Царица амазонок Фортье Энн
– А мой отец тем временем, – Парис повернулся спиной к городу и скрестил руки на груди, – мой замечательный отец продолжал мастерить детей с другими женами и наложницами, и на его коленях постоянно находится либо младенец, либо женщина… – Видя, как поражена Мирина, Парис криво улыбнулся. – Мне очень жаль. Но ты ведь сама захотела все узнать.
– Да, и я высоко ценю твою прямоту. – Мирина подошла поближе, еще не готовая оставить тяжелую тему. – Но почему твоя мать обвинила меня в том, что я тебя убиваю?
Парис выразительно повел глазами:
– Да это просто религиозная ерунда.
Мирина пристально всмотрелась в него, желая услышать продолжение. Но Парис молчал, и она, обхватив ладонями его лицо, сказала:
– Прошу, позволь мне делить с тобой больше чем постель. Иной раз я вижу, что на твоих плечах тяжкий груз, и мне больно оттого, что я не могу помочь, подставить и свое плечо под твою ношу. Помни, чему ты сам меня учил… И позволь сражаться рядом с тобой, спина к спине, пока мы не отгоним все дурное…
Взяв руки Мирины, Парис поцеловал их по очереди.
– Когда я родился, – заговорил он наконец, снова повернувшись к океану, – в дурных предзнаменованиях недостатка не было. Жрецы постарались использовать все свои фокусы, чтобы убедить мою мать в том, что я нежеланное дитя, неприятное богам, а потому представляющее собой угрозу для Трои. – Он грустно улыбнулся Мирине. – Видишь ли, мы постоянно боимся, что однажды Сотрясатель Земли проснется и в гневе уйдет из нашего города, оставив за собой огромные разрушения. Ты иной раз будешь чувствовать, как он шевелится. – Парис провел ладонью по тонкой щели в камне балюстрады. – Но ничего не бойся, милая; он никогда не был так спокоен, как теперь.
Мирина всмотрелась в профиль Париса, стараясь понять.
– Но почему жрецам мог не понравиться новорожденный?
– Им никогда не нравилась та, кого выбрал себе в жены мой отец. Они боялись, что под руководством царицы из Эфеса – царицы, которая привыкла к оружию и независимости, – народ Трои может восстать против новых богов и вернуться на древние пути. – Парис немного помолчал, колеблясь, потом с явной неохотой продолжил: – Мне, видимо, следовало рассказать тебе и о том, что до того, как трон занял мой прапрадед, Троя в течение многих поколений находилась под властью женщин. Отрера и моя мать ведут свой род от древних правительниц Трои, и как раз поэтому отец и решил объединиться с ними посредством брачного союза. Но жрецы всегда боялись, что моя мать бросит вызов царской власти отца, и потому с того самого момента, как она ступила на землю Трои, начали забивать ей голову всякими глупыми суевериями.
Чувствуя боль Париса, Мирина обняла его, и так они стояли некоторое время, глядя на город, который как будто пребывал в блаженном неведении относительно собственного прошлого.
– Уверен, ты посочувствуешь моей матери, – сказал наконец Парис, прижимаясь лбом к голове Мирины. – Она была так рада, что сохранила сына, но ее без конца тревожили разговорами о дурных знаках. И потому она, постоянно слыша голоса жрецов, которые то рассматривали внутренности жертвенных животных, то видели что-то в природе и то и дело провозглашали очередную глупость, снова и снова советовалась с ними, чтобы понять, что ждет меня в будущем.
Парис снова замолчал. Его взгляд скользил по шумному городу, останавливаясь то на влекомой волами телеге, то на группе веселых матросов… А потом Парис повернулся и снова ушел в комнату, чтобы взять свой дорожный мешок и достать из него сверток с золотой чашей. Он не стал разворачивать ткань, а просто осторожно положил ее на стол, после чего направился к кровати – это было огромное ложе, вознесенное на мраморном подиуме между четырьмя красными каменными колоннами – и бросился на нее, зарывшись лицом в подушки.
Когда Парис снова заговорил, его голос приглушала постель, но Мирина, устроившаяся рядом с мужем, слышала каждое слово, хотя, пожалуй, предпочла бы и не слышать этого.
– А потом, чтобы доставить удовольствие моим родителям, новые жрецы решили, что моя судьба будет не настолько мрачной, как утверждали их предшественники… Пока я не женюсь. Они твердили, что мой брак разгневает Сотрясателя Земли и он уничтожит меня. Но, как видишь, – Парис перевернулся на спину и раскинул руки, – я женат и пока что жив. – Поскольку Мирина ничего не ответила, Парис приподнялся на локте и дразняще потянул ее за прядь волос. – Иди ко мне, любимая супруга, посмейся вместе со мной. Замыслы богов могут быть загадочными, но действия человека вполне понятны.
