Тайна Тюдоров Гортнер Кристофер
– Отличный план. А что собираешься делать ты?
– Хочу вернуть должок, – холодно улыбнулся я. – Дашь на время свой лук?
Перегрину моя затея не понравилась, и он поднял шум. Его долго пришлось убеждать, что служение королеве важнее личных привязанностей. К моему удивлению, Рочестер выступил в поддержку плана. Марии я сообщил, что прикрою их отступление и заодно обследую окрестности. Она согласилась, но настоятельно просила воссоединиться с ними как можно скорее. Две группы всадников поскакали в противоположных направлениях: эскорт королевы устремился дальше в холмы, отряд Перегрина повернул к дороге на Эссекс; я же обратился к Богу прося защитить их. В особенности меня волновала судьба королевы: я поймал себя на невольном восхищении. Сесилу это вряд ли понравилось бы.
Я взобрался по склону и оставил Шафрана пастись. Отыскав у извилины тропы подходящую кучу камней, я спрятался и вставил стрелу в лук. Ждать пришлось недолго. Солнце закрыла стая стремительно набежавших облаков. На тропе появились четверо взмокших всадников с перепачканными лицами. Роберта среди них не было, и вскоре стало понятно почему.
Они спешились на расстоянии броска камня от моего укрытия. Приложившись к мехам с вином, они заговорили, продолжая уже давно начатую беседу.
– Он одержим дьявольской гордыней. Как и его отец, – проворчал один. – С меня довольно этих выскочек Дадли. Командуют нами как хотят. Казалось бы, чего проще: отправь кого-нибудь за солдатами. Но нет, он этого не сделает. А почему? Не хочет пачкать руки. Вдруг Мария победит, тогда он падет к ее ногам. Пусть поступает, как ему угодно. Папистка или протестантка, бастард или законная дочь, она по праву наша королева, что бы ни думал себе Нортумберленд. Помните, старик Генрих отрубил голову его отцу за государственную измену. Измена у Дадли в крови.
Двое промычали что-то в знак согласия. При этом они косились на четвертого, стоявшего поодаль. Тот втягивал ноздрями воздух, словно пытался по запаху определить, куда исчезла Мария.
– Что скажешь ты, Стоукс? – спросил один из них.
Стоукс резко обернулся, взметнув полу бархатного плаща. Под ним мелькнула алая рубашка.
– Полагаю, всем нам следует действовать по велению разума, мастер Хенгейт. Держу пари, вы не первый, кто в эти дни задается вопросом о праве Дадли на власть.
Я усмехнулся в своем укрытии. Стоукс делает вид, будто его госпожа тут ни при чем. Герцогиня приходится Марии двоюродной сестрой по отцовской линии, а ее дочь вот-вот примерит корону Тюдоров. В случае победы Марии леди Саффолк рискует потерять многое, включая голову.
Хенгейт не сводил взгляда со Стоукса:
– А ты? Предположим, мы разъедемся по домам и подождем, чем дело кончится. А как поступишь ты?
– Я тоже отправлюсь домой, – пожал плечами Стоукс, – и сообщу миледи, что герцогу нужна новая ищейка. Старая, похоже, потеряла нюх.
Его спутники довольно загоготали. Помедлив секунду, Хенгейт вскочил в седло. Наклонившись к Стоуксу он произнес:
– Если вздумаешь предать нас, имей в виду: у моего господина лорда Пемброка длинные руки. Он достанет тебя из-под земли, за какой бы юбкой ты ни спрятался.
– Я не доносчик, – отрезал Стоукс. – Мне плевать, что случится с Дадли. И моей госпоже тоже, уж поверь.
– Ладно, – кивнул Хенгейт. – В такие времена, как нынче, выживают сговорчивые.
Все трое пришпорили коней и умчались. Стоукс брезгливо помахал перчаткой перед носом, словно отгоняя неприятный запах. Как ни в чем не бывало он направился к своему коню, лениво щипавшему траву поодаль. И тут я выпустил первую стрелу – она просвистела у него прямо над головой. Подскочив от неожиданности, Стоукс уставился на груду камней. Надо сказать, для человека в его положении смотрел он чересчур вызывающе.
Я вышел из укрытия. Вынув еще одну стрелу из колчана, я не спеша положил ее на тетиву. В замке Дадли я практиковался в стрельбе из лука. Теперь мне впервые представилась возможность применить свое искусство в деле.
Увидев меня, Стоукс боязливо отпрянул.
– Чего тебе? – осторожно поинтересовался он. – Денег?
Он отстегнул от пояса кошелек и швырнул его на землю между нами:
– Этого будет достаточно.
Я сбросил капюшон:
– Не узнаешь меня? А ведь мы встречались не так давно.
– Ты… Этого не может быть.
Я прицелился ему в пах:
– Если я выстрелю сюда, будешь умирать несколько часов. – Я перевел лук чуть выше. – Или влеплю тебе стрелу между глазами. Или ты можешь начать говорить. Выбирай.
Он осклабился и выхватил меч из ножен. Свистнула тетива. Стрела попала Стоуксу в бедро. Он взвыл и, побелев, упал на колени. Крови было немного. Я приблизился и снова натянул тетиву, не обращая внимания на проснувшуюся в плече боль.
Я прицелился, и Стоукс обратил ко мне искаженное лицо.
– Сукин сын! – завопил он. – Ты вот так хладнокровно добьешь раненого!
– С этого и начнем, – спокойно произнес я. – Сукин сын, ты сказал? Так чей я сын?
– Ты убийца. Я же истеку кровью до смерти!
– Совсем не обязательно. Тебе всего-то нужно вытащить стрелу. Но без хорошего лекаря тут не справиться: наконечник с зазубринами. А если рану не обработать, она загноится. Так что у тебя есть выбор – и, заметь, получше, чем недавно был у меня. – Я опустил лук. – Спрашиваю еще раз: чей я сын?
– Откуда мне знать? – огрызнулся Стоукс, трясясь от страха.
– А мне кажется, ты знаешь. – Я присел на корточки рядом с ним. – И герцогиня знает. Она видела родимое пятно на моем бедре и хотела убить меня. Почему? Кем она меня считает?
– Да что ты говоришь? – издевательски пропел он.
Внезапно Стоукс бросился на меня и повалил на спину. Стрелы в колчане хрустнули под нашей тяжестью. Я ударился затылком о землю и на мгновение потерял сознание, но в следующую секунду резко ударил его коленями по ребрам и крутанул торчавшую из бедра стрелу. Он дико завопил, кровь хлынула из раны ручьем. Я откатился в сторону и вскочил на ноги. Обнажив клинок, я наступил Стоуксу на спину. Теперь он лежал лицом в пыль, с кинжалом у горла.
– Ну, так что? – прошипел я. – Заколоть тебя, как свинью, или оставить медленно истекать кровью? А может, все-таки ответишь на мой вопрос?
– Нет, пожалуйста, нет!
Стоукс кривился от боли. Из растерзанного бедра сочилась кровь. Я перевернул его на спину и приставил острие кинжала к ране:
– Даю слово, ты намучишься. Когда начну вырезать наконечник, мало не покажется. Но может, будет не так больно, если не задерживать дыхание.
На моем лице застыла ядовитая ухмылка. Внутри бушевала темная ярость, меня обуял внезапный порыв к мести. Я словно опять видел тот блеск стали и искалеченное тело мистрис Элис, сползающее на пол. Не сводя взгляда со Стоукса, я быстро поднял отброшенный в схватке лук. Он с ужасом наблюдал, как я выбираю уцелевшую стрелу и прилаживаю ее на тетиву. Я тщательно прицелился. Стрела воткнулась в капюшон в нескольких сантиметрах от уха, пригвоздив его к земле. Стоукс задергался, пытаясь освободиться.
– Твоя взяла! – взвизгнул он. – Я расскажу все, что ты хочешь знать. Только отпусти, черт тебя подери!
– Я жду ответа на вопрос.
– Вот дурак. – Он странно хихикнул. – Даже не догадываешься? Мы же собирались утопить тебя. Болтался бы мертвый в реке, так и не узнав почему.
Я стиснул зубы:
– Говори. Сейчас же.
В его обычно томном взгляде пылала неукротимая злоба.
– Ну ладно. Ты младший сын Марии Саффолк, сестры Генриха Восьмого. Ее еще прозвали Розой Тюдоров. Ты носишь знак розы – у ее детей и у нее самой такой же. Об этом знали только близкие Марии.
Все окружающее словно перестало существовать. Из моей груди вырвался сдавленный крик. Я с трудом перевел дыхание. Перед моим взором заново вставала череда леденящих кровь событий, что привели меня в это самое место. Желчь подступила к горлу.
– Ты сказал, герцогиня…
Я запнулся, не в силах продолжить фразу.
– Ты услышал ответ на вопрос, – фыркнул Стоукс. – Теперь отпусти меня.
Словно во сне, я поднес пальцы к губам и свистнул, подзывая Шафрана. Из седельной сумки я вынул мазь и чистую тряпицу, приготовленные Кейт для моего плеча. Разорвав окровавленные штаны Стоукса, я отрезал древко стрелы, наложил мазь и перевязал рану. Только после этого я вытащил стрелу из капюшона. Его лицо было мертвенно-бледным.
– Тебе нужен врач, чтобы извлечь наконечник. Найди кого-нибудь как можно скорее. Иначе рана загноится. Вставай. – Я протянул ему руку. – Я помогу тебе сесть в седло.
Стоукс явно был изумлен:
– Ты лежал здесь в засаде, чтобы всадить в меня стрелу. А теперь любезно усаживаешь меня на коня? Должно быть, это правда. Ты точно из них. Такой же чокнутый, как старик Генрих.
– Молчи. Ни слова больше.
Стоукс жалобно постанывал, пока я держал ему стремя и помогал усесться в седле. Он натянул поводья и покрутился на месте. Его взгляд пылал такой ненавистью, что было ясно: он собирается ранить меня куда больнее, чем жалкие стрелы.
– Твоя мать… – начал он, не скрывая злобной радости. – Мать герцогиня утаила твое появление на свет. Сама Мария умерла родами. Беременность была тайной для всех, кроме старшей дочери. Мария Саффолк с ума сходила от страха, заклинала дочь не выдавать ее. Супруг тоже ничего не знал, они к тому времени уже не жили вместе, Саффолк все больше пропадал при дворе. Но в последние часы перед родами что-то произошло. Вероятно, только повитухе известно, в чем было дело. Твоя мать почему-то перестала доверять дочери. Моей госпоже передали, будто ты родился мертвым. Она распорядилась поскорее избавиться от тела. Знай она, что ты выжил, прискакала бы из Уайтхолла и удавила тебя собственными руками. Ты имеешь право на все, чем она владеет, – на титул, земли, место при дворе и престол. Ты тот самый наследник, которого так и не дождался Чарльз Брэндон. Тебе принадлежит все причитающееся герцогу Саффолку. Поразмысли над этим, когда будешь скрести конюшни.
– В следующий раз, – бесстрастно произнес я, – пощады не дождешься.
– Ты тоже, – заверил он. – На твоем месте я бы поостерегся. Она узнает, что ты жив, и тебе придется куда хуже, чем мне.
С этими словами он развернулся и ускакал. Оставшись в одиночестве, я упал на колени рядом с лужей крови.
Фрамлингем
Глава 25
«Любой человек, вне зависимости от происхождения, заслуживает знать, кто он и откуда».
Во время бешеной скачки слова Сесила эхом отдавались в моем сознании. Ближе к ночи я решил дать передохнуть Шафрану. Выбрав в лесу подходящую прогалину с мелководным ручейком, я снял с коня седло и уздечку, обтер его бока тряпкой и отпустил щипать траву:
– Отдыхай, друг мой. Заслужил.
Сам я уселся среди папоротника и вытащил из сумки золотой лепесток с рубином. Теперь понятно, что он означает. Я боролся с желанием отшвырнуть вещицу прочь и забыть навсегда о ее существовании. Но кого я этим обману? Уж точно не себя.
Если Стоукс не лгал, пути назад нет. Я должен узнать всю правду. Мне предстояло понять и принять нечто необъятное и слишком важное. Я в долгу перед самим собой – хотя бы за те бесконечные детские попытки понять, кто я. И я в долгу перед женщиной, что спасла мне жизнь, – перед мистрис Элис. Она откуда-то знала все и сумела уберечь меня от сестры-убийцы.
Лепесток блестел на моей ладони. Я – Тюдор. Один из них, сын младшей сестры Генриха VIII, брат герцогини Саффолк, дядя Джейн Грей, двоюродный брат королевы Марии. И Елизаветы. В наших жилах течет одна кровь.
На глаза навернулись слезы. Как она выглядела, моя мать, которой я никогда не видел? Была ли она красива? Может быть, у меня ее глаза, нос или рот? Почему она носила меня втайне? Чего она боялась, скрывая меня? И что произошло бы со мной, будь она жива? Роза Тюдоров… знак розы.
Я размахнулся. Выбросить лепесток, никогда не говорить о нем ни единой душе. Лучше оставаться слугой на конюшне, бастардом и найденышем, чем родиться втайне, расти в забвении и всю жизнь провести в тени и страхе, скрывая от всех правду. И все же я не решался разжать пальцы. Этот лепесток таил в себе нечто, неразрывно связанное со мной. Он был частью меня, и я не мог отказаться от этой части. Да поможет мне Бог.
Я завернул вещицу в надушенный платок Кейт и затолкал обратно в сумку. Мои пальцы наткнулись на сборник французских псалмов, похищенный из библиотеки Дадли, и я неожиданно приободрился. Все-таки, кроме злополучного лепестка, есть еще кое-что на память о мистрис Элис.
Прикончив остатки черствого хлеба и сыра, я улегся на папоротник и смежил веки. Заснуть не получалось. Мне все мерещилась морщинистая рука, что вложила в мою ладонь подарок чрезвычайной ценности.
На горизонте лишь брезжил рассвет, а я уже продолжал свой путь через поля, усеянные увядшими золотыми ирисами. Я запретил себе думать обо всем случившемся. Так я добрался до реки Орр. На крутом противоположном берегу возвышался замок Фрамлингем. Все его тринадцать башен и громадные стены окружали три крепостных рва. Охотничий парк издали напоминал стальное море. Переправившись через реку, я понял, что иллюзию создавали сотни пушек и мушкетов, сваленные в кучи булыжники, срубленные и ободранные деревья. Я позволил Шафрану перейти на легкий галоп – он уже чуял конюшни, овес и долгожданную передышку.
Стража остановила меня на подъезде к замку. После не слишком любезного допроса меня заставили спешиться, назвать свое имя и ждать дальнейших распоряжений. Наконец страже доложили, что Рочестер приказал мне явиться в замок. Взвалив сумку на плечо и взяв под уздцы Шафрана, я устало поплелся к далекому строению, заслонявшему собой полнеба. На меня никто не обращал внимания, люди вокруг были поглощены работой. Слышалась грубая брань вперемешку с собачьим лаем, мычанием коров и возгласами мальчишек и женщин.
Как ни странно, я чувствовал душевный подъем. За короткое время в замок стянулось множество простолюдинов и солдат окрестных лордов, готовых сражаться за свою законную королеву. Меньше чем за семьдесят два часа Марии удалось собрать армию. По крайней мере, здесь все шло по плану.
Во внутреннем дворе было не протолкнуться. Среди множества людей я заметил спешившего мне навстречу Рочестера. Он обливался потом, но в целом выглядел совсем другим человеком.
– Мастер Бичем! – Он радостно потряс мою руку. – Мне доложили, но я сначала не понял, что это вы. По счастью, ваши друзья оказались рядом. Оставьте лошадь конюхам и пойдемте со мной. Ее величество жаждет видеть вас.
За спиной Рочестера раздетые по пояс и страшно перемазанные Перегрин и Барнаби были заняты важным делом: толкали пушку к кузнецу для починки. Поймав мой взгляд, они оживленно замахали руками. Я рассмеялся.
– Как я рад, что вам удалось спастись, – искренне сказал я Рочестеру.
– О, все могло быть иначе, если бы не вы. Мы обязаны вам многим. После того как мы разделились, люди Роберта Дадли преследовали нас долгие мили, пока не поняли свою ошибку. Затем он повернул и устремился за нами. Но, Создателю, его схватили.
Улыбка сползла с моего лица.
– Схватили?
– Да. Разумеется, вы пока не знаете.
Рочестер вел меня к зданию из красного кирпича, по обе стороны от которого располагались фахверковые жилые помещения.
– Похоже, лорд Роберт понял, куда мы направляемся, и решил привести подкрепление. Он думал, у нас не хватит сил, чтобы выдержать осаду. – Рочестер хмыкнул. – Признаться, мы и сами не ожидали, что сын старого Норфолка ждет нас здесь с целой армией. Но он ждал, а минувшей ночью подтянулись еще пять тысяч. Молва о бедственном положении королевы шла впереди нее, и вот полюбуйтесь! Люди прибывают сюда со всей Англии. Словно сам Господь взирает на нее с небес.
– Воистину, – согласился я. – Вы упомянули лорда Роберта…
Я не мог не думать о Елизавете, о том, как она стояла передо мной в той комнате. «Мне не хотелось бы, чтобы он пострадал», – сказала она тогда. Удивительно, но и мне не хотелось бы. Возможно, из-за того, что Роберт приходился мне кем-то вроде брата. К тому же Елизавета права, – конечно, он был Дадли до мозга костей, но в этом не было его вины. Роберт лишь жертва своего происхождения.
– Он добрался до Кингс-Линна, – откликнулся Рочестер. – К тому времени несколько из его людей откололись. Прибыв на место, он обнаружил, что его солдаты тоже разбежались. Ему пришлось скрываться самому. Он нашел убежище на кладбище Святого Эдмунда. Его посланник ускользнул, но сам он был схвачен бароном Дерби. По иронии судьбы он пытался спрятаться в руинах того самого аббатства, которое некогда разрушил его отец.
– И… а что его ожидает?
Рочестер засопел:
– Ее величество примет решение о его судьбе, как только займет трон. В любом случае ему не позавидуешь. В лучшем случае будет гнить в Тауэре до конца своих дней. В худшем – отправится на плаху со всей сворой изменников. Что до меня, я бы казнил его. Ах, но ее величество будет счастлива видеть вас. Она спрашивала о вас несколько раз.
Моего воодушевления как не бывало. Мне следовало бы радоваться вместе с Рочестером: делу Дадли все-таки нанесен чувствительный урон. Без Роберта арест Марии становился практически невыполнимым предприятием. Вместо этого я чувствовал, как на меня наваливается непреодолимая усталость. Сейчас я бы все отдал за горячую ванну, постель и возможность на время забыть о существовании всех и вся. И меньше всего хотелось думать о Елизавете. Как я ей скажу?
Мы вошли в дом, вскарабкались по крутой лестнице и оказались в скромно обставленной гостиной. Мария ждала нас там. Она была одета в простое черное платье и гейбл[10], казавшийся слишком массивным для ее хрупких плеч. Словно не замечая его тяжести, Мария нервно мерила шагами комнату и отрывисто диктовала что-то взволнованному секретарю. Бедняга с трудом поспевал за потоком слов, слетавших с ее губ.
– …В связи с чем, милорды, как ваш законный суверен, мы требуем, чтобы, во имя вашей собственной чести и безопасности ваших особ, немедленно по получении сего письма вы провозгласили нас королевой в нашей столице Лондоне. Ибо мы не покинули наше королевство, и подобное не входит в наши намерения, но изъявляем готовность умереть за то, что сам Господь предназначил нам защищать.
Рочестер прокашлялся.
– Ваше величество, – низко поклонился я.
Мария порывисто повернулась и вгляделась в мое лицо, моргая и недоуменно морщась. Видимо, она очень близорука, сообразил я. Наконец она протянула ко мне руки:
– Ах, это мой таинственный друг. Встань, встань же. Ты как раз вовремя. Мы тут объявляем войну Нортумберленду.
– Поистине это хорошие новости, ваше величество.
Марию воодушевили многочисленные заверения в верности. Однако от моего внимания не укрылись ее измученный вид и мешки под глазами, – похоже, она уже давно не спала и плохо ела.
– Хорошие новости? Больше, чем просто хорошие! – Она коротко рассмеялась. – Нашему гордому герцогу больше нечем гордиться. Расскажи ему, Уолдегрейв.
Она нетерпеливо сжимала руки и сияла, как школьный учитель, внимающий прилежному школьнику. Секретарь отрапортовал:
– Шесть городов с гарнизонами герцога присягнули на верность ее величеству и предложили артиллерию, продовольствие и людей. Ее величество также отправила в Совет прокламацию с требованием…
Мария, прервав его на полуслове, оживленно подхватила:
– С требованием разъяснений, почему они до сих пор не провозгласили меня своим законным сувереном. Я также потребовала ответа, почему они осмелились вручить престол моей кузине. И знаете, что они ответили? – Она сгребла бумагу со стола. – Они говорят, мой брат изменил порядок престолонаследия. Якобы он отрицал мое право на корону, поскольку всерьез сомневался в законности моего рождения.
Мария в ярости отшвырнула письмо:
– Он всерьез сомневался!
Она зловеще расхохоталась, и от ее смеха у меня волосы зашевелились на затылке.
– Скоро они поплатятся за это. Еретики и предатели – вот они кто, все до единого. И я буду обращаться с ними подобающим образом, когда пробьет час.
За вспышкой последовало молчание. Она окинула пристальным взором всех присутствующих и наконец остановилась на мне:
– Ну? Ты посланец Совета. Что скажешь?
Это было в точности как в усадьбе Хаддлстона. Только теперь Барнаби вряд ли придет мне на выручку. Даже Рочестер, как назло, отступил назад. У меня противно забурчало в животе. В конце концов, сколько можно доказывать свою преданность? С другой стороны, Мария не могла знать, кому я служу. С чего бы ей доверять незнакомцу – тем более после всех выпавших на ее долю испытаний.
– Ваше величество, – осторожно произнес я, – не позволите ли вы взглянуть на послание к Совету?
Она кивнула, и я, взяв бумагу в руки, быстро пробежал ее глазами. Мария не сводила с меня взгляда.
– Те лорды, послание которых я доставил, – они здесь упоминаются?
– Нет, как видишь.
Голос королевы звучал по-прежнему жестко, но поза уже не была такой напряженной. Мария приблизилась ко мне, бросив остальным:
– Оставьте нас. Я желаю поговорить с нашим другом наедине.
Кажется, я прошел испытание. Правда, мрачные предчувствия меня так и не покинули. Совет безжалостно преследовал Марию за веру. В глазах королевы я все еще связан с этими еретиками и предателями, и это обстоятельство навлекает на меня нешуточную угрозу.
Мария стояла возле стола.
– Я начинаю всерьез задумываться, кто же ты такой. Ты явился неизвестно откуда и отказался назваться. Затем рисковал жизнью, чтобы помочь нам бежать. Ты достаточно благонадежен, раз тебе доверяют секретные письма. При этом притворяешься, будто ничего не смыслишь в вещах, о которых должен знать многое. Мне хотелось бы понять, наконец, с кем я имею дело.
Я судорожно сглотнул и заговорил, взвешивая каждое слово:
– Ваше величество, поверьте, я слишком незначительная особа. Я всего лишь выполнял то, за что мне заплатили. А что до риска – не стану скрывать, люди лорда Роберта еще до моего появления приняли решение оставить его. И да будет вам известно мое имя: Дэниел Бичем.
– Оно мне известно, правда не от тебя. – Мария нервно вертела в пальцах перо. – Но почему именно тебя избрали для передачи этого послания? Ведь там были и другие, кого я знаю лично.
«Я люблю сестру, но она слишком недоверчива. Жизнь ее научила» – ведь так, кажется, говорила Елизавета.
– Ваше величество, должно быть, знает, как устраиваются подобные дела, – выдавил я улыбку. – Я уже выполнял такие поручения, а тут мне предложили хорошую плату… сами лорды были не расположены ехать. Мало ли что приключится в дороге. А я не связан лично ни с одним из них.
– Иными словами, – хмыкнула она, – ты расходный материал. Безвестный молодой человек, работающий за деньги.
– Как и большинство безвестных молодых людей, ваше величество, – несмело вставил я.
– Я не очень-то смыслю в молодых людях, Бичем. Но чутье подсказывает мне: ты нечто большее, чем хочешь казаться. Впрочем, довольно. – Она подняла руку. – Прекращаю дознание. Барнаби Фитцпатрик очень высокого мнения о тебе, и ты доказал свою преданность. Разумеется, при моем дворе тебя всегда ждет радушный прием, когда я стану королевой. Ибо я стану королевой, в этом нет никаких сомнений. Гордыня герцога – ничто против воли Господа.
– Мои молитвы с вами, ваше величество.
Ее слова звучали убедительно. Мария Тюдор, что бы ни говорили о ней, не ведала страха. Дадли определенно недооценивали не только Елизавету.
Сдержанно улыбаясь, Мария уселась в кресло. Она словно отдалилась, ее мысли в этот миг были заняты чем-то более важным, чем беседа с безвестным молодым человеком.
– Уверена, ты не будешь в обиде: сейчас у меня нет возможности наградить тебя по заслугам. Но даю торжественное обещание – твой труд и верность будут оплачены сполна, как только я займу трон. Пока же, если что-то понадобится, дай знать Рочестеру.
Я низко поклонился. Аудиенция явно закончилась, но желание воспользоваться редким случаем удерживало меня на месте. Может быть, стоит попробовать?
– Я не жду никаких наград от моей королевы, – торжественно произнес я, изумляясь собственному спокойствию. – Но простит ли ваше величество мою дерзость, если я осмелюсь задать вам несколько вопросов?
– Да? – Она смотрела на меня без раздражения, но с любопытством.
– Вы бесконечно снисходительны, ваше величество, – сказал я уже не так уверенно. – У вашего отца, короля Генриха Восьмого, было две сестры. Герцогиня Мария Саффолк – она была младшей?
– Все верно. Маргарита Дуглас, королева Шотландии, была старшей.
– Ваше величество, не сочтите за праздное любопытство: вашу тетушку Марию Саффолк – ее действительно называли Розой Тюдоров?
Мария смотрела на меня с особым выражением лица – и в этот момент была похожа на сестру. У Елизаветы подобный взгляд говорил о врожденной проницательности. У Марии же он скорее свидетельствовал о природной доброте – качестве, увы, сильно пострадавшем за годы преследований и предательств. Наконец она кивнула:
– Это известно немногим, но ты прав, именно так ее и называли в кругу семьи. Откуда ты узнал?
Я сглотнул и облизал пересохшие губы.
– Случайно услышал при дворе. Просто досужий разговор.
– Разговор? О да, моя тетя Мария очень любила поболтать.
Она замолчала и погрузилась в свои мысли, но затем сказала:
– А меня ведь назвали в ее честь. Она была подобна ангелу – и лицом, и сердцем. Я ее обожала. И отец тоже. Это он придумал называть ее Розой.
Сколько печали в ее словах… Красавица, ангел душой и телом.
– Но откуда такой интерес к истории нашей семьи? – насторожилась Мария. – Необычно для человека твоего положения.
Я поперхнулся, но, как ни странно, сумел соорудить подходящее объяснение:
– О, это лишь любительское исследование. Меня всегда интересовали королевские генеалогии.
– Что ж, похвально, – тепло улыбнулась мне Мария. – Продолжай.
– Мне, конечно, известно о дочери Марии Саффолк. А были ли у нее сыновья?
– Были, двое. Обоих звали Генрихами. Оба умерли мальчиками. Один – в тысяча пятьсот двадцать втором году, второй – на год позже ее, в тысяча пятьсот тридцать четвертом. Герцог Саффолк потерял наследников и сам скончался в тысяча пятьсот сорок пятом году. Сыновья от последующего брака ненадолго его пережили.
– А как умерли они? – спросил я, ощущая неприятный холодок на спине.
Мария помолчала, вспоминая.
– Кажется, это была потница, хотя дети ведь так легко умирают от разных болезней. – Она вздохнула. – Я припоминаю, что, кажется, моя кузина Фрэнсис ухаживала за мальчиками во время болезни. Сама она уже переболела потницей и не боялась заразиться. Их смерть стала для Фрэнсис серьезным ударом – терять братьев невыразимо тяжело.
Я едва не расхохотался. Надо же, все наследники мужского пола умерли детьми! Так вот как герцогиня получила все свое состояние. Неужели кто-то считает это простым совпадением?
Нужно задать Марии главный вопрос – не важно, какую боль причинит мне ответ.
– А Мария Саффолк, ваше величество? Как она умерла?
– Мне говорили, от лихорадки. Она уже была больна… Страдала каким-то вздутием и прочими недугами. Она была совсем не старой, моего возраста. В последние месяцы ее жизни мы виделись нечасто. Она осуждала политику моего отца и предпочла покинуть двор, удалившись в свое поместье в Восточной Англии. – В голосе Марии неожиданно прозвучал гнев. – Немногие скорбели о ней. Она скончалась в июне – все с нетерпением ждали, когда разродится эта Болейн.
Она умолкла, и было видно, какая борьба происходит внутри ее. В том злополучном июне было брошено в землю семя раздора между Марией и ее младшей сестрой.
– Но я знаю кое-какие подробности, – неожиданно сказала Мария. – Прошло несколько недель после похорон Чарльза Саффолка, и ко мне явился его оруженосец. Очень преданный человек и очень достойный. У него еще был такой ужасный шрам от виска через всю щеку. Я спросила его, откуда это. Он ответил, что служил в армии во время Шотландской кампании. Бедняга, похоже, искренне скорбел о своем господине. Но главное, он принес драгоценность, завещанную мне Марией. Я храню ее. Лист золотого артишока. Подарок этого румяного юнца, Франциска Первого. Он-то и подстроил брак с Чарльзом Брэндоном, когда скончался ее первый супруг Людовик Двенадцатый.
Казалось, я рассыпаюсь на куски – так сильно дрожали мои колени.
Мария усмехнулась:
– Драгоценность значила для тети многое. Это было практически все, что она имела, когда ей наконец позволили вернуться в Англию. Отец был так разгневан ее вторым браком, что грозил бросить и Марию, и Брэндона в Тауэр. Потом он остыл, но наложил на супругов огромный штраф. Они так и не смогли его выплатить до конца, хотя Марии пришлось заложить все ее драгоценности. Но не эту. Она однажды призналась, что артишок – свидетель лучшего и худшего в ее жизни, радости и печали. Она очень дорожила им.
Мария вдруг осеклась и встревоженно взглянула на меня:
– Бичем, все хорошо? Ты очень побледнел.
– Это от усталости, ваше величество, – выдавил я. – Не знаю, как благодарить ваше величество за оказанную милость. Все это чрезвычайно важно для меня.
– О, рассказ доставил мне удовольствие. Я давно не предавалась воспоминаниям о любимой тете. Возможно, однажды ты напишешь для меня историю нашей семьи, а я с радостью оплачу тебе этот труд. – Она многозначительно подняла палец. – И у тебя наконец появится вполне достойный источник дохода.
– Почту за великую честь, ваше величество, – произнес я, натянуто улыбаясь.
Какое счастье, что в гостиной царил полумрак.
– С вашего позволения, могу ли я теперь удалиться?
– Разумеется. – Она протянула мне руку для поцелуя. – Полагаю, те, кто заплатил тебе, ожидают ответа. Приходи завтра. Тогда будет видно, смогу ли я составить его.
– Ваше величество. – Я припал губами к сухой руке, унизанной кольцами.
Рочестер отвел меня в четырехугольный двор, где стояла лохань. Я разделся и, тщательно прикрывая родимое пятно, помылся мутноватой водой. Затем, поднявшись по лестнице, я оказался в комнате с остывшей едой и постелью. Аппетита не было – да и появится ли он теперь? Тем не менее я заставил себя поесть досыта. Организм, в конце концов, не виноват в моем душевном смятении.
Поев, я уселся на соломенный тюфяк и вытащил свою драгоценность. Вещица сияла на ладони, точно звезда. Удивительно, как я мог перепутать? Я потрогал кончиком пальца выпуклые прожилки, словно они были живые. Он проделал столь долгий путь через Ла-Манш, из Франции. Его так бережно хранили в течение целой жизни. Я покосился на свой собственный знак розы – знак, который некогда носила моя мать.
«Об этом знали только близкие Марии».
«…После похорон Чарльза Саффолка… ко мне явился его оруженосец».
Довольно, нужно поспать. Я спрятал свою драгоценность за подкладку плаща и нырнул под грубое одеяло. Засыпая, я подумал: вот, наверное, удивится Кейт, когда узнает, что это не лепесток, а лист.
Глава 26
Мне снилось что-то хорошее. Открыв глаза, я обнаружил, что наступила ночь. В открытом окне вспыхивал и гас свет. Снаружи пели хором – от этого я и проснулся. Затем я понял, что в комнате есть кто-то еще.
– Барнаби? Ты?
– Ну да. Ты не против, я надеюсь? Я вошел, пока ты спал.
Он стоял, скрестив руки на груди, и осматривался, а потом, не глядя на меня, неожиданно спросил:
– А как твой должок? Удалось вернуть?
– Удалось. Твой лук в полной сохранности.
Я помолчал и спросил:
– А где Перегрин?
– Спит как младенец. Он сначала ест за троих, а потом дрыхнет без задних ног. Посмотри-ка лучше на это.
Натянув штаны, я босиком прошлепал к окну. Темно-синее небо простерлось над замком. Во внутреннем дворе установили самодельный алтарь, покрытый линялой тканью малинового цвета, с потертыми изображениями распятий. Перед ним человек в белой мантии держал в руках чашу. Вокруг алтаря горели воткнутые в песок восковые свечи. Мужчины и женщины стояли на коленях в благоговейном молчании. Пылкое пламя бросало отблески на обращенные к небу лица. Через открытое окно до нас долетал запах ладана. Стоявшие на ящиках дети звонкими голосами выводили припев красивого гимна.
Я заметил Марию: она сидела в кресле, перебирая гранатовые четки. Пламя свечей причудливо играло на ее украшениях, и от этого казалось, будто платье королевы запятнано кровью.
– Клянусь Богом, ей суждено победить, – пробормотал Барнаби. – Надеюсь, нам придется лишь наблюдать за папистскими ритуалами, а не участвовать в них.
В жутковатой церемонии, как ни странно, было свое очарование. Поэтому я ответил:
– А я впервые вижу старый обряд. Признаться, он кажется мне красивым.
– Для того, кто не видел, как жгут еретиков во Франции и Испании, он, может, и красивый. Но не для меня.
Читать бесплатно другие книги:
