергеевич тоже… Не знаю… Порой всё как-то выходит само собой.

– Вот это как раз то, что называется гордыней, а гордыня – один из главных людских грехов. Подумайте об этом на досуге, Александр Николаевич…

– Спасибо, отец Михаил. Я об этом уже думал и буду думать ещё. Я знаю, что вы правы, и отдаю себе отчёт в том, что со мной происходит. Но порой у меня складывается впечатление, что какая-то сила заставляет меня поступать так, как я поступаю, несмотря на мои благие мысли. Может, это дьявол?

Последнее я говорю с лёгкой усмешкой.

– Знаете… Я сейчас скажу то, чего, может, не должен бы говорить человек, находящийся в статусе священника, – задумчиво произносит отец Михаил. – Вы никогда не думали, что понятие «дьявол попутал» люди выдумали для собственного оправдания? Сравнивая свои поступки с благими примерами, человек сам себя воспитывает, стараясь не допускать недостойного поведения. Это – труд! И труд достаточно утомительный, требующий постоянного внимания к собственным деяниям. Согласитесь, ведь гораздо проще всё свалить на кого-то, на дьявола например, снимая с себя ответственность за содеянное. А сейчас всё-таки не средние века с их примитивными представлениями о вере в виде белого и чёрного, рая или ада.

Вот это да-а… Что угодно мог я ожидать от отца Михаила, но такого…

– С вами трудно не согласиться… – бормочу я. – Но я подумаю… Обязательно подумаю.

Какое-то время молчим.

– Да! Отец Михаил, я ещё хотел вам рассказать о моём пациенте, к которому вы меня тогда направили. Помните?

– Конечно, помню. Тогда мы с вами и познакомились, Александр Николаевич! Так вы что, встретились с ним?

В этих словах я ощущаю некоторое напряжение.

– Да. Он сейчас в больнице с вывихом ноги лежит. В общем, он оказался осуждённым безвинно. С его делом разобрались и, несмотря на побег, отпустили.

– Вот видите! Это к нашему разговору о рукопожатии. Помните?

– Помню, – я улыбаюсь и продолжаю: – И в контексте нашего разговора: хочу его забрать с собой в Питер, в его родной город, и устроить в нашу больницу на работу.

Отец Михаил мягко усмехается и встаёт.

– Благословляю вас на дела ваши праведные, Александр Николаевич. И ещё благословляю на мысли правильные.

Тоже встаю, и он меня троекратно крестит.

– Во имя Отца… и Сына… и Святаго Духа… Буду молить за вас Господа нашего. Счастливого вам пути, Александр Николаевич. Будем ждать вас здесь снова.

– До свидания, отец Михаил. Я обязательно приеду. Может быть, даже скорее, чем думаю. И обязательно к вам опять приду. Поверьте, беседы с вами уже стали для меня жизненной потребностью.

Андрей привёз Вована ко мне. Готовлю ему ванну. Хорошо, что горячая вода сегодня есть!

– Так, Вова! Давай! Ванна готова. Гипс мы с тобой снимем. Думаю, после моей терапии обойдёшься плотной повязкой, – объясняю я, возясь с его ногой.

– Как скажешь… Тебе виднее.

– Ну всё! Вперёд! Отмывайся. А я сбегаю, озадачу, чтоб тебе шмотки купили.

– Ещё чего! – настораживается он.

– Мы тебя переоденем. Ясно? Я же говорил тебе! – повторяю я тоном, не допускающим возражений. – И бороду свою удаляй! Бритва – вон, на полочке. Всё остальное тоже там. Ну я побежал!

…Затаскиваю в квартиру два мешка со шмотками. Вован, распаренный и уже побритый, сидит на кухне.

– Ну вот! Красавец! – поддеваю я. – Действительно – совсем другое дело!

– Ох, Сашка… Балдею, – признаётся он. – Сколько лет у меня такого не было. Ещё бы рюмку после ванны…

– Так возьми в холодильнике!

– А ты?

– Мне ещё тебе перевязку надо сделать. Потом сбегать в больницу, и только потом я смогу себе позволить. А ты, пока я бегаю, давай, примерь шмотки. Ботинки – потом, когда я приду. Понял?

– Угу…

– Ну я опять побежал!

Ну вот… Вроде на сегодня всё… Приём я закончил – мой последний в этот приезд приём. Порядок в кабинете навёл. С Николаем Фёдоровичем прощаться буду завтра. К Тане прощаться пойду тоже завтра. И к Дмитрию Ивановичу – тоже завтра.

Оглядываю пустой кабинет. Чёрт возьми! Снова у меня какое-то щемящее чувство внутри. Словно какая-то утрата происходит… Странно, когда я уезжаю из Питера, то у меня такого нет… Может, это здесь потому, что тут севера, которые затягивают?..

* * *

Мы только что закончили обход. Я попрощался с коллегами. Передал им своих оставшихся пациентов.

Долго говорили с Петькой. Молодец он всё-таки! Взял у него список литературы, которую он попросил меня ему прислать. Даже закрадывается желание видеть его у нас в Чистых Озёрах. Но нет! Такого предательства больницы в Булуне я себе не позволю.

Сейчас мы с главным врачом в его кабинете. На столе две маленькие рюмочки, а в них «посошок».

– Спасибо тебе, Саша, что ты приехал, – Николай Фёдорович треплет меня по плечу. – Прямо тебе скажу – вовремя! Сам видел, какая у нас нагрузка. А про квалификацию мы с тобой уже говорили.

Мы поднимаем рюмки и чокаемся.

– Николай Фёдорович, я не забыл про вариант моих кратковременных визитов. Я поговорю с экипажем, будут ли они готовы к тому, чтобы я мотался туда-сюда, а вы с Кириллом Сергеевичем это обсудите, как мы с вами договаривались. Так что стол вы за мной сохраните, ну и кабинет тоже.

– Конечно, Саша… – и он задумчиво смотрит на меня.

– Что вы на меня так смотрите?

– Всё вспоминаю, каким ты был несколько лет назад, и пытаюсь понять, как так получилось: то, что другие мучительно преодолевают годами, ты вот так взял и перемахнул. Что это? Твой талант? Твой характер? Твоё желание?

– Не знаю… – я откровенно смущаюсь. – Скорее всего, и то, и другое, и третье.

Жмём друг другу руки.

Опять сидим с Таней в её комнатушке. Вася снова мирно посапывает. Разговор не клеится.

Таня молча смотрит на меня. Её карие глаза обладают потрясающим свойством усиливать моё восприятие её состояния. Они могут быть карими-томными, обволакивающими, или карими-озорными с чертовщинкой, или карими-бешеными, как тогда в том доме… Сейчас они карие-грустные. По-тихому грустные. Конечно же, мне это понятно. Но я-то что могу сделать?

– Танюшка… Может случиться так, что я приеду раньше, но ненадолго, – говорю я, следя за выражением ее глаз. Ого! Немного меняется…

– А когда? – тихо спрашивает она.

– Не знаю… Это будет зависеть от… В общем, от того, будут ли трудные хирургические случаи, – наконец объясняю я. – Если Николай Фёдорович с Кириллом Сергеевичем договорятся, он меня сюда может отпустить на недельку.

– Правда? – зажигается Таня.

– Правда.

– Я буду ждать… – она берёт мою руку и прикладывает к своей щеке. – Мне бы только… видеть вас… Больше ничего не надо…

От такого признания – как обухом по голове… Прижимаю её к себе и несколько раз долго-долго целую.

– Ну, идите… – шепчет Таня, слегка отстраняя меня. – Долгие проводы – лишние слезы… А вам ещё собираться. Идите!..

У Дмитрия Ивановича и Надежды Михайловны снова стол, «посошок»…

– Мать, мы ненадолго. Саше ещё собираться надо, – зачем-то объясняет Дмитрий Иванович.

Не отказываюсь, потому что эти люди для меня уже давно как родные, и обидеть я их не могу.

– Дмитрий Иванович, а помните, когда мы с вами первый раз встретились в самолёте?

– Конечно, помню! Ты тогда Ваню летел выручать.

– А сейчас почему вы в Питер не летаете?

– Я тогда с дочей нашей встречался в Питере, – он почему-то мрачнеет. – А что?

– Ну мало ли вы снова решите к нам… Мы бы вас встретили, разместили. Кирилла Сергеевича бы увидели.

– Так не даёт она нам свидания, Саша, – Надежда Михайловна вздыхает. – И к нам сюда не летит, и там, в своей Москве, очень занята. Не до нас ей…

– Да ладно, мать! Была бы счастлива! – прерывает её Дмитрий Иванович. – А мы уж тут как-нибудь…