Мирина, потрясенная всем услышанным, обняла мужа:
– Ты знаешь, что тебе не обязательно было жениться на мне. Я была бы счастлива, просто живя рядом с тобой…
– Лгунья! – Парис опрокинул Мирину на спину и прижал к кровати. – С того самого момента, когда я впервые назвал тебя царицей Мириной и возложил корону на твою голову, мы оба знали, что другого пути для нас нет. Я должен был обладать тобой… – Парис скользнул взглядом по ее телу и до сих пор не снятому платью. – Обладать полностью и до конца…
– Ты так говоришь, словно я твоя собственность, – возразила Мирина, отчасти чувствуя облегчение, что они ушли от зловещей темы, но в то же время задетая снисходительным тоном, которым Парис обращался к ней с самого момента их прибытия во дворец.
– А разве не так? – Парис улыбнулся, видя, как нахмурилась Мирина, и принялся гладить ее, как бы доказывая свои права. – Мне кажется, да.
– Позволь не согласиться. – Мирина просунула руку под тунику Париса и тут же нашла то, что искала. – При всей твоей заносчивости помни, что это женщина завладевает мужчиной, а не наоборот.
Ее прикосновение заставило Париса задохнуться от предчувствия наслаждения, и Мирина с победоносным видом села на него верхом.
– Теперь, когда я понимаю, как все это работает, – продолжила она, склоняясь над Парисом, – я могу поспорить, что на каждого бандита, который находит радость в том, чтобы размахивать кинжалом, найдется сотня мужей, для которых радость – выполнять капризы своей жены. – Мирина подвигалась на Парисе, дразня его, наслаждаясь его растущим нетерпением. – Нет, любовь моя. Да, любовь моя. Не сейчас, любовь моя. – Она заглянула в глаза Париса, чтобы убедиться, что он понимает, какова ее власть над ним. – Это мы владеем вами, мой господин. Так уж решила природа. Никогда этого не забывай.
Первая неделя пребывания Мирины в царском дворце была сплошной путаницей жаркого, почти эйфорического счастья, перемешанного со смущением и разочарованиями, которые заставляли ее – убийцу озерных чудовищ, спасительницу порабощенных сестер – тайком плакать к концу каждого дня.
Главной из ее тревог была Лилли. Представления Мирины о том, как обеспечить благополучие сестры, весьма разнились с тем, что собирался сделать Парис.
– Что?! – воскликнул он, когда она впервые осторожно заговорила на эту тему. – Ты хочешь, чтобы твоя невинная сестра спала в нашей комнате, где она будет слышать все то, что мы делаем? – Парис недоверчиво покачал головой. – Почему ты хочешь задушить наши наслаждения? Ты же понимаешь, что мы никогда не будем чувствовать себя свободно, если она окажется рядом.
Конечно, Мирина прекрасно понимала, что он имеет в виду, и не стала повторять свою просьбу. Но она не могла не думать о тех потерях, что маячили впереди. Вскоре Ипполита собиралась вернуться в Эфес, и, без сомнения, Кара, Анимона и Кайми отправятся с ней. А когда они уедут, Лилли придется остаться в спальне среди чужих людей, в незнакомом мире. И хотя Мирина любила свою сестру и даже представить себе не могла жизни без нее, случались моменты, когда она чувствовала, что Лилли была бы куда счастливее в Эфесе в окружении подруг.
Делу не помогало и то, что Парис, горя желанием продемонстрировать свою братскую любовь, предложил Лилли поучиться скакать на лошади самостоятельно. Видя, какой восторг вызвало его предложение – и не только у Лилли, но и у всех, кто заботился о девушке, – Мирина не нашла в себе сил отвергнуть его планы. И теперь каждый вечер после завершения дневных дел Парис являлся ко двору царицы, чтобы наскоро поцеловать Мирину в щеку и тут же увести Лилли ради целого часа тренировки.
Другим ударом по спокойствию Мирины оказалось всеобщее ожидание того, что теперь она во всем будет вести себя как царевна и перестанет быть охотницей. До того как они с Парисом прибыли в Трою, Мирине и в голову не приходило, что супруг захочет, чтобы она изменила свое привычное поведение, но как только они устроились в его комнате, он начал ее умолять – между восторженными поцелуями, – чтобы она забыла о своем оружии и носила только ту одежду, которую он для нее приготовил.
– Прошу, пойми, – говорил он после того, как показал, как застегивать золотые броши на новых нарядах Мирины, – я люблю твое воинственное сердце и не желаю, чтобы ты становилась другой. Но люди здесь слегка старомодны, и я не хочу, чтобы они надо мной смеялись…
– Ты хочешь сказать, слегка новомодны, – поправила его Мирина. – Разве не ты рассказывал мне, что в прежние дни, до того, как здесь обосновался Сотрясатель Земли…
– Тсс! – Парис нервно оглянулся, хотя они с Мириной были совершенно одни. – Нам просто нужно дать им время, чтобы они привыкли к переменам…
– Каким переменам? – Мирина с отвращением приподняла край тонкой ткани. – Ты посмотри на это бессмысленное одеяние! Оно уже порвано! Я точно так же могла бы ходить и голой!
Их спор, как нетрудно было догадаться, тут же закончился, но тема не была закрыта, во всяком случае для Мирины. Она ничуть не преувеличивала, когда в ночь их свадьбы говорила Парису, что не знает, что это такое – быть женщиной. И хотя Парис уже весьма успешно ознакомил ее с некоторыми сторонами женственности, он не подготовил ее к тому, что ей придется ходить, сидеть и говорить, как другие женщины, с трудом вынося скуку благопристойного женского бытия.
В то время как сам Парис проводил дни с царем, либо в тронном зале, либо где-то еще, Мирине не оставалось ничего другого, кроме как оставаться с сестрами при дворе царицы. Поначалу она находила все вокруг прекрасным; широкий портик обегал прямоугольный сад со сверкающим бассейном в центре – бассейном, в три раза превосходившим по размерам тот, что был в раме богини Луны. Но после того, как Мирина несколько раз прошлась по лабиринту усыпанных толчеными раковинами дорожек и поняла, что все они заканчиваются там же, где и начинаются, она стала подозревать, что тщательно охраняемый уединенный уголок скорее предназначался для того, чтобы не выпускать женщин наружу, чем для того, чтобы не позволять проникнуть внутрь чужакам.
Удобно устроившись в тени портика, царица большую часть дня проводила с закрытыми глазами, кивая в такт нежной музыке, исполняемой старшими придворными дамами, и попивая травяные напитки, что подавала ей молчаливая служанка. Царица редко разговаривала с кем-нибудь, полагая, что ее дамы должны преданно сидеть вокруг, разделяя ее изысканную праздность.
Мирина просто поверить не могла в то, что эта женщина совсем недавно изливала на нее желчь перед домашним алтарем. С тех пор царица ни разу не упомянула о случившемся. Когда Мирина и ее сестры были официально представлены при дворе, царица вела себя так, будто до этого момента ни разу не видела свою невестку.
– Ах да, – сказала она, когда Ипполита прочитала ей затейливое приветствие госпожи Отреры. – Моя дорогая сестра. Как это мило. Поблагодарите ее и скажите ей в ответ что-нибудь приятное.
И это было все. От Ипполиты просто отмахнулись, чтобы освободить место для подноса с фруктами, и никто не сказал женщинам ни единого приветственного слова. Понятно, что подруги Мирины были весьма разочарованы и вскоре страстно заговорили о желании вернуться домой, и Мирине понадобилось немало усилий, чтобы уговорить их выдержать целую неделю здешней невероятной скуки.
– Просто поверить не могу, что ты выбрала такую жизнь, – прошептала однажды Анимона, поглядывая через двор на царских наложниц и их детишек, шумно игравших на противоположной стороне двора.
От внимания Мирины не ускользнуло то, что несколько наложниц были беременны; но что ее встревожило по-настоящему, так это выражение жалости в глазах Анимоны, явно считавшей, что однажды и Мирина превратится в такую же стареющую царицу, дремлющую в кресле, измученную долгими ночами бессонного одиночества.
В тот вечер Мирина вернулась в свою спальню с кучей тренировочного оружия и ждала Париса с особым волнением, готовясь внезапно атаковать его, как она не раз делала на песчаном берегу возле Эфеса. Но когда Парис вошел в комнату и взглянул на деревянный меч, мелькнувший перед его глазами, он просто засмеялся и покачал головой.
– Где ты все это раздобыла? – спросил он, не обращая внимания на боевую стойку Мирины.
– Стащила у парней, – ответила она, сразу съеживаясь от разочарования.
– У моих сводных братьев? – Парис нахмурился. – Бедняги. Мне придется перед ними извиниться…
Когда Парис вернулся, Мирина лежала на кровати, уставившись на украшенный орнаментом потолок. Виноградные лозы, яйца, фрукты… Всевозможные символы плодородия.
– Мы как кобылы, – сказала она, – гуляем по замкнутому пространству и ждем случки… – Парис был так ошеломлен, что ответил далеко не сразу, а Мирина, не ожидая, пока он наклонится к ней, чтобы поцеловать, спрыгнула с кровати. – Ипполите можно иметь оружие, – продолжила она, – а Мирине нельзя. Лилли можно скакать верхом, но Мирине это не дозволено…
– Конечно дозволено! – Парис с улыбкой обошел кровать, но Мирина повернулась к нему спиной.
– Лошадь! – заявила она, скрестив руки на груди. – Я хочу скакать на моей лошади.
Парис засмеялся и обхватил ее за талию:
– Моя маленькая царевна-охотница! Она уже устала от роскоши. Ей уже хочется вернуться на Крит и выпрашивать объедки. – (Мирина мгновенно вырвалась из его объятий.) – Погоди… – Парис попытался снова привлечь ее к себе. – Я же не со зла…
– Знаю. – Мирина повернулась к нему лицом, отчаянно сражаясь со своим страданием. – И ты всегда был добр ко мне. Это я неблагодарная крыса…
Парис улыбнулся и взял ее за подбородок:
– И такая прекрасная.
Мирина нервно сглотнула:
– Прошу, давай вернемся в ту хижину в холмах! Хотя бы на несколько дней…
Парис кивнул:
– Как только твои сестры уедут, мы отправимся туда. Ты сможешь охотиться на диких зверей, а я… – Он все-таки прижал к себе Мирину. – А я буду охотиться на тебя.
Но как только они скрепили свои планы поцелуем, раздался стук в дверь.
– Царь требует вас. Он в храме, – произнес чей-то голос.
Видя отразившееся во взгляде Мирины разочарование, Парис сказал:
– А почему бы тебе не пойти со мной? Пора уже им привыкнуть к твоему присутствию. Где корона, которую я тебе подарил? Надень ее. Храм – это то место, где мы принимаем своих врагов.
Храм Сотрясателя Земли оказался суровым и пугающим местом. Выстроенный из таких же гигантских валунов, как те, что Мирина видела у входа в крепость, он походил на жилище бессмертного существа, которое не находило удовольствия в том, чтобы утешать людей. В этом храме не было никакой мебели, никаких украшений; даже колонны, поддерживавшие высокий потолок, были простыми, без резьбы, но зато их размеры буквально ошеломляли.
Единственным, кто как будто чувствовал себя вполне уютно в этом каменном склепе, был сам бог в виде спящего позолоченного колосса, лежавшего на высоком каменном уступе, протянувшемся вдоль всей задней стены храма. Перед ним не было ни подношений, состоящих из какой-нибудь еды, ни зеленых гирлянд или цветочных венков, ни чего-либо еще; бога развлекали только четыре годовалых жеребенка безупречной красоты, бродившие по храму и жевавшие рассыпанное по полу сено.
Войдя в это мрачное здание вместе с Парисом, Мирина увидела, что царь расположился на возвышении в центре храма в окружении вооруженных стражей и мрачных придворных.
Когда Мирина впервые встретилась с Приамом, он поразил ее тем, что выглядел как самый обыкновенный человек, однако сегодня на нем была рогатая корона и отделанный мехом плащ, и выглядел он по-настоящему величественно.
– Отец, – заговорил Парис, поднимаясь на возвышение вместе с Мириной, – что случилось?
– Хорошо, что вы оба пришли, – сказал царь Приам, делая жест в сторону глашатая, – потому что у ворот уже дожидаются первые желающие поздравить вас – вечно голодные львы из Микен.
Мирина почувствовала, как напрягся Парис, и ощутила угрожающее волнение океана за стенами города. Она изо всех сил старалась забыть страшные события, произошедшие в Микенах, но теперь воспоминания вновь нахлынули на нее, заставив задохнуться от ужаса: мертвый сын царя на полу, вонь крови, рыдающие рабыни, оставшиеся позади…
Мирина никак не могла замедлить шаги Судьбы. Суета у входа в храм заставила девушку посмотреть в ту сторону и увидеть нескольких мужчин, пытавшихся сдержать белого коня. Когда им наконец удалось справиться с животным, двое из них – старик и юноша – выступили вперед, чтобы обратиться к Приаму, причем старший тяжело опирался на младшего.
Только в этот момент Мирина узнала в старике Агамемнона, владыку Микен. Прошло меньше года с тех пор, как она видела царя в тронном зале его огромного дворца, но эти несколько месяцев сгрызли царя как десятки голодных лет.
– Друг мой, – заговорил Приам, шагая вперед с распростертыми объятиями. – Спасибо, что благословил мою страну своим присутствием!
На это Агамемнон ответил с тяжелым вздохом:
– Вот если бы кто-нибудь даровал благословение мне… Потому что для Микен настали дурные времена.
– Мне горько это слышать. – Приам нахмурился, изображая озабоченность. – Горько и удивительно. Мой сын, – Приам указал на Париса, – рассказывал мне, что Микены процветают.
– Да, но… – Агамемнон откашлялся, и этот звук эхом разнесся по всему храму. – Твой сын покинул мою страну до того, как мы узнали о трагедии. А значит, и не должен знать о моем горе.
– Воистину так, – откликнулся Парис и встал, чтобы отчасти загородить собой Мирину; возможно, он не хотел, чтобы гости рассмотрели ее как следует.
– Та маска, что ты мне подарил… – Агамемнон снова сделал паузу, стараясь подавить кашель, – по-видимому, была маской смерти. Но я тебя не виню. Нет, я сюда приехал для того, чтобы просить о помощи. – Агамемнон махнул рукой стоявшим позади него мужчинам, чтобы те вывели вперед белого коня. – И я привел дар Сотрясателю Земли. У нас уже много месяцев подряд дуют неблагоприятные ветры и приливы слишком высоки, иначе бы мы приехали гораздо раньше.
– Прекрасный подарок, – сказал царь Приам. – А теперь скажи, кто прибыл с тобой? Я вижу, что это не твой сын.
Агамемнон скривился и похлопал по руке сопровождавшего его юношу:
– Это мой племянник, наследник Спарты. Его зовут Менелай, и он был обручен с моей дочерью. Но… – Старый царь снова помолчал, чтобы глубоко вздохнуть. – Но мою дочь похитили; никто не знает, где она теперь. А мой сын… – Не в силах продолжать, владыка Микен жестом предложил племяннику закончить рассказ вместо него.
Молодой Менелай из Спарты был вполне хорош собой, но, как только он заговорил, Мирина почувствовала, что перед ней стоит человек, способный убивать без малейших сомнений, для которого слова «власть» и «истина» являются синонимами.
– Подлое нападение, – заговорил Менелай с подчеркнутой кротостью, – было совершено на мирный город Микены. Нашим врагом оказалось племя женщин-воительниц, которые отрезали себе одну грудь, чтобы удобнее было бросать копья и метать дротики. Мы их прозвали амазонками или безгрудыми. Кое-кто поговаривает, что они нашли себе прибежище здесь, в Трое…
– Что за вздор! – воскликнул царь Приам. – Я вообще никогда не слыхал о подобных женщинах! А ты?
Царь уставился на Париса, но тот лишь покачал головой, пораженный услышанным ничуть не меньше отца. К счастью для Мирины, никому не пришло в голову расспрашивать ее об этом; она бы почти наверняка не сумела убедительно изобразить неведение.
– Ты можешь мне дать слово? – спросил Агамемнон, выпрямляясь. – Потому что я поклялся гнаться за ними всегда, с огнем и мечом.
Царь Приам откликнулся без малейших колебаний:
– Даю тебе слово. Если я когда-нибудь увижу этих странных существ, то, скорее всего, сам их и убью. С наслаждением.
– Они убили моего сына, – продолжил царь Агамемнон, и гнев придал ему сил. – И похитили мою дочь Елену, единственное дитя моих чресел, которое могло бы пережить меня. Мне осталось не так уж много, но все эти дни я готов отдать за то, чтобы вернуть ее домой. Поможешь ли ты мне в этом?
Мирина в ужасе наблюдала за тем, как цари пожали друг другу руки. Неужели это действительно было правдой: та вечно хмурая Елена, жившая теперь в Эфесе, носившая браслет Мирины, была дочерью царя Агамемнона?
Мирина вспомнила слова девушки: «Я не собираюсь возвращаться домой. Отец меня убьет. Непременно! Он убил мою мать. И мою сестру. Я знаю, это он». И если отцом Елены действительно был Агамемнон, то, скорее всего, она говорила правду.
И что было делать теперь? Мирина совершенно не представляла. Глядя на Париса, она пыталась угадать, знал ли он, что «похищенная» царевна покинула Микены на борту его корабля? Но Парис перестал следить за разговором своего отца и Агамемнона; он пристально смотрел на тонкую фигуру с растрепанными волосами, застывшую в дверях храма. Кара.
Охваченная дурным предчувствием, Мирина сжала руку Париса, желая, чтобы тот призвал стражей. Но было уже слишком поздно; никто не успел бы остановить Кару. Она бросилась к ногам Агамемнона, с таким жаром обхватив его колени, что царю пришлось сжать плечо племянника, чтобы устоять на ногах.
– Добрый отец! – кричала Кара, когда стражники пытались оттащить ее прочь. – Я здесь!
– Погодите! – Агамемнон жестом велел стражникам отпустить Кару. – Я не из тех мужчин, кто отталкивает просящих женщин. Говори!
– Они увели меня против воли! – Кара подняла голову и сквозь слезы посмотрела на царя. – Я не хотела уходить!
Владыка Микен некоторое время молча смотрел на нее сверху вниз. Потом его глаза сузились.
– Я где-то уже видел эту безумную…
– Довольно! – воскликнул Парис, выступая вперед.
Но он опоздал; Агамемнон узнал Кару.
– Как это лишенное разума существо очутилось здесь? – спросил он, и в его голосе зазвенел гнев. – Она же была среди тех, кто…
Он схватил Кару за волосы и со всей силой дернул, вынуждая встать; Кара завизжала от боли.
– Кто убил моего сына, ты, несчастная шлюха? Это сделала ты?
– Нет! – закричала Кара, пытаясь высвободиться. – Нет! Я им говорила, чтобы они не…
– Кто такие «они»? – Агамемнон снова с силой рванул Кару за волосы, на этот раз швыряя девушку на пол. – Говори! Где они?
– Стой! Прошу, остановись! – Кара прижала ладонь к животу. – Я ношу твоего внука…
Агамемнон покачнулся вперед, чтобы ударить Кару по лицу.
– Значит, я убью обоих одним ударом! Говори, безумная! Где убийца моего сына?
Кара, обливаясь слезами, подняла руку и дрожащим пальцем ткнула в сторону Мирины.
Глава 31
Много в природе дивных сил,
Но сильней человека – нет…
…И беззаботных стаи птиц,
И породы зверей лесных,
И подводное племя рыб
Власти он подчинил своей:
На всех искусные сети
Плетет разумный муж.
Свирепый зверь пустыни дикой
Силе его покорился…
Софокл. Антигона
Стамбул, Турция
По меньшей мере три сотни избранных приняли приглашение на маскарад Резника, и весь дом был наполнен бродящими туда-сюда толпами и взрывами смеха. В доме не было никакой мебели или драпировок, которые могли бы смягчить шум: ни диванов, ни ковров, ни занавесей; гостей окружали только бетон, сталь и стекло, да еще в каждом углу красовались мраморные скульптуры, весьма искусно подсвеченные. Если бы мне сказали, что здание еще не достроено, я бы в это поверила; нужно быть весьма необычным человеком, чтобы чувствовать себя как дома на такой вот этажерке из голого бетона, пусть даже с видом сразу на два континента.
Зато гости Резника, в противоположность дому, никак не страдали монохромностью. И не только женщины, но и кое-кто из гостей мужского пола принарядились в гротескные театральные костюмы, и на их фоне Джеймс выглядел утешающе приятным и нормальным даже в наряде Аладдина. Я увидела здесь также и несколько полуголых супермоделей, платья которых были словно приклеены прямо к коже, зато их шеи украшали бриллиантовые ошейники; и оказалось, что косметика с блестками, которую мы с Ребеккой приобрели в торговом центре, выглядела здесь до неприличия скромной.
– Вон он, – сообщил Джеймс, показывая нам на мужчину в костюме испанского матадора.
Высокий и суровый, с седыми волосами, подстриженными ежиком, Григорий Резник сразу выделялся из шумного окружения как человек явно безупречного вкуса и военной дисциплины, чья улыбка никогда не касалась его глаз, оставаясь исключительно на губах.
Внезапно похолодев от дурного предчувствия, я сказала:
– Может, нам лучше забыть об этом манускрипте…
– Да не будьте вы такой трусихой, Морган! – Джеймс ловко ухватил три бокала шампанского с подноса, который проносили мимо. – Вот, выпейте и расслабьтесь. Вы обе. Мы же не хотим, чтобы он что-то заподозрил?
Между глотками шампанского я гадала, сколько из гостей Резника знали, кто он таков на самом деле и чем он занимался до того, как перебрался в Турцию. Ведомо ли было его гостям, что он имел собственную тайную полицию и кишащий крысами сумасшедший дом, куда, будучи лидером коммунистической партии, отправлял своих политических противников? Известно ли было им, что даже сейчас, в своей так называемой отставке, Резник оставлял за своей спиной сломленных людей вроде доктора Озлема и что он не обращал ни малейшего внимания на многочисленные предупреждения турецких властей относительно его преступной вовлеченности в торговлю антиквариатом? И мне поневоле думалось, что в любой момент в дизайнерские двери особняка может ворваться команда интерполовского спецназа и уволочь всех в тюрьму в облаках слезоточивого газа. И все равно мы были здесь в роли друзей Резника – все три сотни присутствующих, – пили его шампанское и как бы придавали законность его действиям своим присутствием.
Когда мы пробирались сквозь топу, я заметила смутно знакомую фигуру, которая то возникала на виду, то исчезала, пока не скрылась наконец за какой-то дверью.
– Ты видела ту высокую блондинку в костюме серой мыши? – шепотом спросила я, дергая Ребекку за руку.
– Кого?
Ребекка вытянула шею, глядя налево, потом направо, но никого не увидела.
– Она уже ушла, – сказала я. – Но я уверена, это та самая блондинка, что украла мой телефон в Нафплионе. Она явно работает на Резника.
Глаза Ребекки расширились, но я не могла сказать, отчего именно, то ли оттого, что она поверила моим словам, то ли оттого, что усомнилась в моей вменяемости.
Джеймс обернулся к нам и вопросительно вскинул брови:
– Что-то не так?
– Нет, ничего, – пробормотала я, убеждаясь, что моя вечерняя сумочка по-прежнему надежно закрыта – атласный мешочек с бабушкиной тетрадью, с которой я теперь никогда не расставалась. – Извините…
Удалившись в дамскую комнату, освещенную стробоскопическими светильниками, я прислонилась к мраморной раковине и постаралась взять себя в руки. Чувство, которое у меня возникло в тот момент, когда мы сюда приехали, – ощущение неминуемой беды – вернулось вновь и накрыло меня с головой. В самой оптимистичной частице своего сердца я продолжала лелеять слабую надежду на то, что Ник в конце концов все-таки явится на эту вечеринку. Вот только… как бы я его узнала среди такого множества людей в масках?
Пока я стояла там перед зеркалом, из туалетной кабинки вышла прекрасная латиноамериканка в облегающем костюме кошки. Серебристые волосы заставляли ее выглядеть одновременно и старой, и молодой, и я была мгновенно очарована силой, исходившей от ее тела. Однако, когда наши взгляды встретились в зеркале, в глазах женщины вспыхнула откровенная злоба. И только после того, как за ней закрылась дверь туалетной комнаты, мне пришло в голову, что я могла встречаться с ней прежде где-то еще. В ее глазах было нечто странно знакомое…
Когда я вышла из дамской комнаты, Резник что-то говорил своим гостям на хорошем французском. Я уловила лишь конец его речи, завершившейся грустным тостом:
– За Алекса, – сказал Резник, поднимая бокал с шампанским. – Сегодня ровно год со дня его смерти. И за правосудие.
– В чем дело? – прошипела Ребекка, когда возобновились музыка и разговоры. – У тебя такой вид, словно…
– Эй, болтушки! – окликнул нас Джеймс. – Это наш шанс.
Нам понадобилось основательно поработать локтями, чтобы пробиться к хозяину дома, но как только нам это удалось, Джеймс был вознагражден крепким объятием.
– Моузлейн! – воскликнул Резник со слабым славянским акцентом. – Рад, что ты здесь. Мне нужно с тобой поговорить.
Он бросил на Джеймса многозначительный взгляд и, похоже, хотел добавить что-то еще, но тут заметил меня. В его глазах мелькнуло раздражение. И мне показалось, что он каким-то образом меня узнал, но дальнейшие его слова не подтвердили моих опасений.
– Отлично, – сказал Резник, переводя взгляд с меня на Ребекку и обратно. – Я вижу, ты разделяешь мое восхищение вещами редкими и прекрасными.
– Да, это так, – кивнул Джеймс с потрясающим спокойствием. Потом, представив нас Резнику – под фальшивыми именами, – он продолжил: – Я рассказывал этим очаровательным дамам, что у тебя есть несколько… необычных артефактов. И они буквально умирают от желания увидеть твою библиотеку. – Тон, которым Джеймс произнес слово «библиотека», заставлял предположить, что на самом деле он имел в виду спальню. – Надеюсь, ты их не разочаруешь.
Я заметила, как сжались пальцы Резника на бокале. Потом он улыбнулся, посмотрев сначала на Ребекку, а после на меня:
– Я не в силах отказать любопытству даже одной прекрасной женщине, а уж что говорить о двух… Если хотите, я вам покажу мой маленький… музей. – Он окинул зал небрежным взглядом. – Но давайте подождем, пока уедет посол. А потом я вас найду.
Мы провели следующий час в пустой болтовне, изображая веселье. Джеймс держался абсолютно естественно; у него было что сказать и о каждой скульптуре, и о каждом из гостей, и он заботился о том, чтобы мы ни на минуту не оставались без шампанского.
– А это сын Резника, Алекс, – сообщил в какой-то момент Джеймс, кивая на большую мраморную скульптуру, изображавшую молодого человека в позе «Давида» Микеланджело.
– Прекрасно, – сказала Ребекка. – Должно быть, он был очень молод. Как он умер?
Джеймс оглянулся, убеждаясь, что нас никто не слышит.
– Полиция сообщила, что это была автокатастрофа, но Резник им не поверил. Он убежден, что Алекса убили и что катастрофа была лишь прикрытием. Кто знает? Резнику рано или поздно придется прекратить охоту на призраков. И этот прием – хороший знак. По крайней мере, хотя бы на один вечер он отложил в сторону оружие.
Мы осмотрели еще несколько скульптур, а потом Ребекка извинилась и отправилась в дамскую комнату. И как только она исчезла из виду, Джеймс наклонился ко мне и сказал с веселой рассеянностью:
– Боюсь, Бекки огорчена отсутствием нашего телохранителя.
Я остановилась, чтобы повнимательнее рассмотреть три маленьких бюста, которые оказались – снова! – изображениями Алекса Резника в возрасте пяти, десяти и пятнадцати лет.
– Могу вас заверить, она была бы так же рада видеть Ника, как и вы.
– В самом деле? – Джеймс попытался заглянуть мне в глаза. – Но она выглядит немного… печальной.
Я заподозрила, что он старается разобраться в моем собственном отношении к теме разговора, но я была не в настроении ее обсуждать. После двух дней наблюдения за эгоизмом Джеймса мое терпение было на исходе.
– Бекки в последнее время приходится нелегко, и это моя вина.
– Не говорите ерунды. – Джеймс положил руку на мое обнаженное плечо. – Вы ей очень дороги.
Поскольку я никак не отреагировала, Джеймс встал прямо передо мной, загородив собой бюсты:
– Как и мне, Морган. Я не шучу.
Когда Джеймс стоял передо мной вот так, в тюрбане Аладдина, на мгновение мне показалось, что он говорит серьезно и действительно хочет завязать со мной романтические отношения. Но я снова никак не откликнулась, и Джеймс, неуверенно улыбнувшись, сказал:
– Мы ведь оба давно уже играем в эту игру, разве нет?
В его глазах светилась такая надежда, что мне поневоле стало его жаль, и не потому, что я перестала его любить, а потому, что он, похоже, совершенно не осознавал того факта, что и он меня не любит. В своем желании победить Ника Джеймс взял на себя роль защитника, и теперь – по привычке следовать правилам – он чувствовал себя обязанным произносить слова роли, забывая спросить себя, действительно ли эти слова – то, что он чувствует.
– Я всегда знал, что вы не раскрываетесь до конца, – продолжил Джеймс, беря меня за руку. – Что вы можете быть истинной королевой. Я просто не хотел начинать все это, а потом… все испортить. – Я опять промолчала, и Джеймс продолжил, уже почти сердито: – Я вас люблю, Морган. И вы это знаете. И я приехал сюда, чтобы спасти вас.
– Спасти меня? – Я выдернула руку из его пальцев. – А кто вам сказал, что меня нужно спасать?
Джеймс отшатнулся, похоже только теперь заметив, насколько я расстроена.
– Катерина Кент. И зачем бы она стала так говорить, если бы это не было правдой? Что вы ей рассказали?
Я была так ошарашена, что не сразу нашлась что ответить.
– Ничего, – произнесла я наконец. – Я отправила ей сообщение из Алжира, но ни разу не разговаривала с ней с того момента, как уехала из Оксфорда.
Джеймс нахмурился, явно раздраженный тем, что наш разговор ушел в сторону.
– Да нет же, вы должны были что-то ей сказать. Иначе откуда она узнала, что вы приедете в Трою в пятницу или в субботу?
В этот момент я увидела Ребекку, направлявшуюся к нам; выглядела она основательно набравшейся. Но я была так озадачена сообщением Джеймса о том, что Катерина откуда-то узнала о моих передвижениях, что далеко не сразу сумела сосредоточиться на драматическом рассказе подруги о карманнике, который, по-видимому, работает в этой толпе, и о женщине, которую увезли на «скорой», потому что у нее оказалась аллергия на какую-то из закусок…
Слушая Ребекку вполуха, я вдруг почувствовала, что кто-то пристально смотрит на меня через весь зал. Повернув голову, я увидела мужчину в темном костюме, без галстука, стоявшего в одиночестве у дальней стены. Когда наши взгляды встретились, по всему моему телу, с головы до пят, пробежала теплая волна радостного возбуждения.
Потому что это был Ник.
Но вместо того, чтобы приветственно кивнуть или направиться в нашу сторону, он развернулся и поднялся по лестнице на второй этаж.
– Извини… – Я отдала свой бокал Ребекке. – Я скоро вернусь.
Подобрав подол юбки, я поспешила через зал, чтобы следом за Ником подняться наверх, но успела лишь заметить, что он уже шагает по стеклянным ступеням на следующий этаж. Слегка задыхаясь, я тоже полезла на верхний этаж, половина которого представляла собой разбитый прямо на крыше сад. Видя, что во внутреннем помещении Ника нет, я осторожно шагнула через порог открытой панорамной двери, взглядом ища Ника среди высоких деревьев в кадках и цветочных горшков.
Сюда, на эту темную террасу, добрались лишь немногие из гостей, в основном мужчины, которые молча курили, наслаждаясь ошеломительным видом ночного города, единственного в мире стоявшего одной ногой на Западе, а другой – на Востоке. Мне не понадобилось много времени на то, чтобы понять, что Ника там нет, и я почувствовала, как буквально поникаю от разочарования. Ник ведь видел меня, это точно, но по какой-то причине не желал со мной говорить.
Я повернулась… и увидела его прямо за своей спиной.
– Ты! – воскликнула я с облегчением. – Почему ты вдруг ушел?
Но вместо того, чтобы ответить, Ник увлек меня в тень. Крепкая рука на моей шее, другая – на моей талии… и тут же – его губы на моих губах, впившиеся в меня с ненасытной жадностью… И куда только подевалась его уравновешенная апатичность или еще какое-то притворство; было совершенно очевидно, чего именно он хотел. И я тоже этого хотела. И в тот момент, когда он наконец меня отпустил, я вцепилась в лацканы его костюма и снова притянула к себе.
Мы уже долго находились слишком близко друг к другу, и что-то должно было произойти, начавшись с пояса целомудрия, разжигавшего мою страсть с тех самых пор, как один мастер фехтования подстрекнул меня к поездке в Барселону. И если Ник действительно был, как предсказывала Ребекка, четвертым всадником Апокалипсиса, тогда – решила я раз и навсегда с обжигающим восторгом – я была более чем готова скакать ему навстречу.
– Мне нравится твой костюм, – прошептала я немного погодя, разглаживая лацканы.
На это Ник хрипло ответил:
– Я не надел маскарадного костюма…
– Ты всегда в маскарадном костюме. – Я заглянула ему в глаза, пытаясь угадать, что за игру он затеял. – Что происходит?
Ник заправил мне за ухо выбившуюся прядь волос:
– Ты ведь не думала, что я так просто тебя оставлю?
– Я не была уверена…
– Храбрая, прекрасная Диана! – Ник прижался лбом к моему лбу. – Богиня охоты. Ты теперь порвешь меня в клочья? Разве не это случается со смертными, которые подбираются слишком близко к богам?
Я невольно рассмеялась:
– Только когда они видят богиню обнаженной. Чего с тобой не случилось. Пока что.
Последние слова вырвались у меня сами собой, я не успела удержать их, и они заставили Ника мгновенно прижать меня к своей груди и уткнуться лицом в изгиб моей шеи, как будто он собирался меня укусить.
Читать бесплатно другие книги:
