Война в Зазеркалье Ле Карре Джон
– Это мой помощник Эйвери.
Но теперь Леклерка никто выручать не стал. Не обращая внимания на него, Смайли сказал:
– Его уже, наверно, поймали. Речь идет о нескольких часах.
– Вы бросаете его на гибель! – осмелел Эйвери.
– Мы отказываемся от него. Это, конечно, некрасиво. Но его уже все равно что поймали, разве не ясно?
– Вы не сделаете этого! – воскликнул он. – Нельзя его просто бросить там из-за какой-то паршивой дипломатической причины!
Холдейн в ярости повернулся к Эйвери:
– Уж вам-то не следовало бы жаловаться! Вам нужна была вера, не правда ли? Вам нужна была одиннадцатая заповедь для вашей редкостной души! – Он указал на Смайли и Леклерка. – Вот вы и получили, вот закон, который вы искали. Поздравляю, вы нашли его. Мы послали Лейзера, потому что так было надо, мы бросаем его, потому что должны. Это и есть та дисциплина, которой вы восхищались. – Он повернулся к Смайли. – И вы тоже. Вы достойны презрения. Вы стреляете в нас, потом читаете проповеди умирающим. Убирайтесь. Мы – технические специалисты, мы не поэты. Убирайтесь!
– Да, – сказал Смайли, – вы очень хороший технический специалист, Эйдриан. В вас уже не осталось боли. Техника для вас – жизненный принцип… как у проститутки… техника вместо любви. – Он замялся. – Вспомните праздник победы, флаги… новая война зарождается в старой. Все это уже было, верно? А человек ваш… просто отчаянный. Успокойтесь, Эйдриан, вас бы все равно не послали по здоровью. – Он выпрямил спину и продолжал другим тоном:
– Получивший британское подданство поляк с уголовным прошлым бежит через границу в Восточную Германию. Договора о выдаче преступников нет. Немцы скажут, что он шпион, что доказательство тому – передатчик. Мы скажем, передатчик ему подсунули, и вообще мы такие уже двадцать пять лет не выпускаем. Насколько мне известно, он распустил слух, что отправляется на курсы в Ковентри. Это легко опровергнуть: никаких курсов нам нет. Итак, он предполагал бежать из нашей страны, мы также дадим понять, что он был по уши в долгах. У него была девушка, как вы знаете, она работала в банке. Все это отлично увязывается с уголовным прошлым, поскольку нам предстоит его придумать… – Он покачал головой. – Как я говорил, все это, конечно, некрасиво. Но к тому времени мы все уже будем в Лондоне.
– А он будет вести передачу, – сказал Эйвери, – и никто не будет на приеме.
– Как раз наоборот, – язвительно возразил Смайли, – на приеме будут они.
– И, без сомнения, Контроль, – сказал Холдейн. – Верно?
– Прекратите! – вдруг воскликнул Эйвери. – Ради Бога, прекратите! Если хоть что-нибудь для вас имеет значение, мы должны сейчас выйти на прием! Во имя…
– Ну? – с ухмылкой спросил Холдейн.
– Любви. Да, любви! Не вашей, Холдейн, а моей. Смайли прав! Вы заставили меня сделать это для вас, заставили меня полюбить его! В вас уже любви не было! Я привел его к вам, мы жили с ним в вашем доме, я заставлял его плясать под дудку вашей поганой войны! Я играл для него на дудке, но больше дыхания у меня не осталось. Если я нанятый вами волшебник, Холдейн, то это моя последняя жертва, последняя любовь, больше я дудеть в вашу дуду не смогу.
Холдейн смотрел на Смайли.
– Поздравьте Контроля от меня, – сказал он. – Передайте ему мое спасибо, ладно? Спасибо ему за поддержку, за техническую поддержку, Смайли; за добрые пожелания, спасибо ему за веревку, которую он нам прислал, чтобы мы повесились. Спасибо за хорошие слова: за то, что прислал вас с цветами. Отличная работа.
Речь Холдейна показалась Леклерку слишком грубой.
– Эйдриан, давайте не будем так суровы со Смайли. Он всего лишь делает свою работу. Нам всем надо возвращаться в Лондон. Потом у нас донесение Филдена… Мне хочется показать его вам, Смайли. Расположение войск в Венгрии: кое-что новое.
– Я с удовольствием посмотрю", – вежливо сказал Смайли.
– Знаете, Эйвери, он прав, – со значением повторил Леклерк. – Будьте солдатом. Это превратности войны, надо придерживаться правил игры! Здесь мы играем по военным правилам. Смайли, я должен перед вами извиниться. И боюсь, перед Контролем тоже. Я думал, что наше прежнее соперничество еще живо. Я ошибался. – Он склонил голову. – Я хочу пригласить вас пообедать со мной в Лондоне. Мой клуб не соответствует вашим запросам, я знаю, но там тихо; хорошее общество. Очень хорошее. И Холдейн должен быть. Эйдриан, я приглашаю вас!
Эйвери закрыл лицо руками.
– Вот что я бы еще хотел обсудить с вами, Эйдриан, – Смайли, вы не будете возражать, я уверен, ведь практически вы член нашей семьи – вопрос о секторе регистрации. Система библиотечных досье уже устарела. Как раз перед отъездом я говорил с Брюсом. Несчастная мисс Кортни едва поспевает. Боюсь, что нам придется делать больше копий… первый экземпляр – ответственному офицеру, копии для информации. Сейчас в продаже появилась новая копировальная машина, делает дешевые отпечатки по три с половиной пенса за штуку, что вовсе не так дорого в наше трудное время… Я должен поговорить кое с кем об этом… в Министерстве… от стоящей вещи там не станут отказываться. Может быть… – Он замолчал. – Джонсон, нельзя ли делать поменьше шума? Мы пока еще оперативный Департамент, как вам известно. – Он говорил, как человек, который не забывает о своем облике и профессиональных традициях.
Джонсон направился к окну. Опершись о подоконник, он высунулся наружу и с привычной тщательностью начал свертывать антенну, накручивая ее на катушку, которую держал в левой руке. При этом он осторожно поворачивал бобину, как старушка – моток с шерстью. Эйвери всхлипывал как ребенок. Никто на него не обращал внимания.
Глава 23
Зеленый фургон медленно пересек привокзальную площадь с высохшим фонтаном. Небольшая радарная антенна на крыше автомобиля настороженно поворачивалась то в одну, то в другую сторону. Позади, на достаточном расстоянии, ехали два грузовика. Наконец пошел настоящий снег. Они двигались след в след, с включенными габаритными огнями, с интервалом в двадцать ярдов.
Капитан сидел в фургоне сзади, у него было переговорное устройство, соединяющее его с водителем, рядом с капитаном дремал сержант, погруженный в интимные воспоминания. У радиоприемника скрючился капрал – перед ним на небольшом экране дрожала линия, и он беспрестанно крутил ручку настройки.
– Передача прекратилась, – вдруг сказал он.
– Сколько групп ты записал? – спросил сержант.
– Двенадцать. То и дело повторяется позывной, затем начало радиограммы. По-моему, ему не отвечают.
– Группы по пять или по четыре?
– По четыре, как и было.
– Он прекратил передачу?
– Нет.
– На какой частоте он?
– Три тысячи шестьсот пятьдесят.
– Продолжай поиск. На двести влево и вправо.
– Там ничего нет.
– Давай ищи, – резко сказал он. – По всему диапазону. Он меняет кварц. Через несколько минут опять начнет.
Радист стал медленно поворачивать большую круглую ручку, следя за зеленым глазком в середине аппарата, который то вспыхивал, то гас, нащупывая одну станцию за другой.
– Вот он. Три тысячи восемьсот семьдесят. Другой позывной, но та же рука. Быстрее, чем вчера, лучше.
У него под боком однообразно вращались магнитофонные бобины.
– Он работает на сменных кварцах, – сказал сержант. – Как на войне. Старый трюк. – Он был смущен – пожилой человек, которому напомнили о его прошлом.
Капрал медленно поднял голову.
– Вот оно, – сказал он. – В самое очко. Он где-то здесь.
Двое тихо вылезли из фургона.
– Оставайтесь на месте, – сказал сержант капралу. – Продолжай прослушивание. Если радиосигнал пропадет, даже на секунду, пусть шофер мигнет дальним светом, понял?
– Я тогда скажу ему. – Капрал казался напуганным.
– Если передача совсем прекратится, все равно продолжай искать и дай мне знать.
– Повнимательней, – предупредил капитан, вылезая из фургона. Сержант ждал с нетерпением. У него за спиной на пустыре виднелось высокое здание.
Поодаль, сквозь падающий снег, можно было различить несколько рядов мелких домишек. Стояла полная тишина.
– Как называется это место? – спросил капитан.
– Это новый рабочий квартал, еще никак не назвали.
– А дальше?
– Ничего там нет. Пошли, – сказал сержант.
Почти все окна светились бледным светом, в доме было семь этажей. Густо усыпанные опавшей листвой каменные ступеньки вели в подвал. Первым спустился сержант, направляя луч ручного фонаря на осыпающиеся стены. Капитан споткнулся и чуть не упал. Первое помещение было большое и душное, с кирпичными стенами, наполовину покрытыми первым слоем штукатурки. В глубине виднелись две железные двери. На потолке горела лампочка в проволочной сетке. Сержант не выключил свой фонарь и непонятно зачем светил им по углам.
– Чего ты там ищешь? – спросил капитан.
Железные двери были заперты.
– Найди дворника, – приказал сержант. – Быстро.
Капитан побежал наверх и вскоре привел небритого ворчащего старика со связкой больших ключей на цепочке. Некоторые из них были ржавые.
– Рубильник, – сказал сержант, – от всего здания. Где?
Старик начал перебирать ключи. Потом вставил один в замочную скважину, но тот не подошел, тогда он попробовал другой ключ и третий.
– Быстрее, старый дурак! – крикнул на него капитан.
– Не дергайте его, – сказал сержант.
Дверь открылась. Они вошли в коридор, их ручные фонари осветили побелку стен. Дворник поднял вверх руку с ключом.
– Отпирает всегда последний, – сказал он. Сержант нашел на стене то, что искал, – ящик со стеклянным оконцем прятался позади раскрытой двери. Капитан взялся за основной рубильник, уже было потянул его вниз, как вдруг сержант грубо оттолкнул его в сторону.
– Нет! Идите наверх, будете говорить мне, когда шофер посветит фарами.
– Кто здесь командует? – попытался возразить капитан.
– Делайте, как я сказал.
Он открыл электрощит и осторожно взялся за первую пробку, щуря глаза за очками в золотой оправе, – спокойный на вид человек.
Осторожно, будто боясь удара током, сержант тонким, как у хирурга, пальцами вывернул пробку, потом сразу завернул ее обратно, оглянувшись на того, кто стоял на верхней ступеньке у входа в подвал. Затем он так же поступил со второй пробкой, и по-прежнему капитан ничего не сказал. На улице неподвижные солдаты наблюдали за окнами дома, они видели, как на одном этаже за другим пропадал свет и быстро загорался снова. Сержант выкрутил еще одну пробку, затем четвертую, я тут услыхал возбужденный крик с улицы: «Фары! Он сигналит фарами!»
– Тише! Идите спросите у водителя, какой этаж. Но тихо.
– Из-за этого ветра нас никто не услышит, – раздраженно ответил капитан. Через несколько секунд он вернулся. – Шофер говорит, четвертый. На четвертом этаже вырубился свет, и тут же прекратилась передача. А теперь опять пошла.
– Расставьте людей вокруг дома, – сказал сержант. – И возьмите пять человек: они пойдут с нами. Он на четвертом этаже.
Бесшумно, как настороженные звери, фопо с карабинами в руках высыпали из двух крытых грузовиков и двинулись к дому разорванной линией, оставляя на тонком снегу черные следы. Несколько фопо приблизились к дому вплотную, другие остановились поодаль, вглядываясь в окна. На некоторых были каски, и их фигуры напоминали о войне. То здесь, то там послышались щелчки затворов, превратившиеся в сплошной слабый гул, который скоро замер.
* * *
Лейзер отсоединил антенну, намотал ее обратно на бобину, прикрутил ключ Морзе к крышке, положил наушники в коробку для мелких деталей и запихнул клочок шелка в ручку бритвы.
– За двадцать лет, – возмущенно проговорил он, держа перед собой бритву, – не могли найти места получше.
– Зачем ты занимаешься этим?
Она сидела с довольным видом в ночной рубашке и плаще, который был как будто ее неотъемлемой частью.
– С кем ты разговариваешь? – опять спросила она.
– Ни с кем. Меня никто не слышал.
– И все-таки зачем ты занимаешься этим?
Надо было что-то сказать, и он сказал:
– Чтобы был мир.
Он надел куртку, подошел к окну и выглянул. На крышах лежал снег. Со злобной силой дул ветер. Он посмотрел вниз, туда, где замерли фигуры людей.
– Мир для кого? – спросила она.
– Послушай, кажется, погас свет, когда я работал с передатчиком?
– Разве?
– Всего на секунду-другую, как когда выключают электричество?
– Да.
– Выключи свет. – Он стоял совершенно неподвижно. – Выключи свет.
– Зачем?
– Я люблю смотреть на снег.
Она выключила свет, и он раздвинул потертые занавески. Снег светился бледным светом. В комнате был полумрак.
– Ты сказал, что мы еще будем заниматься любовью, – жалобно сказала она.
– Послушай, как тебя зовут?
Он услышал шорох плаща.
– Так как тебя зовут? – жестко спросил он.
– Анна.
– Послушай, Анна. – Он подошел к постели. – Я хочу на тебе жениться, – сказал он. – Когда я встретил тебя в той гостинице, увидел, как ты сидела, слушала пластинки, я влюбился в тебя, понимаешь? Я инженер из Магдебурга, я так тебе сказал. Ты меня слушаешь?
Он крепко взял ее за руки и встряхнул. Он говорил торопливо.
– Ты увезешь меня с собой, – сказала она.
– Именно так! Я сказал, что мы будем любить друг друга, что поедем куда захочешь, в любое место, о котором ты могла только мечтать, понимаешь? – Он указал рукой на плакаты на стене. – На всякие острова, где много солнца…
– Зачем? – прошептала она.
– Мы пришли с тобой сюда. Ты думала, что мы будем заниматься любовью, а вместо этого я вытащил нож и приставил его тебе к горлу. Я сказал, что если ты пикнешь, то прирежу тебя этим самым ножом, как… как того парня. Я тебе говорил, что зарезал одного парня.
– Зачем?
– Мне нужно было поработать с передатчиком. В какой-нибудь квартире, понимаешь? Все равно в какой. Мне было некуда идти. Я познакомился с тобой и использовал тебя. Вот как все было, если тебя спросят, вот что ты должна говорить.
Она рассмеялась. Ей было страшно. Она неуверенно легла, приглашая и его, будто он желал этого сейчас.
– Если спросят тебя, помни, что я сказал.
– Я хочу, чтобы ты сделал меня счастливой. Я люблю тебя.
Она обхватила его голову обеими руками и прижала к себе. Губы у нее были холодные, мокрые и тонкие, а зубки – остренькие. Он отстранился, но она продолжала обнимать его. Он напрягал слух, но, кроме ветра, никаких звуков различить не мог.
– Давая немного поговорим, – сказал он. – Ты одинока, Анна? Есть у тебя кто?
– Ты о чем?
– Ну там, родители, парень. Кто-нибудь.
Она отрицательно покачала головой:
– Только ты.
– Послушай, давай застегнем пуговицы на твоем плаще. Мне прежде хочется поговорить. Я тебе расскажу про Лондон. Ты наверняка хочешь послушать про Лондон. Как-то раз я прогуливался по набережной, шел дождь, и там какой-то человек рисовал на тротуаре. Ты подумай! Рисовал мелом под дождем, а дождь сразу все смывал.
– Ну иди ко мне.
– Знаешь, что он рисовал? Просто собак, дома, всякое такое. И людей, Анна… Ты попробуй себе представить! Вот так стоять под дождем и смотреть, как он рисует.
– Я хочу тебя. Обними меня. Мне страшно.
– Слушай! Знаешь, почему я прогуливался? От меня требовали, чтобы я переспал с одной девушкой. И за этим послали в Лондон. А я вместо этого прогуливался.
Ее глаза блестели в темноте: она понимала то, что он говорил, как-то по-своему, но как – ему было непонятно.
– Ты тоже одинок?
– Да.
– Зачем ты приехал?
– Знаешь, эти англичане – такие чудаки! Как тот старик на набережной. Они думают, что Темза – самая большая река в мире. Ну что на это скажешь? А на самом деле – просто грязная речушка, в некоторых местах ее можно перепрыгнуть! Что это за звук? – вдруг сказал он. – Я знаю, что это! Это пистолет, это щелкнул пистолет! – Он крепко обнял ее, чтобы она перестала дрожать. – Нет, это дверь, – сказал он, – дверная защелка. У вас в доме картонные стены. Но вообще, когда такой сильный ветер, разве можно услышать хоть что-то?
За дверью скрипнула половица. В ужасе она ударила его, плащ на ней раскрылся. Когда они вошли, к ее горлу был приставлен нож. Лезвие – строго параллельно земле, большой палец – сверху. Лейзер стоял очень прямо, повернув к девушке ничего не выражающее лицо, подчиненное какой-то внутренней дисциплине, – человек, который никогда не забывает о своем облике и профессиональных традициях.
* * *
Сельский дом замер и погрузился в темноту. Над ним бежали облака, рядом раскачивались лиственницы.
То и дело хлопали незапертые ставни на одном из окон. Кружился снег. Они ушли, ничего не оставив за собой, кроме следов на замерзающей земле, куска проволоки и свиста бессонного северного ветра.
Читать бесплатно другие книги:
