Кирза и лира Вишневский Владислав

Офицеры, один за другим оббегая машины, заглядывают в кузова, опять пересчитывают, сверяются со своими записями. Солдаты втихаря курят в рукава, примолкнув в кузовах, тесно прижавшись друг к другу, дремлют. Ждут.

«Водителям еще раз передайте приказ, — доносится где-то от головы колонны, — интервал держать строго пятнадцать метров, по городу скорость сорок километров в час. Сорок! И чтоб там ни-ни, у меня, понимаешь. Понятно? Заводи машины…» Тут же, по эстафете, на разные голоса взревели, взвыли запускаясь моторы. Волнуются молодые водители, нервничают, не часто приходится выезжать вообще! на расконсервированных энзэшных машинах, да вот так вот, с полным кузовом, тем более! да ещё в город! а потом ещё и в поле!.. Полный атас! Некоторые водители вообще в первый раз едут. Потеют от волнения, елозят задами, умащиваясь на пружинистых сиденьях, нервно газуют, ловя глазами плохо отрегулированные боковые зеркала заднего вида, — не успели!

«Впер-рёд!.. Пое-ехали-и!»

Ближайшие военные регулировщики, торжественно перегородив собою и полосатыми жезлами пустую ещё улицу, пропустили выехавшую из ворот воинской части моторизованную колонну. Машины, одна за другой, как в бетонном желобе, оглушительно гулко и грозно рокоча двигателями на сонной улице, стреляя выхлопными газами, украшенные табличками «Люди», «За рулем стажер», и порядковыми номерами в колонне, мрачно и неуклюже выползли за ворота. Не прогретые еще двигатели грозили остановкой, некоторые машины шли рывками, как паралитические. Старшие машин в них, придерживали руками прыгающие на дергающихся головах фуражки. «Ёп, ёпт… ну, ну!..» Интервалы, как и равнение в колонне, пульсировали как живые.

Некоторое время механизированная вереница грозила или навсегда разорваться, или слипнуться навеки. Правда, минут через двадцать напряженного движения всё вроде образовалось, само собой как-то устроилось, рассосалось. Машины, разогревшись, весело побежали с заданной командованием скоростью. Тик в тик!.. Или почти в тик… Ладно, не будем придираться, главное не в этом. Главное — поехали! Да, да!!

Молодые водители, шумно выдыхая, вытирали потные руки о штаны, смахивали нервное напряжение и пот из-под пилоток. Чуть-чуть уже расслабили занемевшие от напряжения ноги и старшие машин, опасливо еще косясь на водителя, и по сторонам, как на весенней ледовой переправе. Ровный звук работающего двигателя, и отсутствие видимых помех извне, успокаивали… Вроде!

Молодому водителю с непривычки трудно, тяжело удерживать рыскающую по сторонам тяжелую машину и держать интервал — это видно. Но к этому можно приноровиться, например, уперевшись взглядом в задний борт впереди идущей машины, мысленно зафиксировать расстояние, и видя только это, чутко реагировать, не давать ему изменяться. Конечно, можно, при условии, если та машина, которая впереди, не будет всё время дергаться и вилять, как застоявшаяся лошадь. А за нею, и вместе с нею, и остальные… вся колонна, значит.

Машина разведдозора отвязавшись от колонны, сразу же, не задерживаясь, резво газанув, ушла далеко вперед. Исчезла. В ней уехали разведчики, химики-дозиметристы, инженеры-саперы, короче, специалисты. Им, как полагается, нужно успеть обследовать состояние маршрута на пути следования колонны: вдруг там «противник» взял, да «нахимичил» что впереди, — принять соответствующие меры. Основную колонну сейчас возглавляет ярко разукрашенная машина ВАИ, за ней следует новенький командирский УАЗик, за ним машина зампотеха, потом несколько БТЭров, несколько «сто тридцать третьих ЗИЛов» с тентами и кухнями на прицепах, потом опять БТЭры, машина радиослужбы, химдыма, санчасть на колесах, автомастерская, машина хозобоза и техобеспечения. Всё под завязку загружено офицерами, сверхсрочниками, солдатами, вооружением, боезапасом, медикаментами, продуктами, снаряжением. Всё полковое хозяйство.

В командирском уазике все, кроме водителя, сидят боком, лицом в хвост колонны. Глядят. Контролируют. Изредка, сдерживаясь, чуть всё же нервно, комментируют движение машин и всей колонны в целом. Понятное дело — переживают. Водитель командирского уазика сжав зубы, неотрывно следит за стрелкой спидометра, накатывающейся дорогой, и ловит злым взглядом извивающуюся колонну в боковые зеркала. Тоже нервничает. Он то хорошо знает — кто там сидит за баранками, и чего еще от этих «молодых», водил-мудил, можно ждать. Хорошо, — язвительно думает, — что вообще, падла, выехали. О, о! Гля, что выделывают! Что они делают, а? Сал-лаги! Стыдится своих товарищей, вульгарно, туда-сюда, шмыгающих по оси движения. Уж он-то бы не подвел, если бы был один, уж у него-то бы стрелка спидометра как влитая сидела бы на сорока. Не-то, что эти! Наберут, понимаешь, пацанов с папиными правами, карбюратора от трамблера отличить не могут. Салаги! О, о! Куда, ты… Куда, бл..! Из-за этих балбесов ему тоже приходится вилять по дороге. Они же, вместо того, чтобы идти строго по своей полосе, пристраиваются за ним, за ведущим, не понимают, что он-то прижимается к осевой линии, чтобы командир полка всю колонну мог видеть. Вот и виляет командирский уазик по дороге, то влево, то вправо, с хвоста их сбрасывает, но… Бесполезно всё. За ним, копируя его извилистые маневры, широко рулит вся колонна. «Мать иху в телегу! Ну, балбесы! — Беззвучно, одними губами, ругается водитель головной машины. — Вот только доедем до места, сразу же, падла, намылю кое-кому шею!» Имея ввиду следующего за ним молодого водителя.

— Как там у нас по времени? — озабоченно спрашивает командир начальника штаба.

— Да пока вроде нормально… — коротко глянув на наручные часы и карту маршрута движения, отвечает тучный, маленького роста, подполковник, обильно потеющий от неудобной посадки в машине, от излишнего напряжения и туго сдавливающей горло полевой гимнастерки, — по графику! Еще минут сорок, сорок пять по городу, товарищ полковник, и там ещё, за городом, почти два час движения… — пряча нотку сомнения в голосе, добавляет. — По плану! — осторожно потом вздыхает. — Доехать бы уж скорее… а там!..

— Да! Вот именно… — бурчит командир полка.

Связист, сидящий в командирской машине, бормочет позывные в микрофон:

— Амур — семьдесят пять, Амур — семьдесят пять, я Амур — семьдесят один…

— Дождем пахнет. — Отвлекаются офицеры на почти нейтральную тему.

— Да… А вечером передавали, я слышал, дождь маловероятен.

— Ага, верь им! — Не соглашается полковник, кивая головой на тёмные облака, плотно закрывающие небо прямо по их курсу, впереди. — Но, нежелательно бы сегодня-то, а? Как думаешь, начштаба?

— Да, это уж точно, сегодня не надо бы!..

Солдаты в кузове, по движению машины тоже чувствуют, какой «асс» за рулем им попался. Сидят, вроде дремлют, но, навострив уши опасливо косятся на тонкие вздрагивающие дуги обтянутые тугим брезентом. В машине легкая бортовая качка с резким встряхиванием, понятно — городской асфальт. В проеме заднего борта, как на киноэкране уплывают назад деревья, дома, боковые улицы, какие-то магазины, столовые, разные автомобили. Как кино в обратном направлении показывают. Прохожих на улице ещё мало, девушек вообще нет, значит, смотреть и не на что. Солдаты, уйдя в себя, пытаются не поддаваться тревожному состоянию предстоящих испытаний, учений, то есть. Это ещё потом, это в будущем. Сейчас другое беспокоит: пустой желудок. Он уже бурчит. Грозно еды требует!.. Вот же-ж, подлый! Хорошо, если бы только перед учениями… Ведь нет! В любое время дня и ночи разбуди солдата, его желудок всё время еды требует. Всё время и всегда! Особенно ранним утром! Как сейчас вот. Эх, пожевать бы чего!.. Но сейчас, хоть и очень хочется, свои запасы открывать нельзя, — рано. Раза два и успеешь сухарями хрустнуть, тут же придется всё разделить — с пустыми вывернутыми карманами и останешься. Хотя запасы, пусть и небольшие, есть у всех, но… Но, все вроде дремлют! Дремлют, но дремлют чутко!.. Ждут, кто первый не выдержит, тогда и можно… Уже учёные, уже знают, что на халяву и уксус сладкий. Хотя и не жадные — это не в чести, но никто не торопится доставать личный НЗ. Дремлют пока. Ждут. Свой запас съесть всегда успеется.

Проверяющих посредников вывезли в район учений ещё раньше. Полк еще только-только выезжал из города, а посредников, отчаянно зевающих от недосыпа, приятно пахнущих одеколонами и лосьонами после домашних утренних процедур, уже развезли, расставили по точкам на полигоне. Проверили связь, техническую документацию, обозначили сами участки, ещё раз проинструктировали — как и что, и оставили ждать.

«Ых-х-х-а-аа-х…ум-м!» Во весь рот, с хрустом, отчаянно зевают офицеры, прислушиваясь к окружающим звукам, поглядывают на часы…

Над районом предстоящих учений плотные облака надежно закрывали всё небо. Как назло. Мелкий противный дождик, заступивший в наряд по этому району ещё с вечера, за ночь уже напитал землю влагой. Под ногами противно хлюпало, но дождь, как видно, и не собирался на этом останавливаться: лил то мелко, то крупно… Нудно сеял недоброе сейчас. Проверяющие, как бы оглядывая свои объекты, бесцельно послонявшись туда-сюда по мокрой и скользкой земле, собрались в палатке химдыма. Выставив на улицу нескольких срочников из роты обеспечения, чтоб не мешали и не смущали своим присутствием, сели за карты перекинуться в дурака. Знали, в запасе у всех часа полтора-два, так что, нечего слоняться без дела, да в сырости… Под легкий шум дождя в теплой палатке, да за картами и время бежит быстрее, и… веселее.

— А я вот так вас, товарищ майор, козырной десяточкой. Не хотите?

— А… а у нас козырный валет для вас припасен!

— Вы, значит, вот как, товарищ полковник!.. Так-так… Очень хорошо, очень хорошо. А мы вот так к вам зайдём. Ха-ха!

— Угу! Угу! Ну, на это нам… это нам… Вот чёрт, беру!

— Ха, ха, ха! Хо, хо, хо! Кто-то щас под стол полезет.

Заглядывая в карты играющих, за их спинами столпились остальные офицеры, нетерпеливо ожидающие своей очереди.

Глупый серый дождь совершенно не был в курсе планов военного командования, разошелся действительно не на шутку. К приезду колонны он хорошо расквасил дороги, весь район и прилегающую к нему местность. Этого ему показалось мало, он решил заодно обмыть, сбрызнуть и суетливый жаркий город, который расположился, чадя своими горячими трубами и прочими испарениями, совсем рядом. Тут же, неподалеку, если напрямую, за густым смешанным перелеском. Запасы воды в тучах это позволяли… И легкий верховой ветер не возражал, дунул с утра в ту сторону… на встречу колонне.

Дождь прихватил колонну еще в дороге. Мелкий дождь-сеянец вначале — игриво! — лёгкой влажной пыльцой упал на дорогу, покрыл мутной пеленой лобовые стекла машин, выблестил горячие капоты. В ответ на эту предусмотренную шалость, с самым серьёзным видом на машинах энергично заработали щетки стеклоочистителей. Только не у всех. На трех машинах щётки стеклоочистителей не включились почему-то вообще, ни с первого раза, ни со второго… На четвертой машине работала одна щетка из двух, водительская. Там, где они не работали вообще, дорога из кабины не просматривалась совсем, а задний борт впереди идущей машины, то и дело терялся в непроглядной молочной дали, либо надвигался тёмной грозной стеной.

В одной из таких машин водитель, а вместе с ним и старший машины, командир взвода лейтенант Налётов и прапорщик Зайкин, разволновались не на шутку. Почему водитель разволновался — это понятно, он в полк только что пришел, служит всего четвертый месяц. За рулем машины сидит всего ничего — месяц, и то катался только в полку, по парку. На своем бортовом газике в город, по хозяйственным делам, выезжал раза два-три, да один раз, в колонне, на автодром ездил — сам за рулем. Правда, чуть с эстакады тогда не грохнулся — ох, и крику было! — но это мелочи. Зато потом, там же, три раза проехал и ничего, не «забоялся». «Удочку» даже получил, «удовлетворительно», то есть. А вот в этом, энзэшном ЗИЛе, например, «рулит», можно сказать, вообще первый раз. И почему щётки могут вдруг не работать, он пока не знает, их он и не проверял вовсе. А чего их было проверять? Видно же, что они вот они, есть! что они на месте, значит, должны работать! да и дождя вчера не было — их и не проверяли. Да и когда, извините, он бы успел всё проверить-то, если двигатель вообще чуть не всей авторотой удалось запустить накануне, уже ночью, после отбоя.

У молодого офицера — старшего машины — и опытного прапорщика состояние катастрофически приближающейся, именно к ним, опасности, в замкнутом, не просматриваемом душном пространстве кабины многократно усилилось, прямо физически выдавливая их из машины. Они занервничали ещё тогда, когда только-только стали выезжать за ворота части и едва потянулись, выравниваясь в колонне. Кроме того, что водитель с трудом переключая передачи резко бросал сцепление, он еще и явно трусил, боялся дороги — это было видно по его лицу, и по тому, как он рулил. Два его пассажира в кабине, непроизвольно, до боли в мышцах, судорожно упирались ногами в пол — спасая вроде себя так, тормозили — мысленно проклиная учения и эту долбаную автороту. Лейтенант Налётов только однажды, чуть осипшим голосом, сохраняя на лице внешнее спокойствие и видимое равнодушие, спросил водителя, косясь на дорогу:

— Что, командир, первый раз, что ли?

— Нет, — неотрывно глядя вперёд, энергично двигая рулём, успокоил солдат, — уже третий. На этой вот, «колымаге», — первый.?!

Пассажиры выразительно молча переглянулись меж собой. Прапорщик всё же не выдержал, матюгнулся на одной из ближайших городских колдобин: «Ё… твою в телегу, мать!», мол, какие плохие дороги!

В таком напряженном состоянии они ехали ещё некоторое сумеречное время, пока водитель вроде не приноровился к машине, не приспособился к дороге. И, вроде, всё постепенно успокоилось, отлегло, забылось в шуме двигателя и мягких сиденьях, но не страх…

Страх не прошел, не выветрился. Лейтенант с прапорщиком эту опасную проблему в себе как бы подушкой пухлой прикрыли, чтоб не беспокоила, не зудела. И крепко придерживали её двумя руками над тем зудящим местом, чтоб не соскочила, не начала вновь сильно потрясывать. Только так вот ещё можно было как-то ехать. А тут, вдруг, на тебе — дождь пошёл! А у него, у водилы-мудилы, и щетки стеклоочистителя в машине, оказывается, не работают. Ну, надо ж, а! И чем дальше, тем видимость из кабины хуже. Уже можно сказать, вообще ничего не видно за стеклом — дождь явно усиливается. А машина при этом куда-то там едет, в том смысле, что водитель куда-то там рулит. Рулит, как будто что-то впереди видит! По началу он, правда, принял меры, сократил расстояние между машинами. Тёмное пятно впереди идущей машины, подрагивая, некоторое время устойчиво просматривалось впереди, опасно маячило тёмной каменной стеной. «Не дай бог, она тормознет! Мы ж в нее — бам! — в лепешку! — с леденящим ужасом понимали лейтенант и прапорщик, судорожно упираясь ногами-распорками в пол машины. Понимал и водитель. Он внутренне весь напрягся, мысленно перенесясь в то, межмашинное уличное пространство, почти уперевшись лбом в лобовое стекло, угадывал дорогу.

— Опусти стекло, б… — не выдерживает, на визг срывается прапорщик, — врежемся! У тебя же полный кузов…

— Тут стеклоподъемник не работает, товарищ прапорщик. — Безотрывно глядя вперёд, звенящим голосом бросает солдат, одновременно кивая головой на дверцу, — расклинено.

— Так… вытащи тогда!

— Спокойно, спокойно! — требует лейтенант, с шумом вращая ручку стеклоподъемника на своей дверце. Она, и с его стороны легко и свободно прокручивается в обе стороны.

— Та, тоже не работает, товарищ лейтенант, тоже заклинена, — сообщает водитель, — я проверял.

Машина идет почти вслепую.

— Надо останавливаться, товарищ лейтенант, — плаксиво, с нажимом настаивает прапорщик, — разобьемся же с ним на хрен! Ты, мудило, — в том же нервном регистре набрасывается на водителя, — у тебя и аварийка, наверное, тоже не работает, да?

— Щас стекло опустим и всё. — Решает водитель, одной рукой удерживая рулевое колесо, другой дергая срывающимися пальцами деревянный чумазый огрызок, вбитый между стеклом и кабиной — чопик-распорка называется.

Машина, почувствовав вдруг слабину, весело загуляла по дороге. Прапорщик взвизгнув, резко бросается на помощь солдату: — «Эй! Ой!.. За руль держись!..» Из-за спины водителя дотянувшись, вцепившись одними ногтями в деревяшку, раскачивая и нервно дергая её побелевшими от натуги пальцами из стороны в сторону — напрягся, выдернул! Ба-бах!.. Пассажиры дуплетом, крупно вздрогнули, в ужасе замерев! Ничем не удерживаемое боковое стекло свободно и со звучным грохотом проваливается в дверцу. В душную кабину хлынул приятный прохладный и влажный воздух. Водитель, тотчас же высунул голову из кабины, сощурив глаза от ветра и слепящего дождя, выровнял машину и взял дистанцию.

— Ху-х! — почти одновременно свободно вздохнули пассажиры. Но неприятный холодок страха не ушел, остался. Сидеть в кабине, ехать и не видеть куда машина едет, ощущение для пассажиров далеко не из приятных. Тем более при таком водителе.

— Температура поднимается, — вдруг сообщает водитель.

— Какая еще температура? Где? — вновь взволновались пассажиры, заглядывая то на лицо водителя, то на небо, через белёсые, матовые стекла кабины. — Где?

— В радиаторе. Уже давно зашкаливает.

— Как зашкаливает? Ты что, мудило, и воду не налил?

— Нет, наливал. Полный, под пробку. Вчера вечером.

— И что?

— Не знаю. Щас почему-то закипает.

— Уже закипел, что-ли?

— Щас, наверное, бабахнет…

— Так останавливайся, на хрен, скорее! — Вопит прапорщик, обрадовавшись в необходимости спасительной остановки. — Вот, бля, водителя Бог послал!

— Спокойно, спокойно! — размышляя над решением, тянет время лейтенант.

— Мотор же щас заклинит на хрен, товарищ лейтенант! Давайте лучше остановимся и в другую машину перейдем.

— Куда? Куда мы перейдем? Все машины заняты.

— Да хоть в любой кузов…

— А взвод куда?

— А пусть зампотех даёт нам другую машину или эту ремонтирует, или пусть сам в такую садится и едет.

— Где он нам другую машину возьмет, где? Если такие вот… в строй ставит.

— Вот пусть сам на таких и ездит… А у меня дети… Ну, товарищ лейтенант?

— Ладно. Савельев, — неохотно соглашается лейтенант, — тормози.

Водитель, укоризненно глянув на лейтенанта, включает сигнал правого поворота и замедляя ход, прижимается к обочине.

Солдаты зашевелились в кузове — что, уже приехали? Водитель выскочил из кабины. Выбрался и лейтенант, разминая ноги. Водитель щёлкнув замком капота, поднял его, забрался на бампер машины. Лейтенант встал сбоку, крикнув старшему в кузове:

— В машине не вставать! Ещё не приехали.

Мимо них дружной вереницей проезжала армейская колонна. Офицеры вопросительно выглядывали из-за мокрых стекол кабин или сочувственно и ехидно интересовались:

— Что такое, лейтенант, сдохли, да?.. Опять искра в баллон ушла?.. Может, вас на прицеп взять?.. Что, специально, да, лейтенант?..

— Радиатор, — каждой проезжающей машине, обреченно разводит руками командир, показывая на мотор. Мол, смотрите, я-то тут при чем.

— Ну-ну!.. Загорайте, загорайте под дождичком-то, сачки. — Веселились в машинах.

Тут же шустро подскочил УАЗик зампотеха. Пожилой подполковник, неуклюже выбрался из него.

— Что случилось, лейтенант? Чего встали?

— Да вот, товарищ подполковник… — как-то неопределенно показывает офицер на раскорячившегося под капотом водителя.

— Савельев! В чем дело? Что случилось?

Высунувшаяся из зампотеховского УАЗика голова связиста, в пилотке и черных наушниках, тревожным голосом перебивает ответ:

— Товарищ подполковник, вас «Амур семьдесят первый», срочно на связь…

— Иду, — нервно отмахивается зампотех, — погоди. Ну, что тут, у тебя, Савельев?

— Радиа-атор, товарищ подполковник… — чуть плаксиво гнусавит водитель.

— Что радиатор? Радиа-атор… в душу мать! — Зло передразнивает зампотех водителя. Оборачивается на проходящую колонну. — Где эта ПАРМка, м-мать её?.. Как подойдет, Савельев, всё срочно отремонтировать, это приказ! Понятно?

— Так точно!

— Товарищ подполковник, — нервно торопит связист. — Ну, вас же «первый» вызывают… Срочно!

— Ну иду же, иду. — Переваливаясь, подполковник вприпрыжку бежит к машине.

В этот же момент, объезжая их, впереди, скрипя деревянной, оббитой железом будкой, тяжело затормозила передвижная авторемонтная мастерская. Та самая ПАРМка, на которую только что сетовал зампотех. Встала, для решения возникшей проблемы, как лист перед травой. Из кабины высыпала улыбающаяся троица: водитель и два прапорщика, с сожалением для себя прервав серию веселых анекдотов про глупого чукчу, как он, значит, в Москву приехал. Один из них — старший прапорщик, начальник ремслужбы, другой его помощник, просто прапорщик. С достоинством, неспеша, вразвалочку, кутаясь от дождя в плащ-накидки, с уже серьёзными лицами подходят:

— Ну, что раскорячился тут, Савельев, а? — машинально заглядывают в горячий моторный отсек, спрашивают. — Что тут у тебя?

— Да вот, радиатор, товарищ старший прапорщик.

— Вижу что радиатор… И что?

— Кипит!..

— Как кипит? Почему это он у тебя кипит?

— А воду проверял, мудило? — Это уже спрашивает просто прапорщик.

— Да, утром! Под пробку было.

— Не — да, а так точно, ёпт… — наставительно, с нотками надвигающейся грозы, поправляет просто прапорщик, как штопор в пробку ввинчивает.

— И что? — пока всё ещё индифферентно, допытывается до сути старший прапорщик.

— Не знаю, кипит вот.

— Кипит у него! — Точь-в-точь, как и подполковник, передразнивают прапорщики солдата. — Не знает он!.. Слазь на х… отсюда, мудак. Радиа-атор у него, понимаешь…

Зампотех в это время, переговорив со своим старшим «Амуром», высунувшись из машины громко, недовольным голосом спрашивает у ремонтников:

— Ну, что там у него, Барышев? На долго, нет?

— Никак нет, товарищ подполковник. — Так же громко отвечает Барышев. — У него или термостат запал, или его там вообще нету. — Профессионально информирует просто прапорщик. Тут же получив ощутимый, но не незаметный для подполковника тычок в бок от своего старшего прапорщика, быстро поправляется. — Нет-нет, есть у него термостат, есть, но только запал он, из строя вышел. Точно.

— Ну так ремонтируйте быстрее. Чего стоите?

— Щас сделаем, товарищ подполковник. — Деланно засуетились прапорщики. — Генка, — бросают своему водителю, дембелю, — быстренько, глянь-ка там, у нас, в будке, под верстаком в коробке, валялись где-то вроде запасные. — И тут же водителю Савельеву. — Чё стоишь, как в штаны наср… тащи инструменты.

— Какие?

— Все, какие есть.

— У меня всего три…

— Вот все и… Как, три?! Какие — три?

— У меня? Балонник, отвертка и ключ семнадцать на девятнадцать, кажись. Всё.

— И всё?! — очень искренне удивляется старший прапорщик.

— Вот, бля, водители!.. Как так можно ездить? — поддакивает просто прапорщик.

Водитель, опустив плечи, стоит под косыми струями дождя, переминается с ноги на ногу, ёжится от попадающих за широкий, для него ещё, воротник гимнастерки холодных дождевых капель, хочет сказать, что не виноват он, что проверял он… Обиженно хлопает глазами, шмыгает носом. Гимнастерка, пилотка, штаны, и всё снаряжение на нем потемнело от дождя. Вода капает с носа, стекает с подбородка и с чумазых, в красных, свежих и подсохших, сбитых ссадинах рук.

— Что ты мнёшься тут передо мной, как пидор перед еб… Встань как положено, мудак. — Солдат вытягивается, испуганно тараща глаза. — Ты инструмент у меня получал? — спрашивает старший прапорщик.

— Так — то на «ГАЗон».

— Тебя спрашивают: ты получал у меня набор или нет?

— Да! Два месяца назад, когда получал «ГАЗон».

— Получал значит. Та-ак. И где он?

— Инструмент?

— Ну не «ГАЗон» же, твой долбанный.

— Нету.

— Ах, не-ету? Та-ак. А почему-у нету?

— Вы же знаете — его же это… в тот же день, у меня в обед, в автопарке… я говорил… и… увели.

— А меня это не еб… что у тебя, и где увели. Понял? Не хрен, значит, было еб… щёлкать! Вернемся в полк, бля, если не покажешь мне набор, Савельев, причём, весь, в комплекте, я тебя, Савельев, зае… Ты меня понял?

— Понял. А где я его теперь возьму, товарищ старший прапорщик?

— Не знаю. Меня это не еб… я сказал. Спиз… Ясно?

— Так точно!

— Вот так, вот, понимаешь…

В это время дембель Генка и прапорщик, сноровисто раскрутили хомут, стянули верхний патрубок с радиатора, вставили, в отчего-то пустующее гнездо недостающую небольшую детальку ржавого цвета, термостат называется, прикрыв её тем же патрубком, затянули хомут. Всё. Долей воды из канавы, и вперёд — можно ехать.

— А у него и ведра наверное нету!

— Ни хрена, пилоткой обойдётся. Натаскает!..

— А у него ещё и дворники не работают, и стекла не опускаются. — Вовремя подсунулся пассажир-прапорщик, высовываясь из кабины.

— Ну, бля…

— А как он ехал?

— А, хрен его знает. — Жмет плечами пассажир.

— По приборам, наверное… вслепую. Чисто лётчик. — Весело хохотнул дембель Генка.

— Лётчик… Мудак он, а не лётчик. — Зло ехидничает младший ремонтник, который просто прапорщик.

— Сломались щетки что ли, или сразу не работали? Эй, я тебя спрашиваю, или кого, водило-мудило! — диагностирует проблему старший.

— Сразу не работали. — Отвечает Савельев.

— Тц-ц! — цыкают, укоризненно качая головами, понимающе переглядываясь между собой прапорщики и дембель. — Ну, бля… Ты куда перед выездом-то смотрел, а, ур-род?

Водитель, втянув голову в плечи, насупившись, стоит, готовясь получить по шее.

— Как дам щас пинка под ср… — замахиваясь, обещает «просто прапорщик», — всё у тебя там сразу заработает. — Обозленный, направляется к кабине.

— Ху… стоишь, воду доливай в радиатор! — подсказывает дембель.

— А чем я её, тов…

— Сапогом, бля или пилоткой, м-мать вашу… — Ярится старший прапорщик. — Ну, Савельев, ты у меня точно сегодня пи…лей выпросил!.

Савельев, сдерживая слезы, неловко повернулся, стянув с мокрой головы пилотку поплелся к кювету…

Просто прапорщик, и дембель, покопавшись в машине еще минут семь-десять, исправили наконец и щетки, запустили двигатель. Всё. Теперь действительно можно ехать. Полный ажур.

— Езжай, давай, мудак сраный, потом с тобой разберемся. — Вполне серьёзно обещают прапорщики, убегая в свою машину.

Молодой водитель, рядовой Савельев, несколько раз сбегал к большой придорожной канаве, оскальзываясь и разливая мутную воду из пилотки. Принёс, долил воду в радиатор, закрыл пробку. Опустил капот, гулко прихлопнув. Постоял, заторможено, опустив голову, с трудом залез в кабину, газанул пару раз, успокаиваясь, включил левый поворот. Свободной рукой снял мокрую пилотку и внутренней её стороной стер воду и обиженные слёзы с лица, шмыгая носом, включил передачу…

— Так вот, приехал, значит, чукча в Москву…

— Ну-ну! — с удовольствие подхватывает дембель Генка.

— Погоди, — озабоченно, старший прапорщик прерывает Барышева. — Ты не принимал что ли вчера машину у Савельева, не смотрел?

— У Савельева? У придурка этого? А как же, конечно, принимал, смотрел… но не всю, не полностью. А когда мне было её принимать-то, Михалыч, когда мы её уже почти ночью еле-еле и завели. Я думал вообще не заведём. Ты же знаешь, еб… с ней, до самой ночи. Стартер крутит, понимаешь, искра есть, вжы-вжы-вжы, а там, оказывается, просто бензина нет — бак совсем пустой! — слили. А прибор не работает. Ёп-пэ-рэ-сэ-тэ!.. Пока бензин нашли — с дивизионных посливали! — да пока залили… Свечи вроде нормальные — сам проверял, а она — никак, не фурычит. А завели, падла, — компрессор воздух не качает. Туда, сюда… А там, смотрю, то трубки нету, то откручено, то запаска пустая, то гаек на колёсах нет, четыре штуки… Они же, варвары, у нас, Михалыч, наши водилы-мудилы, всё друг у друга пиз… с одной машины на другую — ты ж знаешь! Пока мы потом воздух нашли, пока эти тормоза с трещётками отрегулировали, пока то, да сё… Уже и второй час ночи. Где б я всё успел? Да ну его, урода этого, на хрен, Михалыч. Не расстраивайся из-за какого-то придурка, выехал же! Ща приедем, я ему воспитательных пилюль на шею намажу, в другой раз умней будет, делов-то. Не в первый раз, ну! Ты слушай, про чукчу. Значит, приехал чукча в Москву…

Обе машины пустились догонять колонну.

В одной, весело смеялись профессионалы ремонтники над простаком чукчей, как он пытался поддержать разговор с научной интеллигенцией в кулуарах очередного партийного съезда. «А вы это к чему, про козу-то, милейший? — спрашивают делегаты чукчу. — А что б разговор с вами поддержать!..» Про козу это… да, ты! Ха-ха-ха! — Весело хохотали ремонтники, живо представляя пикантность и несовместность ситуации.

В другой машине, шмыгая носом, кусая губы, трясся, то ли от волнения, то ли от прохладного воздуха, задувавшего в кабину, то ли от намокшей одежды водитель Савельев. За ветровым стеклом весело шуршали и глухо щёлкали щётки стеклоочистителя. Лейтенант с прапорщиком молча вглядывались в накатывающуюся серую ленту дороги.

По пути им попались еще две сломавшиеся машины из их колонны. Они стояли, слепо приткнувшиеся к обочине. От подъехавшей ПАРМки, под косыми струями дождя, к ним, спешно шли две согнувшиеся фигуры в длинных плащ-накидках и поднятых капюшонах…

Первые легкие машины, командирские УАЗики, почти свободно прошли размокший участок, отделяющий бетонную трассу от полигона, создав узкую, вязкую колею. Тяжелые БТРы, проскочив, углубили и расширили её. Сто тридцать третьи ЗиЛы, с солдатами в кузовах, едва сунувшись в колею, через пару десятков метров сели один за другим почти сразу же, и на все мосты. Подпиравшие их сзади машины пробовали было шустро объехать неудачников с обеих сторон, но, недалеко продвинувшись, садились так же крепко и основательно, безнадежно вращая на месте скользкими колесами. Водители удивленно и растеряно крутили головами из своих кабин, нервно дергали рычагами передач, то вперед, то назад, глубже усаживая машины в вязкий и топкий грунт. Вокруг суетились офицеры матеря водителей вообще, этого, своего, в частности и всё остальное, вместе со всем этим в придачу. Включая, естественно, и погоду.

— И-и-и, р-раз! И-и-и, дв-ва! И-и, взяли-и!.. — Облепив мокрую и липкую машину со всех сторон, выкрикивая без особого энтузиазма «бодрилку», толкали солдаты, грязные уже, по самую маковку. Ноги их, и от усилий, и от собственного веса легко, как толкушка в картофельном пюре, проваливаются, утопают в вязкой и жидкой трясине почти по колено. Солдатские накидки от дождя не спасают, да и не у всех они есть… Роба намокла, в сапогах грязь, снаряжение на плечах и на поясе тяжелым грузом давит к земле, сапоги вообще грозят навечно остаться в топкой пластилиновой вязкости. Летящая из-под колес, где жидкая, где крупными шматками грязь, щедро облепляет безуспешно прикрывающих локтями лица солдат, всё их снаряжение. И руки и лица у всех мокрые, всё в грязи.

— Е-ещё, р-раз… Е-ещё, вз-зяли…

— Ну-ну, пошла, пошла, родимая!.. Куда… куда ты, оболдуй х… колеса вывернул, куда, ну? Туда давай, обратно, туда… Крути быстрее, ещё, ещё… Вот, бля, дурак, ещё больше засел!

— Да не жги сцепление… не жги! В раскачку её, в раскачку давай. Ну, ёпт…

Машины из обеспечения, которые вообще не для полевых, разбитых дорог, автореммастерская, например, хоть и на базе сто тридцать седьмого ЗиЛа она, но с тяжеленной будкой, слесарно-сварочным и прочим оборудованием. Вооруженная невероятно стареньким астматическим движком, который по всем мыслимым законам давно уже должен был рассыпаться и валяться где-нибудь на задворках, на свалке. Стараниями ремонтников двигатель всё ещё пока дышит, бедолага, таскает и сам себя, и что на нём нагружено, грозя ежеминутно развалиться… давно, считай, пенсионер. Чуть лучше химдымовская, такая же санчасть, да и другие из «хитрых» не на много отстали по возрасту. Зная свои слабости, они мудро не полезли в общем порыве по уши в грязь, в бездорожье, стояли на бетонной трассе, на съезде, кто спокойно, кто ухмылисто — наблюдали.

В них, из окон выглядывали военнослужащие разных званий и должностей и, соревнуясь в остроумии, издали, ехидничали по поводу быстроты и стремительности развёртывания родного полка по тревоге.

— Ну, красота! Ну, вояки!.. Гля, гля… Вот так вот, падла, выедешь с ними, — имея в виду, наверное, автороту, сетовали они, — как пи… по нам, — это произносится смачно, с восхищением, явно подразумевая какого-то конкретного умного противника, — и хана всем! — Это произносится с горечью, потому что про себя, родных, — Ну, вояки!.. — А это опять с сарказмом, но про тех, которые там, в грязи пурхаются, позорят, значит.

Перед ними, впереди, на полевом участке беспомощно и некрасиво раскорячились коробочки машин, густо облепленные муравьями-солдатами. Вокруг них суетились, всполошено размахивая руками, смешно переваливаясь в грязи, ходулисто дёргая ногами, офицеры. Ревели, дымя, машины, вразнобой слышались команды «эй, ухнем». От полигона на помощь полз командирский УАЗик и два тягача Кразы с дутыми колесами.

— Ну, дошло, наконец. — С сарказмом комментировали с бетонной дороги зеваки, мудрое решение командования. — Эти щас выдернут. Эти, конечно… Эти — запросто, как пробку. — Тут никто и не спорил. Все очень хорошо знают, что против штопора, ни одна пробка не устоит, какая б не была. Это, считай, истина, как против лома нет приема, тут проверено.

Торжественно, как буксир-спасатель, выдавливая и разбрызгивая грязь, подполз мощный тягач. Скользя в продольном и поперечном направлениях, неуклюже развернулся, елозя колесами, пристроился задним бортом к носу первой застрявшей машины. Солдаты, отряхиваясь руками, стирая пилотками грязь с лица, посыпались в стороны. Водитель застрявшей машины, еще почти сухой, вывалился из кабины, брезгливо утопая в грязи начал доставать трос. Волоча, с трудом дотащил его до тягача, ткнулся петлей-кольцом в него, а там замок на фаркопе не поддаётся, не открывается. То ли сильно зажат, то ли заржавел, то ли сильно закрашен краской — присох. Никак. Голыми руками несколько раз попытался открыть фаркоп, и так и этак, никак. Не получается, не поддается. Водитель тягача, стоя на верху, в кузове, советует взять кувалду:

— А может… попробовать монтировкой? — Глядя на крепкую бульдожью хватку фаркопа, неуверенно спрашивает молодой водитель, шмыгая носом, растерянно хлопая глазами.

— Нет, тут только кувалдой нужно. — Уверяет старший товарищ. — Ёбстнуть хорошенько по ней, пару раз, кувалдой, и всё, — верняк. Я те говорю, молодой, проверено, тащи кувалду.

— А где её взять сейчас, кувалду? А у тебя, у вас…

— Ну, ты даешь, молодой! Я те чё, справочное бюро или скорая помощь? Да и нету у меня её. На х… она мне здесь. — Кивает на новенький тягач.

Водитель тягача служит второй год, уже хорошо знает, что в армии кувалдой всё можно сделать, но где взять её сейчас, в этот момент, он не знает, да и не его это дело. У него-то как раз она есть — и кувалда, и монтировка, и домкрат, и… Кстати, его десятитонный домкрат как раз бы тут и подошел, лучше любой кувалды, и одного раза бы тюкнуть хватило. И если б кто из его годков-корешей застрял здесь, всё бы необходимое нашлось враз и мигом. Но тут другой случай, тут «молодой» сопли мотает. Вот пусть сам себе и учится… А и действительно, у кого она здесь есть сейчас, кувалда эта, в какой машине? У молодых, точно ни у одного. Там вообще не понятно что есть, голый васер в кабине, называется. Ага! Не разевай варежку, парень, значит. Тут и сам-то, постоянно смотри, служи, да оглядывайся. То ключи, вдруг, уплывут в неизвестном направлении, то оптика теряется, то бензин резко уходит, то свечи, то… Да мало ли. Всё время настороже надо быть. Армия… А иначе!.. Наверняка есть только в ПАРМке, которая, вон она, родная, на дороге стоит, и в автопарке наверняка есть, в ремзоне, это точно. Там можно взять, там дают, когда приходится перебортировать колеса. Но исправные кувалды, с ручками, все на учете, там не скапуздишь, а больше и нет нигде целых-то, вроде. А вот сейчас бы самое то она. Молодой водитель, понимая безысходность ситуации, пытается всё же раздвинуть губки замка своей саперной лопаткой.

— Ага, хрена там. Ты еще х… попробуй! Я тебе говорю, молодой, тут кувалдой надо. — Ещё раз конкретно советует водитель тягача, быстро удаляясь, видя приближающихся к ним с рассерженными лицами офицеров.

— Ну, что ты тут еб…? Зацепиться что ли никак не можешь? — Нервно наваливаются офицеры на водителя. — Давай, Арефьев, ёпт, цепляйся быстрее! Что смотришь?

— Замок заело…

— Чё там заело, где? Стукни сильнее петлей, тебе говор-рят.

— Пробовал. Тут кувалда нужна.

— Кува-алда!.. Ну, так и ёб… давай, кувалдой. Где твоя кувалда?

— Нету… кувалды.

— Вот, бл… что делается, а! На тревогу они, падла, выехали — вой-яки х…! Х… тогда стоишь здесь? Пи…й сейчас же к своему долбанному зампотеху или к командиру автороты, бл… пусть они дадут тебе свою кувалду, мудак ху… если не умеешь на машине ездить. Бег-гом, я сказ-зал!

Водитель, бросив трос, дёргая ногами в чвякающей грязи, изобразил бег на указанную дистанцию. Конечно, ни к зампотеху, ни к командиру автороты обращаться, он это хорошо знает, никак нельзя, сразу схлопочешь наряд внеочереди. Рванул к стоящей метрах в двухстах, на дороге ПАРМке. Там свободно — верняк — можно схлопотать по шее, но, зато, вернуться с кувалдой. А это, сейчас, предпочтительней…

Проверяющие, ещё резко пахнувшие одеколоном, стоя группками в сторонке, с тайным злорадством наблюдают попытки полка прорваться к учебному полигону. Учения вроде уже и начались, а вроде ещё и нет. Начались, потому, как все вовремя и гладко выехали по тревоге, а не начались потому, как на полигон ещё и не въехали. Главные учения ещё впереди, а полк уже весь мокрый и в грязи. Да и время уже к полудню, к обеду. А тут ещё и дождь этот некстати, всю широкую и глубокую программу учений, считай, насмарку. Дождь бы и черт с ним, но пусть бы уж он на самом полигоне их прихватил, а не на подступах. Время идёт, а полк накрепко застрял. А тут столько ещё запланировано разной беготни!.. Учения!! Мокнешь тут зря… Недовольно, осуждающе крутили проверяющие головами, поглядывая то на небо, то на часы, то на невзрачный окрест… Сохраняя на лицах видимое спокойствие, матерились одними губами.

Хоть и ожидал молодой водитель Арефьев по шее, но плюха прилетела неожиданно резко и смачно. Прапорщики-то опытные мужики, не чета Арефьеву, умеют поймать удачный для этого момент. Тут, главное, задать солдату сложный вопрос, типа, а ты, где был, придурок, в это время, а? Солдат виновато опускает глаза, и в это время, — на тебе! — плюха ему прилетает по шее, чтоб знал! Нет, есть шустрые солдаты, глаза не опускают, с теми сложнее, те еще и уворачиваются. Но не Арефьев. Клацнув зубами, Арефьев наклонился за пилоткой, чтоб сильно не намокла в луже. Это была его вторая ошибка. Никогда не нужно сразу наклоняться за упавшей пилоткой, шапкой или фуражкой. К подзатыльнику автоматически добавляется немедленный и не слабый поджопник. Это тоже в армии хорошо отработано. Правда, второго дуплетного действия к себе, Арефьев, не получил, оно застряло у учителя на подготовительной фазе, а проще говоря, тому кто-то неожиданно помешал. Но кувалду, Арефьев прижимал к груди нежно, как девушка заветный букетик цветов. Он даже и не обиделся на «плюху», а что обижаться, когда сам виноват, вон, как машину в грязь на брюхо посадил…

Сильный тягач, без особого напряга, трос порвал со второй попытки. То ли резко газанул тягач, то ли машина в грязи к чему-то там сильно примагнитилась, то ли трос был гнилой, не ожидал такого обращения, но, мгновенно истончившись, трос легко лопнул без видимого на то сопротивления. Правда машина, цепляясь за грунт всем чем можно, всё же продвинулась вперед. Пробуравив метра три, она уперлась бампером, как рогом в бруствер грязи перед собой, дав, тем самым, тросу надёжно порваться…

Механик-водитель, сваливая вину с больной головы на здоровую, укоризненно вертел пальцем у своего виска, показывая Арефьеву, что именно он, дурак, трос оборвал — газуя не в ту сторону — теперь вот, беги, давай, за жёсткой сцепкой. Ищи-тащи, молодой… Мотай сопли на кулак. Учись.

Арефьев опять подхватился в сторону спасительной ПАРМки.

Но и с жесткой сцепкой Арефьеву не повезло. Не потому, что не нашлась или на крючки не одевалась, нет, тут все было в порядке. И нашлась быстро, в той же ПАРМке, и зацепилась бы нормально, если бы не… Короче, механик-водитель сдавая назад, юзя задницей машины по разбитой колее, с опозданием отреагировал на вопли солдат, месивших сапогами грязь тут же, рядом, держась за конец этой сцепки и с трудом ею прицеливаясь: «Стой, стой, ой-ой!..» — железной этой трубой легко проткнул нежный радиатор застрявшей машины, замяв всмятку, как игрушку, обрешетку радиатора, согнув ещё и вздувшийся от обиды капот. Как еще брызнувших в стороны солдат собой не зацепил, не замял… Повезло пацанам! Под капотом «ЗиЛа» мгновенно обиженно взвыл, как истошная пилорама, безобразно бренча металлом вентилятор, но, тут же, потеряв голос, осёкся, от боли или от обиды, но заглох, вырубился напрочь, даже раньше, чем выключенный Арефьевым двигатель. Чуть раньше, радостно зашипев, повалил во все стороны объёмный белый пар, жидко потекла вода из расквашенной автомобильной морды. Запахло не только паром, но и большим скандалом. Даже не разносом… чем-то большим, название чему и подобрать-то сейчас, в армии, пожалуй, трудно. «Что будет!..» От ужаса, у Арефьева на голове зашевелились остриженные волосы, в желудке похолодело. «Мама!» — едва просипел Арефьев. Вытянули из грязи называется. Приехали! Копец.

Мгновенно набежали возбужденные офицеры, разные прапорщики, столпились солдаты. Водитель тягача, в сердцах газанув, дернулся в обратную сторону. Легко выдернув свою железную сцепку, а с ней, в обратную сторону, вырвал и мятую обрешетку. Желтая с белым паром вода нагло и вызывающе булькала, бесстыдно и некрасиво лилась из радиатора, как юшка из разбитого носа. Сама машина, как ни в чем не бывало осталась стоять в грязи, как привязанная. Правда с развороченной мордой.

Ну, и значит, что? А то и значит… Опять крик, опять маты!.. А как вы думали? Это ж, извините, не что-нибудь там, а порча военного имущества получается, понимаешь. Причём, очень большого имущества, не какие-нибудь там обрезанные солдатские кальсоны или ушитые в трубочку галифе, это гораздо больше.

Арефьев, предусмотрительно не выпуская из рук колесо руля, сидел в кабине. Вжавшись в сиденье, пережидал обстрел-атаку, мучаясь от страха. В общем скорорасстрельном хоре эпитетов и междометий в его адрес, особенно выделялись голоса механиков. Это понятно, им теперь придется принимать меры к экстренному восстановлению машины. «А нам это сейчас надо, а? В грязи-то, да под дождём, а? Надо?..» Доносилось до Арефьева. Арефьев, по-сути, конечно, не виноват, это понятно. «Но если бы он, заеб… не застрял тут, не пробил бы тогда на хер радиатор. А не пробил бы радиатор, не испортил бы машину. Так, нет? Так?». Логику, механики, по горячим следам выстроили хоть и с ног на голову, но абсолютно убедительно, можно сказать, железно. Получилось, как не крути, виноватым оказался именно один Арефьев. «Ну, подожди, Арефьев, — грозили механики не касаясь пока руками солдата, — повезло тебе, падла, что свидетелей тут много. Но, ничего!..» А пока суд да дело, из тягача выкинули «опытного» механика-водителя: «Вылазь, давай, отсюда, сал-лага, бля!». За руль сел злой как собака старший прапорщик, и напрочь зашвыривая грязью бедолагу «ЗИЛ» и всех, кто оказался рядом, натужно царапая всеми своими пузатыми колесами, потащил пострадавший агрегат из цепкого капкана. Раненая машина уже и не сопротивлялась, видимо устала. Стыдливо зарывалась больным носом, студила наверное рану, бодала, бульдозерила бампером впереди себя вязкую гору грязи.

В результате короткой и непродолжительной борьбы с естественными препятствиями, у одной автомашины вывернули передний мост, зацепившись за большой неприятно скребущий снизу предмет, похожий на каменную глыбу. Глыба выдержала, стремянки нет. На другой, случайно проткнули радиатор, и кое-что по мелочи… На третьей вывернули крюки, вырвав заодно и бампер, замяли одно крыло и раздавили фару. Но, главное… Главное — вырвались… Вырвались из неприятного капкана — въехали на полигон. Въехали!

Въехать-то въехали, но начальство в ярости! Оперативно всыпав на всю катушку всем, от зампотеха, до последнего раздолбая водителя, оставили механиков чесать затылки, заниматься внеплановым ремонтом. Всех остальных, солдат и непричастных — бегом, бегом — ученья же, как-никак! — быстренько увели на полигон, развели по участкам.

В этой сутолоке никто и не заметил, как дождь, сделав своё мокрое — не сказать подлое дело, тихонько перекрыв свои небесные запорные краны, вдруг перестал лить, успокоился. Иссяк, что ли, слабак, или из спортивного любопытства на время остановился поглядеть что там, внизу, теперь будет? Кусты, деревья, овраги, трава, нахлебавшись вдосталь воды замерли в ожидании: ну, и что теперь дальше, что? А что? Да ничего, наверное. Видимо, так и будут они, «человеки», играть, там, внизу, сами с собой, как заведённые или обречённые, в глупые свои игры, по глупым правилам, не осмеливаясь, или по-недомыслию, поменять их, правила, изменить окрест и свою жизнь, не во вред себе, а только на пользу… Чтоб серьёзно всё. Вот пусть и пурхаются себе там. Это же их жизнь, их судьбы!.. Посмотрим, может и поумнеют когда, времени-то ещё, о-го-го сколько… у природы. Хотя… Хотя, они, человеки эти, враз могут оборвать всё своим глупым упрямством, сломать ненароком всё вокруг, что обидно.

К этому, по всей видимости, всё и идет, если присмотреться, — сумеречно сощурившись, размышляя, наблюдала природа. Оставалось только ждать спрятавшееся где-то за облаками солнце. Оно же есть, тёплое, мудрое-разумное, ласковое-преласковое, оно же где-то там, над облаками! Когда-то же оно, солнце, должно, наконец, появится и исправить, высветить, высушить это безобразие… тут. Может, хоть оно… Хотя…

Армия… Армия, армия!..