Война в Зазеркалье Ле Карре Джон

Глава 13

В конце второй недели ему предоставили отпуск на двое суток. Он не просил об отдыхе и поэтому был удивлен, когда ему сообщили об этом. Он ни в коем случае не должен был появляться у себя дома или по соседству. Он мог уехать в Лондон в пятницу, но предпочел остаться до субботы. Он мог бы вернуться в понедельник утром, но сказал, что, вероятно, вернется поздно вечером в воскресенье. Они специально оговорили, что он не должен видеть никого из знакомых. И это почему-то было ему приятно.

Эйвери, встревожившись, пошел к Холдейну.

– Мне кажется, мы не должны отправлять его неизвестно куда. Вы сказали, что в Саут Парк ему нельзя, видеть друзей нельзя, даже если они у него есть. Трудно себе представить, куда он сможет отправиться.

– Вы думаете, ему будет одиноко?

Эйвери покраснел:

– Я думаю, что он захочет поскорее вернуться к нам.

– Разве мы против?

Ему выдали, отпускные старыми пяти-и однофунтовыми купюрами. Он хотел отказаться, но Холдейн настоял, как будто это было дело принципа. Ему предложили заказать гостиницу, но он не захотел. Холдейн решил, что он едет в Лондон, туда он и поехал, словно должен был это сделать для них.

– Там у него подружка, – с удовлетворением заметил Джонсон.

Он уехал на двенадцатичасовом поезде, захватив свой ядовито-желтый кожаный чемодан. На нем было пальто из верблюжьей шерсти, покроем напоминавшее военное, с кожаными пуговицами, но ни один светский человек не сказал бы, что оно похоже на шинель офицера британской армии.

* * *

Он сдал чемодан в камеру хранения на вокзале Паддингтон и зашагал по Прид-стрит. Цели у него никакой не было. Он побродил с полчаса, разглядывая витрины магазинов и объявления проституток. Была суббота, время послеобеденное. Несколько пожилых мужчин в мягких шляпах и плащах суетились между магазинами с порнографией и сводниками на углу. Машин почти не было: улица дышала атмосферой грубых развлечений.

В киноклубе с него взяли фунт и выдали удостоверение члена клуба с прошлогодней датой, чтобы не нарушить закон. Он уселся на кухонный стул среди других бледных теней. Фильм был очень старый, может быть, его привезли из Вены, когда начались преследования евреев. Две девушки, совершенно голые, пили чай. Звука не было, они просто продолжали пить чай, чуть меняя положение, когда передавали друг другу сахар. Если они пережили эту войну, то сейчас им должно быть по шестьдесят. Он поднялся и вышел: было половина шестого, и пабы открылись. Когда он проходил мимо будки администратора, тот сказал ему:

– Я знаю одну девушку – любит повеселиться. Очень молоденькая.

– Спасибо, не надо.

– Два с половиной фунта; любит иностранцев. По-иностранному тоже может, если вам нравится. По-французски.

– Давай отсюда.

– Не надо так говорить.

– Давай отсюда.

Лейзер отошел, потом вернулся со злым огоньком в глазах:

– Когда в следующий раз предложишь мне девушку, пусть она любит англичан, понял?

Потеплело, ветер стих, улица опустела: чтобы провести время, надо было куда-нибудь зайти. Женщина за стойкой бара сказала:

– Смешивать сейчас не могу, дорогой. Погляди, сколько народу! Подожди, когда схлынет.

– Я ничего другого не пью.

– Извини, дорогой.

Тогда он попросил джин с итальянским вином, она не положила в стакан ни льда, ни вишенки. Прогулка утомила его. Он сидел на лавке у стены и смотрел, как несколько человек метали стрелы – игроков было четверо, как полагается. Они не разговаривали, игра целиком поглощала их внимание. Они были похожи на членов клуба, где чтут традиции. Одному из них нужно было уйти, и они предложили Лейзеру:

– Четвертым будете?

– Ну что же, – сказал он и поднялся, ему было приятно, что к нему обратились, но тут появился их знакомый по имени Генри, и Лейзер стал им не нужен. Он сразу понял, что спорить тут не о чем.

* * *

Эйвери тоже проводил время в одиночестве. Холдейну сказал, что пошел прогуляться, Джонсону – что пошел в кино. Почему Эйвери любил обманывать, он и сам не знал, рациональных оснований не было. Его потянуло к знакомым старым местам: к колледжу в Терле, к книжным магазинам, к пабам и библиотекам. Как раз заканчивался семестр. В Оксфорде ощущалось приближение Рождества, но город со странной недоброжелательностью не спешил это признавать, и витрины были украшены прошлогодней мишурой.

Он пошел по Банбери Роуд, пока не оказался на улице, где они с Сарой прожили первый год после свадьбы. Окна квартиры не были освещены. Он остановился перед домом и задумался. Можно ли сейчас найти в душе следы нежности, сильного чувства, любви, чего угодно – что годилось бы для объяснения их брака? Ничего такого не было и, наверно, никогда не существовало. Почему он все-таки женился на ней? Он тщетно искал причину, разглядывая пустой дом. Прочь, прочь – заторопился он к себе, туда, где жил Лейзер.

– Фильм понравился? – спросил Джонсон.

– Отличный.

– Я думал, вы пошли прогуляться, – обиженно заметил Холдейн, оторвав глаза от кроссворда.

– Я передумал.

– Кстати, – сказал Холдейн, – насчет пистолета Лейзера. По-моему, он предпочитает тридцать восьмой калибр.

– Да, девятимиллиметровый, как принято теперь говорить.

– Когда он вернется, пусть все время носит его с собой, незаряженный, конечно. – Он взглянул на Джонсона. – В особенности когда начнет работать с передатчиком. Он должен постоянно иметь его при себе, это должно войти в привычку. Пистолет нам выдали, я договорился. Вы найдете его у себя в комнате, Эйвери, и еще три-четыре кобуры. Надеюсь, вы все ему объясните.

– Почему вы сами не скажете?

– Это сделаете вы. Вы очень хорошо с ним ладите.

Эйвери пошел наверх позвонить Саре. Она переехала к матери. Он говорил с ней официальным тоном.

* * *

Лейзер набрал телефон Бетти – никто не отвечал.

Он с облегчением отправился в недорогой ювелирный магазинчик, открытый по субботам, и купил золотую брошь в форме кареты, запряженной лошадьми, к ее браслету. Она стоила одиннадцать фунтов, ровно столько, сколько ему выдали отпускных. Он попросил отправить подарок заказной почтой в Саут Парк на адрес Бетти. В конверт вложил записку: «Вернусь через две недели. Будь умницей» – и рассеянно подписал: Ф. Лейзер". Потом фамилию зачеркнул и написал: «Фред».

Он еще немного прошелся, обдумывая, стоит ли ему подыскать себе какую-нибудь девушку, и в конце концов снял номер в гостинице рядом с вокзалом. Он плохо спал из-за уличного шума. Утром опять позвонил ей – ответа не было. Он быстро положил трубку – может, стоило еще немного подождать. Позавтракал, спустился на улицу, купил воскресные газеты, взял их с собой в номер и до обеда читал футбольные обзоры. После обеда вышел пройтись – это уже вошло у него в привычку – просто побродить по Лондону, без какой-то цели. По набережной дошел почти до Чаринг Кросс и оказался в пустынном саду. Накрапывал дождь. Асфальтовые дорожки были покрыты желтой листвой. На эстраде сидел одинокий старик в черном пальто. У него на спине был зеленый рюкзак, похожий на чехол для противогаза. Он дремал или слушал музыку.

Лейзер подождал до вечера, чтобы не огорчать Эйвери, и сел на последний поезд в Оксфорд.

* * *

Эйвери знал один паб, где по воскресеньям .можно было играть в бильярд. Джонсон любил эту игру. Джонсон пил темное пиво, Эйвери – виски. Они много смеялись – неделя выдалась тяжелая. Джонсон выигрывал – он последовательно забивал легкие шары, понемногу увеличивая свой счет, а Эйвери трудные удары по сто очков.

– Я бы с радостью поменялся местами с Фредом, – сказал, хихикнув, Джонсон. Он сделал удар – белый шар послушно упал в лузу. – Поляки очень любят это дело. У них, у поляков, не заржавеет. Особенно Фред – настоящий половой разбойник. У него даже походка такая.

– Но и вы ведь, Джек, тоже, а?

– Если в настроении. Вот сейчас, например, настроение у меня есть.

Они сделали по удару, погруженные в разогреваемые алкоголем эротические фантазии.

– Но все же, – сказал польщенный Джонсон, – всегда лучше быть самим собой, а вы как считаете?

– Бесспорно.

– Знаете, – сказал Джонсон, натирая кий мелом, – наверно, напрасно я с вами говорю о таких вещах. Вы колледж кончили, и вообще. Вы – человек другого сорта, Джон.

Они выпили за здоровье друг друга, продолжая думать о Лейзере.

– О, Господи, – сказал Эйвери, – но война-то у нас одна, общая, разве нет?

– Вы правы.

Джонсон вылил в стакан остатки пива. Он очень старался не пролить, но все-таки несколько капель попали на стол.

– За здоровье Фреда", – сказал Эйвери.

– За Фреда, за его уютное гнездышко. И пожелаем ему удачи.

– Удачи вам, Фред!

– Не знаю, как он справится с В-2, – пробормотал Джонсон. – Ему еще учиться и учиться.

– За Фреда.

– Фред. Отличный парень. Кстати, вы знаете этого, Вудфорда, который вышел на меня?

– Конечно, он приедет сюда на следующей неделе.

– Жену-то его Бэбз не приходилось встречать? Вот это была девица так девица – никому не отказывала… Боже мой! Но сейчас уже все позади, наверно. Впрочем, старый конь борозды не портит.

– Это точно.

– Да не оскудеет рука дающая, – провозгласил Джонсон.

Они выпили, последняя шутка прошла незамеченной.

– Она одно время встречалась с парнем из службы тыла, Джимми Гортоном. Как он поживает?

– Он в Гамбурге. У него все очень хорошо.

Они вернулись раньше Лейзера. Холдейн лежал уже в постели. Было за полночь, когда Лейзер повесил мокрое пальто из верблюжьей шерсти на плечики в прихожей – человек он был аккуратный, – на цыпочках прошел в гостиную и зажег свет. Взгляд его с нежностью скользил по массивной мебели, по высокому резному комоду с тяжелыми медными ручками, по письменному столу и столику для Библии. Он вновь с любовью навестил стройных женщин, играющих в крикет, хорошо сложенных мужчин в военной форме, презрительных мальчиков в соломенных шляпах, девушек в Челтенхеме – очень длинная череда неудобных поз и ни одной искры чувства. Каминные часы были похожи на мавзолей из голубого мрамора. Золотые стрелки были покрыты таким множеством завитков, что требовалось взглянуть дважды, чтобы понять, куда они показывают. Часы не двигались с его отъезда, а может быть, и с того дня, когда он появился на свет, – почему-то в старинных часах долгое бездействие очень ценилось.

Он взял чемодан и отправился наверх. Холдейн кашлял, но света у него в комнате не было. Лейзер тихонько постучал в комнату Эйвери.

– Вы здесь, Джон?

Через секунду он услышал, как тот приподнялся в постели.

– Как вы провели время, Фред?

– Отлично.

– Девушка – нормально?

– Ничего особенного. До завтра, Джон.

– Утром увидимся. Доброй ночи, Фред. Фред…

– Да, Джон?

– Мы с Джеком немного выпили. Жаль, что вас с нами не было.

– Это точно, Джон.

С чувством приятной усталости он торопливо прошел по коридору, у себя в комнате снял пиджак и, закурив сигарету, удобно расположился в кресле. У кресла была высокая спинка с бортами. Тут он заметил одну вещь. На стене висела таблица для перевода букв в числа, а под ней, прямо посередине пухового одеяла, лежал старый матерчатый темно-зеленый чемодан с кожаными углами. Крышка была открыта, внутри – две серые стальные коробки. Он поднялся, вглядываясь в них, протянул руку и с опаской, будто мог обжечься, прикоснулся, потом крутанул диск, наклонился и прочитал надписи на ручках. Точно такой же аппарат у него был в Голландии: в одной коробке – передатчик и приемник, в другой – блок питания, ключ и наушники. Дюжина кварцев в мешочке из парашютной ткани, стянутом зеленым шнурком. Он пощупал ключ; ему показалось, что в прошлом у него был покрупнее.

Он снова сел в кресло, по-прежнему не сводя глаз с чемодана. Он сидел без сна, в нервном напряжении, как будто должен был накануне похорон провести ночь в комнате с покойником.

К завтраку он опоздал.

– Весь день вы работаете с Джонсоном, – сказал Холдейн. – До обеда и после.

– Прогулки не будет? – Перед Эйвери стояло яйцо всмятку.

– Возможно, завтра. С сегодняшнего дня мы будем заниматься технической стороной. Не знаю, останется ли время для прогулок.

* * *

По понедельникам Контроль часто оставался ночевать в Лондоне. Он говорил, что это единственный день, когда в его клубе поменьше народу. Смайли, впрочем, считал, что тот просто сбегает от жены.

– Я слышал, на Блэкфрайерз Роуд распускаются розы, – сказал Контроль. – Леклерк раскатывает на «роллс-ройсе».

– На самом обычном «хамбере», – возразил Смайли, – из Министерского гаража.

– Вот, значит, откуда машина! – Контроль высоко поднял брови. – Забавно. Выходит, черные монахи захватили гараж.

Глава 14

– Значит, аппарат вы знаете? – спросил Джонсон.

– Это В-2.

– Точно. Официальное наименование: тип третий, модель вторая. Работает на переменном токе или от шестивольтового автомобильного аккумулятора, но вы будете подключаться к сети, так? По нашим данным, там ток переменный. Этот аппарат потребляет пятьдесят семь ватт при передаче и двадцать пять при приеме. Но если вас занесет туда, где только постоянный ток, вам придется у кого-нибудь одолжить аккумулятор.

Лейзер не улыбнулся.

– На шнуре питания имеются переходники для всех типов розеток, какие бывают в Европе.

– Знаю.

Лейзер внимательно смотрел, как Джонсон готовил аппарат к работе. Вначале он подсоединил передатчик и приемник к блоку питания при помощи шестиштырьковых разъемов, закрепив их зажимами. Включив аппарат в сеть, он подсоединил миниатюрный ключ Морзе к передатчику, а наушники к приемнику.

– Этот ключ меньше тех, что были у нас во время войны, – заметил Лейзер. – Я проверил его вчера вечером – с него палец соскальзывает.

Джонсон покачал головой.

– Извините, Фред, размер тот же. – Он подмигнул. – Может, у вас палец подрос?

– Ладно, давайте дальше.

Следующим движением он извлек из коробочки с мелкими деталями катушку покрытого пластиком многожильного провода и закрепил один конец на клемме антенны.

– Большая часть ваших кварцев работает в диапазоне трех мегагерц, поэтому можно будет обойтись без замены катушки – надо только хорошенько натянуть антенну, и вы будете в полном порядке, Фред, особенно ночью. Теперь смотрите, как ее настраивать. Вы уже подключили антенну, заземление, ключ, наушники и блок питания. Теперь гляньте на схему связи, определите по ней нужную частоту, выберите соответствующий кварц, так? – Он поднял вверх маленькую бакелитовую капсулу и вставил ее два штырька в соответствующие гнезда. – Как говорится, вставляем папу в маму. Ну как, пока все ясно, Фред? Я не слишком быстро?

– Я все вижу. Перестаньте спрашивать каждую секунду.

– Теперь переключатель кварцев поставьте на «основную частоту» и установите на шкале вашу частоту. Если вы работаете на трех с половиной мегагерцах, переключатель диапазонов поставьте между третьим и четвертым положением, вот так. Теперь подключите катушку – она так устроена, что ее можно устанавливать с любой стороны, – ну вот, видите, как у нас все здорово получилось, Фред?

Лейзер сжал голову руками, отчаянно пытаясь восстановить в памяти очередность действий, которая когда-то была для него такой привычной. Джонсон продолжал свои объяснения с непринужденностью прирожденного специалиста. Голос у него был мягкий и приятный, очень терпеливый, руки сами собой перебегали с одного переключателя к другому. Его монолог не прекращался ни на секунду:

– Поставьте переключатель TSR на Т, подстройка; анодный ток и связь с антенной – на «десять», теперь можно включить блок питания, верно? – Он указал на стеклышко индикатора настройки. – Надо, чтобы стрелка дошла до трехсот, этого почти достаточно, Фред. Теперь я готов попробовать: ставим переключатель диапазонов в третье положение, переключатель режимов на шесть, чтобы обеспечить максимальную мощность РА…

– Что такое РА?

– Усилитель мощности, Фред. Разве вы не знали?

– Давайте дальше.

– Теперь я кручу регулятор анодного тока, пока не добьюсь минимального уровня – вот, пожалуйста! Стрелка показывает сто, когда регулятор на «двойке», так? Теперь переключатель TSR – на S, передача, Фред, и все готово для настройки антенны. Вот, пожалуйста, нажмите на ключ. Все верно, видите? Показатель шкалы выше, поскольку вы активировали антенну, понимаете, да?

Молчаливо и быстро он совершил ритуал настройки антенны, заставив стрелку шкалы послушно замереть на максимальном уровня.

– Ну, теперь все в ажуре! – победоносно провозгласил он. – Теперь очередь Фреда. Да у вас рука вся потная. Ну, видно, и повеселились вы в выходные, ничего не скажешь! Постойте, Фред!

Он вышел из комнаты и вернулся с гигантской белой перечницей, из которой он аккуратно посыпал тальк на черный ромбик рукоятки ключа.

– Послушайте хорошего совета, – сказал Джонсон, – оставьте девочек в покое, Фред, понятно? Пусть подрастут.

Лейзер смотрел на свою открытую ладонь. В складках выступили капельки пота:

– Мне не спалось.

– Ясное дело, – Джонсон нежно похлопал по чемоданчику. – С сегодняшнего дня вы будете спать с ней. Теперь она – миссис Фред, только она, и больше никто.

Он разобрал рацию и ждал, когда Лейзер приступит к сборке. Лейзер неимоверно долго возился, прежде чем собрал передатчик. Слишком давно он держал в руках рацию.

Лейзер и Джонсон изо дня в день сидели за столиком в спальне и выстукивали ключом тексты. Иногда Джонсон уезжал на фургоне, оставив Лейзера в доме, чтобы до самого утра переговариваться по рации. Или, поскольку Лейзеру не полагалось выходить одному, они с Эйвери садились в фургон, а Джонсон оставался один, тогда передачи велись из нанятого дома в Фэрфорде. Они посылали свои сигналы, шифровки, разные банальности открытым текстом, выдавая себя за радиолюбителей. Лейзер заметно изменился. Он сделался нервным и раздражительным, жаловался Холдейну, что необходимость все время менять частоты затрудняет работу с передатчиком, что чрезвычайно неудобно каждые две с половиной минуты снова настраивать его, да еще в столь сжатое время. К Джонсону Лейзер относился более чем сдержанно. Джонсон приехал позже, и почему-то Лейзер упрямо считал его чужаком, отказываясь принимать на равных правах в дружеский круг, в который, как ему казалось, входили Эйвери, Холдейн и он сам.

Однажды за завтраком произошла особенно неприятная сцена. Лейзер поднял крышку вазочки для варенья, заглянул внутрь и, повернувшись к Эйвери, спросил:

– Это что, пчелиный мед?

Джонсон перегнулся через стол, в одной руке у него был нож, в другой хлеб с маслом.

– Мы так не говорим, Фред. Мы говорим просто мед.

– Точно, мед. Пчелиный мед.

– Просто мед, – повторил Джонсон. – В Англии говорят просто мед.

Побледнев от ярости, Лейзер аккуратно закрыл вазочку крышкой:

– Не учите меня, как надо говорить.

Оторвавшись от газеты, Холдейн бросил сердитый взгляд на Джонсона:

– Успокойтесь, Джонсон. Пчелиный мед – абсолютно правильное словосочетание.

Вежливость Лейзера отдавала услужливостью, его ссоры с Джонсоном – кухонными сварами.

Несмотря на отдельные столкновения, эти двое, ежедневно работая над одним проектом, постепенно стали делиться друг с другом своими надеждами, настроениями и печалями. Если занятие проходило удачно, то последующий обед представлял счастливую картину. Оба перебрасывались таинственными замечаниями о состоянии ионосферы, о «мертвой зоне» на определенной частоте или о странном поведении стрелки-указателя при настройке. Если занятие проходило плохо, то за обедом они молчали или говорили совсем мало, и все, не считая Холдейна, старались закончить поскорее, потому что разговаривать было не о чем. Иногда Лейзер спрашивал, можно ли ему с Эйвери отправиться на прогулку, но каждый раз Холдейн отрицательно качал головой и отвечал, что на это времени нет. А Эйвери отмалчивался, будто ему было стыдно поддержать Лейзера.

Ближе к концу второй недели в Дом Мотыля несколько раз приезжали из Лондона специалисты того или иного профиля. Побывал здесь инструктор по фотографии, высокий человек с ввалившимися глазами – он демонстрировал сверхминиатюрную камеру со сменными объективами; побывал у них и добродушный доктор, который ничем не интересовался, зато бесконечно долго прослушивал сердце Лейзера. Этого требовало Министерство финансов, так как мог встать вопрос о компенсации. Лейзер заявил, что у него иждивенцев нет, но тем не менее он обследовался, чтобы удовлетворить требование Министерства.

Чем напряженнее становилась подготовка, тем больше радости доставлял Лейзеру пистолет, который Эйвери выдал ему после того, как тот съездил в Лондон на выходные. Он выбрал себе кобуру, которую надо было носить под мышкой – она не выпирала из куртки, – и порой, в конце трудного дня, он вынимал пистолет, вертел его в руках, заглядывал в дуло и, как на стрельбище, поднимал его вверх а опускал вниз.

– Лучше этого пистолета нет, – бывало, говорил он. – По крайней мере того же размера. Кому нужен пистолет с континента? На континенте все делают только для баб, и машины и пистолеты. Это я вам говорю, Джон, тридцать восьмой калибр всем голова.

– Теперь он называется девятимиллиметровый.

Неприязнь Лейзера к чужакам вдруг достигла неожиданного апогея, когда к ним приехал Хайд – от Цирка. Утро прошло плохо. Лейзер зашифровывал текст и передавал сорок групп на время, между его комнатой и комнатой Джонсона теперь была оборудована внутренняя связь – они вели прием и передачу, не выходя из своих комнат. Джонсон обучил его ряду международных кодовых фраз: QRJ – ваш сигнал слишком слаб для приема, QRW – ведите передачу быстрее, QSD – плохо работаете ключом, QSM – повторите последнее сообщение, QSZ – передавайте каждое слово дважды, QRU – у меня для вас ничего нет. И по мере того как передача Лейзера становилась все менее четкой, появлялось все больше замечаний Джонсона, выраженных в такой загадочной форме, что лишь увеличивало его смущение до тех пор, пока он, зло выругавшись, не выключал свой аппарат и не уходил с гордым видом вниз, к Эйвери. За ним спускался Джонсон.

– Нехорошо вот так все бросать, Фред.

– Оставьте меня.

– Послушайте, Фред, вы все сделали не правильно. Я говорил вам, число групп надо дать перед вашим сообщением. Вы ничего не можете запомнить…

– Оставьте меня, я вам сказал! – Он хотел еще что-то добавить, в тут раздался звонок в дверь. Это был Хайд. И с ним его помощник, толстяк, сосавший какие-то драже от простуды.

Во время обеда записи не включили. Оба гостя сидели рядом и угрмо жевали, будто заставляли себя каждый день есть одно и то же, боясь набрать лишний вес. Хайд был худощав и смугл, совершенно без чувства юмора, Эйвери он напоминал Сазерлэнда. Он приехал, чтобы снабдить Лейзера новыми документами. У него были с собой различные бумаги, которые Лейзер должен был подписать, удостоверение личности, продовольственные карточки, водительские права, разрешение на въезд в пограничную зону в определенном районе и старая рубашка в портфеле. После обеда он разложил все эти предметы на столе в гостиной; тем временем фотограф готовился к съемке.

Они попросили Лейзера надеть рубашку, сфотографировали анфас так, чтобы видны были оба уха, в соответствии с требованиями в Восточной Германии, потом дали ему подписать документы. Он, казалось, нервничал.

– Теперь ваша фамилия Фрейзер, – сказал Хайд, как будто с этим было все ясно.

– Фрейзер? Похоже на мою настоящую фамилию.

– В том-то и смысл. Именно так хотелось вашим людям. Вам будет легче подписываться, и подпись всегда будет одинаковая, без ошибок. Все-таки потренируйтесь немного, прежде чем распишетесь в документах.

– Я предпочел бы другую фамилию. Совершенно непохожую.

– Я думаю, нам придется оставить «Фрейзер», – сказал Хайд. – Это было решено на высоком уровне. – Хайд очень налегал на безличный оборот.

Возникла неловкая пауза.

– А я хочу другую. Фамилия Фрейзер мне не нравится, и я хочу другую.

Хайд ему тоже не понравился, и он был готов через несколько секунд об этом сказать.

Но тут вмешался Холдейн:

– Вы долхны действовать согласно инструкциям. Департамент принял решение. Об изменении не может быть и речи.

Лейзер сильно побледнел:

– Тогда пускай пишут другие инструкции, к чертовой матери. Я хочу другую фамилию – вот и все. Господи, это такая мелочь! Я прошу только об одном: дайте мне другую фамилию, подходящую, вместо дурацкой пародии на мою собственную.

– Не понимаю, – сказал Хайд. – Ваша операция ведь учебная?

– Не надо вам ничего понимать! Замените фамилию, вот и все! Кто вы, к черту, такой, чтобы мною командовать?

– Я позвоню в Лондон, – сказал Холдейн и пошел наверх. Все смущенно ждали, когда он вернется. – – Устроит вас Хартбек? – спросил Холдейн не без доли сарказма.

Лейзер улыбнулся:

– Хартбек… Это хорошо. – Будто извиняясь, он развел руками. – Хартбек – это хорошо.

Минут десять Лейзер отрабатывал подпись, потом подписал документы, каждый раз с легким росчерком в конце, будто одновременно сметал соринки с бумаги. Хайд прочитал им лекцию о документах. Она заняла очень много времени. Практически в Восточной Германии нет карточной системы, сказал Хайд, но существует система прикрепления к продовольственным магазинам, которые выдают определенный документ. Он разъяснил принцип выдачи разрешений на передвижение по стране я что требуется для их получения, он долго объяснял, что Лейзер должен без напоминаний предъявлять паспорт, покупает ли он железнодорожный билет или хочет снять номер в гостинице. Лейзер начал с ним спорить, тогда Холдейн попробовал закончить совещание. Хайд не обратил на него внимания. Когда наконец он высказался, он слегка кивнул на прощание и вместе с фотографом ушел, предварительно сложив старую рубашку в портфель, как будто она была частью аппаратуры.

Внезапная вспышка гнева у Лейзера, по всей видимости, встревожила Холдейна. Он позвонил в Лондон и поручил своему помощнику Глэдстону выяснить, попадается ли в досье Лейзера фамилия Фрейзер. Глэдстон внимательно перечитал дело, но ничего не нашел. Эйвери сказал Холдейну, что, по его мнению, тот преувеличивает значение этого эпизода, но Холдейн покачал головой.

– Он скоро должен дать вторую присягу, – ответил он.

После отъезда Хайда они стали ежедневно отрабатывать легенду Лейзера. Шаг за шагом они с Эйвери и Холдейном в мельчайших деталях строили биографию человека по фамилии Хартбек, определяли его род занятий, вкусы я хобби, придумывали ему интимную жизнь и подбирали друзей. Они втроем проникли в самые тайные уголки сознания этого человека, наделяя его способностями и свойствами, которых у самого Лейзера скорее всего не было.

Приехал Вудфорд и привез новости из Департамента.

– Директор разработал блестящую операцию. – По его тону можно было подумать, что Леклерк боролся с какой-то эпидемией. – Через неделю мы вылетаем в Любек. Джимми Гортон связался с немецкими пограничниками – он считает, это вполне надежные люди, Намечен пункт перехода границы, и на окраине города нам уже сняли дом. Он распустил слух, что мы – группа ученых, которые хотят тишины и свежего воздуха. – Вудфорд многозначительно взглянул на Холдейна. – Департамент трудится на славу. Все как один. И на каком подъеме, Эйдриан! Никто теперь не смотрит на часы. И на звание. Деннисон, Сэндфорд… все сейчас в одной упряжке. Надо видеть, как Кларки гоняет в Министерство выбивать пенсию для вдовы бедняги Тэйлора. Как дела у Мотыля? – уже тихо спросил он.

– Нормально. Он наверху работает с передатчиком.

– Больше нервишки не шалят? Еще срывы были?

– Мне неизвестно, – ответил Холдейн так, будто он все равно бы не узнал, если бы они и были.

– Значит, настроение получше? Иногда агенты хотят женщину на этом этапе.

Вудфорд привез чертежи советских ракет. Они были выполнены в проектной мастерской Министерства по фотографиям из исследовательского отдела, увеличенным до двух футов в ширину и трех в высоту и аккуратно вставленным в рамки. На некоторых стоял гриф секретности. Основные детали были обозначены стрелками, а терминология звучала как-то примитивно: хвостовая часть, носовая часть, топливный бак, полезная нагрузка. Рядом с каждой ракетой можно было увидеть забавную фигурку, похожую на пингвина в летном шлеме. Под ней – подпись: «человек среднего роста». Вудфорд принялся расставлять их по всей комнате, будто сам чертил и фотографировал. Эйвери с Холдейном молчаливо наблюдали за ним.

– Он сможет взглянуть на них после обеда, – сказал Холдейн. – А пока соберите их.

– Я привез с собой фильм, рассказывающий все основное о ракетах. О запуске, транспортировке, их разрушительной силе. Директор сказал, что он должен иметь представление, какие дела могут натворить эти штуки. Будет для него хорошим стимулом.

– Никакой стимул ему не нужен, – сказал Эйвери.

Вудфорду что-то вспомнилось.

– Да и малыш Глэдстон хотел переговорить с вами. Он сказал, что срочно и не знает, как вас найти. Я сказал, что вы позвоните, когда будет время. Надо думать, вы предложили ему составить описание района разведки Мотыля. Вас интересовала промышленность или расположение военных частей? Словом, он вашу просьбу выполнил, бумаги вас ждут в Лондоне. Этот малый – один из наших лучших сержантов. – Он взглянул на потолок. – Когда же Фред спустится вниз?

– Вы не должны с ним встречаться, Брюс, – резко сказал Холдейн. Как правило, он не обращался к людям по имени. – Боюсь, вам придется перекусить в городе. Бухгалтерия оплатит ваш обед.

– Почему мне нельзя пообедать здесь?

– Это вопрос безопасности. Зачем ему знать о нас больше, чем нужно. Таблицы говорят сами за себя, то же самое фильм, как я понимаю.

Оскорбленный Вудфорд удалился. Из этого эпизода Эйвери понял, что Холдейн стремится поддерживать у Лейзера иллюзию, что в Департаменте дураков нет.

На последний день курса Холдейн наметил многопрофильные занятия, которые начинались в десять часов утра и продолжались до восьми вечера и включали визуальную разведку города, скрытое фотографирование и прослушивание записей. Данные, собранные за день, Лейзер должен был суммировать в донесении, которое надо было превратить в шифровку и вечером передать по рации Джонсону. На утреннем совещании у всех было приподнятое настроение. Джонсон шутливо предостерег Лейзера, чтобы тот случайно не сфотографировал здание городской полиции. Лейзер долго смеялся, и даже Холдейн позволил себе слабую улыбку. Был конец семестра, студенты разъезжались по домам.

Занятие прошло успешно. Джонсон был в хорошем настроении, Эйвери – в восторге, Лейзер – просто счастлив. В двух переданных оцифровках ни единой ошибки, сказал Джонсон, работа безупречная. В восемь часов, надев парадные костюмы, все спустились ужинать. Ужин подавался по особому меню. Холдейн поставил на стол свои последние бутылки бургундского, произносились тосты, говорили о том, чтобы раз в году собираться вместе. Лейзер в темно-синем костюме и галстуке из муарового шелка был очень элегантен.

Джонсон напился и стал требовать, чтобы притащили вниз рацию Лейзера, провозгласил за нее несколько тостов, называя ее «миссис Хартбек». Эйвери с Лейзером сидели рядом; холодок, возникший между ними на прошлой неделе, исчез.

На другой день, в субботу, Эйвери и Холдейн уехали в Лондон. Лейзер должен был оставаться с Джонсоном в Оксфорде до понедельника, когда вся группа выезжала в Германию. В воскресенье за чемоданом должен был заехать фургончик ВВС. Чемодан и базовое оборудование Джонсона предполагалось доставить Гортону в Гамбург отдельно, а оттуда – в сельский дом в окрестностях Любека, который станет исходной точкой операции «Мотыль». Перед отъездом Эйвери окинул дом последним взглядом, отчасти по сентиментальности натуры, отчасти из-за того, что в договоре о найме дома стояла его подпись и он отвечал за сохранность имущества.

Холдейна в дороге преследовало тревожное чувство. Ему казалось, что Лейзер в последний момент может чего-нибудь выкинуть.

Глава 15

Вечером того же дня он сидел у постели Сары. Мать перевезла ее в Лондон.

– Только скажешь слово, – говорил он, – и я примчусь к тебе, где бы ты ни была.

– Это когда я буду при смерти. – Поразмыслив, она добавила: